Шпирт Ратапс Ян
Потому что больше я его не увижу.
Я выбирала свою судьбу сама, и была чрезвычайно довольна этим. В глубине души, я еще перед отъездом знала, что так и сделаю. Я решаю, а не «Он». Здесь на меня всем плевать, а там никто не узнает. И вовсе не нужно стихов и роз, просто я чувствую, что это легко. Когда я с Дори, я понимаю, что ничего такого в этом и нет. Особенного. Просто нам весело. И с каждым его словом, я все больше уверена, что его симпатия сильнее моей.
Прекратив слежку, я сняла очки. Было так просто смотреть, не скрываясь, – наслаждаться летом, людьми, которые впитывают в себя запах соли и олеандров, расслабленно пережевывают кусочки льда, и действительно смеются над шутками официантов. Мне нужен был лишь финальный камешек в чашу его весов.
На секунду мои глаза ослепил яркий свет, я машинально повернула голову в сторону Скайдрайва. Дори, с большим квадратным зеркалом наперевес, улыбался и махал мне рукой. Они использовали солнечных зайчиков как сигнал для посетителей в море, что пора возвращаться. Я рассмеялась в ответ. Состояние равновесия нарушилось.
Катерина потихоньку сократила дистанцию до Скайдрайва, и уже махала кистями рук в попытке рассказать Алексу как идут дела. Внешне эти двое были похожи на персонажей из Бондианы – загорелая брюнетка и парень с задумчивым лицом, и спиной, похожей на перевернутый треугольник. Представилось, что они не просто так сидят друг рядом с другом, а ждут пока из моря выскочит банда злодеев для обезвреживания.
– Ясас!3 Как дела? Хорошо отдыхается? – обзор преградил большой человек с рано поседевшей головой. Босс Скайдрайва возвышался надо мной, вытянувшей голые ноги из тени. По правое плечо от него стоял затерявшийся Дори.
– Ясу! Все прекрасно, а у вас? Работа идет полным ходом? – пошутила я, изменив свое положение на сидячее.
– Сегодня нет, но все еще впереди, – добродушно прокряхтел Босс, – Я пришел, чтобы этот с тобой поздоровался. Иди, говори, что хотел.
Дори неловко сел на соседнее место, и, дождавшись пока уйдет его ментор, заговорил.
– Привет.
– Привет. Что? Почему ты так смотришь на мое лицо?
– Я только сейчас разглядел какие у тебя глаза. Днем они совсем светлые, как море.
В который раз удивляя меня, он выдавил этот эпитет с долей разочарования.
– Это что, плохо?
– Мне твои глаза сильнее нравятся ночью. В них больше темного, знаешь. Больше чего-то глубокого.
– Это потому что ночью темно, – я обрезала паузу. Скорее всего он имел в виду то, что ночью мои зрачки расширены, потому что во время наших свиданий мы гораздо ближе друг к другу, в прямом, и переносном смыслах. Пожалуй, не стоит заострять на этом внимание.
– Не знаю, но что-то в них есть. Хотя мне больше нравится, когда ты без макияжа, как сейчас. У меня вчера все лицо было в блестках с твоих век, – он засмеялся.
– Извини, они задуманы так, чтобы падать на щеки, и завораживать, – вот так, видишь?
Я притворно похлопала ресницами, подражая мультяшке.
– Вообще-то, это я его попросил со мной подойти, Стефаноса. Не думай, что это он меня подтолкнул. Просто я не смог придумать повод.
– Так вот как его зовут, – понимающе кивала я, – Ты такой смешной. Можно же просто подойти, поздороваться.
Чуть поодаль, моя сестра, с серьезным выражением лица переводила расценки на водные развлечения для пары русских посетителей Скайдрайва. Стефанос похлопал ее по плечу, выказывая похвалу, и она, запрокинув голову, радовала глаз своим смущенным смехом.
– Я заметил, что ты наблюдала. Будто бы смотришь в другую сторону, но у тебя не очень-то вышло, даже в очках.
Уткнувшись головою в коленки, я хихикнула:
– А сам? Дурачился изо всех сил. Я тоже не глупая.
– Мы с Алексом решили повеселить вас.
– У вас неплохо вышло. Особенно мне понравился солнечный зайчик.
Сейчас он тоже совсем другой. Не у меня одной глаза меняются. Дорины очень глубоко посажены, и лишь днем можно разглядеть, что радужка не такого уж и темного цвета. Больше древесного. «Почему он так нервничает, когда не целует меня.? Наверное, боится сказать лишнее. Спугнуть. Я словно олень, которого выслеживают несколько дней. Подстрелить, пока не убежал в другой конец леса».
Мы встретились на Скайдрайве затемно, и он снова, нервничая, переплел наши пальцы.
– Пошли погуляем? – сказал он.
– Ага.
Один за одним наши ступни аккуратно перешагивали камни, спящие в теплой воде, будто боялись их разбудить. На моей левой руке плясали отсветы из прибрежных кафе.
– И долго ты будешь работать там, с парашютом?
– Пока не кончится сезон… думаю до октября. А если поссорюсь с ним, то уйду работать в большой отель.
– Со Стефаносом? Ты с ним ссоришься? Почему?
– Потому что говорю, что думаю, когда дело идет о работе. Я часто ругаюсь с начальниками. Правда потом они все равно зовут меня обратно. Здесь не так уж и много тех, кто сможет работать так много… В смысле, я молод. А люди постарше не выдерживают смены по двенадцать-четырнадцать часов на ногах.
Он говорил это обыденно, улыбаясь с зубами. Мои губы куксились, а глаза понимающе моргали, глядя на песок.
– И ты бы не хотел пойти в университет? Учиться, а после получить хорошую работу?
– Нет. Я не подхожу для этого. По многим причинам.
– Да ладно, я уверена, что ты не дурак. Катерина сказала, что Алекс собирается куда-то поступать. У вас здесь, видимо, все немного позднее… В России без высшего образования не примут даже на самую дурацкую работу, и мы идем в институт лет в семнадцать-восемнадцать.
– Только не смейся… Я так и не закончил школу. Нужно было работать, так что на это времени не хватало. Да и все равно в местную школу я не вписался. Я ненавидел все это.
– То есть?
– Ну… когда мы переехали из Албании, я ни черта не понимал по-гречески. Отец говорил, если я не выучу язык в течение месяца, значит я бездарь. Я выучил его достаточно быстро… но вначале отвечал всем учителям на албанском. Они так злились. С тех пор и не заладилось, – я слышала собственный смех и думала, что он просто находка.
Какую-то часть меня передернуло, когда он признался, что не имеет даже среднего образования. Боже, не узнаю себя. Были бы мы в России, я бы и говорить с ним не стала. Мерзко признавать это. Но мне всю жизнь объясняли, что без диплома ты в этом мире как без рук. Папа, – вечно твердит, что это одна из самых важных вещей в его жизни – обеспечить мне высшее образование. Я должна быть благодарна. Я благодарна. И все же, некоторым вещам не научишь за партой. Например, как быть хорошим отцом.
Но Дори, он же совсем не глупый. Сам выучил и греческий, и английский, и немного говорит на трех других языках. Была бы у него возможность, думаю, он бы смог чего-то добиться.
– Скажи, ты вернешься сюда через год? Следующим летом?
Мы сели на полосатый лежак с поднятой спинкой. Я прижалась к Дори спиной, и разгладила подол малинового платья. Белый шум волн уводил меня от беседы, убаюкивая мозги.
– Пожалуйста, не жди от меня обещаний. Понятия не имею, что случится через год. Да и какой смысл приезжать в одно и то же место дважды, когда на Земле так много мест, которых ты еще не видел. Хотя… мне здесь понравилось.
– А я бы и не хотел куда-то ехать, – его губы уткнулись в веснушки на моем плече, – Я не думаю, что смогу встретить что-то еще, что меня удивит.
– Как ты можешь так говорить! – меня тряхнуло из уже привычного тепла, – Ты же не видел и сотой доли. Неужели тебе не интересно?
– Не думаю, что жизнь станет счастливее от того, что я посмотрю на иностранное здание.
– Ты чокнутый. Притворяешься первым дурачком в округе, а на самом деле думаешь такие вещи.
– Все мечтают уехать. Неважно, где ты находишься, пусть даже в самом роскошном доме, в самом богатом месте. Люди мечтают оказаться там, где их нет. Но ничего не меняется. Надо менять себя, а не место, – он подумал, и добавил, – Если, конечно, ты уезжаешь не за работой.
Почему-то рядом не было ни души. Зря люди так мало времени тратят на то, чтобы любоваться закатом. А может и не зря, ведь так нам удавалось разделить берег на двоих.
Где-то за выступом Херсониссоса солнце падало в яму горизонта. Величественно, не зная никакой суеты.
– Я хотел сказать кое-что, перед тем, как наступит завтра, – он выставил перед нами ладонь, и стал загибать пальцы.
– Раз – мне давно не было так легко, как с тобой. Два – я уверен, что не смогу работать, когда ты уедешь. Ну, как минимум пару часов.
Я рассмеялась, хотя к горлу подступал комок.
– Три – ты одна из самых красивых девушек, каких я встречал. Четыре – мне кажется, будто я знаю тебя давно.
На указательном пальце голос Дори затрясся, и я испугалась.
– Пять – я думаю, что влюбляюсь в тебя, – выпалил он обвинительным тоном.
Эта арифметика сбила меня с толку. «Ты сумасшедший? Ты точно сумасшедший. Этого просто не может быть. Ты же сам говорил, когда мы встретились, что был влюблен лишь в пятнадцать лет, и то, в девушку со своей родины. И что для всего остального у тебя здесь хватает веселья. Что я наделала…»
– Не говори так, – я чувствовала, как краснеет мое лицо, как через минуту опухнут веки. Мне не хотелось, чтобы он видел все это, какую-то снисходительную жалость к нему, и ко всей ситуации в целом. Я вырвалась к воде, и стала шагать вдоль берега, не глядя по сторонам.
Он подошел, аккуратно тронув мои плечи.
– Пожалуйста, не плачь. Я прошу тебя, шпирт…
– Ты думаешь, ты единственный, у кого есть чувства?! – закричала я, обернувшись. Мне самой было неясно, вопрошала ли я о любви, или о переживаниях в целом. Захотелось поколотить его глупую обреченную голову. Вместо этого я стала бить его кулаками в грудь. Чтобы заглушить свой стыд за то, что сначала обратила внимание не на него, что все так выходит, что я оставляю его, причиняя боль, что все это складывается так нелепо, будто мы шестиклашки.
Шумное море беспокоилось рядом, и он меня обнимал, и его кроссовки намокли.
Я сказала «пошли в Гелиотроп». Мы взялись за руки, так, как это делают пары – пальцами, и, молча зашагали, переваривая мелькающую толпу покрасневшими зенками.
В ту ночь я оставила ему засос на шее. Мы стояли посреди спящей улицы.
Он попросил меня сделать это на память. А после я шла в свой номер и думала о том, кого должна любить я. Как должна любить я. Как все должно было быть в моих представлениях. Все не то. Но ведь никто еще не любил меня так, со слезами на глазах. В последний раз за ночь я утерла лицо, встретив испуганный взгляд темнокожего парня, проходящего мимо.
4. Обратно домой
Цветные и легкие платья были давно прижаты друг к другу. Сувениры и пара бутылок шнапса покоились среди ровной груды белья, уложенной в наш багаж. Чемодан Катерины, готовый в любую минуту разойтись по швам, напоминал мне хлопушку.
– Давай, в последний раз посидим на нашем балкончике?
– Конечно.
Под уже привычный вой цикад, мы разглядывали местность. Голубой парашют со звездами еще не появился на горизонте. Слишком рано.
– Знаешь, я буду ужасно скучать по этой комнатке. Мне нравится простота. Белые стены, темное дерево, и узкий балкончик. Что еще нужно?
– Да… А мне не забыть как мы подшучивали над Людмилой, вот это был настоящий угар, – Катерина глотнула смешанный с колой виски из стакана, взятого в ванной комнате.
Я прыснула. Бедная женщина! Выходя на соседний балкон подышать, она каждый раз притаивалась, подслушивая наши беседы. Мы решили, что не стоит ее разочаровывать – на ходу выдумывали такую чушь, какая не снилась сценаристам дневных сериалов:
– Она сказала, что он ей противен, и у них разница в возрасте в двадцать пять лет! Тогда почему у них двое детей. Объясни мне? – намеренно громко возмущалась моя сестра.
– Ах да, – кивала я, будто точно знаю, о чем идет речь, – у нее же родились близнецы. Как их зовут, напомни еще раз?
– Одного зовут… Марко!
– А другого?
– Другого – Поло, конечно, – Катерина душила свой смех в кулаке.
Мозги гремели карнавалом из впечатлений. Но на поверхности, словно листик, упавший в воду, мелькало лишь одно имя, одно лицо.
– Боже, – я очнулась от размышлений.
– Что?
– Вспомнила, что снялась в какой-то рекламе. В Малии, в первый раз, когда мы танцевали на дороге, полной людей.
– Ха-ха-ха! Точно, и правда. Ты что-то говорила на английском, ведь так?
– Да… Вылетело из головы, какую фразу. Там был большой темнокожий парень, который кричал мне в ухо текст. Но когда они включили свет, помню, он упомянул, что мы с тобой из России.
– Наверное, пиарили вечеринки для англичан, чтоб приезжали. «Смотрииите, какие чикули тут собираются», – моя кузина игриво танцевала плечами.
– Скорее всего.
– А помнишь, как с нами знакомились те чудаки из Израиля, семнадцати лет?
– Да… «Сколько-сколько тебе? Упс!». А они ведь думали, что нам по шестнадцать.
– Это ли не к лучшему, сестренка? Выглядеть на пять лет моложе.
Стукнувшись краешками бокалов, двое девчонок молча прощались с пейзажем: с маленьким бассейном, с вывеской отеля «Калипсо» неподалеку, с фикусами под окном.
Расставшись с ключами от номера, мы отправились сделать то же самое и с непродолжительным летним романом.
Пляж пока был пуст, лишь трое парней подготавливали свое «рабочее место», чтобы весь день развлекать других, таких же как мы. Мы не стали рисоваться, и подошли прямо к ним, усевшись, можно сказать, на vip-места, – внутри их желтой будки без стен. Я следила за тем, как Дори и Мелкий надувают «банан». Они оба так быстро двигаются, слегка нервно. Наверное, потому что хотят выполнить всю муторную работу быстрее.
– Знаешь, чего бы я очень хотела? – Катерина потеребила многочисленные браслеты на своих руках.
– Чего? – вяло отреагировала я, не отрывая свой взгляд от стройного тела Дори.
– Прокатиться с ним на джет ски в последний раз. Уехать в море, чтобы никто не видел. И ты тоже, с Дори. Думаешь, выйдет?
– Думаю, да. Если мы заплатим, – идея показалась мне чудной, – Стефанос не даст ничего даром, а бизнесом рулят отнюдь не они.
– Ты права. Он не разрешит растрачивать им бензин… Судя по тому, что сказал Дори, этот Босс не так уж и дружелюбен, лишь притворяется.
– Хех, а мы с тобой думали, что нам просто так дают все бесплатно, потому что мы милые. Вот еще. Это как с наркотой – первый раз для вас, вуаля, а после – плати сполна.
– Согласись, что это вполне справедливо. Особенно для здешних мест. Люди еще слишком щедрые для того, как описывают их жизнь по телику.
– Я тоже как-то не ощутила кризис… Но нам же говорили, что в Афинах похуже. А здесь, конечно, люди вкалывают. Сосед Дори приходил принять душ перед второй сменой – ночной. Когда же он спит?
– Значит, ты уже и с его соседями познакомилась? – толкнула меня в бок сестренка.
– Не то чтобы… А сама? Как провела последний вечер? А, а? – ее улыбка стала такой счастливой, что я невольно ее скопировала, будто зевок.
– Мы гуляли на краю залива, у пирса. Были в гостях у какого-то его друга, я не запомнила имя, но было весело. А после… В общем, мы говорили про все на свете. Про наши семьи… Ему было на самом деле интересно. Знаешь, они так устают, что засыпают просто мгновенно. Он засопел, и я не стала его тревожить, тем более, что мне было хорошо и так, а после он резко открыл глаза, будто не понимает, что происходит. Я не успела ничего сказать, как он стиснул меня в объятиях, точно испугался, что кто-то отнимет.
В попытке сменить тему на менее грустную, я бодрым голосом отчеканила:
– Но ты ведь уже научилась понимать английский. Так здорово!
– Не совсем, но теперь все же гораздо лучше, чем…
Она так и не подвела итог – рядом оказался Алекс, с полотенцем на шее, и поманил ее на пару метров от офиса. Ему было неловко общаться в моем присутствии, в присутствии других людей, по крайней мере, при свете дня. Никогда не встречала мужчину, который создавал бы столь двойственное впечатление. Большинство из них достаточно прямолинейны, даже если стараются этого избежать.
Его закарамеленное тело было эквивалентно неоновой вывеске, но лицо – смесь побитой собаки и мизантропа, который решил спрятаться от толпы. Будто при этом ему ужасно неловко за то, что он так притягивает девушек, за то, что он наслаждается этим.
– Еще пара часов? – Дори взял меня за руку.
– Да, совсем чуть-чуть.
– Послушай, может быть ты не захочешь, но, пожалуйста, – из кармана своих синих шорт он достал клочок линованной бумаги, – напиши мне. Я не смогу так, зная, что больше тебя не увижу.
На листке криво, будто на коленке, были выведены его контактные данные в интернете. Скайп, фейсбук… Хм, наконец-то я знаю его фамилию. За пару недель я забыла о том, что люди ее для чего-то используют.
Выудив из сумки блокнот, я начеркала свою фамилию тоже.
– Конечно, я напишу. Но все же, я не уверена насчет следующего года.
– Я буду надеяться. Знаешь, ведь некоторые люди приезжают сюда и по десять лет, каждый год в одно и то же место, на один и тот же пляж. В основном англичане…
– Ну, они могут себе это позволить.
– Ага, мои работнички, уже воркуют вовсю, – Стефанос по-хозяйски прошагал по дощатой дорожке, и хлопнул меня по плечу. – Я буду шафером на ваших свадьбах. Мы устроим двойную! Уже вижу, как подаю кольца.
Мы ответили вежливым хохотом, но Алекс нашел шутку босса не слишком умной. Катерина, улыбаясь, прижалась головой к его торсу, и он отвел взгляд в сторону от всеобщего смеха.
Немного вдали показалась крытая желтая лодка Скайдрайва. Водитель пригнал ее из мини-порта в соседней Малии. Дори заговорил по-гречески со своим толстым начальником. Тот покивал, будто говоря «конечно, заметано».
– Надевай жилет, прокачу тебя в море последний раз. Иначе мне придется обслуживать людей на парашюте, а ты останешься тут. Я не хочу тратить последние два часа таким образом.
Мне было безумно радостно, что не придется хандрить на берегу, и высматривать как его маленький силуэт мастерски расправляет и складывает гигантское синее полотно.
Албанец средних лет, который управлял лодкой, отпускал грязные шуточки про то, как много девушек он сюда приводил, провести ночь. Дори, сжав челюсти, разбирал снаряжение. Когда водитель стал расспрашивать меня, не привезу ли я ему на следующий год какую-нибудь подружку, мой кавалер дерзко выкрикнул что-то на непонятном мне языке. Шутник чуть пререкался, и, вскоре, замолк.
К лодке подъехал водный мотоцикл – Алекс привез улыбчивого мужчину в очках, и его маленькую дочку, лет девяти. Дори стал одевать на них груз для баланса. Я сидела напротив, и улыбалась ребенку. Я была счастлива.
Когда они взмыли в небо, Дори стал меня целовать. Подойдя к носу судна, мы расправили руки, показывая девочке и отцу, чтобы они расслабились. Те, поначалу неуверенно, отпустили стропы, и радостно помахали нам. Мы с Дори приветствовали их в ответ. И, хотя я была внизу, чувство полета захлестывало легкие целиком. Словно я – эта девочка с каре, и солнце греет вывернутую наизнанку душу.
– Потрясающее чувство, да? – сказала я по-английски, когда они нащупали твердый пол под ногами.
– Да! Это удивительно. Очень красиво, – мгновенно подхватил отец девочки. Ее чистое лицо было обложкой лета, его сутью.
Бирюзовые капли прыгали на стенки миниатюрного судна. Дори наклонился к моему уху, и сказал о том, что хотел бы прожить со мною лет пятьдесят, и тоже так же кататься в небе вдвоем. Это, до милого нелепое откровение, дополняло картину дня, будто я узнала какую-то его тайну, секрет, которому место в школьной тетрадке.
Когда Алекс вернулся за посетителями, и уже посадил девочку, я заметила, что ее отец спрашивает у водителя: «Эти двое, они пара?». Дори не расслышал его любопытствующей реплики, утрамбовывая парашют.
– Ты не против, если мы с Катериной сейчас купим вас… минут на пятнадцать? – я притянула его за майку. Играть, так играть до конца.
– Идея мне очень нравится, – его балканский акцент терялся в плеске окружающей нас воды.
Мы отдали Боссу последние деньги, которые я держала на случай необходимости. Катерина сочла судьбоносным, что нам хватало и времени, и заначки. Гидроциклы бороздили волны на максимальной скорости, я визжала, выплескивая адреналин, а чуть поодаль, обгоняя нас, Алекс и моя сестра неслись в сторону Санторини.
– Теперь ты рули.
Дори вручил мне штурвал, и, неуклюже перебравшись на скользких ногах, я сжала рычажок газа что было сил. Мои глаза жгло от брызг, хлеставших лицо. Казалось, что соль более едкая дальше от берега, – там, где вода глубокого синего цвета.
Чокнутые, мы прыгали по волнам, словно по кочкам, я смеялась как можно громче, и жидкость попадала мне в рот. За спиной было слышно, как Дори отплевывается и, не сдерживая смех, просит сбавить обороты.
– Постой! Повернись ко мне…
Вдали раздавалось жужжание – Катерина выжимала весь газ из своей «игрушки». Для нее это было особенным удовольствием – мания скорости и опасных развлечений. Нередко это становилось причиной наших споров: я не хотела брать ответственность, и объясняться перед ее родителями в случае ее неудачного прыжка с банджи. Она всегда убеждала меня, что ничего не случится, наивно полагаясь на надежность операторов парка развлечений.
Так тихо. Так хорошо. Дори поглаживал мои щеки, и наше сидение-поплавок качало, когда волны скрещивались друг с другом. Наверное, у меня размазалось все лицо. Ужасно, должно быть, выглядит – тушь, как акварель, под глазами. А, плевать.
– Почему ты такая милая, – тихим голосом говорил он.
– Не знаю, – я физически ощущала красноту своего лица. Кожа пылала от усвоенных ей морских специй, – Наверное, потому что ты был послан мне судьбой. Ведь ты единственный, кто так считает.
– Ты сумасшедшая, если думаешь, что в России в тебя никто не влюблен, – он сделал паузу, – Спасибо за прошлую ночь, она была замечательной.
– Тебе тоже. Я этого не забуду.
– У тебя сейчас, наверное, слишком соленые губы, чтобы целовать?
– Пока не попробуешь – не узнаешь, – мои пальцы пробирались среди мокрых прядей его волос, – Ну как?
– Слишком соленые. Но это не беда, потому что я самый сладкий парень в округе. Нет, правда! В детстве я ел сахар ложками, – он шутливо нахмурил лоб, глядя как я хихикаю.
– Значит, мы дополняем друг друга.
Когда в глаза попал солнечный зайчик, я поняла, что счет времени мы потеряли. Дори попросил встать, и крепко держаться за его туловище. Он сделал несколько крутых разворотов, во время которых мы еле устояли, а я вновь набрала целый рот жгучих брызг.
Стоя, мы рвались к берегу, где выжидающе маячила большая желтая футболка Стефаноса. Острыми пальцами я сцепила свои объятия, и эйфория, словно содовая, бурлила в моей крови.
– Дори!
– Что? – он слегка повернул голову, пытаясь лучше расслышать.
– Я люблю тебя!
Что-то взяло верх над моей логикой. Над тщеславием, что я выращивала, как подпорки для выхода в мир, где каждый судья каждому. В моей груди билось сочувствие, сочувствие и вина, что я, будучи по неопытности искренней во всех своих действиях и словах, вызвала в нем что-то похожее на любовь. Привязанность. Но этот момент так искрился энергией… И хотелось лишь дать ему повод провести следующую неделю с улыбкой.
Я призналась в том, что люблю его, и пыталась убедить саму себя в том, что это и правда так, ведь он теперь навсегда останется моим первым мужчиной, и воспоминание о нем, как о ком-то, к кому я не испытывала хотя бы долю любви, умаляло бы мое собственное достоинство. Да, в какой-то степени, я полюбила его, как того, кто был со мной на равных, кто на несколько дней дополнял меня, словно паззл.
Но это признание представляло собой другое чувство, и он должен был верить, что я влюбилась в него, как влюбляются в фильмах, или в детском саду – сразу и без подробностей.
Он сильнее сжал рычаг газа, и, мне виделось, что его грудь, того и гляди, разорвет от счастья и удивления.
– Только не спрашивай, почему я это сказала. Не говори ничего, – ступив на песок, я вытирала капли с измученного солнцем лица Дори, – Нам пора уходить.
– Эй, малака4! Иди, нужно везти клиентов.
Группка людей уже разместилась верхом на плавучем банане. Я не успела выдохнуть слово «прощай». За пару мгновений Дори сжал мое лицо, заставив вытянуть шею, и, резко поцеловав, зашагал в воду.
Он обернулся лишь когда отплыл от берега. Люди восторгались, прыгая по волнам, а он сидел на кончике надувного судна, задом наперед, и, клянусь, сквозь дурацкие слезы, я видела, как он вытер глаза.
Спрятав эмоции в ладонях, я повернулась к морю спиной. Полуголые люди, заставшие эту картину, лежали в волнении. Плотный мужчина с усами держал раскрытой газету, и, поверх очков, разглядывал мою слабость, – немного сочувствующе, немного испуганно.
– Ну же, не плачь, – меня обняли за плечи, – Это пройдет быстро.
В свете солнца я увидела смазливое лицо Мелкого. Хриплым аляповатым голосом он стал говорить о том, что эти четыре дня Дори улыбался как полный кретин, и им приходилось пинками заставлять его работать более-менее продуктивно.
Отвесив десяток ложных обещаний для Босса о том, что вернемся в следующем году, мы отправились в сторону Армонии. Катерина то и дело оборачивалась на море, чтобы в последний раз подглядеть как Алекс режет воду носом своего гидроцикла. Он поцеловал ее на прощание стеснительно, не желая выставляться напоказ перед сонными туристами.
Автобус уже стоял у кованых ворот.
Весь полет домой мы вытирали салфетками распухшие глаза, поделив пополам наушники. Окружающие не удивлялись, думая, что этим пигалицам из России просто не хочется, чтобы кончались каникулы. Никто не знал, что ситуация была еще более банальной и глупой.
Дома нас ожидали сумерки. Было тепло, и огни эстакады усыпляли своим однообразием. Родители Катерины, встретившие нас, притихли, увидев на юных лицах апатию, и не услышав историй о потрясающем отдыхе. Ни мне, ни Катерине не хотелось делиться подробностями. На соседнем сидении она притворилась, что засыпает, но перед этим молча отправила сообщение мне на мобильный:
«Мужик с лодки перекинул это фото сегодня».
На экране Дори что-то шептал мне на ухо, и ветер играл в моих волосах.
5. Его секрет
Еще пара дней, и я отправлюсь в свой город. А пока мы делили двуспальный диван Катерины. Мое пробуждение окружала комната девушки 2000-х годов: милые рамки с улыбчивыми фото, бижутерия, подарки от бывших парней, полка с парфюмерией, и, конечно, мягкие игрушки. Раз за разом, оказываясь среди этих голубых стен, я рассматривала элементы девчачьего быта, и чувствовала себя подростком еще раз. Нам по четырнадцать, и мы посылаем сигналы SOS с помощью настольной лампы мальчишкам, которые летним вечером маячат у подъезда Катерины.
Сидя на тесной кухне, я ждала пока сестра приготовит кофе. Больше ничего не хотелось. Ее жизнерадостное лицо теперь стало озадаченным. Иногда она застывала, расслабив глазные яблоки, и рассматривая воздух. А после, на долю секунды появлялась та улыбка, которая не сходила с ее лица еще три дня назад. Я знала причину, и все же, каждый раз, ухмылялась: «Что? Что такое?». И она, слегка помедлив вначале, с удовольствием рассказывала о том, что сделал, или сказал Алекс.
Это было нетипично для Катерины. Ей признавались в симпатиях около двух десятков парней; далеко не самых высоких моральных качеств, но встречались и те, кого дальние родственники обычно зовут «завидными женихами». И, несмотря на целый ящик с подарками от поклонников, мне еще не приходилось видеть ее такой – увлеченной. Чтобы она, рассказывая о ком-то, не выглядела буднично и невозмутимо, а прикладывала усилия, сдерживая гладкие губы от растяжения.
– Я не смогу выбросить все, что случилось, из головы. Но мне пока что совсем не хочется рассказывать об этом родителям.
– Родителям? – я выпрямила спину, – Они сразу же напридумывают самого худшего! Подожди хотя бы, пока я не уеду домой.
– Ладно. Точно, будут смотреть на нас как на товарищей по преступлению.
– А что, собственно, им рассказывать? Ну, встретили мы двух парней.
– А то, что… Я думаю, что я вернусь туда.
Я как раз делала глоток кофе, когда она продолжила.
– Давай поедем в октябре? Ждать целый год – я не вынесу!
– В октябре? Но это же больше года.
Мои глаза захлопнулись в понимании:
– Ты про этот октябрь?
Катерина виновато улыбнулась, стараясь доказать своим видом, что она не слетела с катушек.
– Про этот октябрь? – повторила я.
– Ну а что. Ты ведь не сможешь так. Ты ведь знаешь, что это судьба – то, что мы одновременно их встретили. Это просто так не случается.
Конечно же, я понимала, что это, как раз, просто так, потому что все четверо были молоды, и, если бы не мы с Катериной, – это были бы какие-нибудь другие девчонки в коротких юбках. Хотя, я не могла не признать, что чувствовала в словах кузины что-то волшебное, и от этого в сердце возникал трепет. Выбор был сделан нами, и в этом выборе и заключалось то «судьбоносное», о котором она вела речь.
– Я себе это не представляю. Откуда мы возьмем деньги? И как же университет?.. Нам влетит за прогулы. Но самое главное, родители меня ни за что не отпустят. Отдохнуть – да, каникулы – да! Но не какой-то неизвестный парень.
– Именно это я и имела в виду, когда говорила про то, что пока не хочется им рассказывать. Но мы должны это сделать. Иначе мы не сможем отправиться туда еще раз, и так скоро. Деньги – не проблема, заработаем. У меня уже немалый опыт работы в кафе.
Темные волосы, казалось, отражали блеск безумия, охватившего голову Катерины. Совсем лишилась мозгов.
Хотя, в последние двадцать четыре часа моя хандра по морскому воздуху эскалировала до отметки «ломка по присутствию Дори». Я представила, какого было бы вернуться туда еще раз, спустя полтора месяца разлуки, только теперь я бы провела с ним гораздо больше времени, чем выпало на нашу долю в августе.
– А университет… Я все равно все это ненавижу. Каждую неделю придумывают что-то новое обо мне. Если бы знала, какие там злые люди. Так что мне совершенно без разницы, что они будут мусолить на этот раз.
– Но со мной-то учатся самые близкие друзья.
Тряхнув головой, я сфокусировалась на важном:
– Мне понятны твои переживания, сейчас как никогда… Честно говоря, я думала о возвращении – в порыве рыданий. Но не о таком скором! В этом году мы получаем дипломы, и у меня есть четкий план – победить в олимпиаде, и поступить в магистратуру в Москве. А если мы продолжим это историю, то я боюсь, что все пойдет кувырком.
На лице троюродной сестры отразился недоверчивый страх.
– В Москву? Ты хочешь в Москву?
Читать бесплатно другие книги:
