Киевский лабиринт Любенко Иван

8. Букет из ассигнаций

27 мая 1916 г., пятница

Баронесса Мария Константиновна Красицкая чувствовала себя теперь на двадцать лет моложе, то есть, шестнадцатилетней. Ровно столько ей было, когда она первый раз влюбилась. Тогда ей вскружил голову красавец юнкер из пехотного училища, приехавший в соседнее имение погостить к своей тетушке. Она хорошо помнила и первое свидание, и первый поцелуй… Их тайные, так неожиданно начавшиеся встречи так же внезапно оборвались, как и начались. Скоропостижно скончалась мать молодого человека, и он уехал в Киев.

Потом было замужество, продолжавшееся до сих пор, но той остроты ощущений, которые она испытывала с мужем в первые годы совместной жизни, уже не было. Чувства притупились, как старые, поеденные ржавчиной ножи, а потом и вовсе исчезли. Она продолжала жить по инерции с уже немилым супругом, но где-то в глубине души надеялась встретить человека, который любил бы ее так, как когда-то тот юнкер, слагавший в ее честь стихи.

Только чудеса, если в них верить, иногда случаются. Всего месяц назад, коротая время в очередной скучной прогулке по магазинам Фундуклеевской улицы, она ненароком оступилась и сломала каблук. Ее повело в сторону, но незнакомец, проходивший мимо, подхватил ее за локоть. Оглянувшись, она увидела высокого мужчину лет двадцати пяти, с черными американскими усиками. Он улыбнулся, тут же остановил извозчика, и они вместе доехали до ближайшего обувного салона, где Мария выбрала себе новую пару. Только вот расплатиться молодой человек ей не дал, а сделал это сам. А потом предложил выпить шампанского по случаю новой покупки. Мария согласилась, и он взял отдельный кабинет в «Континентале». Незнакомец наговорил ей бездну des jolis riens (милых пустячков). Домой она вернулась за полночь, но все равно раньше мужа, который все пятничные вечера часто засиживался за картами до утра.

Григорий – так звали нового возлюбленного – имел семью, в браке был несчастлив, но тоже опасался скандалов. Поэтому они встречались всегда в разных гостиницах или меблированных комнатах. Кстати, он именовал себя графом и оставил ей свою визитную карточку. Правда, попросил, чтобы она ее спрятала подальше.

После первого знакомства прошел месяц. С самого первого дня Григорий пытался делать ей подарки, но она всегда убеждала его забирать их назад – боялась, что муж заподозрит измену. И тогда, устав от ее отказов, он преподнес ей букет из ассигнаций. Это были розы, свернутые из сотенных купюр. Они были как настоящие, только из денег, и были выполнены на заказ. «Представляю, как удивилась мастерица, когда ей поручили выполнить эту работу, – подумала Мария и улыбнулась приятным воспоминаниям». Да, она спрятала «розы» в комод. А что было еще с ними делать? Развернуть и отнести в банк? Жалко… А вчера она все-таки пошла навстречу его уговорам и разрешила подарить ей золотые часы-кулон. Теперь они лежали здесь, в ее прикроватной тумбочке. Ничего страшного, мужу она скажет, что купила их сама.

Глядя в потолок, словно на экран синематографа, баронесса вспоминала вчерашний вечер: ювелирный салон, ресторан «Ренессанс» на Прорезной, отдельный номер в отеле, его сильные и такие нежные руки…

Из приятного забытья ее вывел зуммер электрического звонка.

Хозяину ювелирных и часовых магазинов Лейбе Гиршману грех было жаловаться на свою судьбу. Выросший в маленьком штетле[10], в семье часового мастера, он рано проявил интерес и к накопительству, и к родительскому ремеслу. Уже в семнадцать лет, после смерти отца, Лейб унаследовал его крохотную мастерскую. На этом он не остановился, а пожелал освоить еще и ювелирное дело. Так уж случилось, что в пайке, огранке и шлифовке он выдающихся успехов не достиг, зато научился выгодно продавать работы малоизвестных мастеров, открыв небольшой магазинчик, куда ювелиры-одиночки отдавали свои изделия. За первым магазином последовал второй, потом третий… В последние годы к ювелирному гешефту добавился и часовой, а война, как ни странно может показаться на первый взгляд, только способствовала увеличению продаж. В этом не было ничего удивительного: инфляция росла, курсы валют падали, и неизвестность завтрашнего дня заставляла состоятельных киевлян сметать с полок ювелирных магазинов любой товар. Золото, платина и драгоценные камни всегда оставались главными и самыми надежными вложениями в трудные времена. Скупали все, даже золотые и платиновые коронки в зубоврачебных кабинетах.

Лейб Меерович был совершенно уверен в том, что успех его не был случаен. А разве могло быть иначе? Ведь он свято выполнял правила, которые ему прививали с детства: честно вел дела, не терял понапрасну времени, держался подальше от плохих людей, не говорил лишнего, не гневался, старался быть приветливым, не наживал врагов, отдавал долги и вовремя платил жалованье своим работникам. Даже сотрудничество с ротмистром Штарбергом стало для Гиршмана скорее благом, чем злом. Теперь благодаря жандарму он чувствовал себя вполне защищенным от разного рода мелких неприятностей. Именно мелких, но не крупных, как это случилось второго дня. «Надо же так вляпаться! Только все наладилось – и на тебе! Этот франт с американскими усиками подсунул мне столько фальшивых купюр. Ладно бы только червонцы. Но что, если еще и сотенные?.. Они гроша ломаного не стоят», – расстраивался негоциант и его лоб покрывался испариной.

Правда, подделку он определил не сразу, а только в полдень следующего дня. Гирш обратил внимание, что вторая буква серии на «красненькой» указана «KR» вместо «КЯ».

Отпустив раньше времени старика часового мастера и его молодого помощника, он закрыл магазин и зашагал – благо тут было недалеко – на Крещатик, 16, где располагалось «Киевское учетно-ссудное общество взаимного кредита». Лазарь Самуилович Шефтель – управляющий банком и один из старшин «Авроры» – был на месте. Он выслушал Гиршмана и, взяв червонцы и «радужные», самолично отправился к кассиру. Вернулся минут через двадцать. Вердикт его был неутешителен: все ассигнации фальшивые. И если десятки можно было распознать по ошибочной букве «R», то для сотенных пришлось использовать специальный микроскоп. Только с его помощью удалось заметить небольшие дефекты бумаги по краям купюры, которая ворсилась сильнее допустимого. Впрочем, определить это было не так просто.

Ювелир закрыл лицо руками.

– Слушай, Израиль, наш Бог есть Бог единый… – залепетал он молитву, но прервался и сказал: – Я потерял целых пятьсот тридцать рублей! Это немалые деньги. Может, попытаться ими где-нибудь расплатиться?

– Гоните такие мысли прочь! – строго заметил банкир. – Вы зарабатывали свою репутацию годами, но можете лишиться ее за одну минуту. Как только вскроется факт использования вами подделки, полиция примет вас за одного из участников шайки фальшивомонетчиков. Если вам не дорога собственная жизнь, то подумайте хотя бы об «Авроре». Пятно на вас – пятно на всех членах клуба.

– Что же мне делать? – потирая переносицу, спросил Гиршман.

– Велик и милостив наш Адонай![11] Он обязательно поможет… Забудьте об этих деньгах. Оставьте мне несколько банкнот в качестве образцов для моих кассиров. Остальные – заберите себе. Пусть они будут для вас напоминанием о том, что нужно быть внимательным и осторожным. Мне кажется, сейчас не стоит уведомлять об этом полицию. Кто знает, насколько они вам поверят.

– Вы правы, – вздохнул Лейб, засунул несколько ассигнаций в бумажник из шагреневой кожи и поплелся к дверям.

Уже на улице, бесцельно глазея по сторонам, он вдруг заметил, как из магазина модной одежды «Шик паризьен»[12] вышла та самая дама с родинкой над правой губой, для которой и были куплены часы-кулон. На этот раз Лейб решил не торопиться. Он, точно опытный филер, бродил за ней по пятам, надеясь встретить ее недавнего спутника и потребовать от него либо возврата вещицы, либо оплаты покупки настоящими деньгами. Только проездив за дамой два с лишним часа, он так и не дождался появления того самого господина. Теперь ничего не оставалось, как «проводить» ее до дома.

Перед трехэтажным особняком на Миллионной улице, куда вошла незнакомка, на глаза Лейбу попался дворник. За серебряный двугривенный тот поведал, что сия госпожа есть «ее превосходительство баронесса Мария Константиновна Красицкая». Ее муж, старше ее лет на пять, сам водит заграничную моторную коляску. Барон еще не приехал.

«Что ж, вполне удачный вариант. Семейка не бедствует, – рассудил ювелир. – Надобно заглянуть к дамочке прямо сейчас, пока нет ее благоверного, и рассказать ей обо всем, как есть. А впрочем, – в голове у него мелькнула хитрая мыслишка, – в таком деле торопиться не следует. При должном старании можно и гораздо больший профит получить… Правда, придется изменить своим правилам, но ведь и я обманут. Неужели я не могу восстановить справедливость в двух- или трехкратном размере?» – Не раздумывая больше ни минуты, он нажал на пуговицу электрического звонка.

– Разрешите представиться: Лейб Меерович Гиршман. Имею салоны «Часы и драгоценности Л. Гиршмана» в Киеве, Одессе, Харькове и Житомире. Вы меня припоминаете? – переминаясь с ноги на ногу выговорил торговец. – Второго дня я продал вам часики. Ваш спутник – этот молодой красавец – заплатил за них пятьсот тридцать рубликов. Помните?

– Ах да, конечно, – пролепетала миловидная дама и смутилась. Над ее верхней губкой, как раз там, где поселилась родинка, забилась маленькая нервная жилка.

«Господи! До чего же она прекрасна», – невольно изумился визитер.

– Как часики? В порядке? – расплывшись в натянутой улыбке, справился он.

– Все прекрасно. – Она пожала плечами. – А что?

– Вы позволите мне присесть? – теребя край котелка, осведомился Гиршман.

– Да-да, конечно. Присаживайтесь, куда вам будет угодно. – Она указала рукой на стул и кресло. Сама опустилась на край дивана. – Простите, что сразу не предложила, но вы появились так неожиданно. Вот я и вышла к вам по-домашнему, в пеньюаре. Не обессудьте.

– Нет-нет, ничего, – сконфуженно забегал глазами ювелир, стараясь не смотреть на открывшуюся коленку хозяйки.

– Итак, я вас слушаю…

– Простите-с… – Он поднял глаза и изрек извинительно: – Я даже не знаю, как вас величать.

– Ах да, – поправляя непослушную прядь волос согласилась очаровательная брюнетка. – Моя постоянная забывчивость… Я баронесса Красицкая, Мария Константиновна.

Лейб Меерович скромно кашлянул в кулак и пояснил:

– Так вот-с, деньги, которые заплатил ваш… знакомый… оказались фальшивые. Извольте убедиться, сударыня. – Он вынул портмоне и достал свернутые вдвое купюры.

– Как это? – оторопело вымолвила дама, хлопая длинными ресницами.

– А вот смотрите, – уже смелее заговорил гость. Он поднес десятку к свету. – Здесь вместо русской буквы «Я» стоит латинская «R». Где такое видано? А сотни я носил в банк. Их рассматривали под микроскопом. Все до одной поддельные. Вот так-то, мадам…

– А вы уверены, что это именно мы вам дали эти ассигнации?

– Помилуйте! А кто ж еще? – торговец удивленно воззрился на собеседницу.

– Насколько я помню, там была еще одна пара, – неуверенно произнесла она.

– Вы правы, – кивнул Лейб. – Была. Только у них часы почти в два раза дороже ваших. Тот господин одними радужными расплачивался. К ним у меня претензий нет. Но, – он придвинул к дивану стул, и почти в упор уставился на красавицу, не отводя глаз, – я могу, конечно, и в полицию обратиться. Дом теперь я ваш знаю…

– Ну что вы? Зачем же полицию беспокоить. Может быть, чаю с ромом или кофе с коньяком?

– Благодарю за предложение, только думаю, что засиживаться мне не с руки. Не ровен час, супружник ваш вернется. А потому пусть этот… ваш кавалер принесет мне завтра в магазин три тысячи рублей. Жду его до закрытия. В противном случае мне придется обратиться в полицию, – вставая выговорил Лейб. – А там, сами понимаете, – благоверный ваш сразу об адюльтере узнает.

– Постойте, постойте. Это какое-то недоразумение. Мой друг совсем ни при чем. Его, вероятно, тоже обманули и подсунули фальшивки.