Излом зла Головачев Василий

Глава 12

ПРЕДАТЕЛЬСТВО КАК ИНСТРУМЕНТ ПОЛИТИКИ

Вертолет выбросил их в условленном месте, в тридцати километрах от Грозного, и с двух часов дня до вечера они отсыпались, отдыхали и готовились к следующей, заключительной части операции.

«Домом отдыха» послужил взорванный еще в девяносто пятом году винзавод, на территории которого чудом сохранилось небольшое хозяйственное строение, использовавшееся когда-то в качестве бутылочной мойки. Ничего пригодного к жизни там, конечно, не сохранилось, даже пустых бутылок, но перехватчикам особые удобства и не требовались, им было достаточно того, что стены строения и самого винзавода охраняли их от любопытных взоров местных жителей, изредка появляющихся вблизи.

Здесь группу ждал и транспорт – сгоревший с виду, разбитый вдрабадан БТР, бывший тем не менее на ходу и способный доставить группу куда угодно со скоростью шестьдесят километров в час.

Осмотрев территорию завода, Ибрагимов с двух сторон поставил по часовому и уединился в бывшем моечном цеху, где к нему присоединился майор Шмель. Остальные укрылись кто где, не желая в жару сидеть в душном помещении. Все понимали, что в случае обнаружения их не спасет ни полковник Дерюгин со своими оперативниками, ни тем более генерал Ельшин, и поэтому не переживали за свою судьбу, доверившись стихийным процессам, относясь к проблеме жизни и смерти по-философски. Правда, философия у всех была своя, и если бы можно было ее сравнить, то оказалось бы, что интересы многих бойцов отряда, основанные на их философии, диаметрально противоположны.

Василию досталось первому стоять в охранении, чему он был даже рад. Удобно устроился за двузубым участком каменной кладки – винзавод до уничтожения был обнесен высокой стеной – и стал наблюдать за местностью: холмы, поросшие кустарником, лесок в распадке, заброшенная железная дорога. Через полчаса к нему присоединилась Людмила, и они перекинулись парой фраз, хотя Василию не особенно нравился интерес женщины к его особе. А спустя еще полчаса у него произошел конфликт с Тамерланом, скучающим от безделья и нацелившимся на более тесное знакомство с особой женского пола.

Людмила, поговорив с Васей и видя его нежелание вести отвлеченные разговоры, улеглась в низинке за стеной, скинув верхнюю часть комбинезона и подставив грудь солнцу. В этот момент к ней подсел Тамерлан, с ходу прижал к земле и принялся стаскивать комбинезон. Людмила, конечно, знала приемы рукопашного боя, но в пределах универсальной школы, Тамерлан же был киллхантером и мог справиться с любым «черным поясом». Сопротивление женщины только раззадорило его, принятое за игру, а ее молчание он принял за слегка завуалированное согласие. Вася услышал стон и вмешался в борьбу в тот момент, когда Тамерлан, обездвижив Людмилу болевым приемом, пытался раздвинуть ей ноги.

– Эй, – тихо позвал Василий, надеясь, что его присутствие подействует на Тамерлана отрезвляюще. Но тот лишь оскалился, продолжая свое дело. Прорычал свирепо:

– Приходи позже, «волкодав», будешь вторым.

И тогда Василий от души врезал ему ногой в область ребер с поворотом пятки. Удар назывался по-японски «ики-о кирасэру» и переводился как «сбой дыхания». Умело примененный, он всегда заставлял противника отступать.

Тамерлан был отличным бойцом. Краем глаза заметив движение, он почти успел уйти влево и попытался парировать удар внешним блоком – ребром ладони, однако в этот момент носок стопы Балуева повернулся, и пятка впечаталась в бок киллхантера, сбрасывая его с женщины на метр в сторону. Он тут же вскочил, пригибаясь, растопырив руки, и вид его был так воинственно-смешон – с расстегнутым клапаном-ширинкой комбинезона и торчащим оттуда детородным органом, что Вася невольно засмеялся.

Он тут же пожалел об этом, потому что в глазах Тамерлана разгорелся огонек ненависти и нешуточной угрозы, а киллхантер был из тех людей, кто обид не прощает и вполне способен воткнуть нож в спину независимо от ситуации. Однако и спустить подлость привыкшему побеждать наглецу Вася не мог.

– Молись Богу, «волкодав»! – прошипел смуглолицый завоеватель и прыгнул к Балуеву. Когда у него в руке появился нож, Вася не заметил, но был готов к любому повороту событий.

Он мог бы в принципе тут же и пресечь бой, применив всплывшее в памяти само собой описание ТУК – техники усыпляющего касания, и все же прежде сработали навыки мэйдзина, владеющего багуа-чжан – техникой «восемнадцати форм ладони». Вася развернулся влево, уходя с линии атаки, пропустил руку Тамерлана с ножом под мышку, снова развернулся, надавливая на локоть, и Тамерлан вынужден был выпустить нож, чтобы противник не сломал ему руку. В то же мгновение Вася ударил его «клювом» – сжатыми вместе пальцами – в глаз, и Тамерлан отступил, прижав лодонь к лицу. Затем точным движением выхватил пистолет. Вася «качнул маятник», собираясь метнуть сюрикэн во второй глаз киллхантера, и едва успел удержать бросок, потому что сзади послышался лязг затвора и голос Ибрагимова:

– Отставить стрельбу! Что не поделили?

– Я тебе еще припомню этот день, сука! – глухо проговорил Тамерлан. Спрятал пистолет, развернулся и, все еще держась за глаз, исчез за полуразрушенной стеной.

– Не нравишься ты мне, «волкодав», – задумчиво поиграл затвором «кедра» майор, оглядел спокойно стоящего Балуева, потом Людмилу, застегивающую комбинезон, с закушенной губой. – Все ты норовишь влезть в чужие дела.

– Он не виноват, – ровным голосом сказала женщина.

– Очень ты мне не нравишься, – не обратил на ее реплику внимания Ибрагимов. – Знаешь закон? Попал в стаю – лай не лай, а хвостом виляй.

– Что за шум, а драки нет? – появился из-за стены майор Шмель, оглядел Василия и Людмилу насмешливым взглядом, весьма схожим с прицеливающимся взглядом командира. – Я вижу, наш «супер» снова перебежал дорогу Тамерланчику? В чем дело, Хасан?

– Он не виноват! – зло глянула на него Людмила. – Следили бы лучше за своими бандитами. У вашего любимца слово не расходится с делом.

– Наше слово правое, наше дело левое, – хмыкнул Шмель, повернул голову к Василию. – Не боишься, «волкодав», что получишь пулю в спину?

Вася молча подобрал нож Тамерлана и неуловимым движением кисти бросил. Нож просвистел в сантиметре от носа майора, вонзился в ствол скрюченного самшита, пришпилив свисающий с ветвей кусок веревки.

Ибрагимов снова оглядел молчавшего Балуева с ног до головы, кивнул Шмелю, и они отошли, скрылись в глубине двора завода.

– Он тебе не простит, – тихо проговорила Людмила, имея в виду Тамерлана.

– Переживу, – буркнул Василий, вдруг почувствовав неуютное дуновение опасности. – Последним смеется тот, кто стреляет первым, как говорил один генерал.

Людмила подошла, тряхнула его руку, хлопнула по плечу и нырнула в заросли остролиста, как бы приглашая за собой. Вася сделал вид, что не понял, и снова занял позицию часового, выбрав место наблюдения таким образом, чтобы никто не мог зайти к нему в спину.

До вечера ничего больше не случилось.

А в начале девятого они заняли места в бронетранспортере, и севший на место водителя Маугли повел железную грохочущую коробку на север, в сторону столицы Чечни.

Проводники знали в округе такие дороги, на которых не стояли посты новоиспеченной ичкерийской ГАИ, поэтому до Грозного добрались без приключений. БТР оставили под мостом через Терек, Ибрагимов и Шмель переоделись в форму местной милиции и вышли на дорогу, где остановили джип «Мицубиси» с двумя пассажирами, пристрелив обоих, молодого и пожилого, сидевшего за рулем. В половине двенадцатого ночи въехали в город, опять же минуя посты ГАИ и милиции, и, попетляв по улицам почти полностью погруженного в темноту Грозного, остановились у ресторана «Великий Джихад», от которого до трехэтажного особняка на улице Дудаева, где жил сын президента Чечни Амирбек Шароев, известный в криминальных кругах под прозвищем Безумный, было рукой подать.

Подготовка операции заняла минуты, место и цель каждого перехватчика были определены заранее, действия согласованы и пути отступления оговорены. Однако Ибрагимов сделал кое-какие замены, и Василию вместо роли страхующего досталась роль главного перехватчика. Он должен был проникнуть в дом Шароева вместе с Тамерланом, Киром и Шмелем, захватить Безумного и вынести из дома. В дальнейшем предполагалось перевезти террориста за город, дождаться вертолета и переправить его в Россию. Почему первоначальная схема операции изменилась, Ибрагимов объяснять не стал, но было ясно, что он получил приказ по рации, самолично менять до деталей разработанный план он бы не посмел.

Полчаса они наблюдали за особняком, пользуясь биноклями и приборами ночного видения. Дом, построенный в стиле псевдоренессанса лет пятьдесят назад (как ему удалось уцелеть после ракетных и пушечных обстрелов города – приходилось только гадать): цокольный этаж, высокие первый и второй этажи, балюстрада, аттиковый этаж, пилястры, вальмовая крыша, – охранялся не только боевиками Шароева, но и милицейским нарядом со стороны улицы, поэтому надо было рассчитать каждый свой шаг, нейтрализовать охрану периметра и лишь потом штурмовать резиденцию Безумного.

Первыми из джипа выскользнули Шерхан и Маугли. Они тенями перелетели улицу и скрылись из глаз за стеной декоративного, давно не стриженного кустарника, отгораживающего проезжую часть дороги от тротуара. Через несколько минут рации донесли остальным членам отряда тихий двойной щелчок, что означало: путь свободен, – и машину покинули Ибрагимов и Шмель. За ними ушли в ночь Тамерлан и Кир. Они должны были обезвредить внешнюю охрану здания, в качестве которой работали бывшие головорезы из отрядов Радуева, Басаева, Хасбулатова и других полевых командиров времен чеченской войны. Шароев, подобно всем его предшественникам, очень любил вооруженных до зубов людей и окружил себя целым батальоном хорошо обученных бойцов. Но – обученных стрелять, а не охранять особо важных персон или участвовать в специальных операциях. Поэтому численность охраны группе перехвата не была значительной помехой.

В кабине джипа осталась одна Людмила, получившая задание наблюдать за подъездами к дому и в случае опасности вовремя дать сигнал тревоги. Второй проводник – чеченец, имя которого осталось неизвестным даже Ибрагимову, высадился еще до въезда в город, свою задачу он выполнил.

Дом со стороны фасада охраняли шестеро молодцов в стандартной пятнистой форме российского спецназа, и всех их Шмель, Ибрагимов и Тамерлан убрали в течение трех секунд из бесшумных винтовок и «винтореза». Еще двоих они же сняли с крыши, и четверых, охранявших здание со двора, ликвидировали Шерхан и Маугли. Лишь один из часовых, засевших на крыше, умер не сразу, свалившись вниз и произведя небольшой шум, остальные уснули навсегда в тех позах, в которых их застали пули снайперов и ножи киллхантеров.

Охраняли дом и собаки – иранские палевые овчарки, которых тоже пришлось пристрелить, так как они стали рваться с поводков убитых у ограды охранников.

Последним к дому метнулся Василий, прекрасно разбиравшийся в хаосе теней и пятен света, видимых сквозь инфракрасные очки. Его уже ждали у малой колонны на углу здания Ибрагимов и Шмель. Дверь особняка была заперта изнутри, и через нее решили не ломиться, не зная, какие силы ждут гостей в холле.

Майор показал пальцем на окна второго этажа. Василий молча полез вверх, цепляясь, как паук, за выступы колонны и рельефные плитки стены. Здание как нарочно было приспособлено для использования его в качестве тренажера для лазутчиков, и взобраться на любой его этаж тренированному человеку не составляло особого труда. Достигнув карниза, Вася уцепился за его край, подтянулся и бесшумно перевалился через каменное обрамление балюстрады на пол балкончика, где лежал убитый часовой. За Васей так же ловко взобрался Шмель, шепнул едва слышно:

– Он во второй комнате от угла, это бильярдная, играет, наверное, с кем-нибудь. Идешь первым, мы прикрываем.

– Где остальные?

– Уже на этаже, зашли с другой стороны.

Вася снял прибор ночного видения, подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и распахнул стеклянную дверь, выходящую на балкон. Узкая комната с диваном и столиком у стены, батарея бутылок под столиком и на нем, запахи вина и чеснока. То ли комната отдыха охранников, то ли дежурка обслуживающего персонала. Из-под двери в коридор пробивается полоска света. Тишина.

Оглянувшись – Шмель не спешил идти следом, – Василий приоткрыл входную дверь и оглядел в щель коридор.

Бра по стенам, горящие через один, лепнина на потолке, малиновый ковер во всю ширину коридора, портреты Дудаева, Масхадова и Шароева на стенах между тремя белыми дверями. Охранник один, могучего сложения абориген с густой щетиной на щеках, в камуфляже, с «калашниковым» под мышкой. Постояв перед портретами, он неспешно удалился в другой конец коридора к столику в тупике с горящей настольной лампой и тремя початыми бутылками. Звуки долетали из коридора самые мирные: стук бильярдных шаров, женский смех, тихие мужские голоса. И все же Вася снова на мгновение ощутил мерзкое чувство опасности, заставившее его напрячься и удвоить внимание. Он собрался было выскочить из комнаты, догнать охранника и усыпить его, но опоздал.

За спиной верзилы открылась дверь, в коридоре появилась пятнистая фигура (Кир!), вонзила охраннику нож в шею, зажав рот рукой, и опустила выгнувшееся дугой тело на пол. Махнула рукой, приглашая Василия. Тот выскользнул за дверь.

Кир ткнул кулаком в одну из дверей с нарисованным на ней кием, показал два пальца и отступил в сторону, затем скрылся за той же дверью, откуда только что выпрыгнул. Вася немного удивился, ожидая, что Кир последует за ним, но отсчет времени операции продолжался и медлить было нельзя. Ударом ноги он распахнул дверь в бильярдную, ворвался внутрь и остановился, одним взглядом схватывая обстановку комнаты, расположение мебели и все ее детали. Ощущение беды охватило его с новой силой.

Здесь действительно играли в бильярд двое молодых мужчин, но ни один из них не был похож на Безумного, спутать которого было трудно с кем бы то ни было: парню исполнилось двадцать четыре года, но был он уже лыс, одутловат, с глазами навыкате, в которых вечно тлел огонек легкого безумия, и вечно сутулился. Эти же парни явно были спортсменами, носили майки с черепами и спортивные брюки, на чеченцев они походили мало. Скорее всего это были гости Шароева, наемники из какой-нибудь нацгруппировки стран СНГ.

Они переглянулись, застыв с киями в руках, уставились на человека в камуфляж-комбинезоне с «чеченкой» на голове. Вася тоже смотрел на них, уже понимая, что произошел некий сбой в операции, но еще не веря в худший вариант, и в это время в ухе свистнула рация, раздался задыхающийся голос Людмилы:

– Вася, беги! Это зас… – Голос женщины прервался, затем долетел чей-то смешок:

– Пока, «волкодав»… – И все стихло.

И Вася понял, что Ибрагимов и Шмель ловко подставили его в завершающей фазе операции, начав ее так, что у него не возникло ни капли подозрения. Очевидно, смерть Шароева стала невыгодна – там, наверху, сменился ветер политических расчетов, – и отцы-командиры жертвовали пешкой, чтобы сохранить фигуры покрупней.

– Зря я тебя не послушался, Соболев! – сквозь зубы проговорил Вася. – Ну ничего, майорчики-субчики, держитесь!

Понимая, что шансов уйти живым и невредимым у него почти нет, он начал отступление, так как сдаваться не привык и в безнадежных ситуациях. А еще он знал, что самый лучший способ сохранить свою жизнь – это пренебречь ею.

Путь отступления через коридор и внешние комнаты был отрезан, в этом Вася убедился, выглянув из бильярдной: с обоих концов коридора к двери игровой комнаты приближались рослые боевики Шароева с зелеными повязками на лбах – пятеро с одной стороны и столько же с другой. Вася мгновенно отпрянул, захлопнул дверь и припер ее кием; все это в течение двух секунд, так что обалдевшие игроки не успели ничего предпринять. А когда они спохватились и кинулись к оружию (автоматы лежали на свободном бильярдном столе), Вася выключил их одного за другим, применив наконец приемы из арсенала ТУК, словно знал их всю жизнь. Удивился он этому открытию гораздо позже.

Ему не нужно было прикидывать варианты действий, обдумывать и колебаться, взвешивать все «за» и «против». Искусство ниндзюцу за многие годы занятий впиталось в его плоть и кровь и диктовало свои решения спонтанно. Для проникновения в запретную зону, равно как и для выхода оттуда, ниндзя пользовались разными тактическими приемами, среди которых важнейшими считались следующие: выбор самого слабого звена в системе охраны, выбор наиболее благоприятного момента, отвлечение внимания стражи. Считалось, что лучшее время для операций – безлунная, туманная, ветреная и дождливая ночь. Внимание охраны часто отвлекали партнеры по команде, устраивая поджог, взрыв, просто шум в другом месте. Если же помощников не было, воину-одиночке приходилось самому заботиться об отвлекающем маневре. Что Вася и сделал.

В течение нескольких мгновений он приладил к ручке двери гранату с толовой шашкой, для острастки пальнул пару раз в дверь, чтобы молодчики в коридоре не сразу ринулись в атаку. Затем погасил свет в бильярдной и выбросил тела спящих игроков в окна, выбив ими стекла. И нырнул в окно следом.

Он уже катился по земле во дворе дома, когда на втором этаже прогремел взрыв. Охранники, оцепившие особняк за то время, пока Вася был внутри, невольно отвлеклись грохотом и вспышкой – от взрыва вылетели все стекла в доме, – и этого мгновения хватило Василию, чтобы метнуть в боевика напротив колючий шар и выскользнуть в образовавшуюся в цепи охраны брешь. Холодная ярость помогала держать темп, и действовал Вася намного быстрее не обученных таким хитростям боевиков.

У металлической решетки забора он задержался, чтобы метнуть назад две светобарические гранаты, которые создавали звуковую волну мощностью до шестидесяти децибел и ярчайшую вспышку света, надолго выводящую из строя зрение. После этого он, уже не слишком торопясь, перелез через забор и… упал, не сразу сообразив, в чем дело: в плечо вдруг воткнулся с силой раскаленный гвоздь, отбросив его назад. Потом пришла догадка – пуля! В него стреляли! Причем не боевики в спину, со стороны дома, а с улицы! И судя по удару и точности – попали в него, когда он прыгал, – стрелял снайпер.

Тамерлан!

– Прощай, «волкодав», – донесла рация чьи-то слова как бы в ответ на Васины мысли, и он на несколько секунд потерял сознание. Но и в этом состоянии им продолжала руководить подсознательная программа выживания, заставившая тело отползти в сторону, за кусты, и не дать снайперу выстрелить еще раз. Опомнившиеся охранники начали стрельбу, но так как лазутчика не видели, то и стреляли в белый свет как в копеечку, едва не перебив друг друга.

Очнулся Вася у дороги, в сточной канавке, метрах в тридцати от особняка Шароева. Мгновенно оценил ситуацию и, превозмогая боль в плече – правая рука уже начала неметь, – пополз к ресторану «Великий Джихад», пока не наткнулся на тело человека. Машинально ощупал лицо, волосы и глухо застонал – это была Людмила. Но джипа с командой Ибрагимова здесь уже не было. Они и так рисковали, ожидая, чем закончится прорыв Балуева и стреляя в него во время отступления.

Стрельба вылилась на улицу, несколько пуль вжикнули мимо, рикошетя от асфальта или тяжело ударяясь о стволы деревьев. Тогда Вася встал на колено и ответил длинной очередью из своего «клина», целя в мелькавшие у дома Безумного фигуры. Выдохнул: «Прости, Люда!» – устроил в ее руках пистолет-пулемет таким образом, чтобы тот стрелял одиночными, и грузно побежал по дороге, пригибаясь и слыша свист пуль над собой, пока не добрался до автостоянки у ресторана. Дважды падал от попаданий в спину, хотя бронежилет выдержал, но все же одна из пуль нашла незащищенное место и пропахала бок.

Разбив боковое стекло ближайшей «девятки», Вася ввалился в кабину, ножом вскрыл рулевую колонку слева, выдернул провода зажигания, зубами оголил, соединил – все это на одном дыхании, автоматически, – и погнал машину прочь от места сражения мертвой женщины-проводника с охраной Шароева. Надежды на то, что его не перехватят по пути из города, было мало, поэтому Вася сделал то, что на его месте не сообразил бы сделать ни один нормальный человек. Он погнал «девятку» не к окраине Грозного, а в центр, где на площади Свободы стоял недавно отстроенный десятиэтажный дворец президента. Только здесь у беглеца сохранялся шанс остаться в живых.

Он хорошо знал город, хотя ни разу в нем не был, и мог проехать по нему буквально с закрытыми глазами. Перехватили его гаишники и бойцы ОМОНа уже у выезда на площадь, перегородив улицу милицейским «рафиком» и двумя «Волгами», однако Вася не раз преодолевал подобные заграждения, как на тренировках, так и в реальной жизни, поэтому прорвался легко. Проговорив сквозь зубы: «Больше скорость – меньше ям», – он утопил педаль газа до упора, сбил одну из «Волг» и, протиснувшись в щель между ней и стеной четырехэтажного жилого дома, выскочил на площадь.

Здесь его тоже ждали, но вовсе не там, где надо было, никто из поднятых по тревоге сотрудников спецподразделений не ожидал от беглеца настолько нестандартного хода, как атака президентского дворца, и Василию удалось промчаться мимо БТРа охраны дворца, взобраться по ступенькам центральной лестницы наверх и вонзить свою «девятку» в парадную дверь.

Брызнувшие во все стороны полицейские из охраны резиденции главы государства открыли было огонь, но тут же прекратили: водитель не шевелился.

Но Василий был еще жив, хотя и получил два новых ранения – в левую руку и в голову. Сквозь кровавый туман в глазах он разглядел приближающихся солдат службы безопасности в белых касках и белых портупеях поверх серых мундиров, прохрипел:

– Привет, ребята, босс принимает? Я тут записывался к нему на прием… – И окончательно потерял сознание.

Глава 13

ДАЙ ПОНЯТЬ, ЧТО ДЕЛАЮ

В ментале его стерегли.

С тех пор как старейшины Круга, отвечающие за Посвящение, нарекли Тараса отступником, он перестал черпать информацию из многослойного информационного поля Земли. Если путь в астрал еще подчинялся ему, то выходы в следующие слои-уровни поля – ментал, логос и универсум были перекрыты наглухо. Кто и как это сделал, Тарас не знал, однако каждый раз, когда он пытался выйти в необозримое поле вселенской информации, его жестоко останавливали. Называлось воздействие «зверем астральной атаки». «Зверем» же была запущенная кем-то целевая программа, вызывающая деструкцию определенной личности и деформирующая ее витальную (эмоциональную) и ментальную (интеллектуальную) оболочки. В задачу программы входила качественная ориентация отрицательного заряда на деформацию тонких, «эфирных» (энергетических) оболочек человека, что вызывало падение тонуса, порчу настроения, появление раздражительности, подавленного состояния, нежелания что-то делать и даже болезнь и смерть.

Иногда эта программа действовала иначе, она включала лавинообразный каскад воображения Тараса, в результате чего на него обрушивалась его же собственная сила, и ему для нейтрализации «эффекта зеркала» приходилось уклоняться от собственного психического удара, переходить на другую частоту психического состояния, пока не затухал резонанс. Правда, при этом случались казусы, ибо переход сопровождался внедрением сознания Тараса в чью-то личность или в коллективные поля духовно ориентированных групп. Так, однажды он подстроился к эгрегору Медитационного клуба Пентагона и стал свидетелем попытки ученых-психоэнергетиков заставить заговорить замолчавший военный спутник.

В этот раз никакого подключения не состоялось. Как только воля Тараса обозначила попытку выхода в ментал, «зверь» прыгнул на него и нанес мощный пси-удар, бросивший Горшина в беспамятство на всех уровнях сознания. Пришел в себя он уже в своем теле, напоминавшем сосуд, полный боли всех видов и оттенков. С полчаса приводил себя в порядок, потом все же сосредоточился, собрал волю в кулак и вышел в астрал. Ему необходимы были сведения, подтверждающие слова Матвея Соболева. Не то чтобы Тарас не поверил ему, он оценил информацию Соболева сразу как правдивую, но кое-что все-таки нужно было уточнить.

Свой полет по объемным многомерным панорамам астрала он закончил через несколько минут и, как всегда в конце сеанса, почувствовал чей-то внимательный, проникающий в душу взгляд. Это не был взгляд человека или какого-то живого существа. Впечатление складывалось такое, будто на него смотрела Вселенная со всеми заключенными в ней объектами, существами и рассеянной материей. Но у Тараса уже сложился образ «разглядывающего» его исполина, поэтому он низко поклонился ему и медленно проговорил в гулкую пропасть под ногами:

– Прости, что беспокою… исполни просьбу… сними ненависть мою, не святая она… так мало людей нравится мне, что я начинаю сомневаться в себе… а главное – дай понять, что делаю…

Исполин безмолвно высился над склонившимся – в психическом плане человеком, и Тарас с тоской подумал, что это его молчание и есть Ответ… который он не в силах понять…

Сеанс медитации закончился.

Тарас ощутил себя сидящим в кресле в каминном зале своего жилища. Шел первый час ночи, свет в зале не горел, в камине завораживающе тлели угли, пахло сосновыми поленьями, дымком, смолой и сушеной малиной. По электрическим жилам дома бежал ток, охраняя покой владельца, но из углов зала почти неощутимо, на пределе чувственного восприятия, текли холодные струйки недоброго внимания. Монарх Тьмы знал, где прячется его недруг, и, даже не находясь в земной реальности, влиял на нее, давая понять, что стережет каждый шаг отступника.

– Сгинь! – негромко сказал Тарас.

Холодные струйки растаяли. В своем доме он все же оставался хозяином. Настроение слегка улучшилось. Но потом вспомнилось появление Соболева, и настроение снова ушло. Нигде нельзя было расслабиться, даже в собственном, хорошо защищенном владении.

В памяти всплыло лицо Соболева, непостижимым образом пережившего личное изменение, сильное, с глазами провидца и воина, лицо человека, проникшего в глубины Дао, избравшего Путь Избегающего Опасности. Путь, предполагающий ненасилие. Не парадокс ли это? Как согласуется путь ненасилия с тем, что он задумал? С проникновением в «розу реальностей» ради прекращения войны иерархов? Понимает ли этот мальчик, волей случая ставший Посвященным, что абсолютные реальности имеют совершенно иные законы, законы магии и взаимопереходов энергии, построенные на иных гармониях, которые люди просто не в состоянии воспринимать?..

Тарас тряхнул головой, отгоняя наваждение. Он не был готов ответить Соболеву определенным образом, но и тот, судя по всему, не был готов к походу в «розу реальностей».

Сварив кофе, Тарас включил в рабочем кабинете компьютер и несколько часов подряд работал с поступившей по сети Интернет-класс информацией, составлял план координации сил «чистилища» по намеченным бандликам, не ощущая былого возбуждения и нетерпения, изучал дело, которым занимался лично; спал он мало, организму хватало четырех-пяти часов в сутки.

Дело под названием «Передел» он держал под личным контролем потому, что в него оказалась замешана сестра жены Наталья Звонная, весьма одаренный модельер, волей коллектива ставшая директором ООО (общества с ограниченной ответственностью) «Центр-Мода», одного из крупнейших столичных магазинов одежды, расположенного на Красной Пресне. Началась история просто.

Накануне перевыборов директора в магазин пришел человек и сказал: «Я хочу стать вашим инвестором». – «Зачем нам инвестор? – искренне удивилась директор. – Мы и так неплохо живем». Молодой человек вежливо откланялся и ушел. На другой день пришел еще один мужчина с таким же предложением. Звонная отказала и ему, еще не понимая, что попала под волну давления. В этот день она торопилась домой: дочка рожала ребенка. Трое молодых людей встретили ее в подъезде. Удара по голове она не почувствовала, просто вдруг потеряла сознание. Очнулась в больнице: ей отбили почки, сломали два ребра и переломали все пальцы на правой руке, так что модельером работать она уже не могла. Впрочем, директором тоже. Заявление об отказе от должности и предложение выбрать директором неизвестного гражданина она писала в больнице, после того как ее навестили все те же молодые люди и посоветовали не рисковать здоровьем и жизнью дочки и только что родившейся внучки. Женщина сдалась. Но потом к ней пришел Горшин, выяснил обстоятельства нападения, пообещал помочь и внушил Наталье Никитичне мысль, что дело надо продолжать. Она дезавуировала собственное заявление, вышла на работу и вновь была переизбрана директором, вернее, теперь уже президентом компании.

Буквально на следующий день к ней подошел знакомый молодой человек, который предлагал услуги инвестора, представился брокером фирмы «Мода-плюс» Фурыгиным и предложил «слиться» с их универмагом. «Нет, спасибо, – ответила Звонная, понимая, что начался новый виток борьбы за ее компанию. – Мы уж как-нибудь обойдемся без вас». – «За нами известные силовые структуры», – намекнул «брокер» Фурыгин. «А за нами – мы сами…» – пошутила Наталья Никитична. Тогда она еще надеялась, что все утрясется, и свояка (Тараса) предупреждать не стала.

Однако события стали развиваться стремительно и непредсказуемо. ЗАО «Мода-плюс» начало наступление на конкурентов по всем фронтам, не брезгуя подкупом учредителей, устраивая лотереи с немыслимыми призами и премиями для работников магазина, скупая их доли, оформляя доверенности на право участия в деятельности ООО «Центр-Мода». Затем снова начались угрозы физической расправы над несговорчивым директором магазина и ее коллегами.

Не желая все-таки впутывать в эти разборки Горшина, Наталья Никитична обратилась за помощью в УВД, в налоговую полицию и в прокуратуру. Налоговая полиция сработала быстро, ответив, что «фактов перечисления денежных средств на приобретение акций ООО «Центр-Мода» не установлено», и умыла руки. «Брокера» Фурыгина, оказавшегося вице-президентом фирмы «Мода-плюс», и его подельников, избивших когда-то Звонную, вызвали в отделение милиции и заставили написать объяснительные, в которых они представили себя ангелами, спустившимися с небес для облагодетельствования коллектива магазина «Центр-Мода». Никому они не угрожали, никаких недобрых помыслов не вынашивали.

Получив эти объяснения, сотрудники УВД развели руками, отпустили «брокеров» и уныло сообщили Звонной, что оснований для возбуждения уголовного дела нет.

В прокуратуре же один высокопоставленный чиновник цинично пошутил: «Вот убьют, тогда и приходите».

Наталья Никитична продолжала работать. А в середине мая, спустя два месяца после начала атаки на ее компанию, Звонную вновь встретили в подъезде дома трое крепких молодых людей. Правда, сделать они ничего не успели, потому что именно в этот момент в подъезд вошел Тарас Горшин. Что он сделал, обмершая Наталья Никитична не поняла, только троица вдруг перестала интересоваться жизнью и улеглась отдыхать прямо на ступеньках лестницы напротив лифта. Тарас проводил женщину домой, успокоил и оставил в состоянии, близком к шоку. Она поняла, что защитник у нее серьезный. Но сам Горшин прекрасно понимал, что так просто от Натальи не отстанут, пока она не согласится отдать магазин или пока не сменится руководство ЗАО «Мода-плюс».

Именно этой «сменой» он сейчас и занимался, привыкнув не уповать на расторопность правоохранительных органов.

Под утро ему позвонил Завьялов и сказал всего три слова:

– Тень отца Гамлета…

Это означало, что совещание «полного квадрата» «чистилища» назначено на девять утра на явке, расположенной у театра «Современник». В свое время Горшин смеялся над «эзоповым языком» переговоров, предложенным Бохановым для связи комиссаров, но остальные руководители «Стопкрима» поддержали Владимира Эдуардовича, и теперь приходилось выслушивать всякую белиберду и вспоминать шифр.

– Тень отца пришла к Гамлету и спросила: «Отгадай, в каком ухе у меня яд?» – вспомнил Тарас извлечение из школьного сочинения. Фыркнул, глянул на часы. На отдых ему оставалось всего три с половиной часа.

«Высплюсь», – подумал он, бросаясь на кровать и мгновенно проваливаясь в сон.

Поначалу заседание комиссаров «чистилища» не носило сенсационного характера. Решались обычные дела, обсуждались очередные бандлики, начался и закончился спор, какую из намеченных операций считать первоочередной; затевал такие споры обычно Боханов. Затем неожиданно спор развязал Музыка. Темой обсуждения была деятельность Чеченской армии свободы на территории России, и Глеб Максимович резко отрицательно отозвался о переносе действий «чистилища» на территорию Чечни.

Горшин не участвовал в обсуждении проблем родной конторы, уйдя мыслями в себя, на это его загадочное молчание наконец обратил внимание Завьялов:

– Что это вы притихли, Граф? Что-нибудь случилось? Или вам тоже не хочется связываться с исламскими экстремистами?

– Ими уже занимается ФСБ, – безучастно отозвался Тарас. – К тому же, уничтожив лидеров ЧАС, мы не решим проблемы. Она глубже, в корнях ислама, который является патогенной системой верований не из-за вложенной в нее программы подавления воли, а из-за использования ее низшей кастой, не имеющей высокоинтеллектуального или высокодуховного выхода.

Озадаченные комиссары «Стопкрима» переглянулись. Рыков, наверное, лучше других понимал Графа, но по обыкновению промолчал. Зато не удержался от восклицания Владимир Эдуардович:

– Вы, Граф, сегодня философ. Что это на вас нашло?

– Я сворачиваю свою деятельность в «чистилище», – ровным тоном сказал Тарас. – Закончу дела, которые контролирую лично, и уйду. Вы вольны принять в «квадрат» нового комиссара.

Наступило изумленное молчание, которое спустя минуту нарушил Завьялов:

– Вы это… серьезно, Граф?!

– Более чем, – лаконично ответил Тарас.

– Чтоб мне провалиться! – крякнул Боханов. – Вы меня сразили, комиссар! Ведь это же была ваша идея – создать «Стопкрим». Или вы решили организовать новую контору, где будете лидером?

– Чтобы решать там свои интересы, – добавил Музыка, будучи не всегда в ладах с русским языком, – вроде того дела с магазином «Центр-Мода». Или вы скажете, что не заинтересованы в этом деле?

– Заинтересован, – спокойно пожал плечами Тарас, – но это мое личное дело. Все мы грешны, и, если покопаться, у каждого можно найти…

– Не надо копаться, – мрачно сказал Боханов. – В принципе каждый из нас имеет право на решение каких-то сугубо личных моментов. И все же это нечестно… я имею в виду ваше желание уйти.

– Не согласен, – впервые заговорил Рыков, утонувший в своем кожаном кресле. – В этом мире нет ни честности, ни справедливости, ни сочувствия. Мы имеем дело лишь с человеческими умозаключениями, существующими в узком кругу идей и понятий. Все остальное – тщета и суета.

– У вас слишком математический подход к делу, Герман Довлатович, – проворчал Боханов. – Слишком рациональный, скулы сводит. Ну и что мы теперь будем делать, господа комиссары? Граф, вы действительно собираетесь уволиться из «чистилища» или блефуете? А последствия этого шага вы просчитали?

– Не слишком ли много вы знаете, чтобы вот так запросто встать и хлопнуть дверью? – хмыкнул Глеб Максимович.

Тарас посмотрел на него рассеянно, однако промолчал.

– Давайте не будем опускаться до угроз, – вздохнул расстроенный Завьялов. – Появилась проблема, ее надо решать по взаимному удовлетворению, а не путем внутренних разборок. Предлагаю каждому обдумать возникшую ситуацию и собраться еще раз.

– Разумно, – кивнул Боханов. – Ибо, как говорил какой-то умник: «Всякая проблема имеет решение – простое, удобное и ошибочное»[13]. Не стоит нашему комиссариату ошибаться в таком интимном деле. Ваше мнение, Герман Довлатович?

– Я считаю, Граф вправе решать, с кем ему быть, – растянул в недоброй улыбке бледные губы Рыков. – Другое дело, будет ли нести угрозу нам та компания, к какой он прибьется.

Тарас с любопытством и насмешкой посмотрел на комиссара-пять.

– Герман Довлатович, ведь вы, по сути, свингер[14], а смеете угрожать. Нехорошо. Мы оба прекрасно знаем, в каких компаниях работаем, и лучше нам обходить острые углы.

Рыков снова улыбнулся, хотя глаза его блеснули остро и предупреждающе. Вступать в дискуссию с Тарасом он не стал.

– Э-э, но ведь свингер… – пробормотал сбитый с толку Боханов, – это, кажется, двойной агент?

– Скорее «друг семьи», – сдержал улыбку Завьялов, знающий точное значение слова «свингер». – Итак, что мы решаем?

– Отложим, – встал хмурый Музыка. – У меня много дел, прошу извинить. Предлагаю не решать с кондачка, встретимся завтра.

Он ушел. За ним, помявшись, удалился Боханов. Завьялов, всегда уходивший последним, вопросительно глянул на оставшихся комиссаров.

– Мы тут кое-что обсудим, – меланхолически обронил Рыков. – Не беспокойтесь, Дмитрий Васильевич, все будет нормально.

Завьялов надел пиджак, поправил галстук, дал распоряжение команде сопровождения и вышел. Горшин и Рыков остались сидеть, словно не замечая друг друга. Потом Герман Довлатович проговорил бесцветным голосом:

– Тарас Витальевич, давайте наконец расставим точки над «i». Я знаю, кто вы…

– И я знаю, кто вы, – спокойно кивнул Тарас.

– Но если до этих пор мы могли контролировать вас, то после вашего ухода из конторы контроль становится проблематичным. А это, сами понимаете, несет угрозу нашему делу. Я имею в виду…

– Союз Девяти.

– Совершенно верно. Вы начинаете мешать нам.

– Это следует понимать как угрозу?

– Я просто констатирую факт. Состояние земной реальности квазиустойчиво, и если вы развернете бурную деятельность по ее дестабилизации…

– Отчитываться вам я не намерен, Герман Довлатович.

– Это нас удручает, Тарас Витальевич. Вы можете случайно нарушить наши планы, и тогда нам придется…

Тарас с иронией посмотрел на собеседника, от которого вдруг повеяло холодом и ощутимой угрозой.

– Договаривайте, кардинал.

– Вы все прекрасно понимаете, Тарас Витальевич. Но насколько я знаю вашу историю, махавидья[15] вам недоступна, не так ли? Вряд ли вы сможете противостоять Союзу долго.

– Во-первых, я не собираюсь воевать с вашим Союзом. Во-вторых, кардинал, насколько мне известно, вам тоже доступен лишь Сатариал, но никак не Цафкиель[16], не так ли?

Они скрестили взгляды и несколько мгновений обменивались психофизическими ударами, пытаясь прощупать оборону друг друга, потом осторожный Рыков отступил:

– Я не хотел угрожать вам, Тарас Витальевич, но в конце концов вам необходимо будет определиться, с кем вы. От этого будет зависеть ваша судьба, а возможно, и судьба реальности.

– Я рискну пойти своим путем, – равнодушно ответил Тарас.

– Карма риска – не лучшая дорога во Внутренний Круг. А вы ведь хотели бы вернуться, не правда ли?

Тарас встал.

– Прошу извинить, но мне надо идти.

Рыков не ответил, продолжая изучать лицо Горшина, обманчиво тихий, серый, слабый, как мышка. Голос его догнал Тараса уже у порога:

– Вы случайно не знакомы с человеком по имени Матвей Соболев?

– Незнаком, – небрежно ответил Тарас с некоторой заминкой, и эта заминка не ускользнула от внимания кардинала Союза Девяти Неизвестных.

В кафе «Лакомка» на Страстном бульваре Рыков появился в начале девятого в сопровождении своего мейдера охраны. «В свет» он выходил редко, имея возможность оттянуться или приятно отдохнуть в менее доступных простому смертному заведениях типа хелс-клаба «У Шварценеггера». Но сегодня Герман Довлатович наконец-то вычислил траекторию движения Матвея Соболева, о котором говорил Бабуу-Сэнгэ на последнем совещании кардиналов Союза Девяти, и решил войти с ним в прямой контакт. Лучшее же место для встречи, нежели кафе, найти было трудно, тем более что Соболев появился там не один, а с девушкой, что заведомо ограничивало его маневр.

Герман Довлатович занял двухместный столик недалеко от буфетной стойки, заказал мусс, кофе, ореховое желе и круассаны и стал наблюдать за парой в углу зала, не обращавшей никакого внимания ни на кого.

Девушка, безусловно, красива, хотя одета была достаточно просто, в узкое серое платье с блестками, с большим вырезом на спине. А вот ее друг явно носил одежду от Бриони. На нем был светло-бежевый костюм: однобортный пиджак с высокой застежкой, рукав чуть-чуть, на полтора сантиметра, приоткрывает манжеты кремовой рубашки, брюки прямые, классических линий, и великолепный сизый галстук с жемчужным отливом и рисунком, напоминающим китайский иероглиф «тайцзи».

Сам Рыков предпочитал галстуки с картинами эпохи Возрождения, но толк в них понимал и оценил вкус парня по достоинству. Оценил он и туалетную воду («Аква ди гио» фирмы «Армани»), которой пользовался Соболев; расстояние в полтора десятка метров, множество посетителей и запахи кафе нисколько не мешали Герману Довлатовичу видеть, слышать и обонять то, что он хотел. Правда, в данном случае он почему-то не мог расслышать ни одного слова из разговора интересующей его пары, и это говорило уже о возможностях того, за кем наблюдал Посвященный.

Один раз Герману Довлатовичу даже показалось, что Соболев ему подмигнул, но сидел он в этот момент спиной к Рыкову, и он решил, что принимает нежелаемое за действительное.

Кафе постепенно заполнялось, пока не образовалась очередь к столикам, однако к Герману Довлатовичу никто не подсаживался – он контролировал обстановку, отводя глаза жаждущих вкусить мороженого. К сожалению, он отвлекся, и в тот же момент к столику подошли крутые молодые люди с равнодушными взглядами повелителей жизни.

– Подвинься, – сказал один из них, подзывая официанта щелчком пальцев. – И вообще, засиделся ты тут, старичок, шел бы домой, а?

Рыков досадливо поморщился, ощущая дискомфорт на уровне психофизического воздействия: Соболев заметил его присутствие – и сказал едва слышно:

– Идите отсюда, мальчики, столик занят!

– Чего?! – вытаращился на него коренастый вожак компании, с бриллиантовой застежкой в галстуке и двумя золотыми перстнями на пальцах. – Пошел ты… – Договорить он не успел.

С трех сторон к столику приблизилась четверка спортивного вида молодых людей в безукоризненных темных костюмах, профессионально выкрутила руки троим «повелителям» и мгновенно вывела из зала, так что отдыхающий народ не успел толком ничего разобрать. Это сработал мейдер сопровождения Рыкова, способный справиться и с более серьезным противником.

– Извините за беспокойство, – поклонился оставшийся молодой человек с бородкой и в очках, руководитель мейдера, и исчез, занял свое место где-то за другим столиком.

Рыков покосился в сторону Соболева с его подругой и буквально наткнулся на его веселый, откровенно скептический взгляд. Этот взгляд словно говорил: а я вас знаю, господин кардинал! А также догадываюсь, чего вы хотите. Но лучше бы нам не встречаться… Герман Довлатович даже открыл рот, чтобы ответить. Опомнившись, отвернулся, взял себя в руки, а когда снова глянул на молодую пару, никого не увидел. Ни Соболева, ни его подруги в кафе уже не было. Куда он делся, не могли ответить ни наблюдатели мейдера, подстраховывающие шефа, ни сам Рыков. И тогда он испугался, как никогда прежде! Только что ему показали с и л у, которой владели только Посвященные II ступени Внутреннего Круга, и сделал это человек, о котором Бабуу-Сэнгэ с пренебрежением сказал: «Обыкновенный ученик»…

– Простите, – возник рядом официант с подносом, – это велено передать вам. – Он положил на столик перед Рыковым сложенный вчетверо листок бумаги.

Герман Довлатович развернул листок и увидел небрежно нарисованный иероглиф – кулак внутри кулака. Смысл этого иероглифа можно было толковать двояко, но кардинал Союза Девяти воспринял послание как предупреждение: не трогайте меня!

Глава 14

ПЕРВАЯ ВЫЛАЗКА ТАНДЕМА

Тарас не смог определить местонахождение Соболева через астрал. Этот человек, обладающий колоссальным запасом психофизических сил, свободно разгуливающий почти по всем уровням общего континуального поля информации, способный опускаться в прошлое по мировой линии памяти предков, «не светился» ни в одном из диапазонов пси-поля. В принципе Горшин тоже умел блокировать свои биологические излучения, «сворачивая» их в своеобразный «кокон короткого замыкания», но контролировать себя мог лишь до порога астрала. Те же, кто видел дальше и мог черпать информацию из ментала и логоса, скорее всего могли лоцировать его ауру, где бы он ни находился. Однако с этим приходилось мириться, пока он шел Путем мести, «путем потерь», как сказал адепт Круга, объявлявший его отступником. И путь этот Тарас до конца еще не прошел.

После нескольких безуспешных попыток поймать ауру Соболева в зыбком мареве астрала Тарас вышел оттуда, стряхнул вцепившегося в «эфирный хвост» злобного «пса» – оставленную Монархом проекцию сторожа состояния, и позвонил контрразведчику по телефону, который тот ему оставил. Шел одиннадцатый час вечера, Матвей был дома, и через минуту Тарас ехал на своем черном «Порше» к Варшавскому шоссе, где недалеко от станции метро «Тульская» жил Соболев.

Открыл ему сам хозяин, посторонился, пропуская. В прихожую выглянула юная дама, очень красивая, одетая в алый халатик с черной оторочкой, с любопытством глянула на гостя, и Матвей представил ее:

– Кристина, моя жена.

Девушка бросила на Матвея косой взгляд, многое сказавший Тарасу, подала руку, и Горшин почтительно поцеловал ей пальцы, мимолетно подумав, что его Елинава была так же молода и прекрасна.

В прихожую вслед за хозяйкой выскочил взъерошенный мальчишка, слегка припадавший на левую ногу.

– А это Стас, – усмехнулся Матвей. – Сбежал от бабки, напросился ночевать.

Стас кивнул серьезно и умчался обратно, занятый важным делом: он учился метать в гостиной сюрикэны, используя в качестве мишени деревянную доску.

Кристина ушла на кухню готовить кофе. Гость и хозяин уединились в его рабочем кабинете.

– Мощный аппарат, – кивнул Тарас на компьютер. – Небось имеешь выходы на все сети? В том числе и секретные?

– Не без того, – кивнул Соболев. – Положение обязывает. Прежде чем мы приступим к делу, хотелось бы услышать ответы на кое-какие вопросы.

– Мне тоже.

– Валяй ты первый.

– Лучше ты – по праву хозяина.

– Как далеко распространяются твои знания по реальной истории?

– Ты имеешь в виду истории людей или Инсектов? До порога Изменения темный лес, разве что отрывки сведений. По истории перволюдей информации больше. Что тебя интересует конкретно?

– Я не могу вырваться за «точку сингулярности» – собственно Изменение, как будто у меня не было предка Инсекта.

– Зачем тебе это? Зачем ты вообще ходишь в прошлое? Что хочешь выяснить?

– Хочу отыскать следы Безусловно Первого, – улыбнулся Матвей, усаживая гостя на стул, а сам устраиваясь в черное кожаное вертящееся кресло. – Или, как говорят, Знания Бездн.