Полуденная буря Русанов Владислав
— Так что ж ерепенишься? Серебром платить не понуждаю. Селянам сунешь мелочевку, они и рады будут. Еще девки следом увяжутся. Мол, герои из легенды. А сядет на хвост дружина баронская, в другой бок укажут. Или гонца пошлют упредить. Тебе это важнее или охапка вышитых юбок на возу?
Бессон рассмеялся, поднимая похожие на лопаты ладони вверх:
— Всё. Уел. Молчу.
— Ну дык, — многозначительно помотал корявым пальцем Крыжак. — Коннетабль.
— Чего?!
— Коннетабль, — скалясь, повторил веселин. — Главнокомандующий, значит. По-трейговски.
Через мгновение ржали уже втроем. Веселье передалось и молодцам вокруг колодца. Кого-то уже не обрызгали, а от души окатили водицей. От крика шарахнулись кони.
— Слушай, парень, — Бессон дружески хлопнул трейга меж лопаток, — может, тебе и ватагой командовать?
— Ты чо? — уставился на него Крыжак.
— А чё? Парень башковитый. Еще рожь не заколосится, а он уже себе королевство сварганит. Чуток у арданов, клаптик у Витгольда… А я при нем коморником могу. Слушай, Живолом, у Витека, талуна ихэренского, дочка на выданье. Давай мотанем к Железному Кулаку. Так, мол, и так. У вас товар, у нас купец. А с таким тестюшкой и жнивца ждать не надо — к травнику королевство справим. Как думаешь, а?
Трейг пожал плечами:
— На что мне арданская невеста? — Легко коснулся рукояти меча: — Вот моя невеста.
— Ладно, не обижайся. — Главарь повторно похлопал помощника по спине. — Я ж шуткую.
— понял. Ты лучше води ватагу сам, хорошо? Чем смогу, помогу. А женить на Витековой дочке и тебя можно.
Крыжак хохотал от души, едва не задохнувшись:
— Ну, дает паря! Бессона да на талунской дочке!
— А чем я не жених? — приосанился главарь. — Не старый еще. И даже не лысый.
Тут он заметил, что на площади потихоньку скопился народ — мужики да бабы средних лет, а то и вовсе старухи. Девок всё же попрятали. Вооруженным людям по давно укоренившейся привычке доверяли мало. Коротким окриком Бессон успокоил разгулявшихся ватажников и пошел в трактир, коротко кивнув: давайте меняйтесь, мол.
Веселины полезли в подводы, извлекая на солнечный свет мотки ниток, скрученную в тугие узлы ткань — всё больше лен и сукно, несколько пар сапог и всякую разную мелочевку.
Живолом присел на ступицу тележного колеса — сам торг его интересовал мало. Главное, чтобы разбойники шалить не вздумали.
— Железа лишнего не найдется? — Низкий голос прозвучал над головой.
Здоровущий мужик! Пожалуй, на полголовы выше Бессона, отличавшегося богатырским телосложением. Кожа на огромных ладонях — каждая в полставца, с какого кормится обычная деревенская семья, — припалена и задубела подошвой. Черную, тронутую сединою бороду тоже не раз лизнуло пламя. И без слов ясно — кузнец.
— Это смотря какого, — ответил Живолом. — Кандальное возьмешь в переделку?
В одной из телег еще валялись цепи и оковы работорговцев, перебитых в Восходной марке. Памятное дело. Главным образом, встречей со старым знакомцем — Доргом, красная рыба на лазоревом щите.
— Мне любое сгодится. Чем кандальное хуже? — ответил кузнец и встрепенулся. — Это где вы такого набрали?
— Далеко. Отсюда не увидишь. Тебе не всё едино?
— Наверное, всё. А и то правда — кто я такой, чтоб вопросы спрашивать?
— Вот видишь. Вот и договорились. — Кузнец порылся пятерней в бороде:
— Еще не совсем. Что возьмешь?
— За железо-то?
— Ага.
— Погоди, дай подумать. Как бы с тебя барыша поболее срубить… О! Придумал!
— Придумал, так не томи. — Кузнец свел кустистые брови. — Давай выкладывай, чего надо.
— Подковы у коней проверь. Где надо, расчистишь. Где потребуется, перекуешь. Годится?
Мужик снова поскреб бороду:
— Сколько голов?
— Два десятка наберется.
— На передок кованы?
— Ну, так! Спрашиваешь!
— До темноты не управлюсь.
— Наши помогут.
— Очень надо! Бородачи напортачат, а скажут, Тарк-кузнец плохо работает.
— А ты, Тарк, привык хорошо работать?
— А то?
— Тогда давай так. Проверишь всех, а перекуешь тех, кого сам решишь. Годится?
— Это больше мне по нутру. — Кузнец покивал лобастой башкой. Договорились, почитай.
— Так чего ждем?
Сквозь густую бородищу кузнеца блеснули крепкие, ровные зубы — хоть гвозди перекусывай.
— С моря погоды, как поморяне говорят. Пошли поманеньку.
У кузни пахло разогретым железом и древесным углем. Живолом сноровисто расседлал коня, завел в станок. Тарк, напяливший к тому времени кожаный фартук, огромной лапищей захватил скакуна за бабку, зажал ногу меж колен.
— Болтается.
— Это я и без тебя знал. Работай давай. — Кузнец горько вздохнул:
— Ох, если у остальных так же, то, выходит, нажухал ты меня, лесовичок.
— Я чего-то не понял. Тебе железо надо?
— Надо.
— Так работай.
— Да я работаю, не боись за меня, лесовичок.
Ковочный молоток легкими ударами прошелся по кромке подковы. Со стороны могло показаться, что кузнец не снять подкову норовит, а, наоборот, покрепче прибить к копыту. На самом деле он старался малость расшатать крепящие подкову к копыту гвозди-ухнали.
— А где же управляющий ваш? Или сбежал? — продолжал беседу разбойник.
— Ага.
— Что «ага»? Сбежал?
— Сбежал.
— Экий ты стал разговорчивый. С чего бы?
В левой руке кузнеца возникла похожая на широкое зубило с прикрепленной сбоку ручкой обсечка.
— Ты думаешь, — хмыкнул Тарк, — из-за управляющего?
— А то нет?
— Нет. Просто не люблю, когда под руку тявкают. — Живолом посуровел:
— А я, выходит, тявкаю?
— Ну, не тявкаешь. А всё едино под руку болтаешь.
Приставляя острый край обсечки к загнутым головкам гвоздей — «барашкам» — кузнец ловко разгибал их.
— Ну, я не буду.
Лесовик нарочито отвернулся и, прислонившись плечом к стенке кузни, принялся наблюдать, как грызутся Жила и горластая старуха-поселянка. Бабка норовила выторговать за полмешка муки — гарнцев восемь на первый взгляд — четыре мотка ярко-желтой, крашенной восковником, пряжи. Этот широколистый невысокий кустарник, покрывающийся к концу лета мелкими терпкими ягодами, на левом берегу Ауд Мора не рос — слишком тепло, видно. Арданы собирали молодые побеги далеко на севере — почти в Лесогорье. Потому краска из восковника и вещи, ею обработанные, ценились не меньше, чем из дикой гречихи, добываемой на южном побережье Озера — аж под Вальоной. Так вот, поселянка хотела четыре мотка, Жила соглашался отдавать только два. Торговались от души. Крик — хоть уши затыкай. Сошлись на трех мотках.
— Слышь, паря, — пробасил кузнец. — Ты это… Не обижайся. Ты чего там спросить хотел?
— Что ж там спрашивать, опять под руку попаду.
— Да не боись, я уже за клещи взялся. Что спросить хотел?
В самом деле, Тарк, отложив молоток и обсечку, расшатывал подкову здоровущими клещами. Разболтанная подкова поддавалась.
— Управляющий от казны королевской где ваш? Сбежал?
— Ага, сбежал.
— А как про нас узнал?
— Да уж нашлись доброхоты, рассказали.
— А они как узнали?
— Ну, брат лесовичок, о том не спрашивай — не знаю.
— А кто такие?
— Да проезжали тут вчера.
— Торгаши?
— Не сказал бы. — Кузнец вновь взялся за молоток. Теперь он простукивал подкову так, что плоские шляпки ухналей, прячущиеся до того в пазах, вылезли наружу.
— Опять мешаю?
— Да нет.
— А что ж из тебя всякое слово тянуть приходится, ровно цирюльнику гнилые зубы?
— Прости. Я, когда работаю, больше о деле думаю.
— Так мне молчать?
— Да нет. Ты спрашивай, спрашивай.
— Если не торговцы, то кто?
— А не поймешь. С оружием люди. Вроде армия. — Живолом присвистнул:
— Большая?
— Десятка три-четыре.
— Так три или четыре?
— Я ж не считал. Может, так, а может, и эдак.
— Так ваши девки со вчера в лесу прячутся? — ухмыльнулся разбойник.
— Ага, — в тон ему отвечал кузнец, при этом выдергивая освобожденные гвозди. — Видишь, удачно как вышло. Два раза не бегать.
Последнее движение клещей — и копыто оказалось свободным. Тарк пощупал край рога, покачал головой неодобрительно и взялся за копытный нож.
— А управляющий с ними, значит, отправился?
— Ага. Сбежал, попросту говоря.
— Ясно. А если знали, что мы идем, что ж армейские засаду не устроили? Хоть трегетренская армия была, а?
— Трегетренская, трегетренская… Какая еще? Арданы пока сюда носу не кажут.
Кузнец неожиданно отпустил копыто. Выпрямился, потер кулаком поясницу:
— А кто тебе говорил, что засаду не сделали?
— Никто. Это я так…
Тарк хмыкнул презрительно. Мол, совсем безголовые у нас разбойнички по лесам расплодились.
— Ждут вас, лесовичок, ждут.
Живолом не показал удивления. Спросил нарочито беспечно:
— В лесу за бродом?
— Почем знаешь?
— Коли я таких, как сам, ждал бы, сам бы за бродом засел.
— Ох, не простой ты лесовичок, не простой, — погрозил ему почернелым пальцем кузнец. — И что делать думаешь?
— Не я вожак. Не мне решать.
— Знаю. Видел. — Тарк опять принялся за копыто, выравнивая и зачищая край. — Однако видел, как он тебя слушается.
— Наблюдательный ты, коваль.
— А то!
— Ну, ежели такой наблюдательный, скажи точнее — что за отряд вчерась проезжал? Конные или пешие, с луками или без…
— Как не помочь хорошему человеку, — почти ласково произнес кузнец. — С луками десятка два, не больше. Десяток щитоносцев с копьями. И еще десяток конных — на кольчугах накидки с огнем вышитым и веревки вот тут. — Толстый палец Тарка прикоснулся к левому плечу.
— Гвардия? Откуда?
— Мне не ведомо. Передо мной не отчитывались. Может, гвардия, а может, и не гвардия, а так, погулять вышли.
— Да нет, гвардия. — Живолом не на шутку встревожился. — Откуда здесь? До Трегетройма суток пять пути… Командира не запомнил? Не лысый?
— Чего? Кто лысый?
— Командовал отрядом кто? Здоровый лоб такой с башкой бритой?
— Да нет. Обычный мужичонка. Мелкий, седенький. Моих годков, пожалуй.
— Мелкий, седенький?
— Ага. Усишки невеликие. А, еще! В седле — что на шкворень посаженный сидит, не шелохнется.
— Шрам есть?
— У кого?
— Слушай, Тарк-кузнец, хорош дурня из себя корчить. Не похож ты на дурня. У мужичонки седенького с усишками невеликими шрам есть?
Кузнец немного подумал.
— Был. На щеке. Вроде как от ожога. Старый.
— Лабон! — звучно ляснул кулаком о ладонь разбойник.
— Чего?
— Нет, ничего…
— Знакомца старого встретил?
— Еще не встретил. Но встречу, будь уверен. Соскучился я за ним.
— Так тебе коня ковать или уже не надо? К знакомцу на некованом помчишь?
— А? Нет, ты заканчивай работу-то, — бросил через плечо Живолом и быстрым шагом направился к трактиру, где давно скопилась вся шайка.
От реки тянуло сыростью и тиной.
Лабон спрыгнул с нижней ветки на усыпанный прошлогодней листвой дерн.
— Что ж они не торопятся к нам-то?
Поправил перевязь и уставился на Бургаса, удравшего из Щучьего Плеса, едва прослышал о приближении разбойников, управляющего.
— А я почем знаю? — Тот засопел пупырчатым носом, гриб-строчок. — Грабят, должно быть.
— Хе! Грабят! Да они там скоро хоровод водить начнут, даром столб беллен-тейдовский не разукрашенный стоит. Ты бы слазил и поглядел…
Управляющий открыл было рот, чтобы привычно возразить, но Лабон уже махнул рукой:
— А, куда тебе, сухорукому. Всё равно не влезешь. Меня слушай. Они там с утра вроде как торг затеяли. Не грабят, понимаешь. Первый раз таких лесных молодцев вижу. Им людишки сами харч тащат. Коней перековывают.
— Да ну?
— Баранки гну! Соображаешь, к чему веду?
— Соображаю! Сухорукий-то сухорукий, а всё ж не баран!
— И к чему же?
— А что предупредили их давно. О засаде нашей. И отряд твой расписали, как на картинке, — что да как. Не дождемся мы тут никого. Не на ту добычу ты, полусотенник, капкан снарядил.
Лабон глянул на уставших торчать наготове с самого утра пехотинцев, на невозмутимых, готовых в огонь и в воду за своего командира петельщиков, на растрепанных и как-то не по-военному выглядевших помощников управляющего. Проговорил неуверенно:
— Другой дорогой уходить будут — в спину ударим. Догоним.
— Если догонишь. У них все оконь, а у тебя? С десятком воевать кинешься?
— А хоть и с десятком! Тебе-то что? Мне или приказ выполнить, или голову сложить. Понял, как оно?
— Тьфу на тебя! А на дурня не похож. С первого взгляда.
Лабон неприязненно глянул на кривобокого растрепанного трейга, отчаянно пытающегося держать фасон в крайне неприятной для него ситуации.
— Не боись, сухорукий, я перво-наперво постараюсь приказ исполнить. Голову сложить — мне не к спеху.
— Командир, командир! — сдавленным голосом прокричал с дерева наблюдатель. — Заметушились что-то!
— А ну, Жердяй, подсади! — Лабон повернулся к высокому петельщику, переминающемуся с ноги на ногу в двух шагах от них. Оперся на подставленные ладони коленом, толкнулся. Подброшенный рывком, полусотенник взлетел на нижний сук, умостился поудобнее и глянул за реку.
Со стороны деревеньки с дурацким названием Щучий Плес к броду двигались четыре груженные всякой всячиной телеги.
— Ну что? Пошли? — нетерпеливо проскулил снизу Бургас. Его-то на дерево никто не подсаживал. Что толку? Всё равно сверзится.
— А, не лезь пока! — Петельщик пристально всматривался в приближающиеся повозки.
Казалось, радоваться надо! Вот она, долгожданная схватка! Да только повода для радости никакого.
Не походной колонной шли повозки лесных молодцев. Веером разворачивались, как клинья рыцарской конницы на поле битвы. И двигались вроде сами по себе. По крайней мере, запряженных коней видно нигде не было. Матерый волк Лабон сразу догадался — веселины решили не рисковать жизнями скакунов и толкают телеги руками.
Позади груженых возов, низко пригибаясь, тут и там перебегали человеческие фигурки. Не десяток и не два.
Вот повозки коснулись колесами раскисшей земли на левом берегу безымянной реки и тут же развернулись к лесу боком. Лабон сумел рассмотреть заполнявший их груз — вязанки хвороста, старые, топорщащиеся сухой лозой корзины, драные мешки, набитые не иначе соломой.
«Что ж там за трейг такой к ним попал? Видно, что не новичок на войне. Да и Валлан со жрецом кого ни попадя не испугаются, а они боялись. Лопни мои глаза, боялись. Потому и голову его затребовали».
Между повозками замелькали прикрывающиеся круглыми щитами люди, а над кучами барахла появились верхушки луков. Мощных, веселинских. Такие ни в чем не уступают трейговским, которыми вооружены два десятка приданных гвардейцам лучников.
— Смотри, Рогоз, во все глаза, — скомандовал полусотенник. — Что увидишь — кричи!
А сам ужом соскользнул по стволу и побежал к своим.
Чего греха таить, положение создалось аховое. Из лесу не выйдешь — опушка под прицелом бородачей, которые надежно укрылись за возами, но готовы всадить стрелу в любую движущуюся мишень. Из подлеска стрелять глупо. Тонкие ветки, листва и прицел собьют, и стрелу отклонят. Можно попытаться дать залп из самострелов, их у петельщиков с полдюжины. Самострельным бельтам ветки нипочем… Дать-то залп можно. А что потом?
— Копейщики, вперед! — Голос Лабона подстегнул солдат, словно хлыст — ленивого коня. — Держать линию, из-за щитов не высовываться!
Десяток щитоносцев, ведомый усатым низеньким ветераном по кличке Одеяло, осторожно пошел вперед. Лабон в сердцах плюнул на прелую листву:
— Мало, мало бойцов! — Но тут же поторопил лучников: — Дыг, Рябчик — за ними! Помаленьку, полегоньку…
Едва размалеванные в коричневую и оранжевую клетку щиты стали различимы сквозь густую зелень, с деревенского берега ударили стрелы. Залпами. Как на учениях. Будто не разбойники луки держали, а регулярная, обученная армия.
С глухим стуком каленые наконечники втыкались в раскрашенную древесину. С такого расстояния — словно кувалдой в середку щита. Копейщики сразу сбились с шага. Строй разорвался. Охнул, опускаясь на землю, раненый. Потом еще один. И еще…
— Стоять! — Лабон понял, что еще два-три залпа, и пехоты у него весьма поубавится. — Назад! Строй держать!
Линия копейщиков медленно поползла назад. Лучники остановились, не дожидаясь команды.
— Как же так, как же так? — суетливо тараторил подоспевший Бургас. — Прозевали, упустили! Как теперь быть?
— Да пошел ты… — зло отмахнулся Лабон. — Без тебя тошно! Заткнись, сказал! И не мешайся! — Управляющий попятился, скрылся за широкими плечами растерянных помощников.
— Там и сиди! — буркнул полусотенник и в полный голос позвал: — Жердяй!
— Тута, командир!
— Самострелы раздать лучникам.
— Понял!
— Тогда бегом!.. Малой!
— Тута я!
— Наших всех — на конь! Зайдешь подальше вправо, за излучину. Реку — вплавь. И в тыл. Ясно?
— Так точно, сделаем. Не сумлевайся, командир. — Гвардеец отсалютовал сжатым кулаком.
— Брик!
— Здесь я!
— Охраняешь ардана.
— Командир… — обиженно протянул бровастый, тонкогубый Брик. Уже оправился от ушибов, полученных во внезапно завалившейся штольне, и рвался в бой. — Может, они? — кивнул в сторону Бургаса со товарищи.
— Я им невинность твоей прапрабабушки охранять не доверю! Вояки! — рыкнул Лабон. — Исполнять приказ!
— Слушаюсь, командир! Будет сполнено!
Ведомый Малым десяток гвардейцев прохрустел копытами по сушняку и растворился в зеленом мареве чащобы.
Лабон подбежал к цепи лучников: