Ты только попроси. Сейчас и навсегда Максвелл Меган
– Раймон, я понимаю, что то, что я тебе только что сказала, это полный крах, но со временем ты будешь меня благодарить. Это сокровище выходит за тебя только из-за денег. В постели ты ее совсем не устраиваешь, и она спит с половиной Германии. И прежде чем ты об этом спросишь, да, у меня есть доказательства.
Вне себя от злости, Бетта вскакивает с места и орет, а мать Раймона дергает ее за палец, чтобы стянуть с нее свое кольцо.
– Ложь, это все ложь! Не слушай ее, Раймон!
И тогда Марта, которая все это время молчала, зло улыбается и замечает:
– Бетта… Бетта… Мы же тебя знаем. – И, глядя на сидящих за столом, добавляет: – Моего брата зовут Эрик Циммерман, они некоторое время встречались, но он бросил ее, когда застал в постели с собственным отцом. Как вам такая новость? Противно, да?
Ошарашенные услышанным, все встают, извиняясь, а Фрида шепчет:
– Ах, Бетта, когда же ты поумнеешь?..
Раймон в ярости, а его родители вместе с остальными не могут поверить своим ушам. Альфред не знает, куда деться. Все кричат. Все осуждают ее. В растерянности, Бетта не знает, что ответить, и тогда я, не прикасаясь к ней, подхожу и шепчу ей по-испански:
– Я же тебе говорила. Я тебе говорила, шлюха, что со мной не играют! Еще раз приблизишься к Эрику, его семье или друзьям, клянусь, что тебя вышвырнут из Германии.
После этих слов мы с Фридой и Мартой выходим из ресторана. Наконец я отомстила этой идиотке. Я чувствую, что просто тону в адреналине. Мы решаем пойти потанцевать в «Гуантанамеру». Мне совсем не хочется домой, не хочется встречаться с Эриком. Поэтому немного кубинской сальсы мне пойдет только на пользу.
38
На следующий день у меня жуткое похмелье. Ночь была не для слабаков, и у Марты я спала всего час. Когда я приезжаю домой к Эрику, он еще не уехал. Увидев меня в солнечных очках, подходит ко мне и в ярости шипит:
– Можно узнать, где ты ночевала?
Я удивленно поднимаю руку и тихо говорю:
– Могу заверить, что не посреди улицы.
Он ругается, заявляет, что волновался за меня. Я не обращаю внимания. Решительно иду к себе, хотя и слышу за собой его шаги. Он зол. Когда я вхожу в свою комнату, закрываю дверь прямо у него перед носом. Наверняка это его очень взбесило. Жду, что он войдет и начнет кричать, но он этого не делает. Хорошо! Мне не очень хочется выслушивать его вопли. Не сегодня.
Заканчивая укладывать вещи по коробкам, стараюсь быть сильной. Я не расплачусь. Хватит плакать по Айсмену. Если я ему не дорога, то почему я должна его любить. Нужно с этим покончить как можно скорее. Когда я закрываю очередную коробку с книгами, решаю подняться в комнату. У меня там еще куча вещей. К счастью, я нигде не пересекаюсь с Эриком и облегченно вздыхаю, когда вижу, что в спальне его тоже нет. Ставлю несколько коробок и иду проведать Флина.
Увидев меня, мальчик радостно улыбается, но, поняв, что я пришла попрощаться, меняется в лице. Вернулся его суровый взгляд, и Флин шепчет:
– Ты мне обещала, что не уедешь.
– Знаю, ангелочек. Знаю, что обещала, но иногда между взрослыми происходят вещи, которые невозможно предвидеть, и, в итоге, все усложняется больше, чем ты можешь себе представить.
– Это я во всем виноват, – говорит он и морщится от подступающих слез. – Если бы я не взял скейт и не упал, то вы бы с дядей не поссорились.
Я обнимаю его и успокаиваю. Никогда бы не подумала, что он будет по мне плакать, и, стараясь сдержать слезы, которые вот-вот хлынут у меня из глаз, шепчу:
– Послушай, Флин, милый мой, ты ни в чем не виноват. Твой дядя и я…
– Я не хочу, чтобы ты уезжала. Мне хорошо с тобой, и ты… ты со мной добра.
– Послушай, ангелочек…
– Почему ты должна уезжать?
Я печально улыбаюсь. Я не в силах это слышать. Но не нахожу в себе сил еще раз объяснить ту нелепую историю, из-за которой уезжаю. В конце концов вытираю ему слезы и говорю:
– Флин, ты всегда показывал, что ты такой же смелый мужчина, как и твой дядя. И теперь тебе снова нужно стать таким, договорились? – Мальчик кивает, и я продолжаю: – Хорошенько ухаживай за Кальмаром. Помни, что это твой супердруг и суперлюбимец и что он очень любит Трусишку, хорошо?
– Обещаю.
У меня разрывается сердце при виде его застывшего взгляда, и, поцеловав его в щеку, я шепчу:
– Послушай, дорогой. Обещаю, что через некоторое время я приеду с тобой повидаться, договорились? Я позвоню Соне, и она поможет нам встретиться, хочешь?
Мальчик кивает, поднимает большой палец, я поднимаю свой, мы соединяем их и ударяемся ладонями. Это нас немного ободряет. Я обнимаю его, целую и с болью в сердце выхожу из комнаты. Оказавшись в коридоре, останавливаюсь – у меня перехватывает дух. Кладу руку на грудь и наконец могу вдохнуть. Почему все выходит так печально?
Когда я возвращаюсь в спальню, открываю шкаф и смотрю на все те красивые вещи, которые мне купил Эрик. Немного подумав, решаю взять лишь то, в чем приехала из Мадрида. Забирая свои ботфорты, я замечаю одну сумку, открываю ее и с грустью улыбаюсь, когда вижу свой костюм «плохой служащей полиции». Я так и не надела его. Так или иначе, но я не надела его для Эрика. Кладу его в одну из коробок с джинсами и футболками. Затем иду в ванную комнату и забираю свою косметику и кремы. Ничего из того, что там есть, мне не принадлежит.
Вернувшись в комнату, подхожу к своей тумбочке, высыпаю все из ящика и смотрю на сексуальные игрушки. Трогаю анальную игрушку с зеленым камнем. Весь этот арсенал – вибраторы, накладки для сосков – я не хочу с собой брать. Не хочу, чтобы они напоминали мне о нем. Закрываю ящик. Пусть все остается здесь.
У меня наворачиваются слезы. Как же глупо! И все это из-за светильника – того самого, который Эрик купил много месяцев назад на блошином рынке в Мадриде. Я не знаю, что делать. Я долго на него смотрю. Он тогда купил два светильника. Наконец я решаю забрать его с собой. Он мой.
Разворачиваюсь и вижу, что, стоя в дверях, Эрик наблюдает за мной. Он потрясающе выглядит в джинсах с низким поясом и черной майке. Он слегка побледнел и чем-то встревожен. Но я наверняка выгляжу точно так же. Не знаю, сколько он здесь стоял и наблюдал за мной, но знаю точно, что у него сейчас холодный и безразличный взгляд. Такой, какой он надевает, когда не желает показать, что чувствует. Я не хочу спорить. Совсем не хочется, и, глядя на него, тихо произношу:
– Ты прав, этот светильник никогда не вписывался в твой интерьер. Если ты не против, я заберу свой.
Он кивает, входит в комнату и, подойдя к своему светильнику и проведя по нему рукой, шепчет:
– Забирай. Он твой.
Я закусываю губу, прячу светильник в ящик и слышу:
– Это именно то, что всегда привлекало меня в тебе – ты была абсолютно непохожей на все то, что меня окружало.
Я не отвечаю. Просто не могу. И тогда уже более спокойным тоном Эрик утверждает:
– Джудит, мне жаль, что все так закончилось.
– А я еще больше сожалею, могу тебя заверить, – с упреком говорю я.
Он нервно шагает по комнате и все же решается спросить:
– Мы можем поговорить как взрослые?
Я проглатываю ком в горле и киваю. Он уже не называет меня «малышка», «смугляночка» или «дорогая». Теперь он называет меня полным именем – Джудит. Я поворачиваюсь к нему и смотрю ему прямо в глаза. Мы стоим по обе стороны кровати. Нашей кровати. Того места, где мы любили друг друга. Эрик начинает:
– Джудит, послушай, я не хочу, чтобы по моей вине ты потеряла работу. Я поговорил с Жерардо, начальником по персоналу мадридского филиала компании «Мюллер», и ты можешь вернуться на ту должность, на которой ты была, когда мы с тобой познакомились. Поскольку я не знаю, когда ты захочешь восстановиться на работе, я сказал ему, что ты свяжешься с ним в течение месяца.
Я отрицательно качаю головой. Я не хочу снова работать в его компании. Эрик продолжает:
– Джудит, будь взрослой. Однажды ты мне сказала, что твоему другу Мигелю нужна работа, чтобы платить за дом, еду и чтобы прожить. Тебе нужно делать то же самое, а с нынешней безработицей и кризисом в Испании тебе будет очень сложно найти приличную работу. В этом департаменте новый начальник, и я знаю, что у тебя не будет с ним никаких проблем. Что касается меня, то не волнуйся, тебе незачем со мной встречаться. Я и так тебя достаточно утомил.
Эта последняя фраза режет меня, как ножом. Я понимаю, что он сказал ее, потому что я сама так тогда сказала, нет, выкрикнула ему в лицо. Но я не отвечаю, а только слушаю. У меня голова идет кругом, но я понимаю, что он прав. Он прав, как всегда. В наше время найти хорошую работу просто невозможно, и я не могу отклонить его предложения. В конце концов я соглашаюсь:
– Хорошо. Я поговорю с Жерардо.
Эрик кивает.
– Надеюсь, что ты станешь жить своей прежней жизнью, потому что я буду жить своей прежней жизнью. Как ты сказала, когда поцеловала Бьорна, «я больше не хозяин твоих губ, как и ты моих»…
– И к чему ты это сейчас говоришь?
Глядя на меня пронзительным взглядом, он отвечает, меняя тон:
– К тому, что теперь ты можешь целовать кого угодно.
– Ты тоже можешь это делать. Надеюсь, что ты будешь часто играть.
– Не сомневайся в этом, – отмечает он с ледяной улыбкой.
Мы смотрим друг на друга, и, когда я больше не могу выдерживать его взгляд, не попрощавшись с ним, выхожу из комнаты. Я не в состоянии. У меня слова застряли в горле. Я бегом спускаюсь по лестнице и направляюсь к себе в комнату. Закрываю дверь и тогда, только тогда, выпускаю свой гнев.
Этим вечером, когда все мои вещи запакованы, я сообщаю Симоне, что в шесть утра за ними заедет грузовик, чтобы отвезти в аэропорт. Из Мадрида приехало двадцать коробок. Двадцать и вернутся. Я с грустью беру конверт, чтобы сделать последнее, что я должна сделать в этом доме. Я ручкой пишу на конверте: «Эрику». Затем беру небольшой лист бумаги и, не раздумывая долго, просто пишу: «Прощай, и береги себя». Лучше пусть будет что-то нейтральное.
Положив ручку, смотрю на свою руку. Она дрожит. Я снимаю прекрасное кольцо, которое уже один раз возвращала ему, и, дрожа от волнения, читаю надпись внутри него: «Ты только попроси, сейчас и навсегда».
Я закрываю глаза.
«Сейчас и навсегда» так и не стало возможным.
Сжимаю кольцо в руке и с разбитым сердцем кладу его в конверт. Звонит мой мобильный. Это Соня. Она волнуется за меня и ждет у себя дома. Последнюю ночь в Мюнхене я проведу у нее. Я не могу и не хочу спать под одной крышей с Эриком. Когда я захожу в гараж и вывожу мотоцикл, ко мне подходят Норберт и Симона. Я с натянутой улыбкой обнимаю их и даю Симоне конверт с кольцом, чтобы она передала его Эрику. Женщина плачет навзрыд, и Норберт старается ее успокоить. Они огорчены моим отъездом. Они полюбили меня так же, как и я их.
– Симона, – пытаюсь я пошутить, – я позвоню тебе через пару дней, чтобы узнать, что новенького в «Безумной Эсмеральде», договорились?
Женщина кивает головой, старается улыбнуться, но начинает рыдать еще сильнее. В последний раз ее целую и, уже приготовившись уезжать, подняв взгляд, замечаю в окне нашей комнаты Эрика, который наблюдает за нами. Я смотрю на него. Он на меня. Господи… как же я его люблю. Поднимаю руку и машу в знак прощания. Он делает то же самое. И через несколько мгновений я с холодностью, которой он меня научил, отворачиваюсь, сажусь на мотоцикл, завожу его и уезжаю не оглядываясь.
Этой ночью я не сплю. Я только смотрю в пустоту и жду, когда зазвенит будильник.
39
Когда я прилетаю в Мадрид, меня никто не встречает – ведь никто не знает о моем приезде. Я никому не звонила. Нанимаю в аэропорту грузовик и загружаю в него все свои коробки.
Выезжая на трассу Т-4, пытаюсь улыбнуться. Я снова в Мадриде!
Включаю радио и слышу голоса Энди и Лукаса:
Я подарю тебе небо звезд,
Я постараюсь подарить тебе целую жизнь,
В которой ты будешь счастлива очень-очень близко от меня.
Хочу, чтобы ты знала… ле-ле-ле-ле.[32]
Пытаюсь подпевать, но мой голос ослаб. Я не могу петь. Просто не в состоянии. Когда я приезжаю в свой квартал, меня переполняет радость. Но мгновением позже, когда я понимаю, что мне нужно в одиночку перенести свои двадцать коробок, она куда-то улетучивается. Я, наверное, туда камней нагрузила…
Закончив поднимать вещи, закрываю дверь и сажусь на диван. Я снова дома. Беру телефон с намерением позвонить сестре, но, не решившись, кладу трубку обратно. Мне пока еще не очень хочется кому-то что-то объяснять, а с сестрой мне будет нелегко. Включаю холодильник и иду в «Меркадону»[33] купить продукты хотя бы на ужин. Вернувшись и разложив все, что купила, я чувствую, как меня начинает пожирать одиночество. Скорее грызть меня. Нужно позвонить сестре и отцу.
Я долго думаю. И решаю начать с сестры. Как и следовало ожидать, уже через десять минут после звонка она стоит у меня под дверью. Открыв дверь своим ключом, она заходит и видит, что я сижу на диване. Присаживается рядом и тихо спрашивает:
– Дорога-а-ая, что же у тебя произошло?
Я увидела свою сестру, ее животик и ее взгляд. И это стало последней каплей – наконец я смогла заплакать. Два часа подряд я безутешно рыдаю, а она качает меня, раз за разом повторяя, чтобы я ни о чем не волновалась. Все, что ни происходит, к лучшему. Немного успокоившись, смотрю на нее и спрашиваю:
– А где Лус?
– В гостях у своей подружки. Я не говорила ей, что ты приехала, иначе сама понимаешь…
Меня это смешит, и я шепчу:
– И не говори пока. Завтра я хочу поехать в Херес навестить папу. А когда вернусь, тогда и повидаюсь с ней, хорошо?
– Хорошо.
Я осторожно провожу рукой по ее животику, и, прежде чем я успела что-то сказать, она выпаливает:
– Мы с Хесусом разошлись.
Я ошарашенно на нее смотрю. Я правильно все расслышала? И с равнодушием, о котором я даже не подозревала у своей сестры, она объясняет мне:
– Я попросила папу и Эрика ничего тебе не говорить, чтобы не волновать тебя. Но поскольку ты уже здесь, думаю, ты должна это знать.
– Эрика?!
– Да, дорогуша… и…
– Эрик знал об этом? – растерянно вскрикиваю я.
Ничего не понимая, сестра берет меня за руки и тихо говорит:
– Да, дорогая. Но я запретила ему рассказывать тебе об этом. Не сердись на него из-за этого.
Не может быть! Не может быть!
Он злится на меня, что я кое-что от него скрываю, хотя он сам скрывал от меня такие важные новости. Невероятно!
Закрываю глаза, пытаясь успокоиться. У моей сестры серьезная неприятность, и, стараясь забыть об Эрике и наших проблемах, я спрашиваю:
– Но… Но что произошло?
– Он мне изменял с половиной Мадрида, – заявляет она откровенно. – Я говорила тебе об этом, но ты мне тогда не поверила.
Мы с ней болтаем несколько часов подряд. Эта новость отправила меня в нокаут. Со стороны моего зятя, каким бы идиотом он ни был, я не ожидала такого предательства. Вот так и доверяй идиотам!.. Но что меня совсем огорошило, так это поведение сестры. Она, всегда такая плакса, вдруг стала спокойной и уверенной в себе. Может, это из-за беременности?
– А Лус? Как она это переносит?
Ракель смиренно качает головой:
– Хорошо. Она хорошо это переносит. Она очень расстроилась, когда я сказала, что собираюсь расстаться с ее отцом. Но вот уже прошло полтора месяца, как Хесус ушел, а она выглядит счастливой и каждый день радует меня.
Мы болтаем, болтаем, и я убеждаюсь в том, насколько моя сестра сильная. Вижу, что, несмотря на беременность и эту неприятность, она хорошо держится.
– Моя машина на стоянке? – спрашиваю я.
– Да, ангелочек. Она отлично бегает. Я в последнее время ездила на ней.
Киваю, убираю волосы с лица, и сестра мне шепчет:
– Не рассказывай мне, что у тебя произошло с Эриком. Я не хочу об этом знать. Мне только нужно знать, что ты в порядке.
Я так благодарна ей за эти слова, что, глядя ей в глаза, еле слышно произношу:
– Я в порядке, Ракель. Я в порядке.
Мы снова обнимаемся, и наконец я чувствую себя дома. Наступает ночь, я остаюсь одна и только теперь могу спокойно вздохнуть. Я излила душу. Я плакала, сколько хотела, и сейчас чувствую себя намного лучше. Хотя сержусь на Эрика еще больше. Как он мог такое от меня скрывать?!
Я решаю не звонить отцу. Сделаю ему сюрприз. Я просыпаюсь в семь часов утра и иду в гараж. Смотрю на своего «Леонсито»[34] и расплываюсь в улыбке. Он такой хорошенький! Сажусь в автомобиль, завожу двигатель и направляюсь в Херес. По дороге у меня было все: и смех, и слезы, я и пела, и проклинала всех предков Эрика.
Добравшись до Хереса, отправляюсь прямиком в мастерскую отца. Я паркую машину перед входом, где отец разговаривает с парой своих знакомых. Когда он меня замечает, то цепенеет на месте. А потом улыбается и бежит меня обнимать.
Его горячие объятия говорят мне, что он будет меня лелеять, но, когда я отстраняюсь от него, он оглядывается и спрашивает:
– А где Эрик?
Я не отвечаю. Мои глаза наполняются слезами, и, глядя на мое лицо, он шепчет:
– Ох, смугляночка! Что случилось, жизнь моя?
Сдерживая рыдания, я снова бросаюсь к нему в объятия. Мне нужно, чтобы папуля меня спрятал от всех.
Вечером после ужина, когда я смотрю на звезды, отец садится на диван.
– Почему ты не рассказал мне о Ракель и Хесусе? – с грустью спрашиваю я.
– Сестра не хотела тебя беспокоить. Она поговорила об этом с Эриком и попросила его не рассказывать тебе об этом.
– Прекрасно! – шиплю я, горя желанием оторвать Эрику голову за то, что он был со мной таким неискренним.
– Послушай, смугляночка, твоя сестра знала, что если бы я рассказал тебе, ты сразу же приехала бы в Мадрид. Я лишь выполнил то, о чем она меня попросила. Но не волнуйся, она в порядке.
– Знаю, папа, я это видела собственными глазами. Видела и не могла поверить в то, что вижу.
Отец кивает.
– Я очень огорчен тем, что произошло, но если Хесус не оценил мою дочь должным образом, то лучше пусть оставит ее в покое. Чертов бесстыдник! – шикает он. – Дай бог, моя дочь встретит человека, который будет ее ценить, любить и обязательно заставит ее улыбнуться.
С легкой улыбкой наблюдаю за отцом. Он неисправимый романтик.
– Ракель – женщина-конфетка, – продолжает он, и я улыбаюсь. – Эх, смугляночка! Честно говоря, я не ожидал, что Хесус такое сделает. Он сыграл на чувствах девочек, и я ему этого никогда не прощу.
Киваю и открываю баночку кока-колы, которую он мне принес.
– А ты собираешься мне рассказывать, что произошло у вас с Эриком? – спрашивает он.
Сажусь рядом с ним и, сделав глоток, тихо произношу:
– Папа, мы с ним несовместимы.
Он пожимает плечами и шепчет:
– Сокровище мое, ты же знаешь, что противоположные полюса притягиваются. И прежде чем ты мне что-то скажешь, знай, что вы не Ракель и Хесус. У вас все по-другому. Позволь мне сказать, что, когда я был на твоем дне рождения, у вас было все отлично. Я видел, что ты была счастлива, а Эрик по уши в тебя влюблен. Что вдруг произошло?
Он ждет объяснений, но даже если он их добьется, то не остановится, и я все же решаю ему рассказать:
– Папа, когда мы снова сошлись с Эриком, мы пообещали друг другу никогда ничего не скрывать и быть на сто процентов честными. Но я не выполнила обещания, хотя, судя по всему, он тоже.
– Ты не сдержала обещание?
– Нет, папа… Я…
Я все рассказываю ему: о прыжках с парашютом Марты и Сони, о мотоцикле, о своих поездках с Юргеном и его друзьями; о том, что учила Флина кататься на скейте и роликах, и о том, что мальчик упал; а также о том, что набила морду бывшей подруге Эрика, которая портила нам жизнь.
С широко открытыми глазами отец выслушивает меня и спрашивает:
– Ты врезала женщине?
– Да, папа. Она это заслужила.
– Но, дочка, это ужасно! Сеньорита, вроде тебя, не делает подобных вещей.
В знак согласия киваю и заверяю, убежденная в том, что сделала бы тоже самое.
– Эта сучка просто получила по заслугам.
– Смугляночка, ты хочешь, чтобы я вымыл тебе рот с мылом?
Услышав это, я смеюсь, и он тоже начинает смеяться. Потом, похлопав меня несколько раз по руке, отец заявляет:
– Я не учил тебя так себя вести.
– Я знаю, папа. Но что мне было делать? Она меня спровоцировала, а ты знаешь, что я слишком импульсивная, чтобы долго раздумывать или сдерживаться.
Развеселившись, он делает глоток пива и замечает:
– Ладно, дочка. Я понимаю, почему ты это сделала, но не вздумай больше это повторять! Ты никогда не была драчуньей, и я не желаю, чтобы ты ею стала.
Меня рассмешили его слова, я обнимаю его, а он шепчет мне на ухо:
– Ты же знаешь поговорку «Если у тебя есть птица, разрешай ей летать»? Если она возвращается – значит, она твоя; если нет – значит, она никогда не была твоей. Эрик вернется. Вот увидишь, смугляночка.
Я не отвечаю. У меня нет сил ни отвечать, ни думать о каких-то пословицах.
Следующим утром я завожу мотоцикл и спускаю пар, гоняя, словно камикадзе, по окрестностям Хереса. Это для меня самое лучшее лекарство. Я несколько раз выполняю рискованные прыжки и в конце концов падаю. Лежа на земле, думаю, как бы Эрик переживал из-за моего падения, и, когда поднимаюсь, трогаю ноющую от боли ногу и ругаюсь. Здорово же я шмякнулась.
Когда я вечером смотрю телевизор, звонит мой мобильный. Это Фернандо. Его отец, Бичаррон, рассказал ему, что я приехала в Херес без Эрика, и он переживает за меня. Через два дня он уже в Хересе. При встрече мы обнимаемся, и он приглашает меня где-нибудь перекусить. Я рассказываю ему, что у нас с Эриком все кончено, а он на это улыбается и говорит:
– Этот немец не даст тебе убежать.
Не желая больше говорить на эту тему, спрашиваю о его жизни. И, к своему удивлению, слышу, что он встречается с одной девушкой из Валенсии. Я рада за него, особенно когда он признается, что абсолютно и бесповоротно втюрился в нее. Я в восторге. Я хочу, чтобы он был счастлив.
Проходят дни, и мое настроение резко меняется от веселого до депрессивного. Я скучаю по Эрику. Он не связывался со мной, и это что-то новенькое. Я люблю его. Я слишком его люблю, чтобы так быстро забыть. По ночам в постели я закрываю глаза и почти ощущаю рядом его присутствие. Я слушаю те песни, которыми я наслаждалась, когда мы были вместе. Мой уровень мазохизма с каждым днем повышается. Я привезла с собой его майку и нюхаю ее. Обожаю его запах. Мне нужно понюхать ее, чтобы заснуть. Это плохая привычка, но мне все равно. Это моя плохая привычка.
Неделю я провела в Хересе и теперь набралась сил, чтобы позвонить Соне в Германию. Она очень рада, что я ей позвонила. Я с удивлением узнаю, что Флин сейчас у нее. Эрик куда-то уехал. Мне не терпится спросить, не в Лондон ли случайно, но решаю промолчать. Я и так себя мучаю. Я долго разговариваю с мальчиком. Никто из нас не упоминает Эрика, и, когда я снова разговариваю с Соней, она тихо спрашивает:
– Сокровище мое, ты в порядке?
– Да. Я в Хересе у отца, и он меня балует. Мне сейчас это необходимо.
Соня смеется и шепчет:
– Знаю, что ты не хочешь это слушать, но я скажу: он невыносим. Мой сынок со своим жутким нравом просто невыносим.
Я с грустью улыбаюсь. Представляю, какой он сейчас. А Соня продолжает:
– Он ничего не говорит, но я-то знаю, что он очень по тебе тоскует. Я его мать, и, несмотря на то что он ничего мне не говорит и не позволяет сюсюкать с ним, я это вижу.
Мы болтаем еще минут пятнадцать. Перед тем как повесить трубку, прошу ее не говорить Эрику, что я звонила. Не хочу, чтобы он подумал, что я настраиваю его семью против него.
Проведя десять дней в Хересе и ощутив на себе любовь и заботу отца, решаю возвращаться в Мадрид. Он едет со мной – хочет повидаться с сестрой и убедиться, что у нас все хорошо. Первое, что мы делаем, когда приезжаем в Мадрид, – навещаем племянницу. Увидев меня, малышка бросается с объятиями и поцелуями, а потом сразу спрашивает про дядюшку Эрика.
После обеда и долгих расспросов о дядюшке, я все же решаюсь поговорить с ней наедине. Я не знаю, насколько ее потряс развод родителей, а теперь еще и мой разрыв с Эриком. Когда мы остаемся одни, она спрашивает меня о китайце. Я ругаю ее за то, что она не называет его по имени, хотя, когда она меня не видит, у меня на губах появляется улыбка. Невероятная девчонка. Когда я сообщаю ей, что мы с Эриком больше не вместе, она сердится и возмущается, потому что очень любит своего дядюшку Эрика. Я утешаю ее и пытаюсь объяснить, что Эрик тоже ее любит, и она в конце концов кивает. Однако она смотрит мне прямо в глаза и неожиданно спрашивает:
– Тетенька, а почему мама с папой больше не любят друг друга?
Вот это вопросик! И что ей ответить?
Расчесывая ее чудесные темные волосы, отвечаю:
– Твои папочка и мамочка будут любить друг друга всю свою жизнь. Дело в том, что они поняли, что когда живут раздельно, то они намного счастливей.
– А почему они так часто ссорятся, если они любят друг друга?
Я ласково целую ее в голову:
– Лус, несмотря на то что люди ссорятся, они все равно любят друг друга. Я сама, когда долго нахожусь с твоей мамочкой, начинаю с ней ссориться, верно? – Малышка кивает, а я добавляю: – Поэтому никогда не сомневайся в том, что я ее сильно-пресильно люблю, хотя мы и ссоримся. Дело в том, что мы спорим, потому что у нас, у взрослых, разные мнения по многим вещам. И поэтому твои родители расстались.
– И поэтому ты больше не с дяденькой Эриком? Из-за разных мнений?
– Можно сказать и так.
Лус снова приковывает ко мне свой взгляд и спрашивает:
– Но ты его до сих пор любишь?
Я вздыхаю. Ох уж эта Лус и ее вопросики! Но, не имея возможности промолчать, отвечаю:
– Конечно, да. Люди не могут разлюбить друг друга за один день.
– И он тоже до сих пор тебя любит?
Я долго думаю и, взвесив свой ответ, говорю:
– Да. Уверена, что да.
Открывается дверь и появляется сестра. Она такая красивая в платье для беременных, позади нее стоит отец. Вот уж забота ему выпала с нами…
– Девочки, вы готовы ехать в парк кушать мороженое?
– Да. – Это мы с Лус хлопаем в ладоши.
Отец берет фотоаппарат.
– Замрите на секунду, чтобы я вас сфотографировал. Вы такие красивые! – И когда он фотографирует, шепчет: – Эх, как же я вами горжусь! Вы у меня самые прекрасные женщины на свете!
40
Однажды утром, поборов тысячу сомнений, звоню в офис компании «Мюллер», чтобы переговорить с Жерардо. Он рад меня слышать и сообщает, что ждал моего звонка. Я расспрашиваю его о Мигеле, и он говорит, что тот сейчас в отъезде и вернется в понедельник. Затем мы говорим о работе, и он спрашивает, когда я собираюсь восстановиться на работе. Сегодня среда. Решаю начать работу в понедельник, и он соглашается. Когда я вешаю трубку, мое сердце, кажется, сейчас выскочит. Я вернусь туда, где все началось.
В пятницу я еду в салон татуировки к своему другу Начо. Увидев меня в дверях, он раскрывает руки, и я бросаюсь в его объятия. В этот вечер мы пьем с ним до поздней ночи.
В ночь с воскресенья на понедельник я не могу уснуть. Завтра я возвращаюсь в «Мюллер». Я встаю со звонком будильника. Принимаю душ, сажусь в машину и еду на работу. На парковке у меня начинает неистово колотиться сердце, а когда, миновав отдел персонала, я захожу в свой кабинет, то чувствую, что сердце вот-вот выскочит. Я нервничаю. Очень нервничаю.
Многие сотрудники рады встрече со мной. И я благодарна им за теплый прием. Когда я остаюсь одна, меня окутывают тысячи воспоминаний. Сажусь за свой стол, но мой взгляд уходит вправо, в сторону кабинета Эрика, моего безумного и сексуального сеньора Циммермана. Не в силах устоять, подхожу к его кабинету, открываю дверь и окидываю его взглядом. Все так же, как и в тот день, когда я ушла. Я провожу рукой по столу, к которому он прикасался, а когда захожу в архив, мне хочется заплакать. Сколько дивных и чудесных моментов мы здесь с ним провели.
Услышав шум в соседнем кабинете, догадываюсь, что пришел мой шеф. Я тихонько выхожу из архива через бывший кабинет Эрика и возвращаюсь на свое рабочее место. Поправляю пиджак своего синего костюма, поднимаю подбородок и решаю представиться своему новому шефу. Стучу в дверь, вхожу, и у меня глаза вылезают из орбит.
– Мигель?! – шепчу я.
Не заботясь о том, что нас может кто-то увидеть, подхожу к нему и обнимаю. Такого сюрприза я не ожидала. Мой бывший коллега, красавчик Мигель, теперь мой шеф! После горячих объятий Мигель смотрит на меня и, подшучивая, говорит:
– Даже и не мечтай, милая. Я не завожу отношений со своими секретаршами.