Тайпан Клавелл Джеймс

Он махнул рукой А Гип: «Ты уходить, хейа, ясно?» – и запер за ней дверь на задвижку. Мэй-мэй опустилась на колени рядом с дымящимся горшком и палочкой помешала его содержимое.

– Мы должны уехать отсюда в три часа пополудни, – заговорил Струан. – Скажем, ты вдруг захотела бы остаться. Здесь, на территории поселения. До завтра. Что бы ты сделала?

– Спряталась, – тут же ответила она. – На этом… как вы говорите… маленькая комната рядом с крышей.

– Чердак?

– Да. На чердаке. Почему ты хочешь остаться?

– Как ты полагаешь, факторию станут обыскивать, когда мы уедем?

– Зачем оставаться? Очень неразумно оставаться.

– Как ты думаешь, знаменосцы станут пересчитывать нас на причале?

– Это чертово отродье и считать-то не умеет. – Она шумно отхаркалась и сплюнула в огонь.

– Прекрати плеваться!

– Я много раз говорила тебе, тайпан, что это очень важный, очень мудрый китайский обычай, – с полной серьезностью проговорила она. – В горле всегда бывает яд. Человек становится больным, если его не отхаркивает. Это очень разумно – его отхаркивать. Чем громче отхаркивание, тем сильнее пугается божество ядовитой слюны.

– Все это ерунда. К тому же это отвратительная привычка.

– Ай-йа! – нетерпеливо воскликнула она. – Ты разве не понимаешь по-английски? Иногда я спрашиваю себя, зачем я беру себе весь этот труд объяснять тебе столько цивилизированных китайских мудростей. Зачем нам нужно здесь прятаться? Опасно оставаться, когда другие уедут. Будет большая опасность, если знаменосцы увидят меня. Нам понадобится охрана. Зачем мы должны прятаться?

Он рассказал ей о лорче. И о серебряных слитках.

– Ты должен очень мне доверять, если решился рассказать такое, – произнесла она с большой серьезностью.

– Да.

– Что ты должен дать Жэнь-гуа взамен?

– Торговые уступки.

– Разумеется. Но что еще?

– Только торговые уступки.

Она замолчала.

– Жэнь-гуа – умный человек. Он не захочет одних лишь торговых уступок, – заговорила она задумчиво после недолгой паузы. – Каких только уступок ни потребовала бы я, будь я Жэнь-гуа! На все ты должен согласиться. На все.

– И чего бы ты пожелала?

Она молча посмотрела на языки пламени в камине и подумала, что сказал бы Струан, если бы узнал, что она внучка Жэнь-гуа – вторая дочь пятой жены его старшего сына Хао-гуа. И она опять спросила себя, почему ей запретили рассказывать об этом Струану – запретили под страхом исключения ее имени из родовых списков навечно. Странно, в который раз подивилась она этому запрету. И задрожала при мысли о том, что может быть отлучена от семьи, поскольку это означало бы, что не только она, но и ее дети, и дети их детей, и их внуки опадут от главного ствола и тем самым лишатся той взаимной поддержки и защиты, которая связывает кровных родственников и является краеугольным камнем китайского общества. Камнем вечным, неподвластным разрушительной силе времени. Ибо пять тысячелетий развития и постоянного поиска научили этот народ, что лишь одно в мире людей имеет непреходящую ценность, служит каждому безопасным прибежищем и достойно сохранения – семья.

И она задумалась, какова же подлинная причина, по которой ее отдали Струану.

– Вторая дочь пятой матери, – сказал ей Хао-гуа в день ее пятнадцатилетия, – мой достойнейший отец решил оказать тебе великую честь. Ты будешь отдана тайпану всех варваров.

Это известие повергло ее в ужас. Ни разу в жизни она не видела ни одного варвара, и они представлялись ей грязными, отвратительными пожирателями людей. Она расплакалась, умоляя отца сжалиться над ней, а потом ей тайком показали Струана, когда тот приходил к Жэнь-гуа.

Светловолосый гигант напугал ее, но она, по крайней мере, могла убедиться, что он не обезьяна. Однако и после этого она продолжала молить родителя отдать ее замуж за китайца.

Но Хао-гуа был непреклонен и поставил ее перед выбором:

– Подчинись или покинь этот дом и будь изгнана из семьи навсегда.

Поэтому Мэй-мэй переехала в Макао и поселилась в доме Струана. Ей было приказано доставлять ему удовольствие и радость. А также выучить язык варваров. И обучить тайпана китайским обычаям, но так, чтобы сам он и не догадывался, что его учат.

Раз в год Жэнь-гуа и ее отец присылали кого-нибудь с новостями о семье и узнавали, насколько она продвинулась в том, что ей поручено.

Все это очень странно, думала Мэй-мэй. Конечно же, меня послали сюда не для того, чтобы шпионить за Струаном, а для того, чтобы стать его наложницей. И конечно же, ни отец, ни дедушка не стали бы этого делать с легким сердцем, ведь она была их крови. Разве не считалась она любимой внучкой Жэнь-гуа?

– Так много серебра, – проговорила Мэй-мэй, избегая ответа на его вопрос. – Так много – это ужасно большой соблазн. Огромный. И все в одном месте: одна лишь попытка – нападение, кража – и двадцать, сорок поколений никогда не узнают, что такое бедность.

Какой же я была дурочкой, что боялась тайпана. Он такой же мужчина, как любой другой. И он мой господин. Очень-очень мужчина. А я скоро стану тайтай. Наконец-то, после стольких лет. И тогда у меня наконец-то будет лицо.

Она низко поклонилась:

– Ты оказал мне большую честь тем, что доверился мне. Я буду вечно благословлять твой йосс, тайпан. Твой дар велик, ты даешь мне так много лица. Потому что любой на моем месте постарался бы украсть такое богатство. Любой.

– Как бы ты взялась за это дело?

– Послала бы А Гип к хоппо, – не задумываясь, ответила она и опять помешала мясо в горшке. – Если пообещать ему пятьдесят процентов, он забудет даже об императоре. Он позволит тебе остаться – тайно, если ты пожелаешь, – пока не прибудет лорча. Когда он убедится, что это та самая лорча, он позволит тебе так же тайно проникнуть на нее и перехватит где-нибудь ниже по реке. И перережет тебе горло. Но потом он отнимет у меня мою долю, и мне придется стать его женщиной. Мерзкое черепашье дерьмо! За весь чай Китая я не лягу в постель с этой развратной свиньей. У него ужасно гнусные повадки. Ты знаешь, что он почти не мужчина?

– Что? – переспросил Струан, занятый своими мыслями.

– Это всем известно. – Она осторожно попробовала тушеное мясо и добавила немного соевого соуса. – Ему теперь нужны две девушки сразу. Пока одна занимается делом, другой приходится играть с ним. Потом, опять же, у него такой маленький член, что он надевает на себя всякие штуки, огромные штуки.

– Прекратишь ли ты наконец нести околесицу?

– Что такое «околесица»? – спросила Мэй-мэй.

– Ерунда.

– Ха, это не ерунда! Все знают. – Она тряхнула головой, и гладкие струи ее волос заиграли при этом движении. – Я тебя совсем не понимаю, тайпан. У тебя такой шок, когда я говорю об очень обычных вещах. Многие используют разные штуки, чтобы лучше любить. Очень важно это улучшать, если можешь. Кушать правильную пищу, пользоваться правильными лекарствами. Если у тебя маленький член, ай-йа, разве плохо улучшить свой йосс и доставить своей девушке больше удовольствия? Но только не так, как делает эта грязная свинья! Он просто хочет, чтобы было больно.

– Хватит болтать, женщина!

Она перестала помешивать мясо и посмотрела на него. Ее брови чуть заметно нахмурились.

– Все европейцы такие, как ты, тайпан? Не любят говорить открыто про мужчин и женщин, хейа?

– О некоторых вещах у нас просто не принято говорить, вот и все.

Она покачала головой:

– Это неправильно. Говорить хорошо – полезно. Как же иначе можно стать лучше? Мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина. У тебя же не бывает шок, когда ты говоришь о пище! Зачем же так сердиться, а? Делать любовь и есть пища, можешь не беспокоиться. – Ее глаза озорно прищурились, и она оглядела его сверху донизу. – Хейа, все масса делать джиг-джиг, как твоя, одинаково, хейа?

– А все китайские девушки такие же, как ты, хейа?

– Да, – спокойно ответила она. – Большинство. Как я, но только не такие хорошие. Я надеюсь. – Она рассмеялась. – По-моему, ты очень особенный. Я тоже особенная.

– И скромная к тому же.

– Чума на такую скромность. Я просто откровенна, тайпан. Все китайцы – очень откровенные люди. Почему я должна принижать свои достоинства? И твои? Я доставляю тебе радость и сама получаю огромное удовольствие. Глупо притворяться, что это не так.

Она заглянула в горшок, палочками достала оттуда кусочек мяса и попробовала его. Затем сняла горшок с огня и поставила тут же рядом, чтобы не остыл. Отперев дверь, она что-то прошептала А Гип. Та кивнула и выскользнула из комнаты. Мэй-мэй вернулась к огню.

– Куда она ушла?

– Искать место, где можно спрятаться.

– Я сам займусь этим.

– У нее лучше получится. Сейчас мы поедим, а потом ты решишь насчет Брока.

– А что с ним надо решать?

– Он ведь не даст тебе просто так остаться и спрятаться, хейа?

– Я уже решил, как с ним поступить. – Струан улыбнулся так широко, что все его лицо покрылось морщинками. – Ты очень-очень особенная, Мэй-мэй.

– Достаточно особенная, чтобы ты сделал меня тайтай? Своей главной госпожой, по обычаям твоей страны?

– На это я дам тебе ответ, когда успешно завершу три дела.

– Какие три дела?

– Первое – доставлю серебряные слитки на «Китайское облако» в целости и сохранности.

– Дальше?

– Второе – добьюсь, чтобы Гонконг стал нашим по-настоящему и навсегда.

– И последнее?

– Еще не знаю точно. В отношении третьего дела тебе придется запастись терпением.

– С первыми двумя я тебе помогу. Как будет с последним, не знаю. Я китаянка, а китайцы очень терпеливые люди. Но не забывай, что я еще и женщина.

– Буду помнить, – произнес он после продолжительного молчания.

Струан сидел в своем рабочем кабинете на первом этаже и писал письмо Роббу. Было почти два часа пополудни. Торговцы вместе со своими клерками, носильщиками и слугами перетаскивали вещи из факторий на лорчи. Хоппо отменил приказ, отзывавший из поселения всех слуг. Слугам и носильщикам разрешалось исполнять свои обязанности до часа обезьяны – трех часов дня, – к этому времени все европейцы должны были покинуть Кантон. Знаменосцы по-прежнему оставались на площади, отрезая англичан от американской фактории.

Струан закончил писать, поставил на листе под посланием свою личную печать, которой пользовался лишь в исключительных случаях, и капнул на письмо воском, прижав к нему перстень с печаткой. В письме он сообщал Роббу, что беспокоиться не о чем и что он привезет на Гонконг добрые вести, добавив, что, если сам он опоздает, Робб должен вместо него пойти на распродажу и приобрести все участки, которые они заранее подобрали для компании. И купить круглый холм, чего бы это ни стоило. Сколько бы Брок ни давал, Робб должен предложить на доллар больше.

Струан откинулся на спинку кресла, потер глаза, прогоняя усталость, и начал заново, шаг за шагом, перепроверять свой план, пытаясь отыскать в нем слабые звенья. Как и в любом плане, успех которого во многом зависит от реакции других людей, Струан, готовясь осуществить свой замысел, тоже в какой-то степени полагался на удачу – предусмотреть все было невозможно. Но он чувствовал, что флюгер его йосса опять показывает в ту сторону, где судьба неизменно хранила его и все получалось именно так, как ему хотелось.

Высокие напольные часы пробили дважды. Струан встал из-за резного тикового стола и подошел к слугам, которые непрерывно сновали взад-вперед между факторией и причалом под надзором португальских клерков.

– Мы почти закончили, мистер Струан, – сказал Мануэл де Варгаш, престарелый седовласый португалец, державшийся всегда с большим достоинством. Он служил Благородному Дому уже одиннадцать лет и являлся старшим клерком. До этого он владел собственной компанией с главной конторой в Макао, но не выдержал конкуренции с британскими и американскими коммерсантами. Он не держал на них зла. То была воля Господа, сказал он тогда без всякой ненависти, взял с собой жену, собрал детей и отправился слушать мессу, после чего возблагодарил Мадонну за все, чем она благословила его. Он был таким же, как и огромное большинство других португальцев, – верным, спокойным, всегда довольным своей судьбой, неспешным в мыслях и поступках. – Можем отправляться, как только прикажете, – устало произнес он.

– Вы хорошо себя чувствуете, Варгаш?

– Небольшая лихорадка, сеньор. Но как только мы обоснуемся на новом месте, со мной опять все будет в порядке. – Варгаш покачал головой. – Скверно это – бесконечно переезжать с места на место. – Он что-то резко выговорил на кантонском наречии носильщику, сгибавшемуся под тяжестью конторских книг, и показал рукой на лорчу. – Это последние книги, мистер Струан.

– Хорошо.

– Печальный сегодня день, печальный. Ходит много плохих слухов. Некоторые совсем глупые.

– Что за слухи?

– Говорят, что нас всех перехватят по дороге и убьют. Что Макао собираются уничтожить, а нас изгнать с Востока раз и навсегда. Ну и обычные разговоры о том, что мы вернемся через месяц и торговля пойдет лучше, чем когда-либо. Некоторые даже утверждают, что где-то в Кантоне спрятаны сорок лаков серебра.

Улыбка Струана осталась все такой же снисходительной и безмятежной.

– Да столько лаков не наберется во всем Квантуне!

– Разумеется. Глупость, конечно, но пересказывать ее занятно. Считают, что это серебро собрали купцы кохонга в подарок императору, чтобы умилостивить его.

– Чушь!

– Конечно чушь. Нет в Кантоне такого человека, который осмелился бы держать столько серебра в одном месте. Все бандиты Китая слетелись бы сюда как мухи на мед.

– Возьмите вот это письмо и передайте его мистеру Роббу, из рук в руки. Сразу, как только увидитесь с ним. Затем немедленно отправляйтесь в Макао. Я хочу, чтобы вы набрали группы строительных рабочих. Они понадобятся мне на Гонконге через две недели, считая от сегодняшнего дня. Пятьсот человек.

– Да, сеньор. – Варгаш вздохнул и подумал, сколько еще ему придется притворяться. Все мы знаем, что Благородному Дому пришел конец. Пятьсот человек? Зачем нам люди, когда нет денег, чтобы купить землю? – Это будет трудно, сеньор.

– Через две недели, – повторил Струан.

– Найти хороших работников будет нелегко, – вежливо настаивал Варгаш. – Торговцев много, строители пойдут нарасхват. К тому же императорский указ отменил мирный договор. Может быть, они вообще откажутся работать на Гонконге.

– Хорошая плата заставит их передумать. Мне нужны пятьсот человек. Лучшие из лучших. Платите вдвое, если понадобится.

– Да, сеньор.

– Если у нас не окажется денег, чтобы заплатить им, – добавил Струан с мягкой усмешкой, – вам хорошо заплатит Брок. Для беспокойства нет причин.

– Я пекусь не о плате за свой труд, – ответил Варгаш с большим достоинством. – Я тревожусь за благополучие компании. Я бы не хотел, чтобы Благородный Дом прекратил свое существование.

– Да, я знаю. Вы хорошо служили мне, Варгаш, и я ценю это. А теперь забирайте с собой всех клерков. Я поплыву с Мауссом и моими людьми.

– Мне запереть факторию или это сделаете вы?

– Заприте сами, когда все клерки будут на борту.

– Очень хорошо. Господь да хранит вас, сеньор!

– И вас также, Варгаш.

Струан прошел через площадь. Вокруг него сновали люди, перенося последние кипы, ящики, узлы на тяжело груженные лорчи, расположившиеся одна позади другой вдоль всего причала. Впереди на причале он заметил Брока и Горта, которые безжалостно погоняли своих надрывающихся матросов и клерков. Кое-кто из торговцев уже отчалил, и Струан приветственно махнул рукой какой-то лорче, уходящей вниз по течению. У другого берега за их отправлением наблюдали танка, громко предлагая торговцам свои сампаны, чтобы вывести лорчи на стремнину: направление ветра затрудняло маневрирование и отходить от причала было неудобно.

Лорча Струана имела две мачты и вместительный корпус длиной сорок футов. Маусс уже стоял на полуюте.

– Все как будто утихло, тайпан. Ходят слухи, что хоппо захватил дом Тисэня. В нем оказалось пятьдесят лаков серебряных слитков.

– Ну и что?

– Ничего, тайпан. Слухи, hein? – Маусс выглядел усталым. – Вся моя паства разбежалась.

– Они вернутся, не переживай. И тебе еще многих предстоит обратить на Гонконге, – сказал Струан, испытывая к нему сострадание.

– Гонконг теперь наша единственная надежда, не так ли?

– Да. – Струан двинулся вдоль причала. Он заметил, как из американской фактории выскользнул высокий носильщик, тут же растворившийся в людском муравейнике на площади. Струан повернул в ту же сторону.

– Хейа, сто твоя янки делать мозна? – крикнул он этому кули, отыскав его в толпе глазами.

– Черт вас возьми, тайпан, – ответил из-под соломенной шляпы носильщика голос Купера. – Неужели мой наряд так плох?

– Вас выдал ваш рост, дружище.

– Просто хотел пожелать вам попутного ветра. Бог знает, когда мы с вами снова свидимся. Конечно, у вас еще есть ваши тридцать дней.

– Но вы не думаете, что от них будет какая-то польза?

– Это я узнаю через месяц с небольшим.

– А тем временем купите для нас восемь миллионов фунтов чая.

– А чем платить, тайпан?

– Чем вы обычно платите за чай?

– Разумеется, мы ваши агенты. В течение следующих тридцати дней. Но я не могу что-то покупать для вас, не имея серебра.

– Вы продали весь свой хлопок?

– Нет еще.

– Тогда поторопитесь с продажей.

– Почему?

– Возможно, у рынка окажется выбитым дно.

– Если это так, то прощай наша «Независимость».

– Было бы жаль распрощаться с нею, не правда ли?

– Надеюсь, вы как-нибудь договоритесь с Броком. И построите свое «Независимое облако». Я хочу испытать удовлетворение, побив вас лично.

– Становись в очередь, парень, – добродушно усмехнулся Струан. – Будьте готовы покупать для нас много и быстро. Я дам вам знать когда.

– Без вас Восток будет уже не тем, тайпан. Если вы уйдете, мы все немножко потеряем.

– Может быть, в конце концов я все-таки и не уйду.

– Одна моя половина жаждет в дальнейшем обходиться без вас. Вы первый среди всех нас владели слишком большим куском того сладкого пирога, который представляет собой здешний рынок. Владели чересчур долго. Пришло время открывать моря.

– Открывать для американских кораблей?

– И для других тоже. Но не на британских условиях.

– Морями мы будем править всегда, дружище. Это наш долг. Вы – сельскохозяйственная страна. Мы – промышленники. Эти моря нужны нам.

– Когда-нибудь они станут нашими.

– Возможно, к тому времени они уже перестанут быть нам нужны. Потому что мы будем править небесами.

– Не забывайте о нашем споре, – усмехнулся Купер.

– Кстати, вы мне напомнили. Несколько дней назад я получил письмо от Аристотеля. Он попросил у меня взаймы, чтобы пересидеть вынужденное бездействие, поскольку тот упоительный заказ приходится отложить до лета, на холоде у нее появляется гусиная кожа. Так что времени у нас достаточно, чтобы загнать эту лисичку в нору – или, может быть, в постель?

– Это кто угодно, но не Шевон. У нее в жилах ледяная вода, а не кровь.

– Она что, опять отказала вам?

– Да. Может быть, вы замолвите за меня словечко?

– Нет уж, в таких переговорах я не посредник!

Через плечо Струана Купер увидел, что к ним приближаются Брок и Горт.

– Если бы оба Брока сейчас не добрались до Гонконга, вы бы получили как раз то время, которое вам нужно. Так?

– Вы предлагаете мне слегка подзаняться убийствами?

– Это было бы не слегка. Это было бы очень и очень серьезно, тайпан. Доброе утро, мистер Брок.

– Я так и подумал, что это вы, мистер Купер, – с веселым видом заметил Брок. – Очень любезно с вашей стороны прийти проводить нас. – Он повернулся к Струану. – Ты отплываешь сейчас?

– Да. Я хочу предоставить Горту возможность любоваться кормой моего корабля до самого Вампоа. А потом, на «Китайском облаке», – до самого Гонконга. Как обычно.

– Единственной кормой, которую вы мне покажете, будет ваша собственная через шесть дней, когда вас швырнут в долговую яму, где вам и место, – набычившись, проговорил Горт.

– До самого Гонконга, Горт. Правда, нет никакой радости соревноваться с вами. Как мореход вы не годитесь даже грести на лодке.

– Клянусь Богом, я лучше вас!

– Полно, если бы не ваш отец, вы были бы посмешищем всей Азии…

– Клянусь Богом, ты, су…

– Придержи язык! – рявкнул Брок. Он знал, что Струан будет в восторге, если его публично назовут сукиным сыном, потому что тогда у него будет полное право вызвать Горта на дуэль. – Зачем задирать парня, а?

– Я не задираю его, Тайлер. Просто говорю все как есть. А тебе не мешало бы научить его кое-каким манерам, а заодно и мореходству.

Брок сдержал свой гнев. Горту пока еще не справиться со Струаном. Пока. Через год-другой, когда парень станет хитрее и опытнее, – другое дело. Но не сейчас, клянусь Господом! Да и недостойно это англичанина – топтать противника, беспомощно лежащего на спине. Как проклятый Струан сейчас.

– Дружеское пари. Ставлю сто гиней, что мой мальчик обойдет вас. Первым коснется флагштока на Гонконге.

– Двадцать тысяч гиней. И его деньги, не твои, – предложил Струан, насмешливо глядя на Горта.

– Откуда у вас взяться таким деньгам, тайпан? – презрительно бросил Горт, и у Брока все вскипело внутри: Боже, какой глупец.

– Это всего лишь шутка, Дирк, ничего больше, – быстро сказал он. – Пусть будет двадцать тысяч, как ты говоришь.

– Что ж, шутка так шутка. Если ты за это ручаешься, Тайлер. – Внешне Струан оставался холоден, но душу его переполняло ликование.

Они клюнули на его наживку! Теперь Брок и Горт понесутся на Гонконг, забыв обо всем на свете: двадцать тысяч гиней – нешуточное состояние, но это ничто по сравнению с сорока лаками серебра на борту «Китайского облака». Итак, Брока он благополучно убрал с дороги. Однако игра получилась довольно опасной. Горт едва не зашел слишком далеко, и тогда пришлось бы пролить кровь. Убить Горта – пара пустяков.

Струан протянул руку Куперу:

– Помните, у меня еще тридцать дней. – Они пожали друг другу руки. Струан посмотрел на Горта. – Флагшток на Гонконге! Приятного путешествия, Тайлер! – Он бросился к своей лорче, которая уже отошла от причала, сампаны тащили ее за нос, выводя на середину реки.

Струан прыгнул на планшир, повернулся и насмешливо помахал им рукой, потом исчез внизу.

– Надеюсь, вы извините нас, мистер Купер, – торопливо сказал Брок, беря Горта за руку. – Мы вас разыщем! – Он подтолкнул Горта к их лорче. На полуюте он яростно швырнул его к фальшборту и, подступив вплотную, разразился: – Ах ты, чертов полудурок, безмозглая корабельная крыса! Ты что, хочешь, чтобы твое дурацкое горло располосовали от уха до уха? В этих водах закон один: если ты называешь человека сукиным сыном, ты должен драться. Попробуй назвать его так – и он будет вправе убить тебя! – Тыльной стороной ладони он наотмашь ударил Горта по лицу, так что у того изо рта побежала струйка крови. – Я пятьдесят раз предупреждал тебя, чтобы ты остерегался этого дьявола. Уж если я остерегаюсь его, клянусь Господом, тебе и подавно пристало!

– Я могу убить его, отец, я знаю, что могу!

– А я тебе пятьдесят раз говорил, будь с ним вежлив. Он только и ждет, как бы тебя подрезать, дурень ты несчастный. И будь спокоен, у него получится. С этим дьяволом ты будешь драться только один-единственный раз! Понятно?

– Да. – Горт почувствовал во рту вкус крови, и это сделало его еще злее.

– В другой раз я не стану вмешиваться, помирай, если охота, недоумок. И запомни еще одно: никогда не задирай человека, который проиграл тебе деньги и вроде как твой должник. И не пинай его в пах, когда он лежит у твоих ног избитый и беспомощный. Это не по правилам!

– К чертям правила!

Брок ударил его еще раз:

– Броки чтят кодекс чести. Все в открытую. Один на один. Пойдешь против этого – и твоему партнерству в компании «Брок и сыновья» конец.

Горт вытер кровь с подбородка:

– Не бей меня больше! – (Брок почувствовал ярость, звеневшую в голосе сына, и его лицо потемнело и стало жестоким.) – Не надо, отец. Клянусь Господом нашим Иисусом Христом, в следующий раз я отвечу! – Горт стоял, широко расставив ноги, сжав гранитные кулаки. – Сегодня ты ударил меня в последний раз. Ударишь меня снова, и я не остановлюсь ни перед чем. Господом Иисусом клянусь, ты ударил меня в последний раз!

Вены на шее Брока вздулись и почернели, когда его огромная фигура грозно надвинулась на сына – уже не сына, а врага. Нет, не врага. Все-таки сына, который просто перестал быть юнцом. Сына, который бросил вызов отцу, как делают рано или поздно все сыновья.

И Брок, и Горт понимали, что если сейчас между ними вспыхнет ссора, то прольется кровь, и за этим последует изгнание из семьи. Ни отец, ни сын не хотели этого, но оба знали, что, если такое случится, они до конца жизни останутся кровными врагами.

Брок ненавидел Горта в эту минуту за то, что тот заставил отца почувствовать свой возраст. И любил его за то, что он не испугался и восстал против него, хотя не мог не понимать, что ему никогда не сравняться с отцом в искусстве ведения смертельного поединка.

– Тебе лучше поторопиться на Гонконг.

Горт с усилием разжал кулаки.

– Да, – хрипло сказал он. – Но тебе лучше поскорее покончить с этим ублюдком, если ты взаправду собираешься это сделать. Иначе в следующий раз я сделаю это сам и по-своему. – Он в упор посмотрел на боцмана. – Какого дьявола ты тут стоишь, чертово отродье?! За дело, шевелись!

Горт вытер кровь с губ и сплюнул за борт. Но сердце его продолжало тяжело стучать, и он пожалел, что третьего удара не последовало. Я был готов, клянусь Богом! И я смог бы одолеть его, как могу одолеть этого зеленоглазого сукина сына. Я знаю, что могу.

– Каким курсом мы пойдем, отец? – спросил он, потому что можно было выбрать много разных путей. Подходы к Кантону по реке представляли собой настоящий лабиринт из больших и малых островов и многочисленных проток.

– Ты сам заварил эту кашу. Сам и прокладывай курс. – Брок отошел к левому фальшборту.

Тайлер чувствовал себя очень старым и очень-очень усталым. Ему вспомнился его отец, который был кузнецом, вспомнилось, как мальчишкой он должен был терпеть побои, выслушивать поучения, скрывать обиду и делать что велят, пока – в тот день ему как раз исполнилось пятнадцать – боль и ярость не прорвались наружу и не застлали ему глаза кровавой пеленой. Когда пелена спала и его взгляд очистился, он увидел, что стоит, все еще сжимая кулаки, над неподвижным телом своего отца.

Господи, подумал он, это едва не случилось. Слава Богу, что мне не пришлось драться с ним по-настоящему. Я не хочу терять сына.

– Оставь Дирка Струана в покое, Горт, – сказал он, и его голос уже не был таким грубым и жестким.

Горт ничего не ответил. Брок потер пустую глазницу и опять прикрыл ее повязкой. Он смотрел на лорчу Струана. Она была уже на середине реки, самого Струана нигде не было видно. Сампан развернул нос лорчи по течению и быстро переместился к другому борту. Несколько человек из команды Струана ухватились за веревки и, покрикивая хором в такт своим усилиям, подняли паруса. Сампан повернул назад к лорче Варгаша, стоявшей у причала.

Что-то не похоже на Дирка, задумался Брок. Как-то уж слишком поспешно он отбыл. Нет, совсем не похоже. Брок оглянулся на причал и увидел, что Варгаш и все клерки Струана еще там, рядом с пришвартованной лорчой. Вот уж действительно, никогда за Дирком такого не водилось: покидать поселение раньше своих клерков. Странные, странные вещи вытворяет Дирк в последнее время. Н-да.

Струан прятался в кабине сампана. Когда лодка проходила под носом лорчи Варгаша, он пониже надвинул широкую шляпу кули и поддернул на себе стеганую китайскую куртку. Владелец сампана и его семья, казалось, не замечали его. Им хорошо заплатили, чтобы они ничего не видели и не слышали.

План, который они разработали вместе с Мауссом, представлялся ему при данных обстоятельствах самым надежным. Он приказал Мауссу как можно быстрее добраться до «Китайского облака», стоявшего на якоре у острова Вампоа в тринадцати милях от поселения. Маусс должен был пройти туда коротким северным путем и передать капитану Орлову распоряжение поднять все паруса, спуститься по реке к дальнему концу острова, там повернуть, обогнуть остров и вернуться южным рукавом вверх по течению в направлении Кантона. Весь этот маневр должен был остаться незамеченным для Брока – Струан предупредил Маусса, что это его важнейшее условие. Сам Струан тем временем дождется лорчи с серебром, потом отправится вниз по реке длинным путем и через хитросплетение проток незаметно проскользнет к южной стороне острова, где клипер и будет его ждать. У Мраморной пагоды. Эту пагоду высотой двести футов было хорошо видно отовсюду.

– Но зачем, тайпан? – недоумевал Маусс. – Это опасно. К чему весь этот риск, hein?

– Вы просто будьте там, Вольфганг, – ответил ему Струан.

Когда сампан подошел к причалу, Струан подобрал несколько корзин, которые приготовил заранее, и заторопился через толпу к воротам парка. Никто не обратил на него внимания. Очутившись в здании фактории, он отбросил корзины в сторону, подбежал к окну столовой и осторожно выглянул наружу через щель между портьерами.

Его лорча была уже далеко. Брок вышел на стремнину, набирая скорость. Его паруса наполнились попутным бризом. Горт отдавал распоряжения на полуюте, и до Струана доносились обрывки его ругательств. Брок стоял у левого фальшборта и вглядывался куда-то вниз по течению, Варгаш только что закончил проверять, все ли клерки на месте, и теперь возвращался назад.

Струан выскочил из столовой и быстро взбежал по лестнице наверх. С лестничной площадки он видел, как Варгаш вошел в холл фактории, проверил напоследок, все ли в порядке, и вышел. Струан услышал, как в замке повернулся ключ. Облегченно вздохнув, он по узкой лесенке поднялся на чердак. Здесь, пробравшись через груду старых ящиков, он стал осторожно продвигаться к передней стене.

– Хэллоу, тайпан, – раздался голос Мэй-мэй. Она была в своих лоснящихся от грязи штанах женщины-танка и стеганой куртке, правда на этот раз решила не пачкать лицо. Девушка сидела на коленях на толстой подстилке позади каких-то ящиков. А Гип поднялась и поклонилась ему, потом снова села на корточки рядом с небольшим узелком одежды и кухонной утвари. Мэй-мэй жестом показала на другую подстилку напротив нее и на доску для триктрака с расставленными фишками. – Мы играем по тем же ставкам, хейа?

– Подожди минутку, девочка.

На чердаке было два слуховых окна: одно в крыше и еще одно в передней стене. Отсюда Струан мог наблюдать за всей площадью, не боясь быть замеченным. Внизу торговцы все еще суетились, переругиваясь, меняя что-то в последний момент.