Станция Солярис Корепанов Алексей
– Он не знает, где Сад трех покойников! – девчонка засмеялась.
Хорошо она смеялась. Беззаботно. Нормальным человеческим смехом.
– Он не знает, где Сад трех покойников! – подхватила другая. – Все идут в Сад трех покойников!
– Сегодня в Саду погреются ручки!
– И попрыгают ножки!
Девчонки взялись за руки и стремительно полетели по тротуару, и яркие ленты понеслись за ними вслед.
Быстро темнело, вдоль тротуаров вспыхнули знакомые желтые полосы, а впереди, над крышами, забрезжило какое-то радужное сияние. Улица внезапно сузилась, меня стиснули и вынесли на широкую полукруглую площадь. По другую сторону площади, над длинной решетчатой оградой, вращались два огромных разноцветных сияющих шара. За оградой виднелись деревья – деревья! – и люди входили в высокие черные ворота, гостеприимно распахнутые под сиянием огромных шаров.
Сразу за оградой зелень кустов и деревьев прорезали светлые неширокие дорожки. Дорожки разбегались от входа, ныряли в кусты, за которыми плескалось веселое сияние, предвещая чудесные развлечения. Я шел в людском потоке, радуясь и удивляясь этому неожиданному зеленому озеру, возникшему среди серых стен, и ловил обрывки разговоров.
– …да, танцевать! Танцевать! Хочу танцевать!.. – задыхаясь, шептали сзади. – Ох, танцевать!
– …всю ночь выла под окном. А утром и нет никого, только черные следы, – говорил кто-то негромким хрипловатым голосом.
– …залез на стол и запел пятую песнь отчаяния. А они его стащили за ноги и бутылками по голове, представляешь?
– …в двадцать шестом. Там, где двое унылых. Помнишь, в той квартире, прямо на подоконнике?…
– …ничего… Ничего не сделают… Не бойся…
– …и не надо их жалеть, они же тебя не пожалели? Сегодня сходим, разберемся…
Я обернулся – и не обнаружил людей. Прямо на меня сплошным потоком шли маски – черные и синие, белые и зеленые, желтые и розовые, с прорезями для глаз и рта, – и собственное лицо показалось мне настолько незащищенным, что я невольно поднял руку, словно собираясь его прикрыть.
– Вперед, чего остановился? – пробурчала, обходя меня, высокая маска, и я вновь двинулся вглубь Сада трех покойников.
Шествие масок влекло меня все дальше от входа, возбужденные голоса говорили каждый о своем, над головой празднично разгоралось веселое сияние.
Но чем-то вдруг сад мне не понравился. Слишком неожиданным он был в этом Городе. Я присмотрелся к тускло блестящему стекловидному покрытию между дорожками, изучил очень уж яркую в свете фонарей зелень деревьев, попытался сломать ветку одного из кустов у дорожки – и убедился в справедливости своей внезапной догадки.
Сад трех покойников был бутафорским. Зеленое озеро в окружении серых стен не имело никакого отношения к природе. Видимо, не прижились здесь земные деревья. Если, конечно, пробовали их здесь посадить.
Маски наступали на меня, обгоняли, теснили, подталкивали в спину. Я споткнулся о ступени, поднялся куда-то, повернул вместе со всеми налево, прошел еще немного по узкой дорожке, стиснутый со всех сторон, – и остановился, наткнувшись на спины тех, что были впереди. Люди стояли, вытянув шеи, пытаясь разглядеть что-то, чего не видел я. Я решительно протолкнулся вперед, невзирая на недовольные возгласы, и оказался в первых рядах. Сзади навалились, задышали в затылок перегаром.
Маски квадратом обступили просторный невысокий помост, сделанный явно из синтетика. Посредине помоста полыхал костер – только там горели не дрова, а какие-то брикеты – и возвышалась знакомая черная повозка, окруженная женщинами в красных плащах. Женщины стояли спиной к повозке, взявшись за руки, и печально глядели на нас.
Сзади тяжело вздохнули, и меня вновь обдало перегаром. Толпа неожиданно, как по сигналу, затихла, прекратила разговоры, и в этой тишине под темным безглазым небом слышалось только потрескивание горящих брикетов.
«Сегодня погреются ручки», – вспомнил я слова веселой девчонки и с трудом подавил в себе желание уйти.
Внезапно в тишине, за спинами женщин, возник чей-то тонкий болезненный то ли вопль, то ли стон, и женщины одинаковыми движениями заученно и четко надвинули на головы капюшоны, повернулись к черной повозке и подняли руки в белых перчатках. Кто издавал эти звуки, я так и не понял.
Вопль нарастал, звенел, множился – казалось, кричит само небо – и вдруг оборвался. И в тишине прозвучал рыдающий голос:
– Да спасут нас руки твои!
– Да спасут нас руки твои! – хором подхватили женщины в красных плащах и медленно шагнули к повозке.
– Да спасут нас руки твои! – торжественно и нестройно выдохнула толпа.
Меня похлопали по плечу. Я обернулся и встретился с туманным взглядом в прорезях черной маски.
– Идем, – сказала маска, вновь знакомо дохнув перегаром. – Мы т-тебя уже заждались.
Мы начали продираться сквозь толпу, а сзади опять раздался вопль: «Да спасут нас руки твои!» – и толпа взволнованно задышала, колыхнулась, подалась вперед в предвкушении зрелища.
Мы пробрались сквозь кусты, спустились по ступеням и оказались на стекловидном, но не скользком пятачке, окруженном деревьями. Здесь поджидали еще двое. Я не сомневался, что имею дело со вчерашними парнями с перекрестка, хотя четвертого они где-то потеряли и изменили наряды. Теперь они были в масках и пестрых трико.
Я остановился, обвел их взглядом и спросил:
– Ну, и что дальше?
– Идем, – угрюмо повторила Первая маска, показала рукой направление и пошатнулась.
Я пожал плечами и неторопливо зашагал в гущу бутафорской зелени. Все это меня смешило и немного злило.
За спиной вновь возник однообразный вопль, оборвался на мгновение и повторился, усиленный десятками голосов. Теперь вопила вся толпа, окружающая Голгофу с черной повозкой, вопила самозабвенно, вопила непрерывно и исступленно, с визгом и завываниями, и я предположил, что отрезанные руки сейчас будут возложены на костер.
Я шел, не оборачиваясь, и только выбрав дерево с толстым стволом, остановился и повернулся к моим маскам. Теперь нападение сзади исключалось, а лицом к лицу с троими я мог справиться. Тем более, что под трико не скрывалось ничего похожего на оружие.
– Слушаю, – сказал я и засунул руки в карманы комбинезона. – Что же вам угодно, господа отдыхающие?
Маски остановились напротив. Были они примерно одного роста, сухощавые и немножко смешные в своих разноцветных трико. Арлекины какие-то.
– Ты полегче! – вызывающе сказала Вторая маска. – А то пожалеешь.
Молодые совсем они были ребята. И задирались по-мальчишески.
– Зач-чем в «Приют» ходишь? – угрюмо процедила Первая маска. – Откуда там взялся?
– В какой приют? – искренне удивился я.
– Бар так называется, – хмуро пояснил третий арлекин. – А то не знаешь!
«Обидно, – подумал я. – Очень обидно».
Судя по всему, ребята приставали просто так. Убивали время. И записку от безделья написали. Почему бы не попугать незнакомца?
Я вынул руки из карманов, сел под деревом и приглашающе похлопал ладонью по бутафорской земле:
– Садитесь, ребята. Устанете стоять.
– А ты что, больно умный? – с вызовом спросила Вторая маска. – Знаем таких умных. Только потом весь ум вылетает. Попробовать?
– Хватит! – оборвал я этого молокососа. – Как бы я не попробовал. Лучше меня не зли, мальчик, иначе крепко схлопочешь. – Я вновь намекающе сунул руку в карман. – И будет Сад четырех покойников. Что там у вас еще в программе? Только побыстрее.
Это подействовало. Арлекины сникли. Забава у них явно не получилась. Я посмотрел, как они переминаются с ноги на ногу, и миролюбиво произнес:
– Ладно, ребята, забыли. Каждый развлекается, как умеет.
– Ага! – размашисто кивнула Первая маска. – Вот именно. Все л-лучше, чем вопить, как эти. – Он махнул в сторону площадки, откуда раздавались нестройные крики.
– Всегда весело в Саду трех покойников, – задумчиво изрекла Третья маска.
– Кстати, почему – «трех покойников»? – спросил я.
– Больно умный, а не знаешь, – ехидно засмеялся Второй. – Спал, что ли, все время? Или заливался? Повесились тут трое – вот и получились три покойника.
– А «Приют»-то, между прочим, не просто «Приют», – сказала Третья маска. – А «Приют уходящих в никуда». И не цепляйся ты к ней, ей и так тошно.
Я сразу понял, о ком он.
– Я и не цепляюсь. Да и не больно-то к ней прицепишься.
Разговор исчерпался сам собой. Ребята немного постояли, явно соображая, чем бы еще заполнить вечер, потом Первая маска предложила:
– Пошли к Гол-лубой Танцовщице. Кинем, кто первый с н-ней.
– Пошли, – согласилась Вторая маска, правда, без особого энтузиазма.
– Давайте, ребята! – Я помахал им рукой. – Желаю приятно провести вечер. Пишите еще.
– Скоро напишем, – хмуро пообещал второй арлекин. – Да никто не прочитает.
Они молча направилось к кустам. Вид у них, даже со спины, был сконфуженный. Первый качался все сильнее. Его начинало развозить.
– Запомни: «Приют уходящих в никуда»! – обернувшись, сказал Второй. – В ни-ку-да. – И засмеялся.
Это у него получилось очень похоже на плач.
Маски скрылись, а я еще немного посидел под деревом. Вопли прекратились, где-то заиграла музыка. Из-за кустов иногда доносились голоса, но, в общем, в Саду трех покойников было тихо. Тихо, как на кладбище. Внезапно совсем рядом громко продекламировали заплетающимся языком: «И без… и бездумно любя, и бездумно страдая, – «Был ли ты, чел… человек?» – в мрачных водах твердим…» – и кто-то шумно упал в кусты.
«Приют уходящих в никуда»… Название со смыслом. С печальным смыслом. Мальчики, шалящие от безделья. Идиотский ритуал сожжения чьих-то рук. Сад, в котором повесились три человека. Может быть, рядом. На этом дереве. И все остальное. Какой-то уж слишком печальный рай…
Новых впечатлений мне не хотелось, но и возвращаться в пустую квартиру я не спешил. А поскольку, кроме мэрии и «Приюта», у меня не было других знакомых мест, я решил навестить «Приют». В самом деле, не выслушивать же опять излияния розового поклонника Агадона!
«Не цепляйся к ней…»
Но почему-то мне хотелось цепляться. Мне хотелось найти веретено, о которое укололась эта Спящая Красавица. И отчего ей тошно? От райской жизни?
…В баре все так же змеились спирали, все так же играла медленная музыка, все так же бормотала троица в углу. Равнодушная в прежней позе – голова опущена на плечо, в руке полупустой бокал – сидела в кресле, закрыв глаза. Все в том же черном платье. Правда, она была не одна. За ее столиком восседал некто огромный и бородатый и говорил приглушенным голосом, сжимая в кулаке какие-то листки.
Со здешними нравами я уже вполне освоился, поэтому просто подошел и сел рядом. Ни Равнодушная, ни бородатый даже бровью не повели. Девушка полулежала, перебирая пальцами ножку бокала, а бородатый читал листок за листком и аккуратно складывал их на столике перед собой.
– …Eе белое платье пронзило мой мозг бесформенным пятном и внезапно обрело очертания дикой радости, – самозабвенно молол бородатый. – Дикая радость струилась в окна сквозь бледный свет пасмурного утра. Я подумал, что день начинается не так уж плохо, если все рассыпается в прах, как яркие вспышки сердцебиений при виде зеленых глаз.
«Вечер кончается не так уж хорошо, – подумал я, – если рядом несут чушь».
Вслух я этого не сказал.
Равнодушная приоткрыла один глаз, неузнавающе-безучастно взглянула на меня и вздохнула. Бородатый, близоруко сощурившись, вцепился в очередной листок.
– Дикая радость моя плавно упала на колени, поплыла кровавым сердцем ожога, и боль от укуса бросила тень на тусклую стену. Все заполнилось легким туманом. «Спасибо», – шепнули сзади, и нежное облачко запорхало прочь, растворяясь под моим дыханием. Я встал и выдернул нож из раны.
Это было, пожалуй, похлеще разглагольствований розового поклонника покровителя нашего, чье имя неизвестно никому и так далее. Бородатый смело продирался сквозь дебри слов.
– Я ускорил шаги, окунувшись лицом в шершавый асфальт. Дикая радость звала меня теплой влагой. Горестный вой уходящего дня плеснул мне под ноги звонкую песню уныния.
Бородатый замолчал, начал рыться в своих листках. Видно, не мог найти продолжения.
– По-моему, такое уже где-то было, – сказал я. – Что-то в этом роде.
Бородатый еще некоторое время машинально перебирал листки, потом сунул их все в карман, с грохотом отодвинул кресло и поднялся. Только теперь я по-настоящему оценил, какой он огромный. Прямо не человек, а памятник, сошедший с пьедестала.
– Дур-раки! – выразительно и громко сказал бородатый. Равнодушная вздрогнула, и даже троица в углу, кажется, на мгновение прервала свое однообразное занятие. – Все вы дураки!
Он прошел к выходу, ступая, как статуя командора. И прежде чем хлопнуть дверью, оглушительно добавил:
– Завтра прочитаете в газете!
Ну да, вполне возможно. Ведь говорил же мэр, что каждый волен поместить в газете все, что ему вздумается. Любую чепуху… Стоп!
Стоп. Вот ведь он – источник.
Я непроизвольно вцепился в подлокотники кресла. Я боялся, что догадка окажется неправильной. Что источник совсем не тот.
– Здесь есть газеты? – спросил я охрипшим от волнения голосом.
Девушка слегка повела плечом и ничего не ответила.
– А дома у тебя есть? Читаешь газеты?
И тут произошло неожиданное. Равнодушная отшвырнула бокал, так что он со стуком покатился между столиками, сузила глаза и надрывно прошептала:
– Да! Да! Есть газеты. – Шепот перешел в злой крик. – И я их читаю!
Я моментально очутился на ногах. Отыскалось-таки веретено!
– Пойдем, покажешь.
– Ну что ты ко мне привязался? Что вы, уроды, все ко мне привязались? Что тебе надо от меня?
Может быть, я поступал жестоко, но по-другому не мог. Я схватил ее за руку и заставил подняться:
– Идем!
Девушка смотрела на меня, закусив губу, и в глазах ее плескался испуг. И, честное слово, испуг этот был гораздо лучше равнодушия.
Я потянул ее к двери. Она попыталась сопротивляться, но я держал крепко, и она вдруг покорно пошла, то и дело со злостью и испугом взглядывая на меня.
Оказывается, Равнодушная жила прямо над «Приютом уходящих в никуда». Мы торопливо прошли через пустую прихожую в комнату. Она тоже была пустой, если не считать одинокого привычного видео, покрытого пылью. Еще одна дверь привела в следующую комнату. Там стоял низкий столик, окруженный зелеными креслами, и на столике – бокал с недопитым рубиновым содержимым. И слепая черная маска у бокала.
Комнаты шли анфиладой, одна за другой, и все были почти пустыми. Зато последняя, шестая или седьмая по счету, своей обстановкой с лихвой окупала все предыдущие.
Я остановился на пороге, потому что не знал, как пройти дальше, а девушка начала пробираться к окну, закрытому тяжелыми багровыми портьерами. Мне бросилась в глаза массивная кровать под багровым же балдахином, достойным покоев королевы. Около нее располагалось низкое кресло. На его спинку было наброшено длинное фиолетовое платье. По другую сторону королевского ложа, занимающего добрую половину комнаты, стояло овальное зеркало на вычурных изогнутых ножках. На зеркале переливалась всеми цветами радуги обильная россыпь различных флакончиков, тюбиков и коробочек, которых было, по-моему, вполне достаточно для превращения в принцессу любой Золушки. Другой угол занимало роскошное кресло-качалка. Под ним валялась книга с яркой обложкой. Рядом, на полу, возле столика на колесах, стояла высокая ваза, весьма похожая на что-то античное, земное. У самой двери пристроился круглый стол, и весь этот хаос дополняли несколько стульев с разбросанными на них разноцветными масками для вечерних прогулок по Саду трех покойников.
На всех предметах лежал отпечаток небрежности. Королевский балдахин прорвался в некоторых местах, зеркало пересекала трещина, на великолепной вазе висели белые трусики, а на круглом столе стояли черные туфли.
Кто-то явно притащил всю эту роскошь с Земли. Не здесь же ее делали? Судя по этому, да и по размерам квартиры, Равнодушная была внучкой или правнучкой кого-то, стоявшего по статусу выше многих других колонистов. Хотя я мог и ошибаться.
Девушка пробралась к окну, скрылась за портьерами и чем-то зашелестела. Я прислонился к стене и ждал.
Она появилась из-за портьер, прижимая к груди кипу газет:
– На, читай! Вычитывай, если тебе делать нечего!
Она швырнула газеты в мою сторону, и они с шорохом полетели через комнату, легкими бело-черными птицами падая на стулья. Девушка сбросила с кресла фиолетовое платье, села и молча смотрела, как я собираю их.
Я тоже сел в кресло-качалку, положил газеты на колени и принялся одну за другой их изучать. Я верил в свою догадку.
Мэр был прав. Небольшие листки вмещали массу всякой дребедени. Я быстро скользил взглядом по заголовкам и строчкам – и, кажется, наконец нашел то, что искал.
Я несколько раз перечитал короткое сообщение с подписью «Печальные Братья», вдумываясь в его смысл, торопливо перелистал несколько номеров и нашел еще. И еще…
Несколько строк и подпись: «Печальные Братья».
Печальные Братья… Вот они, слуги Агадона.
Я медленно поднял глаза на девушку. Она сидела, съежившись, подобрав под себя ноги, словно ей было очень-очень неуютно, и с болью и сочувствием смотрела на меня.
– Так вот чего ты боишься, – тихо сказал я. – Так вот чего вы все боитесь…
И тогда девушка зарыдала.
3
Сквозь окно в комнату робко вползало серое утро. Я лежал на диване, слушал храп, доносящийся из другой комнаты, и размышлял.
Источник был найден, но это теперь почти ничего не значило. Слишком мало оставалось времени.
Слишком мало.
И вот ведь какая штука: существовал автоматизированный рай, в котором удовлетворялись все материальные запросы. Можно жить припеваючи? В том-то и дело, что нет. Не складывалась такая жизнь. Не получалась…
Вчера, вернувшись от Равнодушной, я застал в квартире полубезумного старика. Того, что ушел отсюда, напуганный несколькими строками в газете.
Старик сидел на диване, хихикал и торопливо жевал. Весь диван был заставлен тарелками. Он сгребал их содержимое рукой, заталкивал в рот и бросал тарелки на пол. Он тряс седой головой, в бороде его застряли хлебные крошки. Он давился, с трудом глотал, хихикал и снова тянулся к тарелкам.
Зрелище было не из приятных, но Город уже кое-чему меня научил. Я прошел в комнату, сел на диван напротив старика и негромко поздоровался.
Старик хихикнул, уставился на меня, перестал жевать и вытер костлявую ладонь об истрепанную рубашку, неряшливо заправленную в перепачканные землей брюки. В его красноватых глазках мелькнул ужас.
– Опять пришел! – пробормотал старик, стараясь закрыться ладонью. – Еще не время… Знаю, так и норовишь за ноги подвесить! – вскричал он и вдруг глаза его потухли.
Он схватил очередную тарелку и запустил в нее руку. Несколько раз хихикнул и заговорил вполне нормально.
– Проголодался, – пожаловался он, вытирая бородой губы. – Страшно там как-то. Трава да камни – больше ничего. Спрятаться негде. Там страшно, здесь страшно. Так лучше здесь помирать.
Этой темы мне касаться не хотелось. Я уже знал, чего все они ждут.
Выглядел он лет на восемьдесят, и вполне мог помнить побольше мэра. Меня немного смущало его беспричинное хихиканье, но я все-таки решил попытаться. Он, кажется, наконец-то наелся, громко икнул и сгорбился, продолжая трясти головой. Потом вскочил, заставив меня усомниться в его возрасте, вытащил из-за дивана полупустую бутылку и сделал несколько торопливых глотков. Вновь сел и уронил руки на колени.
– Откуда вы все здесь взялись? Откуда взялся Город? – спросил я без особой, правда, надежды на вразумительный ответ.
– Откуда, откуда, – забормотал старик и погрозил мне костлявым пальцем. – Знаю, за ноги хочешь подвесить, да не выйдет! Не пришел срок! Ходит, высматривает, вынюхивает… Не выйдет!
– Не выйдет, не выйдет, – успокоил я его.
– Откуда, откуда, – снова забормотал старик. – А очень просто – откуда. С Земли-матушки, откуда же еще нам взяться? Загадили Землю-матушку, испоганили, задыхаться начали – вот и набрали подопытных кроликов. Не подходи! – Старик опять попытался заслониться ладонью и, с ужасом глядя на меня, отодвинулся на край дивана. – Рано еще за ноги!
Он сидел, забившись в угол дивана, тряс головой, плакал и хихикал, бормотал что-то себе под нос, настороженно косился в мою сторону и шарил вокруг костлявыми пальцами. Наконец нашел под собой смятую пачку сигарет, вытащил одну, щелкнул извлеченной из кармана брюк зажигалкой и жадно закурил, выдыхая клубы дыма. Я подумал, что придется опять открывать все окна. Или искать другое жилье.
Значит, все-таки опыт по космической колонизации. Вдали от обреченной Земли-матушки. Подопытные кролики… А Земля-то все-таки выжила. Но колония осталась, тайная, забытая колония, продукт давнего опыта, попытка претворить в жизнь давно уже списанную в архив теорию… Да, наши базы тоже находились вне Земли, но мы не жили там, мы там работали и знали, что обязательно вернемся назад. Потому что человечество должно жить на Земле, а не среди звезд… Только на Земле.
Потом старик уснул, неловко сложив руки, и его морщинистое лицо даже во сне было испуганным и утомленным. Я подсунул ему под голову подушку, открыл окно, погасил свет и ушел в другую комнату.
Город, Город, рай среди чужой равнины… В нем жили люди, которым не надо было думать о крове и пище, у которых были все блага земные. В нем жили люди, освобожденные от каждодневных забот – и кому-то такая жизнь надоела.
Да, кому-то очень наскучила беззаботная жизнь. И этот «кто-то» или эти «кто-то» решили навсегда с ней покончить.
Печальные Братья.
Однажды в газетах появилось несколько строк с подписью: «Печальные Братья». Печальные Братья бесстрастно, без громких фраз и напыщенности уведомляли Город о своем намерении переселить всех желающих, равно как и нежелающих, в подлинные райские кущи. Печальные Братья ничего не сообщали о методах, которыми они собирались осуществить свой замысел. Они отнюдь не угрожали, потому что ничего не требовали для себя.
Они просто ставили в известность.
А чтобы никто не забыл об их короткой информации, Печальные Братья педантично, через каждые три дня, напоминали Городу о ждущей его участи. Содержание объявления не менялось. Менялось только время, отделявшее горожан от конца света. Когда до назначенного неведомыми радетелями за судьбы Города срока осталось десять суток, Печальные Братья начали помещать свое напоминание в каждом номере газеты. Это серое утро должно было стать предпоследним в длинной веренице дней.
Потому что они так решили.
Если объявление было шуткой, то шуткой безвкусной и жестокой. Печальными Братьями вполне могли оказаться те развлекавшиеся от безделья арлекины, что пытались подшутить и надо мной. То-то посмеются они в день предполагаемого конца света, то-то потешатся! Но если Печальные Братья обещали всерьез облагодетельствовать Город… Не спрашивая никого, не проводя референдума, не интересуясь, совпадает ли их желание с желаниями других, они выступили в роли верховных судей, призванных вынести приговор Городу.
И было это жестоко и печально. И совсем уж плохо было то, что до падения карающего меча оставалось всего лишь два дня.
Всего два дня.
Город перестал быть абсурдом, перестал быть тяжелым бредом, где все совершается без всякой логики, по причудливой прихоти случая. Город перестал быть загадкой.
Но осталось всего лишь два дня. Всего два…
В другой комнате закашлял на диване старик. Я встал и тихо направился на кухню, по пути заглянув к нему. Двери в комнаты я не закрывал, а окна распахнул, чтобы избавиться от дыма. Старик лежал на спине, на тарелках, разбросав руки. Седая борода с застрявшими хлебными крошками была задрана к потолку. Даже во сне он тихонько хихикал.
Продуктопровод, звякнув, выбросил из темной пасти поднос. Я машинально поел, почти не замечая вкуса еды. Голова моя была занята одним: как помешать Печальным Братьям? Неизвестно, шутка это или нет. Значит, нужно предполагать худшее. Как спасти всех этих ни в чем не повинных людей? Плохих ли, хороших – неважно. Спасти людей. Возможно, о каких-нибудь инопланетянах я не стал бы так беспокоиться…
…И опять я бродил и бродил по Городу. Серое небо знакомо и обреченно висело над крышами. Стоял на тротуаре пожилой мужчина с перевязанной головой, валялась у подъезда одинокая красная маска.
Как помешать Печальным Братьям?
– Эй, подожди!
Сзади послышался торопливый стук каблуков по асфальту. Я оглянулся. Меня догоняла невысокая полноватая девушка в красном клетчатом платье. Маленькие пушистые шарики на шнурочках прыгали на ее высокой груди в такт шагам. Девушка была черноволоса, ее на удивление большие черные глаза радостно смотрели на меня. Раньше я ее явно не встречал. Впрочем, она, скрытая маской, могла видеть меня в Саду трех покойников. А может, и не видела. С церемониями-то здесь просто.
Девушка остановилась, слегка запыхавшись, и подняла на меня свои удивительные огромные глаза. Она была очень милой, от нее так и веяло домашним уютом.
– Когда я была маленькой, мама заставляла меня учиться музыке, – доверчиво сообщила девушка, трогая меня за рукав. – А я не хотела. Не хотела – и все! – Девушка смешно сморщила нос и улыбнулась. – И все-таки научилась. Пойдем, послушаешь.
Девушка обхватила мою руку, прижалась ко мне, глядела снизу вверх и смеялась. И волосы у нее были очень красивыми, иссиня-черными, блестящими даже без солнца. Их так и хотелось погладить.
– Спасибо. В другой раз, – сказал я, чувствуя, как болезненно сжимается сердце.
– Ты спешишь? Жаль. – Девушка огорченно вздохнула. – Никто не хочет. Ругаются. Не будешь ругаться? – Она опять доверчиво прижалась ко мне.
– Не буду.
– Ну, ладно. – Девушка потянулась ко мне, поцеловала в щеку. – Заходи ко мне.
Она махнула рукой, пересекла улицу и быстро пошла назад, что-то напевая.
Эта встреча на некоторое время выбила меня из колеи, и только пройдя квартала три, я вновь смог вернуться к мыслям о Печальных Братьях.
План Печальных Братьев был прост. Единственным источником продовольствия для Города служил подземный комплекс. Если Печальные Братья сумели каким-то образом туда проникнуть – а я не видел достаточно веских контраргументов, – то они вполне могли отравить все продукты питания именно в день, провозглашенный ими концом света. Или накануне. И отравить надежно, надолго.
Они могли пойти и другим путем. Например, переориентировать систему ПВО и уничтожить Город ракетным ударом. Конечно, можно укрыться на равнине, набрав с собой продовольствия, – но надолго ли его хватит?
Эх, поговорить бы с этими Печальными Братьями… Поговорить… Стоп! Кажется, есть зацепка.
Я поднял голову и обнаружил, что дошел почти до последних домов Города. Теперь нужно отыскать телефон.
Телефон я нашел в ближайшем почти безлюдном баре. Снял трубку – в трубке было тихо – и сказал:
– Мэрия, мэр Города.
Почти сразу послышались далекие гудки, и в ухо ударил неожиданно громкий голос мэра.
– Ну? – невнятно сказал мэр, и я отчетливо представил, как он сидит за огромным пустым столом в безлюдном здании, зажав в губах очередную сигарету, и перед ним лежит газета, неумолимо вещающая о скором окончании срока его полномочий.
– Это я, – сказал я в трубку. – Разведчик с космической базы.
Мэр недовольно сопел, и я торопливо продолжил, боясь, что он бросит трубку, как бросал свою зажигалку и окурки:
– У кого ключ от типографии? У вас?
– Она не закрыта, приятель. От кого ее закрывать? А ты что, вдруг захотел посмотреть на процесс?
– Пожалуйста, никуда не уходите. Я сейчас приду и кое-что вам скажу. Насчет Печальных Братьев.
Сопение оборвалось.
– Хорошо, – неуверенно сказал мэр после долгого молчания. – Жду.
Я положил трубку и направился к выходу из бара. Но уйти не успел. На улице послышались громкие голоса, и в бар ввалилась шумная компания: девушки и парни, несколько мужчин и женщин постарше, пара лысых стариков, все с бутылками в руках, все одетые довольно разношерстно – начиная мешковатыми балахонами и кончая изысканными вечерними туалетами, – все навеселе и все готовые продолжить свое нехитрое занятие. Я хотел пробраться сквозь это шумное нетрезвое сборище, но меня окружили, заставив отступить от дверей, и кто-то уже держал меня за руки, кто-то обнимал за шею, кто-то совал в лицо бутылку и кричал: «Выпьем за освобождение! За скорую гибель!» – а еще кто-то поучающе говорил непослушным языком: «И н-наступит пол… полное р-равенство… Все б-будут одинаковые…»
Я попытался освободиться, но ничего не получилось. Под напором превосходящих сил я вынужден был сесть, и дряблое женское лицо, обильно разрисованное самой разной косметикой, подмигнуло мне пьяными глазами.
– Выпей, ненаглядный! – Бутылка дернулась и застыла у моих губ. – Выпей, а мы еще нальем.
Компания сгрудилась вокруг столика. Девушки и парни положили руки друг другу на плечи, не избавляясь, впрочем, от бутылок, злые, насмешливые, печальные, кривляющиеся, перекошенные лица окружили меня – и внезапно наступила тишина.
Бутылка подрагивала у моих губ. Я медлил – и хрипловатый голос у меня за спиной с пьяным ужасом произнес:
– Глядите! Он не хочет выпить за скорую гибель. Не хочет выпить с нами!
Размалеванная девица с торчащими во все стороны пучками желто-зеленых волос обвела всех полубезумными глазами, пошатнулась и заявила:
– Он из этих… Печальных Братьев!
– Из Братьев! – ахнуло кольцо перекошенных лиц, ахнуло и придвинулось ко мне.
Я вспомнил несчастного Хому Брута и понял, что сейчас меня растерзают без помощи Вия. Их было слишком много, и под влиянием страха и алкоголя они абсолютно потеряли способность здраво мыслить. Ну не калечить же их, расчищая путь к двери! Да и не дадут они мне уйти. Где гарантия, что не забросают бутылками? Кто-нибудь да и угодит по голове, и не раз, и никакая увертливость не поможет. А потом меня просто добьют. Ногами. А оружие мое валялось где-то на равнине, вместе с обломками капсулы…
Я медленно взял бутылку и приложил к губам. Жидкий огонь потек по горлу – я задохнулся и чуть не закашлялся.
– До дна! До дна! – требовал нестройный хор голосов.
Сзади навалились на плечи и часто-часто дышали, а вокруг кривлялись лица, мелькали руки, таращились безумные глаза.
– Пей! Пей! – вопили голоса из преисподней, и я пил, задыхаясь, морщась от жжения в горле, собрав всю волю, – и наконец бросил опустевшую бутылку на пол.
Бутылка покатилась под ноги стоящих вокруг стола, кто-то поднял ее и с силой швырнул в стену. Хорошо, что все-таки не мне в голову. Раздался звон разбитого стекла – и кольцо начало распадаться. Люди садились в кресла и на пол, и пили, пили, пили… Кто-то плакал, а кто-то хохотал, кто-то запел, а кто-то завизжал и полез ко всем целоваться…
Я наконец немного отдышался и хотел встать, но женщина в короткой распахнутой куртке забралась ко мне на колени и крепко вцепилась в шею. Я опять увидел искаженное, разукрашенное косметикой лицо и густо обведенные чем-то фиолетовым пьяные полубезумные глаза. Под распахнутой курткой жалко висели желтые дряблые груди, испещренные какими-то абстрактными узорами.
– Хор-роший… Хор-роший… – забормотала женщина, прижимаясь ко мне. – Где же ты, хор-роший, раньше был?
Читать бесплатно другие книги:
