Сарум. Роман об Англии Резерфорд Эдвард

– Отдай дочь моему сыну, – без обиняков заявил Теп. – Тогда я отведу вас на возвышенность.

Ххыл задумался. Теп не сдержал слова, но просьба его была не так уж и плоха. В конце концов, дочь придется кому-нибудь отдать, а сын Тепа – хороший охотник.

– Сначала отведи нас, а потом я отдам ему дочь, – решительно ответил Ххыл.

Поразмыслив, Теп неохотно согласился.

На следующий день оба семейства отправились вверх по реке.

Вокруг простиралась плодородная равнина – за миллионы лет здесь поверх галечника скопились наносы, оставленные отступающими ледниками. Теп шел неторопливо, часто останавливался и ловил в реке рыбу – форель, угрей, щук, нежных хариусов и окуньков, – пытаясь задобрить спутников лакомствами.

Ххыл недовольно морщился: за день удавалось пройти всего пять миль, а лето близилось к концу. Что, если они не успеют добраться на возвышенность до наступления холодов? Он неутомимо подгонял Тепа, но горбун только хитро улыбался и мотал головой. Вот уже четыре дня путники двигались медленнее улиток, а на пятый день пришли в долину у невысокого пологого холма.

– Вот здесь сливаются пять рек, – объявил Теп.

Ххыл удивленно огляделся: перед ним расстилалась широкая ложбина, четко очерченным кругом раскинувшаяся на много миль. С запада, севера и востока ее обступали кряжи – высокие и неприступные, с обрывистыми склонами и крутыми откосами. Чуть правее к краю ложбины подступал поросший лесом холм, за которым открывался вход в долину – одну из нескольких, прорезавших кряжи.

– Здесь три долины, – пояснил Теп. – На западе, на севере и на северо-востоке. Холм стоит перед входом в северную долину, самую маленькую из трех. По каждой долине течет река, а в западной долине их целых две, а потом все четыре притока сливаются и широкой петлей огибают юго-запад ложбины.

Действительно, речная излучина огибала центр впадины, а потом река устремлялась навстречу путникам.

– Пятая река вливается с запада, чуть выше по течению, – сказал Теп. – Видишь, вот так… – Он вытянул левую руку ладонью вверх, растопырил пальцы и ткнул в запястье. – Мы вот здесь.

– А где же возвышенность? – озабоченно осведомился Ххыл.

– Перед тобой, – ответил Теп. – Взберешься на северный кряж, оттуда по возвышенности можно много дней идти.

Через два часа мужчины вскарабкались на вершину северного кряжа, в ста пятидесяти футах над долиной, откуда открывался величественный вид на все четыре стороны света. Больше всего Ххылу понравилось бескрайнее лесистое плато на севере, которое застывшими каменными волнами уходило к горизонту. На просторе с тихим свистом носился ветер. Охотник удовлетворенно улыбнулся: именно о таком месте он и мечтал. Даже если море разрушит утесы и затопит долины, с этой огромной возвышенностью ему не справиться. Здесь семейство северного охотника будет в безопасности. Ххыл обернулся и поглядел на пять рек, неторопливо текущих по болотистой луговине. На воде горделиво покачивались лебеди.

– Здесь мы и останемся, – сказал он.

Так возник Сарум.

Ххыл с семьей пришли на пустынную возвышенность, известную сегодня под названием Солсберийская равнина, где сходятся все естественные дороги Южной Англии. Отсюда, с холмистого взгорья, длинные меловые гряды отходят на юго-запад, на восток и на север – часть того самого юрского хребта, с которого Ххыл начал свое путешествие из тундры. Охотник побывал и на гряде, тянущейся на восток: именно на ее оконечности он стоял, глядя на бушующие воды Дуврского пролива, – море как ножом обрубило меловые скалы. Все эти и многие другие кряжи сходились в центре острова Британия, на Солсберийской равнине.

– На море похоже, – изумленно выдохнул Ххыл. – Земля застыла волнами.

Охотник, сам того не зная, сделал очень верное наблюдение. С точки зрения геологии Солсберийская равнина – несложное образование. Примерно шестьдесят пять миллионов лет назад и сама равнина, и вся южная оконечность Британии лежала под водой; море отступило только в так называемый меловой период, и кряжи, образованные древними юрскими известняками, покрыл слой меловых отложений в сотни футов толщиной. Меловые отложения сформировали грунт возвышенности, а сравнительно недавно – примерно в последние два миллиона лет – ветер и талые воды нескольких ледниковых периодов нанесли на мел тонкий слой плодородной почвы, на котором и разрослись леса. Так образовалась Солсберийская равнина.

Ххыл далеко не первым набрел на это пустынное место. Через возвышенность и прилегающие к ней долины вот уже четверть миллиона лет кочевали первобытные охотники – об этом свидетельствуют древние наконечники стрел и кости животных, которые до сих пор находят археологи. Люди издавна облюбовали окрестные места.

– Да, место хорошее, – сухо заметил Ххыл, сообразив, что хитроумный Теп его обманул: найти возвышенность было нетрудно, надо было лишь подняться вверх по реке – именно поэтому горбун и откладывал недолгое путешествие. Впрочем, охотник не стал с ним ссориться, ведь других людей он не встречал с тех самых пор, как ушел из тундры. – Когда дочь подрастет, пришли за ней сына, – сказал он и отвернулся, разглядывая долину.

На следующий день он обошел окрестности. Больше всего охотника привлекал крутой холм у входа в долину на севере, который как будто сторожил возвышенность. С вершин холма открывался великолепный вид, а один склон полого уходил к реке.

– Хорошее место, – сказал Ххыл Акуне, и она согласно кивнула.

Жилье они соорудили в ложбинке на юго-западном склоне холма, обращенном к месту слияния пяти рек. Оттуда местность хорошо просматривалась до самого горизонта, а рощица защищала жилище от ветра.

Теп не стал возвращаться к своей стоянке у реки, потому что ему надоело жить изгоем. О его вздорном нраве Ххыл не знал.

– Я останусь поблизости, будем охотиться вместе, – сказал Теп, поднявшись на холм к Ххылу.

Новому знакомцу Ххыл не доверял, но, поразмыслив, согласился на такое соседство.

Теп с семьей разбили свои шалаши в месте слияния двух рек западной долины, в двух милях от холма Ххыла.

Два семейства начали обживать Сарум. В долинах и на возвышенности было много дичи, и Ххылу больше не грозила голодная смерть. Хотя ему и не удалось уйти на юг, он все-таки нашел свои теплые края.

Так в пятиречье сложилась новая община первобытных охотников. Впрочем, они были не одиноки: в семи милях к востоку, на лесистом склоне холма у реки, обитали еще два семейства, а в десяти милях к западу, у болота, поблизости от прошлой стоянки Тепа, в бревенчатых хижинах на сваях жили три семьи. Север возвышенности оставался необжитым.

Таким образом, в то время, когда население острова Британия насчитывало от силы пять тысяч человек, территория Сарума была густо заселена.

В долинах круглый год водилось множество дичи, поэтому охотникам больше не требовалось кочевать с места на место. Здесь были и косули, и дикие лошади, и лоси; на возвышенность забредали зубры и даже полярные олени, несколько раз в долины спускались косолапые бурые медведи. В окрестных лесах шныряли волки, но к людям хищники не приближались. На реке обосновались стаи лебедей, по заводям расхаживали аисты, пеликаны и цапли; впрочем, мясо цапель было невкусным, в отличие от мяса серых куропаток и чибисов. Хватало бобров, барсуков и лис. Иногда мужчины устраивали совместную охоту на вепрей – диких кабанов с грозными клыками и очень вкусным мясом. На склонах холмов Акуна собирала ягоды можжевельника, терна и боярышника, в реках водились форель, семга, щука, окунь, хариус и угри – их умело ловил Теп с сыновьями, так что обитатели Сарума питались разнообразно.

Однако здесь пока не было многих представителей животного мира: домовых мышей (впрочем, в лесах встречались полевые), крыс, овец, домашних свиней и коров, фазанов и кроликов, хотя зайцы водились во множестве. Только через шесть с половиной тысяч лет нормандцы завезли кроликов в Британию.

В лесах росли дубы, ясени, сосны, вязы и бузина; на берегах рек копали глину, а в меловых отложениях добывали кремни, из которых делали наконечники стрел. На склоне холма в нескольких милях к востоку от долины залежи кремня выходили на поверхность, а Ххыл с Тепом разрыли и углубили естественную выемку, обеспечив себе запас драгоценного материала.

Ххыл с Акуной по-прежнему придерживались уклада жизни обитателей суровой тундры. Душный шалаш, в котором круглый год жил Теп, им пришелся не по нраву, поэтому на зиму они вырыли в холме глубокую просторную землянку и для тепла завалили вход камышом и валежником, а весной на склоне, согретом теплыми лучами солнца, установили обычное жилище из шкур и откидывали полог, наполняя дом ароматами клейкой листвы и трав.

Зимы были долгими и суровыми, как и в тундре; на возвышенности завывал холодный восточный ветер, мела метель, снег заносил все вокруг. Однако же долгие теплые весны были ничуть не похожи на короткое полярное лето: сугробы таяли, с холмов в низины бежали звонкие ручьи, тихие реки в долинах превращались в бурные потоки, длинные плети водорослей, которые обычно лениво колыхались на глубине, стелились по воде под напором струй, мутных от ила и меловой пыли.

Больше всего Ххылу нравилось бродить по пустынной возвышенности; она напоминала ему родную тундру. В ясный летний день казалось, что протяни руку – достанешь до самого неба; зимой, когда студеный восточный ветер срывал колючие снежные комья с деревьев, Ххыл будто бы переносился в необозримые морозные просторы полярного края.

Годом позже, в середине лета, Ххыл обнаружил на возвышенности место необычайной красоты. Однажды они с Акуной забрели на север плато и наткнулись на большую вырубку – лет за тридцать до того поляну расчистило племя охотников, которые из года в год устраивали здесь стоянку. На лужайке золотились цветы калужницы и подковника, но вся она почему-то отливала ярко-синим. Ххыл недоуменно остановился, но Акуна, смеясь и хлопая в ладоши, выбежала на поляну. Внезапно синева поднялась в воздух и дрожащим покровом повисла над землей – сотни тысяч бабочек-голубянок, трепеща синими крылышками, испуганно сорвались с мест. Акуна замерла, окруженная колышущимся голубым облаком, и у Ххыла радостно забилось сердце. Он бросился к ней, пылко обнял и повалил на землю.

Три года семья Ххыла и семейство Тепа мирно жили бок о бок. Широкое обветренное лицо северного охотника пересекли глубокие морщины. Сын Ххыла, Выдра, смышленый паренек, часто уходил охотиться с сыновьями Тепа на мелкого зверя в долинах. Вапа унаследовала от Акуны красивые зеленовато-карие глаза и к восьми годам стала очень похожа на мать. Ххыл радовался, глядя на нее и, хотя жалел, что обещал отдать ее сыну Тепа – вздорным нравом и хитростью тот пошел в отца, – но слова своего нарушать не собирался. На второй год жизни на возвышенности Акуна родила Ххылу еще одного сына, крепкого и здорового мальчика. Охотник решил, что богиня Луна благосклонно принимает ежегодные жертвы и покровительствует его семье.

Теп с Ххылом часто охотились вместе. Горбун уплывал в долбленке к озеру и возвращался с тушками пеликанов и прочими лакомствами; привозил он и птиц с ярким оперением – Улла вплетала перья в свои корзинки. Со своей женщиной Теп обращался грубо, иногда она появлялась с подбитым глазом и синяками, но не жаловалась на тяжелую участь.

А на четвертый год случилось ужасное происшествие.

Зима выдалась долгой и студеной. Улла заболела и едва не умерла – ей было всего двадцать лет, но ее подкосили холода и тяготы существования. Поначалу дети и Теп по мере сил ухаживали за ней, а потом, видя, что она не идет на поправку, оставили ее одну. Акуна пришла в крохотный шалаш, развела огонь и несколько дней отпаивала Уллу теплым питьем и жидкой похлебкой – другой пищи бедняжка не принимала. Акуна укутывала истощенную дрожащую женщину в шкуры и сокрушенно качала головой. Посреди зимы три дня мела метель, от пещеры на холме до шалаша у реки добраться было невозможно, и Акуна решила, что Улла умерла в одиночестве. Как ни странно, женщина Тепа выжила.

Теп, растроганный заботой Акуны, начал оказывать ей всевозможные знаки внимания. Однажды весной горбун принес в пещеру на холме огромную рыбину и торжественно протянул Акуне.

– Это тебе, – заявил он. – Ты за Уллой ухаживала.

Акуна благодарно улыбнулась, по обычаю предложила Тепу место у огня и угощение. Спустя несколько дней горбун снова принес дары – рыбу и заячью тушку. Акуне было неловко, однако, не желая обидеть Тепа, она с улыбкой поблагодарила его.

Теп стал частенько приходить то в пещеру на холме, то в долину у подножия. Улле нравилось общество Акуны, и избежать встреч с горбуном было невозможно. Акуна обращалась с ним приветливо, а он продолжал приносить ей еду в подарок. Несколько раз Акуна говорила об этом Ххылу, но тот лишь пожимал плечами:

– Теп со мной охотится, он наш друг.

Вскоре Акуна перестала об этом тревожиться.

Однажды летним утром, когда Ххыл с Выдрой ушли выслеживать оленя, Акуна оставила малыша в пещере под присмотром Вапы и спустилась в долину собрать спелые ягоды в рощице на востоке. По пути ей показалось, что за ней следят; она огляделась, но никого не заметила. Опушка рощи густо заросла ежевикой. Акуна быстро набрала лукошко ягод и внезапно увидела Тепа. Горбун неслышно подкрался среди деревьев и теперь стоял совсем рядом с ней. Он искупался в реке, смыл застарелую грязь с тела и из куцей бороденки, так что от него воняло меньше. Огненно-рыжие космы торчали во все стороны.

Акуна, напуганная его неожиданным появлением, сдержанно поздоровалась с ним и продолжила обрывать ягоды с куста. Теп молчал, неотступно следуя за ней. Не зная, что делать, она потянулась к грозди ягод высоко на ветке. Горбун сделал шаг вперед и неожиданно облапил ей грудь.

Акуна замерла – низенький жилистый Теп был очень силен. Она поняла, что ей грозит опасность, и лихорадочно размышляла. Вряд ли Теп решится украсть чужую женщину: Ххыл будет драться за нее насмерть. Наверное, горбун подумал, что она благосклонно отнесется к его ухаживаниям, ведь она улыбалась ему, брала принесенную им еду, приглашала его к очагу и в присутствии Уллы держалась с ним приветливо. Дружелюбное поведение он воспринял как заигрывание и теперь сделал решительный шаг. Нет, ему надо объяснить его ошибку.

Женщина повернулась к Тепу, невозмутимо посмотрела ему в глаза и осторожно отвела его руку в сторону, сурово качая головой. Говорить Акуна ничего не стала, боясь задеть его неверным словом, – может быть, он все поймет.

Увы, Теп уже давно мечтал о привлекательной женщине с холма; болезнь Уллы только усилила его желание. Хитроумный горбун убедил себя, что нравится Акуне, и отказа не потерпел. Он удивленно посмотрел на нее, потом злобно прищурился и снова протянул руку.

Не выдержав, Акуна с отвращением оттолкнула горбуна и плюнула в его сторону, но тут же осознала свою ошибку. Лицо Тепа исказила обиженная гримаса. Он злобно сверкнул глазами, бросился к Акуне, повалил на землю и разодрал ей ворот мягкой кожаной рубахи, обнажив тяжелые, крепкие груди. Горбун похотливо осклабился.

Стремясь вырваться из цепких рук Тепа, Акуна изо всех сил ткнула кулаком ему в лицо, попала в висок и стряхнула горбуна на землю. Он откатился в сторону, взвизгнул, выхватил из-за пояса костяной охотничий нож и кинулся на женщину. Сильной, жилистой рукой он до боли сжал ей запястье и приставил нож к горлу.

Акуна поняла, что ей не вырваться, притворно обмякла и, превозмогая отвращение, погладила горбуна по плечу, а потом призывно согнула ногу в колене. Он чуть ослабил хватку и подозрительно уставился на женщину. Она растянула губы в улыбке. Теп поддался на обман, с торжествующим криком раздвинул ей ноги, отшвырнул оружие и бросился на нее. Акуна стремительно подхватила костяной нож и полоснула сверху вниз по лицу горбуна. Он заверещал от боли и закрыл лицо ладонями: Акуна пропорола ему правый глаз.

Она вскочила и со всех ног помчалась через рощу, сжимая нож в кулаке. В спину ей неслись крики Тепа, который беспомощно корчился на лужайке. У пещеры на холме Акуна перевела дух, вооружилась луком и стрелами Ххыла – на случай, если горбун бросится за ней в погоню, – и встала у входа, дожидаясь возвращения охотника с сыном.

Ххыл вернулся к вечеру. Акуна, дрожа от возмущения, рассказала ему о нападении Тепа.

– Убей его, иначе он убьет нас всех, – предупредила она.

Ххыл побагровел от гнева. Поначалу ему и впрямь захотелось убить горбуна, но, поразмыслив, он решил поступить иначе.

Распрей и раздоров между племенами избегали любой ценой: людей было мало, человеческая жизнь считалась священной, для продолжения рода следовало жить в мире и согласии. Если Ххыл убьет Тепа, то сыновья горбуна захотят отомстить за отца, и через несколько лет обе семьи будут уничтожены. Ххыл сокрушенно покачал головой:

– Надо подумать.

Всю ночь он просидел у входа в жилище, размышляя над трудной задачей, а на рассвете понял, что делать. Взяв копье и лук, он кружным путем направился к стоянке Тепа у реки: наверняка горбун, опасаясь возмездия, скрывается где-то в лесу и, может быть, решит исподтишка напасть на Ххыла.

В шалашах у реки никого не оказалось, но долбленка лежала на берегу. Ххыл огляделся, нашел открытое место, чтобы никто не подкрался незаметно, сел на землю и замер, уложив лук на колени. Судя по всему, Теп прятался неподалеку и наблюдал за Ххылом из укрытия. Наступил полдень, потом солнце начало медленно клониться к закату, но горбун не появлялся. Тихо шелестела листва под легким ветерком, в лесу щебетали птицы, над рекой пролетали лебеди. Ххыл терпеливо ждал.

Ближе к вечеру из леса осторожно вышел Теп и, пошатываясь, направился к охотнику. Опухшую правую глазницу покрывала корка запекшейся крови. Мужчины молча посмотрели друг на друга, опасаясь внезапного нападения.

– Уходи отсюда, – произнес Ххыл. – Возвращайся на старую стоянку.

Оба понимали, что другого выхода у Тепа нет.

– Ты обещал отдать дочь моему сыну… – начал горбун.

– Не отдам! – Ххыл решительно помотал головой.

Теперь он не стыдился, что не сдержит слова. Вапу лучше отдать молодому охотнику из соседнего поселения – недавно его отец позвал Ххыла охотиться на вепря.

Теп промолчал – возразить Ххылу он не мог. Вдобавок горбуна уже во второй раз изгоняли из общины, и он понимал, что женщину для сына не найдет. И все же он хотел обратиться к Ххылу еще с одной просьбой.

– Когда придут зубры… – нерешительно произнес он.

Каждый год в начале лета по северо-восточной оконечности возвышенности проходили стада зубров. Охота на исполинских быков была опасным занятием, для нее требовалось много людей. Окрестные охотники собирались вместе и несколько дней следовали за стадом. Такой род охоты был хорошо знаком Ххылу еще по жизни в тундре. Теп с сыновьями тоже с этим справлялись, но в одиночку зубра не одолеешь.

Ххыл задумался. Изгнание стало для горбуна тяжелым ударом, однако прощать Тепа охотник не собирался и не хотел, чтобы он оставался по соседству.

– Можешь приходить сюда на один месяц в году, – наконец сказал Ххыл. – Я возьму твоих сыновей на охоту. А если ты подойдешь к нашему жилищу или к Акуне, я все расскажу соседям, и мы тебя убьем.

Теп понурился, понимая, что так оно и будет: окрестные охотники уважали Ххыла и верили его словам.

– Нам больше не о чем говорить, – объявил Ххыл. – Через два года приходи охотиться на зубра. Я дам тебе знать когда.

Так Ххыл сохранил мир и покой в долине. Акуна поначалу огорчилась, что Теп остался в живых, но в конце концов осознала мудрость решения Ххыла.

В жизни первобытного охотника и его семьи начался новый период. Ххыл с сыновьями в одиночку охотились в долинах, присоединялись к семьям по соседству для охоты на вепрей и зубров. Изгнанник Теп продолжал жить на дальней стоянке у реки. Время от времени Акуна предупреждала Ххыла:

– Теп будет красть женщин для сыновей. Он кого-нибудь убьет.

– Нет, его сыновья местных женщин не заберут, испугаются, – возразил охотник. – Украдут из дальнего племени, как Уллу.

Спустя два года Теп с семьей вернулись на прежнюю стоянку в долине. Ххыл позвал сыновей горбуна охотиться на зубров и отдал им положенную долю добычи. Теп со стоянки не выходил и держался в стороне. В конце месяца семья откочевала на дальнее стойбище.

Еще через два года все разрешилось весьма неожиданным образом.

Теп привел семью в долину ранней весной, прежде чем собрались остальные охотники. Зубры еще не пришли, но Ххыл уже бродил по возвышенности, пристально всматриваясь в следы. Однажды ранним утром они с Выдрой и старшим сыном Тепа отправились на север через поросшие лесом холмы. К полудню охотники, не обнаружив следов дичи, решили свернуть на запад и спустились в долину к реке.

– Вернемся вниз по течению, может быть, по пути встретим добычу, – решил Ххыл.

Охотники медленно шли по лесистому берегу, обходя болотистые участки поймы. К реке часто приходили олени на водопой, щипали густую траву на опушках. Река еще не успокоилась после весеннего половодья. Как охотники ни вглядывались в густой подлесок, никаких следов дичи они не обнаружили. Судя по всему, стада бизонов еще не появлялись.

Солнце клонилось к закату. Внезапно Ххыл остановился, затаив дыхание.

– Тур! – еле слышно прошептал он.

В те времена эти исполинские быки чрезвычайно редко встречались на острове и были самой желанной добычей охотников. Даже случайная встреча с туром считалась хорошей приметой. Прежде Ххыл видел быка только однажды – в тундре, еще подростком, – а теперь великан стоял в двухстах шагах от него, у рощицы на речном берегу.

Тур был настоящим царем зверей: с виду он походил на громадного черного быка выше человеческого роста в холке. От носа до хвоста в нем было десять футов, и весил он несколько тонн. Туры бродили небольшими стадами, до десяти особей, и остальные звери обходили их стороной. Рядом с туром даже могучий зубр казался крошечным. Больше всего поражали его огромные рога.

Охоту на тура Ххыл запомнил на всю жизнь; однажды его отец с отрядом охотников выследили зверя и шли за ним полдня, осыпая великана копьями. Наконец израненный зверь упал на колени, и один из отважных охотников перерезал ему горло. Ххыл восторженно подбежал к исполину, раскинул руки, попытался ухватить кончики рогов – и не смог дотянуться. При одном воспоминании о величественном туре охотника пробирала восторженная дрожь.

Туры давным-давно вымерли. В доисторические времена на территории Европы еще встречались немногочисленные стада. Гигантские быки не поддавались одомашниванию и были слишком неуклюжи, а потому стали сравнительно легкой добычей охотников. В Средневековье их всех истребили, однако в XVII веке последнего тура обнаружили в глухом уголке Польши – об этом свидетельствуют записанные рассказы очевидцев.

Ххыл предупредительно поднял руку, и молодые охотники замерли на месте. Ххыл осторожно двинулся вперед. Исполинская самка тура не учуяла запаха человека и продолжала щипать траву, потом подняла голову, увенчанную огромными рогами, и уставилась на Ххыла. Охотник оцепенел, а самка опять потянулась к сочной траве. Похоже, животное отбилось от стада.

Ххыл хорошо знал, что тур – опасный зверь, который легко может растоптать охотников.

«О богиня Луна, я принес тебе много жертв, – взмолился он про себя. – Позволь мне убить могучего тура!»

Смеркалось, но зверь и не думал уходить: скорее всего, проведет ночь на берегу реки, а наутро последует за стадом. Ххыл бесшумно вернулся к своим спутникам и увел их в чащу. Ему очень хотелось завалить великолепного зверя. Такого редкого случая нельзя упускать. И все же в одиночку на тура не охотятся – это верная смерть. Охотники ушли слишком далеко на север от родной стоянки, а до ближайшего племени двенадцать миль лесом.

– Нужна помощь, – вздохнул Ххыл. – Где взять людей?

– Я могу отца позвать, – предложил сын Тепа. – Он целится верно, рука у него не дрогнет.

Ххыл задумался. Его терзали противоречивые чувства. Что делать? Взять Тепа на охоту или отказаться от тура? Вчетвером охотники наверняка справятся, но будет ли толк от одноглазого горбуна? Вдруг он не сможет попасть в цель?

– Пусть на рассвете приходит к реке, – наконец сказал Ххыл. – Пойдем охотиться на тура.

В жилище на холме Ххыл вернулся поздней ночью, присел у костра и, возбужденно жестикулируя, рассказал Акуне о туре.

– Теп и его старший сын пойдут с нами, – добавил он. – Мы выходим на заре.

Акуна испуганно поглядела на Ххыла. Четыре человека: один охотник, один калека и двое подростков. Что станет с Акуной и младенцем, если тур растопчет Ххыла?

– Позови охотников из соседних племен, – предложила она.

Ххыл упрямо помотал головой:

– Нет времени. Утром тур уйдет.

– Так нельзя, – вздохнула Акуна.

– Тур большой, но неуклюжий. Если перебить ногу, зверь охромеет, и мы его загоним. Пойдем по его следу, пока тур не упадет от усталости, – объяснил Ххыл.

Этот способ был хорошо известен полярным охотникам, однако любая ошибка стоила смерти. Акуна хмуро посмотрела на Ххыла и удрученно склонила голову. Спорить было бесполезно: упрямство охотника привело их из тундры в Сарум, и теперь он не отступится от своего решения.

– Мой сын всем расскажет, что его отец убил могучего тура, – гордо заявил Ххыл.

В предрассветных сумерках охотники вышли в путь. Теп с сыном и Выдра вооружились копьями и луками. Ххыл взял с собой копья и тяжелый каменный топор – лезвием служил широкий обломок кремня, добытый из меловой ямы, а рукоятью – прочный дубовый сук. Стрелы ранят зверя, длинные кремнёвые наконечники пронзят толстую шкуру и вопьются в плоть. Тур ослабеет. Первое копье нужно глубоко вонзить под лопатку тура, ближе к сердцу. После этого охотники станут неутомимо преследовать израненного зверя, осыпая его градом стрел и копий до тех пор, пока он не упадет без сил, тогда Ххыл сможет перерезать ему горло кремнёвым ножом. Главное – успешно нанести первую рану, иначе тур уйдет от преследователей или разъярится и растопчет охотников. Все четверо осознавали грозящую им опасность.

Охотники, сдерживая радостное возбуждение, шли по берегу реки. Лесные птицы встречали зарю громким щебетом.

– Только бы зверь не ушел, – шептал Ххыл, напряженно вглядываясь в сумрак.

Когда вдали заалела первая полоска зари, охотники добрались до места. На излучине у воды чернела громада тура.

– Не ушел, – с облегчением выдохнул охотник, сжав рукоять топора.

С юга дул легкий ветерок. Четверо охотников, держась против ветра, бесшумно двинулись к зверю. Они прятались за деревьями и кустами, пригибались в высокой траве. Над кряжем взошло солнце; лучи разогнали серые облака. Тур, не замечая охотников, невозмутимо щипал траву.

В тридцати шагах от зверя охотники одновременно выступили из укрытий и с трех сторон метнули копья. Тур резко мотнул головой и грозно заревел. Стало ясно, что нападение не удалось. Копье Ххыла попало быку под лопатку, но вонзилось неглубоко. Копье Выдры оцарапало шею тура, а Теп с сыном промазали. Ранения оказались легкими, и боль только разъярила зверя.

Несчастье разразилось мгновенно.

Тур, топоча громадными копытами, повернулся к преследователям и заметил Тепа, который вышел на опушку из своего укрытия в камышах. Зверь угрожающе наклонил тяжелую голову, увенчанную ужасающими рогами, и ринулся на горбуна. Хитрец понял, что ему не уцелеть, однако спокойно взглянул в лицо смерти. В самый последний миг он попытался отскочить, но тур подцепил его рогом, пронзил жилистое тело насквозь и отбросил в сторону, а потом скрылся в чаще, ломая торчащие из боков копья о стволы. Охотники не решились преследовать добычу.

Теп погиб под копытами тура. Охотники принесли обезображенный труп к стоянке и вечером похоронили горбуна на возвышенности, завалив могилу горкой камней. Улла и ее дети остались без защитника и кормильца. Выжить в одиночестве они не могли, а заботиться о них было некому. Ххыл и Акуна понимали, что придется сделать.

Через два дня после смерти Тепа Акуна спустилась на стоянку у реки и привела Уллу с детьми на холм. В сорока шагах от летнего жилища Ххыла построили еще один шалаш, разделенный пополам: в одной половине жили дети, в другой – Улла.

Улла молчала, ничем не выказывая горя или радости. Все было понятно без слов: Ххыл взял ее и детей под свою защиту. Акуна внимательно оглядела Уллу и решила, что худенькая и слабая женщина, натерпевшаяся грубого обращения Тепа, сможет оправиться и продолжить род.

– Теперь Ххыл – твой мужчина, – просто сказала Акуна. – Мы обе – его женщины, но я главная. Ты будешь мне повиноваться.

Улла согласно закивала – за долгие годы с Тепом она привыкла к повиновению.

Больше всего перемены расстроили Ххыла. Акуна много лет была его женщиной, и о других он не думал. Теперь ему было неловко. Пока Акуна с Уллой сооружали новое жилище, Ххыл ушел на возвышенность и вернулся только через несколько дней. На лице его застыло странное, мечтательное выражение.

Ххыл забрел в долину на западе и там, в обрывистом речном берегу, обнаружил выход на поверхность странной породы – не мел, а мягкий камень, который словно бы светился под лучами солнца. Такого Ххыл прежде не видел – до сих пор его интересовали только кремни для наконечников стрел и копий. Камень ему понравился. Он долго перебирал осколки и, отыскав подходящий булыжник размером с кулак, гладкий и приятный на ощупь, присел на корточки под раскидистым дубом и начал обтесывать камень кремнёвым рубилом.

Всю ночь Ххыл провел у обрыва, а наутро снова отправился бродить по возвышенности, неустанно обрабатывая булыжник. Несколько раз он ополоснул камень речной водой и к концу второго дня начал его полировать. На третий день он закончил работу, спрятал камень в торбу на поясе и вернулся в жилище на холме.

Вырезанная им фигурка изображала женщину – приземистую, крепкого телосложения. Черты лица были едва намечены: бугорок на месте носа, три дырочки – глаза и рот. Однако же эта примитивная скульптура изображала Акуну: тяжелые груди, толстый живот, широкие чресла и мощные ягодицы свидетельствовали о том, что охотнику удалось передать женское естество.

Ххыл нежно погладил каменную фигурку. Он и сам не знал, почему решил вырезать ее из камня, – наверное, ему просто понравилась гладкость и необычность материала. Как бы то ни было, фигуркой он был доволен. Она изображала Акуну, его спутницу, мать его сыновей. Для него она была лучшей женщиной в мире, и он решил, что фигурка принесет ему удачу.

На следующий день он взял с собой резной камешек и пришел в хижину к Улле, где провел семь дней, после чего вернулся к Акуне. Так продолжалось всю зиму и весну, а осенью Улла родила крепкого и здорового малыша – у младенца пальцы ног были обычными, а не длинными и гибкими, как у всех детей Тепа.

Прошло семь лет. У Ххыла появилось еще трое детей, но всякий раз, когда он приходил к Улле, он приносил с собой каменную фигурку.

Акуна, которая с неохотой отправилась из тундры в неведомые края, теперь пользовалась безмерным уважением соплеменников. Каждое утро она выходила из своего жилища на вершине холма и направлялась к рощице. Девушки из долины тут же прибегали к ней и выполняли ее поручения. Она учила их свежевать добычу и выделывать шкуры различных зверей, готовить еду и вялить мясо. Иногда она уводила женщин в лес и показывала им съедобные травы, корни и клубни, выковыривая их из земли палкой.

Однажды в присутствии Ххыла Улла велела своей дочери сделать что-то вразрез с приказанием Акуны. Старшая женщина презри тельно посмотрела на нее и влепила оплеуху с такой силой, что Улла упала и покатилась вниз по склону, заросшему колючим кустарником. На ее защиту никто не встал. Улла с беспомощной яростью посмотрела на Акуну и больше никогда ей не перечила. В семье воцарились мир и согласие.

Жизнь в долинах у пяти рек шла своим чередом. В племени, образованном семьями Ххыла и Тепа, подрастали новые ловкие охотники и рыболовы. Сыновья Тепа нашли себе женщин в соседних поселениях, и в один прекрасный день Выдра, сын Ххыла, возглавил охоту.

Ххыл был почти всем доволен, однако что-то не давало ему покоя. Они с Акуной достигли преклонных лет – им обоим было под сорок. Ххыл по праву мог гордиться своими подвигами: он увел семью из тундры в теплые края, он прослыл великим охотником и породил много детей, его уважали соплеменники и люди из окрестных родов. В общем, жизнь удалась.

И все же старого охотника не отпускало ощущение незавершенности, как будто он упустил что-то очень важное. Даже любимая Акуна не могла его утешить. Он уходил на возвышенность, бродил там целыми днями, приносил жертвы богине Луне и, вспоминая просторы тундры, задумчиво глядел на лесистые кряжи, на переменчивое небо – то высокое и прозрачно-голубое, то пасмурное и серое, – на волны холмов, бесконечной чередой убегающие вдаль, и вслушивался в завывания ветров или в полное безмолвие. Величие природы и пугало, и успокаивало одновременно.

Когда-то отец Ххыла рассказывал сыну о могущественных богах, которым подчинялись все силы природы, и о жарких краях, где много дичи. Пусть Ххыл и не дошел до тех самых земель, но все-таки проделал нелегкий путь на юг и теперь вспоминал буйство грозной стихии, пытаясь понять, что произошло. Эти размышления потрясли его до глубины души.

– Что мне делать дальше? – день за днем взывал Ххыл к богам и однажды услышал их ответ в шорохе листвы и в дуновении ветра: «Расскажи о своем путешествии, о своих предках и о древних богах – так, чтобы твой рассказ передавали из поколения в поколение».

Старый охотник четко разобрал каждое слово и все же не находил покоя.

– Как мне обо всем этом рассказать?! – в отчаянии воскликнул он.

«Слушай!» – прошептали боги.

Вечером Ххыл вернулся домой. На широком морщинистом лице охотника застыло восторженное выражение, глаза лучились радостью.

Однако еще не настало время поведать остальным слова богов. Через несколько дней после возвращения Ххыла на возвышенность пришла суровая зима. Она выдалась холодной и затяжной, похожей на полярные зимы. Реки замерзли, рыболовам приходилось чуть ли не весь день пробивать полыньи в толстой ледяной корке. В заснеженных долинах стояла мертвенная тишина. От мороза погибали птицы. На взгорье царило безмолвие, только день за днем выл студеный северо-восточный ветер и тяжелый мокрый снег валил стеной, занося деревья до самых макушек.

Впрочем, Акуна и остальные женщины запаслись на зиму ягодами и кореньями, так что еды хватало, и Ххыл утешал себя, что голод им не грозит, – в заснеженных лесах водилась дичь, в реках ловилась рыба, а с приходом весны начнется настоящая охота.

Удручала Ххыла только Акуна.

Она уже давно подозревала, что эта зима станет для нее последней. Поначалу старость давала о себе знать только ломотой в суставах, но с недавних пор у Акуны стали выпадать зубы, и она прикрывала щербинку комочком травы, надеясь, что Ххыл не заметит.

А этой зимой дело было совсем худо.

Ломота в костях, вызванная стужей и сыростью, обычно проходила под теплыми лучами весеннего солнца, но сейчас с Акуной творилось что-то необъяснимое. По телу разливался странный холод. Он не отступал, даже когда она сидела у огня, завернувшись в шкуры, или лежала рядом со старым охотником. Акуна исхудала, пышные груди обвисли и сморщились, глаза непроизвольно слезились. Ххыл уходил бродить по возвышенности, а Акуна, оставшись в одиночестве, сидела в холодном жилище и думала, что зима никогда не кончится.

Однажды студеным зимним утром она проснулась и поняла, что ей все равно, – эта зима станет для нее последней.

Припозднившаяся весна решительно вступила в свои права. Жар кие лучи солнца растопили сугробы и лед на реках, вешние воды с ревом неслись по речным руслам, разливались по низинам. В долинах кипела жизнь. Старый охотник, поседевший и жилистый, но по-прежнему бодрый, каждое утро выводил Акуну к ее излюбленному месту на холме, но радости ей это больше не доставляло. Как только он уходил на охоту, она возвращалась в хижину и проводила там весь день. Даже летом выходить ей не хотелось.

Ххыл ничего не говорил и с глубокой печалью ждал неизбежного.

Однажды летним вечером вся семья собралась у костра на холме. После сытного ужина – свежей оленины и сладких ягод – Ххыл потребовал, чтобы все умолкли, и начал свой рассказ. Он поведал соплеменникам слова ветра, в которых заключались бесценные знания, накопленные предыдущими поколениями.

Изо дня в день Ххыл рассказывал обо всем, что знал, – бесхитростными, простыми словами, которые легко было запомнить и передать из уст в уста потомкам. Ххыл говорил о тундре и о стене льда на далеком севере, о бескрайних морях на западе и на юге, о лесах и горах на востоке. Он рассказывал о богах, создавших сухопутный мост через море, и о том, как море его разрушило.

– В начале были два великих божества: бог Солнце и богиня Луна, его женщина, покровительница охотников, – говорил старый охотник. – У них было двое детей: бог леса и бог воды. Бог леса жил в заповедном бору на востоке, где водилось много дичи, а бог воды жил на севере, близ стены льда. Солнце и Луна любили лесного бога и даровали ему много земель, но ему все было мало, и он просил больше. Бог воды обиделся, потому что у него земли не было. Из года в год лесной бог просил все больше и больше земли, а бог воды рассердился. И вот однажды лесной бог снова попросил земли. «Мать-Луна хочет, чтобы люди охотились. Дайте мне землю, я выращу на ней лес, и люди будут охотиться». Бог воды пошел к отцу-Солнцу и сказал ему: «Отец, накажи моего брата за жадность». Бог Солнце превратился в белого лебедя и стал летать над северными ледниками. Летал он, летал, и от жара лед растаял. На месте растаявшего льда возникло море. Воды хлынули великой волной, накрыли всю землю и поглотили лес на востоке. – Ххыл умолк, вспоминая лес, исчезнувший под бурными волнами. – И под водой остался лес, и звери, и птицы, и они до сих пор живут там, в темной глубине, – нараспев продолжил он. – В шуме волн до сих пор слышны их крики. Сухопутный мост на восток разрушен, мы живем на острове, дороги в дальние края больше нет. Каждый год вода поднимается все выше и выше. Когда-нибудь бурные воды поглотят берег, поглотят озеро и долину, но до возвышенности не доберутся. Здесь, дети мои, мы будем жить в безопасности до скончания веков и приносить жертвы богам. Салах.

Ххыл окончил свой рассказ. Все почтительно молчали, понимая, что услышали слова богов.

Старый охотник умер через три года после смерти Акуны. Соплеменники похоронили его на холме, рядом с любимой женщиной, а вместе с ним похоронили и каменную фигурку.

Менялись поколения, и в Саруме продолжалась эпоха охотников.