На сияющих вершинах Корепанов Алексей

1

Тихим сентябрьским вечером Виктор Белецкий мастерил полки на своем балконе, на четвертом этаже серой десятиэтажной коробки, возведенной строителями на окраине города. Он работал пилой и стучал молотком, тихонько насвистывая себе под нос, изредка бросая взгляд на тускнеющее небо с бледным отпечатком луны, повисшей над котлованами, такими же серыми недостроенными коробками, долговязыми подъемными кранами и экскаваторами, застывшими на кучах земли. Среди строительного мусора с криками и визгом бегали дети, а за котлованами простирались еще не тронутые ножами бульдозеров поля.

Виктор хотел преподнести сюрприз жене, которая должна была утренним поездом вернуться из командировки. Для него командировочная пора пока прошла: он находился в отпуске и, отрешившись на время от суетливых журналистских дел, занимался домашними хлопотами, сочетая их с вылазками на рыбалку, чтением и расслабленным созерцанием – сам в кресле, вытянутые ноги на стуле – телевизионных программ. Сегодня он справился с искушением поваляться на диване с томиком давно не читанного Бодлера и взялся за сооружение хороших крепких полок для всяких нужных в хозяйстве вещей.

Увлеченный работой, Виктор не обратил внимания на внезапно наступившую тишину, почти сразу же вновь нарушенную удивленно-восторженно-испуганными воплями детворы, и лишь когда на соседний балкон выскочила женщина, крича кому-то, оставшемуся в комнате: «Иди быстрей, смотри!» – он перестал пилить и поглядел туда, куда показывала соседка. Происходящее настолько поразило его, что он уронил пилу. За свои тридцать лет он видел подобное только в фантастических фильмах. «Ой, прямо сюда летит!» – визгливо кричала женщина на балконе.

Со стороны полей приближались к дому дискообразные летательные аппараты, бесшумно скользя в темнеющем небе и быстро снижаясь, как идущие на посадку самолеты. Белецкий еще не успел ничего сообразить, когда первый диск, подняв тучу пыли и мусора, завис над землей напротив десятиэтажки и медленно опустился рядом с грудой обломков железобетонных плит. Через несколько мгновений в котлованах и на свободных площадках у строящихся домов приземлились остальные семь или восемь дисков. Они были похожи на «летающие тарелки» из вечерних видеопрограмм местного телевидения, они казались диковинными небесными животными, прибитыми к земле невидимыми воздушными бурями. Они были совершенно невероятны рядом с корытами для раствора, обрезками труб и погнутой арматурой. Их стремительное вторжение из окололунных пространств было столь же удивительно, как появление здесь, на обычной городской окраине, стаи каких-нибудь золотистых журавлей или эскадрильи ковров-самолетов.

Дети бросились к застывшим летательным аппаратам, раздался внизу, под балконом, испуганный мужской голос: «Димка, назад!» – и Белецкий почувствовал тревогу. Черные диски могли быть чем угодно, и совсем не обязательно нужно было ждать от них добра, потому что добро, кажется, почти уже вывелось на земле… Непроизвольно пригнувшись, Белецкий продолжал наблюдать за неподвижно лежащими дисками, остро ощущая собственную уязвимость и беззащитность – молоток и пила не в счет! – и внезапно осознав, что вокруг царит напряженная тишина.

Еще мгновение – и стоп-кадр ожил, и происходящее на другой стороне улицы вновь показалось сценой из фантастического «видика». Или это действительно шли съемки очередного фильма, рассчитанного на стандартного, средней тупости потребителя?

Мысль мелькнула и исчезла, потому что было уже не до мыслей. Виктор готов был броситься прочь с балкона, закрыть все двери и форточки, запереться в ванной, залезть в кладовку… – но ноги не слушались от страха. Над всеми черными дисками одновременно вспыхнуло похожее на огонь электросварки трепетное сияние, заставившее остановиться бегущих детей. Диски словно растворились в этом сиянии, но почти сразу появились вновь – и от них быстро направлялись к уже заселенным домам высокие белые фигуры с большими кубообразными головами и чем-то напоминающим луки в длинных руках. Фигуры без лиц были нелепы, неправдоподобны, фигуры казались случайно угодившими в реальность образами чьего-то безумного сна, галлюцинациями… или вестниками Страшного Суда… воинством Сатаны… Они растягивались в шеренгу, словно шли в атаку. Охваченный ужасом Белецкий наблюдал, как отряд привидений просочился сквозь кучку оцепеневших детей и пересек улицу. Навстречу кубоголовым выскочил парень с лопатой наперевес. Белецкий знал его в лицо, парень жил в одном с ним подъезде, только двумя этажами ниже и весь день вместе с напарником копал погреб напротив окон своей квартиры, а потом там же угощался «с устатку» и угощал напарника. «Стоять!» – заорал парень, размахивая лопатой. – Куда претесь?»

И тут случилось… Один из белых взмахнул своим «луком», метнулось в воздухе что-то, похожее на светлую нить, на тонкий луч – и отважный и безрассудный нетрезвый копатель погреба исчез вместе с лопатой, превратившись в белый кокон, повисший над тротуаром. Еще одно движение «лука» – и кокон, убыстряя ход, заскользил в воздухе к одному из прилетевших дисков. Вновь над диском полыхнуло сияние – и кокон пропал.

Белые чудища продолжали шагать к домам.

«Вторжение, – подумал вышедший наконец из столбняка Белецкий. – Это же вторжение, это же по-настоящему, не в кино… Господи, их же должны были засечь… Где же войска?.. Опять прозевали?..»

Светлые коконы плыли и плыли к черным дискам, и пропадали в них, и целые и невредимые дети молча провожали их глазами.

«Они же нас похищают… Они же нас воруют, как кур… Зачем? Для супчика? Куриный супчик?! Господи, и позвонить неоткуда…»

Он зачем-то натянул футболку и, так и не разгибаясь, очень осторожно покинул балкон. Медленно закрыл балконную дверь и сел на пол, не в силах справиться с дрожью.

– Спо…койно, Ви…тя, спокой…но… – прошептал он и замер, услышав женский визг, донесшийся с улицы.

«Они сюда не доберутся… Господи, кто-то же их должен был заметить!.. Они меня не найдут… Спокойно, Витя…»

Мыслей было теперь слишком много, они теснили друг друга, ускользали и возвращались, мешая действовать. Он так ничего и не успел предпринять, и когда запертая входная дверь с шумом упала на пол прихожей, продолжал сидеть у балкона, обхватив колени руками. Кубообразная голова без лица просунулась в комнату, огромное белое тело перегородило дверной проем. Он выставил вперед собой ладони, пытаясь защититься от летящей светлой нити, почувствовал мгновенный жар – и провалился в темноту, растворившую сознание.

2

…Безликие гиганты в белых плащах бродили по городу, перешагивая через дома, настигая и топча удирающие автомобили, и огромными кувалдами с грохотом били по крышам, вгоняя в землю перекосившиеся крошащиеся стены…

Этот грохот заставил Виктора открыть глаза. Приподнявшись на локте, он обнаружил неподалеку знакомого парня с лопатой. Парень с размаху молотил своим инструментом по облицованной дымчато-белым кафелем стене, плавным изгибом переходящей в сводчатый потолок, и яростно, со всхлипом, приговаривал:

– Я т-те, бляха, покажу!.. Я т-те, бляха, покажу!..

– Кончай уродоваться, – посоветовал кто-то из-за спины Белецкого, и в словах этих, казалось, заключалась некая магическая сила, потому что черенок лопаты с треском раскололся и сосед Белецкого по подъезду вынужден был прекратить свое шумное занятие.

Виктор поднялся, ощущая легкую слабость в ногах. Голова немного кружилась, словно после трех бутылок пива, но в общем самочувствие было вполне нормальным. Он вспомнил предыдущие события и к нему вернулся страх, смешанный с радостью. Он радовался тому, что остался жив, и нет вокруг никаких белых чудищ с квадратными головами, и не рассекают воздух странные светлые нити…

Обширное помещение, в котором он находился, показалось ему похожим на станцию метро: гладкий пол, белые, холодные на вид стены, высокий белый потолок. Только в отличие от станций метро, тут не было ни туннеля для поездов, ни ведущего наверх эскалатора. И никаких дверей, ворот или хотя бы маленькой калитки. В зале было светло, хотя источника света Виктор не обнаружил. Зал был похож не просто на метро, а на метро времен Великой Отечественной из старых кинофильмов, потому что повсюду сидели, лежали и бродили люди. Кое-кого Виктор узнал: мужиков, собирающихся по вечерам у гаражей на доминошно-самогонные мероприятия; двух соседей по площадке – мужчину и женщину; высокую грудастую девицу, которую он, спеша на работу, встречал в любую погоду выгуливающей огромного мохнатого пса. Лежащие, видимо, еще не пришли в себя, а те, что сидели и бродили, растерянно разглядывали странный зал. Белецкий на глаз определил, что в зале находится человек сто-сто двадцать. Многие, как и он сам, были в домашней одежде: мужчины в спортивных брюках и майках или и вовсе без маек, женщины в халатах, а одна сидела сгорбившись, обмотав бедра полотенцем и прикрывая голую грудь сложенными крест-накрест руками.

«Взяли прямо из ванной, – подумал Белецкий, сочувственно глядя на ее испуганное моложавое лицо. – Похватали нас, как лиса цыплят…»

Однако он уже успел определить, что похватали не всех. Потому что среди соседей по городской окраине, очутившихся вместе с ним в плену неизвестно у кого, он не обнаружил ни одного ребенка или подростка, и ни одного пожилого человека. Все присутствующие были в возрасте примерно от двадцати до сорока-сорока пяти лет. Это давало кое-какую пищу для размышлений. Виктор почувствовал, как ожила, зазвенела в нем журналистская струнка, и с нетерпением, хотя и не без тревожного замирания сердца, ожидал дальнейшего развития событий.

– Повязали, значит, козлы недоделанные, и радуются, – вновь раздался за спиной Белецкого тот же голос, что советовал парню с лопатой «не уродоваться». – Е-мое, какие-то жидовские штучки!

Белецкий обернулся и наткнулся на злой взгляд коротко стриженного босоногого смуглого парня с плечами штангиста, сидящего по-турецки и уже заплевавшего весь пол вокруг себя. Парень был одет в красно-синий добротный спортивный костюм.

– Что, скажешь, не так? – прищурившись, спросил он Белецкого.

Виктор пожал плечами и отвернулся. Для более-менее основательных версий пока не хватало исходных данных. Хотя почти не оставалось сомнений в одном: летающие черные диски вряд ли были самолетами нового образца, которые использовали для вторжения в страну недружественные соседи или какие-нибудь международные террористы-фундаменталисты. Белые страшилища, словно вылезшие из экранов телевизоров, не очень-то походили на воздушных десантников. Земных десантников. И оружие их (если это было оружие) никак не вписывалось в один ряд с «калашниковыми» или «узи». И если только черные диски не были пришельцами из неких параллельных или перпендикулярных миров, разговоры о которых частенько и на полном серьезе велись в разных газетах и журналах, потакающих читателям-любителям всяких найтаинственнейших тайн, то оставалось, пожалуй, единственное предположение: эскадрилья пришла из космоса. Вторжение и захват землян из разряда полумистических-полуфантастических историй перешли в разряд реальности.

«А система ПВО и ухом не повела», – подумал Виктор.

Но цель? Какова цель? Для чего их перенесли в этот зал без окон и дверей? И где находится этот зал? На Земле? На Луне? Или где-нибудь в окрестностях Сириуса? И что все-таки с ними собираются делать? Не дай Бог, если и впрямь – куриный супчик…

«Жидовские штучки… – Виктор невесело усмехнулся. – Если бы жидовские, уж как-нибудь разобрались бы. Неизвестно чьи штучки – а это, возможно, гораздо хуже».

– Да что же это такое? Что же это они с нами делают, изверги? – вскочив, заголосила пышнотелая женщина в длинном ярко-красном халате. (Белецкому ее голос был знаком по гастроному, где она частенько скандалила в очередях.) – У меня же Ленка одна на улице осталась!

Ее визгливый крик словно всколыхнул всех запертых в зале, послужив сигналом к началу всеобщего гвалта. Зал почти мгновенно ожил, зашумел, пришел в движение. Со всех сторон зазвучали возмущенные и испуганные голоса, оханье, плач и истеричные матюги. Стучали кулаками в стены, пытались проломить пол, грозили кулаками потолку. «Пидоры гнойные, – доносилось до Белецкого. – Они же нас уморить собираются…» «Выпустите меня отсюда! Мамочка моя родная, за что? Выпустите-е!» «Вот вам ваша самостийность, добрались, господа! Прилетают какие-то и хватают…» «Эй, вы, сволочи, а ну, открывайте! Открывайте, подлюки!..» «Это нам за все прегрешения наши…» «Да ведь это камера, газовая камера. Сейчас газ пускать начнут…» «Кровь высасывать будут…» «Вот вам ваша самостийность…» «Ой-ей-ей, дышать уже нечем…» «Допрыгались, скотины, со своей демократией…»

Белецкий, подавленный этим внезапным взрывом страстей, стоял, обхватив себя руками за плечи, и сам с трудом сдерживал рвущийся бессмысленный крик. Хотелось броситься к стене, поднять обломок лопаты – и колотить, колотить по ненавистному кафелю, похожему на облицовку общественных туалетов.

– Козлы недоделанные! Козлы недоделанные! – исступленно вопил вскочивший на ноги парень со злыми глазами. – Бить их всех, жидов поганых!

Виктору казалось, что это всеобщее безумие длится бесконечно долго, и ему вдруг подумалось, что им всем действительно суждено сойти здесь с ума. Надо было попробовать что-то предпринять, попытаться утихомирить взбесившуюся от страха и непонятности случившегося толпу. Но разве можно ее утихомирить? Разве можно обуздать это стоголосое, заходящееся в крике, перепуганное многоликое существо?

– Прекратить истерику! Замолчать! – пробился сквозь этот вороний грай простуженный басовитый голос. – Прекратить истерику, м-мать вашу за ногу! Никто не собирается нас тут убивать!

Последняя фраза произвела должное впечатление и зал притих. Усатый мужчина с седеющими висками поднял над головой руки, добиваясь полного внимания. И хотя облачен он был в вылинявшую футболку с непонятным рисунком и надписью «Горы зовут», стандартные спортивные штаны и шлепанцы на босу ногу, в нем чувствовалась армейская выправка.

– Неужели непонятно, что если бы нас собирались уничтожить, то сделали бы это непосредственно при нападении? – принялся втолковывать усач. – Техника у них задействована приличная, средства поражения тоже наверняка имеются. А если нас всех сюда доставили – значит, задача у нападавших совсем другая…

– Какая? – со страхом выкрикнула заплаканная девчонка в розовых шортах.

«Горы зовут» пожал плечами.

– Противник может решать разные задачи. Например, захват заложников для обеспечения выполнения его условий противостоящей стороной. Это раз. Очистка объекта нападения от нежелательных лиц. Это два. Захват в плен. Три. Возможно, это превентивные мероприятия, но возможен и другой вариант: нас захватили в ответ на какие-то неизвестные нам действия со стороны нашего глубокоуважаемого правительства или минобороны.

Толпа зачарованно слушала. Белецкий с уважением глядел на оратора. Как легко, оказывается, можно подчинить людей! Люди не могут без лидера, а вернее – без поводыря. Привлеки внимание, найди пусть неуклюжие, но убедительные слова, держись спокойно и уверенно, давая понять, что ты знаешь больше других – и тебе поверят, и пойдут за тобой, и сделают все, чего хочешь ты, потому что будут убеждены: именно этого хотят и они…

– В любом случае наше пребывание здесь имеет какую-то абсолютно определенную цель, – командирским голосом чеканил усач. – Поэтому попрошу без паники и безобразных истерик. Думаю, с минуты на минуту нам эту цель доведут. А пока предлагаю всем построиться вдоль стен – для начала определимся с численным составом.

Это предложение было встречено с оживлением. Люди, получив возможность заняться хоть каким-то делом, начали суетливо выстраиваться по периметру просторного помещения. За них подумал и решил кто-то другой, они услышали вполне убедительное объяснение – и почти успокоились; по крайней мере, плач, ахи и охи больше не повторялись. Только тот самый парень рядом с Белецким, что видел во всем случившемся некие «жидовские штучки», в очередной раз плюнул на пол и протянул неприязненно и вызывающе:

– А ты чего это, дядя, здесь распоряжаешься? Мы что, на зоне, да?

Однако, прежде чем «Горы зовут» собрался ответить, парня осадили сразу несколько человек: «Не хочешь строиться, так и не стройся, а к другим не цепляйся!» «Ты, приятель, дома у себя можешь выступать, а тут делай, как тебе велят» «Не мешай командиру делом заниматься».

Усатый уже стал в глазах толпы командиром, отметил про себя Виктор. Как охотно люди готовы подчиняться командам…

– Иди сюда, умный, я тебе пасть заткну, и твоему командиру тоже, – с угрозой посулил парень, медленно закатывая рукава спортивной куртки.

Неизвестно, чем закончилось бы это выяснение отношений, но сверху внезапно посыпались большие белые хлопья, с шорохом опускаясь к ногам оцепеневших людей. Через несколько секунд этот снегопад закончился так же неожиданно, как и начался. Кое-кто вновь заохал, кое-кто испуганно отшатнулся, а усатый командир присел возле одного из белых свертков и принялся разворачивать его.

– Ну, что я говорил? – торжествующе воскликнул он, поднимаясь и размахивая белой одеждой, похожей на свитер с длинными рукавами; в другой руке он держал брюки наподобие обыкновенных спортивных шаровар. – Спецодежда. Нам предлагают переодеться в спецодежду.

– Это как, прямо здесь, перед всем народом прикажете халат снимать? – подала голос чернявая бабенка, блестя золотым зубом.

– Сейчас не время и не место стыдиться, – отрубил командир. – Пока необходимо выполнять те условия, которые нам диктуют. А женского пола без халатов я видал немало, и другие, наверное, тоже. Думаю, чем быстрее мы переоденемся в спецодежду, тем быстрее узнаем, чего от нас хотят. Делай, как я!

Командир без колебаний стянул свои пузырящиеся на коленях спортивные штаны, выставив на всеобщее обозрение синие плавки и загорелые волосатые ноги, и быстро облачился в «спецодежду».

– Мужчины, вы бы хоть отвернулись или глаза закрыли на минуту, – попросил из глубины зала женский голос. – Скажи им, Петрович.

– Эй, мужики, слушай мою команду: всем закрыть глаза! – распорядился усатый командир Петрович.

– Словно саван белый на себя натягиваешь, – со вздохом сказал кто-то рядом с Белецким.

Виктор переоделся вместе со всеми, внимательно изучил тонкую, скользящую под пальцами прохладную материю. Это была даже не ткань, а нечто наподобие пленки; она легко растягивалась, но затем вновь приобретала прежние размеры. Теперь все вокруг было белым: пол, потолок, стены и люди, ставшие похожими друг на друга, почти безликими.

«В лагере все в полосатом, здесь все в белом… – мелькнула мысль. – Действительно, как в саванах…» Происходящее казалось Белецкому причудливым сном, где все возможно, где нужно ожидать любых неприятностей, где спецодежда падает сверху, неведомо каким образом проникнув сквозь потолок.

– Козлы недоделанные, – проворчал смуглый парень, тоже облачившийся в белое. – Сортира-то нет у сволочей. Прямо на пол отливать, что ли?

– Построиться вдоль стен! – вновь приказал Петрович. – Будем разбираться с численным составом. Дамочка, положите, наконец, свой халат. Никто его отсюда не унесет, не беспокойтесь. Построились, построились, поживее!

«Все-таки иногда хорошо, когда за тебя думает какой-нибудь Петрович, а тебе остается только выполнять команды…» – Белецкий усмехнулся и вслед за другими направился к стене.

Но дойти не успел, потому что в дальнем конце зала раздались возбужденные голоса. Он посмотрел в ту сторону и увидел, что торцевая стена зала исчезла и там появился выход.

3

Виктор выпрямился, потер ноющую поясницу, со вздохом провел рукавом по взмокшему лбу. Вокруг, присев на корточки или согнувшись, трудились соседи по микрорайону, медленно продвигаясь, каждый вдоль своей борозды, по необъятному полю, уходящему за горизонт. То тут, то там раздавалось тихое пощелкивание. Низкое небо было затянуто сплошной облачной пеленой, в воздухе со странным сладковатым привкусом не чувствовалось никакого намека на ветерок. Было душно как перед грозой, и если бы не остававшаяся все такой же прохладной одежда, сил для работы хватило бы ненадолго. Хотя работа была не из самых тяжелых – не картошку копать, и не готовить огород к зиме, как приходилось Белецкому на даче у тещи. Всего-то и дела – расчистить кисточкой мелкую лунку, дно которой покрывает какая-то стекловидная полупрозрачная масса с сиреневыми прожилками, а потом тереть жесткой губкой это стекло до тех пор, пока прожилки не исчезнут. До щелчка. И переходить к следующей лунке. Очень похоже на «секреты», в которые играли в детстве: выкопаешь ямку, положишь туда цветок, этикетку или красивую пуговицу из маминой коробки, закроешь осколком стекла и засыпаешь землей, отметив место «секрета» каким-нибудь только тебе известным знаком. А потом придешь, докопаешься пальцем до стекла, протрешь окошко – и смотришь, любуешься сокровищами… Только здесь, на этом поле, сквозь стекловидную массу была видна всего лишь серая земля, и лунки шли одна за другой с полуметровым интервалом, прокопанные в неширокой борозде, оставленной каким-то здешним плугом.

«Старики на уборке хмеля, или Трудовой десант по оказанию помощи местным колхозникам в выращивании рекордного урожая», – думал Виктор, размеренно и с нажимом водя губкой по дну лунки. Иронизировать ему совершенно не хотелось, потому что из головы не выходила одна очень печальная мысль: их действительно захватили в качестве обыкновенной рабочей силы. И если это «десант» – полбеды, трудовые десанты рано или поздно возвращаются к месту основной работы; а вот если это пожизненное рабство…

Виктор оглянулся на зал метро, оказавшийся снаружи серым сооружением внушительных размеров наподобие аэродромного ангара, сравнил пройденный в приседаниях-вставаниях путь с тем расстоянием, которое оставалось до застывшей вдалеке белой фигуры, и вновь со вздохом вытер пот. Хотелось пить, хотелось есть, и тоскливо было чувствовать себя рабом на плантации.

В однообразной работе притупилось ощущение времени, и было трудно определить, час, два или все четыре прошли с того момента, когда им дали возможность покинуть «ангар». Белецкий вышел в числе последних и по царящей в толпе тишине понял, что ничего особенно страшного люди не обнаружили. Но и ничего особенно веселого тоже. Поле раскинулось от горизонта до горизонта, в каждой борозде, вытягиваясь в ровную линию, лежали нехитрые орудия труда – кисточка с длинной ручкой да бесформенная губка – и в нескольких метрах от первого ряда пленников возвышался безликий Кубоголовый в плащеподобном белом облачении.

– Мать честная, сейчас же он нас всех постреляет! – крикнул кто-то из вышедших последними. – Назад-то уже никак!

Белецкий обернулся. Ничего похожего на двери или ворота в стене ангара уже не было.

– Кончай орать, в душу тебя колом! – взвился над толпой простуженный голос командира Петровича. – Сейчас нам будут ставить задачу. Женщины, не толпитесь, не на рынке. Станьте посвободнее, места хватает. Послушаем здешнего начальника.

Но «здешний начальник» не стал ничего говорить. Он просто наклонился, протянул выскользнувшую из-под плаща длинную руку и взял кисточку и губку. Поднял над своей странной головой («Может быть, это не живые существа, а какие-нибудь кибернетические устройства?» – подумал Белецкий), поводя рукой из стороны в сторону, словно демонстрируя, а потом резко согнулся, как будто переломился, и показал, как пользоваться инструментами: кисточкой смахивать, губкой тереть. Раздался щелчок, Кубоголовый выпрямился и перешел к следующей лунке. Вновь при полном молчании наблюдающих последовала демонстрация приемов труда. Затем Кубоголовый положил инструменты на место и быстро зашагал прочь от ангара, будто потерял всякий интерес к столпившимся людям.

– Куда это он? – растерянно спросили из первых рядов, но никто ничего не ответил. Все молча провожали глазами удаляющуюся зловещую фигуру.

Дошагав чуть ли не до горизонта, Кубоголовый, наконец, остановился, резко взмахнул руками и застыл, словно превратился в памятник повелителю этих неярких мест.

«Господи, какой-то сюр в пролетарском районе…» Белецкий поежился. Однако он уже понял, что никакой это не сюр. И Кубоголовый – не памятник повелителю, а надсмотрщик. Надзиратель.

Сообразили это и другие, потому что в толпе раздался чей-то удрученный голос:

– Поздравляю вас, господа! Отныне мы – рабы.

– А пошел бы ты в задницу, – отозвался стоящий неподалеку от Белецкого протрезвевший копатель погреба. – Хрена я ему вкалывать буду! Пусть удавится, падла безмордая!

– Ироды окаянные! – запричитали в передних рядах. – И тут горбатиться заставляют!

– Отставить! – вмешался Петрович, выйдя вперед, туда, где недавно стоял Кубоголовый, и повернувшись лицом к толпе. – Товарищи, не надо делать непродуманных заявлений. Надо выполнять то, что от нас требуют, и ждать, что будет дальше. Сопротивляться, не подчиняться, не зная возможностей противника, есть занятие бессмысленное и пагубное. Пока надо подчиняться и пытаться сориентироваться в обстановке. Вот так.

– Бежать надо отсюда, а не плясать под их дудку! Прямо сейчас!

– Куда? – Петрович приподнялся на носках, цепким взглядом выискивая оппонента. – Думаю, если бы в данный момент существовала возможность побега или какого-либо сопротивления, нас не оставили бы здесь просто так. А если вокруг что-нибудь вроде минного поля? Нет, товарищи, пока необходимо подчиняться. По крайней мере, мы теперь знаем, чего от нас хотят. А дальше будем действовать по обстановке. Предлагаю разобрать инструменты и начать. Пока к нам не приняли меры.

Рубанув напоследок воздух рукой, Петрович поднял кисточку и губку и склонился над лункой. И бросил через плечо:

– Кстати, кто не будет работать, того, возможно, не будут и кормить. Неужели непонятно?

Слова Петровича произвели впечатление: толпа колыхнулась, глухо забормотала – и вот уже от нее неуверенно отделились первые группки, разбрелись по сторонам, подбирая с земли орудия производства. Кое-кто, последовав примеру Петровича, начал работать, другие вертели в руках и разглядывали кисточки и губки. Однако основная масса все еще продолжала нерешительно топтаться на месте.

– Могли бы, козлы, и сортир поставить! – Смуглый парень плюнул и направился за ангар.

– Внимание! – мгновенно среагировал Петрович. – По нужде, во избежание конфузов, будем ходить группами, мужчины отдельно, женщины отдельно. Сейчас идут мужчины, затем пойдут женщины.

И постепенно прекратились причитания, вздохи и разговоры. Люди, длинной цепочкой растянулись по полю, принялись за работу – и воздух наполнился тихим пощелкиванием. Лишь пяток непокорных, среди которых оказались копатель погреба и босоногий плевальщик, остались сидеть на земле у стены ангара. А на горизонте все так же неподвижно белел Кубоголовый.

Белецкий переходил от лунки к лунке, расчищал и тер, тер и расчищал, и снова расчищал, и снова тер, и раздумывал над словами Петровича. В них был резон: наверное, действительно глупо сопротивляться, не зная, на что способен противник, и что последует за неповиновением. Правда, на головы «сачков» у ангара пока не сыпались громы и молнии, но кто его знает, как там будет дальше? Может быть, на самом деле оставят с голодным брюхом? Подойдет этот Кубоголовый и заявит на манер святого апостола Павла: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь». Если он способен что-нибудь заявлять… Нет, не это главное. Главное – если в планы захватчиков вообще входит кормежка стариков на уборке хмеля. А вдруг там, за полем, овраг – и всех туда, вниз головой?..

Энтузиазма подобные размышления отнюдь не прибавляли, и Белецкий попытался думать о чем-нибудь другом. Завтра вот Танюшка вернется. Усталая, но довольная. Как всегда привезет своему ненаглядному какой-нибудь полезный сувенирчик. Порх в комнату, порх на кухню – а муженька-то и нет. Кавардак на балконе, супчик гороховый, не убранный в холодильник, прокис на плите… Знать, ускользнул муженек прямо в тапочках брать интервью у местной знаменитости – поэтессы или там художницы очередной новой волны – и задержался до утра… А муженек-то на самом деле вовсе не у поэтессы-художницы, а неизвестно где, на каких задворках Вселенной, помогает звездным братьям выполнять местную продовольственную программу. А братишки его потом в качестве благодарности – в расход… Черт побери, опять о том же!

Белецкий досадливо поморщился и ожесточенно заработал губкой. Попробуй тут о другом! «Все будет хорошо, только не думай о белой обезьяне». А если во-он она, эта белая обезьяна кубоголовая, торчит в поле пугалом, и Бог знает, какие у нее планы на будущее? Или какая программа в нее заложена…

И вот ведь какая штука получается – пороптали, поохали, посетовали на тяжкую долю, как при очередном повышении цен, да и принялись за работу. И он, журналист Виктор Белецкий, центрист, интеллигент, какой-никакой, но все же, ценитель духовного наследия и сторонник реформ, автор статей по проблемам возрождения национальной культуры, в студенческой своей молодости не уклонявшийся от острых ситуаций – он тоже здесь, бредет по своей борозде и покорно возится с этими проклятыми марсианскими лунками. И другие возятся. Никто не желает сыграть роль подопытного кролика, героя Великой Отечественной или супермускулистой кинозвезды, ударом кулака мигом решающей все проблемы. Что-то не видно желающих…

4

Уже начали сгущаться сумерки, когда самые «ударные» труженики – молодая женщина с роскошными черными волосами, перехваченными поясом от халата, и высокий сухощавый парень – поравнялись с замороженным Кубоголовым. Надзиратель, сразу оттаяв, взмахнул рукой, приблизился к насторожившейся паре, забрал инструменты и положил на землю. Затем неторопливо отошел и вновь замер перед неровной цепочкой медленно передвигающихся по полю людей.

– Хоть бы слово промолвил, идолище поганое, – с ненавистью сказала сноровисто работающая по соседству с Белецким остроносая женщина бальзаковского возраста, знакомая ему по стихийному базарчику напротив автобусной остановки, где она торговала семечками и сигаретами. – Машет ручищами, скотина, а сам как Муму глухонемое. Эй, ты! – внезапно закричала она, распрямившись и подбоченившись. – Ты нам жрать-то думаешь давать, а? Мы тебе что, роботы, без еды горбатиться?

Кубоголовый стоял, не шевелясь, и совершенно непонятно было, воспринимает он каким-то образом или нет это энергичное обращение. Равнодушие Кубоголового словно подхлестнуло остроносую торговку. Ругаясь себе под нос, она быстро закончила свою борозду, отшвырнула кисточку и губку и, выставив перед собой руки, бесстрашно двинулась на Кубоголового с явным намерением потрепать его за плащ. Ее не остановил ни предостерегающий окрик Петровича, ни испуганные возгласы женщин.

– Ты жрать нам будешь давать, остолоп? Ты жрать нам будешь давать? – гневно восклицала она, решительно приближаясь к инопланетному надзирателю.

– Валентина, не трогай его, он же всех нас сейчас укокошит, а тебя первую! – крикнула, отползая за лунку, какая-то женщина.

Не дойдя двух шагов до Кубоголового отчаянная Валентина вдруг коротко взвизгнула и резко остановилась, словно с размаху наткнулась на прозрачное толстое стекло. Стоявший неподалеку Белецкий видел, что надзиратель даже не шелохнулся, но женщина, прижав руки к груди, начала медленно оседать на землю, заваливаясь на бок. Несколько мгновений над полем висела не нарушаемая щелчками испуганная тишина – все, бросив работу, смотрели на первую жертву, – а потом Валентина зашевелилась, встала на четвереньки, молча отползла от Кубоголового, села и так же молча перекрестилась. Поморщилась, внезапно произнесла: «А ну его к черту, током бьет, зараза», – и стала деловито отряхивать свою спецодежду. Все вздохнули с облегчением.

Этот эпизод вызвал у Белецкого двойственное и противоречивое чувство: уныние, смешанное с оптимизмом. Уныние – потому что Кубоголового оказалось невозможно взять голыми руками, да что там взять – даже приблизиться. (Силовое поле? Экстрасенсорное воздействие?) Оптимизм – потому что безликий страж не убил безрассудную женщину Валентину, а просто оградил себя от ее посягательств. А значит, в планы захватчиков не входило уничтожение пленников. По крайней мере, пока, до окончания страды на этой марсианской или там альтаирской плантации. А значит – оставалось место надежде. Что-то можно было придумать, «сориентироваться в обстановке», по выражению Петровича, и перейти к действиям. Главное – оставалась надежда.

Ободренный Белецкий, забыв об усталости от непривычного труда, что называется, на одном дыхании прикончил оставшиеся лунки и тоже оказался в числе передовиков, которые, сбившись в кучку, утомленно лежали и сидели посреди бесконечного поля. Белецкий не стал присоединяться к ним. Вновь пробудившееся журналистское любопытство, усохшее было от монотонной работы, так и подталкивало его к Кубоголовому.

Памятуя о печальном опыте торговки Валентины, он действовал не спеша, всем своим видом стараясь продемонстрировать миролюбие. Аккуратно положил на землю губку и кисточку и медленно направился к безучастному Кубоголовому, опустив руки и развернув их ладонями к надзирателю, чтобы тот убедился: никаких кастетов или лазерных пушек у землянина нет и быть не может, а идет землянин для того, чтобы просто мирно побеседовать, пообщаться с долгожданным братом по разуму. Сколько же годочков ждали-то мы вас, братаны вы наши ненаглядные, все глазоньки-то свои в телескопы проглядели, все радиошумы космические-то прослушали – голосочек ваш пытались разобрать, и посланьица-то вам посылали, и в Туманность Андромеды информацию направили, и «Пионер» с картиночками запустили, все мечтали о вас, книжечки писали, бредили вами, язык космический разработали, чтобы покалякать с вами по-доброму, за чашкой чая или за кружкой пива, или за стаканчиком настоечки горькой, «Степной», ноги вяжущей, мозги напрочь отшибающей… А вы? Налетели яко половцы или хазары некрещенные, как нечисть татарская и в полон угнали. Аль у вас, нехристей, с сельхозтехникой напряженка, аль у вас вообще аграрному вопросу должного внимания не уделяется? Так закупайте, черт вас всех побери, договорчики с нами заключайте, у нас ведь в городе завод-то во-от текущий имеется – бывший флагман сельхозмашиностроения бывшего Советского Союза…

Поймав себя на этих мыслях Белецкий понял, что, кажется, оправился от нокаута похищения. Впрочем, тут же поправил он себя, похищение еще не нокаут. Нокдаун. Еще можно подняться, оклематься до последнего возгласа рефери. Нокаут – это если их используют, а потом зароют прямо здесь, на поле. В большой братской могиле. Нехорошо, коли так. На Земле и без всяких пришельцев-налетчиков хватает любителей больших братских могил…

Приблизившись к Кубоголовому, Белецкий остановился и осторожно вытянул руку перед собой. («Еще один придурок нашелся!» – раздраженно прокомментировали из группы передовиков.) Пальцы его наткнулись на невидимую пружинящую преграду, и он напрягся в ожидании болезненных ощущений. Но боли не было. Надзиратель если и не поощрял эксперименты Белецкого, то и не препятствовал пока их проведению. Воспрянувший духом Белецкий нажал посильней – и почувствовал, как упругий барьер выталкивает его руку. Противодействие, как и учили в школе, оказалось равным действию.

«Мужик, не дразни гусей!» – крикнули сзади и Виктор опустил руку. Кубоголовый оставался неподвижным как столб. Вблизи он выглядел так же внушительно и безлико, как и на расстоянии: ростом под два с половиной метра, широкоплечий, облитый своим белым, скрывающим руки плащом, похожим на застывшее на морозе сгущенное молоко. Голова его представляла из себя идеально ровный матово-белый куб без каких-либо намеков на глаза, нос, рот или любые другие признаки живого существа. «Конечно, с точки зрения землян», – подумал Виктор. Потому что, возможно, с точки зрения марсиан или альтаирцев, глаза, нос или рот на лице человека отнюдь не являют собой признаки живого существа. Скорее, наоборот. «Может быть, они нас действительно за механизмы считают? – мелькнула мысль, показавшаяся Белецкому любопытной. – За эту самую сельхозтехнику?» Обидной, конечно, была такая мысль, но и обнадеживающей: вряд ли есть резон уничтожать сельхозтехнику – еще пригодится в очередную посевную или уборочную кампанию… Или все-таки Кубоголовый – кибернетическое устройство, а то и какой-нибудь там биоробот, беспрекословный и в меру сообразительный слуга неведомых хозяев? А где же хозяева? Ждут урожая, готовят закрома?

– Послушайте, – негромко сказал Виктор, глядя на белый куб и стараясь вообразить, что это нормальное человеческое лицо. – Мы все, захваченные вами и доставленные сюда, являемся разумными живыми существами. Разумными, понимаете? Мы – представители цивилизации, сообщества разумных существ, с давних времен населяющих планету Земля. Мы способны мыслить, способны своим трудом преобразовывать окружающую среду, приспосабливать к собственным потребностям.

Он старался говорить внятно и убедительно, хотя его не оставляло ощущение, что он держит речь перед столбом. Сзади никаких комментариев больше не раздавалось – народ, вероятно, прислушивался и сопереживал.

– Поймите, мы свободные граждане свободного государства, – продолжал втолковывать надзирателю Белецкий. – Независимые люди. Вот я, например, – журналист. Собираю информацию, анализирую, делюсь этой информацией с другими гражданами. Н-ну… с нами нельзя так обращаться. Это же нецивилизованно, негуманно – нападать, хватать, переносить куда-то, в какие-то неведомые края, без нашего согласия… Заставлять работать. Мы – люди, мы требуем, чтобы нас немедленно вернули назад. Если вы решаете такие вопросы сами – ждем вашего ответа. Если нет – передайте наши требования вашим хозяевам. В таком случае, требуем встречи с ними. А иначе просто откажемся работать и лучше умрем от голода, чем будем заниматься принудительным трудом. Вы меня поняли? Дайте знак, подтвердите, что вы меня поняли.

Белецкий ждал хоть какой-нибудь реакции минуты две, но тщетно – Кубоголовый оставался неподвижным и молчаливым. Белецкий в сердцах плюнул в его сторону – плевок наткнулся на преграду и стек по невидимой стене, – повернулся, собираясь уйти и не возобновлять более бесполезные переговоры, и чуть не столкнулся со стоящим позади него полноватым мужчиной в очках и с аккуратной бородкой.

– Что же вы, господин хороший, агитацию-то тут разводите? – нахмурившись, прошипел толстяк. – Зачем же это вы угрожаете, зачем расписываетесь за всех? Оно и видно, что журналист. Любит ваш брат от имени народа выступать, хлебом его не корми, дай только настрочить что-нибудь от имени общественности, выразить, так сказать, народное мнение. Вы, господин хороший, от чужого-то имени не выступайте, не давали вам, видит Бог, таких полномочий.

Изложив полушепотом свои соображения, толстячок выглянул из-за плеча Белецкого и уже громко сказал, обращаясь к Кубоголовому:

– Не слушайте его, здесь не все так думают. От работы не отказываемся, поскольку понимаем, что делаем необходимое для вас дело, в котором, по-видимому, без нашей помощи вам не обойтись. Только вот нормы у вас уж очень непомерные, нельзя ли их уменьшить? И водичкой не мешало бы обеспечить, трудновато без водички. А трудиться будем, не сомневайтесь, важность этого труда понимаем и сознаем.

Белецкий, скривившись, обошел заискивающего толстячка и направился к передовикам. Небо уже готово было раствориться в темноте, но горизонт в стороне ангара не только не тускнел, а, напротив, наливался светом, словно там, за облаками, разгорались мощные прожектора или поднималось еще одно здешнее светило. Полку передовиков заметно прибыло, но над бороздами еще склонялись человек пятьдесят-шестьдесят. Белецкий прошел вдоль работающих, выбрал ряд, где монотонно наклонялся-распрямлялся самый отстающий, и, подобрав чьи-то брошенные кисточку с губкой, направился ему навстречу, привычными уже движениями обрабатывая проклятые лунки.

– И то верно, товарищи, – раздался утомленный голос Петровича. – А ну-ка, поможем!

– Не те времена теперь – помогать, хоть бы кто тебе помог, – пробрюзжали из лежбища передовиков, однако люди все-таки поднялись и хотя и без всякого рвения, но все же вновь взялись за работу.

Продвинувшись метров на двадцать вдоль борозды навстречу отстающему, Виктор обнаружил, что помогает очень даже миловидной девушке лет двадцати. Впрочем, он никогда не умел определять возраст женщин и для него все они делились на «до семнадцати» и «после сорока»; в этом интервале он мог дать женщине и восемнадцать и тридцать девять – в зависимости от сложения и косметики. И все-таки его партнерша по борозде была вряд ли старше двадцати – свежее лицо не требовало никаких парфюмерных ухищрений, светлые волосы были явно светлыми от природы, а не от достижений чародейки-химии, а фигура даже в мешковатой спецодежде выглядела гибкой и стройной, радующей глаз.

– Готов пройти с вами весь этот путь с самого начала, – ничего другого не придумав, сказал Белецкий, когда его отделяли от девушки две лунки. – И при этом зовут меня Виктор.

Девушка устало и грустно улыбнулась и коротко ответила: «Спасибо», – не принимая его игривого тона.

5

Утомленной и молчаливой толпой они в полумраке брели к ангару вслед за Кубоголовым. Военный человек Петрович попытался было создать подобие колонны, но в ответ на его команду кто-то вяло послал его подальше – и Петрович притих, уяснив, видимо, неосуществимость своей затеи и решив, что лучше не нарываться. Зарево на горизонте сжалось до узкой полоски и в воздухе посвежело. Видимо, скрытое облаками второе светило уползло освещать другой бок планеты. Наличие этого второго светила безоговорочно свидетельствовало о том, что пленники находятся не только вне пределов Земли, но и вне пределов Солнечной системы. На планете у какой-нибудь двойной звезды – Кастора, Сердца Карла или Альбирео (других двойных звезд Белецкий не припоминал – увлечение астрономией, в общем-то, осталось в прошлом). А может быть и не на другой планете, а в одном из тех самых широко рекламируемых параллельных или перпендикулярных миров. В пятнадцатом измерении, буквально за углом привычного пространственно-временного континуума.

Приближалась, все более вырастая, темная громада ангара. Рядом с ним белели фигуры «саботажников».

– Загоняют, как скотину в хлев, – тихо и недовольно сказали в толпе.

– Хоть бы стойла отдельные сделали, что ли..

– Вот-вот, – поддержал другой голос, – действительно, обращаются как с животными. Фашисты какие-то…

«Если будут обращаться как с рабочими животными – это еще ничего, – подумал Белецкий. – Рабочих животных берегут и холят, без них ведь не посеешь, не вспашешь, не соберешь урожай. Может быть, нас мобилизовали только на время, привлекли, так сказать, для участия в сельхозработах, а потом отпустят с Богом? А может и прощальное торжественное собрание устроят с вручением грамот и ценных подарков от имени всех касториан или там альбирейцев?»

– Привет трудящимся! – Копатель погреба помахал рукой приближающейся толпе, не обращая внимания на возглавляющего шествие Кубоголового. – Как у Высоцкого в песне: «Мы славно поработали и славно отдохнем».

– А ты, Толик, славно отдохнул? – спросили из толпы.

– О, по голосу слышу – Тамара! – оживился Толик. – Я, соседка, не отдыхал. Пока вы там вкалывали, мы с ребятами в разведку ходили. И Жека ходил. – Он кивнул на босоногого плевальщика.

– Ну и как? – Петрович оживился, протиснулся к Толику. – Какие данные?

– А хреновые данные, земляк, – ответил Толик. – Взаперти мы оказались. Вокруг сплошные стенки прозрачные, их не видно, а пройти нельзя. Как в кино. Разве что самолет из фанеры сколотить и смываться к едрене фене. Так ведь и фанеры-то нет.

– Зона, в натуре, – подтвердил босоногий Жека. – Сделали они нас, козлы поганые.

Кубоголовый остановился у ангара. Люди полукругом застыли метрах в десяти от него. Никто не решался подходить ближе, помнил народ об отпоре, учиненном бесшабашной торговке. Передняя стена ангара внезапно окуталась легкой дымкой, растворилась – и изнутри ангара хлынул свет. Стоявшему сбоку Белецкому было хорошо видно, как изменилось помещение, не так давно похожее на станцию метро. Теперь от станции остался только высокий сводчатый белый потолок. Вдоль обеих стен тянулись длинные строения с плоскими крышами и множеством дверей; у дальней торцевой стены возвышалась кубовидная постройка – точь-в-точь голова надзирателя, только размером побольше – без окон, но с открытыми дверями по бокам. А посреди зала стоял длинный-предлинный стол с длинными-предлинными лавками. На его белой ничем не покрытой поверхности расположились в два раза какие-то посудины – миски не миски, тарелки не тарелки – почти до самых краев наполненные чем-то зеленым.

«А вот вам и стойла, – подумал Виктор, разглядывая преобразившийся интерьер ангара, – и столовая бесплатная». Да, похоже, их действительно умыкнули из родных пенатов дабы использовать в качестве рабочей скотинки…

– Жратва, гадом буду, жратва! – пробравшись в первый ряд, воскликнул Жека и бросился к входу. – Ох, блин! – охнул он, когда его отшвырнуло назад с такой силой, что он не удержался на ногах.

Только сейчас Белецкий обнаружил, что Кубоголовый куда-то исчез. То ли ушел за ангар, то ли растворился.

– А ну-ка, а ну-ка! – Петрович крадущимися шагами пробрался к входу, осторожно шагнул за невидимый барьер и оказался внутри ангара. Назидательно сказал, обращаясь к обескураженному атлету Жеке: – Я же предупреждал: не будешь работать – и на довольствие не поставят. Это вам наука на будущее.

Теми же крадущимися, скользящими шагами он приблизился к столу, наклонился над посудиной, понюхал ее содержимое и призывно махнул рукой.

– Заходи, кто работал. Провиант вроде бы годится.

Белецкий еще не успел усвоить это сообщение, как оказался в привычной обстановке штурма автобуса в часы пик. Стиснуло, сдавило, понесло – с оханьем и сдавленными ругательствами, несущимися со всех сторон. Толпа, забыв об усталости, ломилась в клетку за харчами. Отчаянно ругаясь, вовсю работая здоровенными ручищами, пробивался к входу Жека; в кильватере, защищенные его широкой спиной, следовали Толик и остальные мужички-неповиновенцы. Белецкого внесло под высокие своды и он вновь получил возможность свободно дышать. Люди устраивались на лавках, придвигали к себе тарелки, озирались в надежде, что вот сейчас припорхнут вышколенные официанты в смокингах и с галстуками-бабочками и принесут им вилки или ложки. Но официанты явно не спешили.

Белецкий втиснулся между наголо обритым мужиком с хмурым лицом, покрытым красноватым дачным загаром, и пареньком в очках. То, что лежало в тарелках, было похоже на холодец, только зеленый – нечто застывшее, подернутое по краям белесым слоем, прошитое коричневыми волокнами то ли мяса, то ли стеблей каких-то растений.

– Козлы недоделанные! – кричали у входа. По знакомому лексикону Белецкий сразу распознал Жеку.

Саботажники так и остались снаружи. Они сгрудились у входа, отделенные невидимой стеной от всех остальных, и сверкали глазами в сторону стола.

– Вдарили им, видно, здорово, – сочувственно сказал бритый сосед Белецкого. – Видал, как их расшвыряло? Только сейчас и очухались…

– А вдруг нас отравить хотят? – Сидящая наискосок от Виктора по другую сторону стола женщина с кроваво-красными длинными ногтями отодвинула тарелку. – Мавра сделала свое дело – и пусть уходит. На тот свет.

– Маша, перестань! – Ее сосед вернул тарелку на прежнее место. – Во-первых, там еще пахать и пахать, а, во-вторых, убить нас могли и без кормежки. Ешь, Маша.

Люди недоверчиво вглядывались и внюхивались в содержимое тарелок, кое-кто осторожно пробовал «холодец» пальцем и языком. Неподалеку от Маши и ее супруга Белецкий увидел светловолосую девушку, которой помог выполнить норму – девушка сидела очень прямо, смотрела поверх голов, и глаза ее были полны слез.

– Не дрейфь, товарищи! – раскатился над столом призывный голос Петровича. – Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Делай, как я!

Петрович запустил в тарелку пятерню, вырвал кусок «холодца» и отважно отправил в рот. Все затаили дыхание. Петрович прожевал, закатил глаза, анализируя свои ощущения, вытер усы и потянулся за следующим куском. Бросил его вслед за первым и изрек, оттопырив большой палец:

– «Сникерс»: съел – и порядок! Райское наслаждение!

– Заглотал – и в рай без пересадки, – мрачно заметил бритоголовый сосед Белецкого, однако, поколебавшись, последовал примеру Петровича.

«Скотина – она и есть скотина, – удрученно думал Виктор, погружая пальцы в липкую массу. – Скотине вилок не положено, сожрет и так…»

«Холодец» оказался на удивление приятным в употреблении, этаким «Вискасом» для любимой киски. Он напоминал по вкусу лимон, только не был таким кислым, он освежал, пощипывая язык наподобие фанты, он таял во рту, почти мгновенно утоляя голод и жажду. Тарелки быстро опустели, и кто-то вытирал руки о штаны, кто-то стеснительно облизывал пальцы, а кто-то (среди них и светловолосая девушка, отметил Виктор) держал руки перед собой в слабой надежде очистить их каким-нибудь другим способом. Белецкий, мысленно плюнул на все, тщательно обсосал пальцы и подул на них для скорейшей просушки. Не графья, чай…

– Козлы! – вскричал у входа неугомонный Жека. – Да я лучше с голодухи подохну, чем буду вкалывать на козлов недоделанных!

– А им бы чего-то оставить! – спохватился бритоголовый, сокрушенно глядя на свою вылизанную тарелку.

– Во-первых, все равно передать не сможем, – успокоил его супруг Маши, – а во-вторых, им полезно: поголодают до завтра и поймут, что отлынивать не надо. Что они, лучше других?

– Ой, смотрите! – воскликнула Маша, вытаращившись на свою тарелку.

Тарелка подернулась дымкой и исчезла. Как и все остальные.

– Т-телепортация, – заикаясь, стеснительно сказал паренек в очках, сосед Белецкого справа. – Как в ф-фантастических произведениях.

«Если бы это было в фантастическом произведении! – Виктор вздохнул. – Увы… Только одна и надежда на то, что надышался чем-нибудь на балконе, дряни какой-нибудь от соседей, и теперь галики меня замучили». Он еще раз вздохнул, потому что на галлюцинации уповать не приходилось; скорее уж, чьи-то галлюцинации стали реальностью…

Подкрепившись, народ оживился и повеселел, и отправился занимать «стойла», а также обследовать кубовидную постройку у дальней стены. В постройке обнаружились раздельные туалеты и душевые комнаты, правда, без мыла и мочалок, но с непрерывно льющейся с потолка теплой водой.

– Соображают, сволочи! – почти восхищенно говорили размякшие под душем голые мужчины. – Если бы еще полотенцами обеспечили…

– Ага, и пивком!

– И бабу посисястей!

– Баб хватает, бери да пори.

Белецкий, блаженствуя, подставлял лицо под теплые струи, слушал шуточки распалившихся мужиков и чувствовал, как, оттаивая, сползает с сердца тяжелый ледяной ком. Судя по последним событиям, звездные захватчики не были лишены гуманности и уж, скорее всего, не ставили своей целью уничтожение пленников.

А когда при выходе из душевой он вместе с другими попал в зону сильного потока горячего, но не обжигающего воздуха, обсушившего кожу и волосы не хуже полотенца, то окончательно уверовал, что ситуация сложилась не самая плохая. Пусть даже о них заботились только как о «рабсиле», но все-таки заботились…

Финальным аккордом, почти примирившим его с действительностью (конечно, примирившим только на сегодня, когда ужасно хотелось спать), стала маленькая узкая комнатка, в которой едва умещался топчан. Тем не менее, это было отдельное помещение, в котором можно было уединиться, отгородиться от всех и отдохнуть.

Он, не раздеваясь, повалился на мягкий топчан, от которого, как показалось ему, едва уловимо приятно пахло сеном, перевернулся на спину, вытянулся и подложил руки под голову. Он собирался просто немного полежать, а потом пойти к Петровичу и обсудить ситуацию, и наметить варианты дальнейших действий… но Петровича нужно было еще найти за многочисленными дверями… Петрович мог уже спать… И можно было поприсматриваться еще и завтра… И вообще, куда спешить? Утро вечера мудренее…

Мысли спутались, размазались, исчезла…

6

Виктора разбудил истошный женский вопль. Вскочив с топчана, он не сразу сообразил, где находится и чуть не наткнулся на стенку. Потом врубился в реальность и осторожно приоткрыл дверь. Неужели обнадеживающие предположения не подтвердились и противник начал расправу с беззащитными пленниками?

Из дверей по соседству выглядывали встревоженные заспанные лица. На столе вновь стояли тарелки с «холодцом», в широком полуовале входа серело такое же, как и вчера, беспросветное небо, а возле входа, прижав к щекам ладони, стояла женщина-приемщица обуви из мастерской быткомбината, что недавно построили неподалеку от дома Белецкого. Она уже не кричала, а молча смотрела на что-то, показавшееся Белецкому памятником. Снаружи в ангар неуверенно, но беспрепятственно вошли, озираясь, возглавляемые Толиком участники вчерашней акции неповиновения. Вошли – и тоже остановились перед «памятником».

Только пройдя вместе с покинувшими свои каморки людьми половину расстояния до входа, Виктор понял, наконец, ЧТО это был за памятник. В прозрачном цилиндре, словно вырубленном изо льда, застыл смуглолицый атлет Жека. «Заспиртованный», – невольно содрогнувшись, подумал Белецкий. И в мозгу заколотились всплывшие в памяти какие-то не то из книги, не то из фильма зловещие слова: «Для острастки… Для острастки… Для острастки…»

Жека висел в глубине цилиндра наподобие несчастной лягушки в посудине с формалином или змея в бутылке с отвратительной корейской водкой. Он совсем не казался мертвым; широко открытые глаза страдальчески смотрели на подошедших людей, а оскаленные зубы придавали застывшему лицу какое-то болезненное выражение. Выбившийся из шаровар белый свитер был испачкан землей.

– Наглядная агитация на предмет полезности послушания и пагубности действия противоположного, – удрученно прокомментировал высокий сутулый мужчина в очках.

Толик толкнул цилиндр плечом, но цилиндр даже не покачнулся, словно врос в пол.

«Для острастки… Для острастки…»

Потрясенные увиденным люди брели в туалет и душевую, пытались сесть за стол, но его окружал невидимый барьер. Петрович был не так энергичен, как накануне, усы его уныло обвисли, тем не менее он отдал распоряжение о проверке всех каморок, дабы никто не поддался искушению не выйти на работу

– и, возможно, разделить участь Жеки.

Дважды прокатился под сводами короткий низкий звук, напоминающий гудок – и паренек, прислонившийся к невидимой преграде у стола, чуть не упал на тарелки.

– Это называется «кушать подано», – язвительно сказал все тот же мужчина в очках. – Через недельку у нас выработается условный рефлекс, как у павловских собачек.

Люди рассаживались за столом, придвигали тарелки. «Саботажники» тоже сели, опасливо поглядывая по сторонам, однако никаких карательных акций не последовало: видимо, здешние хозяева решили, что принятых мер достаточно, непокорные осознали свою ошибку и сделали правильные выводы. На мгновение поверхность стола исчезла в дымке, а в следующее мгновение возле каждой тарелки – а их хватало на всех – появилась ложка.

– Догадались, паразиты некрещенные, – проворчала сидящая справа от Белецкого женщина.

С левой стороны сидел Петрович, сразу же энергично заработавший ложкой. Белецкий специально выбрал место рядом с ним, чтобы переговорить. Проглотив первый кусок освежающего, растекающегося на языке «холодца», он подался к Петровичу и негромко спросил:

– Какие планы на будущее, товарищ командир?

Петрович, заподозрив, вероятно, скрытую насмешку, искоса взглянул на Виктора и буркнул:

– Я тебе, парень, не командир, понял? Военрук я из профтехучилища.

– Вы вчера призывали действовать по обстановке, все так же тихо, сказал Виктор. – Может быть, есть какие-то наметки? Надо бы как-то собраться, подумать, попробовать что-то…

– Вон, уже попробовал. – Петрович хмуро кивнул в сторону неподвижного тела Жеки. – Присмотреться надо сначала, молодой человек, оценить ситуацию. Может быть, они нас и задействуют-то всего на неделю-другую, на период обработки полей. Горячку порть не надо, много мы уже горячки напороли.

Белецкий молча прикончил «холодец». Что ж, военрук, вероятно, прав. Каждое необдуманное действие может кончиться печально, поэтому нужно пока собирать информацию и подчиняться сценарию, разработанному этими касторианами. Спешить-то действительно некуда. Там, на Земле, наверное, уже позаботились об оставшихся без родителей детях, ну а мужья и жены подождут. Танюшка подождет, побольше соскучится – побольше любить будет. Если будет, кого любить. Если, действительно, попользуются касториане бесплатной рабсилой да и вернут назад.

Хотя почему «бесплатной»? Кормят же, и не пустым бульончиком, и не перловкой какой-нибудь, и жилплощадь вот предоставили. Еще бы не конуру в полплевка от стенки до стенки, а хорошую комнату… Чтобы письменный стол, чтобы машинка пишущая, чтобы полка с любимыми книгами… А за окном – березовая роща. Или зеленая-зеленая лужайка, а под горой речушка с песчаным дном. А дальше – сосновый лесочек… нет, не лесочек – лес, с грибочками да ягодками… Эх, давно мечталось, еще когда с Танюшкой мыкались по общежитиям…

Вновь дважды рявкнул гудок.

– А вот и карета подана, – повернувшись к выходу, сказал Петрович. Встал из-за стола, скомандовал зычно: – Подъем! Нас приглашают на работу. Во избежание нежелательных последствий прошу не уклоняться.

Напротив ангара распростерлась в полуметре от земли длинная широкая платформа с низкими бортами. Нигде незаметно было никаких признаков мотора, но происходящие события убедительно показали, что техника касториан на несколько порядков выше земной. Кубоголовый уже занял очередную позицию на горизонте. Судя по всему, работа предстояла та же, что и вчера.

Забирались на платформу без особого ропота – роптать было бесполезно и, возможно, небезопасно. Желающих уклониться на сей раз не оказалось. Курящие заняли угол, пустив сигарету по кругу – каждому по две-три затяжки, – остальные рассредоточились по всей платформе, держась, впрочем, подальше от бортов: вдруг полетит – костей не соберешь.

– Засекал вчера – вкалывали шесть часов без передыху, – громко говорил бородач с собранными на затылке в пучок волосами. – Ужин, сон, завтрак – еще девять. Итого пятнадцать. Или здесь в сутках пятнадцать часов, или сегодня будем пахать дольше.

– Или отдохнуть побольше дадут, – добавил кто-то.

– Ага, – отозвался Толик, выбросив совсем уж непригодный к употреблению «бычок». – А потом догонят и еще дадут.