О пользе лени. Инструкция по продуктивному ничегонеделанию Смарт Эндрю

Руководитель проекта И. Гусинская

Компьютерная верстка А. Абрамов

Арт-директор С. Тимонов

При оформлении книги использовано изображение Shutterstock

© 2013 Andrew Smart

Впервые опубликовано OR Books, Нью-Йорк

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Прочитав эту книгу, вы:

• получите законное обоснование позволять себе лениться;

• узнаете, как мозг выстраивает сложные причинно-следственные и ассоциативные цепочки, а значит, научитесь наращивать свой творческий потенциал и повысите продуктивность своей работы — отдыхая чаще и лучше;

• объясняя свою «лень», сможете блеснуть фразой «Я позволяю сети пассивного режима работы мозга колебаться, чтобы понять, как жить дальше» — и люди оставят вас в покое.

Предисловие

Я часто гадаю, не являются ли дни, когда мы вынуждены оставаться праздными, днями, проведенными наиболее деятельно. А сами наши поступки, хоть и совершаются в определенное время, — не что иное, как последние отзвуки мощной волны, которая зарождается в нас в период лености.

В любом случае, крайне важно отдаваться праздности без страха, благоговейно, возможно, даже с радостью. Дни, в которые не шевельнешь и пальцем, неимоверно тихи, а потому в них слышна будущность.

Райнер Мария Рильке[1]

Это книга о праздности. Праздность — одно из самых важных занятий в жизни, и я надеюсь убедить в этом своих читателей. Да, во всем мире растет количество рабочих часов, а в каждой книге по организации времени нам твердят, что мы можем и должны успевать больше. Но мое послание прямо противоположно. Мы должны делать меньше: по сути, мы должны лениться. Данные нейронаук говорят о том, что нашему мозгу нужен отдых, и немедленный. В процессе эволюции человеческий мозг приспособился к напряженной работе, однако, чтобы функционировать исправно, ему нужно бездействовать, — причем, как выясняется, подолгу.

Мы слишком целеустремленные, слишком ориентированы на результат, нам нужно чаще переключаться на автопилот. В авиации автопилот — система управления самолетом без участия летчика, ведь ручное пилотирование требует полного и постоянного внимания человека. Со временем, когда полеты стали выше, быстрее, продолжительнее, пилоты начали серьезно (и опасно) уставать. Внедрение автопилотов позволило летчикам беречь силы для наиболее опасных этапов пути, таких как взлет и посадка. Сегодня для управления полетами в автопилотах используются компьютерные программы.

Недостаток автопилотов заключается в том, что порой летчик перестает понимать, кто управляет самолетом — он или машина. Это явление называется «смешение режимов» и иногда становится причиной аварий.

Любопытно, но у нашего мозга тоже есть автопилот. Он включается, когда мы погружаемся в состояние покоя, ослабляя «ручное управление» своей жизнью. Он в курсе, куда мы в действительности хотим пойти и что делать. Но единственный способ узнать, что известно нашему автопилоту, — перестать управлять «самолетом» и позволить программе вести нас. Как летчикам, устающим вести борт вручную, нам всем нужно отдыхать и чаще доверяться автоматике. Главное — избегать «смешения режимов»: относиться ко всему проще, не следовать рабски расписанию и не стремиться все успеть.

По данным психологических исследований, люди склонны бояться праздности. Однако эти же исследования показывают: если люди не видят причин работать, они предпочитают профилонить. Возможно, противоречивый страх праздности вкупе с нашей любовью к лени — пережиток эволюции. На протяжении почти всей истории нам было особенно важно беречь силы, ведь даже добыча еды давалась с огромным трудом. Сегодня выживание не требует больших физических усилий (если требует вообще), и мы занимаем себя разнообразными пустячными делами. Если дать людям хоть малейший, пусть даже надуманный повод что-то делать, они им воспользуются. Избыток свободного времени огорчает и тяготит. Но, как мы выясним в этой книге, праздность — возможно, единственный подлинный путь к самопознанию. Мысли, которые приходят нам на ум в периоды безделья, зачастую поднимаются из глубин бессознательного — и не всегда бывают приятными. Однако мозг привлекает наше внимание неспроста. Благодаря бездействию великие идеи, погребенные в бессознательном, получают шанс проникнуть в сознание.

Наша исконная «ленофобия» привела нас к одержимости занятостью. В провидческой статье 2006 года для журнала Medical Hypotheses Брюс Чарльтон[2] доказывал, что в современном обществе преобладают профессии, характеризующиеся занятостью, точнее, многозадачностью — выполнением многочисленных поэтапных действий и переключением с одного на другое по заданному извне расписанию. В большинстве профессий карьерный рост возможен только после овладения искусством имитировать бурную деятельность. Фрэнсис Крик, один из ученых, открывших ДНК, лауреат Нобелевской премии, известен еще и тем, что отказывался от высоких административных постов в академическом мире, ибо презирал управленческую деловитость.

Праздность, о которой я буду говорить в этой книге, противоположна занятости: пожалуй, одного или двух дел за день довольно для внутреннего расписания. Хроническая занятость вредна для мозга и здоровья вообще. Временная занятость мешает творчеству, самопознанию, эмоциональному благополучию, общительности и способствует развитию сердечно-сосудистых заболеваний.

С точки зрения нейрофизиологии, изучать праздность в лаборатории довольно легко. И по правде, поразительная активность мозга, которая возникает, только когда мы ничегошеньки не делаем, была обнаружена случайно, пока участники экспериментов просто лежали в томографах и скучали. Я расширяю это лабораторное определение, включая в него любое время в течение дня, когда мы не действуем по внешне заданному плану и имеем возможность по-настоящему ничего не делать или же позволяем мыслям бродить свободно и обдумываем любые темы, какие только приходят в голову в отсутствие занятости. Подлинные озарения, художественные или научные, эмоциональные или социальные, случаются только в эти слишком редкие моменты праздности.

Даже ученые признают, что нельзя до конца понять некоторые важные принципы нейронаук — к ним просто привыкаешь. И все же не мешает ознакомиться с ними в начале нашей беседы, хотя бы ради оправдания безделья. Если, объясняя свою лень, вы сможете блеснуть фразой «Я позволяю сети пассивного режима работы мозга колебаться, чтобы понять, как жить дальше», — люди оставят вас в покое. А еще эти сведения позволят вам систематизировать отрывочные знания о мозге.

Считайте это ликбезом в теории сложных систем и нейронауках. Человеческий мозг — творческая машина, сложный, нелинейный, естественный объект, обладающий следующими качествами.

Нелинейность, или хаос: экспоненциальная неустойчивость от начальных условий. Что это значит? Большинство систем, с которыми имеют дело инженеры, — линейные, в них нет места случайности. И большинство систем, даже не будучи линейными, представляются таковыми, потому что так проще (или только так и можно) их рассчитать. Если известны значения параметров, которые описывают линейную систему в некий отрезок времени, и известно, как эти параметры меняются, ее будущее можно предсказать с достаточной точностью. Если имеется «сигнал на входе», вы точно знаете, каким будет «сигнал на выходе». Очевидно, это весьма удобно при создании сети связи, дамбы или самолета. Будущее нелинейной системы, напротив, невозможно предсказать, даже если у вас есть полная информация о состоянии системы в конкретный период и исчерпывающая модель взаимодействия параметров. Все потому, что мелкие отклонения от начальных условий впоследствии возрастают и вызывают в системе колоссальные перемены. И чем более отдаленные предсказания вы пытаетесь сделать, тем менее точными они становятся. Вдобавок незначительный сигнал на входе может вызвать мощный отклик на выходе, а может не вызвать никакого. Лучший пример нелинейной системы — погода. Мы оцениваем вероятность некоего погодного явления в будущем, и текущее состояние системы является функцией ее прошлых состояний (то есть у нее есть память), но мы все равно не способны предсказать ее поведение с полной уверенностью. К счастью для нас и к несчастью для ученых, мозг нелинеен. В природе, за пределами неорганического мира, линейных систем не существует.

Порог: это значение, по достижении которого система теряет свою нормальную динамическую траекторию и входит в возбужденное или активное состояние. Мы сталкиваемся с этим феноменом каждый день. Термостат — хороший пример прибора, в котором используется пороговый принцип. Вы устанавливаете термостат на определенное значение, и когда температура в системе падает ниже этой отметки, включается обогрев. Значение, которое вы задаете на термостате, — и есть порог. Нейроны, напротив, — нелинейные пороговые устройства. Каждый нейрон имеет порог возбудимости для потенциала действия. Нейроны пребывают в состоянии покоя, а порог определяется электрическими и химическими качествами каждой конкретной клетки. Более того, пороговые значения в каждом нейроне непостоянны. Опишу процесс в общих чертах: сигналы, приходящие от других нейронов, встречаются в одной клетке, и если за определенный промежуток времени их оказывается достаточно и все они — нужного типа, возбуждение достигает порогового значения и нейрон выдает ответ. Затем клетка вступает в период невозбудимости — восстанавливается после «выстрела». Иными словами, существует верхний предел частоты пиковых потенциалов.

Самоорганизация: жутковатая способность нелинейной системы перестраиваться для создания широких временных и пространственных связей. Возьмем колонию муравьев: перед нами пример предельной структурированности и организованности. Каждый муравей в колонии общается лишь с собратьями в непосредственной близости от себя. Ему дела нет до целой колонии, но, тем не менее, она существует именно благодаря рядовым взаимодействиям. Так же и с нейронами. Ни один нейрон в мозге знать не знает, что является его частью и уж тем более — частью «Я». Вся соль в том, что самоорганизация рождается из внутренней динамики системы без внешнего «обучающего сигнала». Такое возможно лишь в нелинейных системах, например, в мозге, обществе, экономике и — в колонии муравьев. Тогда из взаимодействия простых элементов, кирпичиков самоорганизованной системы, может возникнуть очень сложное поведение. Некоторые колонии муравьев насчитывают миллионы особей, что не мешает им вести себя сложно и крайне упорядоченно. Сообщества обучаются со временем. Однако отдельно взятый муравей — относительно простое существо, которое топает по дорожкам, проторенным другими муравьями. Самоорганизация изо дня в день сохраняет относительное постоянство нашего мозга и чувства «Я». За стабильность климата и его весьма умеренные изменения тоже нужно сказать спасибо самоорганизации. Но и здесь существует порог, по достижении которого даже небольшой выброс углекислого газа способен вызвать огромные перемены.

Колебания: любой периодический или ритмический сигнал. Колебание описывается как усиление и затухание сигнала: это электроэнцефалограмма, вентилятор, который обдувает комнату, двигаясь на подставке полукругом, или фондовый рынок. Колеблется каждый нейрон, а колебательную активность множества нейронов мы можем измерить как суммарную силу электрического тока в отдельном участке мозга. Удивительно, но факт: колебания нейронов спонтанны. Изменение частоты колебаний — ключевой механизм взаимодействия разных участков мозга и непосредственно самих нейронов.

Сетевая структура: в мозге имеется около сотни миллиардов нейронов с приблизительно двумястами триллионами (да, именно триллионами) связей между нейронами. Представьте себе компьютерную сеть с двумя сотнями триллионов связей. Несмотря на эти непомерные числа, любые два нейрона разделяют лишь несколько таких стыковок. Так уж устроен мозг. В среднем, любому нейрону нужно пропустить сигнал через семь соединений, чтобы достичь самого отдаленного нейрона. Это сеть «тесного мира»: очень похоже на число Кевина Бейкона[3] или шесть рубежей отдаления[4]. В сети есть локальные кластеры, «узлы», через которые проходит много связей. Несколько крупных узлов отвечают за большой объем действий. Представьте себе узел FedEx в Мемфисе: вся почта проходит через Мемфис, откуда бы ее ни отправляли, и это значительно сокращает число стыковок, необходимых для ее доставки в любой город мира.

Случайность, или шум: шум полезен. Это один из самых неожиданных фактов о мозге. Шум почти всегда считается плохим или вредным, особенно в рукотворных линейных системах вроде телефонных линий. Однако в сложных нелинейных системах вроде нашего мозга обнаруживается, что некоторый объем шума идет нам впрок. Этот феномен называется «стохастический резонанс»: шум в мозге упорядочивает активность. Если шума слишком мало, нейроны не способны воспринять сигналы, отправленные другими нейронами, а если слишком много — не могут различить верные. Мозг функционирует нормально лишь при оптимальном уровне шума. Но шум полезен только в нелинейных системах. Если подать шум в линейную систему, на выходе вы получите его же, а вот в нелинейной системе вроде нашего мозга может родиться симфония или роман. Исследователь шума Барт Коско, открывший большинство законов стохастического резонанса, называет этот эффект «дзен шума». Мы еще обсудим важную роль шума в творчестве.

Изменчивость: всякий раз, когда мозг воспринимает один и тот же стимул, например, краткое предъявление простой фигуры на экране компьютера, нервный отклик слегка меняется. Изменчивость нейронных ответов делает мозг гибким и адаптивным, помогает выжить в сложных средах и сообществах. Мозг — нелинейная система, и сокращение изменчивости для него — признак патологии. Во время эпилептического припадка нейроны в отдельном участке мозга «гиперсинхронизируются». Иначе говоря, они теряют изменчивость. Полное отсутствие изменчивости в отдельной области мозга и есть судорога. В главе 8 я докажу, что многие подходы к управлению, например шесть сигм, схожим образом провоцируют организационные судороги, подавляя изменчивость там, где она нужней всего. В этом смысле шесть сигм можно рассматривать как возбудителя болезни.

Синхронизация, или «подгонка». «Здоровая изменчивость» помогает мозгу поддерживать постоянное критическое состояние (гомеостаз, при котором, однако, орган всегда готов к действию и пребывает в ожидании контакта со средой), но вместе с этим в мозге еще должна передаваться информация. Существует постоянное соревнование между изменчивостью и синхронизацией. Вкратце, дело обстоит так: нейрон отправляет сигнал по аксону через синапс в дендриты следующего нейрона, но тот сможет его принять, только если оба нейрона будут синхронизованы. Синхронизация — это когда два или более парных (в переводе с языка физиков — «связанных») нелинейных осциллятора начинают совпадать друг с другом во времени. Впервые это заметил голландский ученый Христиан Гюйгенс в XVIII веке. По легенде, Гюйгенс лежал в постели, температурил и смотрел, как раскачиваются маятники двух ходиков. И он заметил, что маятники качаются в такт. Даже когда он останавливал один маятник и нарушал ритм, вскоре ходики снова синхронизировались. Но это случалось, только когда часы висели на одной стене: ее мелкие вибрации были достаточно сильны, чтобы позволить двум ритмам влиять друг на друга. Вибрации, или шум, создавали соединительный механизм между осцилляторами. Получается, что наш добрый друг «шум» помогает достичь синхронизации. Однако, как я уже замечал, слишком сильная синхронизация может привести к судорожному припадку, а слишком слабая — вовсе лишить коммуникации. И это еще один пример важного научного озарения, снизошедшего на человека в момент безделья (ну или в период восстановления после болезни).

Я расскажу, как эти факторы действуют, когда мы бездельничаем и когда творим, и почему праздность способствует творчеству. Каждая из этих областей знания является полем многочисленных новейших исследований. В конце книги я привожу список превосходных источников для дальнейшего чтения. Означенные выше темы преподают на старших курсах университетов по семестру, а то и больше, а для некоторых исследователей эти направления становятся делом всей жизни. Но ученые все еще крайне мало знают о том, как работает мозг. Скажу больше: применение этих идей к изучению мозга — совсем недавнее веяние в психологии и нейронауках. Так что, если вы решили в них разобраться, считайте себя на передовой научной мысли.

Позволяя мозгу отдыхать, мы даем ему возможность задействовать механизмы нелинейности и случайности, усилить его естественную склонность объединять образы восприятия и памяти в новые представления. Байки о писателях и художниках вторят недавним психологическим исследованиям: чтобы раскрыть творческий потенциал мозга — эту сложную нелинейную систему, — нужно разрешать себе долгие, полноценные периоды праздности. Как минимум, отдых столь же важен для здоровья мозга, как и направленная умственная деятельность, а то и важней.

Глава 1

Это мерзкое чудище Праздность[5]

Будь прилежен в своем призвании, и не проводи времени в праздности, и исполняй свои дела благочестиво, во славу Божию и с послушанием Его воле.

Ричард Бакстер[6]. Христианское руководство (A Christian Directory)

По меньшей мере еще со времен Гомера мы неоднозначно относимся к праздности. В «Одиссее» лотофаги слонялись по острову, жили «одной лишь цветочною пищей»[7], были гостеприимны и миролюбивы. Но они таили опасность для Одиссея и его спутников. Прибыв в край лотофагов, неугомонный командир отправил несколько воинов навестить местное племя:

И это оказалось так вкусно, что греки и думать забыли о возвращении домой. Одиссей, олицетворение героического генерального директора, силой притащил друзей на корабль, связал их и бросил под скамьи. Он понял, что, если остальная команда попробует наркотик, им никогда не покинуть остров, и приказал судам отчалить.

Хотя на Западе привыкли воспринимать Китай как страну, в которой труд, производительность и промышленность почитаются за высочайшие идеалы, во времена Конфуция праздность не изгонялась на задворки культуры, а являлась ее неотъемлемой частью. Конфуцианский вельможа отращивал длинные ногти в доказательство того, что ему не приходится работать руками. Конфуцианство вообще презирало тяжелый труд и превозносило праздность и непринужденность. По мнению Лоренса Харрисона, старшего научного сотрудника Тафтского университета, «для китайцев миф о Сизифе — не трагедия, а уморительная шутка». Харрисон пишет, что высший философский принцип даосизма — у-вэй, или «недеяние»: человек, обретший истинное духовное просветление и мудрость, проходит по жизни, прикладывая минимум усилий. Даже в военном искусстве древние китайцы полагали, что опытный полководец изматывает врага и ждет подходящего момента для удара, используя обстоятельства в своих интересах и действуя как можно реже. Это противоречит западному идеалу достижения заранее намеченной цели непомерными усилиями и настойчивостью. Поразительно, что, несмотря на долгую историю любви к праздности, сегодня Китай считается всемирной фабрикой. Возможно, как поведал мне недавно один китайский физик, причина кроется в том, что Китай «преодолел» конфуцианство лишь полвека назад.

На Западе, на заре эпохи Просвещения, когда труд механизировался, бюрократизировался и обезличивался, философы пытались сопротивляться. Капиталистическая мировая система перешла к наращиванию невиданных доселе масштабов, но западная культура противопоставила ему идею «благородного дикаря», который отличался тем, что шатался без дела и ел фрукты, сами падавшие к его ногам. В период с 1758 по 1760 год в журнале The Idler («Бездельник») непревзойденный Сэмюэл Джонсон опубликовал серию эссе о преимуществах праздности. Он писал, что «Праздностью… можно наслаждаться без ущерба другим, а потому ее не остерегаются как Мошенничества, которое ставит под угрозу личное имущество, или как Гордыни, которая по природе своей ищет удовлетворения в принижении другого. Праздность — тихое и мирное качество: оно не возбуждает ни зависти — хвастовством, ни ненависти — противостоянием, а потому никто не удосуживается ограничивать или преследовать ее»[8].

Но капиталистов было не остановить. XIX век грезил глобальной промышленной экономикой. Люди стали винтиками в сложном механизме под названием «фабрика», и Фредерик Тейлор, отец эффективной американской рабочей этики, предложил капиталистическим надзирателям «научную организацию труда», написав книгу «Принципы научного управления» (The Principles of Scientific Management). Он хотел встроить жизнь рабочего в жизнь компании посредством того, что тогда считалось научным пониманием человека. Тейлор пытался увеличить эффективность производства, поминутно измеряя длительность операций. Предвосхищая современное увлечение продуктивностью вроде методики шести сигм (до которой мы доберемся в главе 8), Тейлор старался заменить знание и опыт каждого мастера стандартизованной и «научной» техникой исполнения. Тейлоризм был и остается невероятно популярным среди предпринимателей, но гуманисты всех мастей ему отнюдь не рады. В 1920 году, возможно, в пику нараставшей тейлоризации, чешский драматург Карел Чапек[9] придумал образ робота — механического бездушного трудяги, физически и духовно обезличенного. Само слово «робот» происходит от чешского «robota» — «каторга», «тяжелый труд». В том же году американский комик Кристофер Морли опубликовал ставшее классическим эссе «О лени» (On Laziness). «Человек, который по-настоящему, глубоко, философски ленив, — писал он, — и есть глубоко счастливый человек. А ведь именно на счастливых держится мир. Вывод очевиден»[10].

Ленин писал о философии Тейлора: «…знаменитая система Тейлора, получившая большое распространение в Америке, — знаменита именно тем, что она представляет из себя последнее слово самой бесшабашной капиталистической эксплуатации. Понятно поэтому, что эта система встречала в рабочих массах такую массу ненависти и возмущения»[11]. Но хотя Ленин распознал в тейлоризме новую технологию эксплуатации, он заимствовал многие методы Тейлора при организации советских заводов.

В начале 1980-х при Рональде Рейгане умами людей завладела мантра: «продуктивность — основа самооценки». Она была полезна для страны и для бизнеса. Леность, с другой стороны, стала врагом государства: не далее чем в 2012 году законодатели штата Южная Каролина сочли лень неуважительной причиной для отказа предъявить документ, удостоверяющий личность голосующего на выборах[12]. Ленивые не заслуживают права голоса. В 1985 году Кен Бланшар и Спенсер Джонсон прославились тем, что в ставшей культовой книге «Одноминутные правила для предпринимателя» (A One Minute Manager)[13] пытались убедить работодателей: «люди, которые довольны собой, работают лучше». Это благодушная притча, которая ведет читателя к эффективному капитализму вместо внутреннего просветления, книга о смышленом юноше, который хочет стать эффективным предпринимателем. Он путешествует по миру и встречает разного рода предпринимателей, среди которых суровый «деспот» и милый «демократ», и со временем на него снисходит божественное озарение: эффективный управляющий заботится и о людях, и о результатах. В конце концов юноша встречает «Одноминутного предпринимателя», который продолжает его просвещать: управленческой нирваны можно достичь с помощью трех простых техник: одноминутных целей, одноминутных похвал и одноминутных замечаний. В итоге юноша сам становится рукоположенным Одноминутным предпринимателем. И купается в любви и богатстве.

И все же праздность не отступает, несмотря на успех «научного управления». Как лотофаги, современные мыслители предлагают нам вкушать сладкий плод досуга и не напрягаться. Том Ходжкинсон, редактор ежегодного журнала The Idler («Бездельник»), написал лучший бестселлер Великобритании «Как бездельничать: Манифест лентяя» (How to Be Idle: A Loafer’s Manifesto). Том Лутц сочинил фантастическую летопись безделья «Ничегонеделание: История лентяев, лодырей, прогульщиков и бродяг в Америке» (Doing Nothing: A History of Loafers, Loungers, Slackers, and Bums in America). Некоторых представителей моего поколения фильм «Бездельник» (Slacker)[14] Ричарда Линклейтера вдохновил бросить учебу. Убедительные доводы в пользу расслабленной жизни можно найти в книге Вероники Виен «Искусство ничего не делать»[15]. Даже Бертран Рассел, один из самых плодовитых математиков и философов ХХ века, исследовал эту тему в эссе «Похвала праздности» (In Praise of Idleness). Он писал: «Я хочу со всей серьезностью заявить, что изрядное количество вреда в современном мире приносит вера в добродетельность работы и что дорога к счастью и процветанию лежит через организованное сокращение работы»[16].

Эти и многие другие книги выполняют весьма полезную функцию (хоть и написаны людьми, считающими себя лентяями): они подчеркивают позитивные стороны и важность безделья. Некоторые предлагают праздность как один из способов достижения успеха, другие считают ее самоцелью, а третьи используют ее как политический инструмент борьбы с капиталистической системой. И хотя я всем сердцем одобряю любой повод для безделья, в книге я иду дальше и рассказываю о полученных совсем недавно удивительных данных нейронаук, которые раскрывают, чем занят наш мозг, когда мы ничем не заняты. Я утверждаю (что может быть оспорено и управленцами, и нейроучеными), что безделье — настоящее и искреннее — в действительности помогает мозгу работать лучше.

По легенде, именно нежась в постели и наблюдая за мухой на потолке, Декарт, обычно встававший рано, придумал оси X и Y, которые составляют систему координат и отравляют сегодня жизнь столь многим школьникам, бессонными ночами зубрящим ее свойства. Выдающиеся открытия в науке и величайшие произведения искусства — словом, многие гениальные идеи в истории — не всегда оказываются результатом ревностного, упорного труда. Скорее, внезапные вспышки вдохновения или, иначе, ага-реакции доносятся до нас, по изящному выражению Рильке, как «последние отзвуки мощной волны, которая зарождается в нас в период лености». Похоже, тому есть нейрофизиологическое объяснение.

Рильке и не догадывался, сколь точной окажется его метафора «отзвуков» в нейрофизиологии почти век спустя. Как мы убедимся, нейронные ансамбли в мозге буквально вибрируют, даже когда мы ничего не делаем. По сути, некоторые группы нейронов в «узлах» многочисленных сетей нашего мозга работают интенсивнее, когда мы отдыхаем. Это недавнее открытие, насколько я знаю, еще не получило широкую известность. Моя книга побуждает читателей принимать идею отзвуков всерьез и использовать нейронауку в качестве важного повода, чтобы не напрягаться. Один из величайших парадоксов современной жизни заключается в том, что технологии, при всех их преимуществах, в действительности забирают у нас досуг. Теперь мы на связи 24 часа в сутки и 7 дней в неделю. Праздность стала анахронизмом.

«Сеть состояния покоя», или «сеть пассивного режима работы мозга», была открыта неврологом Маркусом Райхлом из Университета Вашингтона в Сент-Луисе в 2001 году. Эта сеть включается, когда мы бездействуем. Райхл заметил, что, когда участники его экспериментов лежали в томографе и выполняли сложные задания на мышление, активность некоторых участков мозга снижалась. Он удивился, ведь раньше считалось, что во время познавательных задач активность мозга должна лишь нарастать относительно других заданий или «базового уровня». И Райхл решил изучить, как ведет себя мозг между экспериментальными заданиями. Исследователь обнаружил особую сеть, активность которой увеличивалась, когда люди «отключались» от внешнего мира. Когда нужно выполнить скучное задание в эксперименте с фМРТ (функциональной магнитно-резонансной томографией), например, запомнить список слов, некоторые зоны мозга становятся более активными, а другие — менее. Тут нет ничего необычного. Однако если человек просто лежит в томографе, закрыв глаза или уставившись в экран, мозговая деятельность не снижается. Просто зоны активности меняются местами. Та, что подавляется во время заданий, включается при отдыхе. Это сеть состояния покоя. С тех пор были опубликованы сотни статей по исследованиям мозговой активности во время отдыха. Открытие сети пассивного режима работы мозга вызвало много восторгов и споров.

Многие области мозга выполняют строго определенные функции. Например, зрительная кора обрабатывает зрительную информацию, а миндалевидное тело дает сигналы опасности и помогает нам решить, бежать или сражаться. Сеть состояния покоя предназначена для того времени, когда мозгу не нужно волноваться о грабителе или приложениях iPhone. В отсутствие каких-либо дел сеть состояния покоя включается и начинает болтать сама с собой (то есть с вами). Она обладает устойчивым мозговым субстратом с незначительными индивидуальными вариациями. Сеть состояния покоя отвечает за витание в облаках, или мечты. Она активна, когда вы нежитесь на травке в солнечный полдень, прикрываете глаза или смотрите в окно на работе (если вам повезло и у вас на работе есть окно). Что самое любопытное, ускользающие моменты вдохновения возникают гораздо чаще у людей, которые дают своим сетям состояния покоя возможность вибрировать.

Идею о сети состояния покоя трудно принять многим психологам и нейрофизиологам, ведь фундаментальная посылка нейропсихологии мышления состоит в том, что, если не стимулировать мозг внешним сигналом, любая фиксируемая мозговая активность — всего лишь шум. Как может существовать устойчивая мозговая сеть для безделья? Сейчас между психологией и нейробиологией ведется спор о значении сети пассивного режима работы мозга. Многие психологи считают мозг преимущественно рефлекторной структурой, которая лишь отвечает на текущие требования среды.

Поэтому некоторые ученые убеждены, что изучать мозг в покое — бесполезная трата времени. Есть и еще более радикальная позиция: мозг отвечает на внешние события с так называемого «базового уровня». Иными словами, то, что наш мозг делает, пока мы бездельничаем, не может интересовать науку: если мы бездействуем, то и наш мозг тоже. Есть много причин, почему эти взгляды все еще трудно опровергнуть, и одна из наиболее важных — удобство допущения, что все, что случается вне тщательно контролируемого эксперимента, — лишь шум, который ученый может благополучно не замечать. Другая причина заключается в том, что большинство психологов и нейробиологов сопротивляются идеям о деятельности мозга, которые возникли вне их научных сфер. А сеть пассивного режима работы мозга идеально вписывается в так называемую теорию сложности, к которой мы вернемся в главе 5.

Но, похоже, мозг вовсе не ждет очередной стимуляции. Скорее, он постоянно и спонтанно активен. Он поддерживает работоспособное состояние, объясняет, отвечает, предсказывает. По сути, мозг использует больше сил для спонтанной, внутренней деятельности, чем для выполнения специфических задач, таких как помножить восемь на семь или заполнить ячейки в электронной таблице. По мнению известного нейрофизиолога Дьердя Бужаки, профессора Ратгерского центра молекулярной и поведенческой нейрофизиологии, мозговая деятельность в основном порождается изнутри. Внешние стимулы обычно вызывают лишь незначительные отклонения от внутренне контролируемой программы. Не поймите превратно: внешние воздействия крайне важны для здорового развития мозга. Мозг не может развиваться в изоляции, ему нужна «калибровка» внешним миром — через опыт. И, тем не менее, мозг как сложная система поддерживает баланс, создавая нейронные сети самостоятельно. Я уже говорил, что теории, на которых основываются эти модели работы мозга, возникли за пределами психологии и нейрофизиологии, а именно в науке о сложных системах и в физике. Мы только начинаем понимать, что в действительности означает спонтанная активность мозга. Мы узнаем больше о состоянии покоя и его роли в творчестве в главах 2 и 6.

Однако выходит, что восприятиям, воспоминаниям, ассоциациям и мыслям необходим покой, чтобы они смогли совершить путешествие по мозгу и создать новые связи. Восточные традиции учитывают это в медитативных практиках вот уже тысячи лет. В буддизме монахи учатся умиротворению. Но западное общество внушает нам, что каждый миг должен быть наполнен активностью. В самом деле, в США быть максимально занятым — чуть ли не нравственный долг. Я постараюсь показать, что для определенных операций, которые так любит наш мозг (например, для творческих надсистемных решений), нам самим нужно приложить совсем немного усилий.

Когда наш мозг попадает под обстрел таких стимулов, как письма по электронной почте, телефонные звонки, текстовые сообщения, обновления Facebook, поручения, разъезды, разговоры с начальством, списки необходимых дел и прочая, он занят тем, что нейрофизиолог Скотт Макейг, глава Центра нейроинформатики Сварца в Ла-Хойе, штат Калифорния, называет «вызовом момента». Безусловно, крайне важно уметь отвечать на ситуацию мгновенно. Порой наша жизнь зависит от способности успешно противостоять испытанию. Однако если из таких мгновений складываются дни, месяцы, годы, мозгу не остается времени на создание новых связей между вроде бы неродственными явлениями, на то, чтобы отследить закономерности, породить новые идеи, — иными словами, чтобы творить.

Такие мыслители, как Бертран Рассел, Райнер Мария Рильке и Оскар Уайльд, нащупали то, что лишь сейчас открылось современной нейронауке. И они, и многие другие авторы не уставали убеждать читателей: человек развивается только благодаря отдыху. Это звучит неожиданно, в конце концов, нас с малолетства учили, что «лень — мать всех пороков». Но, судя по тому, что мы узнаем из новейших исследований, наше душевное благополучие и физическое здоровье ухудшаются при увеличении рабочих часов не случайно.

В животном царстве человеческий мозг отличается способностью нестандартно мыслить. Животным, особенно приматам, безусловно, доступно творчество. Однако они ограничены собственным мышлением и восприятием. Люди изобрели технику, которая позволяет им воспринимать невидимые отрезки электромагнитного спектра, и, возможно, с помощью нейротехнологий скоро мы сможем расширить даже свою память и мышление. Многие ученые убеждены, что люди уникальны, поскольку обладают сознанием. Мы — единственные существа, сформировавшие систему общения, которая позволяет нам создавать произведения искусства и накапливать внушительные объемы знаний.

Теперь мы напрягаем мозги, чтобы понять свой мозг. Но мы необычны еще и тем, что можем позволить себе лениться, доверяясь технике и культуре. Кому-то покажется, что морской слон лентяйничает, нежась на берегах Калифорнии. Но на деле это весьма далеко от истины. Морской слон запасается драгоценным жиром и силами для охоты в студеном море и для драк с акулами.

Как мы пришли к мысли, что лень — это зло? Ее всегда боялись в Соединенных Штатах. Пуритане верили, что тяжкий труд — единственный путь служения Богу. Вспомним, как зарождалось пуританство в Европе XVI века: и Лютер, и Кальвин требовали от каждого человека выбирать себе призвание «словно пост, на который он поставлен Богом», потому что «не подобает скакать в разные стороны и опрометчиво менять течение своей жизни»[17]. Подневольный труд бедных и безработных даже поощрялся как способ удержать их «на праведном пути». При Лютере Европа переживала урбанизацию и высокий прирост населения. Города переполнялись, в них царили безработица и инфляция. В крупных городах вроде Лондона, Венеции и Амстердама появилось неслыханное количество городской бедноты. Неспособные постичь законы макроэкономики, религиозные фанатики наподобие Лютера считали эту новую городскую прослойку «заурядными лодырями», которых следовало наказывать каторгой за смертный грех лености.

Можно проследить истоки современной одержимости работой и эффективностью в заблуждении Лютера о том, что бедность проистекает из лености, а не из сложных социоэкономических обстоятельств[18]. Лень стала считаться злом. А изучай Лютер социологию, наш ежегодный отпуск мог бы длиться больше двух недель.

В Соединенных Штатах последствия неистовой доктрины Лютера проявляются в абсурдно коротких отпусках и строгой рабочей этике. Разумеется, США не одиноки в этой одержимости: японцы даже придумали слово «кароши», которое означает «смерть от переутомления на работе».

Увеличение рабочих часов особенно изумляет вкупе с недавним взрывом популярности темы тайм-менеджмента: книг о том, как «сделать все прямо сейчас», и соответствующих тренингов. В онлайн-магазине Amazon я насчитал девяносто пять тысяч книг по тайм-менеджменту. Нужно очень хорошо распоряжаться своим временем, чтобы прочесть их все. Учитывая, что в среднем каждая насчитывает двести страниц, это девятнадцать миллионов страниц текста про управление временем. Чтобы осилить их все, пришлось бы читать по три книги в день на протяжении семидесяти двух лет.

Если эти книги и впрямь так эффективно повышают нашу эффективность, почему нам добавляют рабочие часы? Почему исследование за исследованием показывает, что от чрезмерных объемов работы мы устаем, толстеем и становимся все несчастнее, а отношения в наших семьях ухудшаются? Не кажется ли странным, что количество рабочих часов растет вместе с тиражами книг по тайм-менеджменту? Как сказал Бертран Рассел: «Можно ли вообразить что-либо более безумное?»[19]

Может, мы просто чего-то не понимаем? Нам нужно больше книг по управлению временем и курсов шести сигм? Безусловно, в этом и стремится нас убедить евангелическая индустрия тайм-менеджмента. Верно ли, что, успевая больше, мы станем свободнее?

Отнюдь, я полагаю, что существует коренное противоречие между культурой тайм-менеджмента и количеством рабочих часов. Чем лучше мы работаем, тем сильнее на нас давят. Это нескончаемый цикл. Он проистекает из убеждения, что время ни при каких обстоятельствах нельзя тратить попусту. Однако потраченное время не является абсолютной величиной, как масса. Терять время можно только относительно конкретной цели. Читая книгу, вы лишаетесь похода в магазин, который запланировали перед поездкой в детский сад за детьми. Так или иначе, время всегда уходит на что-то.

Научное понимание мозга несовместимо с лютеранским или христианским взглядом на человека, а также с нашей рабочей этикой. Наша хваленая рабочая этика — как и рабство — культурный институт, который возник из общепринятого, но ошибочного представления о человеке. Сегодня мы считаем рабство нелепой и страшной системой. Нам очевидно, как мы заблуждались. Когда-нибудь мы так же будем воспринимать свою рабочую этику. Мы все будем знать, как функционирует мозг, и наше изможденное общество явится будущим поколениям нелепым и страшным.

В начале 90-х годов прошлого века одна датская компьютерная компания наняла Стива Сэмпсона, моего преподавателя антропологии, в качестве консультанта. Она получила контракт на модернизацию от румынской компании. Датчане установили компьютеры и создали отдел информационных технологий. Все вроде бы работало, как нужно, но возникла проблема. После того как мастера включили компьютерную систему и обучили сотрудников, люди начали уходить с работы после обеда. Удивленные датские управляющие спросили, почему румыны уходят домой посреди дня. Те объяснили, что компьютеры позволили им делать всю работу в два раза быстрее. Моего профессора, антрополога, попросили разрешить этот небольшой кризис. Датчане недоумевали, почему румыны, осчастливленные компьютерами, не хотят работать в два раза больше, а румыны сочли датчан чокнутыми из-за того, что те ожидали от них удвоения производительности. Это пример столкновения культур, но он также учит нас, что техника и компьютеры, которые призваны давать нам больше свободного времени, в действительности сокращают досуг или вовсе его истребляют.

Многие из нас читают научные заметки, которые появляются в популярных журналах или New York Times. Некоторые даже пытаются следовать советам о здоровом питании, о занятиях спортом, о том, как с возрастом сохранить острый ум, как воспитывать детей, как крепче спать, избежать диабета, не повредить колени при занятии бегом и т. п. Эту книгу следует читать так же — как руководство к действию, или бездействию. Очевидно, с первым все ясно. А вот второе потребует объяснений. Праздность и впрямь может быть мерзким чудищем, но и его нужно познать.

С точки зрения эволюционной теории, пару миллионов лет назад, когда в предках человека разумного только закладывались предпосылки великих культур, от человекообразных обезьян их отличало одно — способность планировать будущее[20].

Например, современные обезьяны умеют искусно пользоваться различными предметами — но лишь теми, что оказываются в непосредственной близости. С помощью веточек шимпанзе часто выманивают муравьев из муравейников, но никогда не таскают прутики с собой впрок.

Первые гоминиды начали приносить орудия туда, где могли их применить (а не ограничивались подручными средствами). Их мозг развил способность предвосхищать тот факт, что они снова захотят есть, даже если сейчас сыты. Так они перестали опираться в своем поведении лишь на текущие состояния и научились готовиться к будущему.

Это, безусловно, требует больших объемов памяти, ведь нужно держать в уме и прошлое, и будущее. Пожалуй, именно способность планировать грядущие состояния голода, холода или жажды в противоположность обычному удовлетворению насущных потребностей стояла у истоков стремительного культурного роста нашего вида.

Любопытно поразмыслить над тем, как идея работы проникла в человеческую культуру. Скорее всего, это случилось после возникновения языка. Вряд ли у шимпанзе существует понятие работы, хотя они весьма общительны, и есть доказательства, что они умеют планировать, пусть и недолгосрочно.

Наша ветвь гоминидов отделилась от шимпанзе около 5–7 миллионов лет назад, а зачатки человеческой культуры возникли примерно 1,8 миллиона лет назад. Язык появился позже. Так когда «работа», изнурительная и обязательная деятельность, заменила обычную активность, отвечавшую на внешние или внутренние стимулы? Нужно обладать высоким уровнем сознания, чтобы понимать, работаешь ты, бездельничаешь или просто пытаешься удовлетворить свой голод.

Праздность полезна для мозга еще и потому, что мы существа ограниченные. Так же как Джеймс Кэмерон не смог бы создать «Аватар» на обычном компьютере, так и наш мозг способен обработать лишь определенный объем информации.

Наш мозг миллионы лет развивался в среде, весьма отличной от современного офиса. Люди начали читать и писать всего пять тысяч лет назад. Поэтому нам все еще так трудно научиться чтению. Нам не хватает генетически заложенного специализированного нервного субстрата, и мозг вынужден привлекать для этой задачи другие структуры. Речь, напротив, возникла гораздо раньше, и обучение ей происходит намного легче. У здоровых детей овладение языком протекает одинаково в любых сообществах, будь то английский, испанский или китайский. У нас есть особые зоны мозга, которые настроены на восприятие и порождение речи. К отрочеству мы овладеваем родным языком даже без специального обучения. Однако многие здоровые взрослые не умеют читать.

Я останавливаюсь на этом отдельно, потому что современный стиль жизни и рабочая этика — еще более недавние культурные изобретения, нежели чтение. Шведский нейрофизиолог Торкель Клингберг полагает, что «мозг каменного века живет в веке информации»[21]. Например, у нас нет специфического нервного субстрата для многозадачности, и исследования показывают, что чем задач больше, тем хуже человек с ними справляется.

В знаменитой серии экспериментов стэнфордский профессор социологии Клиффорд Нэсс пытался выяснить, как некоторым удается делать несколько дел одновременно. Профессор Нэсс восхищался коллегами и друзьями, которые утверждали, что могут болтать с тремя людьми, при этом отвечая на письма и лазая по сайтам.

В одном исследовании[22] профессор Нэсс быстро показывал на экране два красных треугольника, окруженных двумя, четырьмя или шестью синими прямоугольниками, людям, увлекающимся многозадачностью, и тем, кто любит делать только одно дело за раз. Потом он предъявлял им похожую картинку, на которой положение красных треугольников было уже слегка иным.

Людей просили не обращать внимания на синие фигуры и оценивать, изменилось ли положение красных. Нэсс обнаружил, что люди, которые обычно не разбрасывались, легко выполняли задание. А результаты «многозадачных» были ужасающе низкими. Они оказались неспособны отбрасывать лишнюю информацию, поскольку их внимание было перегружено задачами, которые перед ними не ставились. Иными словами, «многозадачники» не делают различий между важной и неважной информацией, потому что вообще не в курсе, чем заняты в текущий момент.

Самым явным подтверждением тому является факт, что каждый год около 2600 человек погибают и 330 000 получают травмы в ДТП по вине водителей, которые болтают по телефону. Многозадачность — это навязчивое поведение, которое у взрослых приводит к состоянию, крайне схожему с детским синдромом дефицита внимания с гиперактивностью (СДВГ).

Психиатр Эдвард Хэллоуелл назвал его «стабильным дефицитом внимания», и эта черта возникает у всех людей с хронической многозадачностью. Он также полагает, что современная рабочая среда способствует развитию этой патологии и люди, которые обычно довольно успешны, начинают испытывать трудности при упорядочивании заданий, легко отвлекаются и становятся рассеянными. Нынешние информационные работники отвлекаются в среднем каждые три минуты: на сообщения, письма, звонки. В итоге примерно 25–50 % рабочего времени уходит на то, чтобы вспомнить: «На чем я остановился?» Исследование Intel показало, что из-за таких прерываний компания ежегодно теряет миллиарды долларов. Современные технологии буквально нас оглупляют.

Мы можем осознать пределы наших возможностей и перестать прыгать выше головы. Сокращение подобных источников стресса делает жизнь более приятной и расслабленной. Как пишет Клингберг, «когда мы приходим к пониманию своих ограничений и находим оптимальный баланс между тем, что нам нужно сделать, и тем, что мы можем… мы не только достигаем глубокого удовлетворения, но и лучше развиваем способности своего мозга». Этот процесс — цепь положительной обратной связи, отличительная черта нелинейных систем. И важной частью этого процесса является бездействие.

Человеческое тело было создано для белковой диеты и длительных периодов легкой физической активности вроде ходьбы и бега трусцой, сочетающихся с праздностью мысли. Постоянное запредельное расширение умственных возможностей приводит к ухудшению результатов труда, усталости, а затем и к хроническим психологическим и физическим заболеваниям.

В жизни кроманьонца было больше досуга, чем труда. Тогда работа заключалась в охоте и собирательстве. Считается, что именно способность кроманьонца быть праздным привела к «творческому буму» в человеческой эволюции. С точки зрения биологии, наш мозг практически идентичен мозгу древнего человека. Когда удовлетворены базовые потребности — в еде, укрытии, защите от ненастья и опасностей, — работать уже не нужно.

Дальше мы узнаем, чем занят наш удивительный мозг, когда мы бездельничаем. Я собираюсь снабдить вас сногсшибательными оправданиями для лени. Но я также познакомлю вас с данными нейрофизиологии о соотношении лени и творчества. И в конечном итоге я надеюсь забить первый гвоздь в крышку гроба занудной индустрии тайм-менеджмента.

Глава 2

Чей-то шум

Раскрытие тайн природных явлений, прежде считавшихся «шумом», — обычное дело в науке.

Альфред Бедард-младший и Томас Джорджес[23]

Вернемся к отдыхающему мозгу. Открытие сети состояния покоя произошло совсем недавно. Его сравнивали с обнаружением во вселенной вездесущей «темной материи».

Нам становится неуютно от одной только мысли, что «темная сторона силы», о которой мы почти ничего не знаем, может существовать на самом деле. Точно так же жутковато сознавать, что наш мозг работает, пока мы просто сидим, вперившись в пустоту. Но вся история современной науки показывает: то, что представляется шумом, обычно оказывается скрытой истиной, которую мы пока еще не понимаем. В нейропсихологии спонтанная активность мозга до недавнего времени считалась шумом. Но вполне возможно, что этот шум является ключом к подлинному пониманию разума.

Ученые Бужаки и Райхл полагают, что целых 90 % энергии мозга используется для поддержания текущей активности. То есть безотносительно того, что мы делаем, в покое мозг потребляет большую часть выделенной для него энергии. Это также называют собственной активностью мозга. Когда мы, бездельничая, включаем сеть пассивного режима работы мозга, тот крепнет и обрастает связями. Он ухитряется нарушать второй закон термодинамики, который гласит: если с объектом не производить никаких действий, он остынет и придет в негодность. Это называется энтропией. Яркий пример: чем дольше не убирать в кухне, тем грязнее она станет. Однако старая поговорка «Спящему коту в рот мышь не забежит» неприменима к мозгу.

Напротив, когда мы оставляем в покое важные области мозга, расслабляясь на лужайке солнечным деньком, они организуются и включаются в сеть пассивного режима работы мозга. В мозге «мышь» забегает сама, стоит только оставить «кота» в покое. Получается, что мозг никогда не бывает праздным. Даже наоборот: он работает больше, когда мы бездельничаем.

В конце концов физикам пришлось признать, что либо наши знания о вселенной полностью ошибочны, либо она действительно в основном состоит из темной энергии. Точно так же есть вероятность, что большая часть мозга не замечается когнитивной нейропсихологией.

Психологические эксперименты с использованием томографии призваны определять уровни активации отдельных структур мозга в процессе решения задач. Я уже отмечал, что в науках о мозге любая активность, не связанная с экспериментальными манипуляциями, считается шумом. И пока существование сети состояния покоя не было доказано, ее принимали за посторонний шум. Не путайте это с мифом, будто мы используем лишь 10 % мозга. Наука выяснила, что мы задействуем весь наш мозг, но не так, как ожидали многие.

Во время выполнения задачи в текущей деятельности мозга происходят лишь незначительные изменения: словно добавляется новый пункт в уже составленный список дел. Например, нервная активность, которая требуется в лабораторном эксперименте для того, чтобы нажимать на кнопку всякий раз, как зажигается красная лампочка, — лишь малая толика (0,5 %) от всей энергии, которую обычно тратит мозг за схожие отрезки времени.

Напротив, сеть пассивного режима работы мозга использует гораздо больший процент общей энергии мозга. Маркус Райхл и другие нейрофизиологи только начинают изучать, чем занят мозг, пока он поглощает всю эту энергию в моменты нашей «отключки».

Особенно поражает, что в плане потребления энергии наш мозг жаден, как банкиры Goldman Sachs. Вес мозга составляет всего 2 % от общей массы тела, но этот орган съедает 20 % энергии тела. Иными словами, он просто эгоистичная хрюшка. Из-за него натренированные, выносливые спортсмены начинают галлюцинировать после восьмидесятикилометрового марафона или изнурительного велосипедного состязания Race Across America, в котором нужно проехать от Калифорнии до Мэриленда почти без остановок.

Во время какого-нибудь безумного испытания на выносливость (вроде недосыпа) сахар в крови падает, и первым делом это сказывается на самосознании. Это общее правило, которое действует и в спортивных тренировках.

В условиях нехватки ресурсов глюкозы, электролитов или воды мозг жертвует ненужными для непосредственного выживания операциями вроде связных мыслей, чтобы поддержать жизненно важные функции, такие как дыхание. Через спутанность сознания и галлюцинации мозг предупреждает, что мы можем серьезно навредить своему телу. Следующая фаза — обморок. Это отчаянный способ защитить наши тела от перегрузок.

Он не всегда срабатывает. Каждый год несколько участников марафонов погибают из-за того, что доводят себя до предела. Мозг будет стараться взять свою неравную долю от энергии тела. Поэтому, когда ваши силы на исходе, вы становитесь похожи на зомби.

Теперь представьте, что загнавший себя до смерти бегун на марафоне — это метафора вашей жизни.

Во время марафона, когда вы достигаете предела возможностей тела в противостоянии стрессу, мозг продолжит вас предостерегать. Мускулы будут чувствовать усталость, вы ощутите труднопреодолимое желание остановиться. Порой вы можете терять ориентацию в пространстве и на мгновения «отключаться».

Некоторые люди отмахиваются от этих тревожных признаков и подталкивают себя к точке невозврата. И в течение долгого времени мозг посылает нам чуть менее яркие, но важные предостережения, что мы слишком много работаем. На протяжении жизни постоянный стресс от переработок увеличивает риск депрессий, сердечных заболеваний, инсультов и даже рака. Список последствий длинен и жуток.

И все равно нам кажется, будто мы обязаны рисковать здоровьем, чтобы вкалывать на работе, которая нам не слишком-то нравится, чтобы покупать вещи, которые мы не очень-то и хотим. Иначе это зовется рыночным капитализмом. А политики, генеральные директора и банкиры полагают, что это высшая форма социальной организации, которой достигли человеческие существа.

Мало кто боится ожирения так же, как терроризма, хотя по статистике ожирение угрожает каждому из нас куда больше, чем смерть от теракта. Мы не считали, насколько стресс и переработки сокращают жизнь. Но мы уже в курсе, что ожирение сопутствует ежедневному сидению за рабочим столом и низкому уровню постоянного стресса. Знай вы, что большее количество праздных часов в день (желательно, проведенных лежа на одеяле под деревом, с бутылкой хорошего вина) добавит вам несколько лет жизни, вы бы воспользовались рецептом?

Сеть пассивного режима работы мозга поразительна тем, что ее активность возрастает, когда мы бездельничаем. Что же это значит? С точки зрения ученого, который использует фМРТ, это значит, что нейроны этой сети выстреливают потенциалами действия, когда люди просто лежат в сканере и ничего не делают.

Кровь поставляет больше кислорода для сети пассивного режима работы мозга. Больше глюкозы и других метаболитов съедается этой сетью. И активность всех зон этой сети становится слаженной. Ученые могут измерить, насколько хорошо передается информация в этом режиме, с помощью так называемой теории графов.

Теория графов — это раздел математики, возникший в XVIII веке. Недавно он здорово пригодился в анализе разного рода сложных сетей, особенно сетей мозга.

Сети состоят из узлов, а узлы связаны между собой так называемыми ребрами — абстрактными (или физическими) линиями. Ребро между двумя узлами дает возможность передачи информации — иногда только в одном направлении. Такое ребро называется ориентированным. В других случаях информация может течь в обе стороны, и тогда это неориентированное ребро. Теория графов весьма полезна тем, что ее можно применять в разных областях: при изучении воздушного транспорта, Интернета и социальных сетей. Когда элементы системы формируют сложную сеть, на первый план выходит не их внутреннее строение, а отношения между ними.

В мозге узлы являются отдельными анатомическими структурами, которые связаны ребрами в виде аксонов. Области мозга, физически соединенные между собой, называются «структурными сетями». Как в теле содержатся разные органы: сердце, легкие, — так и в мозге есть разные отделы. Эти отделы мозга соединены длинными нервными волокнами, похожими на пальцы пришельцев. Структурная сеть мозга состоит из локальных кластеров. Вы наверняка знаете о таких зонах мозга, как префронтальная кора.

Можно вообразить, будто узлы — это известные крупные аэропорты, такие как чикагский, лондонский или франкфуртский. Они огромны по сравнению с региональными аэропортами и принимают гораздо больше рейсов. Вы когда-нибудь летали напрямую из Портленда, штат Орегон, или Колумбуса, штат Огайо? Обычно приходится лететь через Чикаго (или другой узел, например, через Атланту).

Мозг работает так же. Есть некие структуры с обширными связями — узлы. Когда вы бездельничаете, ваши «мозговые аэропорты» «оживают». Больше крови, богатой кислородом и сахаром, поступает к узлам сети пассивного режима работы, когда вы расслабляетесь и мечтаете.

За последние двадцать лет такие достижения техники, как МРТ и ПЭТ (позитронно-эмиссионная томография), позволили ученым наблюдать живой мозг изнутри и делать снимки его активности или измерять, сколько энергии потребляют определенные части мозга, пока люди участвуют в эксперименте. Теперь мы знаем, что каждая анатомическая структура имеет свои задачи.

Представьте себе сердце. Это орган, который перекачивает кровь. В сердце есть отдельные участки, наделенные собственными функциями. Например, левое предсердие закачивает насыщенную кислородом кровь в аорту, а та выталкивает кровь дальше циркулировать по организму.

Похожим образом префронтальная кора вовлечена в так называемое «высшее» мышление: она отвечает за рассуждение, краткосрочную память, контроль над эмоциями, планирование и привнесение значимых воспоминаний в сознание. Другая область мозга, гиппокамп (отдельные его участки активны во время отдыха), отвечает за создание долгосрочных воспоминаний и хранит их в другой части мозга, в новой коре.

Префронтальная кора решает, когда нужно вспомнить определенную информацию, записанную в новой коре. Каждая из ее областей разделена на зоны поменьше, которые сообща выполняют более крупные задачи вроде «вспомнить имя женщины, чей ребенок ходит в один детский садик с моим сыном, которую я вижу каждый день и которая знает, как меня зовут».

Допустим, вы встретили свою тетушку Лизу. В вашей новой коре хранится самая разная информация о тетушке Лизе. Данные распределены по коре, и при воспроизведении их требуется собирать в новых комбинациях. Когда вы встречаетесь, вы вспоминаете, что у нее есть пес породы басенджи, она живет в Милуоки и замужем за дядей Джимом. Префронтальная кора помогает вспомнить все милые подробности, ведь внезапно, при общении с самой тетей Лизой, они становятся очень важными.

Напротив, вся новая информация, которую вы получаете от тети Лизы, включая текущую встречу, отправляется из вашего сознания (за которое отвечают многие участки мозга) в гиппокамп. И если вам удастся хорошо поспать, немного отдохнуть или даже вздремнуть, гиппокамп запишет новые воспоминания в новую кору, хранилище долгосрочной памяти. Это называется консолидацией воспоминаний. Процесс особенно важен, когда человек обучается новым знаниям и навыкам. Так что после интенсивных занятий лучше всего вздремнуть или хотя бы отдохнуть.

Итак, префронтальная кора, гиппокамп и отделы новой коры должны общаться друг с другом. Нейроны и отдельные области мозга отправляют и получают информацию путем синхронизации своей электрической колебательной активности. Мы еще не понимаем до конца, как это работает, но когда информацию нужно доставить из одного узла в другой, она кодируется в разные частоты, которые затем распространяются как океанические волны.

Волны высокой частоты действуют лишь на коротких дистанциях, а низкие частоты могут путешествовать гораздо дальше. Поэтому информация, закодированная в высоких частотах, «ездит» на волнах низких частот, которые шлют ее в отдаленные участки мозга. Поразительный пример восприятия сверхнизких частот: в Таиланде в 2004 году слоны и другие животные почуяли приближающееся цунами. За несколько часов до того, как люди услышали сверхнизкие вибрации огромной волны, слоны направились в горы и спаслись от разрушительной стихии. А все потому, что порог различения звуковых частот у слонов гораздо ниже, чем у человека. Эти низкочастотные звуковые волны распространяются на сотни километров.

Человеческие нейроны обычно колеблются с частотой от 0,5 до 100 Гц. Однако основные операции протекают на частоте от 1 до 40 Гц. Преобладающая частота называется «альфа», она равна примерно 10 Гц. В сетях мозга колебания узла, получающего информацию, должны быть хотя бы в частичной синхронии с узлом, который ее посылает.

Например, когда префронтальной коре нужно извлечь какие-то ассоциации из семантической памяти, она тут же синхронизирует свои колебания с височной долей, в которой хранятся значения слов. Как достигается эта синхронизация, пока остается загадкой.

Точные временные ритмы и пространственная протяженность этой синхронизации формируют так называемый «нейронный код». Это тайный язык мозга. Священный Грааль нейрофизиологии — расшифровать нейронный код, который использует электрические и химические сигналы в сложных комбинациях, позволяющих нам говорить, читать, думать, помнить, ходить, становиться писателями, делать детей и, разумеется, бездельничать.

Когда отдельные зоны мозга сотрудничают, допустим, при визите тети Лизы, они временно формируют «функциональные сети». Эти сети создаются исключительно под конкретные задачи, например, чтобы сохранить новые байки от любимой тетушки. Сети могут быть кратковременными и жить всего несколько сотен миллисекунд. Нерешенный вопрос нейрофизиологии — могут ли временные функциональные сети менять входящие в них структурные сети. Иными словами, если в Бозмен, штат Монтана станет прилетать слишком много самолетов, расширит ли город свой аэропорт, что может привести к дальнейшему увеличению воздушных перевозок?

Есть подтверждения высокой пластичности мозга музыкантов, которые, по сравнению с людьми, далекими от музыки, обладают гораздо более объемными нейронными структурами, отвечающими в моторной коре за пальцы рук. Но такие изменения происходят лишь спустя долгие годы тренировок. То же верно и для билингвов: в височных долях мозга у них есть дополнительные нервные структуры для языков. Лондонские таксисты могут похвастаться крупным гиппокампом, особенно теми областями, которые помогают ориентироваться и запоминать обстановку. Словно мозг решает расширить «аэропорты» в нужных зонах, чтобы соответствовать возросшим потребностям в «перевозках». Неизвестно, как быстро могут происходить такие структурные изменения в мозге. Но мы знаем, что мозг сохраняет пластичность на протяжении всей жизни. Так что поистине никогда не поздно научиться играть на музыкальном инструменте, выучить новый язык или кардинально поменять жизнь: ваш мозг изменится тоже.

Во взрослом возрасте перемены могут быть более болезненными, но они идут на пользу здоровью мозга. Также неизвестно, действительно ли лентяи обладают более объемными и активными сетями пассивного режима работы мозга. Это причина или следствие битья баклуш? Если десять тысяч часов практики необходимы для того, чтобы стать искусным скрипачом, сколько часов нужно лениться, чтобы стать виртуозным бездельником?

«Функциональной связностью» измеряют, насколько хорошо сообщаются узлы сети пассивного режима работы мозга. В ней выражается успешность работы сети и здоровье мозга в целом: как быстро и насколько безопасно «самолеты» летают между «аэропортами».

Когда вы отдыхаете, с помощью фМРТ можно увидеть, действуют ли узлы сети пассивного режима работы мозга сообща. Можно узнать, одновременно ли увеличивается или снижается приток насыщенной кислородом крови в эти области. Если вы обладаете здоровым мозгом и в данный момент отдыхаете, сеть пассивного режима работы мозга покажет высокую функциональную связность. С возрастом, если вы недосыпаете, страдаете болезнью Альцгеймера или перенесли инсульт, функциональная связность мозга будет снижена, возможно, из-за повреждений отдельных узлов.

Получается, что сверхпродуктивность и бессмысленная деловитость плохо сказываются и на сети пассивного режима работы мозга. До того как Маркус Райхл открыл эту сеть, нейроученые полагали, что важны лишь те функциональные и структурные сети, которые изучали они: те, что включались во время тщательно контролируемых экспериментов. Ведь большинство нейрофизиологов и психологов полагали, что главная задача мозга — перерабатывать внешнюю информацию.

До недавнего времени мы могли изучать лишь то, как люди отвечают на внешние стимулы. Так было, пока мы не создали приборы, которые позволяют заглянуть в живой мозг и исследовать его активность в периоды бездействия, — тогда мы обнаружили, что мозг занят преимущественно внутренними операциями.

Это ни в коей мере не снижает важность наших знаний о том, как различные структуры мозга отвечают на внешнюю среду. Моторная система, например, формирует и исполняет команды, посылая их нервам и мускулам конечностей для совершения отдельных действий — ответа на событие вроде летящей к вам теннисной подачи. Эту систему изучали несколько десятилетий. Но оказывается, что, когда моторная система приказывает руке взмахнуть теннисной ракеткой после (или даже до) того, как зрительная система сообщила о входящей подаче, она использует лишь крошечную толику от общей энергии мозга.

Подробные нейронаучные исследования моторной сферы крайне важны, но изучать отдельные зоны, игнорируя «шум» отдыхающего мозга, — подход поверхностный. Шум, строго говоря, — это нежелательный сигнал, который, как правило, случайно смешивается с сигналом, который мы изучаем. Но сеть, которую заметил Райхл, «выключалась» во время активной концентрации на стимуле и не вела себя случайно. Не смешивалась она и с изучаемыми сигналами. Ее поведение идеально предсказывалось через закономерность: когда человек начинал активно думать о чем-то, сеть выключалась.

Зачем некой мозговой сети снижать активность во время выполнения заданий вроде запоминания списка слов? Еще более загадочен тот факт, что сеть затихает при любой мыслительной задаче. Вне зависимости от экспериментальных условий происходило следующее: сеть выключалась, как только человек начинал работать по инструкции. Разумеется, Райхл заинтересовался, что происходит с этой сетью, когда люди просто лежат и ничего не делают. Оказалось, активность вовсе не является «шумом».

Райхл обнаружил нечто столь поразительное, что многие ученые до сих пор не осмеливаются в это поверить. Они спорят, что это ошибка измерения, техническая неточность, артефакт анализа данных фМРТ. Когда люди просто лежат в аппарате МРТ и позволяют мыслям бродить свободно, та самая сеть, которая выключалась в экспериментальных заданиях, развивает бурную деятельность.

Во время витания в облаках активность в узлах сети синхронизируется. Это означает, что все участки сети пассивного режима работы мозга действуют слаженно. Кроме того, сеть, которая включается во время ничегонеделания, практически полностью отрицательно коррелирует с сетью, которая действует во время заданий, требующих активного внимания. Думаю, вы в курсе, что такое отрицательная корреляция. Если «X» отрицательно коррелирует с «Y», это значит, что, когда значение «X» растет, «Y» падает, и наоборот.

При использовании фМРТ для измерения активности отдельных зон мозга нейрофизиологи используют показатель контрастности, зависящий от степени насыщения крови кислородом (Blood-Oxygen-Level-Dependent contrast, BOLD). Не вдаваясь в детали, скажу лишь, что этот метод позволяет нам узнать, сколько насыщенной кислородом крови подается в активный участок мозга. Когда нейроны активизируются, они используют больше крови и кислорода (как и мышцы). Повышение BOLD-контрастности свидетельствует об усилении мозговой активности.

Хотя сеть, которая включается при направленной деятельности, требует незначительных энергетических затрат, при ней сеть пассивного режима работы мозга затихает. В этом и заключается суть обратной корреляции: когда сеть внимания работает, сеть пассивного режима работы выключается. Пока вы бегаете весь день, как обезглавленная курица, пытаясь уложиться в расписание, уследить за всеми мобильными устройствами, строча посты в Twitter и Facebook, получая текстовые сообщения, сочиняя электронные письма, сверяясь со списком дел, вы подавляете активность, возможно, самой важной сети вашего мозга.

Две сети, которые я здесь описываю, еще называют сетью целевой активности (task positive network, TPN) и сетью ненаправленной активности (task negative network, TTN). Сеть ненаправленной активности — это и есть сеть пассивного режима работы мозга. А сеть целевой активности включается, когда вы отчаянно пытаетесь распланировать свое время.

Это означает, что, пока вы нежитесь в постели, позволяя мыслям бродить свободно, — или, на корявом языке нейрофизиологии, у вас наблюдаются мысли, независимые от внешних стимулов (Stimulus Independent Thoughts), — ваш мозг становится более организованным, чем когда вы пытаетесь сконцентрироваться на какой-то задаче вроде цветового кодирования календарика Outlook. Итак, когда вы отключаетесь от внешнего мира, информация начинает передаваться по узлам сети пассивного режима работы мозга. Активность этих зон и всей сети усиливается. Далее мы увидим, почему это так важно для творчества и здоровья в целом.

Где именно находится и из чего состоит сеть пассивного режима работы мозга? Она начинается в задне-срединной, передне-срединной и боковых участках теменной зоны. Конкретные зоны, которые входят в сеть пассивного режима работы мозга: срединная префронтальная кора, передняя поясная кора, предклинье, гиппокамп и боковые участки теменной коры.

Важно понимать, что эти зоны формируют узлы в весьма обширной сети пассивного режима работы мозга. Эти узлы — мозговые центры. Словно сеть пассивного режима работы мозга включает в себя аэропорт О’Хара в Чикаго, аэропорт имени Джона Кеннеди в Нью-Йорке, лондонский Хитроу и Франкфуртский аэропорт. Вместе они создают «эпицентр» мозговой активности.

В задней части мозга находится предклинье. Сверху его не разглядеть, потому что оно расположено между полушариями и частично уходит в глубинные структуры мозга. Предклинье изучать непросто — и из-за его расположения, и потому, что изолированные повреждения этой зоны редки. То есть мы не можем изучать пациентов, у которых был инсульт в предклинье, чтобы узнать, какие функции нарушились. Мы знаем лишь, что эта зона задействуется в пространственном мышлении и сознании. Любопытно, что предклинье также участвует в процессах субъективной самоидентификации: рефлексии и размышлениях от первого лица. Недавние исследования с использованием теории графов показали, что предклинье является крупным центром и входит не только в сеть пассивного режима работы мозга. Как аэропорты О’Хара в Чикаго или Хартсфилд-Джексон в Атланте, он очень загружен.

Во время экспериментальных заданий или в обычной жизни, когда ваше внимание направлено на презентацию в PowerPoint об управлении рисками, предклинье затихает. Когда вы надрываетесь на работе из-за сдвига в графике проектов или делаете «глубокие погружения», пытаясь понять, почему проект сорвался, эта зона отключается. Иными словами, предклинью на это плевать.

Однако предклинье — область мозга с наивысшей скоростью обмена веществ в состоянии покоя. То есть в покое предклинье начинает поглощать глюкозу, как очумевший колибри. Если вы отклеите задницу от рабочего места и приметесь бездельничать, этот центр в сети пассивного режима работы мозга газанет и начнет зашкаливать. Почему он так важен? Предклинье участвует в самоанализе. Один из лучших способов узнать себя — найти тихое или наполненное приятными звуками местечко, смотреть в небо, выключиться ненадолго, а там будет видно, что отчебучит предклинье.

Как и предклинье, теменная кора тоже вовлечена в представление человека самому себе, что порой называют «метапознанием». Способность думать о себе и приходить к неким выводам отчасти возникает в боковых отделах теменной коры. Жизнь была бы бессмысленна, не сознавай мы сами себя.

Возможно, связные сознательные представления о себе являются уникальными качествами человеческого мышления, помимо языка. Знает ли лягушка о том, что она лягушка? В основе самоидентификации лежат эти определения. Именно боковые зоны теменной коры позволяют вам понять, кто вы: гот, панк, хипстер или нейрофизиолог. Они также являются узлом сети пассивного режима работы мозга, и их активность снижается при выполнении заданных извне мыслительных задач. Как и предклинье, они тоже являются крупным центром.

Быть может, поэтому, когда вы замечтаетесь на работе и перестаете отслеживать по последнему расписанию объединения маркетинговых планов в подразделениях, пытаясь определить, шагаете ли вы в ногу с остальными, ваши мысли неотвратимо склоняются к вопросам вроде: «Как такой яркий и замечательный человек вроде меня занимается чем-то настолько глупым, бессмысленным, иссушающим душу и отупляющим?» Ваша сеть пассивного режима работы мозга знает вас лучше, чем кто-либо, — включая ваше «все-успевающее» «я».

Следующий отрезок сети пассивного режима работы мозга, передняя поясная кора, требует короткого отступления. Вы уже знаете, что у мозга две половинки — два полушария. Они соединены перемычкой, которая называется мозолистым телом.

Мозолистое тело отвечает за передачу информации между полушариями. Иногда этот нервный путь хирургически перерезают, чтобы прекратить судорожные припадки у больных с неизлечимой эпилепсией. Вот вокруг этого мозолистого тела, как воротничок, обернута передняя поясная кора. Она связана с префронтальной корой.

Главная задача передней поясной коры — отслеживать ваше поведение и внешнюю среду, чтобы сообщать вам, когда вы ошибаетесь. Это называется «распознавание ошибок». Похожим образом, когда вы бездельничаете, передняя поясная кора отслеживает ваше подсознание и предлагает возможные решения проблем.

Когда передняя поясная кора обнаруживает отдаленно связанные понятия, которые могут объединиться и создать новую идею, она направляет ваше внимание к этой мысли, увеличивая свою активность, чтобы идея могла проникнуть в сознание. Будучи частью сети пассивного режима работы мозга, передней поясной коре нравится, когда вы расслаблены и добродушны. В периоды лености она с готовностью приходит на помощь с проницательными решениями и творческими мыслями. Когда вы напряжены до предела и беспокоитесь о внешних последствиях, активность передней поясной коры снижается.

Путешествуя к центру мозга, мы находим гиппокамп. Это один из самых изученных участков мозга, потому что он помогает нам создавать воспоминания. Есть даже академический журнал, целиком посвященный изучению гиппокампа, который, как ни странно, если не сказать прозаично, называется Hippocampus («Гиппокамп»).

Гиппокамп — это структура в форме подковы, расположенная глубоко в срединных отделах мозга. У него две половинки, которые располагаются в правом и левом полушариях. Как и у всех зон мозга, у гиппокампа есть своя важная функция — формирование воспоминаний, но отдельные его зоны исполняют более тонкие задачи, начиная с ориентировки на новом месте и до создания новых автобиографических воспоминаний.

Лишившись части гиппокампа, мы можем потерять способность к запоминанию. Мы так много знаем о гиппокампе после исследований пациентов с неизлечимой эпилепсией, у которых удаляли часть этой области для прекращения судорожных припадков, зарождавшихся в гиппокампе. Зачастую после уничтожения определенных зон пациенты теряют способность создавать новые воспоминания.

Например, если вы встретите пациента, у которого отсутствует часть гиппокампа, он не вспомнит вас при следующей встрече, и при последующей тоже. Он не сможет вспомнить, виделись ли вы прежде, сколько бы раз вы ни общались. Зоны гиппокампа, которые вовлечены в создание и воспроизведение автобиографических воспоминаний, также включены в сеть пассивного режима работы мозга. Поэтому когда вы начинаете витать в облаках, то можете вспомнить, как катались на велосипеде ребенком, как выступали на недавнем совещании или как какой-то сумасшедший приставал к вам этим утром в метро.

Все эти воспоминания в процессе создания и воссоздания должны пройти через гиппокамп. Более того, когда вы вспоминаете свою жизнь, сеть пассивного режима работы мозга успешно использует эти образы для проекции в будущее, для конструирования будущих ситуаций. Размышления над текущей ситуацией, над своим прошлым и будущим тесно взаимосвязаны. Люди, которые имеют возможность оставаться праздными, более склонны к творчеству и в целом обладают более крепким душевным здоровьем.

Продвигаясь вперед, мы оказываемся в префронтальной коре. С эволюционной точки зрения, это самая новая область мозга. И созревает она тоже последней. У мужчин, к примеру, — годам к двадцати пяти. Я уже говорил, что этот отдел отвечает за такие навыки, как принятие решений, планирование, контроль над импульсами и самопознание — которых явно не хватает у многих молодых мужчин.

Главная задача префронтальной коры — делать информацию доступной для обдумывания: когда она поступает в эту область, вы начинаете ее осознавать. Префронтальная кора считается необходимой, хотя и недостаточной для осознания. Чтобы человек что-то осознал, должны включиться многие зоны мозга. Однако похоже, что у человека префронтальная кора участвует в любой осмысленной обработке информации.

После того как в сознание поступает некая информация, с ней можно вытворять разные вещи: думать о ней, принимать решения или просто позволить ей проскользнуть в бессознательное, как при медитации. Объем информации, который вы можете удержать в сознании в любой конкретный момент, также зависит от того, насколько хорошо работает префронтальная кора. А еще в мозге наблюдается обратная зависимость между способностью сохранять в рабочей памяти ворох данных и когнитивной гибкостью, или творчеством.

Мы часто используем опрокинутую U-образную кривую для описания этого явления: с одной стороны, в нижней части кривой расположены случаи полной ригидности и большие объемы информации, а с другой стороны — высокая гибкость и полное отсутствие информации. Оказывается, праздность помогает мозгу естественным образом найти баланс между этими крайностями.

Префронтальная кора состоит из нескольких зон. Та, что входит в сеть пассивного режима работы мозга, называется срединной префронтальной корой. И вас уже не должно удивлять, что эта область в покое также имеет очень высокий уровень метаболизма и притока крови, что крайне важно для поддержания сознания и спонтанно возникающих мыслей.

Будучи частью сети пассивного режима работы мозга, срединная префронтальная кора обычно выключается, когда вы разыгрываете из себя продуктивную личность: после утреннего занятия в спортзале отправляетесь на работу, просматриваете слайды в PowerPoint, идете на совещание, делаете доклад, уплетаете ланч из кафетерия, просматривая электронную почту, загружаетесь очередным кофе, сверяетесь с календарем, проставляете маленькие красные точечки на документах, которые вы прочитали, отвечаете на звонки, текстовые сообщения, договариваетесь о визите детей к педиатру, планируете запланировать… и до бесконечности.

Только когда ваши мысли блуждают, срединная префронтальная кора просыпается и начинает болтать с приятелями по безделью — предклиньем, передней поясной корой и боковыми участками теменной коры. Срединная префронтальная кора также вовлечена в наблюдение за внутренними операциями мозга, поэтому, когда вы забрасываете дела и расслабляетесь, эта область может сообщить, что происходит на задворках сознания.

В общем, когда вы ленитесь, огромная, обширная сеть мозга начинает обмениваться информацией между этими областями. Бабочки выбираются поиграть, только когда вокруг тихо и спокойно. Если спугнуть их неловким движением, они тут же улетят.

Сеть пассивного режима работы мозга поддерживает самопознание, автобиографические воспоминания, социальные и эмоциональные процессы и творчество. Она работает, когда вы отдыхаете. Помните, что, пока вы заняты списком дел, проверяете, заплатили ли вы по счетам, ударно трудитесь или улучшаете навыки организации времени, сеть пассивного режима работы мозга дремлет. Нейроны в ней отвечают реже, а потому ее зонам требуется меньше глюкозы и притока крови. Возможно, вы заметили, что каждый из ее узлов способствует размышлениям человека о себе и своем прошлом, самонаблюдению. Более того, эти области косвенным образом вовлечены в поддержание сознания.

Тот неимоверный объем энергии, который нужен мозгу для обеспечения текущей деятельности, используется этой структурой мозга для сохранения «метастабильного» состояния. «Метастабильность» в данном случае означает баланс между стабильностью и гибкостью. Чтобы выживать и размножаться, нам нужно избегать хищников, падающих кондиционеров и водителей, болтающих по мобильному телефону.

Согласитесь, если бы наша личность исчезала или полностью менялась всякий раз, как мы уворачиваемся от рассеянного водителя, это было бы сомнительным эволюционным достижением. Чтобы чувствовать себя в своем уме и воспринимать мир здраво, нам нужно ощущать себя в длительной и связной перспективе. Как мозгу достичь этого баланса между стабильным состоянием, которое не меняется, и крайне чувствительной гибкостью, которая способна в миллисекунды отвечать на внезапные изменения среды?

Нейрофизиологи полагают, что сама структура мозга — его анатомическое строение и организация — обеспечивает эту метастабильность. Области мозга, которые составляют сеть пассивного режима работы, оказываются ведущими в поддержании внутренних представлений человека о себе.

Мы все еще не оценили до конца важность того факта, что сеть пассивного режима работы мозга состоит из крупных узлов. Поскольку информация рассредоточена по мозгу, узлы мозговой сети играют решающую роль в ее эффективном притоке в сознание и выводе из него. Узловая структура нашей мозговой сети позволяет практически моментально воссоздавать воспоминания, когда они оказываются в поле сознания.

То, что представляется нам отдельным воспоминанием, требуется заново собрать из многочисленных зон мозга всякий раз, как мы затребуем данные. Прямые связи между узлами позволяют этим процессам протекать быстро, на автомате, и мы принимаем их как должное.

В действительности недавние исследования показывают, что при нейродегенеративных заболеваниях, например, при болезни Альцгеймера, сеть пассивного режима работы мозга прерывается и возбуждается меньше. Возможно, именно поэтому больным становится трудно припоминать: информация, которая хранится в их мозге, не задействуется в сети.

Напротив, при шизофрении обнаруживается повышенная активность и связность сети пассивного режима работы мозга. А когда сеть состояния покоя слишком активна и ее узлы имеют слишком много связей, человеку трудно отличать фантазии от реальности. Ученые давно интересуются, как связаны гениальность и сумасшествие. И многие полагают, что грань между этими явлениями очень тонка.

Тот факт, что нарушения в работе сети состояния покоя связаны с серьезными душевными заболеваниями, показывает, насколько важна эта структура. Однако при болезни Альцгеймера разрушение сети является скорее симптомом, нежели причиной. Между краями этого спектра находится оптимальный уровень активности сети, который улучшает наше душевное самочувствие, физическое здоровье и творческий настрой.

К счастью, единственный способ достичь оптимального уровня работы сети — встать, найти мягкую подушку, устроиться поудобнее и забыть о целенаправленной деятельности. Наслаждаясь произведениями искусства, слушая любимую музыку, рисуя для души, можно облегчить этот процесс.

К сожалению, в Америке лень принято порицать, и все знают, как окружающие воспримут такой поступок. Нужно научиться принимать, защищать и требовать права на праздность как на необходимое условие благополучной жизни и здорового общества, а также признавать, что ошеломительные озарения, которые снисходят на тех, кто обладает особенно развитой сетью пассивного режима работы мозга, — не исключения из правил, а норма.

Глава 3

Ага-реакции и самопознание

15 апреля 1756 года я нанес визит сэру Исааку в его комнаты в доме Орбелла в Кенсингтоне, мы отужинали и провели весь день вместе… Вечер выдался теплым, и мы отправились в сад пить чай под тенью яблоневых деревьев — только он и я. Посреди разговора он признался мне, что точь-в-точь в такой же обстановке его посетила идея о гравитации. Ее вызвало падение яблока, когда он сидел в задумчивости.

Уильям Стьюкли[24]

Гений… — человек, который открывает, что падающий камень и непадающая луна — это один и тот же феномен.

Эрнесто Сабато[25]

Все знают историю про яблоко Ньютона. В теории гравитации сформулирован закон, который по сей день является основой физической науки. Однако во времена Ньютона сама мысль о гравитации как о фундаментальной силе вселенной казалась до крайности вычурной. В сущности, тогда люди полагали, что невидимые силы, действующие на расстоянии, могут быть либо дьявольскими, либо божественными.

Ньютону самому нелегко было принять факт «действия на расстоянии». Он даже отговаривал людей выяснять истинную причину гравитации, а вместо этого советовал сосредоточиться на удавшихся вычислениях и экспериментах.

С точки зрения современной культуры управления временем, посиделки в саду «в задумчивом настроении» — трата времени чистейшей воды. Эта деятельность (или, точнее, недостаток активности) подскажет специалисту по подбору персонала, что Ньютон был ненадежным кандидатом. Стоило ли Ньютону добавить в список дел: «5 часов вечера: посидеть в саду, подумать о падающих предметах»? Кому из здравомыслящих людей взбредет на ум, будто сэр Исаак Ньютон составлял список дел?

Вообще-то Ньютон был знаменит пристрастием к строгой рабочей этике. Но он мог себе позволить посидеть в саду и побездельничать, ведь ему никогда не приходило в голову, что это приравнивается к трате времени.

Сегодня популярные журналы советуют читателям планировать «время простоя», поскольку требования корпоративных расписаний бесчеловечны. Разумеется, людям не раскрывают сути проблемы, им лишь рекомендуют «вписывать» в свой распорядок свободное время, если оно не противоречит их обязанностям. «Время простоя» призвано оптимизировать нашу продуктивность.

Ньютон в буквальном смысле был сам себе хозяин. Он работал, когда хотел, и сидел в саду, когда ему было угодно. Конечно, вы заметите, что это непрактично и даже недостижимо при современном положении дел. Но я отвечу, что тогда мы заслуживаем ту скудость мысли, на которую способны в условиях нашей экономики.

Естественные науки до Ньютона переживали переходный период. С конца XV и вплоть до XVIII века в мире вершилась величайшая научная революция в человеческой истории. Коперник, Кеплер, Галилей, Браге и Ньютон — все они внесли огромный вклад в развитие наук. XVII век был особенно отмечен интеллектуальным подъемом, который внезапно и мощно расширил наше понимание вселенной. Наши знания о естественном мире стали накапливаться в возрастающей прогрессии, которая не прерывается и по сей день. Наше понимание природы преобразилось из народных верований в настоящую науку.

Именно во время этой революции возникло научное сообщество, которое принялось публиковать журналы и устраивать встречи наподобие современных конференций. Спустя века после Ньютона естественная наука достигла поразительных успехов. И обычно тот факт, что Ньютон обратил внимание на падающее яблоко, представляется нам счастливой случайностью. Эту байку пересказывают по-разному, но, как бы то ни было, яблоко упало при Ньютоне, он это осмыслил и написал величайшую монографию, Philosophiae naturalis principia mathematica («Математические начала натуральной философии»), в которой изложена формальная теория гравитации.

Ньютон не зарывался в бумаги и не рвал на себе волосы в страхе перед надвигающимся сроком сдачи проекта, пытаясь понять, почему предметы падают на землю, а планеты вращаются вокруг Солнца. И специалист по продуктивности не заглядывал Ньютону через плечо, дабы проверить, эффективно ли он работает. Зато мы можем вообразить его отдыхавшим теплым летним вечером в саду: тихо щебетали птицы, шелестела листва на ветру, он прикрыл глаза или рассеянно оглядывал двор.

Наверно, он ощущал покой и умиротворенность. Он погрузился в приятное раздумье. Его сеть пассивного режима работы мозга стала наращивать активность. Кровоток в предклинье, в боковых зонах теменной коры, в срединной префронтальной коре и в передней поясной коре усилился, так как эти области принялись увлеченно потреблять кислород и глюкозу.

Сеть пассивного режима работы мозга разогревалась. Нейроны в ее зонах выстреливали чаще. Передняя поясная кора сообщила парасимпатической нервной системе, что все идет благополучно, и артериальное давление у Ньютона понизилось. Пульс замедлился, сердечный ритм стал чуть более вариабельным.

Сведения об этой физиологической реакции поступили в мозг, и процесс расслабления продолжился. В этом состоянии бездействия, в отсутствие внешней задачи мозг Ньютона взялся за дело. Его мысли стали блуждать, обращаться на себя, становиться рефлексивными.

Итак, узлы сети пассивного режима работы мозга настроились на общение. Миллионы нейронов в ее областях синхронизировали колебательную электрическую активность на разных частотах, и их послания пустились в путешествие по мозгу. Так как ее узлы являются крупными центрами, они могли получать информацию почти из любого отдела мозга. Воспоминания и ассоциации, математические и пространственные понятия, которые хранились в зонах теменной коры, также стали доступны сети пассивного режима работы мозга. Эти понятия начали бурлить в сознании Ньютона, пока срединная префронтальная кора сообщала остальным участкам сети о происходившем на задворках его бессознательного.

То есть широкие познания Ньютона о физике, которые хранились в его долгосрочной памяти и в обыденной жизни целиком не осознавались, теперь стали доступны для обдумывания: ведь мозгу не нужно было тратиться на разговоры, планирование встреч и расписания на день, как и на попытки все это успеть.

Движение планет, закон обратных квадратов, притяжение, масса и ускорение — все те понятия, которые изучал Ньютон, появились в поле его сознания. Ранее в тот самый день, до прихода в сад, у Ньютона не сложилось из них целостного образа, ведь в обычной ситуации они не могли разом попасть в фокус его внимания. Но сеть пассивного режима работы мозга, напротив, действует на уровне подсознания, так что в моменты бездействия мозг обнаруживает связи между понятиями, даже не сообщая нам об этом в открытую.

Иногда, по причинам, которые мы пока не вполне понимаем, эти мысли осознаются. Во время отдыха сеть пассивного режима работы мозга может создавать связи между областями мозга, которые зачастую слишком заняты попытками соответствовать нашей активной жизни, чтобы общаться друг с другом. И вот тогда передняя поясная кора Ньютона, обычно озабоченная распознаванием ошибок и отслеживанием результатов поведения, смогла позволить себе исследование странных и слабых взаимосвязей между числами, силами, предметами и пространством.

В расслабленном состоянии Ньютон едва заметил падающее с дерева яблоко. Однако его мозг отследил это событие. И столь обыденное происшествие, как падение яблока, запустило каскад нейронной активности, позволивший понятиям, которые Ньютон обдумывал, соединиться в совершенно новую идею. Все сошлось, потому что помех для этого не было.

Фактически, современное инженерное дело до сих пор опирается на ньютоновскую механику. Мосты, здания, самолеты и машины все еще создаются по открытым им законам. «Ньютон» — единица измерения, которая показывает, сколько силы нужно приложить, чтобы за одну секунду сдвинуть тело массой в один килограмм со скоростью один метр в секунду (1 Н = 1 кг · 1 м/с2).