Король художников – художник королей Алехина Тамара

Чимабуэ (настоящее имя – Ченни ди Пепо) (около 1240 г. – около 1302 г.) – флорентийский живописец. Одним из первых стал он создавать изображения жизнеподобные.

Джотто ди Бондоне (1267–1337 гг.) – ученик и помощник Чимабуэ. Джотто называют предтечей итальянского Возрождения.

Капелла Скровеньи в Падуе. Интерьер. Вид на алтарь. Цикл фресок Джотто ди Бондоне

Ченни ди Пеппо с замирающим сердцем вошел в храм Святого Иоанна Крестителя: здесь работали византийские мастера. Из кусочков разноцветного стекла создавали они картины величественные – сцены из жизни Иоанна Предтечи.

«Явился Иоанн, крестя в пустыне… И проповедовал, говоря: идет за мною сильнейший меня…», – вспомнил Ченни строки из Евангелия. Он присел на деревянную перекладину лесов, открыл тетрадку, которую всегда носил с собой, и стал рисовать. Да так увлекся, что не заметил, как в храм вошел его отец.

– Вот ты где! – закричал синьор ди Пеппо. – Немедленно возвращайся в класс!

– Не пойду! – заупрямился мальчик.

Услышав шум, один из мастеров, по прозвищу Аполлоний – грек, прервал свою работу, спустился с лесов и подошел к спорящим.

– Простите, синьор ди Пеппо, что вмешиваюсь, – произнес он, – но ваш сын приходит сюда каждый день.

– Убегает из школы!

– Похоже, это не простое любопытство, – предположил художник.

– Вместо того, чтобы слушать учителя, все время малюет в этой тетрадке!

– Позволишь мне взглянуть, Ченни? – спросил Аполлоний.

Мальчик протянул ему тетрадь.

– Это кто? – спросил художник.

– Брат Бонавентура из Санта Кроче, – ответил Ченни.

– Его учитель, – уточнил синьор ди Пеппо.

– А почему на руках у него птицы?

– Он рассказывал тогда о чудесах Святого Франциска, «Как в одно весеннее утро недалеко от Каннары святой Франциск и его спутник увидали множество птиц, которые весело щебетали на цветущих ветвях. Таинственная сила приблизила к ним Франциска, и тотчас птицы взлетели кругом него и уселись ему на плечи, на голову и на руки. Изумленному спутнику Франциска показалось, что перед ним не явь, а сон. А Франциск велел своим певчим друзьям умолкнуть, после чего начал проповедь, увещевая птиц всегда восхвалять Господа, питающего и одевающего их с неизреченной любовью. Под конец он осенил их крестным знамением и отпустил летать и петь.» Так рассказывал брат Бонавентура, а я слушал и рисовал его, будто это он Франциск, – пояснил Ченни.

– И он не рассердился, когда увидел твой рисунок? – спросил Аполлоний.

– Нет, он сказал, что у меня талант и посоветовал прийти к вам!

– Твой наставник прав, – согласился Аполлоний.

– Вздор! – возмутился синьор ди Пеппо, – все это вздор, он должен выучиться и стать нотариусом, как и я!

– Создавать образы Спасителя и святых – занятие богоугодное! – возразил грек.

– Евангелист Лука был художником! – подхватил Ченни.

– Ну, не знаю, – растерянно произнес мессер де Пеппо, – не знаю что и делать!

– Пусть Ченни идет ко мне в ученики! – предложил Аполлоний.

– По мне, куда благороднее составлять договоры и жить в красивом доме, а не лазить по стенам в перепачканной одежде, – проворчал синьор ди Пеппо.

– А по мне, так нет на свете ничего лучшего! – воскликнул сын.

– Вижу, тебя не переупрямить! Хочешь быть мастеровым, пожалуйста, только после не жалуйся и помощи от меня не жди!

– Никогда, отец, вы не услышите от меня слов упрека!

– Приходи завтра утром в нашу мастерскую, – сказал Аполлоний.

– Вы научите меня делать мозаику?

– Для начала научишься копировать образцы! – уточнил грек.

На следующий день Ченни пришел в мастерскую, в руках он держал заветную тетрадь.

Однако Аполлоний посоветовал ему избавиться от нее:

– Все, что ты рисовал до сих пор с натуры, тебе не пригодится, – пояснил он.

– Почему же?

– Потому что икона – священный образ, и создается по строгим правилам – канонам.

– А тот, кто создал самый первый образ, тоже придерживался правил? – уточнил мальчик.

– Первый образ был нерукотворным!

– Как же это может быть? – удивился Ченни.

– Может!

– Расскажи, Антоний! Расскажи!

– Ладно, – согласился мастер, – слушай!

Было это давным-давно, при жизни Спасителя нашего. В далеком городе Эдессе заболел проказой царь Авгарь. Предчувствуя мучительную смерть, отправил он своего слугу Ханнана к Иисусу за помощью. Ханнан застал Спасителя окруженным густой толпой и никак не мог пробиться к нему. Он, было, совсем отчаялся и подумал, что придется возвращаться к царю с пустыми руками. Но как только мысль эта пришла ему в голову, Спаситель, которому открыты были все помыслы людей, попросил умыться. Тут же подали ему воды и белый плат – убрус. Иисус умылся, взял убрус, прикоснулся им к своему лицу, а потом передал его Ханнану и сказал:

– Отвези это своему царю!

Когда изумленный Ханнан развернул плат, то увидел, что на нем отпечатался лик Христа! Привез он этот плат царю Авгарю, и тот исцелился им от недуга. Исцелившись, уверовал в Спасителя и принял христианство.

– Значит, тот убрус и есть Спас Нерукотворный?

– Так!

– А брат Бонавентура рассказывал, что в римских катакомбах есть древние изображения Христа, – не унимался любознательный Ченни.

– В образе юного пастыря, – подтвердил Аполлоний, – это по речению Иисуса: «Я есмь Пастырь добрый, Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец!»

– Отчего же ты говоришь, что мне не нужно рисовать с натуры? – удивился Ченни. – Как же я смогу изобразить пастуха и овец, если не буду тренировать руку и глаз?

– Так писали только в первые века христианства, примерно до восьмого века!

– А что же случилось потом?

– А вот что: иконоборцы уничтожили все святые образы в храмах и в монастырях Византии.

– Как же это?

– А так: иконы сжигали на кострах, а фреску и мозаику сбивали со стен, и длилось это почти сто лет.

– Почему же? – недоумевал Ченни.

– Это долгая история, – уклончиво ответил Аполлоний, – однако именно для того, чтобы это не повторилось, и были созданы строгие правила – каноны и эти прориси.

– Какие же?

– Самое главное: никакого жизнеподобия! В иконе все условно и все имеет символическое значение.

– Значит, мне придется рисовать по этим образцам? – спросил Ченни.

– По этим прорисям.

– Ну, это нетрудно!

– Больше от тебя и не потребуется! – пояснил Аполлоний.

– Хорошо, – согласился мальчик, однако тетрадку свою выбрасывать не стал.

Шли годы, Ченни, которого за упрямство прозвали Чимабуэ (быкоголовый), овладел ремеслом и писал в византийской манере и даже успел прославиться во Флоренции своими работами. И вскоре настоятель храма Санта Кроче заказал ему образ Франциска со сценами из Жития Святого.

Чимабуэ с радостью согласился, но долго не мог приступить к выполнению заказа: ведь никаких образцов еще не было, а написать Святого с натуры он не решался. Настоятель, видя, что дело не продвигается, пригрозил, что отдаст заказ знаменитому художнику Маргаритоне из Ареццо!

И тогда Чимабуэ, недолго думая, сам отправился к Маргаритоне.

Однако знаменитый мастер встретил юношу враждебно:

– Зачем ты пришел? – спросил он.

– Я художник из Флоренции, учился у греческих мастеров, помогал им украшать Баптистерий!

– Мне помощники не нужны!

– Позвольте хотя бы взглянуть на ваши работы! – взмолился Ченни.

– Ладно, смотри и уходи! – согласился Маргаритоне.

Ченни с любопытством стал разглядывать незавершенные работы, которые находились в мастерской. Они совсем не похожи были на византийские образы.

– Странная манера, – подумал Ченни, а вслух произнес, – будто написано детской рукой.

– Сказано в Евангелии: «Будьте как дети!» – отозвался Маргаритоне.

– Но ведь вы сами учились у кого-то?

– У одного египтянина-копта.

– Кто такие копты?

– Коптами называют египетских христиан и коптская икона самая древняя!

– Разве не византийская?

– Коптская! – отрезал хозяин.

– А я и не знал, – произнес Ченни.

Он остановился перед иконой, на которой была изображена Богородица, и пока он смотрел, его не покидало ощущение, что из темного дальнего угла кто-то наблюдает за ним – он подошел ближе, и увидел образ Святого Франциска Ассизского, в одежде нищенствующего монаха. А внизу – имя художника – Маргаритоне.

– Вы подписали ее? – удивился Чимабуэ.

– Никогда не дерзнул бы я сам подписать икону.

– Значит, кто-то велел вам это сделать?

– Сам Святой Франциск и велел, – ответил Маргаритоне.

– Как? – удивился Ченни.

– Ты ведь знаешь, что Ассизский беднячок особо почитаем у нас в Ареццо?

– Я читал Житие, – кивнул Ченни, – при своей земной жизни он изгнал демонов из вашего города.

– У бога нет мертвых, и святой Франциск продолжает помогать тем, кто верит в него! – произнес Маргаритоне.

– Я верю в это, – искренне ответил Ченни. – В Житии описан случай, как уже после своей смерти Франциск явился одному раненому человеку и помог ему исцелиться.

– Ну, тогда и мой рассказ не покажется тебе странным, – сказал Маргаритоне. – Так вот, год назад я сильно захворал и совсем не мог работать. Видя, что дела мои плохи, стал я горячо молиться Святому, прося об исцелении. И вот на третью ночь в проеме окна увидел я икону, ту что сейчас перед тобой, и мое имя было там, потом я услышал голос: «Ты уже исцелен, Маргаритоне, по вере своей! А когда проснешься, напиши этот образ!»

Так исполнилась воля Франциска, но не моя!

Выслушав художника, Чимабуэ достал из дорожной сумки старую тетрадь.

– Хочешь сделать копию? – улыбнулся хозяин.

– Нет, – ответил юноша и пояснил, – мой Франциск – другой, я нарисовал его с брата Бонавентуры.

– Ты нарисовал Франциска с живого человека? – возмутился Маргаритоне.

– Да, и получилось очень похоже!

– Гордишься тем, что умеешь передавать сходство?! – возмутился мастер. А знаешь ли ты, почему иконоборцы уничтожили все старые иконы в Византии?

– Нет!

– Да как раз потому, что некоторым людям напоминали они языческие портреты на деревянных досках!

– Что за портреты?

– В Древней Греции, а потом и в Древнем Риме их писали яркими восковыми красками! И портреты те напоминали отражения в зеркалах!

– Так умели и в старину?! – воскликнул Чимабуэ, – Это правда?

– Я их сам видел, – ответил Маргаритоне, – в Египте, иногда их находят, они очень хорошо сохранились.

– Вот оно что, – задумчиво произнес Чимабуэ, – вот почему мастер Аполлоний не сказал мне причины.

– Оттого и не сказал, чтобы ты не заносился в мыслях слишком далеко, потому что икона – не портрет, а святой, бестелесный образ!

– Но разве нельзя их хоть немного оживить, сохранив при этом святость!

– Ты богохульствуешь! И я не желаю тебя больше видеть! Отправляйся подобру-поздорову отсюда, пока я не намял тебе бока! – закричал Маргаритоне, потрясая кулаками.

Юноша не стал дожидаться исполнения угрозы и выскочил на улицу.

Однако встреча и разговор с Маргаритоне лишь убедили его в правильности избранного пути.

Когда Чимабуэ вернулся во Флоренцию, он написал Франциска, похожего на брата Бонавентуру, а вокруг – двадцать историй из Жития в клеймах. Настоятель храма Санта Кроче был очень доволен. Эта работа принесла Чимабуэ славу лучшего художника Флоренции.

И вскоре один богатый купец заказал ему для своей часовни Образ Богородицы с ангелами, пообещав щедро расплатиться. А кроме того предложил художнику вместе с семьей поселиться на его загородной вилле. Время было чудесное, деревья цвели и благоухали и Чимабуэ работал не в мастерской, а в саду, крестник его – Пьетро – помогал ему.

Это была самая счастливая пора жизни Чимабуэ, его супруга, донна Лена недавно родила ему сына, которого нарекли Иоанном – и радость переполняла художника.

Чимабуэ уже прописал фон и начал писать Богородицу с младенцем (по византийскому образцу), при этом он все время улыбался.

– Знаете, учитель, – сказал как-то Пьетро, – я никогда прежде не видел вас таким веселым! Раньше вы очень много работали, всегда торопили меня: «Пошевеливайся, пошевеливайся, Пьетро!». А сейчас как будто и не спешите вовсе, хотя заказов-то у нас стало еще больше!

– Только сейчас я понял, мальчик, что такое настоящее счастье! Ведь у нас так долго не было детей! – пояснил Чимабуэ.

В эту минуту в сад вышла донна Лена с младенцем на руках.

– Мы не помешаем, Ченни? – спросила она.

– Разве вы можете мне помешать, – улыбнулся Чимабуэ, – присядь-ка здесь в тени, – художник бережно усадил молодую мать в кресло под цветущей яблоней. Потом отступил немного назад, и не отрывая от нее глаз, застыл на месте, как завороженный.

– Что, Ченни? – удивленно спросила донна Лена. – Что с тобой?

– Лена, замри! – прошептал художник, – Пьетро, подай мне уголь и картон и ту скамеечку, живо!

– Ты хочешь писать Богородицу с меня? – испуганно спросила донна Лена.

– Я лишь попробую передать это умиление и тихую радость.

– А меня вы наставляли, учитель, что надо придерживаться образцов и не мудрствовать, – проворчал Пьетро, понимая, что работа теперь затянется надолго.

– Это потому, что ты никогда с натуры не рисовал, – отмахнулся Чимабуэ, – а теперь живо стань за креслом, наклони голову и изобрази смирение! Вот так-то лучше!

– Не вызовет ли это непонимание у святых отцов и у прихожан? – не унимался Пьетро. – А вдруг заказчик откажется платить?

– А это мы посмотрим! – улыбнулся Чимабуэ.

Перед ним сидела его супруга, донна Лена с маленьким сыном на руках, за креслом стоял его крестник – Пьетро. Но рука мастера и его ликующий дух создавали небесное видение: Богородицу на троне в окружении ангелов! А в саду цвели и благоухали деревья и пели птицы, возвещая великую Радость!

Образ, созданный Чимабуэ, очень понравился купцу, заказавшему ее.

А слух о необычной иконе распространился по всему предместью, а потом и по всей Флоренции и горожане с нетерпением ждали часа, когда святой образ понесут в церковь.

Люди стояли у ворот виллы, мальчишки влезли на деревья, чтобы получше все разглядеть и предупредить остальных о начале процессии:

– Несут, несут, – закричали они.

Когда икону вынесли на улицу, волна восхищения захлестнула тех, кто увидел ее:

– Да ведь она как живая!

– Точно, совсем как живая, словно дышит и улыбается!

– И ангелы тоже!

– Авве Мария… – женщины произносили слова молитвы и плакали от радости.

– Ай да Ченни, ай да Чимабуэ!

– Да хранит тебя Господь за твой великий талант и за великую радость, которую ты дал нам!

Ликующая толпа двинулась вослед иконе в церковь, по дороге к ней присоединялись все новые жители и даже музыканты.

Случилось так, что в этот день во Флоренции проездом оказался Неаполитанский король, а в свите его был художник Маргариттоне.

Услышав звуки труб, радостное ликование толпы, король спросил:

– Что это за праздник отмечают флорентинцы?

– Икону Чимабуэ переносят из мастерской в церковь, – ответил один из прохожих.

– Отчего же вы так веселитесь?

– Она такая красивая! Такая большая и дышит, истинный крест, дышит и улыбается!

– Любопытно, – произнес король и направился навстречу шествию. Увидев икону, он был поражен и, обратившись к своему спутнику, поинтересовался:

– Приходилось ли тебе, Маргаритоне, видеть нечто подобное? Ведь эти простолюдины правы: она, действительно, как живая!

– Ваше величество, – произнес Маргаритоне, – применимо ли к святым образам подобное сравнение? Ведь если так пойдет и дальше, люди вскоре перестанут верить в святость икон!

– Разве ты, Маргаритоне, совсем не видишь, как ликует народ, славя Богородицу? – удивился король. – Нет, мой друг, от такой иконы вера только укрепляется!

Маргаритоне не посмел спорить с королем, однако, убедившись, насколько новая манера лучше и затмевает его собственную, вскоре отказался от живописи и решил заняться скульптурой.

Слава Чимабуэ затмила славу Маргаритоне. И заказов у него теперь было великое множество: и не только во Флоренции и ее окрестностях, но и в Риме, в Ассизе и в других городах Италии. Теперь он уже мало заботился о манере письма и не стремился сделать ее более жизнеподобной, удобней и быстрее было писать по византийским образцам.

Но одна встреча напомнила Чимабуэ, о его давних мечтаниях.

Однажды, подъезжая к деревне Веспиньяно, что недалеко от Флоренции, обратил он внимание на мальчика – пастушка. Тот сидел на камне и что-то сосредоточенно чертил палкой на песке. Рассмотрев его рисунок, мастер был немало удивлен:

– Ты кто? – спросил он.

– Амброджотто – сын крестьянина Бондоне, – последовал ответ.

– Знавал я одного Бондоне. Ты из Веспиньяно?

– Верно, а вы кто, синьор?

– Живописец из Флоренции, можешь называть меня мессер Чимабуэ.

– Хорошо, мессер Чимабуэ.

– Я расписываю часовню в вашей деревне!

– А, знаю, там сейчас рисует один ангелов, только гонит всех.

– Это Пьетро, мой крестник и лучший ученик! – с гордостью произнес Чимабуэ.

– А почему смотреть не разрешает?

– Когда пишешь фреску, приходится работать очень быстро, пока не высохла стена.

– Я бы нарисовал им крылья получше!

– У тебя хорошо получается! – похвалил его Чимабуэ. – Нет наставника лучше самой Натуры! – добавил он задумчиво.

– Да нет у меня никакого наставника, – возразил пастушок, – просто рисую, что вижу, чаще всего этих птиц.

– Завидуешь им? – улыбнулся Чимабуэ.

– Были бы у меня крылья, мог бы увидеть разные диковинные страны и города!

– А знаешь ли ты, пастушок, что один великий мастер осуществил эту мечту!

– Неужто?!

– Изготовил крылья из птичьих перьев (как у настоящих птиц), скрепил их льняными нитками и воском и перелетел через море!

– А как звали того мастера?

– Звали его Дедал, и жил он в Афинах, а потом на острове Крит у одного царя.

– Он тоже был художником?

– Да, а еще зодчим и ваятелем, строил дворцы и создавал статуи, которые казались живыми, только было это очень давно, в языческие времена.

– А, вот оно что, – разочарованно произнес Джотто.

– А о чем ты еще мечтаешь? – спросил Чимабуэ.

– Ну, чтоб было у меня земли побольше! И овец тоже, а еще построить большой дом!

– Ну, что ж, в этом я мог бы тебе помочь!

– Как же?

– Поступай ко мне в ученики! Обучишься ремеслу, сможешь хорошо зарабатывать!

– Разве в городе мало мастеров?

– Мастеров много, однако Флоренция богатеет: строятся загородные виллы и часовни, а совсем недавно в центре заложили новый кафедральный собор – Санта Мария дель Фьоре, на месте старого храма!

– Большой?

– Такой большой, что в нем сможет поместиться все население города и окрестностей!

– Вот это да! – удивился пастушок.

– Так что, со временем, заказов у живописцев будет еще больше!

– Я бы не прочь, да только вот, что отец скажет?

– Об этом не беспокойся, я сумею убедить старого Бондоне, – сказал Чимабуэ и добавил, – он еще будет гордиться тобой!

– А где же я буду жить в городе?

– У меня просторный дом и мастерская, Пьетро живет у меня и тебе найдется место. – ответил художник.