Война роз. Право крови Иггульден Конн
Миддлхэм Уорик не покидал уже три месяца, с начала осени. Золотисто-погожие, уже нежаркие дни дали им столько фруктов, что дом на несколько недель взяли в осаду осы, пьяно ползая внутри по всем окнам. Все это время граф коротал долгими прогулками по окрестностям, возвращаясь, между тем, с еще более распаленными угольями в сердце. Из Лондона к нему приходили письма, и некоторые из них были с печатью Тайного совета короля. Однако ни в одном не содержалось монаршего соизволения на брак Изабел и Кларенса – этого предмета словно не существовало.
Уорик этого не знал, но Изабел тщательно следила за ним, пытаясь выявить градус его настроения и удрученности. Она слышала его гневливые сетования на то, что у его брата отняли Большую печать или, что еще болезненней, что отняли титул у Джона. Наедине с женой Ричард давал волю своему негодованию и разочарованности, не сознавая или не обращая внимания на то, что дочери его слышат.
Сейчас небо было пронзительно-синим, без намека на непогоду. Травы вокруг побурели от мороза, а изо рта при дыхании вырывался парок – зима стояла уже на пороге.
Эти минуты передышки Изабел и улучила для разъяснения.
– Отец, как ты думаешь: король когда-нибудь ответит своему брату? – спросила она. – Джордж не приезжал ко мне сюда с самого урожая, а в его письмах нет даже упоминания о поданном прошении, как будто бы и шансов никаких нет. А ведь столько времени прошло! Честно признаться, я уже теряю надежду.
Ричард посмотрел на свою дочь. Уголок рта у нее подергивался, выдавая тщетно скрываемое волнение в ожидании его ответа. Прежде чем заговорить, он сжал холодный столб так, что побелели костяшки пальцев.
– Прости меня, Изабел. Я прождал уже полгода, если не дольше. Все мои письма остаются без ответа. Теперь я уж и не верю, что король Эдуард даст свое разрешение.
– Но ведь он посылал за тобой, разве нет? Я ведь видела гонца. Возможно, король Эдуард согласился на брак и тебе нужно единственно приехать в Лондон?
– Изабел, всякий раз, когда я попадаю к нему на аудиенцию, он измышляет очередной способ отнять что-нибудь из того, чем я дорожу. Словно в нем таится какой-то лукавый бес, дразнящий меня. Клянусь, я этого не заслужил! Даже не знаю, отчего этот верзила так поступает: то ли из ревности, то ли из непонятной боязни, или же он просто игрушка в руках своей жены; но последние несколько лет для меня – сущее испытание. Мне… мне милее оставаться здесь, на своих землях, радеть о них и о живущих на них людях, подальше от дворцовых интриг. – Он сделал глубокий, обжегший холодом вдох, от которого чуть не закашлялся. – Оглядись. Вот что мне нужно, а не злошептательство и ложь.
Подступив на шаг, граф увидел, что глаза его дочери незрячи от накипевших слез. Сердцу стало больно до тошноты, и он обнял свою Изабел так нежно, как только мог.
– Прости. Я знаю, тебе от этого тяжелее, чем мне. Я утратил доверие короля, а ты, похоже, – своего первого поклонника.
– Мою первую любовь, – поправила девушка тихим, дрогнувшим голосом. – И другой у меня не будет.
– О, Изабел… – выдохнул Ричард ей в волосы.
– Ты попросишь за меня еще раз? – Она подняла полные слез и надежды глаза. – Всего разок? Я знаю, что Джордж вроде как должен обратиться к королю, но только не знаю, сделал ли он это. А если попросишь ты, то у меня хотя бы будет ответ. Хотя если это будет «нет», то я не… я не… – Уткнувшись лицом отцу в плащ, она приглушенно зарыдала.
Не в силах больше терпеть мук дочери, Уорик принял решение:
– Да, я, конечно же, попрошу. Думаю, за неделю успею обернуться туда и обратно. Ты права: лучше уж все знать наверняка.
Он стоял, с задумчивой нежностью гладя дочерины волосы. Близилось Рождество, и поездка в Лондон могла поспособствовать праздничным приготовлениям в Миддлхэме, когда к столу в зале, где жарко от ревущего пламени камина, подаются жареные гуси и приправленная гвоздикой ветчина. И вино, много вина.
В Лондон Уорик отправился вместе с Ричардом Глостером, груженный страхами и надеждами своей дочери. Молодой герцог сам вызвался сопровождать своего попечителя в столицу, вероятно, чувствуя, что время в Миддлхэме для него истекает и что скоро ему предстоит перебираться ближе к дворцу. На обоих путниках поверх кольчуг были кожаные плащи, ноги их от холода защищали толстые шоссы, а жизнь от случайных врагов – длинные мечи у бедра.
Первый день пути прошел почти в полном молчании. Будучи весь в мрачном предвкушении того, что его ждет в Лондоне, Уорик был несловоохотлив. После скудного ужина в придорожной гостинице он, буквально кивком пожелав своему подопечному спокойной ночи, уединился у себя в комнате. Обоим не хватало веселой беспечности Генри Перси, которая вносила в разговор непринужденность. Без его болтовни Уорик и Ричард чувствовали, насколько тягостно молчание.
Наутро граф пробудился с головной болью, хотя выпил накануне всего одну кружку вина. Все вызывало у него недовольство: и горячая овсяная каша с медом, и копошащиеся гостиничные слуги, и то, что не получалось толком владеть собой. Пока он возился, Ричард успел вычистить и заседлать его коня.
– Спасибо тебе, – поблагодарил Уорик, перебрасывая с приступки ногу через седло. – А то от дум в голове тесно. Боюсь, компаньон из меня неважнецкий.
– Я понимаю, сэр. Вы боитесь, что мой брат вам откажет.
Уорик вскинул глаза, разом пронизанный и удивлением, и беспокойством.
– А ты откуда знаешь?
Ричард Глостер блекло улыбнулся: попытка впечатлить опекуна вызвала у него нежданную гневливость.
– Изабел последнее время только об этом и судачит. Да и мой брат Джордж: мы ведь с ним состоим в переписке.
Уорик моргнул, с трудом подавив желание спросить мнение у своего пажа. Нет, не годится. Вместо этого он натянул поводья и повернул коня к воротам гостиничного двора, откуда в каких-нибудь тридцати ярдах тянулась Лондонская дорога.
– Надеюсь, сэр, что король все же удовлетворит прошение. Я бы так хотел видеть Изабел счастливой! – сказал Глостер.
– Я тоже, – буркнул Ричард Уорик и, покрутив для разминки шеей, резвой рысью направил коня к дороге. Его спутник поехал следом, от души жалея, что ничем не может воздать своему попечителю за доброту.
Аудиенцию с королем графу Уорику предоставили без промедления. От постоялого двора он поехал вдоль реки в Вестминстерский дворец. Ричард Глостер не расставался со своим опекуном до самых дверей королевских покоев. Здесь в ожидании приема они стояли бок о бок. Уорик, воспользовавшись паузой, оглядел своего подопечного и отряхнул с его плаща пыль (жест, вызвавший у юноши улыбку). Вскоре створки дверей перед ними распахнулись, и они вошли внутрь.
Ричард Уорик напрягся лицом, увидев монарха в обществе Элизабет и в окружении их детей: эдакая сценка семейной идиллии с изрядным оттенком фальши. Граф рассчитывал, что Эдуард рассмотрит его прошение как король, а не как отец в кругу семьи, где рядом с муженьком сидит любящая жена, а у их ног воркуют детишки. Тут уж, извините, или одно, или другое.
Уорик с Глостером преклонили колена перед королевским семейством и встали, лишь когда Эдуард сам направился к ним для приветствия. Своего брата он обнял так, что тот задышливо крякнул.
– А ты стал силен! – похвалил Эдуард, сжимая брату предплечье, словно бычку на рынке. – Должен сказать тебе за это спасибо, – поглядел он на Уорика, который сдержанно кивнул, по-прежнему ощущая напряженность.
– Он трудился весьма усердно, Ваше Величество. Меч, копье и алебарда, верховая езда, латынь, французский…
– А еще юриспруденция и тактика, Эдуард, – подключился к перечислению Ричард. – Потому как я желаю быть полезным тебе.
– Ты пригодишься, в этом сомнения нет, – ответил правитель. – Моя мать просит моего брата к себе, Уорик. Ты передашь его теперь мне из-под своей опеки?
Ричард Уорик кашлянул, растягивая время ответа.
– Ваше Величество, вообще-то я не думал… освобождать своего пажа от обязанностей именно сегодня.
– Ничего-ничего. И все же я рад тому, что вижу в нем. Моя тебе благодарность. От обязанностей пажа я его освобождаю, но тебя, тем не менее, хвалю. Хорошо справился.
Смущенные под неотрывными взглядами короля и королевы, Уорик с Глостером пожали друг другу руки и неловко обнялись. Граф хотел что-то сказать насчет всех лет, проведенных юношей под его опекой, но тут Ричард Глостер угловато поклонился королю, развернулся и быстро вышел за дверь. Его теперь уже бывший опекун остался стоять, по-прежнему чувствуя на себе взгляды монаршей четы. Самозабвенно резвились лишь детишки, которых чутко стерегла няня, не давая им отходить слишком далеко. Чувствуя в себе неприютную легкость, Уорик понял: момент настал. Удерживаться больше не было ни сил, ни смысла.
– Ваше Величество, прошло уже много месяцев с того времени, как я подал вам прошение об обручении моей дочери с вашим братом Джорджем Кларенсом. Пользуясь вашим дружеским расположением, позвольте спросить: каков ваш ответ?
– Гм. Я много над этим думал, Ричард, – с ленцой ответил Эдуард. – Моему брату Джорджу всего девятнадцать. Несомненно, он полагает, что влюблен. Но я выберу ему жену лет через несколько. Так что ответ на твое прошение – мое королевское «нет».
Уорик замер на месте. Выражение его лица, в сущности, не изменилось, но гнев ощущался так же явственно, как усилие сохранять самообладание. Позади монарха чуть подалась вперед Элизабет – с хищным азартом, дремливо приопустив веки и приоткрыв карминные губы, будто буквально вкушала это унижение одного из Невиллов.
– Благодарю, Ваше Величество, – с безукоризненной куртуазностью ответствовал граф. – Лучше знать и чувствовать разочарованность, чем не знать вовсе. Теперь, с вашего позволения, я хотел бы отправиться на лондонские ярмарки, купить кое-что к рождественскому столу в Миддлхэме.
– Разумеется, Ричард, – мягко выговорил Эдуард. – Мне, право, очень жаль.
Уорик склонил голову. Глаза его были темны от боли.
Изабел ждала Уорика на дороге. Здесь она в отчаянном ожидании вестей часами простаивала по утрам и вечерам. Завидев отца, девушка без всяких слов, по одному лишь выражению его лица все поняла. Три дня она не выходила из своей комнаты, плача по суженому, любовь к которому оказалась обреченной.
Тем временем Ричард проводил часы в приватных разговорах с визитерами, что вереницей тянулись в Миддлхэм отдать дань уважения главе мощного рода. Уже, казалось, целую вечность Невиллы терпели поражение за поражением. Они теряли земли, состояния, титулы и влиятельность. Все это время Уорик требовал от своих близких терпеть, сносить и молчать, не ропща на короля ни словом, ни мыслью. Но вот чаша весов стала склоняться в другую сторону. С январской теменью и холодами пришло решение поднять голову.
28
Зима была поистине временем мрака и смерти. Ясным морозным утром в домах зачастую можно было наткнуться на застывшее тело старика или ребенка, умершего по малолетству от губительного простудного жара. Пришла голодная пора, когда люд победнее уже перешел на кровяную похлебку с овсяным жмыхом и вспоминал землистый вкус старых иссохших овощей, давно уже пролежавших свой срок. В похлебку годилось все – подгнившие морковь и лук, сморщенные брюква и репа. Те, кто позажиточней, позволяли себе сыр, творог и спасающий от холода свиной жир. Так и дюжили подданные короля – на хлебе, яйцах и эле, просыпаясь среди нескончаемых потемок, коротая время разговорами или починкой чего-нибудь, чтобы затем снова лечь и встать, лишь уже когда позднее невысокое солнце возвестит своими красноватыми бликами новый день.
В свою очередь, весна означала нечто куда большее, чем зеленые ростки и подснежники под изгородями. Возрождение сказывалось на ощущении цели, на пробуждении от сна с новой жизнью в жилах. Уже слышался смех, а оставшуюся с зимы еду доедали наспех, словно этим можно было спровадить вконец опостылевшие холода. На городских рынках уже появлялись свежее мясо и зелень. В мягчеющей земле рылись могилы, мелкие и большие, куда из холодных мест в амбарах и подвалах перетаскивались покойники. Жизнь так или иначе продолжалась, и вот уже на люди выходили те, кто хотел обзавестись в этом году женихом или невестой – выходили в чистой одежде, искупавшись по такому случаю в чане с нагретой водой. Радовал первый пот от солнышка, припекающего в день труда, у кого какого: приготовления ли к торговле, подготовке ли земли к весеннему севу.
Блаженствовал и Эдуард Плантагенет, чуя нутром, как со светом зари расходится сок по деревам. Весна после последнего предновогоднего выезда означала новую охоту – с горячей звериной кровью, неистовой скоростью и шумной попойкой вдали от городишек и деревень. Охота выносила на поверхность ярость и страх, раскрывая истинную природу человека. Эдуард улыбнулся своим мыслям, наблюдая, как в королевской конюшне Виндзора седлают его жеребца. Охотничий плащ короля вытрясли, но он все еще был мохнат от застрявшей с зимы стернины. Монарх встряхнул полу плаща и, исказившись лицом, смачно чихнул в густом облаке ворса и пыли. И осклабился.
Конюшни вокруг гудели ульем от сквайров, готовящих своих господ к королевской охоте. Тридцать рыцарей и столько же слуг собирались выехать на забой дичи для собак и ловчих птиц. Эдуард улыбнулся этому энергичному шуму и ногтями поскреб шею своему коню, который в ответ фыркнул и бодро хлестнул хвостом.
За годы правления король обзавелся группой поборников, сопровождающих его в такие вот дни, когда солнце в погожем небе начинает пригревать – люди вроде Энтони и Джона Вудвиллов, сравнимых с государем если не по умению обращаться с соколами, то, во всяком случае, по неуемности.
Огромная птица Эдуарда сидела в колпачке на расписной подставке, поворачивая голову на каждый шум. Временами она издавала резкие клекочущие звуки. Правитель нежно провел по ее оперению – просто из удовольствия, а не оттого, что птице могло понравиться его прикосновение. Кречеты – неистовые, беспощадные убийцы, словно упивающиеся своей способностью доминировать и приводить в ужас уток, куропаток и зайцев, ныряя с безумной скоростью с высоты в тысячу футов и терзая добычу острым, как бритва, клювом так, что только пух вокруг поднимался столбом. Эдуард промурлыкал птице что-то ласковое. С ним она охотилась уже шесть лет и научилась распознавать хозяина по голосу – вот и сейчас, даром что под колпачком, кречет в ту же секунду повернул в его сторону голову. Забавно: не видит, а все равно поворачивает. На глазах у монарха птица щелкнула клювом и, казалось, вопросительно клекотнула. Она была не кормлена, и сердце Эдуарда забилось быстрее от соблазна дать ей волю взмыть в воздух.
Неожиданный стук копыт заставил его поднять голову – одна из лошадей туго натягивала привязь, отходя вбок в глубину конюшни. При этом она шало косила глазами, чем-то напуганная, и, чуя ее испуг, другие лошади тоже стали всхрапывать и бить копытами, будто в готовности защитить свой табун от угрозы хищников.
Пред раздраженным взглядом Эдуарда предстал жилистый сквайр: это он въехал на мерине, всполошившем всю конюшню. Подошедшего король не знал, хотя незнакомцам был заказан доступ даже к конюшням – что уж говорить о монаршей особе, приблизиться к которой значит навлечь на себя беду? Эдуарду нравилось делать вид, что его не интересует опека стражи, хотя в глубине души ему было приятно сознавать, что входящих перед допуском обыскивают. Он хмуро пронаблюдал, как незнакомец спешивается и опускается на одно колено. Поверх кожана и поддевы на нем были кольчуга и табард[52], пропыленные не меньше, чем лошадь. Видно было, что прискакал гонец издалека, что лишь подтвердилось, когда он заговорил с раскатистым акцентом севера:
– Ваше Королевское Величество, меня к вам послал мой хозяин сэр Джеймс Стренджуэйс, шериф Йорка. Я обязан доложить о восстании ткачей в деревнях вокруг города, со смутой и беспорядками. Число бунтовщиков, Ваше Величество, слишком велико для того, чтобы быть подавленным людьми шерифа. Сэр Джеймс просит о подмоге в несколько десятков людей – шесть или восемь, не больше, – дабы те подоспели к нему на север. Именем короля шериф напомнил бы бунтовщикам, что не им решать, в каком размере платятся подати и каким законам должно подчиняться.
Эдуард поднял брови и почесал щетину на щеках. Бороду он по весне состриг. Месяцы холода и темноты король провел в уединении Виндзора и Вестминстера, объедаясь и обпиваясь, отчего изрядно раздобрел. Эта мысль заставила его похлопать себя по животу – все это на глазах у ждущего гонца.
– Ступай на кухни и скажи, что я велел как следует тебя накормить, – сказал он наконец.
Не глядя на согнувшегося в поклоне, а затем проворно ускользнувшего посланца, монарх отрешенно поглядел на солнечный свет снаружи, не обращая внимания на людей, лошадей и шум. Смешливо фыркнув, он принял решение. Страна пребывала в мире. Зима уступала дорогу весне со всеми ее посулами.
– А наведаюсь-ка я в Йорк, – произнес Эдуард сам себе, сопроводив слова ухмылкой.
Он представил себе лица непокорных ткачей при виде – ни больше ни меньше – короля Англии, явившегося к ним верхом в сопровождении свиты. Зачинщиков, само собой, придется повесить или хотя бы выпороть, это уж как водится. А заодно поохотиться там в окрестностях, тем более что была задумка заставить кречета посостязаться с новым ястребом, которого братья Вудвиллы вырастили из птенца. Забава будет что надо, всем на радость – после того, как ткачи попрячутся по домам.
– Энтони! – позвал правитель.
Рыцарь, наблюдавший за прибытием и уходом гонца, с готовностью вскинул глаза. Вудвиллы вообще быстро откликались на зов.
– Да, Ваше Величество? – подал голос Энтони и склонил голову. Правое запястье и предплечье у него были толсто обмотаны (во время турнира треснула кость), и пальцы торчали из повязки красными колбасками.
– Как рука? – осведомился Эдуард.
– Все еще не срослась, Ваше Величество. Хотя, думаю, не век мучиться. Еще, даст бог, появится шанс искупить свою честь.
– Твое слово. Как пожелаешь, – сказал с улыбкой правитель. Руку Вудвиллу в ходе турнира сломал, собственно, он, так что принять будущий вызов подобало хотя бы из справедливости. – Жаль, что ты не сможешь нас сегодня сопровождать. Ну да ладно, вашего ястребка может запустить и твой брат – разницы особой не вижу. – Ханжески сочувственный вид поднятых бровей второго Вудвилла вызывал улыбку. – И вот еще что. Полагаю, что охота у нас пройдет несколько дальше, чем я изначально задумывал.
Эдуард оглядел участников охоты, что-то подсчитывая.
– Эти молодцы мне здесь, безусловно, понадобятся. Но надо бы еще четыре десятка конных рыцарей… и сотню-другую лучников. Хороших лучников.
– Здесь, в казармах, мастеров не так много, – отозвался сэр Энтони. – Но несколько дюжин я сыщу в Бэйнардз и еще в школе для лучников. – Нетерпеливый жест Эдуарда привел его в движение. – Вот прямо сейчас этим сбором и займусь.
Он затопал прочь, оставляя короля любоваться кречетом, которого тот пересадил с подставки на сгиб руки. Даже через толстые слои кожи чувствовалось, как остры у птицы когти. Ощущение того, что все вокруг растет и зеленеет, пьянило бесшабашной лихостью. Скорее оставить позади этот опостылевший Виндзор, промозглость зимы – и вырваться на волю, с головой уйти в охоту, мчаться в погоне, с легким сердцем карать неугодных… От пьянящей неуемности шла кругом голова, и кречет, очевидно, учуяв это, всхлопнул крыльями и высоким пронзительным кликом призвал к охоте.
К полудню о скором выезде короля знал уже весь Виндзор. Энтони Вудвилл загонял дворецких, заставив их собирать лучников по Лондону и окрестным деревням. Они разъехались на такое отдаление, какое только позволяла решимость, и постепенно к Виндзору потянулись где тройки, где четверки лучников, примыкая к остальным стрелкам. В итоге их скопилось две сотни – с луками и колчанами наготове, с лицами, румяными и оживленными в предвкушении приключений. Сопровождать короля было немалой честью. Сам монарх в это время перешучивался на конюшнях со своими рыцарями и сквайрами. В последний момент перед выездом король Англии что-то передумал и надел более тяжелый нагрудник, а также сменил лошадь на своего огромного жеребца, который в свои шестнадцать был в полном расцвете сил.
Вместе с тем число лучников удвоилось, а охотничья кавалькада все больше принимала вид боевого отряда, к которому подтягивались все, кто так или иначе стремился попасться монарху на глаза и выделиться среди остальных. По меньшей мере сотня человек гарцевала и молодецки осаживала своих лошадей; не меньше лаяло и собак, возбужденных собственным множеством. Всюду слышались перестук копыт, крикотня и смех, а в самом сердце кавалькады находился Эдуард, готовый порвать тенета ожидания.
– Держись, чтоб не упасть! – услышал он знакомый голос.
Король повернул на месте жеребца и увидел, как из толчеи вывернулся на прекрасной кобылице его тесть – вольно распахнутый, в богатом плаще и с копьем на кабана. Графа Риверса Эдуард встретил приязненным смешком. Старик ему нравился, хотя он и встретил его шутливо-укоризненным покачиванием головы.
– Милорд Риверс? Эти парни, если что, на ваш возраст скидку делать не будут. Едва протрубят рога, как молодость возобладает!
– А мне, Ваше Величество, всё нипочем, – отозвался отец Элизабет. – Для меня в радость хотя бы снова выехать, встряхнуться… После такой зимы хоть солнышко на лице ощутить. А если подотстану, то невелика беда: слуги обо мне позаботятся. Так что за меня, парнище, можно не бояться.
Король хохотнул, позабавленный таким панибратством со стороны тестя. Старику было уже шестьдесят четыре. Безжалостность к вину и элю сделала его физиономию красной, а глаза – мутновато-слезливыми. Вместе с тем он был незаменим на попойках, когда рекой лилось хмельное питье вперемешку с небылицами.
При упоминании о слугах Эдуард нахмурился и еще раз оглядел вокруг себя буйное собрание. Первоначальный замысел укрепить охотничью кавалькаду разросся до неузнаваемости. Вместе со слугами, рыцарями и лучниками это была уже небольшая рать числом сотни в четыре человек. Энтони Вудвилл, можно сказать, превзошел себя. Если ждать еще, то глядишь, эта разномастная, радостно-шумливая братия вырастет в размере еще на порядок. Вот она, сила короля во всей своей явственности: народ желает следовать за монархом. Эдуард поднял с опоясывающей грудь кожаной лямки охотничий рог и, приставив его к губам, выдул долгую хрипловатую ноту. К тому моменту, как он перестал дуть, отряд утих, и только собаки продолжали повизгивать и тявкать от возбуждения.
– Меня известили, что окрестности города Йорка взбунтовались! – громогласно сообщил праитель. – Подумать только, ткачи восстали! Они забыли, что обязаны мне самой своей жизнью. Давайте-ка напомним им об их обязанностях. А потому все за мной! На север – и на охоту!
Завывание и лай гончих возвысились до предела, став чем-то несусветным. Загудели рога, и сотни человек, пеших и конных, с гомоном и смехом двинулись вперед, помахав руками провожающим. Все-таки весна пришла.
Ричард Уорик шел через большой зал замка Бэйнардз на берегу Темзы. Последний раз он проходил мимо этого камина в ночь, когда Эдуард в Дворцовом зале провозгласил себя королем. При воспоминании об этом Уорик качнул головой, не чувствуя, впрочем, никакого сожаления. На тот момент дело было, безусловно, правильным – в этом сомнения нет. Если б не сень королевского штандарта, победы в Таутоне ему не видать. При всех своих дарованиях Эдуард не смог бы привлечь под свою корону достаточно людей, особенно при тогдашней нехватке времени. В том был неоценимый вклад и его, графа Уорика.
И что же тому наградой? Бессчетные посягательства на владения его семьи и на ее честь. Правитель словно намеренно использовал корону для совершения беззаконий, причем без мысли о последствиях. Ричард на ходу поджал губы. Да сбудется по делам его! Ладно б еще все это исходило от самого Эдуарда – это еще как-то можно было бы превозмочь. Но чтобы вот так, вторично в жизни, подвергаться черной опале со стороны королевы… Мало ему было одной Маргарет. И вот теперь снова переносить такое!
Герцог Кларенский Джордж вошел в зал, отирая лицо исходящим паром полотенцем: для прихода сюда он был вынужден отвлечься от бритья. На приближение Ричарда Невилла он отреагировал замешательством:
– Милорд Уорик? Вы ищете меня здесь… что-нибудь стряслось? – Тут лицо его побледнело. – Что-то случилось с Изабел? Милорд, она занемогла?!
Граф поклонился, блюдя каноны этикета перед превосходящим титулом.
– Изабел со мной, Джордж. Стоит снаружи и полна жизни.
– Тогда не понимаю, – сказал Кларенс, вытирая шею и отбрасывая полотенце дворецкому, который угодливо его подхватил. – Мне пойти с вами, чтобы ее увидеть? Сэр, вы ввергаете меня в растерянность!
Уорик взглянул на слугу, взглядом намекая, что они здесь не одни, а затем указал на дверь, ведущую на лестницу вверх, к железной крыше замка, откуда можно было следить за звездами. Там, наверху, было тихо и не имелось посторонних ушей, способных затем передать подслушанное королю.
– То, что мне нужно сказать, предназначено одному вам, милорд Кларенс. Соизвольте пройти со мной. Я все объясню, – сказал граф.
Молодой герцог двинулся за ним без колебаний, не выказывая никакой подозрительности, когда они поднимались по железным ступеням и открывали заслон выхода на свежий воздух. Любой, кто увязался бы следом для наушничанья, был бы услышан, а потому Уорик вдохнул свободней, чем за предшествующие дни. Сверху открывался величавый вид на город, где над серебристым разливом реки кружили и пронзительно кричали чайки.
– Ты веришь мне, Джордж? – без обиняков спросил Ричард вставшего рядом молодого человека.
– Безусловно, сэр. Я знаю, что вы поддерживали мое ходатайство к королю. Что стояли за меня и пробовали спорить, и благодарен за это так, что вы даже не представляете. Жаль только, что это ни к чему не привело… Как там Изабел, все ли у нее ладно? Последние месяцы я не осмеливаюсь ей писать. Могу ли я увидеть ее хотя бы в момент вашего отъезда?
– Это зависит от тебя, Джордж, – сказал Уорик со странно играющей улыбкой. – Я пришел, чтобы отвезти тебя к побережью, если ты того пожелаешь. Там ждет корабль – хорошее крепкое суденышко, готовое доставить нас в крепость Кале. Там у меня уже приготовлены подорожные на наш проезд через ворота и далее по Франции.
Кларенс озадаченно накренил голову.
– Я не вполне вас понимаю. Вы хотите, чтобы я поехал… с Изабел?
Граф Уорик глубоко вздохнул. Это и была суть и часть того, что он замышлял на протяжении зимних месяцев.
– Твой брат не сможет расторгнуть брак, если вы уже будете обручены. Если ты обвенчаешься с моей дочерью, то Эдуард воспрепятствовать уже ничем не сможет. Ты ведь его родной брат, и у меня ощущение, что он сердцем разглядит правильность твоего поступка.
Джордж Кларенский неотрывно смотрел перед собой. Ветер высоты трепал ему волосы, занося прядку на глаза, глядевшие вперед с радостным испугом.
– Вы хотите позволить мне жениться на Изабел? Во Франции?
– Милорд Кларенс, это может осуществиться уже сегодня до заката, если только ты вовремя решишься. Я для вас уже все устроил. Вопрос лишь в том, есть ли у тебя желание жениться и готов ли ты рискнуть навлечь на себя гнев брата.
– Жениться, на Изабел? Тысячу и тысячу раз! – задохнулся от истовости молодой человек, так сильно хватая своего будущего тестя за руку, что тот невольно поморщился. – Да, милорд, да! Благодарю вас! Конечно же, я еду во Францию, и – о да, я женюсь на вашей дочери и, клянусь, буду оберегать ее всей своею честью, как щитом!
Герцог туманящимся, несколько шалым взором оглядел скопление лодок на Темзе. Внезапно глаза его приугасли, и он, обернувшись, тихо спросил:
– А как же быть… вам, милорд? Меня-то брат простит, можно не сомневаться. И мою жену он простит. Сам-то он женился разве не по любви? Поначалу, понятно, взбесится, переколотит сколько-нибудь горшков, но потом-то наверняка все взвесит и не станет меня третировать. А вот в отношении вас его гнев…
Джордж Кларенс умолк, понимая, что своими словами подтачивает уверенность самого Уорика.
– Я у него первый лорд и член совета, – с легкой задумчивостью произнес тот. – После Таутона он нарек меня компаньоном, а моя семья поддерживала и Эдуарда, и вашего отца еще с самого начала. Понятное дело, он взъярится – но ведь мы с ним друзья, так что страсти со временем поулягутся.
Говорил Ричард непринужденно, но сам своим словам веры уже не давал. То ли Элизабет Вудвилл капнула в ухо Эдуарду какого-то зелья, то ли в короле взыграл бес предательства и детская своенравность, но было отчетливое ощущение, что вслед за этим отчаянным поступком непременно последует разрыв. На обдумывание всего этого у Уорика ушла не одна темная ночь.
Джордж услышал то, что и хотел услышать, – что со свадьбой можно не откладывать, а со временем все образуется. Молодой герцог порывисто обнял графа, чем привел его в немалое удивление, и метнулся вниз по лестнице с такой скоростью, что так недолго и шею себе свернуть.
Внизу он припустил по залам еще более быстрым галопом, и Уорик за ним не угнался. За внешние ворота замка Бэйнардз Ричард вышел как раз в тот момент, когда Джордж запрыгивал в карету с открытым верхом; там он схватил в охапку плачущую от счастья Изабел Невилл, чем изрядно всполошил кучера, двоих стражников и стайку зевак.
Сам Уорик вспыхнул от смущения и на подходе громко кашлянул, заставив парочку спешно расцепиться с виноватым видом, за которым скрывалась безошибочная страсть.
Забравшись в карету, граф Ричард Уорик намеренно сел посередке, деревянно уставившись перед собой, в то время как молодые норовили смотреть друг на друга за его спиной. Глаза у обоих сияли смехом и счастьем.
– Гони! – скомандовал Уорик, надергивая всем на ноги меховую полсть.
Кучер взмахнул бичом над парой упряжных лошадей, и те резвой рысцой зацокали по грязным улицам. Было видно, как люд на обочинах останавливается и удивленно, указывая пальцами, смотрит на странное зрелище – кареты в Лондоне были совсем еще внове. Однако новость вряд ли могла пронестись по городу с той же скоростью, с какой ехали они. К тому времени, как кто-то о чем-либо догадается, венчание уже состоится, и брат короля станет для Невиллов зятем.
Они пронеслись на огромной скорости через Лондонский мост, над которым еще несколько лет назад торчала голова Джека Кэда. Уорик невольно вздрогнул, завидев железные острия – вспомнились темные дни и участь собственного отца. Возможно, он чересчур уж рьяно стремился к недосягаемому, но теперь спорить об этом поздно. Ричард туго сжал кулак, невидимый под меховой полстью. Безответное страдание было слишком уж длительным. Святые и те едва терпели бы так долго, как он. Но терпение это подошло к концу. Литье отлилось в форму, план начал осуществляться. Теперь уже ни королю Эдуарду, ни Элизабет Вудвилл его не остановить. Протянув руку, Уорик на удачу коснулся деревянного бока кареты, свернувшей на древнюю дорогу к южному побережью, до которого отсюда оставалось не более шестидесяти миль. На их пути солнце все еще лишь всходило над столицей.
29
Погода держалась устойчивая, без дождя и с умеренным солнцем – в самый раз для соколиной охоты. И, что не менее приятно, кречет короля Эдуарда напрочь затмил вудвиллского ястреба. Сэр Джон Вудвилл управлялся со своей птицей весьма неплохо, однако изъян крылся в природе, а не в опытности. Ястребу оставалось лишь гневно клекотать, но он был не в силах угнаться за своим соперником – это его чувство было таким же отчетливым, как и в людях. Кречет же как будто упивался показом своего превосходства: он закладывал стремительные виражи и на безумной скорости нырял прямо перед лицом у Вудвилла, так что ястреб заполошно отлетал на волне воздуха, вздымаемой крыльями летучего удальца.
Добычи хватало обоим – ее выгоняли из укрытий гончие, так что зайцы и куропатки стремглав неслись или вспархивали из травы, вызывая крики у слуг и сквайров: «Вон он, вон она, туда пошла!» Лучники состязались, кто ловчее подстрелит птицу на лету, а то и юркую форелину в воде (тут уж со стороны скептиков делались ставки серебром). Вечера знаменовались общим ужином из добытого на дню, и у костровых ям и вертелов усердствовали слуги. Мазилам приходилось голодать, пока их из жалости не усаживали с собой друзья. Хорошо, что лошади везли на себе груз, состоящий в основном из мехов и кувшинов с вином. Вечерами отказа в питье не было, и под общий гам люди соревновались меж собой в том, кто сумеет привлечь внимание и потешить молодого короля.
У самого Эдуарда настроение было благостное. Честно говоря, добычу не мешало бы заполучить и повидней, но волков или оленей близ дороги не водилось. Зверье здесь было привычно к звукам и запаху человека, а потому знало, когда надо уносить ноги и бежать не переставая. Совсем не то что вольготная охота в чащобах и на пустошах Уэльса, где зверь с человеком малознаком и потому становится более легкой добычей.
На север двигались без спешки – отведать королевского правосудия повстанцы-ткачи еще успеют. Эдуард со своей свитой наслаждался гостеприимством и пирами, которыми всю его кавалькаду ублажали во многих манорах и торговых городках. Бывали дни, когда похмелье висело такое, что король и его окружение со стоном одолевали от силы пяток миль. В дороге на этой почве захворал граф Риверс: его двое суток кряду мучил безудержный понос, и Эдуард уже подумывал оставить старика позади или заменить ему лошадь, что ли. Припоминание о страдальческой физиономии сидящего на корточках тестя вызывало безудержный смех. Старик, в свою очередь, поглядывал с подозрением: над чем это рыцари так хихикают и прыскают в кулак?
Наконец впереди показались стены города Йорка и изгиб реки Уз. При виде этих мест монарх улыбаться перестал. Слишком уж много мрачных воспоминаний связано с этим местом, которое назвать домом даже язык не поворачивается. А самое худшее – это открытые с юга Миклгейтские ворота, будь они прокляты! Убрать бы к черту эти две башни и кусок стены, или хотя бы перестроить так, чтобы они своим видом не напоминали себя прежних. А то смотришь, и всякий раз на душе тошно.
Устремленный вперед взор Эдуарда разглядел линию, темнеющую на горизонте вокруг города: еще несколько минут назад ее там не было. Правитель подался вперед, прищурившись и прикрыв ладонью глаза от солнца. Разведчиков вперед кавалькады он не посылал. Что-то засосало повыше живота – ощущение, которое он прогнал за счет природной воинственности. Это еще что: бояться повстанцев? Ну уж нет!
– Сэр Джон! – не сводя глаз с горизонта, позвал король. – Скачите вперед и разведайте, что там такое. Кто эти люди?
Младший брат его жены дал шпоры коню, и тот, привстав на дыбы, метнулся галопом – прекрасная демонстрация удали от человека, страдающего от нерасторопности своего ястреба. Проводив всадника взглядом, Эдуард в первый раз оглядел своих людей как возможную рать, а не какой-то там охотничий выезд. Увиденное не радовало: совсем не те дисциплинированные ряды, что стояли под Таутоном. Все рыцари и сквайры при оружии, но все равно публика слишком разношерстная, да еще и вопрос, у всех ли за плечами военный опыт? Хорошо, что хоть лучники есть: какая-никакая, а сила!
– И то ладно, – буркнул монарх и, свистком подозвав капитана, дал ему ворох распоряжений насчет того, чтобы создать хотя бы видимость боевого порядка из своей расхристанной вольницы.
Через какое-то время прискакал Джон Вудвилл, который с интересом оглядел четкие ряды рыцарей, с лучниками по флангам и королем по центру. При всех «за» и «против» капитан из Эдуарда получался превосходный, в этом сомнения нет.
Попытка сэра Джона спешиться перед правителем была прервана вскинутой ладонью.
– Сиди, не слезай! – раздраженно бросил Эдуард. – Говори, что ты видел?
Теперь виделось уже ясно: темная линия вокруг города состоит из отдаленных людских фигур. На повстанческое отребье они не походили – никакими ткачами здесь, похоже, и не пахло.
– Тысячи две или три, Ваше Величество, – доложил Джон. – С сотню конных и сотен восемь лучников. И идут сюда, потому как разглядели нас.
– Чьи знамена? Кто ими верховодит?
– Знамен я не видел, но построены, как солдаты. Возможно, ланкастерские прихвостни.
– Что? Не мели ерунды, их не осталось!
Сердце правителя замерло от догадки: восстал и поднял оружие граф Перси, им же, Эдуардом, поднятый из праха. От самой этой мысли стало тошно, едва представилось, какими глазами посмотрел бы сейчас Уорик, ратовавший против того назначения.
– Кто бы их ни вел, сир, числом они несравненно превосходят нас, – подъезжая сбоку, встрял в разговор граф Риверс.
Отец и сын Вудвиллы напряженно переглянулись. Оба видели, как молодой гигант-король, озирая горизонт, нервно постукивает по рукояти своего меча. Если и есть во всей Англии человек, способный обратить ловушку в победу, так это именно Эдуард, но их жизни – и отца, и сына – могли сейчас быть брошены на осуществление этого замысла.
– Помнится, Ваше Величество, на ланкастерские орды бесстрашно выходил еще ваш отец, – вкрадчиво заговорил Риверс. – У вас есть армии, чтобы покончить с этим безобразием.
– Армии со мной сейчас как раз нет, но есть две сотни лучников, – ответил монарх. – Я видел, на что они способны. Те, что идут на нас, должно быть, не более чем подставные с дубьем, перетянутым бечевой. Думают нас напугать. Мои две сотни могли бы разорвать их в клочья за наглость и коварство.
– Не сомневаюсь, Ваше Величество. Или же это заговор с целью убить вас и снова посадить на трон Ланкастеров. При Таутоне, сир, вы одержали верх, но там с вами была армия. А здесь… Заклинаю, Ваше Величество…
Эдуард искоса взглянул на своего тестя, после чего еще раз оглядел тех, кого привел с собой на север. Охотники из них вполне сносные, но рать все-таки никудышная. Вон и страх на лицах при виде идущих вширь рядов…
– Ладно, Риверс, так и быть. Сердце, понятно, кровью обливается, но благоразумие я ставлю выше поспешности и этих ублюдков покараю, как только представится возможность, – решил правитель. – Ударом на удар. Отходим к югу, джентльмены! Скорым шагом, и не растягиваться!
Было ясно без всяких разъяснений, что до сил, необходимых для ответа на угрозу, отсюда еще идти да идти, а еще что охотники сами превратились теперь в добычу. Дальний звук рогов за спиной заставил всех вздрогнуть, бросая в озноб.
Весна пришла во Францию, заполнив просторы полей молодой нарядной зеленью. Бумаги Уорика представляли собой старые подорожные с вытертыми старыми и вписанными новыми датами. Взошедший на судно начальник порта, а вслед за ним и начальник крепости на свитки и печати едва взглянули. Оба помнили Уорика с Кларенсом по предыдущему визиту и к тому же явно смущались видом молодой красивой женщины, лучащейся счастьем.
С собой Уорик взял всего лишь кучера и двоих телохранителей, внешней солидности предпочитая скорость. У заинтригованного королевского капитана гости разжились лошадьми, пообещав вернуть их назавтра утром. Английские офицеры, все как один, смекнули, что на глазах у них разыгрывается некая романтическая история, но все вопросы оставили при себе.
Ехать далеко не пришлось: всего в нескольких милях оттуда по дороге из Кале находилась деревушка Ардр. Здесь Уорика приветствовал седовласый сельский священник, которому на беглом французском было объяснено, что именно от него требуется. Священник одарил всех улыбкой, в явном восторге от того, что столь видные особы избрали для своих нужд именно его скромный храм (к своей просьбе Ричард, однако, присовокупил мешочек серебряных монет).
Что же до Джорджа Кларенского, то он лишь стоял, тихо и счастливо ожидая обряда венчания, и держал руку Изабел, не в силах поверить, что то, к чему они так долго и непросто шли, происходит именно в эту минуту и непосредственно здесь. Люди Уорика, как могли, огладили себе волосы и отряхнули одежду, сбрызнутую водой из колодца. Им предстояло стать свидетелями таинства, и их распирало от гордости. Ричард чутко поднял руку: снаружи послышался перестук конских копыт. Дочь тревожно поглядела на отца, но тот лишь подмигнул ей. От побережья никто их, разумеется, преследовать не мог. Просто был еще один человек, который, не исключено, мог подъехать сюда по его приватной просьбе.
– Изабел, Джордж, если можно, повремените минутку, – бросил граф молодым через плечо, направляясь по нефу к деревянным дверям.
Он еще шагал, когда двери в храм отворились и внутрь вошли двое ратников в доспехах, с мечами наготове. А за ними в церковь ступил король Франции Людовик, без головного убора и в одеянии настолько неброском, что даже, признаться, удивительно.
– Ваше Величество, вы оказываете мне великую честь, – произнес в поклоне Ричард.
Людовик в ответ улыбнулся, оглядывая остолбеневшего священника и молодых, ожидающих скрепления брачными узами.
– О, похоже, я не опоздал, – бодро произнес он. – Так вот какое место вы облюбовали? Наш маленький Ардр? Прошу вас, продолжайте. Я говорил мессиру Уорику, что, по возможности, наведаюсь. В самом деле, почему бы нет? Женитьба во Франции – что может быть пикантней, не правда ли?
Король благосклонно кивнул на поклоны людей графа Уорика и самого священника, который рассеянно отирал лоб и, похоже, позабыл о готовящемся обряде.
Под прощальный свет уходящего солнца священник раскатисто возглашал на латыни слова обетований, которые Ричард повторял на английском и французском, после чего это делали новобрачные. В маленькой, мертвенно-чистой церкви было тихо, а день выдался теплый, и вообще весна – самое подходящее время для любви и начала новой жизни. Под сводами зиждился дух умиротворенности, который ощущал и король Франции со своими телохранителями. Французы широко улыбались и с огоньком в глазах наблюдали, как жених с невестой, рука в руке, клянутся в вечной верности друг другу. Под сводами храма Уорик первым поздравил новобрачных, и вся небольшая группа сошлась скрепить обряд согласно христианским традициям.
– Мессир Кларенс, у меня для вас есть свадебный подарок, – объявил Людовик с вздымающейся от гордости грудью. – Тот самый обещанный мною доспех, исполненный парижским мастером Огюстом. Он сказал, что эта работа – самая лучшая на его веку, а для вас доспех сделан по меркам, но с учетом роста плеч и груди, так что другой вам вряд ли и понадобится.
Джордж Кларенс был ошеломлен – своей невестой, церемонией, да еще и присутствием во всем этом небывалом событии французского короля. Людовик рассмеялся, когда священник подал ему для отирания лба грубую холстину, но принял ее, а к выходу из храма направился вслед за всеми.
Ричард пристроился рядом с правителем Франции в нескольких шагах позади новобрачных, и они переглянулись с улыбками искушенных.
– Ваша дочь прелестна в своей изысканности, – заметил король. – Смею предположить, что это у нее от матери.
Уорик ответил с улыбкой:
– Иного, Ваше Величество, и быть не может. Благодарю вас за то, что вы все засвидетельствовали лично. Сам обряд достаточно прост, но они, я уверен, будут помнить о нем до конца своих дней.
– Ведь мы друзья, не так ли? – почему-то со вздохом спросил король Людовик. – Думается, мы оба это понимаем. Мир здесь ни при чем – человек всегда будет драться и проливать кровь. Мои вассалы ропщут и грызутся даже при моих богоданных законах. Честь – и та, увы, становится недолговечна. Но любовь… Ах, Ричард! Без любви какой может быть смысл вообще во всем?
– Лучше не мог бы высказать никто, Ваше Величество, – чинно склонил голову Уорик. – То, что вы сегодня здесь, – для меня великая честь. Я этого не забуду.
– Хотелось бы верить, мессир, – улыбнулся монарх, подныривая под низкую притолоку.
Снаружи стояла Изабел, с улыбкой счастливой усталости глядя, как Джордж Кларенс восторженно размахивает вынутым из ножен дареным мечом. На фоне гаснущего солнца клинок переливчато вспыхивал, поигрывая тонким орнаментом. Остальной подарок короля Людовика лежал в седельных сумах, навьюченных на двух мулов.
– Уже смеркается, – поглядев на небо, сказал король. – Вы думаете скакать в вашу крепость в Кале, мессир? Суетливыми воробушками?
Взгляд его еще раз деликатно прошелся по фигуре Изабел и по ее темным, до пояса волосам с серебряной брошью.
Уорик вскользь поглядел на монарха, уже не первый раз прикидывая, понимает ли тот всю подоплеку происходящего. Об этом не говорится вслух, но было важно, чтобы молодая пара довела свое брачное дело, так сказать, до логического завершения. Сам Ричард собирался заночевать в таверне близ Кале, свою комнату в крепости предоставив молодоженам. После этого уже никто, даже король, не сможет аннулировать их брачный союз.
– До места всего несколько миль, Ваше Величество, – ответил граф. – Хотя день, конечно же, выдался очень, очень долгим. Эту ночь мы, смею надеяться, проведем в комфорте. Подумать только, еще сегодня утром я был в Лондоне! Воистину мир разгоняется до безумных скоростей.
– Что ж, мессир, в таком случае, честь имею. Желаю вам всем удачи. Несомненно, мы встретимся снова, и несомненно, как друзья, – пообещал Людовик.
Он учтиво дождался, когда гости сядут на лошадей и тронутся в путь. В церковном саду король простоял до тех пор, пока конные силуэты не истаяли в синем сумраке. Пока еще неизвестно, ждет их удача или нет, но ему себя упрекать не в чем. Он заложил в фундамент прочные камни, пока еще незримые, но они определенно там есть. Король тихо вздохнул. Девица и в самом деле хороша – и так влюблена, что смотрит во все глаза и видит рядом лишь своего молодого супруга.
– О, прелесть юности! – пробормотал под нос Людовик. – Когда жизнь видится такой простой…
– Ваше Величество? – угодливо подал голос один из его спутников, хорошо знающий привычку монарха вести диалог с самим собой.
– Ничего, Ален, – отозвался тот. – Веди меня в пристанище. Туда, где тепло и ждет доброе красное вино.
Эдуард ехал без остановки, хотя плывущий по небу месяц был не более чем узким серпиком, и оттого плохо различались камни на дороге. Сзади была не слышна, а скорее, осязаема грозная поступь войска, становящаяся ближе с каждой милей, с каждым упруго звенящим шагом. Знамен по-прежнему не было видно (да хоть бы и были – кто их разглядит впотьмах?). Король покривил лицом, предпочитая мыслям вслух молчание. Не важно, кто там идет по пятам, – важно то, что они дерзнули атаковать королевский отряд и что их так много, что и в самом деле есть опасность пленения. Между тем его рыцари не могут скакать сотню миль без остановки. Это невозможно ни для коней, ни для всадников. Когда вдали показался Йорк, они уже двигались весь день, и Эдуард изначально намеревался отдохнуть в его стенах. Но вместо этого он был вынужден повернуть и отдаляться, и теперь кони уже тяжко вели боками, а люди выбивались из сил. А сзади шли свежие ряды конных и пеших, наддавая в темпе и сужая зазор, растягивались в поперечнике на целую милю – численность, приводящая в оторопь. Какие, к чертям, ткачи! Это же явный вооруженный мятеж против королевской власти, истинные враги в поле!
Когда звезды на черно-синем небе начали смещаться, люди стали упрашивать Эдуарда, чтобы дальше он ехал один. Может, оно и имело бы смысл, если б под ним была свежая лошадь, но могучий жеребец уже ник головой. Надежда из вина перебродила в уксус. Идущую позади армию не устраивало просто выпроводить пришельцев на юг. Все заметней скрадывая расстояние, она настойчиво шла на сближение. Уже отчетливо различались темные плотные ряды, покрывающие своим наплывом естественный изгиб окрестных долов. Счет неприятеля шел на тысячи. В одном месте Лондонская дорога делала поворот на запад, проходя мимо мест, где случилась битва под Таутоном. Те, кто ее помнил, крестились и нашептывали молитвы по убиенным. На ночлег здесь никто не останавливался: боязно, при той кровище, что впиталась в эту землю, да еще столько призраков неприкаянно бродит по округе…
Эдуарда подстегивала одна лишь мысль о пленении в подобном месте. Своих людей он призвал сплотиться и ждать рассвета, не переставая при этом яростно прикидывать, куда можно рвануть и к кому вовремя доскакать за помощью.
С первым светом утра монархом овладела мрачная покорность своей участи. Его свита не составляла и четверти от числа идущих по следу, к тому же люди и кони были вконец измотаны и утратили стойкость. В отсветах зари лучники брели шаткими бледными тенями, и едва Эдуард натянул поводья, они тут же остановились.
Король развернул коня к дороге, в сторону наступающих. Рыцари резкими командами рассредоточили лучников по флангам, на случай если начнется бой. Даже две сотни могли нанести неприятелю нешуточный урон, хотя встречный дождь из стрел не оставил бы конным никаких шансов. Поначалу свет был еще слишком мутен и слаб, чтобы различить что-либо помимо рядов, растянувшихся по ту сторону в ответ на маневр. Эдуард раздраженно встряхнул головой: эти дерзецы грозили самому королю Англии! Хотя ярись не ярись, а расклад сил явно в их пользу. К тому же теперь верх брало и любопытство: не так уж много врагов отважилось бы загонять короля в ловушку подобным образом. Разумеется, присутствовал и страх: так или иначе вспоминалась судьба отца. Эту мысль правитель с усилием отогнал, решив выказывать врагу одно лишь презрение.
По дороге приближалась небольшая группа всадников в доспехах, с герольдом впереди – значит, едут все-таки с миром. Эдуард повернулся к своим.
– Опустите мечи, – сказал он, взмахнув кольчужной перчаткой. – Против такого числа вам не выстоять, да и я не допущу, чтобы вы вот так понапрасну потратили свои жизни.
Чувствовалось, как по его боевому порядку пронеслось облегчение. Его четыре сотни противостояли тысячам, да к тому же зевали от усталости и были слабы от голода. Что толку, если молодой король велит им биться до последнего? Полягут все, да и дело с концом.
– Сдайся под мою опеку, Эдуард. Ручаюсь честью: обращение с тобой будет достойное.
Голос исходил от одного из всадников по центру, и монарх, прищурившись, вгляделся в сумрак. В белесом предутреннем свете глаза его слегка расширились, когда он различил черты архиепископа Йоркского Джорджа Невилла. В латах вместо ризы тот выглядел таким же дюжим, как любой воин.
– Значит, измена? – проговорил Эдуард, все еще пытаясь понять, что происходит. Рядом с архиепископом он увидел и Джона Невилла (маркиза Монтегю, до которого он его урезал). Смятение монарха рассеялось, и он утвердительно кивнул своим мыслям.
Видя смиренность короля перед своей участью, архиепископ ухмыльнулся и подвел свою лошадь ближе. К изумлению и даже к замешательству Эдуарда, Джордж Невилл вытянул в его сторону меч и, бестрепетно держа клинок, произнес:
– Сдавайтесь, Ваше Величество. Молвите слово, или я отдам вас моему брату, и он лишит вас головы. Так же, как вы лишили его титула.
Король выпучился на него немигающими глазами.
– Вот как, – выдавил он. – Значит, Невиллы обернулись против меня…
Несмотря на плечистость, истинным воином Джордж Невилл не был. Эдуарда ожгло желание рубануть сейчас мечом по горизонтали и начать исступленно пластать всех и вся вокруг. Но это обернется неминуемой гибелью. А потому король, посидев со сжатыми кулаками, снял с себя перевязь и проводил взглядом свой меч, отданный кому-то из напавших на него людей. Без оружия он вдруг ощутил себя слабее, словно урезанный.
– Значит, и Уорик тоже? – спросил он неожиданно. – Из-за замужества дочери?
– Вы сами дали нам повод, Ваше Величество, – ответил архиепископ. – Молвите слово. Спрашиваю в последний раз.
– Будь по-вашему. Сдаюсь, – надменно бросил монарх.
Видя облегчение на лицах кое-кого из этих людей, он принялся злословить:
– А какая печать храбрости – прятать свои знамена! Не оттого ли, что вам известно, что я не прощаю своих врагов? Понимаю ваш страх, парни. Будь я на вашем месте, я бы тоже его чувствовал, причем самым жестоким образом.
Он с издевкой наблюдал, как его обступают лучники, натягивая тетивы в готовности выстрелить при первом же резком движении.
– Ваше Величество, – обратился к нему архиепископ. – Я вынужден связать вам руки. Не хочу, чтобы у вас возник соблазн бежать. Все это для вашей же пользы, во избежание вреда.
Эдуард яростно засопел при приближении незнакомого рыцаря с бечевой, которой тот стал обвязывать ему запястья. То, как этот негодяй отвел глаза, вызывало мстительное удовлетворение. Король буквально ожег его взором, сулящим неминуемую месть.
– Ну вот, Ваше Величество. Впереди у вас долгий путь к приготовленному для вас месту. Насчет ваших людей не журитесь. Они теперь не ваша забота, а мой брат Джон их для начала хорошенько просеет, – сообщил Джордж.
Эдуард встретился взглядом со своим тестем. Старик грустно пожал плечами, всем своим видом показывая: ничего не поделаешь. Монарх, стиснув зубы, позволил взять под уздцы своего коня. Путь лежал к югу, и вместе с королем туда отправились примерно шесть десятков всадников. Его людей непроницаемым кольцом окружило скопище неприятелей. Через силу отведя глаза, Эдуард принялся размышлять о собственной участи.
– Так твоему брату Уорику об этом известно? – еще раз спросил он Джорджа. – Он тоже часть этого заговора с изменой?
Читать бесплатно другие книги:
