Человек боя Головачев Василий
Так, с растрепанными чувствами, удивляясь своей сентиментальности, Крутов и выехал из райцентра, решив не заезжать к дядьке Ивану, который жил недалеко от железной дороги. Остро захотелось поскорей увидеть родные места, вдохнуть полузабытый запах родины и вспомнить молодость, что тоже, в общем-то, не было свойственно полковнику безопасности в расцвете сил, обладающему трезвым взглядом на жизнь и накопившему кое-какой жизненный опыт.
Пятнадцать километров от Жуковки до Фошни Крутов преодолел за двадцать минут, а вот оставшиеся три до Ковалей ехал со щемящим чувством узнавания и ожидания. Знаком был каждый куст, каждое дерево, каждый поворот дороги. За мостом через Березну он и вовсе остановился, разглядывая уходящее вправо болотце, где он когда-то собирал малину. В памяти всплыли строки Некрасова:
- И вот они опять, знакомые места,
- Где жизнь отцов моих, бесплодна и пуста,
- Текла среди пиров, бессмысленного чванства,
- Разврата грязного и мелкого тиранства…
Егор усмехнулся невольно, мысленно произнося последние слова. Мелкого тиранства в жизни отца и деда было много, а вот насчет пиров и разврата – чего не наблюдалось, того не наблюдалось. Зато хватало работы и беспросветной нужды: дед с войны вернулся инвалидом и вынужден был хвататься за любую работу, отец же пил по-черному, хотя, в сущности, был человеком незлобивым и мягким. Умер он два года назад в возрасте шестидесяти лет, почти вслед за дедом. Мать Крутова, переехав к родственникам по линии бабушки на Украину, пережила отца всего на один год. Зато бабка Аня в возрасте девяноста семи лет еще держалась молодцом, Егору в прошлом году удалось навестить ее и получить заряд бодрости и любви, в которых он подспудно нуждался, не признаваясь в этом даже самому себе. В Ковалях же у него остались только двоюродные дядьки – двое, Осип и Василий, тетки – трое, Ксеня, Валя и Фруза, и двоюродные сестры – тоже трое, Татьяна, Нина и Лида, имевшие собственные хозяйства и подрабатывающие на полях бывшего колхоза «Ленинский путь», теперь – агрофирмы «Медвежий угол».
Сдерживая сердцебиение, Крутов подъехал к деревне, обогнав какого-то велосипедиста – незнакомую девушку в джинсах и футболке, и притормозил на пригорке, глядя на панораму Ковалей. Его дом, в котором он прожил без малого восемнадцать лет, стоял вторым от дороги, на берегу небольшого пруда, и с виду совсем не изменился: оцинкованная крыша, светящаяся нежным янтарным блеском мансарда, стеклянная веранда, полускрытая яблонями (антоновка и штрифель), зеленые дощатые стены, антенна над крышей, за высоким – в рост человека – деревянным забором из ровных фигурных досок кусты черемухи и сирени. Какими словами можно выразить чувства человека, вернувшегося домой после долгих странствий? Не было этих слов и у Крутова.
Девушка на велосипеде проехала мимо, глянув на водителя с явным интересом, но мысли Егора были заняты другим, и на взгляд из-под густых длинных ресниц он не отреагировал никак. Отпустил тормоз, тихо скатился с пригорка к дому и остановил машину у ворот. И тотчас же распахнулась дверь в сени, словно его здесь ждали, и на пороге возник дядька Осип, великан с круглой лысой головой и седыми усами, громадный и меднолицый, с хитрыми вечно смеющимися глазами. Он был старше Крутова на тридцать лет, однако выглядел гораздо моложе, несмотря на почти голую голову.
– Батюшки светы, никак Егорша приехал! – пробасил он, приближаясь и вытирая громадные руки о фартук; видно, готовил ужин. – Вспомнил наконец. Баба Аксинья ономнясь[9] тебя во сне видела, будто бежал ты по болоту голый, а за тобой какая-то девица невиданной красоты гналась. Грит: это ён приедет непременно. Вишь, ты и прикатил. Ну, проходи, проходи, чего застрял? Дом-то твой теперя. А я тут ужин варганю.
Они обнялись. От дядьки вкусно пахло дымом, стружками и жареным луком. Он обхватил Крутова за пояс и приподнял от земли на метр, демонстрируя хватку охотника на медведей. Судя по всему, силы в его руках не убавилось. Егор еще помнил, как эти руки подбрасывали его, мальчишку, вверх на добрых два метра и шутя валили с ног быка, ухватившись за рога.
– Топай, племяш, – подтолкнул его к дому дядька. – Комната твоя стоит нетронутая. Аксинья кажен день молится на нее.
– А где она?
– К Фросе пошла, за молоком.
Крутов вошел в прохладные сени, где стояла кадка с колодезной водой, лежали дрова, а по стенам был развешан домашний инвентарь, потом шагнул в дом, жадно разглядывая его убранство, не менявшееся из века в век.
Справа стояла огромная русская печь с лежанкой, на которой он когда-то по вечерам в зимнюю пору любил читать приключения и фантастику, коник напротив – скамья в виде длинного ящика с крышкой, стол с выскобленной до блеска столешницей, слева – комната бабушки Ули, покойницы, дальше горница на полдома с телевизором в углу, сервантом, кроватью и столом с четырьмя стульями, и за печью – две спальни. Крайняя принадлежала ему, Егору Крутову.
Не замечая сочувственного взгляда дядьки, полковник с неким внутренним трепетом вошел в спальню и споткнулся, увидев на этажерке с книгами, которые он собирал в детстве, фотографию: он и Наталья, обнявшись, стоят под яблоней. Этой фотографии было ровно пять лет.
– Ну, ладно, ты давай устраивайся, – прогудел сзади Осип, – а я пойду дела доделывать. Ужинать будем через полчаса. Потом в баню. Я как знал, что ты приедешь, с утра истопил. Или ты сначала желаешь в баню, а потом ужинать?
– Сначала в баню, – обрадовался Крутов. – Жаль, пива захватить не догадался. Чего улыбаешься? Или и пиво у тебя в холодильнике припрятано?
– А то! – ухмыльнулся дядька, удаляясь на кухню. – Местное, конечно, «Дебрянское» называется, но очень вкусное. Кстати, и сиводер имеется, если вдруг захочешь опохмелиться.
Крутов улыбнулся. Сиводером местные мужики называли самогон, причем по многим параметрам он был качественнее государственной водки. Но Егор спиртное такого свирепого градуса не пользовал, позволял себе лишь пиво да легкое вино.
– Надысь вcтрел твоего дружка, Мстислава Калиныча, – продолжал Осип, возясь у печки. – Ничуть не изменился человек, только важным стал, осанистым.
Крутов, стягивая с себя рубашку, вышел из спальни с удивленным видом.
– Учитель был в Ковалях?!
– В Жуковке, я туда по делам ездил, за семенами. Сидел он в автомобиле навроде твоего, с какими-то важными такими господами в костюмах и при галстуках. Меня увидел, но сделал вид, что не узнал. Ну, и я, понятное дело, не стал подходить.
– Ты точно его видел?
– Обижаешь, генерал, – укоризненно проговорил дядя, выглядывая из-за печки. – Глаз у меня еще зоркий, комара за версту видит.
– Странно… – Крутов переоделся в спортивный костюм. – Что Мстиславу делать в Жуковке? Он же в столицу подался…
Мстислав Калинович Джехангир был первым учителем Егора по рукопашному бою – в те времена это называлось «карате» – и смог дать юному Крутову главное – волю к победе и умение добиваться поставленной цели. Технику реального боя Крутов изучал уже под руководством инструкторов комитета.
– Надолго-то в наши края? – снова выглянул в горницу Осип. – Или снова на два-три дня?
– Насовсем, – вздохнул Крутов.
Дядька высунулся в изумлении – руки в муке, уставился на племянника.
– Али выгнали со службы?
– Уволили, Демьяныч. – Крутов подумал и, вспомнив местный термин, добавил: – За огурство[10].
От расспросов его спасло появление супруги Осипа, бабки Аксиньи, дородной и неспешной женщины, ходившей, сколько помнил себя Крутов, в одном и том же наряде: понева со множеством сборок и убрус – платок, расшитый узорами, расписанный золотом и жемчугом. И выглядела она всю жизнь одинаково доброй, с кротким ласковым лицом, которое не брали невзгоды и старость.
– Мальчик приехал, Егорша мой родной, – запричитала Аксинья, бросаясь обнимать и целовать Крутова. – Какой зазвонистый[11], ладный! А я смотрю – машина-от вроде не наша, не местная, думаю, кто это к нам на такой красавице…
Несколько минут Крутову пришлось терпеть ее поцелуи, слезы, ахи да охи, расспросы и причитания. Потом Осип решительно отодвинул жену в сторону:
– Все, хватит требесить[12] и нюни разводить, размокнет. Готовь на стол, я икру и суп уже сготовил, а ты все остальное ставь. Пусть человек пока в баню сходит. Габерсуп небось давно не хлебал?
Крутов с улыбкой покачал головой. Габерсупом Осип называл овсяный суп с крапивой и грибами.
Ему дали простыню, полотенце, проводили во двор, где стояла новая баня, поставленная уже Осипом, и вскоре Егор сидел в парилке и с удовольствием хлестал себя по спине березовым веником, разомлев от жары и приятных чувств. Блаженство, наступавшее после бани, он не испытывал давно.
Через час распаренный, розовый, благоухающий травами и березовым духом, счастливый, переполненный ни с чем не сравнимым чувством чистоты тела, он сидел за столом в компании родственников: прибежал дядька Василий, подвижный, худой, с гривой черных волос без единого седого волоска – несмотря на солидный возраст, пришли тетки – Ксения и Валя, и сестры – Нина и Лида. И Крутов впервые за много лет (со времени своего последнего появления на родине с женой) почувствовал себя семейным человеком.
Верховодил за столом, конечно, Осип, умело направляя разговор, сыпля прибаутками и анекдотами, подшучивая над всеми, в том числе и над Крутовым, почти не вмешивающимся в общую беседу. Егор с эйфорическим удовольствием слушал дядьку, и мысли его были легки и просты, занятые только теми, кто сидел рядом. Осип же смешил и смешил всех, неистощимый на выдумку и острое слово. Обладая истинно русским характером, он всю жизнь стойко терпел лишения, любил выпить, хотя до скотского состояния никогда не напивался, любил поесть и побалагурить, побунтарствовать – среди равных ему, был везде лидером и нередко кидался из крайности в крайность. Последнюю черту его характера хорошо иллюстрировал тот факт, что еще пять лет назад, когда Крутов приезжал в Ковали с Натальей, Осип был рьяным атеистом, сегодня же, судя по иконам в горнице и постоянным поклонам красному углу с иконой Божьей матери, дядька ударился в богоискательство, правда, не теряя при этом природного юмора и добродушия.
Аксинья, бдительно присматривающая за «енеральным» гостем, подложила ему в тарелку «чертовой бороды», и Крутов, давно не едавший икры из кочетыжника, он же орляк, а проще говоря – папоротник, с удовольствием очистил тарелку. А поскольку на расспросы о житье-бытье он отвечал коротко и неохотно, женщины завели беседу о видах на урожай, перешли на местные новости и сплетни и говорили бы долго, если бы не неутомимый Осип, принявшийся травить анекдоты. Все они были с бородой, и все же успех у аудитории имели шумный. Однако на последнем Крутов задремал, и вечер кончился. Его всей гурьбой отвели в спальню, уложили на кровать с хрустящими простынями, и в доме наступила тишина. Последней мыслью Крутова была удивленно-благостная: как же здесь хорошо!..
Утром он по привычке вставать рано проснулся в семь часов, но, вспомнив, где находится, повернулся на другой бок. Окончательно Егор встал в начале десятого, уловив прилетевшие с кухни запахи поджаривающихся шкварок: баба Аксинья пекла блины.
– А где Демьяныч? – Егор вышел из спальни в спортивных трусах, обнял сзади Аксинью, чмокнул в щеку.
– По грибы пошел, – расплылась в улыбке стряпуха, румяная от печного жара; печку она летом не топила, но ради гостя решила истопить, попотчевать его деревенской вкуснятиной.
– Я пока физкультурой позанимаюсь, через полчаса прибегу.
Крутов вышел во двор, по которому бродили куры, заглянул в «хитрый домик», который Осип оборудовал унитазом без дна, и сделал в саду за домом зарядку, после чего выбрался через огород к пруду и побежал вокруг, вдыхая всей грудью чистый, не отравленный никакой химией или газами воздух, напоенный ароматами трав и цветов. А спрыгивая с огромного пня на тропинку, ведущую в лес, неожиданно нос к носу столкнулся с девушкой на велосипеде, которую встретил еще вчера, при въезде в деревню, только на сей раз на ней был летний легкий сарафан вместо джинсов, а волосы были распущены, а не увязаны в длинную косу.
Она бы упала с велосипеда, если бы Егор не успел подставить руку.
– Простите… держитесь.
– А вы не выскакивайте из леса, как леший… извините.
Несколько секунд они рассматривали друг друга: незнакомка сердито, он заинтересованно и оценивающе, – потом Крутов улыбнулся и получил ответную снисходительную улыбку. Девушку нельзя было назвать красавицей. Большегубая, большеглазая, глаза цвета морской волны с густыми и длинными ресницами, лицо продолговатое, с курносым носиком, грудь небольшая, но крепкая (и похоже, девица лифчик не носит), талия тонкая, ноги длинные, но полноватые… И все же присутствовал в ней некий таинственный шарм, проявляющийся не то во взгляде, не то в улыбке, в повороте головы, в жесте, который заставлял вглядываться в нее снова и снова и ждать откровения или чуда, а может быть, просто улыбки.
– Я вас видел вчера.
– Я вас тоже, Егор Лукич. А вы меня не узнаете?
Крутов пригляделся повнимательней и вдруг с удивлением понял, что перед ним повзрослевшая на семнадцать лет толстушка-хохотушка Лизка, дочь соседей Качалиных.
Когда он уезжал из Ковалей, ей едва исполнилось восемь лет.
– Елизавета? Ты же была… такой… такой кругленькой…
– Толстухой, вы хотите сказать? – засмеялась Лиза. – Как видите, кое-что изменилось, узнать меня трудно. А вы на побывку приехали, Егор Лукич? Надолго?
– Зови меня Егор, а лучше Горка, как прежде. Приехал же я скорей всего надолго, не меньше, чем на месяц. Так что заходи в гости, буду рад. Поговорим.
– Ой, непременно зайду, да и вы тоже не забывайте…
– Не забывай, мы же перешли на «ты».
– Ой, ну хорошо, Егор Лу… то есть Горка, – она снова засмеялась, – надо еще привыкнуть, Горка, уж очень ты… суровый и крутой, городской.
– Зазвонистый, как сказала бабка Аксинья. Ты где сейчас обретаешься? Работаешь, учишься?
– Уже год как работаю менеджером в одной брянской рекламной фирме, «Навигатор» называется, может, слышал?
– Я телеболвана смотрю редко. А что заканчивала?
– Рекламно-дизайнерскую академию в Москве.
– Глянь-ка, – удивился Крутов, – я ведь тоже там прописан. Были рядом, можно сказать, и ни разу не встретились. А куда это ты с утра на велосипеде? Я смотрю, это твой «национальный» вид транспорта?
– Удобно, – в который раз улыбнулась Елизавета, и от этой улыбки в душе Крутова тихо зазвенели какие-то чуткие струны. – Я здесь пейзажи снимаю, совершенно чудные, пригодятся для работы.
Только теперь Егор обратил внимание на лежащую на багажнике велосипеда коробку с видеокамерой «LG».
– Понятно. А не боишься заблудиться? Проводник не нужен?
Елизавета сморщила носик.
– Я с отцом здесь все чащобы облазила, не заблужусь. К тому же в лесу теперь стоит какая-то воинская часть, забор из колючей проволоки, дорогу асфальтированную проложили, говорят – прямо к Московской трассе. В общем, цивилизация стучится в наш медвежий уголок.
– Воинская часть еще не цивилизация, – хмыкнул Крутов. – Интересно, кто это решил загнать солдат в наши болота?
– До встречи, Егор Лукич, – устроилась в седле девушка. – Продолжайте свою кросс-прогулку, но не удивляйтесь, коль увидите перемены. Увидимся вечером.
И уехала. Взметнулся подол сарафана, открывая полные бедра девушки. Крутов постоял в задумчивом трансе некоторое время и рысцой направился к дому, теперь уже не огородами, а проулком и улицей. А возле коммерческой палатки с рекламой кока-колы на крыше, прятавшейся в тени раскидистой ивы, его окликнули:
– Эй, спортсмен.
Крутов притормозил, оглянулся. За палаткой стояли двое крупногабаритных молодых людей в майках и джинсах: угрюмоватые квадратные лица, короткие прически, бритые виски, у одного золотая серьга в ухе, у другого на груди и плечах цветные наколки – драконы и девы.
– Ты лучше обходи эту девочку стороной, – продолжал тот, что с серьгой. – А то неровен час с машиной твоей что случится.
– А-а, – потерял интерес к парням Егор, вспомнив известное изречение Вишневского: «Тебя сейчас послать или по факсу?» – но вслух произнес другое, повежливее: – Я гляжу, крутые вы ребята, и лбы у вас крепкие…
Не оглядываясь более, он свернул с проезжей части улицы на «тротуарную» тропинку вдоль забора и через минуту был дома, гадая, как его могли увидеть с Елизаветой эти двое. Разве что в бинокли. Или же у них есть наблюдатель, который следит за девчонкой и передает по рации своим хозяевам о каждом ее шаге. Егор усмехнулся, оценивая свою фантазию: «по рации», – и принялся обливаться водой и умываться, фыркая и ухая. Аксинья с крыльца наблюдала за ним с довольным видом, приготовив полотенце.
Вскоре пришел и Осип, в плаще и сапогах похожий на лешего, с лукошком грибов: молоденьких подосиновиков, подберезовиков, сыроежек и белых.
– Надо было меня с собой взять, – сказал Крутов, с завистью перебирая грибы. – Где брал? Вроде ж не сезон.
– У нас тут всегда сезон, а два дня назад дожди прошли, грех грибам не появиться. Да и мест грибных достаточно. Ты их и сам знаешь. Белые я собирал в основном в Еремином раменье[13], за болотцем.
– А я в дубнячке за Добрушкой.
– Туда сейчас нельзя – запретная зона. Загородили колючкой, ни пройти, ни проехать. Ты уже умылся? Тогда пошли завтракать.
– Что еще за зона такая? – полюбопытствовал Егор, вытираясь. – И Лизка мне говорила – военные, мол, какая-то часть стоит.
– Лизка Качалина, что ль, дочь Ромки? Уже успел к соседям сбегать?
– Да нет, я ее у пруда встретил, не узнал, конечно.
– Она на велосипеде тут всю округу исколесила, снимает наши красоты деревенские на камеру. Вот и сходи с ней по грибы, сам убедишься, что в лесу чей-то лагерь разбит. Только сдается мне, это не военные, больно тихо стоят. Ромка Качалин клянется, что слышал какие-то крики за проволокой, даже перепугался – страшные такие крики, смертные. Но как туда пройдешь? Вернулся, конечно. Я лично ничего такого не слышал, хотя стоит зона уже года три. А как тебе Лизавета-Лизка? Вытянулась-то как девка, прямо красавица! Ты-то себе зазнобу сердешную не завел? – Осип покосился на задумчиво покусывающего травинку племянника. – А то пригласил бы ее в гости.
– Я пригласил. – Крутов вспомнил двух крепких молодых людей, предупредивших его об опасности продолжения знакомства с Елизаветой. – Демьяныч, а кто это тут у вас палатку рискнул поставить? Возле гришанковской хаты?
– Приезжие, – потускнел Осип. – Старый Гришанок умер, а сын его дом продал, ну и приехали какие-то… рожи бандитские, поставили киоск, торгуют всякой всячиной. Четверо их, двое постарше, двое помоложе. Ни с кем особенно не общаются, живут довольно тихо, лишь изредка к ним откуда-то целая компания приезжает на черном автомобиле, в баню помыться. Одни мужики. Ромка грит – это точно из зоны, но я не проверял. Один из этой компании к Лизке захаживает, когда она к родичам приезжает по субботам-воскресеньям. – Осип прищурился, пытаясь прочитать на лице Крутова его мысли. – Но она его не сильно привечает.
– Понял я, понял, – улыбнулся Егор. – А не боишься, что они мне накостыляют?
– Пусть попробуют, – ухмыльнулся в усы старик, показав громадный свой кулак. – Они чужие тут, а у нас полдеревни – свояки да шурины.
– Хватит балакать, тары-бары растабары разводить, старый, – возникла на крыльце Аксинья, – блины давно на столе стынут. Идите завтракать, потом нагомонитесь.
Крутов послушно поплелся вслед за Осипом в дом и вдруг почувствовал на спине чей-то взгляд. Стремительно обернулся. По улице медленно шествовал, засунув руки в карманы, давешний молодой человек с кольцом в ухе. Отвернуться он не успел, поэтому демонстративно оглядел дом, сад, повернулся и так же медленно зашагал обратно.
Брянск – Жуковка
Воробьев
Панкрат еще спал, когда позвонил заместитель и сообщил о новом нападении мотобанды на автомашину, принадлежащую одному из известных брянских коммерсантов, известному тем, что на свой страх и риск построил заводик по производству пива и малоалкогольных напитков.
– Где это произошло? – хриплым со сна голосом осведомился Воробьев.
– В Овстуге.
– Что он там делал?
– Родители его жены живут там.
– Он один ехал или с охраной? – Панкрат бросил взгляд на часы: стрелки застыли на половине девятого утра. Спал он, таким образом, почти шесть часов.
– С женой, гувернанткой и ребенком. Он-то как раз уцелел, хотя и получил три пули, а жену, гувернантку и ребенка убили.
– Ясно. – Панкрат помолчал, приходя в себя, с силой провел по лицу ладонью, словно стирая остатки сна, и поднялся. – Ты где?
– Жду ребят, я их уже поднял.
– Что говорит милиция?
– А что она говорит в таких случаях? Разборки, мол, двух банд, хотя парень как раз не был замечен в связях с бандитами.
– За это, наверное, и убили: не поделился. Ждите меня за мостом, через полчаса буду. Поедем в район. Инструмент захватить не забудьте.
– Обижаешь, майор, – хмыкнул заместитель.
Зарядку делать Панкрат не стал, умылся только да выдул пол-литра кефира. Оделся, останавливаясь на пороге, разглядывая комнату и силясь вспомнить, не забыл ли чего. Эту квартиру он снял в центре Брянска, на улице Вербного воскресенья, четыре дня назад, однако ночевал здесь всего один раз и теперь считал, что сделал это напрасно. А с другой стороны, все время метаться по дорогам Брянщины было невозможно, следовало иметь пару помещений для офиса и отдыха, не считая базы для команды.
Базой они обзавелись сразу же после передислокации из Подмосковья в Брянскую губернию, выбрав заброшенное стрельбище в двух километрах от вокзала, выходящее краем пустыря к Десне. Починили ворота и забор вокруг стрельбища. Жили ребята пока у родственников Вити Баркова, бывшего подполковника московского ОМОНа, списанного по состоянию здоровья, ставшего заместителем Панкрата. Ему, как и Панкрату, недавно исполнилось тридцать лет, а в команду «асфальтовых мстителей», которую он предложил назвать отрядом «Час», что было аббревиатурой слов «чистый асфальт», Барков попал по наводке приятеля Панкрата из отдела кадров Федеральной службы безопасности: у бывшего подполковника дорожные бандиты убили сестру. Когда к нему пришли и предложили войти в отряд мстителей, он, прошедший школу Афгана и Чечни, согласился без колебаний.
Панкрат выгнал из сарая, приспособленного под гараж, свой «Лендровер», закинул в кабину сумку с костюмами спецназначения и оружием и выехал со двора, окруженного старыми пятиэтажками. А выезжая на площадь перед автовокзалом, вспомнил наконец, что забыл дома жвачку; он любил, чтобы от него пахло травами и мятой. Остановил машину у киоска и вылез.
– Здесь платная муниципальная стоянка, – подошел к нему немолодой прихрамывающий охранник в серой униформе.
– Сколько?
– Пятерка в час.
– Какие проблемы? – Воробьев достал два рубля. – Я всего на минуту, квитанцию можешь не выписывать.
Он выбрал в киоске мятный «Орбит», кинул в рот подушечку, вернулся к джипу и, уже садясь в кабину, обратил внимание на разыгравшуюся сцену. Невдалеке, через машину, садился в бежевого цвета «БМВ» какой-то молодой мордоворот, стриженный под ноль, небритый, пузатый, и, судя по его реакции на появление сторожа стоянки, платить за стоянку он не собирался. Панкрат приоткрыл дверцу.
– Вы стоите уже больше часа, – говорил охранник заискивающим тоном. – Платите пять рублей.
– Щас, разбежался, – отвечал жирным уверенным голосом пузан. – Вали отсюда, хромой, не раздражай.
Панкрат подумал и вылез из кабины, подошел к «БМВ», возле которого топтался охранник, и, нагнувшись к окошку водителя, сказал с ласковым укором:
– Дядя у нас такой крутой? Платить не хочет? Здоровьем рискует?
– А ты кто такой? – вытаращился водитель.
– Я блюститель закона в этом конкретном месте, – доходчиво объяснил Панкрат. – Платить будем?
– Какой еще бля… блю?..
– …ститель, – докончил Панкрат, повернул голову к опасливо отодвинувшемуся сторожу стоянки. – Сколько времени он здесь торчит?
– Полтора часа.
– С тебя семь пятьдесят, – не меняя притворно ласкового тона, сказал Воробьев. – Гони, мальчик, копеечку и выезжай.
– Да я тебя… – пузан недоговорил, к машине подошли еще двое молодых людей в пиджаках и черных брюках, несмотря на жару, с деревянными лицами «деловых» людей. – Эй, Тимчик, а ну уговори мудака отойти от аппарата, наверное, пьяный или жить надоело.
Тимчик, широкий в плечах, но тоже с заметным брюшком, оглядел выпрямившегося Воробьева, обошел машину и шагнул к нему, вынимая из кармана пиджака черный пенальчик с металлическими рожками, в котором Панкрат с удивлением узнал электрошокер «павиан».
– Ну, долго будем надоедать уважаемым людям? – просипел Тимчик.
– А недолго, – вздохнул Панкрат, нанося два удара: ногой по голени и тыльной стороной ладони по морде парня.
Тимчик выронил электрошокер, ударился головой о дверцу «БМВ» и упал. Его напарник и водитель, вылупив глаза, смотрели то на своего приятеля, то на Воробьева. Вокруг стала собираться толпа, и Панкрат понял, что надо заканчивать спектакль. Светиться ему было не резон. Однако и проходить мимо проявлений беспардонного хамства не хотелось.
Вынув из кожаного чехольчика, крепившегося к ремню изнутри брюк, слегка изогнутый бакмастер[14], он приставил его к шее водителя и сказал с нажимом, уже без ласки в голосе, не обращая внимания на дернувшегося к нему второго молодчика, длинноволосого и смуглого:
– Плати, крутой, и мотай отсюда! Шутить я больше не намерен. Ну?!
Небритый пузан, побледнев, достал бумажник, вынул десятирублевую купюру. Панкрат взял ее и передал встрепенувшемуся охраннику, не верившему своим глазам.
– А теперь вели своим дружкам сесть в машину и жми на газ. В следующий раз плати сам. Договорились?
– Договорились… – пробормотал парень, включая двигатель.
Его приятель, держась за щеку, смерил Воробьева нехорошим взглядом, проковылял к машине, выставив вперед круглый, как у роженицы, живот, с трудом уместился на заднем сиденье. Машина уехала.
Мужчину портят три вещи, глубокомысленно подумал Панкрат, глядя ей вслед: алкоголь, шорты и брюхо. Молодые, а уже пузатые, как им себя в зеркале видеть не противно?
– Спасибо, – выдавил подошедший охранник. – Только вы с ними будьте поосторожней, это охранники местного авторитета Пашки Первицкого.
– Будь здоров, – отозвался Панкрат, садясь в джип. Вскоре он был за мостом через Десну, где его на двух машинах ждала команда «Час» во главе с Барковым.
– Ты же обещал приехать через полчаса, – влез в кабину джипа Барков, – а мы тут уже больше часа прохлаждаемся.
– Обстоятельства, – буркнул Панкрат, трогая машину с места.
Остальные машины двинулись следом.
– Что еще за обстоятельства?
Панкрат помолчал немного, прибавляя скорость, и рассказал об инциденте на площади у автовокзала.
– Что-то ты в последнее время слишком сентиментальным становишься, командир, – хмыкнул Барков, низкорослый крепыш с лицом пьяницы, – если уж начинаешь реагировать на такие мелочи.
– Это не мелочи, это проявление хамства, а хамство я с детства не терплю.
– Тогда давай вообще переквалифицируемся в народных защитников, будем чистить города и села от всякой мрази, раз государство с этим не справляется. Я даже книгу читал о создании такой команды «чистильщиков» под названием «Стопкрим».
– А что, – неожиданно согласился Воробьев, – это идея. Вот закончим разборку с дорожной мафией и создадим свой реальный «Стопкрим».
Заместитель, желавший всего лишь поиронизировать, промолчал. Он еще не научился различать, когда Панкрат шутит, а когда говорит серьезно.
– И в Брянске уже появились муниципальные стоянки? – пробормотал он. – Быстро идет прогресс. – Он усмехнулся. – Анекдот вспомнил столичный: частник поставил машину на Красной площади, милиционер кричит ему: «Вы что делаете?! Тут же правительство, президент!» А тот отвечает: «Ничего, у меня сигнализация и замки хорошие».
Панкрат улыбнулся.
– Любишь ты анекдоты с бородой. Подробности нападения в Овстуге выяснил?
– Я не дежурный УВД по области, подробности мне не докладывают. Известно лишь, что остановили машину молодцы на мотоциклах, стреляли с двух сторон, машина вся в дырках, как решето. Коммерсант вез немалую сумму денег, они исчезли. И я уверен, что без наводки здесь не обошлось. Так как банда орудует на дорогах Брянщины уже месяц и еще ни разу не попалась, то у нее наверняка есть аналитики, контролирующие коммерческие и силовые связи, а также агенты в ГАИ и милиции.
– Добавь еще – и база. После каждой операции они куда-то прячутся, исчезают. Эту базу надо вычислить и уничтожить. Где они уже показали свои зубы?
– Да практически во всех районах Брянщины, кроме Жуковского, зафиксировано двенадцать нападений, сегодняшнее в Овстуге – тринадцатое.
– Кроме Жуковского, говоришь? Приятель наш как раз оттуда родом.
– Какой приятель?
– Что вчера отметелил байкеров в Выселках, Егором зовут. Видно, судьба у него такая – встревать в наши дела. О чем это говорит?
– Что судьба у него такая?
– Что Жуковский район пока бандой не тронут.
Барков помолчал. Джип выбрался из Брянска на Смоленское шоссе и увеличил скорость.
– Одно из двух: или у банды база в Жуковском районе, или они наметили нанести удар по нему в последнюю очередь.
– Соображаешь, полковник. После Овстуга придется переключить внимание на Жуковку.
Через час они приехали в Овстуг и узнали подробности нападения мотобанды на машину коммерсанта. Удостоверение майора спецназа внутренних войск, имевшееся у Воробьева, действовало безотказно, тем более что объяснял он свой интерес к расследованию дорожных нападений поиском сбежавшего с оружием военнослужащего.
Бандитов было пятеро, одеты все были в черные комбинезоны, а вооружены автоматами («Калашников» с укороченным прикладом – судя по описанию свидетелей) и пистолетами-пулеметами «клин» отечественного производства. Действовали нагло и открыто: перегородили дорогу мотоциклами и открыли огонь, не потребовав документы, словно точно знали, кто едет и что везет. Куда потом делись, никто объяснить толком не смог, ни свидетели, ни милиция. План «Перехват», задействованный силами местного ОМОНа и милиции спустя час после происшествия, ничего не дал, да и немудрено: за час бандиты могли преодолеть около ста километров и залечь на базе до следующего мероприятия.
– Едем в Жуковку, – сказал Панкрат, оглядев хмурые лица своих гвардейцев, после того как они получили всю возможную информацию о нападении и собрались в лесочке за Овстугом, у какого-то ручья. – Либо действительно база банды находится в Жуковском районе, либо там они скоро выйдут на охоту. Витя, твое направление – милиция, ты у нас подполковник московского ОМОНа «в командировке».
Барков молча кивнул.
– Петро, тебе с группой придется поколесить по району, поспрашивать в деревнях и селах, не видели ли парней на мотоциклах.
Петя Ладыженский, бывший лейтенант-афганец, раненный в ногу и потому прихрамывающий, но не потерявший мастерства разведчика и бойца, также промолчал. Он был не из разговорчивых.
– Бандиты должны питаться и снабжаться боеприпасами, – продолжал Панкрат, – поэтому твоя задача, Тагир, объездить все базы снабжения в районе, в том числе военные. Давно известно, что армия торгует.
Тагир Темирканов, молодой дагестанец с красивыми усиками, поднял вверх сжатый кулак, показывая, что задание понял.
– Остальные вместе со мной займутся ресторанами района. Такие наглые твари, как эти убийцы на мотоциклах, наверняка любят потусоваться в своей среде, пофорсить, показать ловкость и силу. Жить будем в гостиницах, связь по рациям постоянная. Легенда у каждого своя, продумайте. Все понятно?
Мстители стали расходиться по машинам, все было ясно и без слов.
Ковали
Крутов
Послеполуденный дождик прибил пыль, освежил воздух и слегка снял жару, что весьма положительно сказалось на настроении Крутова. В пять часов пополудни он зашел к соседям, где его встретили старик Качалин, совсем больной семидесятипятилетний Евграф, седой, как лунь, и отец Елизаветы Роман Евграфович, или, как его звал Осип, Ромка, которому скоро должно было исполниться пятьдесят лет. Это был худой, подвижный мужичок с ясным взором ястребиных глаз, не дурак выпить, малоразговорчивый и стеснительный в трезвом состоянии и неудержимо болтливый в подпитии. Уже через полчаса он был навеселе, рассказал кучу страшных историй о своей охоте на медведя, о встречах со стаей волкособак, потом стал требовать от гостя «откровенного мужского разговора», и спасло Егора лишь появление женского населения семьи Качалиных: дородной Степаниды, матери Елизаветы, и самой девушки, одетой на этот раз в юбку, открывающую ноги выше колен, и белую вышитую блузку, которую тут называли шемизеткой.
Посидев еще полчаса в компании Качалиных, Крутое перемигнулся со все понимающей Лизой, и они сбежали из гостеприимного дома Качалиных, сославшись на встречу с друзьями, что было не совсем правдой, потому что ни Егоровых одногодков, ни Елизаветиных в деревне практически не осталось. Все они поразъезжались кто куда и дома появлялись редко, как и сам Крутов. Однако у него в Ковалях оставалось достаточно родственников, которых он и навестил по очереди вместе с Лизой. Закончился этот поход – под прицелом глаз белобрысого молодого человека с наколками, бдительно охранявшего киоск, – у Круговых на веранде, выходящей в сад, где Аксинья накрыла стол, приготовив роскошный по деревенским меркам ужин.
Осип сначала поучаствовал в распитии напитков, посмешил молодежь (хотя себя Крутов считал молодым относительно), порасспросил соседку о житье-бытье в Брянске, потом сослался на дела и ушел. Таким образом Егор и Елизавета остались одни, нимало не смущаясь этим обстоятельством. Егор везде чувствовал себя нормально, столичная жизнь и быт профессионального перехватчика террористов приучили его маскировать свои ощущения, играть любую роль, Елизавета же работала в такой фирме, которая за основу профпригодности брала такие параметры, как живость, контактность, ум и умение влиять на клиента. Влиять на клиента Лиза Качалина умела, Егор испытал это на себе.
– Ну что ж, господин Крутов, – заявила она, раскрасневшаяся, сверкающая глазами, превратившаяся в прекрасную даму, – вы так мне ничего и не рассказали, где работаете и кем. Моя разведка донесла, что вы работали в каком-то спецназе и якобы уволились. Это правда?
Егор понял, что Осип уже проговорился соседу об его увольнении, подумал в сердцах: ах ты, болтун старый! Вслух же сказал:
– Яволь, фрейлейн. Все так и есть, как вы сказали. Разведка у вас на высоте.
– И что же, ты теперь безработный? – Глаза Елизаветы еще больше распахнулись, полные любопытства и участия.
Боясь окунаться в них надолго, Крутов поднял рюмку с ирландским сливочным ликером «О Casey's», – он привез пару квадратных бутылок без особой надежды на то, что его поймут в деревне, – пожал плечами и проговорил философски:
– Каждый благородный дон имеет право хоть раз в жизни побыть безработным.
Елизавета рассмеялась, лукаво взглянула на собеседника поверх своей рюмки.
– Мне говорили, что ты был женат. Не сошлись характерами?
Крутов с трудом сделал глоток, поставил рюмку, чтобы гостья не заметила, как у него задрожали пальцы. Сказал бесстрастно:
– Она погибла.
Елизавета перестала улыбаться, глаза ее потемнели, на щеки легла краска.
– Извини, я не знала… – Она посидела немного, глядя на Крутова странно, испытующе, накрыла его руку ладонью. – Прости…
– Ничего, все нормально. – Егор заставил себя успокоиться; было приятно чувствовать прикосновение пальцев и ладошки девушки, душа от этого замирала и мурлыкала. – Расскажи лучше о себе. Что ты рекламируешь? Чем вообще занимаешься в своей фирме?
– Начинала я с маркетинга, точнее, со стайлинга. – Елизавета сняла с его руки ладонь, закинула руки за голову и выгнулась, так что грудь ее рельефно обозначилась под натянувшейся блузкой, а у Крутова перехватило дыхание: лифчик девушка действительно не носила. Каждый жест ее почему-то кружил голову, и это было нечто новое в его отношении к женскому полу после гибели жены. Присутствие Ольги в свое время так на него не действовало.
– Стайлинг – это придание какому-нибудь изделию внешнего вида, соответствующего тренду современной моды, – продолжала Елизавета, словно не замечая состояния собеседника, – и психологии покупателя. Я неплохо рисую, и дизайн давался мне легко. Знаешь что, давай погуляем? Не хочется сидеть в такую погоду за столом.
– Давай, – согласился Крутов.
Они предупредили Аксинью, что еще вернутся пить чай, и по тропинке между огородами вышли к пруду, в котором когда-то молодой Крутов ловил рыбу и стрелял из самострела по лягушкам. Шел девятый час вечера, жара ушла окончательно, природа благоухала, пребывая в тишине и спокойствии, душа ждала какого-то чуда, и хотелось говорить стихами.
– В общем, стайлингом я занималась недолго, – вспомнила Елизавета о теме разговора, искоса глянув на задумчиво-умиротворенное лицо Егора, – в начале карьеры. Теперь я служу в отделе по работе с клиентами, разрабатываю полную рекламную концепцию каждого. Продолжать? – Лиза снова искоса посмотрела на Крутова.
– Очень интересно! – поспешно сказал он.
– Ну а в полную рекламную концепцию входит куча всякого рода брифов: рекламные цели, маркетинговые цели, общая целевая аудитория, исследование конкретных разработок, рынка вообще, выбор СМИ, разбивка бюджета по позициям, дизайн макетов, выбор времени проведения кампании и тому подобное. Кроме того, я ищу подрядчиков, устанавливаю контакты с видеостудиями, работаю с крупными модельными агентствами, даже с такими, как «Red Stars» и «Modus Vivendis». Все понял?
– Так точно! – вытянулся Егор, не моргнув глазом, потом подошел к воде поближе, разглядывая кувшинки в десятке метров от берега. – Но ведь для этого надо знать чертову уйму тонкостей!
– Главное – нужно знать Пи-Си компьютер вдоль и поперек, иначе не справишься ни с одним проектом.
– Ты знаешь?
Читать бесплатно другие книги:
