Вивьен Вествуд Келли Иэн

Следующие после «Харрис-твида» пять коллекций Вивьен, с 1988 по 1990 год, упрочили ее репутацию конструктора, модельера и кутюрье. Эти коллекции стали известны под общим названием «Британия должна стать языческой», поскольку в них всех посредством моды обыгрывались идеи эпохи Просвещения, воспевающие классическую (языческую) чувственность греческих одежд. Некоторые считали это свидетельством навязчивого увлечения Вивьен влиянием различных культур. На данном этапе она свободно смешивала традиционные британские узоры и ткани (клетка «Принц Уэльский», тонкая полоска и твид) с эротическими мотивами Древней Греции, сексуальной игривости и искушенности. На самом деле в ее работах нашел отражение век рационализма, охваченный интересом к сексуальности и ее классическим образам. Никакого противоречия с нашим поверхностным веком. Например, Саре Стокбридж случилось как-то позировать на лошадке-качалке, на которой тренируют жокеев, в контуше XVIII века строгого кроя и такой короткой юбке, что носить ее можно было, как сказала Вивьен, только со «старушечьими панталонами в стиле Джона Смедли». Ко времени создания пятой «языческой» коллекции Сара (как и сама Вивьен) носила жакеты горчичного цвета из «Харрис-твида», фасоном напоминавшие охотничьи куртки XVIII века, дополненные брюками телесного цвета и аппликацией с фиговым листом на промежности. Этот скандальный образ наводнил британскую бульварную прессу, что, собственно, было на руку обеим сторонам, особенно когда в этом наряде Вивьен позировала у здания Музея естествознания, поддерживая его бастующих сотрудников. При этом ее наряд задумывался исключительно ради того, чтобы поддержать возвращение эпохи Просвещения. Как инкруаябли и мервейез, искавшие вдохновения в классических цивилизациях, и во многом как неоклассицизм, вдохновленный эротическими стенными росписями в Геркулануме, Вивьен просто использовала самые лучшие образы прошлого, чтобы изобразить лучшее будущее. Секс и легкомыслие всегда сопровождали древние цивилизации и уже позже проявили себя в неприлично узких брюках эпохи Регентства: на них и намекала Вивьен, создав ансамбль для верховой езды с фиговым листом. «В том, что я делаю, всегда есть английский дух, – говорит Вивьен, – то есть английский крой, ирония и склонность к риску. А еще политика. Помню, я размышляла: «Ага, обойдусь без юбок, как будто это идеально сложенный мужчина, но он сейчас без штанов, потому что занимался сексом». Еще в этой идее заключалась одна хитрость: я хотела, чтобы можно было использовать обожаемые мной жакеты и в следующей коллекции. Или как в 1950-х: у нас было не много одежды и наши свадебные наряды демонстрировали необычное смешение стилей; мы брали исторические или винтажные вещи и дополняли их каким-нибудь куском ткани. Суть в смешении идей. Вспомним витрину какого-нибудь магазина на Сэвил-Роу, где выставлены ткани для сорочек. У англичан множество материалов для работы и стилей, и мне это очень нравится. Нравится беззаботность на полотнах Гейнсборо, «Англомания» с собаками и цветами. Поэтому французам так давно нравятся наши творения; и за «Англоманией», по сути, стоит французская изобретательность. Как говорится, французский художник поправляет шляпку на своей модели, а Гейнсборо знал, что его модель со знанием дела заломит шляпку сама».

Если мода – это искусство, то холстом для нее служит человеческое тело, и художник решает, что утянуть, а что подчеркнуть, что обнажить, спрятать или подчеркнуть. Этой игре с одеждой много веков. Закономерно, что некоторые из самых удачных идей уже были названы непременными атрибутами «телесного холста» и стали постоянными. Вообще-то идея свободы, выраженная через сексуальное раскрепощение, звучала в работах Вивьен еще со времен существования «SEX». В 80-х кое-что изменилось: она обратила свой взор в сторону тех видов искусства, которые уже воспевали человеческое тело, например к классическим скульптурам или портретному искусству XVIII века. Свои работы она приправила изрядной долей юмора, и это, пожалуй, единственный вклад британцев в атрибутику, связанную с сексом, и хотя облегающие легинсы с фиговым листом, распроданные в считаные часы, очевидно отсылали к античным статуям и одновременно к брюкам мистера Дарси, они были очень смешными. «Мое самое веселое воспоминание тех лет, – рассказывает Марк Спай, – это когда я услышал, как Вивьен визжит от смеха: сперва я не понял, что происходит, а оказалось, что она просто только-только примерила легинсы с фиговым листом и посмотрелась в зеркало».

В эти годы с Вивьен Вествуд в британском национальном сознании стал связываться определенный образ – что-то среднее между оперной дивой и доминатрикс в историческом костюме. Кроме того, в это время у нее появилось множество заинтригованных последователей и поклонников, к которым могу причислить и себя. Секрет в том, что ее вещи были откровенно сексуальными, прекрасно смотрелись на фото и притягивали взгляд, а кроме того, о них еще можно было много написать и рассказать, ведь Вивьен в процессе их создания приходилось изучать кучу материалов. Так что понятно, почему на статьи о ее коллекциях тратили гораздо больше полос, чем о коллекциях любого другого британского модельера, а созданные ею образы, снова и снова обыгрывавшие ее собственные представления о королевском дворе, знати и высоком искусстве, тиражировались и распространялись по всему миру, получая признание заинтересованных зрителей. Год за годом благодаря сексуальности «как в варьете» в стиле Сары Стокбридж, тонкому чутью Вивьен на исторические костюмы, высококлассному крою, а также классическим и политическим аллюзиям ее работы вызывали сенсацию. Назревал вопрос: возможно ли добиться подобного коммерческого успеха в массовой моде?

Если раньше (и вместе с Малкольмом) Вивьен стремилась создать уличную моду как отражение ее взглядов на общество, то в 1980-е она обратила пристальное внимание на историю идей и искусства как средство критически переосмыслить настоящее. Она как всегда с готовностью заявляет, что работы ее родились в творческом диалоге, так же как во время работы с Малкольмом. Но на этот раз ее советчик и вдохновитель был вылеплен из совсем другого теста: им стал канадец – гомосексуалист и эстет Гэри Несс.

«Самое большое влияние на мою жизнь, бесспорно, оказал Гэри Несс, – признается мне Вивьен. – Я не стала бы той, кто я есть, если бы не встретила его. Его идеи меня завораживали. Как будто до встречи с ним я нигде не бывала. Он был сильной личностью с еретическими взглядами на мир: в этом, по-моему, и выражалась его сила. Никто никогда со мной не говорил, как Гэри. Удивительно умный человек с удивительным характером, на который очень сильно повлияли его герои – Олдос Хаксли и Бертран Рассел. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь высказывал такие идеи, как Гэри, и я тут же понимала: в них есть смысл. Дружба с ним «объясняет» эту часть моей жизни и многое из того, что я как модельер сделала после знакомства с ним. С мужчинами, мыслящими не так, как я, мне хочется разговаривать. Он дал мне почитать «Оливу» Хаксли. А я тогда все еще была борцом за свободу. Но мне нужно было заново приставить голову.

В те годы, когда я пребывала в одиночестве, центром моего мира стал Гэри. Он многое поведал мне об искусстве и истории. Без него я не стала бы тем модельером, которым стала. Чтобы понять, что я искала и что создавала в тот период и какой была моя жизнь до Андреаса, нужно знать две вещи. Нужно понимать, что такое культура и каково ее значение, а еще нужно знать, что за человек Гэри.

Познакомились мы странно. Гэри нуждался в деньгах. Он когда-то был художником-портретистом и бросил это занятие – просто в какой-то момент швырнул все свои работы в Темзу, когда ему осточертели владельцы галерей и его работа в целом. Но он не терял форму и постоянно рисовал. Он хотел устроить выставку портретов и искал интересных людей, которых можно было бы нарисовать. И вот он пришел ко мне в магазин «World’s End», представился и спросил, можно ли написать мой портрет. Выглядел он очень утонченно и одну за другой курил французские сигареты «Житан». Он был очень, очень красивым мужчиной. И геем. Но когда мы познакомились, секс его не интересовал. Начать с того, что он был не очень здоров, хотя тогда я этого не знала. А еще он сказал, что работает пастелью – он произносил это слово на французский манер. Так вот, он сказал: «Техника рисования такая же, как при работе с маслом, совсем не похожа на акварель». Но на самом деле он использовал пастель, потому что у него было очень маленькое рабочее место, «а чтобы рисовать что-то стоящее, нужно просторное помещение», где можно разместить материалы и прочее. В общем, он нарисовал мой портрет, отложил его в сторону и сказал, что ему придется начать сызнова. Он объяснил: «Его не спасти. Вы на нем слишком старая. Придется начать все сначала». Правда, мы так и не добрались до нового портрета. Ему больше нравилось разговаривать, и мы просто болтали и болтали, и он так и не написал другой портрет.

Он знал уйму смешных историй. Рисуя, объехал всю Америку, провел пять лет в Испании в годы режима Франко, жил на Майорке с англичанами-экспатриотами, в кругу людей, чьи семьи, как он говорил, отказались от них, и они познакомили его с Ли Миллер и Роландом Пенроузом. Он был очень забавным, любил цитировать глупые стишки:

Фрейда секс достал,
И, чтобы мир позлить,
Решил он свою теорию
Сочинить.

Гэри любил говорить, что «никто так не любит посмеяться, как французы». Его настоящее имя было Нельсон, но он был похож на Гэри Купера, даже в детстве, вот его и прозвали Гэри. И он на самом деле хорошо рисовал. Однажды он написал копию одного автопортрета Веласкеса в Лувре и сказал: «Ты бы не отличила ее от оригинала». Это потому, что он владел техникой рисования. Роланд Пенроуз был для него своего рода покровителем, и он работал над его книгой о Пикассо, в которой, говорил Гэри, было очень много грубых ошибок, и ему приходилось очень деликатно его редактировать. Он лучше относился к Ли Миллер и говорил, что она пристрастилась к выпивке, потому что ее муж Пенроуз волочился за женщинами, но, как бы то ни было, когда Пенроуз умер, Нессу стал нужен другой покровитель, и тогда он приехал в Лондон. Он и правда стыдился брать у людей деньги, но он знал, что может быть полезным. Когда семейные средства у Несса кончились, Пенроуз помог ему найти деньги на публикацию книги, которая так и не была закончена, поскольку называлась «Кому нужно это чертово искусство? Написано Филлис Стайн, не имеющей никакого отношения к Гертруде»[18].

Сара Стокбридж, «Choice»

Нельсон «Гэри» Несс родился в провинции Саскачеван в Канаде в 1928 году, так что он был на целых 13 лет старше Вивьен. В двадцатилетнем возрасте он посещал местную школу искусств, а потом выиграл конкурс по рисованию портретов и получил стипендию на обучение в Национальной высшей школе изящных искусств на Левом берегу в Париже.

Париж 1950-х подарил Гэри многое: стойкую веру в то, что Франция – центр художественного мира и культуры, классическое представление о том, что наша цивилизация берет начало в Древней Греции, а также счастливейшие годы жизни. На Кингз-Роуд же он оказался после переезда в Лондон, когда в нем вновь зажглось амбициозное желание рисовать портреты. У него не было денег на масляные краски, так что он писал масляной пастелью на бумаге и картоне и говорил Вивьен и всему миру, что лучших материалов не найти.

«Мой портрет получился не очень удачным, – вспоминает Вивьен, – или, по крайней мере, ему так показалось, но мы разговорились, и каждый раз, когда я упоминала что-то меня интересующее, он подходил к книжной полке и брал книгу, которая отражала мою мысль, а иногда даже открывал ее на нужной странице. Я училась. Он обладал ценными знаниями, которых мне не хватало. Благодаря ему у меня появился интерес к Китаю и китайскому искусству. И к культуре индейцев. Он обладал живительной силой. Например, мой манифест был построен по принципу маленьких карманных изданий Повера, которые он коллекционировал. Гэри был настоящим героем. Он был сильно болен. Страдал от опоясывающего лишая – боли были нестерпимые и длились годами. Раздраженные нервные окончания и пылающая кожа. Ужас. Так что я ценила каждую минуту, проведенную с ним. Я очень многое узнала. Он полностью изменил мое представление об искусстве. Он любил повторять: «Цель – это человеческое изобретение; мы только и знаем что свою цель», «Необходимо придумать, как устранить связь идей» – и цитировать Уистлера: «В искусстве нет прогресса». Если бы он был жив, сейчас ему исполнилось бы 84 года. – Вивьен замолкает и откашливается. – Он умер лет десять назад. Умер в возрасте 72 или 73 лет, то есть ему было столько, сколько мне сейчас. Однажды мы договорились встретиться в баре «French House» в Сохо, и я опоздала. Он кипел от злости. Ему там очень не понравилось, он сказал, что там все фальшивое. Он выскочил оттуда и ушел. Но написал мне письмо. Я его так и не открыла тогда, но сохранила. И распечатала лишь недавно. Оно такое доброе, милое…»

«В те годы, когда я была «сама по себе», мы с Гэри виделись пару раз в неделю. Я давала ему деньги, даже когда сама жила на пособие. Получала 30 фунтов в неделю и отдавала ему половину, потому что он был заядлым курильщиком, а я могла прожить на 15 фунтов. Мне немного надо. А мои сыновья Бен и Джо в то время уже сами о себе заботились. Перед поездкой в Италию я дала Гэри 200 фунтов – вообще-то я заняла их из сбережений Бена – и сказала: «Это все, что у меня есть. Мне нужно уехать в Италию и попытаться разобраться с делами – с финансами. Я больше не смогу за тобой присматривать». А когда я вернулась, он был совсем плох. Он пил только молочные энергетические напитки и курил сигареты «Житан». Повсюду вокруг этого несчастного гения валялись пакеты с окурками». Сейчас-то можно запросто устроить себе библиотерапию, а при покупке книг для электронной «читалки» получить список рекомендуемой литературы, отвечающей прежним предпочтениям; а в те времена – и это неудивительно – Вивьен высоко ценила наставления критика-культуролога, получившего образование во Франции и проповедовавшего важность высокого искусства и, конечно, моды. Очевидно, между ними был роман, в силу обстоятельств платонический. Многие из тех, кого Вивьен познакомила с Гэри, видели, что это очень странный, вечно нуждающийся в деньгах тип, а когда Карло и остальным участникам бизнеса Вивьен стало ясно, что Несс стал для нее «платным» консультантом по культуре, все почувствовали смятение и обиду. Но что же такое сделал Гэри?

«Гэри мне помог, – объясняет Вивьен. – Он подал идею, что великое искусство сегодня так же живо, как и в день своего создания. Что важно ценить прошлое. Благодаря ему я с уверенностью могу сказать, что нынешняя культура не порвала с прошлым. Людей из мира моды это раздражает, а еще раздражает, что я цитирую мотивы из прошлого и делаю отсылки к истории, но я терпеть не могла, когда меня обвиняли в анахронизме, потому что знала, что время на моей стороне. Если это настоящее искусство, оно вписывается в традицию».

Гэри стоит за большинством исторических тем в работах Вивьен и является автором названий почти всех ее коллекций начиная с «Voyage to Cythera» («Путешествие на Киферу», осень/зима 1989) до «Vive la Bagatelle» («Да здравствуют пустячки», весна/лето 1997), но он был больше чем просто копирайтер или драматург. «Я советую Вивьен, что читать», – как-то похвалился он и тут же умолк. В прессе Гэри называли «эстетом», хозяином «роскошно украшенной квартиры», любителем «безупречных ухоженных ногтей», осторожно намекая на простой факт: Гэри был гомосексуалистом, изящно скрывавшим это, как делали утонченные люди его поколения. Похоже, он по-настоящему полюбил Вивьен, раскрыв в себе страсть к обучению и наставлению. «Мне бы хотелось, чтобы о Гэри думали исключительно хорошо, – говорит Вивьен. – Он был человеком настоящей моральной стойкости и интеллектуальной строгости. Он обожал ткани и обожал искусство. От него я восприняла нечто неординарное – свою политизированность. Гэри показал мне, что я могу выражать свои политические взгляды при помощи искусства».

После разрыва с Малкольмом и до знакомства с Андреасом Вивьен общалась с Нессом, дававшим ей пищу для размышлений, причем в их отношениях не было ни физического, ни романтического влечения ни с ее, ни с его стороны, и это лишний раз демонстрирует, какой всеобъемлющей тягой к знаниям она обладает. Гэри серьезно изменил ход ее мыслей, вкусы и суждения об искусстве и культуре, о потенциальной возможности моды стать искусством и возможности модельера пропагандировать культуру и «быть борцом за моду», прибегнув к помощи прикладного искусства.

Гэри открыл перед Вивьен абсолютно новые горизонты эстетической политики и привил уважение к высокому искусству, которое стало основой всего, во что она верит и что делает. «Основная идея, – позже говорил он, – в том, что на Руссо, протосоциалисте и крестном отце идеи о «благородном дикаре», лежит ответственность за урон, нанесенный традиционным представлениям». В этих словах кроется причина преданности Вивьен «иерархии искусств» и высокой культуре – отречение от романтизма в том смысле, в каком его трактуют политики и хиппи. Иными словами, Несс, как и многие его сверстники, считал, что политическая эмансипация эпохи революций заронила семена упадка западной культуры. Лучшие вещи должны создаваться и обсуждаться образованной элитой («избранными», как сейчас сказала бы Вивьен) на основании четких знаний о лучших достижениях прошлого. Конечно, плоды их трудов должны быть доступны каждому, но не все сумеют их оценить. Классика существует на самом деле, как на самом деле существует великое искусство. Его можно описать, к нему можно стремиться. Слишком крутой поворот после панка и футболок с надписью «Разрушай», но в Вивьен все это отлично уживалось.

Преданность Вивьен высокому искусству, и в частности, декоративному и изобразительному искусству Франции и Англии XVIII века, была неприемлема для бывших панков из ее окружения. Для Гэри не существовало никаких идей после придуманных Пикассо и Матиссом, никаких великих художников после Мане. Но Вивьен в коллекции «Панкутюр» удалось достичь необычного смешения ее прошлых идей и идей, почерпнутых от Гэри. Она нашла средство критически подходить к современности – использовать лучшие творения прошлого. Высокое искусство и возврат к ценностям прошлых веков, даже в рамках моды, – вот что стало для нее самым достойным противовесом легко продаваемому тряпью. В определенном смысле это позиция панка. Если эксцентричные идеи вовремя не были озвучены, это лишь потому, что «для того, чтобы выразить какую-то идею, нужно много денег». Если демократиям не удавалось следовать истинным ценностям, так это потому, что выборы скорее напоминали упражнения в маркетинге. «Проблема в том, что у маркетологов та же точка зрения, что у марксистов, – говорил Гэри. – Они пытаются внедрить диктатуру пролетариата. И как минимум им удалось разрушить понятие Вкуса». Поэтому Вивьен и Гэри начали называть маркетологов «марксистологами». Так, Гэри подарил Вивьен идеальную аргументацию для того, чтобы смотреть и в прошлое, и в будущее одновременно. Хотя журналисты моды свалили все в кучу, заявив, что училка Вивьен читает лекции по истории костюма, Вивьен и Гэри отнеслись к этому только как к доказательству коммерциализации моды. «Что-то без сомнения великолепное становится традицией, – говорил Гэри. – Всему остальному же приходится подстраиваться, чтобы в традицию вписаться. В этом смысле прошлое не только действительно влияет на настоящее, но настоящее подстраивается под прошлое». Или, как недавно сказала Вивьен, «мы берем лучшее из прошлого, в том числе идеальные представления прошлого о будущем, и устанавливаем диалог между прошлым и настоящим, между тогдашними и нынешними надеждами на будущее. В этом суть культуры и это лучшее, что может сделать мода. У моих моделей есть история – потому-то они и стали классикой, – и они продолжают ее рассказывать. Все модельеры, достойные носить такое звание, в этом смысле делают то же, что я: создают некий пузырь, населяют его людьми, которые жили бы в придуманном ими лучшем мире. Только выглядят эти люди лучше».

Эти мысли претворились в жизнь. Страстные увлечения увлекли Вивьен в путешествие по истории искусства. В нем она надеялась отыскать вдохновение, чтобы сказать новое слово в моде. Так начался самый плодотворный период ее творческой карьеры. На показах и в коллекциях Вивьен соседствовали вещи из твида и шерсти, двойки и жемчужные нитки, костюмы в тонкую полоску с огромными ромбовидными пуговицами янтарного цвета, блейзеры и свитера с пестрым рисунком фэр-айл и классические тоги с отпечатанным на них рисунком, как на севрском фарфоре, корсеты из серебристого и золотистого ламе, летящие платья с греческими драпировками и даже балетные пачки. Вивьен словно открыла огромный ящик с маскарадными костюмами, ошеломив некоторыми нарядами журналистов моды. В коллекции «Путешествие на Киферу» (место культа Афродиты) в центре внимания оказались костюмы Арлекина и Коломбины, но, когда Вивьен в метко названной коллекции «Time Machine» («Машина времени», осень/зима 1988) дополнила широкие куртки норфолк, плоские кепки и брюки гольф деталями средневековых доспехов, все были обескуражены. И все же благодаря ее мастерскому использованию исторических и литературных мотивов многие из ее вещей строгого и четкого кроя стали классикой. Они не только не привязаны ни к каким веяниям переменчивой моды того периода, но и сохраняют свой шарм, в первую очередь благодаря тому, что хорошо сшиты и базируются на серьезной идее. В коллекции марки «Red Label» того года (осень/зима 2014) использованы крой и мотивы из «Харрис-твида» (1987) и «Англомании» (1993), а вещи выполнены из шотландки и твида – и это стало синонимом вклада Вивьен в моду, вдохновленного историей Великобритании.

Правда, не всех впечатлили ее работы. Неудивительно, что на родной земле пародирование британского стиля и беззастенчивый культурный элитизм Вивьен вызвали болезненную реакцию. К несчастью, в 1988 году Вивьен пригласили участвовать в прямой трансляции популярного тогда шоу Вогана, транслируемого во время вечернего чая: в отсутствие Вогана его в тот день вела Сью Лоули. Следуя давней британской традиции глумиться над авангардным искусством и эстетикой, Лоули стала подстрекать зрителей в зале к насмешкам над модельером и ее работами, причем в типичной издевательской манере, которую позже пародировали «Алан Партридж» и Ребекка Фронт. Сара Стокбридж вспоминает: «Она была ужасной стервой, эта Лоули. Дженет Стрит Портер пыталась спасти ситуацию, но Сью Лоули просто добилась того, что все зрители смеялись надо мной, над Майклом Кларком и еще одной моделью. И, боюсь, мы только укрепили во мнении тех, кто считал, что работы Вивьен смехотворны».

«Можете смеяться, – холодно сказала тогда Вивьен, – но не забывайте смотреть». «Помню, на следующий день я ехала в метро, – вспоминает Вивьен, – и услышала, как два типичных англичанина обсуждали шоу. Так что оно стало широко известно. И один из них сказал: «Эта Сью Лоули просто не справилась». И теперь я всегда думаю: нельзя забывать, что важны не те, кто сидит в зале, а миллионы зрителей, которые смотрят шоу. А еще стоит поблагодарить Дженет Стрит Портер, которая встала и обратилась к аудитории: «Вы вообще знаете, кто это?! Вы это понимаете?» Ну а я в тот момент просто растерялась».

Если тот случай и упрочил определенную репутацию Вивьен в глазах британской публики, то саму Вивьен это в ту пору не слишком заботило. В 80-х и 90-х ее уверенность в себе как модельере росла, сформировался систематический подход к работе с постоянным использованием мотивов из прошлого; она говорила, что это крестовый поход и цель его – сделать общество образованным, научить его лучшему, что, по ее мнению, могла предложить культура человечества в прошлом. Творческие поиски привели Вивьен, в частности, к исследованию азиатского и южноамериканского искусства, хотя изначально ее интересы были сосредоточены на салонной культуре XVIII века c ее классическими формами и идеями, с ее свободой выражения и свободным познанием чувственного мира, с ее самодовольным позерством.

«Мода, какой мы обычно ее видим, мода Запада, – сказала мне тогда Вивьен, – находится в зависимости от кроя, предметы одежды состоят из особым образом скроенных компонентов – рукавов, лифов, юбок, брюк. Эти предметы одежды из-за кроя находятся в постоянном и изменчивом контакте с телом. Иногда они сковывают. Иногда дают свободу, влияют на осанку и движения. Эрос моды и вызывает на бой, и отвечает за защиту: истинная женщина выбирает, что обнажить, а что скрыть. В одежде ты можешь выразить себя. Одежда рассказывает о твоем теле, отражает твою личность и мысли. Она также передает динамику и подчеркивает твои возможности. Представление, что удобная одежда обязательно свободная, родилось в наше время. Я чувствую себя комфортно, когда считаю, что выгляжу великолепно, и ни за что не надену бесформенную, поношенную одежду массового производства. Я создаю одежду, мечтая сломать привычные представления. А ощущение удобства еще связано с желанием получить законченный умозрительный образ себя – такого, каким вам хочется быть.

«Эрос моды выбирает, что обнажить, а что скрыть». Вивьен Вествуд

Однажды мы спорили на эту тему с моей внучкой-подростком Корой. Мы пошли в Британский музей, и на ней была, скажем так, «удобная» одежда. Кончилось тем, что мы поругались, хотя с ее стороны было, конечно, очень смело и правильно спорить со мной, а я пыталась объяснить ей, что удобство исходит от того впечатления, которое ты хочешь произвести!

Пожалуй, лучшим примером того, как я работала в то время, в 80-е и 90-е, какой высокой точки достигли мои представления о моде и искусстве, стала коллекция «Portrait» («Портрет»). Я хотела создать коллекцию, в которой можно было бы соединить настолько разнообразные ткани, чтобы они богатством текстуры могли бы соперничать с полотнами, написанными маслом. Взяла лен и кружево, твид и бархат. Мне нужно было попытаться добиться такого эффекта. Важно было использовать красную шерстяную баратею (я с ней работала и раньше), потому что она символизировала английскую сельскую жизнь. Мне даже хотелось создать на спинах моих моделей фактуру полей и сельской местности. А еще у меня была задумка взять рисунки с мебели в стиле буль, задник зеркала из Собрания Уоллеса, а еще я хотела использовать все те вещи, которые изображены на картинах, даже мебель. Когда я разложила ткани, все еще чего-то не хватало. Не хватало самих картин. Я понимала, что на одежде должна быть настоящая картина. Я выбрала одну из работ Буше из Собрания Уоллеса – «Дафнис и Хлоя», на которой пастух смотрит на спящую пастушку, – и серьги с жемчужинами-капельками, которые больше всего ассоциируются с картинами, дополнила наряд туфлями на самой высокой платформе, чтобы поставить мою даму на пьедестал: мне хотелось, чтобы она выглядела так, будто только что сошла с картины».

Дэнис Льюис в корсете с картиной Буше

Эта задумка, между прочим, ведет к совершенно другому аспекту иконографии Вивьен Вествуд – к туфлям на платформе. История Вивьен как создателя революционно нового дизайна туфель как таковая уходит во времена коллекций «Гипноз», «Клинт Иствуд» и «Мини-крини»: эти туфли с подошвой, напоминающей лошадку-качалку, нашли отражение в коллекции «Портрет» в виде невероятных платформ. Те, кто их носит, обожают их, несмотря на головокружительную высоту. «До меня платформа и каблук всегда присоединялись к самой туфле, создавая поддержку. Я обернула кожей или тканью все это сооружение – туфли и платформы. Это так просто, но насколько красивее становятся туфли! Они как бы продолжают весь образ и делают ноги длиннее. Я заказала кожу, чтобы спрятать под ней платформу, так что туфли немного напоминали ортопедические и выглядели довольно эксцентрично. Они стали классикой. Немного эксцентричности, но и искусства – в этом я сама. Женщина должна быть на пьедестале. Как предмет искусства. Иногда. Или выглядеть так, будто только что сошла с картины. Я такие туфли ношу не снимая». (И это правда.)

Вивьен всегда говорила, что, если бы могла все начать сначала, она бы, пожалуй, пошла изучать историю искусств. Сейчас ее знают во всех галереях Лондона, и не только за то, как невозмутимо и свободно она ведет себя с любителями поглазеть на знаменитость, но и за то, как долго она может стоять перед картиной. Вивьен – наблюдатель, она, кроме других своих талантов, обладает завидным умением видеть. Пожалуй, сила личностей, изображенных на портретах, заставила Вивьен осознать потенциал исторических мотивов в одежде. «Созданные мною вещи динамичны, – в свое время говорила она. – Они утягивают, подчеркивают, слегка спадают. Это одежда, а не просто удобная вещь. Даже если в ней не всегда удобно, если ее то и дело нужно поправлять, меня это не смущает, потому что это тоже проявления и движения, свойственные одежде». Это слова человека, который понимает, как используют одежду актеры и какой смысл она может привнести в театральную постановку, но который узнал все это, просто рассматривая постановочные портреты XVII и XVIII веков. Суть позерства заключалась только в том, чтобы произвести впечатление при помощи одежды, в основном за счет того, чтобы что-то прикрыть или, наоборот, обнажить: впечатление всегда отчасти связано с сексуальностью, так же как лучшие образчики моды. «Не забывай, – уточняет Вивьен, – мы устраиваем бесконечное число примерок. Ведь речь идет о фигуре конкретного человека, о том, как человек двигается, а это очень индивидуально. Например, Андреас: никто не ходит так, как он. Поэтому мы всегда говорим: «Как бы ты прошел в этом?» «Положи руки на бедра». Нужно увязывать одежду и с фигурой, и с движениями. Всегда».

На работы Вивьен в значительной степени повлияли наряды XVII и XVIII веков – от платьев со складками Ватто до рединготов георгианской эпохи, от барочных корсетов до полуобнаженности неоклассицизма. Тот период был открыт для всего сексуального, революционного и вычурного, обыгрывал маскарадные, театральные и педантично строгие образы. Для развития моды те века, вероятно, были самыми благоприятными, поскольку тогда активно использовались мотивы прошлого (точеные силуэты греческих статуй нашли отражение в бриджах XVIII века, образы Аркадии – в вуалях), а в одежде постоянно обыгрывалось желание что-то прикрыть, или обнажить, или притвориться, нарядиться кем-то другим – так поступала и Мария-Антуанетта на своей ферме, и Томас Джефферсон в построенной рабами усадьбе Монтичелло. Маски, представления, сексуальный трепет и нравственный императив перед искусством – все это было частью жизни Вивьен в моде, и, надо сказать, ее личная жизнь тоже сделала стремительный разворот, как в XVIII веке, и не только потому, что ее не интересовали ни традиционный брак, ни обыкновенные мужчины. Вивьен, не без вмешательства Гэри, почувствовала, что «век поверхностного» (XVIII век) сможет установить диалог с современным миром, пережив муки просвещения – постсексуальную революцию, постмедиатизацию, постмодернизм. В 90-е Вивьен снова и снова обращалась к образам Французской революции и образам женщин, обретших права после первой сексуальной революции, – в коллекциях «Портрет» (осень/зима 1990), «On Liberty» («О свободе», 1994) и «Vive la Cocotte» («Да здравствует кокотка», 1997). Хотя некоторым журналистам из мира моды казалось, что их учат истории моды – а их и правда учили, – многие их коллеги восхищались пышной театральностью моделей и удивлялись тому, насколько потрясающим, провокационным, раскрепощающим может быть XVIII век для наших современников.

Вивьен и Гэри планировали создать нечто вроде салона XVIII века – форум для дискуссий об искусстве и философии

Дуализм XVIII века отлично подходил Вивьен: ей нравились обе его стороны. Это заметно по вырезкам из газет того времени, да и по тому, как беззаботно Вествуд дразнила британскую бульварную прессу. Приняв приглашение на одно из мероприятий Недели моды в Кенсингтонском дворце, которое устраивала принцесса Кентская, Вивьен появилась на нем в полупрозрачном платье-футляре по мотивам творчества Буля и в целом XVIII века – и без нижнего белья. Газеты высказались дружно и неодобрительно. «Это все свет! – отмахивается Вивьен. – При естественном освещении рисунок отражал свет, но во вспышках фотоаппаратов стала видна грудь. Когда я увидела газеты, я закрыла лицо руками. Журналисты все-таки не стали злобствовать по поводу этого происшествия. А многие люди даже написали мне в поддержку письма. Этот случай сочли актом протеста в поддержку женщин, но это был просто неприятный инцидент». Когда по случаю дня рождения королевы в 1992 году Вивьен вручали орден Британской империи, она снова появилась на церемонии без белья. Пришла она в сшитом по случаю костюме с юбкой в духе Диора, а когда покружилась перед камерами, то снова продемонстрировала отношение к нижнему белью в духе XVIII века. «Кое-кто во дворце сказал мне – не могу назвать имени, так как этот человек до сих пор там служит, – что королеву это очень рассмешило». Внучка Вивьен Кора, которая тоже была во дворце, когда Вивьен сделали Дамой, помнит, что всех интересовал только один вопрос: было у ее бабушки белье под юбкой или нет.

«В общем, я начала все больше верить в то, что можно иногда обращаться к прошлому, чтобы сегодня создать какой-нибудь предмет одежды, что-нибудь новенькое. Возьми, к примеру, платье со складками Ватто. Оно так называется, потому что было изображено на многих его картинах, но вообще-то такие платья были в моде целых семьдесят лет до Французской революции. В одном из таких платьев на картине Буше из Собрания Уоллеса изображена мадам де Помпадур, фаворитка Людовика XV. Мне повезло: шелк, из которого шили такие платья, производят до сих пор. Вот я и создала копию этого платья – платья со складками Ватто с картины Буше. Так в мою коллекцию попали шелковые ткани и костюмы с колышущимися фалдами. Мы работали вместе с лекальщиком, чтобы добиться такой же асимметрии, движения, которое видно на картине и которое вдохновило меня на создание остальных моделей коллекции, – и в итоге было похоже, будто складки одежды развевает ветер. Так что мы дали нашим вещам примерно такие названия: «маленький костюм-бриз», «пиджак-шторм», «пальто-шквал», «платье-ураган». Как-то вечером, когда я пила чай в своей студии, мне в голову пришло название: «Storm in a Teacup» («Буря в стакане воды»). Одежда, сшитая с хорошим вкусом, подарит уверенность в себе, несмотря на любой шторм и драматические события сумасшедшего мира. Такая вот мысль пришла мне в голову».

Собрание Уоллеса в Лондоне – самое лучшее за пределами Франции собрание изобразительного и прикладного искусства XVIII века – на какое-то время стало духовным домом Вивьен. Многие работы из этого музея появляются в документальном фильме «Painted Ladies» («Нарисованные дамы»), который сняли они с братом Гордоном, а позже – в выпуске известного лондонского тележурнала «South Bank Show» («Саут-Бэнк шоу»), специально посвященного ее работам. Пока Вивьен росла как модельер после эпохи панка, картины из Собрания Уоллеса в той же мере, что и вкусы Несса, формировали ее мировоззрение. Возьмите, к примеру, зеркальный узор Андре Шарля Буля, который она обожала: он украшал оборотную сторону зеркала. Этот узор был воспроизведен как металлическая накладка на кружеве и чулках, и до сих пор такая техника в высшей степени популярна. В коллекциях Вествуд появлялись такие же ткани, из каких сшиты летящие платья Жана Оноре Фрагонара, и пышногрудые девушки с картин Франсуа Буше, которых он так любил рисовать, – современная трактовка вкусов Уоллеса и идеализма XVIII века. Общественность заметила и одобрила, что в работе Вивьен и в создаваемых ею моделях виден творческий рост. В 1990 году Карл Лагерфельд предложил ей напечатать в «Vogue» обзор ее работ за несколько лет, оформленный с помощью Изабеллы Блоу и озаглавленный (по-немецки) «Я англичанка». «Нужно иметь британскую ментальность, чтобы тебе это сошло с рук», – написал Лагерфельд, отдавая дань изобретательности Вивьен и ее уважению к прошлому. Версаче оказался еще более прямолинеен. «Я тебе рассказывала, как мило выразил мне благодарность Джанни? – неожиданно спросила меня Вивьен, когда мы разговаривали о херувимах, популярных в XVIII веке. – Он начал использовать на своих вещах барочные мотивы – всякие золотые детали и украшения. Он сказал, что хотел лично поблагодарить меня за путти![19]»

Два события наложили печать на восхождение Вивьен в конце 80-х: ее в значительной мере мужская коллекция «Cut, Slash and Pull» («Разрезай, рассекай и тяни») была показана на вилле Гамберайя во Флоренции в рамках выставки «Питти Уомо», а позже, в 1991 году, она получила приглашение устраивать показы в ателье Аззедина Алайи в Париже. «Аззедин одолжил мне свое ателье. Это было великодушно с его стороны, он оказал мне поддержку. Между прочим, я обожаю его работы». Первая коллекция Вивьен, показанная в его ателье, называлась «Dressing Up» («Наряжаться»), и в ней демонстрировалась одежда из нескольких прошлых показов Вивьен: вещи с историческими мотивами, включая гульфики и разрезы эпохи Тюдоров, давшие название коллекции мужской одежды, шотландка и прочие ключевые элементы последних коллекций: позолоченные узоры, корсеты, спорраны на «любовных жакетах», кружевные жабо и макинтоши с картинами старых мастеров. За этой коллекцией быстро последовала другая – «Salon» («Салон») – пожалуй, наиболее продуманное отражение моды XVIII века. Британская и иностранная пресса уделила Вивьен столько внимания, сколько ей никогда прежде не доставалось. Ее модели приняли горячо, а у азиатских журналистов голова пошла кругом от ее переработок классики западного искусства и перевоплощения бывшего панка в художника по ткани. «Пожалуй, Вествуд – величайший английский модельер этого века, – вынуждены были написать в «Vogue» о женщине, которую прогнали из офиса Грейс Коддингтон десятью годами раньше, – она одна самостоятельно оживила английские традиции кроя и создала шикарную вечернюю одежду».

Созданные под влиянием истории и воззрений Гэри Несса коллекции Вивьен конца 80-х – начала 90-х считаются едва ли не самыми значительными в ее творчестве. Они сохраняют свое очарование и красоту и привлекают внимание публики на ее выставках не меньше, чем футболки анархиста или туфли на платформе. Так, символом выставки Вивьен в Музее Виктории и Альберта наравне с самим модельером стал вставленный в золоченую барочную раму снимок Линды Евангелисты в зеленом шелковом платье со складками Ватто, корчащей гримасу фотографу Ранкину.

За кулисами выставочного центра «Les Salons du Cercle Republicain», Париж, 90-e. Фото Роберта Пиннока

«Меня привлекает человеческое тело, и иногда мне нравится шокировать людей, но самый любопытный способ это сделать – взять вещи из прошлого. Когда ты обращаешься к прошлому, пытаясь копировать технику, то начинаешь видеть стандарты совершенства – хорошего вкуса, выраженного в единстве деталей. Когда мы начали работать над коллекцией «Да здравствует кокотка» в 95-м и над «Женщинами» («Les Femmes») в 96-м, я смогла создать совершенно новый силуэт, такой, которого ранее не существовало и не могло существовать, потому что он был современным синтезом форм, подсмотренных в прошлом. Наша идея состояла в том, чтобы создать сексуальный силуэт песочных часов с зауженным кроем, доведенный до крайности. Кокетство – часть женской мудрости. Женщина может быть самым прекрасным созданием на земле, а меняющиеся фасоны одежды рождают вечное вожделение ее тела, ее умения двигаться и тайны ее лица. Это одна из способностей моды, которая в то время сильнее всего меня занимала».

Мир высокой культуры, который Вивьен познала отчасти благодаря Гэри Нессу, стал поворотной точкой между ее панковским прошлым и панковским настоящим активистки, ведь, используя прошлое, чтобы смотреть в будущее, она, как и раньше, придумывает культуру или субкультуру, которая может существовать лишь при определенных обстоятельствах. Более того, идеальное представление Вивьен об «иерархии в искусстве» позволяет ей заметить моральное значение искусства и дизайна, тем самым помогая ей объяснить свое право и долг, каким она его видит, иметь как художник политические взгляды. «Откровенно антикварные и нарочито оригинальные», – писал Пруст о платьях Фортуни, созданных по греческим мотивам; оказалось, что прошлое может дарить вдохновение настоящему, впечатляя совершенно другую часть публики Вивьен. Для Вивьен все было панком. Позерство – это панк. И ее «Климатическая революция» («Climate Revolution») – тоже. «Без сомнения, Вивьен оказала огромное влияние на британскую культуру и моду, но, по моему мнению, оно всегда было классическим», – говорит мне британская художница, подруга Вивьен Трейси Эмин. Вивьен подчеркивает моральную составляющую своего творчества: «Мы все говорим, что любим искусство. Некоторые из нас заявляют, что они художники. Что ж, без судей нет искусства. Искусство существует только тогда, когда мы его знаем. Существует ли оно? Ответ на этот вопрос крайне важен, потому что если искусство на земле живо, то будут в мире и изменения. Нет искусства – нет прогресса».

Без сомнения, исторические и королевские мотивы, образ скрытого эротизма в корсетах и щегольских нарядах, не говоря уж о любви к традиционному дизайну, например к шотландке, сначала вызвали интерес к творчеству Вивьен, а затем любители моды и пресса стали ей поклоняться. Не важно, какие награды и титулы позже получила Вивьен Вествуд, ее место в пантеоне моды, пожалуй, останется за ней, как завещал всеми любимый историк моды Джон Фэрчайлд еще в 1989 году. В прессе часто цитируют его список из шести модельеров конца ХХ века, чьи имена не будут забыты: Ив Сен-Лоран, Джорджо Армани, Эмануэль Унгаро, Карл Лагерфельд, Кристиан Лакруа и Вивьен Вествуд. Их модели, по словам Фэрчайлда, – как золотая нить в истории моды.

Дальше Фэрчайлд писал, что из этого списка одна только Вивьен испытывала финансовые трудности и что «из всех шести Вивьен Вествуд – дизайнер из дизайнеров» (эта мысль прозвучала в материалах для прессы к фильму «Секс в большом городе», в котором Сара Джессика Паркер предстает в невероятно роскошном свадебном платье от Вивьен Вествуд).

«Конечно, в то время Фэрчайлд просто имел в виду, что мои вещи не продавались так же, как вещи других!» Но с той же легкостью он мог и отметить, что Вивьен была особенной в этом пантеоне: она была там единственной женщиной.

Фройляйн Кронталер

Мода может завладеть жизнью человека… Иногда все начинается с одной случайной встречи.
Малкольм Макларен

Я не ревнивая. У китайцев есть пословица: если у тебя есть конь, он к тебе вернется. Так и у нас с Андреасом. Во всех отношениях он, Андреас, конь – гордый, неуловимый, ретивый.
Вивьен Вествуд

«Я была очень, очень счастлива одна. Когда ты один, в этом есть огромные преимущества. – Вивьен наклоняется ко мне, будто собираясь поделиться секретом. – Например, сегодня Андреаса нет, он в Италии, и у меня выдалось чудесное утро: я проснулась в шесть, бодрая и отдохнувшая. Если бы он был дома, мне бы пришлось еще долго валяться в кровати, притворяясь спящей, а так я просто включила свет и стала читать, писать, делать что мне хочется. Если ты сам по себе, ты можешь позволить себе гораздо больше».

В июле 1991 года Вивьен дала Кэролайн Филипс из «London Evening Standard» совершенно необычное интервью. Оно вышло в разделе «Мой образ и я». Это был утонченный рассказ искушенного человека о том, что значит жить в ярком свете софитов, как жила Вивьен больше десятка лет. Это интервью Вивьен дала, находясь на перепутье. За несколько месяцев до этого ей исполнилось 50 лет, и официально она была одна, говорила, что счастлива, к тому же начала вкушать первые плоды коммерческого успеха. «Думаю, я довольно много заработаю, может, очень много, – заявила она с типичной для дербиширца откровенностью. Картинно улыбаясь и дымя сигаретой «Житан», которые в то время постоянно курила, она продолжала в менее типичной для себя манере: – Мне и вправду нравится моя внешность. Я много чего вижу на своем лице – тайны, глубину. Я бы не хотела делать круговую подтяжку». Ее уверенности в себе позавидовала бы любая, в особенности пятидесятилетняя женщина из мира моды, чей публичный образ складывался преимущественно из фотогеничности и провокационной сексуальности. Вивьен в пятьдесят лет даже не собиралась переходить на одежду бежевого цвета и удобную обувь. Ее уверенности в своей женственности способствовало обожание прессы – если не английской, то заграничной – и растущее ощущение, что ее понимают в мире британской моды.

Дальше последовала серия интимных откровений: «Я знаю, у меня вокруг подбородка ужасно дряблая кожа, – пожаловалась она, – но я до сих пор потрясающе уверена в своей внешности. До сих пор считаю, что любой мужчина, который из всех женщин, находящихся в комнате, предпочтет кого-то кроме меня, – либо дурак, либо сумасшедший. Кстати, мое тело всегда мне нравилось… В моем распоряжении все интеллектуальные и сексуальные преимущества пятидесятилетней женщины. Мне кажется, я добрая. У меня хорошее чувство юмора – и я с удовольствием веселюсь и знаю: то, что забавляет меня, позабавит и других. Я люблю посмеяться над собой, правда, очень люблю. Не переношу шаблонности – это у меня от природы, – и мне не нравится делать что-то как все. Никогда не нравилось. Я эксцентрична и горжусь этим, горжусь, что я такая в наш век конформизма. А еще я ранимая и стеснительная – пока не выйду на люди! Я совершенно не расстроюсь, если до самой смерти у меня больше не будет ни с кем секса – обойдусь и без этого. Говорят, искусство и творчество – сублимация сексуальных порывов, так что, может быть, мне их хватает. И, знаете, когда творишь сам, испытываешь удовлетворение».

Несмотря на эти слова, Вивьен намекнула, что у нее в жизни, вероятно, появится еще кое-что новое, кроме уверенности в себе как художнике и предпринимателе: «…Ничего страшного, если у меня не будет ни с кем отношений, потому что я очень люблю быть сама по себе, хотя и считаю, что заниматься сексом великолепно… И мне бы очень хотелось, чтобы мужчины чаще делали мне непристойные предложения и чтобы у меня были случаи делать такие же предложения мужчинам. Хотя вообще-то я недавно попробовала… кое-кому».

Догадаться, кто этот «кое-кто» журналистке из «Evening Standard» не удалось, как не удалось и многим другим людям, не входящим в ближний круг Вивьен. Однако молодой австриец, о котором шла речь, мог быть как причиной, так и следствием уверенности Вествуд в своей неотразимой сексуальности. Звали его Андреас Кронталер.

С 1989 года она три дня в месяц преподавала в Венской академии прикладных искусств. Вивьен рекомендовал себе на замену ее парижский друг Жан Шарль де Кастельбажак. «Средства ему не позволяли преподавать! Работы много, и денег за нее хватало только на весьма скромную жизнь, но я решила попробовать». Вивьен зарабатывала 4000 фунтов стерлингов в месяц. Ее преподавательская карьера после Вены длилась еще 13 лет, на протяжении которых она курсировала между Лондоном и Берлином. «Я обожала преподавать и любила Берлин, – говорит Вивьен. – Моим помощником был Юрген Фриш, чудесный человек, я по нему очень скучаю, и у нас в Берлине установились великолепные рабочие отношения с ним и Гундулой Вольтер, историком моды, и Ирис, которая до сих пор работает у меня закройщицей. Я всех водила в художественные галереи и филармонию. Моя самая любимая художественная галерея в мире – Берлинская картинная галерея. Или, по крайней мере, та, которую я знаю лучше всего. В Берлине живет настоящая богема: люди делятся идеями, а жизнь там недорогая и для меня, и для моих студентов тоже. По крайней мере, была в те годы. Берлин – настоящий город искусства, в уменьшенном масштабе. Мне было очень приятно там преподавать, но началось все в Вене, потому что Жан Шарль де Кастельбажак сам преподавать не хотел!»

Оказалось, что преподавание моды для Вивьен стало идеальным занятием. В снятом ею позже документальном фильме «Painted Ladies» («Нарисованные дамы») Вивьен раскрывает некоторые особенности своего преподавания в Вене и Берлине: ее студентам часто приходилось воссоздавать исторические костюмы и представать перед своеобразным художественным советом, чтобы научиться ценить культуру, ведь лучший способ чему-то научиться – сделать это самому. В то время и позже люди с некоторой иронией отзывались о том, что Вивьен, закройщица-самоучка, шившая одежду в стиле панк, заставляла студентов копировать исторические костюмы и фасоны, оттачивая технику. Но еще, конечно, забавно, что радикально настроенная в 60-х пропагандистка ситуационизма учила создавать старинные наряды в старинном городе Вена. Преподавание в Академии неожиданным образом изменило жизнь Вивьен.

Шотландская клетка «Вествуд Макандреас»

«Я люблю преподавать и любила вести занятия по моде – передавать знания другим людям. Единственное, о чем я жалею, – что так и не попыталась выучить немецкий, пока находилась там. Немногие немецкие слова, что задержались у меня в голове, – это названия картин в галереях, пожалуй, в духе моего литературного ума: «Regenbogen mit Landschaft», «Радуга с ландшафтом», – но они оказались не очень-то полезны для моей жизни с Андреасом! Я проводила обычный отбор из подавших заявление на мой курс. Попросила их сделать какое-нибудь животное из картона и бумаги. И принимала их на основании того, что они сумели сделать из обычного картона. Было забавно. Например, один студент просто подал мне тюбик с клеем «UHU»: это был каламбур, потому что на немецком это слово означает «сова», – и вот он просто протянул мне клей, я посмеялась и приняла его на курс. А потом был еще один мальчик, мужчина, Андреас Кронталер. Он смастерил корову. Так что мы познакомились благодаря корове. Он смял бумагу, сделав реалистичную фигурку. Нарисовал ей ресницы. Как же он испачкался – был весь в краске, вымазал и руки, и лицо. И я спросила, почему он сделал именно корову, а оказывается, он считал ее красивым, самым красивым животным, какое можно вообразить, и он посмотрел на меня так, будто я задала самый глупый вопрос на свете. У коровы были голубые-голубые глаза, красивые рога, черно-белый окрас. Андреас посмотрел на меня из-под своих густых ресниц и сказал: «Ну как же, Вивьен, ведь корова – самое красивое животное». Так все и было».

Двадцатитрехлетнего Андреаса Кронталера приняли. Андреас, сын кузнеца из Тироля и дочери хозяина молочной фермы, к десяти годам уже не сомневался, что создавать одежду – мечта всей его жизни. Он почти случайно попал на курс Вивьен и на первых порах не мог толком разобрать, что она говорит со своим дербиширским акцентом. Несмотря на это, его немедленно сразил ее стиль и ореол искушенного в моде специалиста, а вскоре, проникнувшись ее идеями, он начал понимать и ее речь. Он тоже отлично помнит их первую встречу.

«Конечно, я слышал, кто такая Вивьен Вествуд. Какие-то ее вещи я видел в журнале годом или двумя раньше в итальянском «Vogue». Мне тогда было лет двадцать. От других я слышал, что Вивьен очень хороший преподаватель. У нее огромный талант учить студентов, потому что она невероятно терпелива и в то же время очень ясно и убедительно объясняет. В общем, вот так. Произошло все, мягко говоря, неожиданно. Я был студентом. Сидел у окна, место мое располагалось высоко и далеко, эти места напоминают буфеты, высокие такие, и вот я сидел на своем месте, и меня было почти не видно, и я болтал ногами. И наблюдал. Сидел высоко, сзади, и она вошла в аудиторию, большую аудиторию. Наш новый профессор. И в одну секунду, какую-то секунду, долю секунды, все почти застыло. Как в замедленной съемке. Вот Вивьен входит в аудиторию, а я подумал: какая же она элегантная. Пожалуй, именно таким было мое первое впечатление. Боже мой, что за женщина! Я вижу тот день как сейчас. Я только и думал, что никогда в жизни не видел никого, кто бы выглядел так чудесно, был бы так хорошо одет, так элегантен, и решил – я и сейчас так считаю, – что она невероятно привлекательна. Помню, на ней была тонкая кофточка шотландской вязки, легинсы в ромбик и свитер в тон, а на одно плечо была накинута клетчатая шаль, и она, знаешь ли, то и дело спадала с плеча. Очень простой и очень сексуальный наряд. А еще помню, у нее была маленькая сумочка из деревянных бусин с замком наверху, ужасно милая. А в сумочке у нее лежала лупа. В общем, тот момент остался у меня в памяти, как стоп-кадр. А потом она села на высокий стул за столом и стала рассказывать. Она так говорила! Не знаю, как сказать. Когда ее слова выражают то, что у тебя на душе. Как вы, англичане, это называете? Она сформулировала вслух все мои мысли и убеждения, которые я прежде никогда не озвучивал. А это отчасти и есть любовь. И я понял. Просто понял, что влюбился. Так что это правда: Вивьен Вествуд открыла мне глаза на многое. Помню, я подумал с удивлением: «Да, этого я точно не ожидал, проснувшись сегодня утром, но, похоже, курс будет интересным».

Андреасу тогда было двадцать три года. Вивьен – сорок восемь.

«Во-первых, я подумала, что он просто замечательный, – вспоминает Вивьен. – Студент, который мне интересен больше всех. Я носилась туда-сюда, и вскоре, когда я прилетала в Вену, он стал встречать меня у трапа. Так что с самого начала он был особенным. Андреас всегда говорил, что я великолепно выгляжу. Он до сих пор так говорит. Что я отлично выгляжу. Хотя мне, честно говоря, казалось в то время, что я была немного полновата, мне не всегда нравилось, какой я была. А еще я все время носила килт, который, как я считала, мне шел и скрывал недостатки. Мы сразу же очень понравились друг другу. Так все и началось. Он очень забавный. Особенно в отношении женщин. Помню, уже в самом начале он придавал огромное значение одежде. Взять хотя бы перчатки. Выполняя одно из заданий, он сшил наряд, женский купальный костюм, дополнил его длинными перчатками и сказал: «Руки женщины – что может быть красивее?.. Разве только ноги и, конечно, лицо… Все, что посередине, меня не интересует». Он большой ценитель женщин, особенно женских ножек, – и наших моделей.

Андреас невероятно талантлив. Когда мы впервые встретились на учебе, ему совершенно невозможно было ставить оценки, он просто не вписывался в систему оценок. Таким он и был – большим талантом. Я это сразу заметила. Боже, какой он был удивительный!»

В выпуске американского «Vogue» за март 1992 года мы читаем: «Несмотря на наставшие в моде тяжелые времена, гениальный британский модельер, похоже, в хорошей форме». А чтобы проиллюстрировать статью о ней, флагмане британской армады талантливых новых дизайнеров, Вивьен попросили сняться в воздушном свадебном платье. Придумала это Изабелла Блоу, в качестве фотографа решили пригласить лорда Сноудона. «Платье было уникальное: горы тюля легче перышка, нарезанные Андреасом и покрашенные мной вручную в грязно-белый цвет. Там было не меньше десятка слоев краски». Кончилось тем, что кто-то в издательстве убрал это неповторимое платье в гигантскую коробку, и сверху казалось, будто это упаковочный материал, и уборщик случайно выкинул его. Вивьен говорила, что по задумке Сноудона образ должен был напоминать образ Греты Гарбо из «Королевы Кристины», правда, на деле он вышел больше похожим на мисс Хэвишем из «Больших надежд». Зато возник любопытный вопрос: какую роль отводила себе Вивьен в этом романе, описанном ею при помощи ткани, когда их отношения с Андреасом стали развиваться.

Еще за несколько месяцев до того, как началась их летняя любовная связь, Андреас и Вивьен уже были одержимы друг другом и долгие часы проводили вдвоем, споря об искусстве, делясь идеями и смеясь. «Иногда было непросто, – вспоминает Андреас. – Она очень сильная женщина, и соответствовать ей, жить бок о бок с ней или в ее тени трудно. Но это меня привлекало тогда и привлекает сейчас. Мне нравилась такая жизнь. Я хотел стать некой незримой силой рядом с ней. Я смотрел, как она дает интервью или что-нибудь делает, и думал: «Я смогу о ней позаботиться». Правда, в те дни я много пил. Мы оба пили, но я – больше. Уж если австриец пьет, то он пьет. Кстати, я где-то прочитал, что Ив Сен-Лоран выпивал в день по бутылке виски, и подумал: и я так буду делать, вот он – путь к гению! Оказывается, нет. Говорю же, я был очень молод. Вивьен все прощала. Вообще-то я толком не знал, что делать. Рядом со мной был человек, который вслух произносил то, о чем я только про себя подумал. Она стала для меня еще и гуру и наставником. И, опять же, другое дело, когда начинаешь жить с кем-то. Но Вивьен – это всё, с ней нет никаких границ. Мне нравились идеи, которые она отстаивала и отстаивает, то, во что она верит. Мне нравилось, как она продавала вещи – продавала идеи и красивые вещи. Она на многое открыла мне глаза, так что с ней я очень быстро вырос. Мне очень трудно сразу уловить суть, зато я гибкий. Гибкий, как дерево. Я подумал: «Я никогда не ожидал такого поворота, но такова моя жизнь. А Вивьен такая прямая, так упорно отстаивает свои убеждения. Я никогда не встречал подобных людей, и мне очень повезло, что у меня есть возможность быть с этой женщиной». Так что разница в возрасте для меня ничего не значила. Конечно, со временем все изменилось. Изменилось. Но поначалу я просто был счастлив оттого, что я рядом с ней и старался ни о чем особо не задумываться. И в какой-то момент – тут уж я как джентльмен не буду вдаваться в детали – я стал испытывать полнейшее удовольствие. Каждый день был все более приятным и творчески насыщенным, а я становился все счастливее просто оттого, что мы вместе. И я изо дня в день повторял себе: «Как мне повезло и как я счастлив, что я с Вивьен и что провожу время с этой невероятной женщиной».

Молодой Андреас считал, что Вивьен изменила его жизнь, и ощущение это было взаимным. «Андреас был реалистом. А я, пожалуй, нет. Да и сейчас я отнюдь не реалист, – говорит Вивьен. – Он очень практичный. Я вижу все в черно-белых красках. Вот, например, только сегодня я сказала Тайзер, нашей помощнице, что хочу связаться с теми, кто стоит у власти в Китае. Я обожаю китайскую живопись. По моему мнению, это высочайшее достижение человечества. Древняя китайская цивилизация оставалась практически неизменной тысячи лет до 1911 года, когда у них случилась революция, и сейчас они живут, копируя американскую финансовую модель. Думаю, Китай сможет перенять истинные человеческие ценности, если повернуть экономику в верном направлении. Его к этому нужно только подтолкнуть. Говорят, экономика Китая уже начала меняться. В прошлом китайцы жили согласно этим ценностям, нужно только к ним вернуться. Так вот Андреасу не свойственно мыслить подобным образом. Но если я попрошу его помочь мне практически, например связаться с Китаем, он это сделает. А знаешь, что он ответил на мои рассуждения? Он сказал: «У меня сегодня был самый чудесный день в жизни». Он увидел работу модельера Чарльза Ворта в Музее Виктории и Альберта. Она оказала на него огромное впечатление. У него талант и острый глаз. Вот за что я называю его реалистом. Реальность для него – то, с чем ему под силу справиться».

«Впервые попав в Лондон, я не захотел останавливаться в доме Вивьен, – говорит Андреас. – Это не по мне. Несколько месяцев я жил в Кэмдене, в студии, мне там очень нравилось. Я будто снова попал на чердак родительского дома, где лежала старая одежда матери. Я спал, как на кровати, на вещах Вивьен из искусственного меха, на горах ткани. Мне приходилось вставать рано утром, все убирать и мыться в раковине в студии, прежде чем кто-нибудь придет на работу. Если мне везло, то кто-нибудь приглашал меня к себе и я мог принять душ. Но зато вечером, когда Вивьен и все остальные расходились по домам, я оставался со всей этой одеждой и коробками, полными старых нарядов и нарядов, над которыми только шла работа, изучал их и рассматривал. Прямо как в детстве на чердаке или как во время визитов мамы к ее портнихе. Когда ты рассматриваешь и исследуешь вещь, ты учишься.

А потом в какой-то момент Вивьен, наверное, стало меня жаль, потому что я спал на полу. Я уже говорил, у меня все началось сразу: любовь с первого взгляда. Но, возможно, для нее все было не так просто. Получается, наши отношения пришли к естественному продолжению, ведь мы очень много времени проводили вместе. Тем не менее мы ни в чем не признавались и официально не встречались еще долгое время. Наши отношения оставались тайными».

Воспоминания Вивьен несколько иные: «Он приехал в Лондон работать. Со мной тогда сотрудничала очень приятная женщина-австрийка Минни, она делала украшения и аксессуары и еще преподавала в Колледже искусств Святого Мартина. Она первая заметила. «Вивьен и Андреас влюбились друг в друга, – говорила она так, будто мы школьники. – Влюби-и-лись». Я впервые об этом услышала, и меня эта мысль застала врасплох, потому что мне очень нравился Андреас, чертовски нравился, но я никогда и не мечтала о каких-то романтических отношениях с ним, он мне просто очень сильно нравился, и я восхищалась его талантом. Мы нравились друг другу и при любой возможности искали общества друг друга. Когда мы находились в одной комнате, я видела, как он следит за мной взглядом, да и я наблюдала за ним. Но не все было так просто. Во-первых, из-за моего возраста. Во Франции за такое дают медали, а в Англии арестовывают. Так что я даже не думала об этом. «Нет, – сказала я себе, – ни за что: со студентом!» Но потом решилась. Должна сказать, инициатива исходила от меня. В конечном итоге. Так вот все получилось. Как бы то ни было, несколько раз сложилась такая ситуация, совершенно случайно, как оно и бывает, и стало понятно, что, похоже, у нас зарождаются сексуальные отношения. Но я думала, что нужно взять себя в руки и не поддаваться. Ни за что. У нас в Дербишире про такое говорят: похитила из колыбели!»

Чувства, которые Вивьен надеялась подавить, и зарождавшиеся любовные отношения, которые она надеялась скрыть, не могли остаться незаметными для окружающих. «Они были очень близки друг другу с самого начала, – вспоминает Бригитт, приехавшая из Германии примерно в то же время. – Андреас начал оставаться у Вивьен довольно скоро – спустя несколько недель или месяцев, может раньше». В первые месяцы отношений Вивьен и Андреас часами все обсуждали. «Они говорили об искусстве. О моде. О культуре. И в итоге они впитали идеи друг друга – так нам казалось. А потом они начали вместе приезжать на работу на велосипедах и, не скрываясь, уезжали вместе домой. Они не держали ничего в тайне».

«Я приехал в Лондон по приглашению Вивьен и остался, – просто говорит Андреас. – А через пару месяцев я съездил в Вену, чтобы собрать вещи, и переехал к ней. Я больше ни с кем не был связан, так что я мог взять и приехать. Я любил Вивьен и любил работать с ней. Я просто окунулся во все это с головой, она подарила мне свободу и ответственность, и я не раздумывая согласился. Я был очень молод, мне тогда, наверное, было года 23. Но вдруг все встало на свои места. Нам пришлось непросто: некоторым здесь наши отношения казались странными. Но мне на самом деле было безразлично. А еще помню, я с самого начала обратил внимание на то, что Вивьен невероятно оптимистичный человек. Я не переставал влюбляться в нее. Например, в квартире, где мы жили, стояла сильная влажность: конденсат стекал прямо по оконным стеклам между рамами. На улице шел дождь – унылая погода, – а она смотрела из окна и говорила: «Чудесно, какой чудесный день». И теперь я думаю так же».

«Сейчас я думаю, что Андреас появился точно в нужный момент. Прежде всего с точки зрения дизайна. Андреас открыл для меня настоящий потенциал высокой моды, и в частности Ива Сен-Лорана. Например, он упорно уговаривал меня сделать из корсета одежду массового производства. Его любовь к Диору также изменила мое творчество. К примеру, коллекция «Да здравствует кокотка» и жакет «Metropolitan» из нее – дань уважения Диору и его жакету, выставленному в Метрополитен-музее. Эту модель придумал Андреас. У него и у Ирис я научилась давать ткани говорить самой за себя и работать исходя из ткани. Возможно, я сама нашла бы свой путь, но со мной и моими отношениями всегда было так: и с Малкольмом, и с Гэри, и с Андреасом. Мое преимущество – в умении оценить то, что они предлагают, и использовать это. Андреас же был настолько талантлив, что нуждался в чем-то вроде якоря. И якорем стала я. Это взаимная зависимость. Андреас говорит, вкус – то, что никогда не удовлетворить. Он работает на износ. Сразу же энергично принимается за дело. Он замечает качества вещей и текстуры, которые я могла пропустить. Помню, мы работали над коллекцией «Grand Hotel» («Гранд-отель»), когда Наоми была в лиловом, который так ей шел, Кристи Тарлингтон – в желтом, а Татьяна – в палевой юбке, и эти пышные наряды заполняли всю комнату. Их сделал Андреас на основе моих корсетов, собрал всю ткань и зафиксировал. Это очень трудно практически, но ему удается решать подобные задачи. Помню, как он подкидывал в воздух все эти ткани – а он крупный мужчина – и говорил: «Вещи должны получиться легкими как перышко и выглядеть так, будто их шили ангелы!»

Жакет «Metropolitan» из коллекции «Да здравствует кокотка»

По мнению Вивьен, их отношения с Андреасом укрепились по нескольким причинам. Андреас отличался очевидным талантом и страстью к работе, а потому они легко находили общий язык. Кроме того, его тепло приняла семья Вивьен, особенно ее мама и Джо – кстати, ровесник Андреаса. «Они все отлично поладили. Андреас по-настоящему любил маму. Он начал ходить с ней в паб по пятницам, но не из какого-нибудь чувства долга или чего-то в таком роде. Ему было приятно находиться в ее компании, и, надо сказать, она от меня отдалилась, поскольку ее не особенно интересовала политика! Еще меня привлекло и изменило вот что. Андреас очень мягкий человек, хотя и очень сильный. Его учитель физкультуры хотел сделать из него профессионального боксера. Тренер по боксу как-то сказал ему: «Когда ты наносишь удар, то улыбаешься». Он совершенно не агрессивный, но мощный физически. Однажды, когда мы еще только узнавали друг друга, он очень меня удивил. Поначалу нам приходилось тяжело, ведь он был очень молод, он на 25 лет меня моложе, но, боже мой, как же он меня иногда доставал! Просто стоит у тебя над душой и донимает. Назовем все как есть. Да, Андреас мог серьезно достать. Он и сейчас такой. Я как-то раз не выдержала и просто сказала: «Ой, Андреас, отвали!» Это случилось в самом начале. Он затих, потом сказал: «Вивьен, ты сказала мне «отвали», так что, пожалуй, мне стоит так и сделать. Сбежать». С тех пор я никому ничего подобного не говорю. Я поняла, что на него в детстве никогда не кричали, его никогда не били. И я стала такой как он – это дзен!

Помню, первый показ, который Андреас посмотрел, – «Портрет». Тогда он еще учился. Коллекция не произвела на него особого впечатления. А я полагала, что она получилась очень хорошей, так и другие думали, но у него имелись сомнения, и он мне так и заявил, а я подумала: «Вот нахал!» Но Андреас всегда так страстно высказывает свои мысли, что все его послушали, и к моменту создания следующей коллекции с его мнением все уже считались. И, сам понимаешь, люди вроде Мюррея, который работает со мной тысячу лет, и Марк, и некоторые другие были немного ошарашены, что немудрено, однако с самого начала они понимали, что Андреас действительно талантлив, и готовы были прислушиваться к нему. Понимаешь, они помогали мне и знали, что мне нужен кто-то, с кем можно критически обсуждать идеи. Марк и Мюррей – без сомнения, ключевые члены команды дизайнеров. Но я понимаю, что в то время им пришлось тяжело».

За работой команды время от времени наблюдал Роберт Пиннок, в основном когда коллекцию собирали воедино. «Скажем так: Андреас – очень сильная личность. Некоторые формулы срабатывают хорошо. X плюс Y. Они пришпоривают друг друга. А еще он очень красивый мужчина, родившийся в очень красивых местах, где, правда, живут люди правых взглядов, так что, наверное, взросление у него шло непросто. А Вивьен дала ему свободу и возможность работать в студии в Клэпхеме, и стало видно, как он растет и набирается сил и любит ее все сильнее. Правда, думаю, без зависти к нему не обошлось. Это же дом мод, в нем не все просто».

Акция в поддержку независимости Шотландии. Андреас с Робертом Пинноком, на заднем плане —Мюррей Блюитт, 1999

«Помню, я поняла, что люблю работать над моделями с мужчинами. По крайней мере, я люблю работать с Андреасом. Все великие модельеры-мужчины, например Сен-Лоран, Диор, делали из женщин богинь. Иноземок, но при этом богинь. А я хочу, чтобы моя одежда придавала значимости, чтобы в ней ты выглядел героем. Мне нравятся великие модельеры-женщины, которые видели элегантность в игривости, взять хотя бы черное платьице Шанель с белым воротником и манжетами как у горничной, или ее бижутерию, или тирольский жакет – неизменные атрибуты деревенского шика или уличной моды, или твидовые вещи мужа, или соломенную шляпу на женщине – мужскую шляпу, которую носит женщина. Такие сочетания мне нравятся. Модельеры-мужчины иногда неудержимы в своих идеях. Уж Андреас-то точно. Он придумал сделать накладной зад. Типа подушечки-турнюра. Он попросил отца смастерить маленький металлический каркас, а он у него кузнец, и на следующий сезон все наши модели были с этими накладными грудями и ягодицами. Конкретно для той коллекции нам, конечно, пришлось все делать в двух экземплярах: один – для подиума и один – для продажи, потому что я знала, что люди не захотят выкладывать деньги за эти конструкции прежде, чем купят сам костюм. Но я была очень горда тем, что Андреас это придумал, и от моего имени, и тем, что вместе мы придумали новый силуэт – новый способ воздать хвалу женщине, кроме того, отсылавший к прошлому. Опять же, я могла бы сделать это и сама, ведь эта эпатажная идея была практически смешением моделей для «SEX» и «Харрис-твида», но она родилась во время разговора с Андреасом о создаваемом мною нижнем белье и о движении женских ягодиц при ходьбе. Для создания произведения искусства нужен диалог – иногда диалог между мужчиной и женщиной о сексе».

«Нужно уважать женщину, – продолжает Андреас, – а модельеры-мужчины не всегда это делают, они придают женщине формы, которые угодны им. Когда был жив Александр Маккуин, я показал Вивьен одну из его вещей, топ, на самом деле напоминавший трубу, скроенный так, что сдавливал грудь, и Вивьен он ужасно не понравился, она сказала, что его, по-видимому, будет больно носить. Нужно относиться с аккуратностью – и с немалой аккуратностью – к груди. Меня всегда интересовало, как шьются вещи. Дизайн и мастерство – вот составляющие великолепной работы. А если что-то, например сделанное Вивьен, выполнено не очень хорошо, я огорчаюсь. Однажды я даже расплакался, когда увидел, что наделали мастера. Я больше всего на свете хотел, чтобы ее вещи были не только хорошо смоделированы, но и хорошо сшиты – как у Черрути. Так что, наверное, моим первым «подарком» была помощь в создании летней коллекции для отдыха – очень хорошо сделанной и такой легкой, что вещи из нее можно было скатать в крошечные шарики и положить в вакуумные пакеты и они все равно смотрелись бы идеально. В то время я никогда не заглядывал в будущее, жил настоящим моментом. Лучше всего помню, что я постоянно смеялся. Я очень любознательный и люблю приключения: интересуюсь едой и одеждой… не все такие. А мы пустились в приключение, и нам было весело, в то время мы могли выжать из себя максимум и сейчас можем и выжимаем, потому что мы были очень предприимчивыми. Когда я только познакомился с Вивьен, она меня очень вдохновила: будто шоры сняла с глаз, будто совершила открытие».

Помимо зарождавшихся между Вивьен и ее 23-летним студентом творческих и личных отношений, происходили изменения в структуре студии в Кэмдене и во взаимоотношениях персонала. Времена были неспокойные, и бизнес Вивьен пытался откликаться на повышенный интерес к ее торговой марке. Поступало много срочных заказов, в частности из Азии. В начале 90-х, когда Бригитт и Андреас, каждый своим путем, попали в близкое окружение Вивьен, на нее официально работало только 8 человек, а в стране была рецессия. Компанией управлял Джо, и управлял он ею как семейным бизнесом. Вивьен владела всего двумя магазинами: «Mayfair» на Дэвис-стрит и «World’s End» на Кингз-Роуд. Несмотря на широкое освещение в прессе творчества Вивьен и модные фотосессии, вся команда по-прежнему ездила на парижские показы в фургоне с последней партией одежды, дошивая ее в пути. При этом не только для необычной пары, оказавшейся в центре событий, но для всех это были бурные времена. Парижские показы, на которых получило признание творчество Аззедина Алайи, стали будоражить прессу по всему миру, а особенно на Дальнем Востоке.

«Я понимала, какое впечатление производят мои коллекции. Это было видно! Но я никогда не рассчитывала на какое-то особое признание дома. Бульварная пресса, в отличие от солидных модных изданий, по-прежнему с интересом следила за мной». В 1990-х Вивьен стала одним из модельеров, привлекавших больше всего зрителей на Неделе моды в Париже. К моменту создания коллекций «Caf Society» («Завсегдатаи кафе») и «Storm in а Teacup» («Буря в стакане воды») у Вивьен начала формироваться клиентура со всего мира – покупатели, коллекционеры и модники. В мире моды все стали сходить по ней с ума.

«Каждый хотел попасть на ее показ», – вспоминает Бригитт. «Творилось нечто невообразимое, – говорит Роберт Пиннок, который трудился за кулисами, – что-то безумное и опасное: будто все хотели заполучить кусочек Вивьен. Будто она была эпицентром моды, и каждый напряженно выжидал, что она придумает дальше. На улице происходили беспорядки. Почти в буквальном смысле. Мы работали внутри, но слышали, как с улицы доносится гул толпы. Полиция сдерживала людей, пытавшихся пробиться внутрь». В то же время благодаря неотступному интересу публики и своей скандальной славе Вивьен начала работать с мировыми супермоделями, и это привлекло к ней еще больше внимания, начался еще больший ажиотаж вокруг ее творений. В этом большую роль сыграл Сэм Макнайт, знаменитый во всем мире парикмахер, работающий с моделями. Давний поклонник и друг Вивьен, он познакомил ее с Линдой Евангелистой и Наоми Кэмпбелл, причем они согласились участвовать в ее показах за гораздо меньший гонорар, чем обычно. Вместе с Сарой Стокбридж, Джерри Холл и многими другими они по-новому, с сексуальной и творческой свободой, демонстрировали работы Вивьен. «В основном модели зарабатывают деньги на рекламе, – объясняет Бригитт, – но рекламные контракты ты заключаешь, только если ты сексуальна, а сексуальнее показов Вивьен ничего не могло быть».

Джерри Холл на показе коллекции «Буря в стакане воды»

Так что к середине 90-х – времени «Англомании», «Завсегдатаев кафе», «О свободе», «Бури в стакане воды» – Вивьен оказалась самым востребованным модельером в мире, а ее одежду, которую носили женщины, чьи фото чаще всего появлялись на страницах глянцевых журналов, стали узнавать миллионы. Неудивительно, что британская пресса была все так же враждебно к ней настроена, используя показы Вивьен, чтобы оправдывать свою лень и филистерство или чтобы продать побольше газет со статьями о сосках Кейт Мосс. Над моделями Вивьен смеялись. Зато иностранная пресса очнь уважительно и доброжелательно отзывалась о творчестве Вивьен, а это в мире моды значило гораздо больше. «Как говорил Оскар Уайльд, – цитирует писателя Вивьен, – во Франции каждый буржуа мечтает быть художником, тогда как в Англии каждый художник хочет стать буржуа. В то время английскую прессу интересовала только Шанель. Потом появилось кабельное телевидение, а затем и Интернет, и показы мод в 90-х стали транслировать повсюду, и я стала звездой экрана». В итоге британская пресса и вместе с ней британская индустрия моды просто не могли больше закрывать глаза на творчество Вивьен.

В октябре 1993 года Джин Прессман из нью-йоркского «Barneys» снова выразил уверенность в коммерческом успехе Вивьен. «В нем миллион идей, – отозвался он о показе ее коллекции «Завсегдатаи кафе» в Париже, – и мы все их продадим». В тот сезон число заказов из магазинов в Германии было в десять раз больше, чем за год до этого. «Littlewoods» и «Trois Suisse», французская компания, выпускающая каталоги, опубликовали коллекции Вествуд (а это было еще до эры онлайн-покупок). Неожиданно Вивьен удалось заключить контракт с изготовителем сумок «Braccialini», часовая компания «Swatch» создала первые дизайнерские часы с логотипом Вивьен, а японская торговая компания «Itochu» подписала с ней лицензионное соглашение. Фирма «Liberty of London» просила разрешения шить для Вивьен свадебные платья, а «Tames & Hudson» хотела выпустить шикарное настольное иллюстрированное издание с ее работами. После парижского показа редакторы журнала «Marie Claire» всего за несколько часов организовали фотосессию для обложки, а Жан-Поль Готье, как говорят, «бился в экстазе». Среди участвовавших в показе супермоделей были Наоми, Линда, Синди и Кейт – и, говорят, вместо платы за работу они взяли наряды с показа, предполагая, что в итоге они будут стоить дороже. Роберт Пиннок отмечал, что после парижского показа уверенность компании и самой Вивьен в своей работе возросла. «К середине 1990-х компания стала получать доход, – отмечал он, – ощутимый доход. У нас были самые большие продажи билетов на парижские показы, супермодели – Линда, Наоми. На самом деле до тех пор я никогда особенно не интересовался модой, но мне и многим другим людям творчество Вивьен вдруг стало казаться осмысленным, подчеркивающим красоту женщины. У Вивьен это отлично получалось. Даже для меня, выросшего в мире моды, ее модели стали откровением. Мы ощущали подъем. Люди буквально ахали от изумления. И мы знали, что у нее все идет очень-очень хорошо… Но при этом по-прежнему приходилось брать Карло в тиски, чтобы выбить из него денег: нам все еще платили одеждой!»

Вивьен в боа из перьев и Андреас вечером после показа коллекции «Англомания», на котором Наоми споткнулась в туфлях на платформе и упала

В середине 90-х Вивьен, выражаясь языком пиара, «поймала момент». Такой результат дали все ее предыдущее творчество, плюс влияние Андреаса, плюс внимание мировой прессы. Кроме того, внесли свою лепту интерес покупателей из Японии и деловая хватка Карло Д’Амарио. «Конечно, мы все, кто работал с ней, испытывали эмоциональный подъем, – рассказывает Бригитт, – мы работали день и ночь и даже продавали одежду, заключали контракты на следующий день после парижского показа – принимали во всем активное участие».

«Карло удалось заключить контракт с Альберто Бьяни в Италии, – вспоминает Вивьен, – а потом он переключился на то, что мы делали здесь, в Лондоне. Джо перестал работать на меня, потому что он считал, что Карло слишком властный. Меня это очень расстроило – на самом деле, когда мне пришлось выбирать между Джо и Карло, это был худший день в моей жизни. Вот к чему все привело. Но я надеялась, что для Джо так будет лучше, и в конечном итоге так и получилось, потому что он ушел и основал «Agent Provocateur», а еще потому, что он был таким молодым и смышленым. Но я сделала этот выбор и ради Карло. Я не могла иначе. Потому что он очень многим ради меня пожертвовал».

«Вскоре после этого, – продолжает Бригитт, – за маркетинг стал отвечать Кристофер ди Пьетро, так что нам больше не пришлось самим заниматься продажами, и нам стало легче. Мы начали ощущать, что занимаемся настоящим бизнесом. Но таким, который был основан на искренней любви к делу». Времена были очень веселые, но и очень напряженные. «В 90-х каждый сезон оборот компании возрастал в два-три раза, сумасшествие какое-то».

Вивьен и так наслаждалась попутным ветром, подаренным ей прессой, когда представленная в Париже коллекция «Anglomania» («Англомания») 1993 года вошла в историю моды, подарив ей, пожалуй, самый цитируемый эпизод с подиумного показа. Наоми Кэмпбелл в высоких туфлях на платформе от Вивьен споткнулась и упала – и это происшествие сразу же попало на первые страницы изданий по всему миру. Имя Вивьен тут же стало известно всем и каждому. «Боже мой, – хихикает Наоми, отвечая на мой вопрос, – как же мне было стыдно! Я подумала: я подвела Вивьен. Но вообще-то, рухнув на пол, я сказала себе: «Ну, упала. И что с того? Соберись, такое случается. И иди дальше». И все шло нормально, пока я не попала за кулисы, а там – боже мой! – там все хохотали. И Вивьен тоже. Всем было ужасно смешно. Нельзя слишком серьезно относиться к жизни или к моде. Да, и вот еще что: кое-кто из модельеров – не буду называть имен – подумали, что я упала нарочно, и сейчас я хочу заявить, что это полная чепуха. Потом они просили меня упасть и на их показах, чтобы привлечь внимание прессы! Потому что внимания было невероятно много: о моем падении узнал весь мир». «За кулисами, – вспоминает Роберт Пиннок, – Вивьен была так счастлива, такой я никогда ее не видел. Думаю, все моментально поняли, что это происшествие тут же обеспечит нам первые полосы газет по всему миру. Так оно и случилось».

«В 90-х парижские показы изменили всю нашу жизнь», – повторяет Вивьен. «Теперь уже нельзя было не заметить, – объясняет Бригитт, – что Вивьен стала одним из самых влиятельных модельеров в мире, и при этом, что поразительно, одним из самых успешно продаваемых в Азии европейских модельеров. Карло начал продавать лицензии японским компаниям, однако без успеха в Париже у него бы это не получилось. Лицензии стали серьезной частью бизнеса, и вот почему. Японцам приходилось покупать лицензии, потому что налог на импорт у них очень высок. Одежда от Вивьен Вествуд, сшитая в Великобритании, продавалась бы у них втрое дороже. Поэтому-то японцы и начали так много тратить в наших магазинах в Англии. И в те годы Вивьен стала невероятно популярна в Японии. Осознанно или нет, она попала в точку, сочетая в своих моделях все, что японцы так любят, и ее магазины в Японии процветают. Японцам полюбились ее цвета. Им полюбились ее отсылки к западной культуре, к картинам и историческим событиям – шотландка, твид, – они все это просто обожают. Так что к середине 90-х у Вивьен в Японии сформировалась обширная клиентура, о ней много писали в прессе, и в самом начале это очень помогало заключать лицензионные соглашения на самых выгодных условиях. По этим причинам в конце века Карло Д’Амарио начал уделять основное внимание Японии, и сейчас там открыты десятки наших магазинов».

Когда дела пошли в гору, у Вивьен и ее неофициального возлюбленного возникла проблема. Андреас часто находился в разъездах – бывал в Италии на производстве, на Дальнем Востоке. Но Австрия тогда не входила в Евросоюз, и у него истекала виза. «Проще всего эту ситуацию можно объяснить так, – улыбается Вивьен, – у нас возникли проблемы при пересечении границ, и я сказала Андреасу: «Единственный выход: тебе нужно жениться на ком-нибудь. Нужно найти тебе жену». А он только рассмеялся и сказал: «Но, Вивьен, тогда мне нужно жениться на тебе».

А я и не думала об этом. Когда мы жили с Малкольмом, я думала, что брак нужен системе. А теперь это все запало мне в голову, и я подумала: конечно, это возможно. Я ни за кем не замужем, а он – мой мужчина. Мне нравится быть замужем. Свадебная церемония подкрепила бы мои чувства к Андреасу. И я буду с ним «в горе и в радости».

Так вот мы и решили пожениться. Мы никому об этом не говорили, и не знаю, кто об этом в итоге узнал. Оглядываясь назад, не могу сказать, почему мы решили сохранить все в тайне.

Вивьен до сих пор любит вязать. Париж, 1997

Я выбираю партнеров, которые стимулируют мою мозговую деятельность. У Андреаса я очень многому научилась. Чему он научился у меня, спроси у него. Мне было бы интересно это узнать. Кажется, он вообще-то говорил мне, но я не обратила внимания».

Когда Андреас вспоминает об их тайном бракосочетании с Вивьен, он тоже улыбается: «Вопрос разницы в возрасте никогда не стоял. Никогда. Пожалуй, только сейчас он обретает большее значение, просто потому, что она уже стреляный воробей, а мне только за сорок, и я пока не сбавляю темп. Напротив. Но, понимаешь, с самого начала все было очевидно. Была удивительная женщина, мы отлично проводили вместе время, и был единственный способ остаться с ней – пожениться. Но вообще-то это лучшее, что я когда-либо сделал. Не знаю, зачем мы так долго скрывали наш брак. Знаешь, это непросто. На самом деле я переживал тяжелые времена в личностном плане, когда мне было за тридцать и до середины пятого десятка. Не уверен, что Вивьен в курсе. У меня довольно одинокое положение. Пожалуй, так же себя чувствует герцог Эдинбургский! Спрошу у него». «Знаешь, как Карло называет Андреаса? – вмешивается в разговор Вивьен. – Правда, Андреасу не очень-то нравится. Карло называет его «principio consorte» – принц-консорт!» Андреас продолжает более серьезным тоном: «Но, кстати, я считаю, что коллекции, созданные в тот тяжелый период, вообще-то хороши, они особенные, и сейчас, когда прошло время, я понимаю, как иногда и бывает, что хорошие работы рождаются из мрака. И мы с Вивьен это пережили. А сейчас я считаю, что мы, дизайнеры, часто белые вороны – как Вивьен, как я. И как Шанель, родившаяся в самой крошечной деревеньке Оверни. Иногда люди из сельских и отдаленных уголков оказываются самыми искушенными. По-моему, это довольно странно. Да и мы по части моды со странностями! Это тоже наша общая черта».

Вивьен и Андреас веселятся во время фотосессии для Карла Лагерфельда в нарядах от-кутюр от Вивьен Вествуд, 1997

«Стимулирование мозговой деятельности – главная причина, почему я с Андреасом, – призналась мне как-то утром Вивьен, хотя я об этом не спрашивал, – не считая того, что я ему предана. И что бы он ни делал, я буду поддерживать его. По моему мнению, он может делать что хочет. И я говорю не только о творчестве. Я люблю думать за себя. Я гордая, я бунтарка. Так что я никогда, ни за что на свете не снизойду до того, чтобы ожидать от человека того, что он не захочет мне дать. Я никогда ничего не стану требовать от мужчины. Не стану. Такая у нас договоренность, и мне это нравится. Он всегда может делать что хочет. Андреас может распоряжаться собой как ему вздумается. Есть замечательная китайская поговорка: «Если конь твой, он всегда вернется домой». И Андреас как раз такой конь. Дикий конь. Мне повезло, я счастлива, что рядом со мной такой мужчина, как Андреас. Во многих отношениях. Он с легкостью мог бы стать самостоятельным модельером с большой буквы и работать под своим именем, не будучи никак не связан со мной. Так что мне повезло, что я его заполучила! Во-вторых, у него столько сумасшедших идей насчет того, что мне делать дальше, и мне от этого хорошо. Андреас невероятный, крайне талантливый. Я бы не смогла жить без него – ни на работе, ни дома».

Если середина 70-х, когда зародился панк, стала истоком скандальной известности Вивьен в глазах общественности и основой ее репутации в мире моды, то начало 90-х, когда она встретила Андреаса, положило начало ее торговой марке, ее бизнесу и империи моды, известной людям во всем мире. Как заметила Бригитт, они переживали счастливый момент: международная пресса баловала Вивьен вниманием, а ее модели были, пожалуй, самыми изысканными и фотогеничными, и в них ясно читалось, что они являются переосмыслением старинной культуры и исторического костюма для современных женщин и мужчин. В то же самое время появившийся на Дальнем Востоке рынок сбыта придавал растущей компании уверенности и наконец-то подарил Вивьен финансовую стабильность. Забавно, что один из ее последних шагов, сделанных из простого прагматизма, перед тем как она поняла, что может стать «очень богатой», о чем и заявила журналистке из «Evening Standard», состоял в том, что она стала преподавать в Вене – и неожиданно для себя влюбилась в человека вдвое моложе ее, человека, который в итоге сделал для компании и для Вивьен много хорошего. «Сейчас, – говорит Вивьен, – мне бы хотелось, чтобы заслуги Андреаса признавали больше. Я – публичный образ компании «Vivienne Westwood». Но теперь успех компании – и его заслуга. Так что я переживаю, когда люди думают, будто Андреас не равная мне фигура или что я говорю это просто потому, что люблю его: правда в том, что сейчас он с большей страстью подходит к моде, чем я, и это совершенно очевидно, и он настолько же талантлив, а в некоторых вещах – не говори ему! – даже талантливее меня».

Вот она, история Кронталеров: брак, заключенный на небесах моды. Как отношения внутри любой пары, их отношения со стороны недоступны пониманию, а они достаточно публичные фигуры, чтобы многое не раскрывать. Кроме того, раз Андреас на 25 лет моложе Вивьен и он вращается в модном бизнесе, о них ходят самые разные сплетни. Тайзер Бейли, их помощница, которая очень к ним привязана, с самого начала давала исчерпывающий комментарий: «Я благоговею перед ними. Достаточно провести с ними тридцать секунд, чтобы понять, что, несмотря на долгие годы брака, они обожают друг друга. Конечно, они ссорятся. А кто не ссорится? Но если бы у меня в жизни были такие же отношения, я бы умерла гордой и счастливой».

«Вот тебе совет касательно брака, – вызвав у меня беспокойство, однажды заявила Вивьен. – Я всегда буду верной, я никогда, ни за что даже думать не стану об измене. Когда я познакомилась с Андреасом, я была счастлива в одиночестве. И сейчас была бы. Но тогда я встретила этого идеального мужчину. Ну, не совсем идеального, но идеально подходящего мне. Мне кажется, здорово, если тебе представляется возможность попробовать жить с кем-то. Так что я на 100 процентов предана Андреасу. Со своей стороны, я никуда не уйду, не сказав ему, где я. Думаю, могу дать очень-очень хороший совет касательно брака для каждого: будьте абсолютно верными, честными и преданными сами. Ради самих себя и ради него или нее. Это не означает, что надо по магазинам ходить за ручку. Фу! Но с другой стороны, пусть ваш возлюбленный делает что ему хочется, и тогда он к вам всегда вернется. Это я и хотела сказать. Например, мы оба интересуемся живописью, и я люблю, когда мы вместе ходим в галереи, потому что он сразу все понимает. Сморит на картину и сразу улавливает суть. Мигом. Человек-визуал не всегда может запомнить слова, и мы в этом смысле разные, а он вспоминает стихотворение благодаря образу. Андреас отлично умеет передать мысль, когда говорит о том, что видит. Думаю, он видит меня насквозь».

«Вдовствующая императрица Запада»

Только время подтвердит твой успех. Только тот, кто бескомпромиссно преследует свои интересы, рано или поздно повстречается со «своеобразием прошлого».
Вивьен Вествуд

«Заниматься модой – как ходить по канату. Ты рискуешь упасть и выглядеть глупо, но, если удержишься, познаешь триумф.
Вивьен Вествуд

Имя Вивьен – , или «Вдовствующая императрица Запада», – одно из самых узнаваемых в Китае западных имен. В Японии торговая марка «Vivienne Westwood» из года в год входит в десятку самых известных марок в мире наряду с «Кока-колой» и «Диснеем». В Корее, Тайване и Гонконге магазины Вивьен и ее жизнь привлекают особое внимание. Именно с Вивьен связано представление местных жителей о западном образе мыслей, о том, что значит родиться в Великобритании, стильно одеваться и быть женщиной. Она – как шотландский виски в мире моды, «ягуар» от-кутюр. Вивьен олицетворяет идю, оказавшую невероятное влияние на Азию, пожалуй, даже более продолжительное, чем на страны Запада. На Дальнем Востоке Королева-мать Запада до сих пор воспринимается как панк-рокер, ее имя до сих пор связано с представлением о том, каким был Запад, поэтому на мандаринском наречии ее имя – – напоминает имя последней вдовствующей императрицы Цыси, . В некоторых вариантах перевода имя Вивьен звучит как «Вдовствующая императрица Запада».

Первого апреля 2004 года в Музее Виктории и Альберта открылась выставка Вивьен Вествуд. Хотя Вивьен была вынуждена взять значительное количество экспонатов из собственного гардероба и архива, кураторы выставки особо отмечали, что многие вещи были приобретены для постоянной экспозиции. Это смелое решение они приняли за год до открытия выставки, купив всю коллекцию ранних работ Вествуд – Макларена у Майкла Костиффа (его жена Джерлинда скончалась в 1994 году), состоящую из почти трехсот вещей. Эти двое с самого начала входили в число самых восторженных почитателей и коллекционеров творчества Вивьен и носили ее одежду в клубах и на карнавалах в Рио-де-Жанейро, а также «в местах наподобие Судана или Мали или Буркина-Фасо, где люди тыкали в них пальцем и говорили: «Настал конец света!»» – вспоминал Майкл Костифф. Кроме того, в 2001 году представители Музея Виктории и Альберта приняли участие в аукционе «Christie’s» и приобрели вещи Вивьен, включая туфли и шляпы, оригинальные резиновые платья из «SEX» и «жакет «Bettina» с сиреневой резиновой юбкой для мастурбации» (да-да!) из коллекции «Завсегдатаи кафе». Все собрание вещей обошлось музею в 100 000 фунтов стерлингов, причем почти половину этой суммы удалось собрать благодаря помощи Фонда национальных собраний произведений искусства. Такой чести при жизни не был прежде удостоен ни один из модельеров.

В Музее Виктории и Альберта понимали, что выставка работ Вивьен, скорее всего, будет иметь большой успех у публики и особенно много посетителей придет на эксклюзивную выставку ее хитов. Фотографии гримасничающей Вивьен, сделанные Ранкином и помещенные в барочную золотую раму, напечатали на автобусах и расклеили в метро, так что ее образ и образ ее торговой марки увидели и те, кто не имел ни малейшего представления о том, как возросло ее влияние на культуру. Выставка способствовала новому взрыву интереса к моде, к шику красных дорожек, которые стали лейтмотивом творчества Вивьен в XXI веке. Ее наряды нарушали спокойствие и появлялись на первых полосах газет, независимо от того, где в них появлялись люди: на вручении «Оскара», как Кейт Уинслет, номинированная за роль в «Титанике», или на «Шоу Джея Лено», как Найджелла Лоусон. Одежда Вивьен всегда оказывала влияние на окружающих, а выставка в Музее Виктории и Альберта помогла продемонстрировать, что в свое время ее вещи предназначались для особого рода женщин, решительных и уверенных в себе и умеющих это демонстрировать. Пожалуй, лучшим олицетворением этого образа могла служить фотография Линды Евангелисты в бальном платье из зеленой тафты, ставшая центром экспозиции. Ее наряд был создан по мотивам платьев со складками Ватто, которые носили во Франции до революции конца XVIII века, и надеть его можно было бы только по особенному поводу. Но благодаря своей яркой чувственности и историческому ореолу эта вещь стала прародительницей многих приподнимающих грудь и глубоко декольтированных нарядов, которые с тех пор преобладают в вечерней моде. При этом сама Вивьен недавно вернулась к прямым платьям-футлярам в более раннем неоклассическом стиле, которые, вероятно, теперь будут появляться на красных дорожках и подиумах наравне с ее пышными платьями в стиле «барок-н-ролл».

Воздействие Вивьен Вествуд на массовое сознание началось в ту же пору, по крайней мере, под него попало новое поколение молодых людей, отличавшихся от ее прежних поклонников – тех, кто интересовался панком. В 2001 году подруга Вивьен Кейт Мосс пришла на вечеринку в ее оригинальных «пиратских ботинках» – винтажный образ в стиле Вивьен, – обратив на себя внимание папарацци и полиции моды. К концу XX века вещи, созданные Вивьен, стали предметами коллекционирования, при этом с тех лет вплоть до ретроспективы в Музее Виктории и Альберта продажа ее моделей набирала обороты. На аукционе «Sotheby’s» устроили широкую распродажу коллекции Вивьен Вествуд, принадлежавшей леди Ромилли Макальпайн, ее подруги и преданной поклонницы, которая носила ее наряды на церемонию официального открытия парламента и познакомила с ее моделями Маргарет Тэтчер. Не отстал и «Cristie’s», выставив на торги винтажные вещи Вествуд. В этот период в творчестве Вивьен начала успешно завоевывать мировой рынок вспомогательная линия одежды «Англомания». «Сомневаюсь, что Маргарет Тэтчер когда-либо носила мои вещи, – вскидывает бровь Вивьен, – но доподлинно известно, что она сказала: «Я очень рада, что она британка». Хмм».

Тем временем популярность Вивьен в Штатах шла на спад. Во всем мире считается, что американский рынок довольно осторожно относится к новинкам и не приветствует эпатаж. Вивьен знаменита своим умением смутить американскую прессу и тем, что откровенно критикует международную и национальную политику США, что едва ли располагает к себе, хотя американскому изданию «Vogue» она благодарна за бесценную помощь, оказанную ей на первых порах. «Конечно, Анна Винтур в Америке пользуется большим авторитетом, всем известно, что она помогает людям и ищет новые имена. Но еще Анна очень красивая: об этом я вспомнила, когда в прошлом году оказалась на праздничном вечере Института костюма Метрополитен-музея, посвященном открытию очередной выставки, на сей раз посвященной панку».

Глориана (Елизавета I) с булавкой на губах. Приглашение на показ коллекции «Англомания» (осень/зима 1993)

Авторитет Вивьен в Америке невероятно вырос благодаря появлению ее свадебного платья в фильме «Секс в большом городе». В нем рассказывается история Кэрри Брэдшоу, журналистки-модницы, которую играет Сара Джессика Паркер, долгие годы жаждущей выйти замуж за «мужчину мечты». Фильм, который десять лет учил модниц премудростям стиля, подарил торговой марке Вивьен беспрецедентную и неожиданно высокую популярность, а целое поколение женщин – в частности, невест – познакомилось с ее стилем. За много месяцев до выхода фильма стало ясно, что в нем будут использованы кадры с показа нью-йоркской коллекции Вивьен Вествуд, однако оставался вопрос: кто сошьет свадебное платье, которое, по сюжету, модельер подарит журналистке Брэдшоу? «Я бы так поступила, – говорит Вивьен, – только если бы мне по-настоящему понравилась невеста». Анна Винтур предложила продюсерам кандидатуру Веры Вонг. Но когда начались съемки, Сара Джессика Паркер сама настояла на том, чтобы надеть платье, созданное Вивьен Вествуд. «Я десять дней был в Нью-Йорке, снимал подиумный показ, – вспоминает Мюррей, – и съемка никак не была связана с «тем самым платьем» – свадебным платьем. Его лично выбрала Сара Джессика Паркер из всех предложенных на рассмотрение нарядов, предложенных и другими модельерами, которых тоже попросили представить свои варианты. Думаю, выбор удивил многих, включая Вивьен. Помню, я тогда думал: «Саре ни за что не разрешат надеть это платье, хотя она и исполнительный продюсер. Они захотят, чтобы платье было американской марки или солидного мирового дома моды». Как я ошибался! Думаю, это доказывало, каким влиянием и уважением по части моды пользовалась в то время Сара Джессика и как заслуженно обожали Вивьен те, кто действительно разбирается в моде. Все же режиссер фильма оказался «членом команды» в том смысле, что вел себя разумно, разбирался в моде и глубоко уважал работу Вивьен. Его взволновали и заинтриговали вещи, появившиеся в той части фильма, где экранизировали показ, он старательно пытался разобраться, какие ткани и фасоны использует Вивьен. В этом отношении было правильным, что в итоге выбрали свадебное платье Вивьен».

«Я не была уверена насчет зеленых перьев, – говорит Вивьен о свадебном украшении на голову, – но платье получилось божественное; оно живет как будто в платоновом свадебном раю! В фильме я даже написала записку, что это настоящее платье». Появление Вивьен или, скорее, ее платья в «Сексе в большом городе» вызвало одобрение, с одной стороны, знатоков моды, а с другой – самой Сары Джессики Паркер и ее выдуманного альтер эго Кэрри Брэдшоу. Фильм познакомил зрителей целого поколения с концепцией городского шика, показал, что такое одержимость модой и гламур. Так что, когда свадебное платье от Вивьен появилось в сцене несостоявшейся свадьбы героини Паркер, репутация Вивьен в глазах американцев упрочилась навсегда: она стала «дизайнером из дизайнеров», а во всем мире ее наряды стали культовыми для определенного круга городских эстетов.

Анджелика Глисон работает у Вивьен пиар-координатором по Западному побережью Америки, ее штаб-кварира находится во флагманском магазине «Vivienne Westwood Melrose» на Мелроуз-авеню в Лос-Анджелесе. Она отвечает за сферу, где мода смыкается с кино, – за сезон вручения наград, кульминацией которого становится оскаровская церемония. «Одобрение» Сары Джессики Паркер оказало огромное влияние на американцев, но еще задолго до этого наряды от Вивьен пользовались любовью кинозвезд, желавших произвести впечатление. «В некотором отношении, – объясняет Анджелика, – эти церемонии заменили Парижскую неделю моды: создание платья для церемонии награждения стало для модельеров кульминацией года. Вивьен как бренд имеет такое большое влияние и так популярна в Америке, что даже странно руководить здесь пиар-отделом. Мой мир – это Лос-Анджелес. И любая знаменитость для меня – это ходячий рекламный щит для продвижения марки Вивьен и распространения ее идей. При этом так здорово слышать имена тех, кто любит «Vivienne Westwood», – Дженнифер Гарнер, Кристина Риччи, Джулия Робертс, Мэтью Макконахи и Брэдли Купер. Брэдли носил пальто, какого на моей памяти не носил ни один парень. Он сказал своему стилисту, что это его самый любимый предмет одежды из всех и что он не собирается отдавать его обратно. (Ну и ничего страшного.) И, конечно, Сара Джессика Паркер – известная поклонница Вивьен. В фильме она была в ее свадебном платье, которое ей доставили с личной запиской от Вивьен. А еще в коллекции «Red Label» есть сделанная Вивьен специально для «Секса в большом городе» пара туфель. Сара Джессика до сих пор их часто носит. А еще есть «Оскары», которые для «Vivienne Westwood» в Лос-Анджелесе имеют большое значение. Вот как все устроено: каждый стилист в городе борется за платье, а каждый дизайнер – за то, чтобы кого-то одеть. И знаете, есть целая куча дизайнеров, которые даже платят звездам за то, чтобы они надели их наряды на вручение «Оскара», а Вивьен так не делает и делать не собирается. Ей этого и не надо. Вот как все происходит: наша дизайнерская команда летит из Лондона в Лос-Анджелес. Я устраиваю встречи: приходят стилисты и выбирают платья для своих клиентов. С нас берут клятву хранить их выбор в тайне. Мы всегда надеемся, что нам выпадет удача и нашим клиентом окажется кто-то из номинантов, и, как и все в городе, мы очень, очень, очень хотим получить «Оскар», так что стараемся одеть звезду, которая имеет все шансы получить приз!»

Кроме того, Вивьен теперь участвует в движении «Красная дорожка/Зеленое платье», инициатором которого стали Ливия Ферт, жена Колина Ферта, и Сьюзи Эмис Кэмерон, жена Джеймса «Аватара» Кэмерона. «Один молодой человек, выигравший конкурс, организованный Сьюзи Кэмерон, в качестве приза должен был приехать и создать вместе со мной «зеленое» платье для красной дорожки. Но вот что странно: оказалось, что найти экологичную ткань очень-очень трудно, а он вроде бы хотел использовать эко-шелк. Помню, ему заявили: «Шелкопряды еще живы, и их можно вернуть в их сообщество!» А я говорю: «И что им там делать, в своем «сообществе»?» Вообще, они разматывают нить, сделанную шелкопрядами, а самих гусениц не отравляют газом. Но как это помогает окружающей среде? Бусины были использованы переработанные, с других платьев, но насколько это экологично? Это ужасно трудоемко, особенно когда создается наряда для красной дорожки. Обработка шерсти не так плохо сказывается на природе, но шерсть едва ли подойдет для любого мероприятия. Единственное, с чем нам уже хорошо удается работать, так это хлопок на футболки. Только их у нас заказывают в огромных количествах, а мы покупаем биохлопок – органический материал. Этим тоже очень успешно занимается Кэтрин Хэмнетт, а еще она работает над составлением каталога экологичных тканей, я ее в этом поддерживаю и собираюсь этот каталог использовать. Но она очень враждебно настроена к хлопку. Конечно, и красители могут быть экологичными, так что мы развиваемся и в этом направлении: с растительными красителями получаются необыкновенные цвета».

В списке постоянных звездных клиентов Вивьен – и тех, кто предпочитает экоткани, и тех, для кого это не важно, – значатся Хелена Бонэм-Картер, Хелен Миррен, Энн Хэтауэй, Тильда Суинтон и Мэрил Стрип. Также часто в нарядах от Вивьен появляется ее подруга, коллега по участию в кампаниях и время от времени ее модель Трейси Эмин, а также новички на красной ковровой дорожке – актриса Оливия Коулмэн и модели Кара Делевинь и Лили Коул. Звезды оперной сцены Рене Флеминг и Джойс ДиДонато ценят умение Вивьен тонко чувствовать их профессиональные потребности и создавать незабываемые образы. Вивьен вспоминает: «Барбра Стрейзанд хотела выступать в моих платьях в стиле ампир и заказала много топов из бархата-стретч. Помню, она спросила: «У вас в Европе есть бархат-стретч?» и я чуть было не прокричала: «А как же!!!» Автор кулинарных книг и телешоу Найджелла Лоусон в интервью британскому изданию «Vogue» сказала, что вещи Вивьен имеют для нее личную и политическую привлекательность: «Я явственно чувствую, что ее одежда понимает мое тело. Я со своими формами могу не переживать из-за них… а благодаря крою чувствую себя комфортно; я знаю, что ничего не будет топорщиться, не спадет и мне не придется одергивать подол… В некотором смысле я считаю ее одежду антимодой, и это меня более чем устраивает». Недавно подобное мнение прозвучало и на страницах «Guardian». Оно является ключом к пониманию того, почему вещи Вивьен по-прежнему привлекают людей: «Вивьен шьет платья для женщин, уделяя внимание их груди и бедрам… тогда как все полагают, что в этом тоже проявляется ее (предполагаемое) сумасшествие, ведь абсолютно каждый модельер знает, что грудь и бедра только портят силуэт одежды».

В жизни «Vivienne Westwood Group» сыграло свою роль одобрительное отношение знаменитостей, причем не завоеванное в процессе охоты за номинантами на премию «Оскар». Постоянно расширяющийся круг поклонников Вивьен осваивал ее стиль, а зачастую и разделял ее политические воззрения. Я видел, как Вивьен со своими друзьями, порой совершенно разными – от Карлы Бруни и Трейси Эмин до Памелы Андерсон, Джонатана Росса или поэта-лауреата Кэрол Энн Даффи, – свободно обсуждают все подряд: искусство, поэзию, политику и одежду. Время от времени друзья становятся ее моделями: Вивьен привлекают сильные женщины, сильные личности, которые еще и оказываются фотогеничными. Британская художница Трейси Эмин – одна из них, близкая подруга, чье творчество приводит Вивьен в недоумение и из-за этого заставляет переживать. Подруга, близкая настолько, что иногда поддается на уговоры Вивьен пройтись по подиуму в Париже.

«Я познакомилась с Вивьен на фотосессии для «Vogue» летом 1999 года, – рассказывает мне Трейси. – Фотографом был Марио Тестино, и мы с Вивьен позировали для груповой фотографии. Я стрельнула у нее сигарету – она тогда курила «Житан», – и с тех пор мы дружим. Мое первое впечатление о ней – что она добрая. Вивьен отнеслась ко мне по-матерински, ей была интересна и я сама, и то, что я делаю, и это меня немного удивило, потому что я знала, что многие ее побаиваются. А потом они с Андреасом попросили меня стать их моделью. Я согласилась, но при этом, когда меня подтолкнули на подиум, а это был, кажется, 2000 год, чувство у меня было такое, будто меня только что сбросили с самолета без парашюта, но Вивьен и Андреас в меня верили и пришлось соответствовать. Думаю, Вивьен – женщина рисковая, гораздо более рисковая, чем о ней говорят. Мы ехали туда и обратно на скоростном поезде через туннель и оба раза напились и всю дорогу хохотали. Она вдохновляет: она настоящий художник. А еще она со страстью относится к простым вещам. А еще с ней можно от души посмеяться». «Вообще, насколько я помню, – невозмутимо замечает Вивьен, – Трейси сама спросила меня, нельзя ли ей попробовать себя в роли модели».

В 1997 году сын Вивьен Джо женился на своей девушке и деловом партнере Серене Риз, с которой долго встречался, и Вивьен стала свекровью – пожалуй, нетипичное для нее амплуа, – а еще раньше, в 1996-м, – бабушкой Коры Корр. Церемония, по описанию Джо, напоминала «дурацкое шоу Джерри Спрингера». Серена отзывается о свадьбе более благодушно: в студии Вествуд меньше чем за неделю ей сшили белое кожаное свадебное платье, а Андреас затянул корсет так туго, что у нее, как она уверяет, до сих пор остались рубцы, а Вивьен, нетривиальная во всем, как свекровь произнесла «смешную и очень теплую» речь. «Помню, Дора сидела на первом ряду, – вспоминает Джо, – и тут ввалился Малкольм, и я попросил его сказать что-нибудь, а он ответил что-то типа «Попроси кого-нибудь другого». Но все же встал и наговорил кучу всего отвратительного – Доре, Бену, – и я подумал: «Черт, я этого не потерплю». Так что я высказал ему: «Не смей так говорить о моем брате, ясно? Я люблю брата». А потом поднялся Бен и сказал: «Черт возьми, у него же свадьба!» А потом вмешалась мама и произнесла речь. Ну чистый Джерри Спрингер! Вряд ли она сама собиралась что-то говорить».

Вивьен на подиуме в футболке серии «Активное сопротивление», 2005

Свадьба была бурной, а сам брак продлился недолго, но эта история обрела благодаря Серене удивительное продолжение: она, крупный игрок в мире моды, вместе с Джо основала известную во всем мире марку «Agent Provocateur». Серена до сих пор часто видится со своими бывшими родственниками и, будучи образцовой бизнес-леди, неизменно поддерживает бывшую свекровь, служа ей примером для подражания. «Мне кажется, Вивьен было приятно узнать, что она станет бабушкой. Признаюсь, меня это удивило, – говорит Серена. – Я думала, ее это не заинтересует, потому что у младенцев ведь нет своего мнения, и они довольно обычно одеваются! Но именно Вивьен, после того как мы перебрали несколько довольно забавных вариантов, предложила назвать дочку Корой. А Малкольм выдумал для нее второе имя – Honeysuckle, Жимолость».

Обложка манифеста Вивьен, выполненная в духе карманных изданий Гэри Несса

Ничего удивительного, что Малкольм не стал играть роль деда, как когда-то – отца, зато Вивьен отдалась новой роли бабушки-панка и даже с гордостью отправила четырехлетнюю Кору пройтись по подиуму с семидесятилетней супермоделью Верушкой. «Я никогда особо и не знала своего дедушку Малкольма, – говорит Кора, кончиками пальцев отщипывая воображаемые катышки с одежды, совсем как ее бабушка. – Помню, я как-то назвала его дедушкой, а он ужасно разозлился. «Я тебе не дедушка, я Малкольм». Но Вивьен я называю «бабушка Вивьен», и ей приятно. Мне так кажется. Когда я была помладше, я довольно много читала, и ей это, видимо, очень нравилось. У меня самое лучшее воспоминание – когда мы целый день просидели с ней в кровати, просто читая «О мышах и людях»: мне это задали в школе, для экзамена. И она все время останавливалась и спрашивала: «Ты поняла, что это значит?» И тут же начинала говорить о чем-то другом, и так мы просидели весь день! Но я очень хорошо ответила по этой книге! А еще каждый год на день рождения я получала какой-нибудь наряд от бабушки Вивьен, и это как альбом, где видно, как я расту, только в одежде. И мама говорила: «Приедет бабушка Вивьен, давай наденем это милое платье, которое она подарила». А я злилась и кричала: «Нет!!!» – такая я была. Но наряды были правда красивые, и мы их все храним, а потом наконец на шестнадцатый день рождения она подарила мне платье – такое платье! – о котором я и мечтать не могла, и я его увидела и прямо влюбилась. Настоящее платье от-кутюр. На 16 лет! Я чувствовала себя Золушкой на балу. Теперь это мое самое ценное сокровище – красное платье от бабушки Вивьен.

«Рождество веселее всего проводить с ней. Она надевает бумажный колпак. Она любит игры, моя бабушка Вивьен, глупые игры для праздников, а еще она очень азартная. Я только раз видела, как она кричит на Андреаса, когда мы играли в «Ризлу» – это когда наклеиваешь на лоб бумажку с известным именем или словом, связанным с Рождеством. Дядя Бен мухлевал, подсматривал в зеркало. Андреас мучился со своим английским – или с нашим, – и они с бабушкой проиграли, потому что у него было слово «индейка», и он никак не мог его угадать. Я думала, бабушка Вивьен взорвется: ни разу в жизни не видела, чтобы кто-то так сердился из-за игры. Зато с ней всегда весело, и бабушка Вивьен любит, когда семья в сборе и что-то вместе празднует. По ней не скажешь, но она правда любит Рождество. А еще она очень хорошо готовит. У нас обычное Рождество… не считая, пожалуй, нарядов Вивьен и Андреаса…»

Если некоторые представители британской прессы все еще настаивают на том, что Вивьен эксцентричная и не хочет зарабатывать на своем имени, то показатели успешности компании в XXI веке с ходу опровергают это заявление. Вряд ли его подтверждают и высокие продажи, и несколько королевских наград за вклад в развитие экспорта, и регулярно получаемые высокие звания, например «Модельер года» – в 1991-м и следующем, 1992 году, – и Всемирная женская премия за новаторство в творчестве, врученная Михаилом Горбачевым. При этом активистская деятельность Вивьен лишь добавила интереса к ее торговой марке, и, похоже, задает тематику ее творчества, не уменьшая прибыльности бизнеса. На создание коллекции «The Propaganda» («Пропаганда», осень/зима 2003) Вивьен вдохновило утверждение Олдоса Хаксли, что систематизированная ложь лежит в основе всех современных зол. Коллекцию она сопроводила АС («Активным сопротивлением пропаганде»), которое она придумала как синоним культуры: нужно думать самому и не покупать все, что продается. Сейчас знаменитые бальные платья Вивьен и вещи строгого кроя регулярно и с большим успехом появляются на подиумах вместе с вещами с надписями и футболками с радикальными высказываниями. Ее футболки и боди с надписью «Я не террорист», придуманные с Шами Чакрабарти из «Liberty», до сих пор являются бестселлерами (хотя их не стоило бы надевать, собираясь в аэропорт).

Теперь для Вивьен каждое событие – это возможность высказаться и поднять какой-нибудь вопрос. В таком душевном настрое еще в 2005 году Вивьен отважно приняла тайное предложение быть включенной в Список новогодних королевских награждений и стать Дамой Британской империи. Для этого нужно быть в высшей степени ироничным: ведь еще в 1977 году она прокалывала губу на изображении королевы булавкой и кружилась перед фотографами в юбке и без трусиков в последний раз, когда тебя приглашали во дворец. На этот раз медали прикалывал принц Чарльз, подружившийся с Вивьен на почве общих интересов в области экологии. На церемонию Вивьен пришла с маленькими самодельными серебряными рожками в волосах, взяв с собой на прием внучку и мать. В конце она спросила у Шами Чакрабарти из «Liberty», какая информация ей может понадобиться для намеченного на завтра шоу Эндрю Марра и Дэвида Фроста, во время которого она не собиралась говорить ни о королевах, ни о панке, ни о моде, а хотела призвать к восстановлению «Хабеас корпус». Эта дама знает, как обыграть систему или, скорее, как обогнать консервативное общество.

В мае 2006 года Институт костюма Метрополитен-музея в Нью-Йорке организовал новую суперуспешную выставку, взяв в качестве названия придуманное Вивьен и Гэри Нессом слово «Англомания» и поместив на плакат изображение пиджака, созданного Александром Маккуином для Дэвида Боуи. Подробное описание того периода истории моды, переделанный в стиле панк британский флаг «Юнион Джек» и потрепанные ткани, очевидно, отдавали должное Вивьен. В 2013 году Метрополитен-музей снова устроил выставку об истории панка, названную «Chaos to Couture» («Хаос кутюру»). На ней с любовью были воссозданы наряды из «World’s End» и десятки моделей Вивьен, что утвердило ее в мысли, что ее работы по-прежнему значимы. «Выставка была изумительной! Мы с Андреасом приехали с Лили Коул в качестве гостьи, и на ней было сделанное Андреасом платье из резины, изготовленной из каучука деревьев дождевого леса, а она, между прочим, поддерживает благотворительное общество, выступающее за разумное использование каучука. Я приколола к своему платью что-то вроде постера с надписью «Свободу Брэдли Мэннингу» в пластиковом конверте, так что когда журналисты моды спрашивали меня о моем наряде, я могла рассказать о своих украшениях, то есть о Брэдли. А потом мы стали подниматься вверх по лестнице, по красной дорожке, а вдоль нее стояли все сотрудники, одетые как панки, и вдруг все они начали аплодировать. И я сперва подумала, что они так приветствовали всех, кто приходил, но когда мы поднялись, то увидели Анну Винтур, которая встречала гостей, и она сказала мне: «Вивьен, это ведь они тебе хлопают». Я повернулась и поклонилась в знак благодарности. Я правда была им очень признательна. Они были ко мне так добры. А потом я разговаривала с мальчиком-панком, что стоял наверху, о Брэдли Мэннинге. Он не знал, кто это такой».

«Пожалуй, мое лучшее воспоминание о Вивьен такое, – вспоминает Джулиан Ассанж в своем убежище в посольстве Эквадора в Лондоне. – Вивьен на балу была единственным человеком, связанным с зарождением панка, и при этом она участвовала только в одной панк-акции. И у людей это не укладывалось в голове. И тут я отчетливо понял, что нам нужно привлечь бывалых членов радикальных движений, чтобы разобраться, в каком стиле проводить политические акции. Она – художник и агитатор-пропагандист от моды!»

В начале 2010 года давнему другу Вивьен Джину Креллу выпало сообщить ей о смерти Малкольма в клинике в Швейцарии. Узнав новости, он и не рассчитывал дозвониться до Вивьен, но в итоге даже связался с ней раньше, чем родственники. Всего лишь за несколько дней до этого Джин разговаривал с Маклареном о семиотике айфонов и прочих устройств, а Джо с Беном, зная, как тяжело протекает болезнь Малкольма, вылетели в Швейцарию, чтобы быть рядом с ним. У Вивьен, как всегда, поджимали сроки подготовки последней коллекции.

Бабушка и активистка. Эти футболки не рекомендуется надевать тем, кто собрался путешествовать воздушным транспортом

«Я так расстроилась, что он умер. Я знала, что он был болен. Мне сказал об этом то ли Джо, то ли Бен, но Малкольм сперва уверял, будто это неправда. Его обследовали во второй раз, и он позвонил не Джо, а Бену. Бен дал мне прослушать его сообщение об «этой дурацкой штуке», как он называл свой рак, но было почти невозможно разобрать, что он говорил». Малкольм умер от мезотелиомы, очень редкой разновидности рака, появление которой часто связывают с воздействием асбеста. Предполагали, что если причина болезни Малкольма действительно в асбесте, то одно из возможных мест, где он подвергся его воздействию, – магазин «World’s End»: он проделывал в потолке над гигантскими фотографиями Дрездена и перевернутой Пикадилли отверстие, имитирующее дыру от снаряда. Но Вивьен на это лишь презрительно фыркает: «В магазине не было никакого асбеста. Мне кажется, он заболел, как Донна Саммер, когда отправился на развалины башен-близнецов. Хотя кто знает. У Стива Маккуина была та же болезнь. Она ужасна».

Малкольму было только 64. «Я художник без портфолио, – любил повторять он, – моя карьера была великолепным актом, который заслуживает, чтобы к нему относились как к искусству». Его предсмертные слова – Бен сидел у его постели и слышал их – были данью уважения Вивьен и ее идеям. Он пробормотал то ли «Свободу Леонарду Пелтиеру», то ли «Кто убил Бемби?» – этот лозунг и название песни Вивьен звучали в его голове в последние минуты.

«В этот печальный-печальный день, – дрожащим голосом произнесла Вивьен на похоронах Малкольма в Лондоне, – я хочу сказать несколько слов о Малкольме…» Но ей это толком не удалось: сначала ее полили грязью, когда она попыталась рассказать о культурном влиянии Малкольма, а потом ее неожиданно прервал «анархист», обвинив в предательстве. «Я его совсем не узнала – это был Берни Роудс, с которым я была знакома еще со времен «World’s End». Он имел право утверждать, что я слишком много говорила о себе и своих идеях. Я страстно желала, пользуясь случаем, объяснить кое-что. «Век потребителя», «никто не хочет думать», «больше нет идей» – вот о чем я говорила. Я не хотела почивать на лаврах панка. Потому что кончилось тем, что его стали использовать как средство заработать. Я хотела сказать: «Я здесь не для того, чтобы хвалить Малкольма за то, что даровал нам панк. Хотя и считаю, что знакомство с Малкольмом было необычайным событием в моей жизни». Это я и хотела сказать». У Вивьен, ее родных и друзей выдался нелегкий день, хотя время от времени звучали шутки и пришло много гостей-звезд. Там были Адам Энт, сидевший вместе с родственниками, Алан Йентоб, Белла Фрейд, Боб Гелдоф, Бой Джордж, Эдвард Тюдор Поул, Джарвис Кокер, Жан Шарль де Кастельбажак, произнесший длинную и цветистую речь, Роб Пиннок и Сьюзи Сью, бывшая участница группы «Banshees». «Он был Дантоном, Робеспьером и самой Французской революцией в одном лице», – произнес памятную фразу Адам Энт, а Гелдоф, как всегда, был более многословным: «Я ирландец и много говорю, но он мог переболтать всех здесь присутствующих. Он был бесконечно занимательным, бесконечно интересным человеком… Знаю, это прозвучит чересчур напыщенно, но, на мой взгляд, без него в ткани культуры образовалась почти осязаемая дыра. Он ушел, и чувствуется, что его нет, и мне грустно это осознавать». После того как кортеж с гробом Малкольма, олицетворявшим их идею – «Жил слишком быстро, умер слишком молодым», – петляя, прошел по Кэмдену до кладбища Хайгейт, Вивьен простилась с ним у могилы. И Джо, и его мать признали, что, как иногда случается после потери близкого человека, с которым были непростые отношения, боль утраты сменилась чувством свободы. Если бы Малкольм не завидовал им обоим, можно было бы подвести итог его личного и исторического влияния, в том числе отчасти и в этой книге. «Он правда что-то во мне сломал, – признается Джо, – и это так и не зажило. Я понял, что ему нельзя доверять». Вивьен, напротив, совсем не сердится, а сожалеет: «Это все очень грустно. Грустно потому, что он был человеком, освещавшим жизнь других людей – и мою в том числе. Вообще-то на похоронах Малкольма я чувствовала себя неплохо. С удовольствием снова встретилась с Анабеллой из «Bow Vow Vow». Мы практически не виделись с тех пор, когда ей было четырнадцать. В тот день пришло много приятных людей. В Малкольме было что-то особенное. Его не стало, думала я, но он был счастлив. Мама сказала, что незадолго до этого видела его по телевизору, он рассказывал о Париже и в первую очередь о том, как купить цыпленка, а потом показывал, как его приготовить, и Дора впервые отметила, что он показался ей приятным».

Вивьен и Малкольм (на заднем плане Бен Вествуд). «В Малкольме было что-то особенное. Его не стало, думала я, но он был счастлив». Вивьен Вествуд

От Вивьен все больше веет безмятежностью всеми любимой бабушки, как бы заявляющей: «Пожилым все можно». Национальному достоянию почти все сходит с рук, чем Вивьен активно пользуется. Не «соблюдая правила игры», выражаясь языком рекламщиков, она все же в итоге выигрывает, и Тайзер с Лорой Маккуэйг из пресс-службы больше не переживают из-за этого. «От нее это ожидаемо и ей позволено, – говорит Тайзер. – Вот только мне бы хотелось, чтобы она иногда хранила подарки – или не отправляла их обратно детям, говоря, что ей ничего не нужно… и не критиковала их рисунки». Друзья и знакомые не раз просили меня как-то объяснить ей, что ее редкие проявления грубости идут вразрез с ее поразительным великодушием и щедростью (она попросит меня сократить эту строчку), будь то широкая финансовая поддержка благих целей или привычка справляться о здоровье заболевших друзей и коллег и посылать им подарки. О ее благородных жестах ходят легенды и в мире моды, ведь она как глава торговой марки порой с невиданной щедростью делает подарки тем, кого считает своими поклонниками, или тем, кому, как, например, Тайзер, понадобились нештопаные колготки, или просто дарит любовь. «Я всегда стараюсь быть открытой и честной во всем, что делаю. Хотя иногда меня удивляет, что обо мне пишут, хотя сама я полагала, что вела себя очень вежливо. Но в основном мне плевать. Я пытаюсь думать так: «Что ж, зато эта статья только что принесла 10 000 фунтов на дождевые леса» – и пожимаю плечами. Чаще всего я просто испытываю благодарность за внимание к проблеме. В этом чувствуется определенный цинизм. Ты думаешь, что была вежливой, а пишут про грубость. Но недавно я заметила, что в основном ко мне относятся по-доброму. И я часто испытываю облегчение, когда вспоминаю, как мило пресса отреагировала на то, что я заявилась без трусиков в Букингемский дворец, и я за это очень благодарна».

Бо Браммелл, который кое-что понимал в славе и моде и отчасти благодаря которому мы с Вивьен и познакомились на выставке в Музее Виктории и Альберта, отмечал, что восхождение к славе или, точнее, к скандальной известности зачастую интригует больше, чем конечный результат. Но не стоит думать, что я или Вивьен пытаемся обойти молчанием последние десятилетия. «День сурка», бесконечно повторяющийся в модной индустрии, конечно, мог бы вогнать Вивьен в тоску, ведь он, на мой взгляд, сводит на нет все достижения, портит впечатление от «конечного результата». Из года в год Дом мод Вивьен Вествуд выпускает две коллекции для марки «Gold Label», две – для «Red Label», две – для «MAN». Кроме того, ее идеи тиражируются во вспомогательных линиях – «Red Carpet», «World’s End» и прочих, не говоря уж об аксессуарах, парфюмерии, ювелирных украшениях и довольно обособленных международных франшизах. И так постоянно. Поэтому неудивительно, что Вивьен так хорошо помнит подробности бурных лет с Малкольмом и что ей менее интересны тонкие различия между коллекциями «Ultra-Feminity» («Ультраженственность», весна/лето 2005) и «World Wide Woman» («Женщина мира», осень/зима 2012). В конце концов, она – жена, провалившая проверку Министерства внутренних дел, потому что немногое вспомнила из их совместной жизни с Андреасом. Возможно, такова природа творческого счастья. Кроме того, возглавлять огромный дом мод – не значит постоянно придумывать что-то новое или каждый сезон менять мир, как это было в конце 80-х и начале 90-х, а, скорее, творить и откликаться на изменения в стиле и бизнесе. Повторяются силуэты, идеи и рисунки, иногда – как визитная карточка Вивьен, иногда – как узнаваемый образ, созданный ею. Нужно играть и в другую игру – добиться признания марки «Vivienne Westwood» во всем мире и, конечно, того, чтобы у нее был свой особенный и узнаваемый голос, чтобы она осталась в памяти и после смерти женщины, которая в настоящий момент руководит домом мод, носящим ее имя. Были времена, когда о Вивьен говорили как о творческом гении, постоянно борющимся за выживание в бизнесе. Но мир изменился, и Вивьен теперь кажется провидицей, когда говорит: «Я всегда знала, что время на моей стороне». Так что сейчас каждый, кого заинтриговала ее история жизни, ее магазины и вещи, воспринимает ее не просто как гарантию хорошо сшитой одежды. Ее одежда – иллюстрация к целой истории. Есть в ней и повествование: женщина и ряд ее идей. Покупая одежду от «Vivienne Westwood», вы приобретаете вещи с историей. Нечто анти– или анте-, как описали мне ее творения на Элксо-стрит, нечто, наполненное духом ее знаний, прочитанных книг и увиденных картин, нечто, проникнутое историей ее жизни, борьбой с консервативным обществом или даже с Малкольмом, нечто, от чего веет тяжелым человеческим трудом. Вивьен удалось так надолго остаться в моде, как не удавалось никому со времен Коко Шанель. Благодаря умелому управлению Карло, а теперь Андреаса, Дом мод Вивьен обрел редкую способность держать курс, расширяясь без ущерба для репутации. Сейчас кажется, будто Вивьен стремится к себе истинной. И нужно обладать невероятной силой личности, чтобы не поддаваться давлению окружающих, постоянно ждущих, что ты выкинешь какой-нибудь фокус. «Когда я отправилась в «Dior», – рассказывает Вивьен о том, как ее звали возглавить этот парижский дом мод, – я думала, что мне стоит вступить в борьбу, потому что я, пожалуй, единственная, кто будет относиться к Диору с должным уважением, необходимым, чтобы продолжить его дело. Я почувствовала огромное облегчение, когда назначили Гальяно, который пришел из Дома моды «Givenchy». Видишь ли, даже над Ивом Сен-Лораном стояли предприниматели, которые следили за тем, что он делает, и то же самое было бы в «Dior». В итоге я осталась со всеми плюсами, которые дает самостоятельное руководство. Я получила что хочу».

Творческая жизнь Вивьен даже чаще, чем личная, разворачивалась на глазах общественности. Этим она больше похожа на поп-звезду, чем на модельера, на актрису, нежели на художника. Хотя Вивьен и говорит о панке: «Я горжусь, что была его частью. В то время это было геройством», она, как все художники, неприязненно реагирует на вопрос о прошлых работах и со скукой в голосе о них отзывается, и, конечно, об этом конкретном периоде творчества она сказала все, что хотела, еще до того, как я учинил ей допрос. Любой, кто по той или иной причине просматривал газетные материалы, посвященные Вивьен, скажет, что, пропустив мимо ушей вопросы о моде или панке, она будет, вероятнее всего, говорить об обнародовавшем секретные документы Брэдли Мэннинге или об изменении климата, потому что мир Вивьен существует «сейчас», и этим она выделяется среди остальных не только как художник-интуитивист, но и как художник-труженик. Как она однажды сказала, мода как «ностальгия по будущему» обращена в прошлое, чтобы максимально прочувствовать настоящее. «Я пытаюсь вернуть в технологический процесс разумность и гуманность», – однажды сказала она о своих выкройках. И женщинам и мужчинам важны крой и ощущения, которые испытываешь, надевая ее одежду, а также великие идеи, о которых ее вещи шепчут или кричат.

«Древо жизни» Вивьен

Все не раз уже слышали о том, что у Вивьен нет тяги к коммерческому успеху, зато у Карло и Андреаса, надо полагать, ее хоть отбавляй. Конечно, Вивьен ничего не имеет против своего статуса, достатка и прочной базы, которую он обеспечивает, позволяя ей говорить об искусстве и политике. Ей все это нравится. И она знает, что база эта опирается на высокие каблуки коммерческой моды. Но так сложилось, что на большинстве самых продаваемых идей Вивьен ей заработать не удалось. Дополненная деталями футболка – идея Вивьен и Малкольма, юбка-тубус – задумка Вивьен, украшенный рисунками и разрезами деним (коллекция «Разрезай, рассекай и тяни», созданная Вивьен совместно с Андреасом) должны были принести невероятную прибыль, но материальная выгода от этих идей, ставших модными клише, досталась не ей. «Я никогда не боялась провала или того, что придется свернуть бизнес», – заявляет она живо как женщина, которая пережила нужду и успешно выбралась из нее. «В течение 30 лет, – говорила она в 2003 году, – я была себе судьей, и мое творчество должно было нравиться мне самой. Прежде всего нужно иметь способности. Талант. У меня он есть. Нужна сильная потребность ставить все под вопрос. Мне приходится делать все по-своему. Я все время создаю что-то новое – техническая, физическая сторона деятельности постоянно открывает передо мной новые возможности… На самом деле Шанель творила по тем же причинам, что и я: ее подстегивали собственная своенравная натура и отвращение к консервативному образу мыслей». А еще Вивьен пошла по стопам Шанель в том, что возглавила дом мод, который финансируется массовым потребителем. Ее творческую и политическую свободу подкрепляют вспомогательные линии одежды, аксессуары и каталог классических моделей.

Что же делает Вивьен самой собой с точки зрения дизайна? В ее одежде есть историзм, есть панк, есть крайний нонконформизм по отношению к большинству вещей – особенно визуальный – и есть ее особенное умение смотреть на окружающий мир свежим взглядом и придумывать все заново. Но самый важный вклад Вивьен в моду, все перевешивающий и доказывающий ее огромное значение для культуры, – это ее непоколебимая вера в то, что одежда может изменить образ мыслей людей. Мода как агитация и пропаганда. Это, говорит ее сын Джо, подтверждает, что она до сих пор привязана к миру панка – источнику ее репутации в мире моды и одному из редких периодов в истории костюма (и музыки), когда одежда меняла язык культуры. При этом Вивьен обладает огромной и, как мне кажется, заразительной верой в то, что касается личности, а нет ничего более личного, чем то, что ты носишь. «Думаю, по-настоящему мои вещи связывает воедино идея героизма, – смело заявила она в интервью перед ретроспективой в Музее Виктории и Альберта. – Одежда может подарить человеку лучшую жизнь». Вивьен всегда считала, что ее вещи «позволяют человеку быть настоящей индивидуальностью», и это в устах модельера одежды звучит как явное противоречие. Но Вивьен все время ловко балансирует на противоречиях. Она ими щеголяет, и это завораживает и огорчает одновременно. Число «индивидуальностей» Вивьен увеличивается в ходе модной революции, которая, она надеется, тоже играет свою роль в более масштабном бунте. И правда, одежда и идеи Вивьен, предлагающие альтернативу поколению, погрязшему в безнадежности и бездействии, дающие ему надежду и порождающие в нем протест, кажутся вечно геройскими и вечно панковыми. Так что уже долгое время вопрос состоит не в том, чтобы бороться с конформистским обществом, а чтобы, как сказал Карло Д’Амарио, обогнать его.

Вивьен дома в Клэпхеме со своими наградами, 2000

«В моде первый эффект, который ты должен произвести, – это создать красоту, сделать женщину красивой. Сшить одежду, которая идет. Именно в этом и состоит шик. Это ты сам. Так и есть, это понятно и без подписи… Мои работы уходят корнями в английское портняжное искусство… и в прошлое: когда обращаешься к прошлому, начинаешь видеть стандарты совершенства, хорошего вкуса, выраженного в том, как выполнены и как сочетаются вещи, какая им придана форма. Пытаясь копировать чужую технику, ты создаешь свою».

Изобретательность и практичность Вивьен, ее увлеченность силуэтом, историческими фасонами и тканями, особенно британскими – твидом, шотландкой и шелковой тафтой, – объединяют смелый нонконформизм ее лет в стиле панк с уважением традиций, яркой индивидуальностью и остроумной сексуальностью – очень по-британски. Как говорила Вивьен в годы «Seditionaries», а потом повторяла недавно в разговоре о бальных платьях из тафты, «твоя жизнь намного лучше, если ты хорошо одет». Кому придет в голову с этим спорить?

У моды как изящного или прикладного искусства своя история. На глазах у Вивьен искусство в современном городе претерпело изменения, а мода на какое-то время отстала. Вивьен это очень беспокоило. Искусство, по большей части в результате возникновения в XIX веке фотографии и в XX веке – кинематографа, лишилось своей изобразительной функции и превратилось в обсуждение правил создания изображения. Мир, каким он должен быть, и мир, какой он есть, создают диалог в искусстве. Мода же неизбежно отставала: хотя она является видом репрезентативного искусства, в ней все упирается в человеческие формы. Так будет, так и должно быть. «Мода живая, – говорит Вивьен, – потому что ей приходится быть ограниченной; и границы ее – человеческое тело. Сегодня мода живет и здравствует благодаря этим практическим ограничениям. Что для некоторых других областей искусства нехарактерно». Когда Вивьен начала активно общаться с Малкольмом и Гордоном и их друзьями из школы искусств, в художественных кругах того времени с легкостью согласились с тем, что изобразительное искусство умерло, а с ним, возможно, и минимализм и постминимализм. Получалось, что искусство опирается на невозможность собственного существования, на нечто загадочное. Но одежда и мода, даже в своем самом радикальном и полемичном виде, всегда возвращались к темам удовольствия и чувственности: как говорит Вивьен, никому не нравится выглядеть по-дурацки или смотреть на по-дурацки одетого человека. Эпатажной одежде как искусству следовало быть эпатажной и при этом привлекательной. «Культ тела, который мы исповедуем сегодня, – лишь часть истории. Греки хотели, чтобы одежда, как и искусство, отражала нечто большее, чем просто физическую красоту. Одежда должна была отражать все: красоту, добродетель, высокие моральные качества. Если она не отражает возвышенные чаяния нас как людей, значит, она не выполняет своего предназначения».

В 2011 году в Собрании Уоллеса устраивали вечеринку в ее честь: исполнилось 40 лет с тех пор, как она пришла в эту профессию – считая с открытия магазина «World’s End» в 1971 году. На Вивьен было одно из ее творений в духе «Активного сопротивления» – причудливое бальное платье, украшенное очками-авиаторами из переработанных материалов. Никогда не подумаешь, что компания «Vivienne Westwood» и ее идеи – плод трудов учительницы начальных классов, когда-то продававшей на рынке бижутерию в этническом стиле. В 80-х у компании была одна линия одежды, один магазин, одна владелица (Вивьен) и выпускалась одна коллекция в сезон. Сейчас можно написать целую книгу о деятельности компании, в ней сотни сотрудников. Но кое-что осталось прежним. Стержень компании – это Вивьен, сложная, требовательная и пытливая натура, и ее дом мод – один из последних домов мод, связанных с единственным именем, к тому же его главная творческая сила, как и раньше, каждый день за работой.

По прошествии сорока лет в моде Вивьен все еще полна вдохновения, она его черпает не только в политике, но во всем трехмерном мире, который ее окружает. Ее до сих пор очаровывает красота картин, одежды, людей и идей. По натуре бережливая, она неуемна в тратах на свои модели и в проявлении щедрости. Многие давно отступились от своих убеждений в пользу консерватизма, а Вивьен до сих пор фантазерка и идеалистка. У этой женщины нет ни мобильного телефона (в мире моды!), ни телевизора, при этом она обладает такой полнотой знаний о настоящем, которая дала бы фору большинству подростков-блоггеров. Как говорит Вивьен, «людям очень непривычно работать в трех измерениях, как я. В моде я изменила крой. Благодаря ему одежда изменилась повсюду. Я вижу эти изменения в соседнем магазинчике рядом с нами, в Клэпхеме. Повсюду. Принципы кроя пришли из национальной одежды и старинных выкроек. Как та самая первая рубашка, с которой я начинала: я раскладывала выкройку на всю ширину ткани. Вещь полностью состояла из прямоугольников. Никаких обрезков. Очень практично. Очень исторично. Я работала, как Вионне. Все просто – для производства. Вот каким достижением я больше всего горжусь в моде: кроем. С точки зрения истории именно крой я и добавила в словарь моды». Тут она по праву могла бы прибавить:

– А еще футболку с надписями.

– А еще использование остатков жизнедеятельности человека, коллажа и самодельных элементов в моде.

– А еще надписи на футболках типа «люблю – не люблю».

– А еще фетиш-одежду как часть моды (совместно с Малкольмом).

– А еще возвращение корсета.

– А еще тянущийся корсет, составляющий основу строгих платьев.

– А еще сам подход – обращаться к историческому крою.

– А еще исторический костюм в моде.

– А еще «английское» сочетание и комбинирование исторических мотивов.

– А еще возрождение твида («он как масло, им не испортишь»).

– А еще туфли на платформе – «пьедестале».

– А еще нижнюю одежду в качестве верхней.

– А еще юбку-трубу.

– А еще тонкий трикотаж для подиума.

– А еще фигуру типа «песочные часы».

– А еще вещи асимметричного кроя для подиума.

– А еще одежду в стиле унисекс.

– А еще панк – он довольно просто стал частью английского языка.

«В моих вещах, – говорит мне Вивьен, – заключена своя история. У них своя индивидуальность. У них свой характер и цель. Поэтому они стали классикой. Потому что они продолжают рассказывать историю. И до сих пор ее рассказывают».

Климатический революционер

Представьте, что вы со своей семьей хотели полететь куда-то, а в мире только один самолет. Представьте, что с этим самолетом что-то не так, а вам сказали, что если что-то будет плохо работать, то это может привести к цепной реакции и самолет рухнет. Вы полетите? Почему бы не позвать инженера немедленно?!
Вивьен Вествуд

Дождевые леса – наша единственная надежда спасти планету, и в «Cool Earth» разработали самый лучший план, как приостановить разрушения. «Будьте разумными, требуйте невозможного», – раньше говорили мы, но это возможно.
Вивьен Вествуд и Мэтью Оуэн из благотворительной организации по защите лесов «Cool Earth»

В некоторых кругах Вивьен больше известна не как модельер, а как активист. В начале века произошло вот что: священная война за моду и культуру пошла на спад, ее сменил гуманитарный и экологический активизм, ставший источником вдохновения для целой череды подиумных коллекций. Вивьен покровительствует организации «Reprieve», отстаивающей права жертв несправедливости и заключенных-смертников, а еще «Liberty», выступающей за гражданские свободы в Великобритании. Она поддерживает «Amnesty International», Британский совет по делам беженцев, организацию «Люди за этичное обращение с животными» (PETA), Фонд экологической справедливости и Общество «Friends of the Earth». Вивьен долгое время борется за освобождение американского индейца Леонарда Пелтиера и однажды сказала своей личной помощнице Тайзер Бейли, что «наш приоритет – Леонард, а не те, кто пишет о моде». Проявляя личное участие в деле американца Брэдли Мэннинга, на бал Института костюма Метрополитен-музея в 2013 году, который отчасти был устроен в ее честь и посвящен панку в моде, она пришла в наряде с приколотым изображением Мэннинга. По тем же причинам Вивьен поддерживает отношения с Джулианом Ассанжем и навещает его в посольстве Эквадора, где он нашел убежище. Она поддерживает Арктическую кампанию Гринписа, а в 2009 году лично пожертвовала 1 миллион фунтов на благотворительное общество защиты дождевых лесов «Cool Earth». Вивьен стала делить свою жизнь поровну между модой и активизмом.

Есть несколько гипотез, как это получилось. Одна – что все связано, и такие стремления у Вивьен были всегда. Другая – что активистская деятельность помогает Вивьен идти вперед и дарит ей вдохновение. Ее бывшая невестка Серена Риз, тоже дама из модного бизнеса, пожалуй, лучше всех объясняет, как Вивьен так просто удалось соединить политику и дизайн: «Они придают ее деятельности осмысленность, а мода сама по себе на это уже не способна. Вот в чем сложность: Вивьен руководит очень успешной всемирно известной компанией, и это как станок, который нельзя остановить. И Вивьен это дается тяжело. Все, к чему можно стремиться в такой ситуации, – это сделать все как можно лучше. Но помимо прочего она заставляет людей задуматься, заставляет задуматься и следующее поколение: она обращается к разным поколениям и к широкой аудитории, к тем, кто в обычной ситуации не обратил бы на проблему внимания. Так что ее деятельность нужна не просто для того, чтобы «занять чем-то бабушку Вивьен»: она добирается до таких мест, до которых никто, абсолютно никто бы не добрался». Молодая британская модель и активистка Лили Коул описывает, как работает Вивьен – и как модельер, и как активист: «Когда мы в 2013 году вместе ходили на бал Метрополитен-музея, все, что волновало Вивьен, – это фотография Брэдли Мэннинга, которая была прикреплена к ее платью и поперек которой было написано «Truth» («Правда»). Когда мы приехали, репортер спросил Вивьен о ее наряде. Вивьен пустилась в рассказ о Мэннинге. Она уходила с вечера, бормоча: «Вот теперь ясно, – говорила она, – теперь-то ясно, что не зря такой путь проделали».

«Люди думают, что раз я бабушка, – говорит Вивьен, – то поэтому стала вдруг думать о будущем, но это не так. И вот почему. Конечно, я люблю свою внучку Кору и всю мою семью, но я всегда относилась к своим детям как к взрослым людям, а не как к маленьким. Я не считаю, что мои дети или внучка – особый случай. То есть я забочусь не только о Коре или ее будущем. Я представляю себе маленького ребенка – картинку из прошлого, но и из будущего тоже, – пожалуй, маленькую чернокожую девочку, прекрасное создание, удивительно красивое, лет четырех-пяти: она ползет с цветочком в руке и хочет его кому-то подарить в обмен на что-нибудь. Наверное, на воду. Она ползет, потому что слишком слаба, чтоб идти. Вот о ком я думаю – об этом кошмаре из будущего. А потом я говорю себе: Господи! Что я для нее сделала? Что сделала я? И что делаю?!

Сейчас две сферы моей работы – мода и активистская деятельность – помогают друг другу. Вот как отчасти все началось. Я прочитала в «The Guardian» интервью с Джеймсом Лавлоком. В 2005-м. Он говорил, что, по его прогнозам, к концу XXI века, то есть к 2099 году, на Земле останется только один миллиард человек. Один миллиард. И все. Меня потрясло, что это произойдет так скоро. Даже если только один человек считает, что это произойдет так скоро, можно представить себе это кошмарное будущее, ужас, неспособность помочь друг другу. Везде жара. Люди скитаются, ищут пропитание. Что-то невообразимое! Но нужно собраться с духом и представить это себе: конец нашей планеты, который может прийти так быстро, потому что мы разрушаем это богатое и уникальное место».

Гипотеза Геи, разработанная Джеймсом Лавлоком, лежит в основе мышления Вивьен как сторонника защиты окружающей среды. «Наша экономическая система, – говорит она, – функционирует ради извлечения прибыли и траты денег и основана главным образом на добывающей промышленности – а это причина изменения климата». Примерно в это же время Вивьен составила свой манифест «Активное сопротивление пропаганде» – текст, в котором кто только не упоминается: от древнегреческих философов до героев мультфильмов Диснея. Этот манифест призван пробуждать интерес к обучению и культуре вместо неуемного желания покупать, а также осмыслить для себя и представить людям все ее кампании за культуру и спасение планеты. Благодаря манифесту и коллекциям, вдохновленным ее кампаниями, мировые средства массовой информации и люди, покупающие модные вещи, увидели, что в Доме мод Вивьен Вествуд создается что-то новое: не просто панк и не просто борьба за культуру, хотя для Вивьен климатическая революция – это и то и другое. «Как говорит Андреас, если бы люди делали правильный выбор и покупали только красивые вещи, то это тоже была бы климатическая революция, потому что, когда меньше покупаешь и тщательно выбираешь, наносишь меньше вреда окружающей среде».

Приглашение на показ коллекции «Спасите дождевой лес» (осень/зима 2014)

Вивьен отлично понимает, что возникает резонный вопрос: как может женщина-модельер, возглавляющая всемирно известную компанию и до недавних пор следовавшая завету Карло «Только постоянное расширение бизнеса дает успех», показывать пальцем на остальных, не обвиняя при этом саму себя?

«Виновна», – готова признать Вивьен, иногда даже поднимая руки вверх. «Один вариант – начать с себя самого. Другой – попробовать достучаться до людей, например, читающих журналы о моде, которым неоткуда узнать о подобных вещах. Моя основная идея состоит в том, что главное – не количество, а качество. Я всегда пытаюсь внушить людям: покупайте меньше, подходите к выбору тщательно, следите, чтобы вещь носилась дольше; хотя иногда я просто могла бы сказать: «Покупайте «Vivienne Westwood!»

Изменения климата и реальная перспектива катастрофического глобального потепления пробудили в Вивьен решимость донести до максимального количества людей суть климатической революции. Лучше всего эта решимость отразилась в рукописном обращении Вивьен, которое я нашел в ее архиве за март 2012 года, хотя описанные в нем мысли были высказаны ею раньше. Письмо это адресовано подруге и коллеге Вивьен по модному бизнесу супермодели Наоми Кэмпбелл:

«Дорогая Наоми, я так давно хотела подробно рассказать тебе, чем занимаюсь, и попросить помощи.

Лучше всего будет составить список тезисов:

– До 2050 года нам нужно остановить изменение климата (ИК), для начала к 2020 году снизив его нынешние пиковые показатели. К 2020 году уже будет понятно, сможем ли мы остановить ИК или придется устроить подиумный показ ИК: это будет означать, что ничего сделать уже нельзя, что сокращение зон обитания людей ускорится и произойдет массовое вымирание человеческой расы, которому ты станешь свидетельницей. Я – нет. (Статистические данные: к концу века останется 1 миллиард человек.)

– Почти все ученые говорят об угрозах, а правительства делают очень мало.

– Вся надежда на тысячи неправительственных организаций, благотворительных обществ и людей, которые что-то предпринимают. Это существенная поддержка, она поможет сдержать проблему, но больше всего надежд на то, что общественность осознает, насколько неотложно это дело, и окажет давление на власть.

– Сам процесс остановки ИК будет означать, что придется изменить все наши структуры и сфокусироваться на превращении нашего мира в более безопасный, здоровый и счастливый мир, на человеческих ценностях, не опирающихся на конкуренцию, дешевую рабочую силу, истощение природных ресурсов и извлечение выгоды.

– Я работаю с благотворительным обществом «Cool Earth», чтобы спасти дождевые леса. Это программа, направленная от частного к общему. Работа ведется с местным населением за спасение трех огромных лесных массивов в районе экватора. Воспрепятствовав нелегальной вырубке, можно будет защитить лес. План прикладной, он уже приносит результаты, и его выполнение требует совсем незначительной суммы денег, несравнимой с пользой. Если мы действительно спасем лес, то сможем спасти и планету, а если нет – не имеет значения. В ближайшие три года нам нужно собрать 7 миллионов, а потом, чтобы полностью выполнить план, к 2020 году всего лишь еще 100 миллионов.

– Мой план: 1) я выделяю некоторое количество собственных фунтов; 2) нужно собрать средства; 3) с помощью моделей сформировать группу продвинутых заинтересованных граждан; 4) способствовать публичному освещению проблемы, чтобы привлечь внимание общественности и добиться ее участия в жизни планеты и в будущем. Это правда очень важно и не терпит отлагательств – без общественного мнения и поддержки ничего не добиться; 5) надавить на правительство.

– Моя цель. Модельные агентства «Storm» и «Harpers» организуют в сентябре некое мероприятие (не знаю точно – ужин, аукцион, конференцию). Оно будет посвящено «Cool Earth» и направлено на привлечение внимания общественности и прессы.

Надеюсь, что удастся собрать дополнительно полмиллиона фунтов и сообщить об этом. Я пытаюсь уговорить некоторых моделей, которые могут себе это позволить, пожертвовать 10 тысяч фунтов, а тех, кто не может, – поменьше или хотя бы что-то, а еще я пытаюсь найти более крупных жертвователей (например, некие владельцы крупной художественной галереи обещали мне 100 тысяч). В идеале было бы собрать по 10 тысяч с 10 моделей, а у нас, кстати, уже есть 50 тысяч, и еще бы 4100 тысяч у крупных жертвователей. Поэтому, Наоми, я спрашиваю, можешь ли ты пожертвовать 10 тысяч фунтов и/или помочь как-то иначе. Я прошу тебя, хотя знаю, что ты и так делаешь очень много. Мне кажется, ты имеешь большое влияние и можешь получить поддержку.

Я надеюсь показать, что на моделей, которые участвуют в этой программе, надо равняться. Собираюсь ходить с ними в художественные галереи: сейчас договариваюсь об этом. Нам катастрофически не хватает культуры, а ведь культура – антидот против пропаганды и потребления (у меня об этом составлен манифест). Идея такая – «Займись делом»: что вкладываешь, то и получаешь. И если люди (в частности модели) займутся делом прямо сейчас, узнав больше о мире (и человеческом гении прошлого), они, надеюсь, обеспечат новую жизнь следующим поколениям.

Я подумала, что замечательно было бы попросить людей вложить деньги, а не только прорекламировать нашу кампанию.

Я прошу многого. (сердечко) Вивьен».

В декабре 2011 года она написала письмо Марку Джейкобсу в подобной манере, особо подчеркнув, что активизм дает ей энергию для работы над созданием моделей: «Сейчас я особенно счастлива, потому что чувствую, что все складывается и я могу использовать моду как средство выражения моих идей, чтобы бороться за улучшение мира; потому что благодаря доверию ко мне мода дает мне собственный голос, и, в свою очередь, это помогает самой моде, стимулирует меня и дает вдохновение… Надеюсь, ты счастлив и твоя насыщенная жизнь тебя радует и тоже приносит тебе такое удовольствие, как никогда».

Письмо она заканчивает (попросив денег для «Cool Earth») предложением устроить неофициальную встречу в Париже: «Было бы здорово встретиться до Рождества, но у меня на 13-е назначена операция на колене – упала с эскалатора в метро на своих высоченных туфлях на платформе! Марк! Что за жизнь?!»

«Господи, помню-помню! – говорит мне Наоми. – У нас с Вивьен всегда все строилось на исключительном доверии. Доверии к ее идеям. Доверии к ней. То есть я знала ее всю свою взрослую жизнь – с первых кастингов в 87-м и 88-м году, и во всех ее задумках, каких бы то ни было, я доверяла ей на все 100 % и хотела помочь ей претворить их в жизнь. Она удивительная женщина. Очень увлеченная. Она заботится о таком большом количестве людей, занимается столькими вопросами. У Вивьен огромное сердце, и при этом она очень мудрая. Она не приемлет глупостей ни от меня, ни от кого-либо, и это тоже мне в ней нравится. Она говорит мне: «Пользуйся тем, кто ты, чтобы помогать другим, и только так». Если я о чем-то даже понятия не имела, она раскрывала мне глаза: «Своей известностью нужно пользоваться».

Успешным активистом и организатором сбора пожертвований Вивьен отчасти делает способность привлекать для своих целей знаменитостей, таких как Наоми. При этом активизм Вивьен – больше чем просто привлечение знаменитостей. Для своих целей она использует свою харизму и творческие способности и все больше – Дом мод Вествуд.

«Итак, давай я объясню, чем я занимаюсь и с чего это началось. Прочитав интервью с Джеймсом Лавлоком, я позвонила брату, а его бывшая жена – Синтия Кинг. Она чудесный человек. Она продюсер, а он режиссер – очень хороший. Так вот, я позвонила ему и сказала: «Мне нужно устроить телешоу. Какое-нибудь шоу, на котором мы попробуем донести информацию до людей». И мы его устроили. Мы съездили в Рейвенсборнский колледж, в котором он учился, и сняли там пилотную версию. У нас ничего не получилось, и вот почему: я пыталась в голове и в своей речи одновременно увязать культуру и защиту окружающей среды, а это сложно, но если сделать это правильно – что я и пытаюсь, – можно очень многое осмыслить. Наша передача представляла собой ток-шоу, и хотя у нас получилось добиться, чтобы зрители задавали вопросы об окружающей среде, я никак не могла направить разговор на обсуждение культуры. Казалось, будто это две разные программы. Я пытаюсь их связать – культуру и окружающую среду, физический и этический мир, и сейчас мне это удается лучше, потому что все, конечно, связано. Если хотите, ключевое условие для победы над изменением климата и путь к улучшению мира состоит в том, чтобы связать культуру и изменение климата. Мы говорим о качестве. О качестве жизни, которое в значительной степени включает в себя культуру. Если хотите, речь идет о том, что нужно все пропускать через сознание, следить за тем, что ты делаешь и создаешь и как живешь. Сейчас я считаю, что у нас нет настоящей культуры. Существует некая псевдокультура, которую иногда называют «массовой культурой». Я хотела вовлечь людей, но сказала Синтии: «У нас нет времени на телепрограммы, надо придумать что-то другое». Потом кое-что случилось. Во-первых, во время съемок нашей пилотной передачи, небольшой телепрограммы о климате, мы познакомились с «Cool Earth» и как раз на пилотной передаче взяли интервью у Мэтью Оуэна. Меня примерно тогда же позвали в Бразилию на показ мод. Я поехала туда с Андреасом, а Мэтью спросил: «Не хотите отправиться вверх по Амазонке?»

Гордон вспоминает, что Вивьен приняла это предложение с большим энтузиазмом. «Они предложили ей отправиться в путешествие по Амазонке, она согласилась, а они рассказали ей о тропическом лесе. ивьен умеет быстро переключать внимание, и она просто сказала: «Что ж, лес важнее всего остального». Вот примерно так и началась ее «Климатическая революция».

«Во-вторых, – продолжает Вивьен, – Мэтью, руководитель «Cool Earth», произвел на меня сильное впечатление, и его работа тоже, и вот что я сделала: пришла в нашу компанию и сказала: «Я собираюсь взять миллион фунтов и отдать их «Cool Earth». Как на это отреагировал Карло? Ну, я могу делать что хочу: я ни разу не брала у компании большой суммы. Я могла это сделать, и сделала. Так я и начала свою кампанию «Климатическая революция» – дала денег «Cool Earth» и завела дневник. Блог. Так я отчасти пыталась поведать людям о том, что думаю. В этом дневнике я писала об окружающей среде и говорила об истинной культуре. Мне казалось, что информацию об окружающей среде и призыв попытаться что-нибудь ради нее сделать легче донести при помощи дневника. А еще я немного говорила в нем о моде! Я искренне верю, что, прочитав его, люди познакомятся с точкой зрения, которую сегодня никто другой не высказывает! При этом я слежу за тем, чтобы блог не стал средством продажи моей одежды или продвижения торговой марки. Он существует не для этого. А для того, чтобы показать, как проходят мои дни. Я знаю, что в мире моды у меня хорошая репутация, и я хочу воодушевлять людей, призывать их прислушаться. Сейчас дневник – часть веб-сайта о климатической революции. Когда я создавала его, мне в голову пришла идея начать кампанию под названием «Климатическая революция», в рамках которой в климатическую революцию можно было бы вовлечь людей. Сегодня не так уж многое разъясняется наглядно. Это и хорошо и плохо: при помощи социальных сетей ты можешь повлиять на какие-то события, повлиять на политику. Ты можешь поставить под вопрос нынешнее положение вещей, как это делает, например, «WikiLeaks». Такое возможно только в Интернете. С помощью дневника я смогла стать частью онлайн-революции, а еще он был нужен потому, что я хотела сотрудничать с неправительственными организациями и, насколько получится, связать всех друг с другом, потому что все связано, и основная мысль, которую я хочу донести – что экологический кризис вызван прогнившей финансовой системой. Это как змеи, которые кусают друг друга за хвост. Дурацкая финансовая система привела к проблемам в экологии. Мы используем природные ресурсы так активно, что вот-вот разрушим планету, и из-за этого тоже возникает финансовый кризис. Причина и симптом. Так что все связано, и я считаю, что если удастся достучаться до людей, призвав их разобраться во взаимосвязанных проблемах и вынуть деньги из кармана, тогда они примут твою сторону и будут бороться за защиту окружающей среды. Поэтому наш девиз таков: «Что хорошо для планеты, хорошо для экономики. Что для планеты плохо, и для экономики плохо».

«Свободу Леонарду Пелтиеру» – крылатый фаллос, рассеивающий свою невинность

Особенно заботит Вивьен экологическая ситуация в зоне тропических лесов. Даже цинично настроенным людям пришлось признать, что в этой сфере она добилась серьезных результатов, приняла во всех смыслах личное участие и пошла на личные жертвы, вложив собственные деньги в идею, которую проповедует. Мэтью Оуэн, руководитель «Cool Earth» – негосударственной организации-первопроходца, которая создает лесные заграждения, работая с местными сообществами в Амазонии, Конго, Папуа – Новой Гвинее, говорит, что Вивьен – их самый успешный, да и самый знаменитый сторонник. Они с Вивьен познакомились в 2010 году, а с 2011-го начали работать вместе в «Cool Earth».

«Я был на встрече с Джеймсом Лавлоком, автором гипотезы Геи, в Институте директоров в Лондоне, – рассказывает Мэтью. – Он в пух и прах разнес слушателей, считавших, что климатические изменения можно сдержать за счет возобновляемых источников энергии. Вивьен задавала прямые вопросы по существу, она хотела знать, что делать людям, и, как всегда, Лавлок сказал: «Спасите дождевые леса». Она изучала материалы, чтобы понять, как можно предотвратить климатическую катастрофу, и пришла к заключению, что методы «Cool Earth», нашего благотворительного общества, выступающего против вырубки лесов, – самые обнадеживающие. Вивьен очень умная и очень честная. Она задает такие вопросы, на которые у других не хватает духу. Поэтому на любом собрании она задает тон; в той же мере она любознательна и основательна. Мое первое впечатление от встречи с ней ничуть не изменилось. С ней вместе чудесно путешествовать – мы фактически плыли вместе по Амазонке, – и она более стойко держится в походе при стопроцентной влажности, чем люди вполовину ее моложе. А условия там тяжелые даже для тех, кому меньше семидесяти! Мы долго добирались до отдаленной деревни, решили передохнуть в тени и нечаянно усадили Вивьен на муравейник с муравьями-пулями, и они ее облепили. Вивьен ни слова не сказала – она пуленепробиваемая. Впрочем, разговоры с ней не похожи на легкую прогулку в парке. Помню, в ноябре 2012 года в Лиме была встреча с министром Перу по охране окружающей среды. Вивьен только что вернулась из Амазонии, прожив неделю с одним из сообществ ашанинка[20] в глубине леса. Мы все были ужасно измотаны, и казалось, будто мы два часа подряд ходили и жали всем руки. И вдруг откуда ни возьмись появилась Вивьен и выступила с отличной речью, очаровав всех присутствующих, так что ушли мы оттуда, договорившись с правительством использовать придуманную «Cool Earth» модель спасения всех тропических лесов Перу. Она в один миг спасла миллион акров леса. Мне бы больше всего хотелось, чтобы читатели этой книги узнали об этом. Не знаю никого, кто сумел бы сделать подобное. Хотя еще одним почти таким же приятным воспоминанием от той поездки было купание в темных водах притока Амазонки Рио-Мамири вместе с Вивьен, Андреасом и десятком деревенских ребятишек, ныряющих в поток воды и выныривающих из него. Дети ими были совершенно очарованы, а девятилетний сирота по имени Клэдис следовал за ней по пятам. Вивьен может успешно поддержать любое начинание. Знаю, что в «Reprieve», Гринписе и РЕТА сказали бы то же самое. Она очень многое вкладывает во все проекты «Cool Earth» и к тому же убедила своих друзей поддерживать нас. Но еще ценнее ее радикальный здравый смысл, благодаря которому она лучше кого бы то ни было может донести главную мысль: «Мы должны спасти тропический лес, если намерены спасти планету». Боюсь, существует тенденция из лени представлять Вивьен или как образцового модельера, создающего эпатажные вещи, или как королеву панка. Я же не знаю никакой другой компании, созданной в конце 70-х, которая была бы настолько широко известна в мире или обладала бы такой же способностью к творчеству, как компания Вивьен. В вопросах прав человека и окружающей среды она оказалась не менее прозорливой, чем в моде. Мне кажется, люди это знают, и прессе приходится подтягиваться».

С тех пор помощь «Cool Earth» – одно из основных направлений активистской деятельности Вивьен и яркий пример того, что она подкрепляет свои слова вложением денег, тратой времени и энергии. После путешествия на Амазонку Вивьен побывала в резиденции премьер-министра Великобритании и завела дружбу со многими людьми, претворяющими в жизнь те же идеи, начиная от Стинга и принца Чарльза до Памелы Андерсон. «Мои подчиненные сказали мне, – написал Вивьен в 2009 году принц Уэльский, – что после Вашего появления на шоу Джонатана Росса нам удалось получить 30 000 подписей для нашего дела… борьбы с изменением климата путем прекращения вырубки тропических лесов… и это невероятно! Невероятно здорово, что Вы упомянули о моем проекте на такой популярной передаче, и это, очевидно, возымело эффект… Ваша поддержка более чем своевременна, ведь мы предпринимаем последний рывок, чтобы подвигнуть как можно больше людей по всему миру поставить свои подписи». Вивьен часто проводит свою кампанию подобным образом: появляется на популярном телешоу, избегает разговоров о моде или истории панка, используя вместо этого возможность рассказать о своих идеях новой аудитории. «Действительно, помощь таких легендарных модельеров, как вы, – писал принц в другом письме даме Вивьен, – решает многое, и я безмерно благодарен вам за выражение поддержки моего «Проекта защиты тропических лесов».

За прошедшие 10 лет Памела Андерсон, называющая себя «активистом, любителем искусства, актрисой и подругой Вивьен», сблизилась с Вивьен и Андреасом и разделяет с ними многие их экополитические взгляды: «У нас одинаковая точка зрения на общественную справедливость и климатическую революцию, – говорит мне Памела. – Вивьен пригласила меня на свой показ, и ее манифест заинтересовал меня больше, чем модели. Я обожаю ее одежду, но тогда я была очарована тем, как она связывает себя со всей планетой и… искусством. После показа мы разговаривали, и она сказала, что ей «не было нужды рисовать мне план», и я была очень счастлива, что смогла воспользоваться своим положением в жизни, чтобы отстоять идеи, в которые верила. Вивьен вдохновляет. Теперь, когда мы в одном городе, мы ходим в галереи и музеи, а потом идем в хороший вегетарианский ресторан». В итоге эта невероятная парочка – красотка из «Спасателей Малибу» и Вивьен – снялась в яркой фотосессии Юргена Теллера, Памела выходила на подиум и появилась на снимках в нарядах Вивьен; когда Вивьен бывает на Западном побережье – например на открытии своего магазина «Hollywood», их с Андреасом часто видят в компании Памелы. «Мы были вместе, когда избрали Обаму, – рассказывает мне Памела, – и мы питали столько надежд! Все в моей семье прислушиваются к ней; мой старший сын Брэндон получает от нее списки книг для чтения – «О мышах и людях» Анатоля Франса, например… Когда мы встречаемся с Вивьен, я непременно беру бумагу и ручку – делать записи. Я так благодарна ей за то, каким она рисует окружающий мир, а еще за ее интерес и любовь ко мне. Не важно, что обо мне думают другие, Вивьен понимает меня – и этого достаточно».

Страницы:

Читать бесплатно другие книги:

Все тайны кота да Винчи (сборник)

Матюшкина Екатерина

В Звериный город, прямо с Луны, упал СУПЕРсыщик, СУПЕРдетектив – гениальный (и очень-очень добрый) к...

Доктор Борменталь. 100 и 1 шаг к вашей стройности. Просто, эффективно, доступно

Кондрашов Александр

«…Можно месяц совсем не есть, можно не есть после шести, можно не есть мясо с картошкой, отказаться ...

Как воспитывали русского дворянина. Опыт знаменитых семей России – современным родителям

Муравьева Ольга

Книга потомка знаменитого дворянского рода, ученого-филолога Ольги Сергеевны Муравьевой предоставляе...

Футболономика: Почему Англия проигрывает, Германия и Бразилия выигрывают, а США, Япония, Австралия, Турция и даже Ирак выходят на первый план

Купер Саймон

Почему одни футбольные команды выигрывают, а другие проигрывают? Авторы – известный футбольный журна...

Планета ИФ. Книга 1

Немец Владлен

Как известно, наша Вселенная бесконечна, а потому в ней встречаются планеты, похожие на нашу обитель...

Как это – быть под мухой?

Стар Таня

Вас с нетерпением ждет кот Коврик. Он расскажет байки о трудной жизни котов. Веселые и не очень исто...