Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль Сорокин Владимир

— Stop it, рипс пиньфади тудин! — подпрыгнула и коснулась плавающего потолка Карпенкофф. — Если кто еще раз заговорит о проекте — я сделаю ему малый тип-тирип по трейсу! Мы пьем ЖИДКИЙ ПАМЯТНИК! Кстати, а где музыка?

— Да, да, — вспомнил Витте. — Где музыка?

— Где музыка? — заревел Бочвар.

— Музыка! Музыка! — требовал Романович.

— Я хочу 45-MOOT! 45-MOOT! — прыгала, расплескивая ПАМЯТНИК, Карпенкофф.

— Марта, только не ГЕРОТЕХНО! — завизжал Бочвар. — Я тер на это в десятилетнем возрасте!

— Тогда BEATREX! И ничего другого для начала! Сегодня я сосу и направляю, рипс нимада!

— Слово дамы! Бэнхуй! — ввернул полковник.

Бочвар сочно плюнул в потолок, и вскоре мы уже терлись спинами, прихлебывая чудовищный ПАМЯТНИК, под «GNOY AND SOPLY». Карпенкофф пробовала подмахивать полем, но у нее получалось не в волне.

Когда через 19 минут это убожество закончилось, Бочвар подтолкнул Витте к стойке:

— Гюнтер, не стройте из себя Гитлера-45! Machen das fertig!

Витте долго и нудно гремел бутылками и предложил нам слоистую мечту русского немца середины века. CHI CHI:

1 vodka

1 blue Curaсao

1 березовый сок

2 coconut cream

1 Kahlua

1 ложка овечьих сливок

1 Aventinos (оччччччччень темное пиво)

плюс фиолетовый (??) лазер

Мы пили с трудом и молча. Витте радостно подмигивал. Дверь хлюпнула, и вошел Фань Фэй. Его приветствовали облегченным визгом.

— Так! Все уже пьяные! — с шанхайской прямолинейностью заметил он.

— Фань, ваша очередь! — поцеловала его в голое плечо Карпенкофф.

Он понял все сразу и смело взялся за шейкер:

5 томатный сок

3 spiritus vini

2 красные муравьи

1 salty ice

1 стручок красного перца

Это сильно, рипс бэйцаньди. Как и все, чего бы в наше спазматическое время ни касалась рука китайца. Все теперь работает на них, как в XX веке на американцев, в XIX на французов, в XVIII на англичан, в XVII на немцев, в XVI на итальянцев, в XV на русских, в XIV на испанцев и в I (кажется) на евреев. Говорю без тени зависти. Хотя и не без раздражения.

Всем настолько понравилось, что забыли спросить название. Я бы назвал CHINA XXI. Ты не против, сморкач?

— А вот теперь — 45-MOOT! И готовится Борис Глогер! — захрустела красными муравьями Карпенкофф. Как бы не так, фынцыхуа:

— Марта, я трясу только после вас.

Я не раскрашу носорога. А ее выставлю на желание как дважды два. Мы все уже были немного в футляре , оставалось принять еще 2–3 дозы, чтобы съехать в печь . Карпенкофф как опытная апсара почувствовала во мне конкурента, но давить не стала — рявкнул ее любимый 45-MOOT. Она согнулась и просунула мне руку между своих плотных шелковых ног. Делать нечего, я ответно наклонился, и наши руки встретились прямо под моей простатой. Мы отMOOTили с ней три круга.

Чистый Космос, неужели так танцевали наши родители?! На Карпенкофф было страшно смотреть — физиономия ее после третьего круга была похожа на лицо несчастного Толстого-4, только вместо слез во все стороны летели солидные капли пота.

Одна из них попала в глаз (!) Агвидору (!!). Ругаясь, он схватил со стойки пирамиду минеральной и вылил себе на лицо.

— Ну, не стоит так откровенно брезговать моими естественными отправлениями! — Карпенкофф отпустила мою руку и, задыхаясь, легла на пол. — Ой! Я сейчас приобрету !

— У вас пот едкий, как моча репликанта. — Агвидор вытер лицо салфеткой. — Ведите себя прилично, рипс нимада.

— Не в бровь, а в глаз. Была такая русская поговорка? — спросил Романович.

— Была и другая, — заметил я. — Чужой пот картины мира не застит.

— Не понимаю, — улыбался Фань Фэй. — Это старрус?

— Правда, а что это значит, Глогер? — спросила Бок.

— Это значит, что следующим трясет Агвидор Харитон.

Все зааплодировали. Агвидор угрожающе встал с тумбы:

— Сейчас я вам тряхну. Мало не покажется.

— Только без няо! — предупредила Карпенкофф. — И первым пьете вы!

Агвидор взял в левую руку бутылку дубового аквавита, в правую куб «Кати Бобринской» и подмигнул мне.

Внезапно энергия направленного взрыва разнесла полутонную дверь, ворвалась внутрь бункера.

— Круши их, братья! — закричал Иван, выдергивая обрез из-за пояса и первым бросаясь вперед.

Шестеро смельчаков кинулись за ним.

Внутри бункера было дымно, но не темно: взрыв не повредил проводку. Из тамбура вглубь вел коридор. В конце его показалась охрана — трое беложетонников. Сергей, Мустафа и Карпо метнули гранаты.

— Ложись! — скомандовал Иван, и братья кинулись на пол.

Три взрыва слились в один. Осколки впились в бетонные стены, куски тел полетели по коридору.

— Вперед! — вскочил Иван. — Не дадим им продыху!

Они побежали по коридору. В глубине бункера раздался сигнал тревоги. Солдаты стали выскакивать в холл из столовой, где только что начался обед. Братья встретили их шквальным огнем из обрезов. Дым от самодельного пороха заволок холл.

Солдаты падали, живые пытались прорваться к оружейной. Но снова полетели три гранаты, и через пять минут со взводом беложетонников было покончено. Мустафа и Николай закололи раненых, Иван смахнул со своего обветренного лица каплю чужой крови:

— Ищите!

Семеро двинулись по бункеру, заглядывая в блоки и добивая персонал. Остановились возле водяной двери. Сквозь неподвижный пласт воды светилась желтая надпись SOLARIUM.

— Это что, Иван? — непонимающе спросил Карпо.

— Это… блядские обморачивания. — Иван сунул дуло обреза в дверь, вода послушно расступилась. Он шагнул сквозь воду и оказался в баре. Оглушительно ревела музыка, стены и потолок шевелились как живые, переливаясь всеми цветами радуги, небольшая группа ярко одетых людей танцевала посередине. Худой человек в красном костюме что-то делал за стойкой бара. Вслед за Иваном вошли Сергей и Коля Маленький.

— О! Рипс, наши храбрые шаоняни с охоты вернулись! — закричал один из танцующих. — Кого убили, рипс пеньтань?

— Сяочжу! Они убили сяочжу! — завизжала женщина в переливающемся костюме, подпрыгивая и делая сложные движения.

— Присоединяйтесь, сержанты! — закричал человек с полуметаллическим лицом.

Стоящий за стойкой молча смотрел на вошедших. Вдруг он сделал движение рукой, и музыка стихла.

— What's the fuck?! Агвидор, я убью вас, рипс! — завизжала женщина, хватая пальцами воздух.

— Агвидор, вы рискуете L-гармонией! — бессильно опустился на пол человек с потным лицом и серебрящимися волосами.

— Кто это? — спросил стоящий за стойкой.

Смех и выкрики смолкли, танцевавшие замерли и смотрели на вошедших.

— У, бляди мелкие! — с ненавистью проговорил Иван и выстрелил в человека за стойкой.

Сергей и Коля Маленький открыли огонь. Раздались визг и крики умирающих.

— Не всех, не всех! — крикнул Иван, перезаряжая обрез.

Стрельба прекратилась.

Среди убитых и тяжелораненых лежал, обхватив лысую голову руками, худой как палка человек.

— Всех кончить, а этого оставить! — скомандовал Иван и вышел сквозь булькнувшую дверь в коридор.

Вскоре в бункере не осталось ни одного живого, кроме худого человека.

— Как твое имя? — спросил Иван худого.

— Борис Глогер, — ответил худой.

Лицо его было узким, загорелая кожа обтягивала кости черепа. На висках под кожей виднелись металлические пластины сложной формы.

— Где то, ради чего вы здесь? — спросил Иван.

— В инкубаторе.

— Где инкубатор?

— Блок № 9.

— Где блок № 9?

— Возле аппаратной.

— Где аппаратная, сухая кишка?! — заскрежетал зубами Иван.

— Я покажу… я все покажу вам, — вздрогнул худой, опуская зеленые ресницы.

Они пошли по коридору и остановились возле белой двери с изображением овечьей головы.

— Почему овца? — спросил Иван. — Здесь что, овец растят?

— Это эмблема РОСГЕНИНЖа.

— Открывай!

Худой сунул свой палец в отверстие. Дверь поехала в сторону, в блоке загорелся свет. Худой подошел к инкубатору, открыл. В ярко освещенном теплом и тесном пространстве лежали в позе зародышей семь тел.

— Они? — спросил Иван.

— Да. Это все семь объектов.

Иван посмотрел на лежащих. Они были разные по росту и по формам. На шеях у всех торчали желтые полоски с именами. Под кожей у каждого то здесь, то там виднелись отложения голубого сала. Сало светилось нежно-голубым, ни на что не похожим светом.

— Федор! — позвал Иван.

Федор подошел, расстегнул тулуп и вытянул из-за пояса холщовый мешок. Иван достал из валенка финку с наборной рукояткой, обтер шарфом и воткнул в спину Достоевского-2.

— Помочь, Ваня? — спросил Николай.

— Режь у других, — засопел Иван, вырезая из спины кусок голубого сала.

Николай достал свой нож и вонзил его в поясницу Толстого-4. Иван тем временем осторожно вынул из спины Достоевского-2 солидный кусок и положил в мешок.

— Чего рты раззявили? — оглянулся он на остальных братьев. — Режьте, режьте!

Николай вырезал, поднес к лицу. Сало осветило его прыщеватое, покрытое шрамами лицо.

— Надо же! — улыбнулся он, обнажая гнилые зубы.

Коля Маленький подошел, понюхал:

— Вроде грибами пахнет…

Николай тоже понюхал:

— Не. Не грибами. Молоком.

— Молоком? — засмеялся Коля Маленький. — Когда ты его видал?

— Хорош гулять! — Иван сунул в мешок другой кусок.

Братья склонились над телами. Некоторое время работали молча.

— Все вроде… — Иван уложил в мешок последний кусок. — Федор, ты понесешь.

Высокий широкоплечий Федор взвалил мешок на спину:

— Не шибко тяжкий.

— Идите наверх, ждите меня, — приказал Иван.

Братья вышли.

Иван проводил их взглядом, повернулся к стоящему в углу худому:

— Борис Глогер! Поди сюда!

Худой подошел. Иван вынул из-за пазухи висящий на шее диктофон, нажал клавишу:

— Что такое голубое сало?

Глогер посмотрел на свои тонкие пальцы:

— Это… вещество LW-типа.

— Говори по-русски. Что за LW-тип?

— Это сверхизолятор.

— Что такое сверхизолятор?

— Вещество, энтропия которого всегда равна нулю. Температура его всегда постоянна и равна температуре тела донора.

— Где оно используется?

— Пока нигде.

— Тогда зачем оно понадобилось?

— Это в плюс-позите трудно обосновать…

— Не тяни муде, у меня мало времени! Говори быстро, по-русски и по делу!

— Ну, рипс… Чистый Космос… Это вещество было получено случайно при пробной реконструкции скрипторов… то есть тех, кто записывал свои фантазии на бумаге.

— Писателей, да?

— Да… их так раньше называли.

— И что?

— И… это вещество… то есть… рипс… существование сверхизоляторов породило четвертый закон термодинамики.

— И что это за четвертый закон?

— В веществах LW-типа энтропия постоянна и не зависит от изменения температуры окружающей среды. И формула… но… я вообще-то человек далекий от точных наук… так что я не в плюс-директе…

— Кто ты по профессии?

— Биофилолог. Специализация — логостимул.

— А технари где ваши?

— Вы их убили.

— И ты не знаешь, для чего нужно голубое сало?

— Есть проект МИНОБО. Я не знаю подробностей… но, цзюй во каньлай… они делают реактор на Луне, реактор постоянной энергии. Он строится в виде пирамиды… пирамиды из сверхпроводников 5-го поколения и голубого сала… слоями… слоями… и он позволит решить в плюс-директе проблему вечной энергии.

— Реактор? И это все?

— Как — все?

— Ну, это голубое сало используется только в этом реакторе?

— Пока — да.

— А другое применение? Военное, например? Оружие из него нельзя сделать? Бомбы какие-нибудь?

— Я не знаю… по-моему, об этом не было разговоров… оружия из него делать не собирались.

— А яд какой-нибудь? Или орудия уничтожения?

— Нет. Оно не ядовито. Просто у него не совсем обычная атомная структура.

Иван угрюмо почесал седой висок:

— Оно хоть горит?

— Нет, нет. Его можно резать, расчленять на молекулы, но эти молекулы всегда будут выключены из процесса энергообмена.

— На хуй тогда я жизнью рисковал? — спросил Иван, выключая диктофон.

— Я… не понял. — Глогер тронул кончиками пальцев свои большие розовые губы.

— Я тоже ничего не понял! — Иван с горечью вздохнул, вытянул из-за спины обрез, достал патрон, вставил в казенник. — Скажи, скелет, ты послал бы своего брата на смерть ради какого-то малопонятного голубого сала?

Глогер посмотрел на окровавленные тела в инкубаторе:

— Нет.

— Я тоже. — Иван выстрелил Глогеру в лоб.

Мозг Глогера брызнул на щит с предупредительной инструкцией. Височная пластина покатилась по мягкому полу.

Назад возвращались затемно. Допотопный снегоход, собранный еще в СССР, замаскированный сверху елками, вез семерых на северо-восток. Карпо сидел за рычагами. Мустафа, зажав между колен соленый олений окорок, ловко срезал длинные полосы темного мяса и раздавал сидящим в тесном салоне.

— Вернемся — вызову Ванюту на разговор, — вяло жевал солонину Иван. — Мы что ему — мыши полевые?

— Может, ты не понял чего? — спросил Николай.

— Я книг прочел больше, чем все вы. Он нас посылал за новым оружием, так?

— Так.

— А это что? — Иван пнул валенком мешок с голубым салом.

— А вдруг это и есть оружие? — спросил Коля Маленький. — Вишь, как светится!

— Это топливо для какого-то реактора на Луне, — угрюмо пробормотал Иван.

— А неблядское оружие? — поковырял в зубах Федор. — Где же оно?

— В пизде. — Иван поднял ворот полушубка, привалился в угол салона и тут же заснул.

— Да, — почесался Сергей. — Надо было блядское оружие брать, коли неблядского нет. Видали их автоматы? Называются «Циклоп».

— Страшно слышать тебя, брат Сергей, — покачал головой Николай. — Ты всерьез испоганиться захотел? В руки блядское взять? Завет нарушить?

— Брат Николай, не хочу я поганиться. Вторую зиму на оленине да на кедраче доходим. Мы ж сегодня весь НЗ просадили в бункере в этом. Из чего оленей бить будем — из пальца? Селитру-то раньше мая все одно не наковыряешь. Опять червей есть, как в прошлую весну?

— Не напоминай про червей, брат, — засопел Федор. — Лучше на черемше доходить, чем червяков глотать.

— Аооо! — зевнул Коля Маленький. — Как я живой остался — непонятно. Слава Земле, навели нас вовремя: блядовня жрать села. А то б разнесли они нас из своих циклопов. Приеду — оближу брату Ванюте ноги.

— Это не Ванюта наводил, а брат Алекс.

— Он?

— Он, а кто ж еще сквозь твердое видит?

— Светлая голова, дай Земля ему силы.

— Сколько проехали, Карпо?

— Спи, брат, — пробасил из кабины Карпо. — Назад против ветру валтузим! Вишь, пороша повалила.

— Хорошо — следы заметет…

К горе приехали только на рассвете. Белое северное солнце ненадолго показалось из-за неровного белого горизонта. Освещенная им гора могуче выступала над невысокими сопками. Широкое основание ее поросло кедрачом и лиственницами, круглая вершина сияла девственным снегом.

Когда подъехали к укрывищу, уставший, осунувшийся лицом Карпо заглушил мотор:

— Доползли, слава Земле. Подъем!

Спящие в салоне братья зашевелились:

— Ой, Мать Сыра-Земля, неужли дома?

— Карпо, сердешный, довез как в люльке…

— Ну, братья, а мне опять лето грезилось. Будто все за медвежьей ягодой идем, а брат Марко славицы поет…

— К трапезе опоздали, как пить дать…

Все вылезли из снегохода. Федор захватил мешок с голубым салом, которое на солнце так же светило сквозь холстину, как и в темноте. Этот необычный и неземной свет заставил братьев смолкнуть.

— Да… — высморкался на снег Иван. — А может, и не зря мы подставлялись. Чудная вещь. Сгодится ли?

— Не сумлевайся, брат Иван, — поежился Николай. — Еще сам себе спасибо скажешь.

— Хорошо бы! — крякнул Иван и, скрипя снегом, пошел в гору.

Братья двинулись за ним. Подъем был долгий. За сутки навалило снега, и тропу местами совсем замело. Иван шел, прокладывая дорогу. Когда дошли до ворот заброшенной шахты, он снял ушанку и вытер ею покрасневшее, потное лицо:

— Фупс… отдышитесь.

Вокруг из-под снега торчал ржавый металл — куски оборудования, рельсы, мятые вагонетки. Братья присели кто где и тихо сидели, приходя в себя. Лица их посерьезнели, они не смотрели друг на друга. Невысокое солнце холодно освещало их грубые лица. Сидели долго. Наконец Иван вздохнул и тихо произнес:

— Ну, войдемте, братья.

Все встали и вошли в полусгнившие распахнутые ворота шахты. Здесь было сумрачно; ржавые, еле различимые рельсы вели в темноту. Братья пошли по ним и шагов через двести оказались возле лифтов. Иван пошарил рукой в темноте, вытащил палку с пропитанной соляркой тряпкой, клацнул кресалом. Тряпка нехотя загорелась. Иван оттянул раздвижную дверь лифта:

— Брат Федор, ступай первым.