Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль Сорокин Владимир

— Весточка… девочка моя…

— Выйди!! — закричала Веста.

Надежда пошла вслед за Гитлером.

Выйдя в холл из анфилады, она остановилась. Два эсэсовца неподвижно стояли у дверей, не замечая ее. Она рассеянно посмотрела на них, повернулась и снова вошла в анфиладу. Пройдя две комнаты, она села в кресло и сняла трубку розового телефона:

— Москву, пожалуйста.

Немедленно соединили с Москвой.

— В-12-49, — сказала в трубку Надежда, и вскоре раздались четыре далеких длинных гудка.

На пятом трубку сняли.

— Слушаю вас, — произнес сонный женский голос.

— Бориса Леонидовича.

— Борис Леонидович уже спит.

— Разбудите.

— Простите, а кто говорит?

— Его любовница, — ответила Надежда, в изнеможении откидываясь назад.

Трубку бросили на твердое.

— Почему эта… почему она опять осмеливается звонить сюда?! — услышала Надежда. — Борис! Ты хочешь моей смерти?! Ты решительно хочешь моей смерти и смерти детей?!

— Зина, не говори банальности, — послышался приближающийся высокий голос.

— Он хочет нашей смерти! Он положительно хочет угробить всех вокруг себя! — удалился клокочущий женский голос.

— Я у телефона, — ответил Борис Леонидович своим удивительным высоким вибрирующим голосом.

— Борис, почему ты не звонишь мне? — спросила Надежда, с трудом сдерживая волнение.

— Надюша? Прости, я притворю дверь… — Он отошел, вернулся. — Слушаю тебя.

— Почему ты не звонишь мне? — повторила она.

— Надя, это метафизический вопрос. А мы с тобой договорились, что не будем больше ворошить метафизику. Особенно ночью.

— Ты… не хочешь меня больше?

— Милая, не унижай меня. Мне довольно моего ежедневного семейного унижения.

— Борис… Борис… — Голос ее задрожал. — За что ты меня мучаешь?

— Надя, я перестаю понимать тебя.

— За что ты мучаешь меня?!

— Но переставая понимать тебя, я теряю доверие к себе самому. Мне давно уже пора платить самому себе по старым и новым векселям. Беда в том, что этот кредит бессрочный. А льготные кредиты доверия расхолаживают.

— Ты полюбил кого-то?

— Я люблю всех, ты знаешь.

— А может… это опять… со Шкловским?

— Надя, ты пугаешь меня возможностью окончательного разочарования в тебе.

— С этим… — она всхлипнула, — старым шутом… с этим…

— Надя, ты говоришь чудовищные вещи. Ты переходишь черту допустимого.

— Как это… глупо… как пошло…

— Пошлость — прерогатива богемы, — зевнул он.

— Этот шут… клоун… идиот…

— Надя, к чему этот плеоназм? Все тривиальное не стоит заковывать в броню наших… Зина! Не смей!

Послышались звуки борьбы за трубку.

— Я напишу на вас в ЦК! И лично, лично товарищу Сталину! — закричал срывающийся бабий голос.

— Лучше сразу Гитлеру, дура. — Надежда кинула трубку на розовые рычажки.

Мимо прошла босоногая Веста в шиншилловой накидке.

— Прими ванну, — произнесла Надежда, глядя на свои бежевые туфли.

Когда Гитлер, Веста и Надежда покинули Небесный зал, Сталин встал, подошел к Якову, протянул руку. Яков подал ему чемоданчик.

— Господа, мы с графом на минуту оставим вас. — Сталин направился к выходу.

Хрущев последовал за ним. За дверьми Сталина встретили адъютант Гитлера, Сисул, Аджуба и четверка хрущевских ниндзя.

— Проводите нас в комнату спецсвязи, — сказал ему Сталин.

— Jawohl! — щелкнул каблуками адъютант, развернулся, словно заводная балерина, и повел высоких гостей к лифту.

Охрана двинулась следом.

Все вошли в большой лифт, сплошь отделанный зеркалами. Адъютант нажал кнопку, лифт поехал вниз.

— Напомни мне про мазь, — сказал Сталин Хрущеву.

— Обязательно, — кивнул граф.

Лифт остановился, все вышли и двинулись по мраморному коридору. Возле комнаты спецсвязи стояли двое эсэсовцев с автоматами. Офицер прохаживался рядом.

— Баран, — произнес Сталин.

В руках ниндзя сверкнули стальные метательные шары, и эсэсовцы попадали с пробитыми головами. Сисул схватил адъютанта за лицо, полоснул кривым ножом по горлу. Ниндзя прыгнули к упавшим эсэсовцам, проломили им грудные клетки.

Хрущев позвонил в дверь условным сигналом, отпрянул в сторону. Ниндзя изготовились.

— Баран! — произнесли за дверью.

— Баран! — громко ответил Сталин.

Хрущев дал знак ниндзя, они расступились. Сталин и Хрущев вошли первыми. Охрана втянула в комнату трупы убитых, Сисул подтер капли крови на полу, и дверь закрылась.

В комнате стоял Зепп Дитрих с двумя офицерами из диверсионной школы «Цеппелин». Сталин молча протянул руку, Дитрих пожал ее, повернулся и пошел в аппаратную. Все двинулись за ним. В аппаратной лежали шесть убитых связистов, а в торцевой стене зиял пролом. Дитрих первым пролез, остальные пролезли следом. Пролом выходил в огромное полутемное помещение, заваленное ящиками с консервированными и сухими продуктами.

— Баран! — громко сказал Дитрих.

— Приятно познакомиться, — раздался насмешливый бас из-за ящиков.

Выпущенная из бесшумного пистолета пуля попала Дитриху в лоб, он повалился как мешок с картошкой.

Вошедшие посмотрели на труп.

— Рад приветствовать вас, господа, — произнес все тот же бас. — Проходите, будьте как дома.

Сталин переступил через убитого, обогнул ящики. За ними на коробках с макаронами сидел невероятно толстый человек в черном мундире рейхсфюрера СС. Голова его напоминала знаменитый гибрид тыквы и груши, подаренный академиком Лысенко на пятидесятилетие Мао Цзэдуну. Правой рукой он поглаживал тройной подбородок, левой опирался о свое тумбоподобное колено. Крохотные глазки язвительно смотрели на Сталина. Рядом стояли трое с оружием.

— Зачем ты убил этого старого вояку, Генрих? — спросил Сталин.

— Я ему поверил, Иосиф! — усмехнулся Гиммлер.

— В чем?

— В том, что он баран! А нам с тобой не нужны бараны. Рад видеть тебя.

Гиммлер протянул толстенную руку. Сталин пожал два его пальца.

— Граф! — пророкотал Гиммлер, заметив Хрущева. — Хорошо, что все удалось.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — с иронией пожал его палец Хрущев. — А до конца еще далеко.

— Это и есть? — Гиммлер посмотрел на чемоданчик в руке у Сталина.

— Это и есть. — Сталин поискал глазами, на что бы поставить саквояж.

— Мартин, — шевельнул пальцем Гиммлер.

Охранник подвинул ящик с мясными консервами. Сталин положил на него чемоданчик, открыл. Голубой свет заструился из него.

— С ума сойти! — заворочался Гиммлер, как громадная жаба, и охранники помогли ему встать.

Тяжело переставляя ножищи, он подошел к чемоданчику, вложил в мясистую глазницу монокль, прищурился:

— И такую красоту наш электрический скат собирался пустить на промышленные цели?

— Генрих, нельзя терять ни секунды, — нервно проговорил Сталин.

— Конечно, — засопел Гиммлер. — Мартин! Приступай!

Охранник со шрамом на подбородке достал молоток и стамеску и стал разбивать сахар, покрывающий голубое сало. Другой человек из охраны Гиммлера вынул из портфеля мясорубку, привинтил ее к краю ящика. Третий охранник с тонкими усами подставил под мясорубку эмалированную миску.

— С Богом, — перекрестился Сталин.

Мартин передал второму охраннику кусок голубого сала, тот запихнул его в заборник мясорубки, стал быстро крутить ручку. Голубой фарш полез из решетки, стал валиться в миску. Мартин передал еще кусок, потом еще. Охранники сосредоточенно работали.

— А растопить нельзя? — устало потер виски Сталин.

— Взрыв тысячи водородных бомб не нагреет его даже на миллионную долю градуса, — сумрачно проговорил Хрущев.

— Ты устал, Иосиф, — улыбался Гиммлер. — Тебя утомил наш венский конденсатор?

— Нас утомило ожидание. — Сталин опустился на ящик с консервированными сардинами. — Эти сутки… дороже полжизни.

Гиммлер понимающе кивнул:

— Я тоже совсем не спал.

Мартин достал три стакана и три куска марли. Два дал охранникам, один оставил себе, положил в него немного голубого фарша и осторожно выжал над стаканом. В стакан закапала голубая светящаяся жидкость. Охранники вслед за ним зачерпнули и выжали фарш в свои стаканы.

— Стерильность важна? — зевнул Сталин.

Гиммлер с кошачьей улыбкой отрицательно покачал головой.

Пройдя анфиладу, с торчащим из брюк членом, Гитлер надавил на деревянный цветок в узоре резного буфета. Буфет поехал в сторону, открывая проем. Гитлер юркнул в него, спустился вниз по лестнице и оказался в сером просторном бункере. За большим массивным столом сидели и дремали двенадцать человек в камуфляжной форме. Завидя Гитлера, один из них вскочил:

— Господа офицеры!

Сидящие вскочили. Гитлер махнул рукой:

— Вольно, садитесь. Отто, доложи обстановку.

Полноватый одноглазый Скорцени заговорил четким голосом:

— Мой фюрер, свинья уже здесь. Как вы и предполагали, они использовали подземную дорогу.

Гитлер с усмешкой заправил член:

— Ваш фюрер еще способен ловить кошек в темной комнате. Даже если их там нет. Все готово?

— Так точно! — щелкнул каблуками Скорцени.

— Тогда — с Богом, Отто. Господа!

Офицеры вскочили и вытянулись.

— Ваша задача — уберечь вещество и моего лучшего друга. Жизнь остальных в этой истории меня не интересует. Вперед!

Подхватив автоматы, штурмовая группа скрылась за стальной дверью.

Гитлер сел за стол, снял трубку телефона:

— Что происходит в зале?

— Все спокойно, мой фюрер, — доложил голос, — Сталин и Хрущев вышли.

— Что делает Борман?

— Ест, мой фюрер.

— Начинайте операцию «Червяк».

— Слушаюсь.

Гитлер положил трубку, заметил на тыльной стороне своей руки каплю спермы, поднес руку к лицу и задумчиво слизнул мутноватую каплю.

На столе лежал свежий номер «Vlkischer Beobachter». Гитлер рассеянно посмотрел на газету. Последние годы он не читал ее, считая вульгарной.

Номер открывался большой статьей Бертольта Брехта «Остерегайтесь плевать против ветра!».

Гитлер двумя пальцами подтянул к себе газету, начал читать:

Наша гнилая псевдоинтеллигенция, вскормленная заокеанскими плутократами и местными Агасферами Упадка и Разложения, снова поднимает голову. Вообразив себя Зигфридом Разрушения, уже искупавшимся в крови «поверженного» дракона Великой Народной Культуры, она вочередной раз готова плюнуть в лицо народа ядовитым плевком культурного сифилитика…

Брезгливо поморщась, Гитлер отодвинул газету.

Оркестр в зале играл «Грезы любви», когда офицер СС мягко приблизился к Борману, наклонился:

— Господин Борман, вас вызывает доктор Геббельс.

— Он же в отпуске на Цейлоне? — Борман недовольно кинул на тарелку недоеденное крыло фазана.

— Рейхсминистр прервал отпуск и только что прибыл в Берлин, — доложил эсэсовец.

Борман вытер жирные губы, встал:

— Прошу прощения, господа. Неотложные дела.

— Мартин! Неужели и вы нас покинете? — воскликнула Ева.

— Дорогая Ева, срочный звонок из Берлина. Но это ненадолго. — С легким полупоклоном Борман заторопился к выходу.

— Невыносимо жить с вождями, — вздохнула Ева, лениво жуя миногу.

— Когда они такие деловые? — улыбнулся фон Риббентроп.

— И такие темпераментные, — с улыбкой посмотрела Эмми Геринг на Еву.

— Все, рейхсфюрер. — Охранник отжал последнюю порцию голубого фарша.

— Отлично. — Гиммлер посмотрел на три стакана с голубой жидкостью, достал из кармана металлическую коробку, протянул охраннику. — И побыстрей.

Охранник открыл коробку. В ней лежали три больших шприца. Каждый из охранников взял по одному, опустил иглу в свой стакан и стал набирать жидкость.

— Приступим, господа. — Гиммлер протянул Сталину и Хрущеву резиновые жгуты.

— А… какова доза? — Сталин расстегнул опаловую запонку, стал закатывать рукав.

— Чем больше, тем лучше, Иосиф. — Гиммлер с трудом сдвинул рукав со своей ручищи.

— Вы уверены? — Хрущев перетянул свое предплечье жгутом.

— Граф, если я что-то говорю, значит, я в этом уверен.

— А эти… молодцы, они… попадут в вену? — спросил Сталин, недоверчиво глядя на трех охранников со шприцами.

— Иосиф, они попадут во что угодно. — Гиммлер первым положил свою перетянутую руку на ящик, сжал огромный кулак. — Господи, неужели я перестану быть толстым?

— А я горбатым, — нервно усмехнулся Хрущев.

— Это… совсем не важно… — Сталин подготовил свою руку. — Вообще… я представлял, что все произойдет в более приличной обстановке… Генрих! Мы даже не попрощаемся с миром?!

— Нет времени, Иосиф. Электрический демофоб хитер и коварен.

— Свинство! Свинство! — выкрикнул Сталин.

— Мой друг, от рая нас отделяют секунды.

— Тогда я — первый! — Сталин положил свою руку рядом с рукой рейхсфюрера.

— Иосиф… — Хрущев нервно засмеялся. — Я не верю… это… какой-то бред…

— Заткнись, дурак! — прикрикнул на него побледневший Сталин. — Колите быстрее!

Охранник Мартин взял его запястье.

Внезапно решетки на трех вентиляционных каналах отвалились, из темноты высунулись автоматные дула и изрыгнули шквальный огонь.

— Шприцы! — пронзительно закричал Гиммлер, тяжело валясь на пол.

Охрана заметалась вокруг вождей. Но пули быстро и точно устраняли ненужный человеческий материал. Вскоре вокруг забившихся между ящиками вождей лежали окровавленные трупы.

Огонь прекратился.

Из вентиляционных каналов стали выпрыгивать подопечные Скорцени.

Сталин поднял голову. Два шприца лежали на ящике, один, разбитый, валялся на полу. Неподалеку умирал простреленный в лицо Сисул.

Сталин подполз к нему.

— Хозяин… — прошептал Сисул, переводя глаза на Сталина.

Сталин положил ему руку на смертельно вспотевший лоб.

— Хозяин… — выдохнул Сисул и задрожал в агонии.

Сталин тронул пальцем его трепещущие губы.

— Господин Сталин, вы свободны! — раздался голос Скорцени.

— От чего, болван? — Сталин поискал глазами Хрущева.

Граф с перетянутой жгутом рукой выглянул из-за простреленного ящика с рисом.

Ручейки рисовых зерен мягко струились из дыр.

Хрущев равнодушно глянул на трупы своих ниндзя и Аджубы. Гиммлер заворочался на полу, приподнялся:

— Кретины, вы разбили шприц!

— Это не проблема. — Скорцени дважды выстрелил ему в голову.

Зарычав, Гиммлер метнулся к нему. Юркий Скорцени отпрыгнул, полутонная туша вломилась в стену из ящиков. Автоматчики нажали на гашетки, шпигя свинцом эту гору мяса. Но рейхсфюрер не хотел умирать: яростно круша ящики с лапшой, он выбирался из них, чтобы кинуться на убийц. Скорцени подбежал, вложил ему дуло в ухо и выстрелил.

Гиммлер перестал барахтаться, повернулся и недоверчиво посмотрел на Скорцени. Тот выстрелил еще, еще и еще раз.

— Зассанец, — пролепетал рейхсфюрер кровавыми губами и рухнул на Скорцени.

На этот раз Отто не увернулся — туша накрыла его, раздался хруст костей и хриплый задавленный крик.

— Собирайте, собирайте немедленно! — закричал Сталин, суетясь возле разбитого шприца.

— Иосиф, нам хватит, — поднялся с пола Хрущев.

Скорцени продолжал вопить. Один из офицеров выстрелил ему в невысокий лоб, навел автомат на Сталина:

— Вы должны подняться наверх, господин Сталин.

— Я это сделаю и без вашего автомата. — Сталин держал в руках по шприцу и не отрываясь смотрел на них. — Mon cher, ты уверен, что нам хватит?

— Нет никакой разницы между дозами. Один кубик или миллион — все равно. Гиммлер перестраховщик. Как всякий немец.

Сталин наступил ногой на разбитый шприц:

— Почему мы не додумались с тобой, что голубое сало — это препарат ? Почему об этом знали немцы?

— Иосиф, не мучай меня… — размотал жгут на руке Хрущев.

— Ради чего мы везли это сюда? Новое оружие! Новое оружие! Чтобы поделиться с электрическим? Он сейчас скажет спасибо русским дуракам!

— Не мучай меня!! — закричал граф, наливаясь кровью.

Наверху в Небесном зале продолжался ужин. За огромным окном уже светало.

Оркестр играл, слуги подали десерт. Собак убрали. Геринг и фон Риббентроп пытались развлекать гостей. Доктор Морелль мешал им, нагоняя легкую оторопь своими неуместными монологами. Надежда тоже сидела за столом. Весты не было.

Вдруг вошел Гитлер, хлопнул в ладоши:

— Finita!

Оркестр смолк.

— Всё! — Гитлер подошел к столу, обвел глазами сидящих и расхохотался. — Вот и всё! Баран! Баран! Баран!

Геринг и фон Риббентроп стали медленно приподниматься со стульев.

— Баран! Баран! Баран! — кричал Гитлер.

— Где? — искренне спросил Морелль.

— Мой фюрер… — затрепетал фон Риббентроп.

— Всё! — Гитлер опустился на колени, глянул в сверкающий потолок, осенил себя крестом. — Великий Боже, это свершилось!

В зал в сопровождении бойцов погибшего Скорцени вошли Сталин и Хрущев. Старший офицер подошел к коленопреклоненному Гитлеру, протянул два шприца с голубой жидкостью.

— Свершилось, — прошептал Гитлер, беря шприцы в руки и прижимая их к лицу.

Вошла Веста в новом наряде — вечернем платье молочного бархата, с коротким жакетом из белой кожи на плечах. Волосы ее были заплетены в косу.

Увидя отца под дулами автоматов, она остановилась.

— Свершилось… — шептал Гитлер среди всеобщей тишины.