Пир Джона Сатурналла Норфолк Лоуренс

Пока ему не потребуется наследник, угрюмо подумала девушка. Потом на память ей пришли слова королевы. «Мы просто обмениваемся нашими желаниями…» Если подумать, так ли уж отвратителен Пирс со своими жидкими прямыми волосами и дрожащим, вялым подбородком? Неужели он отвратительнее, чем сэр Филемон со своей уродливо зашитой щекой и ледяными глазами, которого молва записывает в любовники леди Каролины? Она представила, как Пирс сплетается с ней руками и ногами, наваливается на нее потным липким телом, обдает лицо кислым винным духом…

Ее замутило от одной этой мысли. Лукреция молча смотрела, как Джемма подбирает с пола вырванные страницы и уносит прочь похлебку. Оставшись одна, девушка села в кресло перед туалетным столиком и устремила взгляд на маленький банкетный дом за окном. Над островерхой крышей по небу плыло длинное белое облако. Ощущения, хорошо знакомые по предыдущим голодовкам. Легкое головокружение и скука дни напролет.

Ночью у нее в желудке словно перекатывался острый камень. Она спала плохо и проснулась, когда церковный колокол прозвонил к завтраку. В течение дня боль в животе усиливалась. После ужина за дверью раздался голос Джеммы.

— Люси! — прошипела она. — Это снова я.

— Что тебе?

Послышался шорох юбок, а секунду спустя под дверь проскользнула маленькая бурая плитка.

Лукреция видела такие ежегодно на столе в задней гостиной. В день смерти своей матери. Суржевый хлеб.

Слуги ели его круглый год. Сама она никогда до такого не опускалась, разумеется. Темный кусок был соблазнительно плотным на ощупь. Дразнящий дрожжевой запах щекотал ноздри. К острому камню, перекатывающемуся в пустом желудке, добавились горячие нутряные соки.

— Ничего лучше не смогла раздобыть, — прошептала Джемма из-за двери. — Поул глаз с меня не спускала. Они разговаривали про тебя. Гардинер говорит, если ты не будешь кушать, у тебя крови прекратятся. Ты вся иссохнешь внутри и не сможешь родить дитя… Люси?

— Мм?

Зубы Лукреции перемалывали крупные зерна, по языку перекатывалась зернистая клейкая кашица. Она держала под подбородком салфетку, чтобы ни одной крошки не просыпалось, и жевала, жевала. Ей казалось, она в жизни не ела ничего вкуснее суржевого хлеба.

На следующий день Джемма тайком принесла еще кусок, но, как только Лукреция вонзила в него зубы, за дверью раздался испуганный свистящий шепот:

— Люси! Сюда идут!

Шаги нескольких пар ног поднялись по лестнице и стали приближаться по коридору. Лукреция торопливо жевала, но ключ уже скрежетал в замке. Она проворно завернула надкушенный ломтик в салфетку, бросила на пол и затолкнула ногой под кровать. Девушка едва успела вытереть губы, когда дверь распахнулась, являя взору мистера Паунси, миссис Гардинер, мистера Фэншоу и миссис Поул.

Вместе с ними в комнату проник новый запах. Густой аромат тушеного мяса и пряностей заклубился у двери и волнами растекся в спертом воздухе. В желудке Лукреции шевельнулся тяжелый камень голода. Потом появился источник запаха. Из-за спины Поул выступил юноша в красной ливрее. До чего ж непривычно видеть в доме обитателя кухонного царства, подумала Лукреция, зачарованно глядя на поднос с дымящейся суповой чашкой.

— По случаю вашего нового обета сэр Уильям приставил к вам повара, — доложил мистер Паунси. — Он опишет вам кушанье, состряпанное для вас сегодня.

Лукреция подняла глаза на лицо юноши с подносом.

Джон быстро потупил взгляд.

Он со страхом ждал этого момента с той самой минуты, когда узнал о приказе стюарда от Сковелла и миссис Гардинер. Товарищи всячески подбадривали его сегодня, провожая из кухни, а Питер Перз так крепко хлопнул по спине, что он чуть не расплескал бульон.

— Не робей, Джон! — крикнул ему вслед Адам Локьер. — Разве сможет леди Люси устоять перед тобой?

Сейчас в чертах девушки читалось презрение и скука. Мистер Паунси, мистер Фэншоу и миссис Поул ждали.

— Это бульон из ягненка, ваша светлость, — начал Джон. — Он сварен из филейного мяса, срезанного с самой нежной части шеи. В него положен растертый костный мозг, извлеченный из костей, сваренных на медленном огне…

Немного скосив глаза, он видел отражение Лукреции в трюмо в глубине комнаты. Девушка хранила равнодушный вид.

— Теперь приправы…

Джон продолжал свое корявое описание, пытаясь представить, что он стоит в кухне и объясняет состав блюда Симеону, Хески или другому поваренку, а не мямлит перед высокомерной Лукрецией Фримантл. Гардинер и Поул одобрительно кивали, слушая его запинающуюся речь. Потом, неожиданно для него, Лукреция заговорила:

— Как интересно.

Она не казалась заинтересованной. Но и насмешки в ее голосе не слышалось.

— После заправки последней специей бульон процеживается, — продолжал Джон.

— Действительно? Через что?

Джон отважился коротко взглянуть на девушку.

— В дуршлаге дырки слишком большие, — объяснил он. — Сито из конского волоса сразу забьется. Мы используем сетку из тонкой проволоки.

Лукреция встала и заглянула в суповую чашку:

— Ты потратил целый день, чтобы приготовить этот бульон?

— Да, ваша светлость.

Девушка наклонилась к струйкам пара над чашкой и с удовольствием потянула носом. Затем, к великому удивлению Джона, взяла чашку с подноса. Сейчас выпьет, подумал Джон, стараясь не показывать своего ликования. Он справился с заданием за один-единственный день! Лукреция повернулась и ногой выдвинула из-под кровати что-то, с глухим шумом проехавшееся по половицам. Какой-то сосуд.

Ночной горшок.

Уже в следующий миг Джон сообразил, что она собирается сделать, и порывисто шагнул вперед. Но девушка оказалась проворнее: одним плавным движением она перевернула суповую чашку, и бульон вылился темно-коричневой дугой. Джон оторопело смотрел, как дымящаяся струя разбивается о дно ночной вазы, забрызгивая пол вокруг.

— Негодная девица! — воскликнула миссис Поул.

— Мисс Лукреция! — пролепетал мистер Фэншоу. — Как вы можете?!

Потрясенный Джон неподвижно уставился на горшок со своим творением. Лукреция обратила торжествующее лицо к мистеру Паунси:

— Неужто вы думали, что я откажусь от своего решения, соблазнившись чашкой бульона? Я не возьму в рот ни единой капли. Так и передайте отцу. Ни единой крошки!

Вынести горшок велели Джону. Опустившись на колени среди бульонных лужиц, он заметил на полу россыпь крошек и заглянул под кровать. Там в густой тени смутно вырисовывался какой-то предмет. Маленькая темная плитка, наполовину завернутая в тряпицу. Присмотревшись, Джон улыбнулся про себя. Надкушенный ломтик суржевого хлеба. Выходит, голодовка леди Люси уже закончилась. Может статься, никогда и не начиналась. Поднявшись на ноги, он пробормотал:

— Так-таки ни единой крошки?

Лукреция окаменела на месте. На щеках у нее выступили красные пятна.

— Что это значит? — прогнусавил мистер Паунси.

Джону оставалось лишь сообщить о своем открытии. Указать на нее пальцем, как она в свое время указала на него… Но когда он уже набрал в грудь воздуху, чтобы заговорить, Лукреция вдруг переменилась в лице. Надменный взгляд дрогнул, и в нем промелькнуло знакомое смятение. На краткий миг Джону почудилось, будто они с ней опять находятся в Солнечной галерее, объединенные общим страхом разоблачения.

— Ну же? — потребовал стюард.

— Ничего, мистер Паунси, сэр, — услышал Джон свой голос. От минутного злорадства не осталось и следа, едва он подавил первоначальный порыв.

— Ничего?

— Я просто подумал о другом кушанье. Которое больше придется по вкусу ее светлости.

— Но почему? — возмутился Филип. — Если она ест, значит не голодает, верно? Почему ты не сказал им?

— Да какая мне с этого выгода? — беззаботно откликнулся Джон. — Подумаешь, нашел кусочек хлеба под кроватью. Вдобавок тогда они поняли бы, что хлеб принесла твоя Джемма. — Он шутливо хлопнул Филипа по спине.

— Если леди Люси чем-то наполняет желудок, она к твоей стряпне не притронется.

— Это зависит от того, что я состряпаю, — улыбнулся Джон. — Разве нет?

Но Лукреция не стала есть ни засахаренные фрукты со взбитыми сливками, которые он принес на следующий день, ни лимонный поссет с земляникой, приготовленный после. Каждый день у двери в спальню миссис Поул внимательно обследовала поднос. Каждый день Джон, потупив взгляд, стоял перед Лукрецией, и молчание между ним, гувернанткой, клерком-секретарем и девушкой становилось все тягостнее, пока его очередное кулинарное творение остывало, разваливалось или засыхало на подносе.

Сама Лукреция безучастно смотрела в окно, или прихорашивалась за туалетным столиком, или с притворным энтузиазмом вышивала кривыми стежками. Через час, по ощущениям похожий на все три, когда у него уже отваливались руки и урчало в животе, колокольный звон, возвещавший о конце обеда, разрешал Джону вернуться в кухню.

— Жидкие кашки и супчики, — посоветовал Генри Пейлвик. — Мастер Сковелл стряпал их для нее в детстве. Правда, она так и не съела ни ложки.

— Сладкая пшенка на молоке с корицей, — со знанием дела предложил Альф. — Или цукаты. Или похлебка. Сестренка для меня всегда готовила.

Ломтики оленины, сваренной на медленном огне, возвратились вниз нетронутыми. Рыбное рагу и дрожащий пудинг с изюмом, медом и шафраном были презрительно отвергнуты. Шли дни. Когда Джона сопровождала миссис Гардинер, он вспоминал, как домоправительница пытливо разглядывала его в комнате Сковелла и чудной разговор про «сороку-воровку». Но гулкая тишина незнакомых коридоров не располагала к расспросам, и в последнее время Джон чаще шел через Большой зал и поднимался по лестнице к покоям Лукреции в сопровождении Фэншоу и Поул.

Гувернантка и клерк-секретарь явно питали друг к другу нежные чувства. При встречах они держались, по обыкновению, официально, но Джон краем глаза замечал, как они украдкой переглядываются у него за спиной и обмениваются слабыми улыбками. Их реплики стали более продуманными и осторожными. В день, когда миссис Поул позволила тонкому завитку выбиться из строгой тугой прически, мистер Фэншоу откашлялся и обратился к ней:

— Миссис Поул, можно вас на пару слов наедине?

Гувернантка и клерк-секретарь удалились в коридор и стали перешептываться. Закончив разговор, они вернулись и заняли свои места по обеим сторонам от Джона.

Они вышли и на следующий день и отошли еще дальше за пределы слышимости. Вскоре их свидания стали происходить в самом конце коридора, а потом и вовсе на лестнице. Под конец лишь приглушенные всплески сдавленного смеха изредка долетали до комнаты.

Джон оставался стоять там, как часовой. У него ныли руки, каждый вздох казался неестественно громким в тишине. Он торчал с подносом у двери, считая секунды, оставшиеся до освобождения, а Лукреция сидела перед трюмо, делая вид, будто вышивает.

Все-таки зря он не сказал Паунси про хлеб, как советовал Филип, сокрушался Джон изо дня в день. Надо было тогда схватить и торжествующе показать всем надкушенный ломоть, словно трофей. Теперь возможность упущена. Ну с какой стати ему жалеть и покрывать Лукрецию, когда она в свое время с такой готовностью выдала его преследователям? Он повел себя как дурак, и это еще мягко сказано. Потом, в один прекрасный день, когда Джон стоял перед ней, уныло уставившись на поднос, где стыли паштеты, увядали бланшированные зеленые овощи и засыхал толстой темной коркой соус, Лукреция вдруг нарушила молчание:

— Ты не сказал им.

Он даже вздрогнул от неожиданности. Лукреция подняла глаза от шитья, Джон видел ее бледное лицо в зеркале. Девушка указала взглядом на кровать, под которой когда-то лежал ломтик суржевого хлеба:

— Ты мог доложить мистеру Паунси и потребовать свое вознаграждение.

Джон покосился через плечо в коридор.

— Они не услышат, — усмехнулась Лукреция.

— Мне не обещано никакого вознаграждения.

Она фыркнула:

— Ты их послушное орудие.

— Я повар, — возразил Джон, — ваша светлость.

— Да неужели? — насмешливо уронила она.

— Я ваш повар.

— Я тебе не верю.

Кровь прилила к щекам Джона.

— Я вам докажу, — раздраженно пообещал он, — ваша светлость.

Лукреция опять презрительно фыркнула и вернулась к своей вышивке, решительно проткнув ткань иголкой.

На следующий день Поул заглянула под крышку подноса и нахмурилась:

— Не слишком ли это простая пища для ее светлости?

Джон принял недоуменный вид:

— Мне подумалось, что именно простая пища сможет возбудить аппетит у ее светлости.

— И не слишком ли грубая? — продолжала Поул.

— Именно грубая пища наиболее сытна и полезна, миссис Поул. Мы в кухне едим такую с превеликим удовольствием.

На подносе лежала коврига суржевого хлеба. Миссис Поул с сомнением разглядывала темно-коричневую буханку.

— Ну хорошо, — наконец кивнула она.

Ключ проскрежетал в замке, и Джон, Поул и Фэншоу вошли. Лукреция сидела за столом, не обращая на них внимания. На сей раз гувернантка и клерк-секретарь не пробыли в комнате и минуты, как мистер Фэншоу обратился к даме со своей обычной просьбой «выйти на пару слов». Джон подождал, когда они удалятся за пределы слышимости.

— Суржевый хлеб, ваша светлость, — доложил он и после паузы добавил: — И тушеное мясо.

Лукреция вскинула взгляд:

— Тушеное мясо? — Она посмотрела на ковригу.

— Тушеная говядина, — уточнил Джон. — С пряными травами и клецками.

На высокомерном лице девушки мелькнуло любопытство.

— Какая… тушеная говядина?

Поставив поднос на стол, Джон осторожно оторвал верхнюю корку — под ней оказалась тестяная коробочка, выпеченная из ржаной муки. Извлекши ее из ковриги, он взломал ложкой хрустящую крышку, и из-под нее выплыл клуб ароматного пара. Горячие темные соки излились наружу, закручиваясь вокруг рассыпчатых кусков темно-красного мяса. Лукреция зачарованно уставилась на блестящую полупрозрачную подливу. Потом подозрительно взглянула на Джона:

— Что за уловка такая?

Труднее всего было заключить холодное тушеное мясо в оболочку из грубого ржаного теста. Потом он тщательно защипил края и проткнул в крышке дырочку, чтобы тестяная коробочка не лопнула при нагревании. Джон переворачивал свое творение в духовой печи каждые несколько минут, и в конце концов тесто пропеклось. Он заделал отверстие в крышке и взялся за ковригу: вырезал снизу круглое отверстие и выковырял из нее весь мякиш. Симеон с аппетитом уничтожил улики по его просьбе. Теперь Джон смотрел, как трепещут ноздри Лукреции. С лестницы еле слышно доносились голоса Поул и Фэншоу. Подозрительность девушки сменилась растерянностью.

— Они же узнают, что ты принес это.

Джон пожал плечами.

— Что ты пытался их обмануть.

Он опять пожал плечами.

— Ты потеряешь место. Тебя выгонят.

Он в упор взглянул на нее:

— Не выгонят, если вы съедите.

Несколько мгновений Лукреция пристально смотрела на нежное, тающее мясо в блестящем соусе, потом перевела глаза на темноволосого юношу:

— Но почему?

Вместо ответа, он протянул ей ложку.

Питер Перз, Адам, Альф и Джед Скантлбери смеялись и хлопали Джона по спине. Симеон ликовал столь громко, что ему велели заткнуться. Остальные толпились вокруг и радостно стучали кулаками по столу, отчего кухонные лопатки и тесторезки на нем подпрыгивали.

— Она все умяла в два счета, — повторил Джон.

Питер восхищенно кивнул:

— Когда ты скажешь Паунси?

— О, скоро, — небрежно бросил Джон. — Сперва скормлю ей еще пару-другую обедов.

Все одобрительно закивали, один только Филип нахмурился:

— Если тебя не поймают прежде.

Джон ухмыльнулся:

— Ну это вряд ли.

На следующий день миссис Поул разглядывала румяную крышку тестяной корзинки. Потом пухлый пирог с яблоками. Затем Джон представил взору гувернантки горку жареного пастернака, а еще днем позже — хлебный пудинг. По своем возвращении в комнату миссис Поул обнаруживала крышку тестяной корзинки невзломанной, яблочный пирог нетронутым, а коричневую поверхность хлебного пудинга целой-целехонькой.

— Наверное, нужно все-таки готовить пищу поизысканнее, — предположила Поул в коридоре, и Джон серьезно кивнул.

Назавтра тонкие дольки яблок-парменов поднимались подобием крохотных парусов над хрусткой тестяной сеткой, украшенные все до одной флагами, представляющими собой густые мазки корицы с сахаром. Поул одобрительно рассматривала пеструю флотилию. Лукреция у нее за спиной поджала губы, заметил Джон.

Поначалу девушка держалась настороженно и принимала его подношения с подозрительным видом. Но изо дня в день она ела все охотнее. Он по-прежнему ждал в молчании. Но теперь поднос не казался тяжелым. И молчание не тяготило. И минуты летели быстро, а не ползли еле-еле, как раньше. Не раз и не два Джон вздрагивал от неожиданности, заслышав колокол, возвещающий о конце обеда.

— Ни единой крошки, — пробормотал он, когда Лукреция отправила в рот последнее из крохотных пирожных, тайком пронесенных к ней сегодня.

Она подняла на него глаза:

— Ты находишь мой голод забавным, Джон Сатурналл.

— Ничей голод не забавен, ваша светлость.

Из коридора доносилось приглушенное хихиканье Поул и невнятный голос Фэншоу, бубнящий на низких тонах.

— Но почему? — спросила Лукреция. — Почему ты меня кормишь?

— Я говорил вам. Я повар, ваша светлость. Ваш повар, по воле мистера Паунси.

— У вас там в кухне дружное братство, да? Джемма рассказывала.

— Да, леди Лукреция.

— Ты мог бы снова вернуться к своим товарищам. Если бы ты рассказал все мистеру Паунси, тебе больше не пришлось бы меня обслуживать.

Джон пожал плечами, словно речь шла о совершенном пустяке. Но Лукреция не сводила с него пристального взгляда:

— Так ведь?

— Да, — неохотно согласился Джон. — Не пришлось бы.

— Но ты все-таки обслуживаешь.

Она вопросительно смотрела на него. Все твои блюда служат доказательством твоего мастерства, сказал бы Сковелл. И этой причины достаточно, чтобы их стряпать. Повар должен готовить для всех, добавила бы мать. Даже для дочери хозяина поместья Бакленд. В голове Джона теснились и другие возможные ответы, и среди них был один, который он ощущал как нежный аромат, тонущий в сумбурных потоках запахов попроще и погрубее. В комнате сгустилось неловкое молчание.

— Таков мой выбор, — наконец промолвил он.

— Прямо как в старые добрые времена, — сказал мистер Банс, когда застал Джона за приготовлением очередного обманного блюда. — Тогда рыбью икру, бывало, окрашивали в зеленый цвет и подавали под видом горошка. Или рубили сырую печень на тонкие полоски и бросали их на горячие отбивные. Выглядело, будто из мяса выползают черви. В старину повара умели чему угодно придать какой угодно вид.

— А сами они часто принимали вид слуг, уволенных за обман? — спросил Филип, взглянув на Джона. — Тебя вышвырнут вон, как Коука.

— Коук сам сбежал, — возразил Джон.

— Думаешь, леди Люси за тебя заступится?

Джон пожал плечами. Это просто игра, говорил он себе накануне, возвращаясь из комнаты Лукреции в кухню. Просто проверка его мастерства. В конце концов пир принадлежит повару… Юноша потянулся за жирной форелью, томленной на медленном огне. Он обещал девушке рыбное кушанье.

— Боюсь, жар был слишком силен, — огорченно объяснил Джон миссис Поул на следующий день. — Вот желе и помутнело. Но думаю, сегодня ее светлость соблазнится, миссис Поул. В конце концов, такое заливное пришлось по вкусу самому королю.

Поул и Фэншоу скользнули взглядом по тусклой серой массе и через минуту, по обыкновению, удалились. Оставшись наедине с Лукрецией, Джон осторожно отогнул дрожащий пласт мутного желе — под ним оказалась форель с чешуей из миндальной стружки и крохотных ломтиков лимона. Лукреция подняла на него глаза:

— Тебе необязательно так стоять.

— Как же мне стоять, леди Лукреция?

Она поколебалась.

— Если тебе угодно, мастер Сатурналл, ты можешь… сесть.

— Сесть?

— И можешь не отводить взгляд.

— Не отводить?

— Можешь смотреть на меня. Когда мы беседуем. Садись вот сюда. — Она говорила таким тоном, словно сидеть подле нее было для него самым обычным делом. — В конце концов, ты сидел рядом с самим королем. Значит, и рядом со мной можешь. Если хочешь, конечно.

— Но что, если войдет миссис Поул, ваша светлость?

— В таком случае она узнает, что у леди Лукреции Фримантл аппетит лучше, чем она полагала. — Девушка похлопала ладонью рядом с собой. — Ну же. Не надо нависать надо мной.

Движения Джона вдруг утратили обычную уверенность, когда он наклонился, чтобы взять поднос у нее с коленей. Берясь за гладкие деревянные ручки, он нечаянно задел ее пальцы. Прикосновение словно обожгло, и он резко отдернул руку. Поднос накренился, Джон попытался подхватить его за край, но не успел, и деревянная доска с грохотом упала на пол. Рыбьи кости и хлопья бледно-розового мяса разлетелись в стороны. На мгновение наступила тишина, потом издалека донесся голос Поул:

— Что там такое?

Джон и Лукреция испуганно уставились друг на друга. Уже в следующий миг Джон проворно опустился на колени. Представь, что ты в кухне, сказал он себе. И кричит не гувернантка, а мастер Сковелл. Делов-то раз плюнуть. Сперва кости. Его руки двигались быстро и точно. Потом желе. Как же теперь все это подхватить с пола? В кухне у него дюжина лопаточек, выбирай любую. А здесь только руки. Свои и ее.

— Помогите мне! — прошипел он, когда шаги Поул раздавались уже на лестничной площадке; Лукреция соскользнула с кровати на пол. — Подставьте ладонь вот сюда. Теперь давайте, раз-два…

Они вместе быстро перевернули желейный «колпак», накрывая рыбьи кости. Так, а где же ложка? Ага, вот она за ножкой кровати, рядом с измятым обрывком бумаги. Джон схватил одно и другое. Ложку на поднос. Бумажку под тарелку. Секундой позже в комнату ворвалась Поул.

— Что за шум? — строго осведомилась она.

— Я… — хором начали Джон и Лукреция.

— Да?

— Мне очень жаль, миссис Поул, — сказал Джон, — но я поскользнулся.

Глаза Поул сузились, пошарили по подносу и остановились на ложке. Два костлявых пальца подняли ее с подноса. Узкие ноздри женщины раздулись.

— Ложка пахнет рыбой.

— Правда? — Лукреция говорила самым невинным тоном, но Джон заметил, что щеки у нее заливаются румянцем, и тотчас выхватил ложку из руки миссис Поул.

— Вы правы, миссис Поул! — вскричал он. — Вдобавок она облизана! Неудивительно, что ее светлость отказывается кушать! — Уставившись на возмутительный предмет, Джон призвал на помощь все свои актерские способности и проговорил яростным тоном, какому позавидовал бы сам мистер Вэниан: — Не беспокойтесь, миссис Поул, я передам ваше негодование судомоям. И самого мастера Сковелла поставлю в известность.

— Что это? — поинтересовался Филип, заглядывая Джону через плечо. — Теперь она тебе еще и стихи пишет?

Джон помотал головой. Подними миссис Поул тарелку, она обнаружила бы под ней клочок бумаги. Вместо нее это сделал Филип, что оказалось для Джона не многим легче.

— Поул чуть было не поймала тебя, да?

— Поул и дохлую форель не поймает.

Джон отвернулся, но Филип схватил его за плечо:

— Послушай. Если ты не хочешь говорить им, что леди Люси ест, тогда скажи, что она не станет есть ни под каким видом. Мол, какие блюда ей ни подавай, она ни к одному не притронется.

Джон сосредоточенно перекладывал ножи на столе. Самый длинный — влево. Для очистки овощей — вправо.

— Да что с тобой такое? — рассердился Филип.

— Со мной? — ощетинился Джон. — Ровным счетом ни-чего.

На следующий день он отдал бумажку Лукреции.

— Это стихи, — пояснила девушка, как если бы он в жизни не видел письменных знаков. — Они были написаны моей матери.

Она пробежала глазами по строкам, потом перевела взгляд на сундук под окном. В воздухе потянуло запахом лаванды и лежалой шерсти, когда Лукреция откинула сундучную крышку и пошевелила ворох серебристо-голубого шелка. Платье, в котором она была на пиршестве, понял Джон. Под ним лежала растрепанная черная книжица с аккуратно вклеенными измятыми страницами. Лукреция бережно засунула в нее обрывок листка и посмотрела на Джона, стоящего по другую сторону от кровати:

— Я думала, Поул тебя поймала.

Джон ухмыльнулся:

— У нее кишка тонка.

Но девушка не улыбнулась:

— Ты не должен больше приходить.

У Джона что-то оборвалось внутри.

— Почему?

— Принуждать слугу к обману так же нехорошо, как просить ровню поступать против совести.

— Меня никто не принуждал, ваша светлость.

— В таком случае, боюсь, ты поступаешь против совести.

— А что, если я поступаю как раз по велению совести?

Лукреция покачала головой:

— Я скажу мистеру Паунси, что твое присутствие лишь укрепляет мою решимость. Что твои старания служат не желанной цели, а прямо противоположной. Я умею с ним договариваться. Он не станет тебя винить.

— Но что же вы будете есть, ваша светлость? Джемма ведь не сможет…

— Я буду есть на пиру, который ты приготовишь в согласии с волей короля.

Лицо Лукреции хранило в точности такое выражение, какое он видел у нее в Большом зале: отчужденное и непроницаемое.

— На брачном пиру?

— Да.

— Вы выйдете замуж за Пирса?

— Да.

— Но вы его не любите.