Версаль. Мечта короля Мэсси Элизабет

– На месте Людовика, если бы вознамерился напасть на Голландию, я бы перво-наперво обратился к ее союзникам. Я бы посоветовал Швеции закрыть глаза на происходящее, а потом бы стал убеждать Англию меня поддержать. Взамен я бы предложил англичанам деньги. И конечно, послал бы в Англию опытного дипломата или человека, близкого к английскому королю.

– В ваших рассуждениях есть определенный здравый смысл, но одно обстоятельство вы не учли.

– Это какое же?

– Если бы я вошел в союз с Людовиком с целью напасть на Голландию, стал бы я предлагать брачный союз человеку, который вскоре станет голландским королем?

Карл подал знак Трокмортону. Сэр Уильям ненадолго скрылся, а затем вернулся в зал со светловолосой зеленоглазой девочкой, которой не было еще и десяти лет. Сделав реверанс, девочка тут же опустила глаза.

– Вы ведь еще не встречались с Марией – моей племянницей и вашей двоюродной сестрой, – сказал Карл.

– Нет. Почту за честь.

Карл опустил руку за спинку стула.

– Мария подыскивает себе достойного мужа, а вы, полагаю, ищете не менее достойную жену.

Прибытие Генриетты ожидалось во второй половине дня. Людовика снедало нетерпение. Он расхаживал по кабинету, то и дело останавливаясь возле окон и бросая взгляд на сады и дорогу, пролегавшую между ними. Пока король ждал и беспокоился, военный министр Лувуа внимательно разглядывал карту Голландии и Франции, развернутую на главном столе.

– У нас достаточно опорных пунктов для снабжения армии съестными припасами и амуницией. Вы только взгляните, ваше величество! Дюнкерк, Куртре, Лилль, Нёф-Бризах, Пиньероль, Мец, Тионвилль.

– И на какой срок этого хватит? – спросил Людовик.

– На полугодовую кампанию, ваше величество.

– Прекрасно. Начинайте готовить войска.

– Так рано? – удивился Лувуа.

– Их еще надо одеть. К весне они должны быть готовы.

Лувуа что-то говорил, но Людовик, заметивший вдалеке карету, уже не слушал военного министра. Еще через мгновение король выбежал из кабинета.

Генриетта смотрела на деревья, проносившиеся за окном. Их голые черные ветви и промерзшие стволы навевали уныние. Глаз радовали только ели, лиственницы да кусты остролиста, усыпанные красными ягодами. До Версаля оставалось совсем немного. Скоро она будет дома. Однако сердце Генриетты не билось от радости. Наоборот, оно разрывалось между двумя странами. Приезд в Англию пробудил глубинный пласт воспоминаний и чувств. Генриетта и не подозревала, что они таились в ней. Ее вдруг одолела тоска по прошлому. И сейчас, вновь оказавшись в королевских владениях Людовика, Генриетта не знала, где же ее родина. Она поплотнее укутала колени меховой накидкой и закусила губу, прогоняя подступавшие слезы.

Едва карета подъехала к главному входу дворца, Генриетта увидела Людовика. Король поспешил к ней, проталкиваясь сквозь толпу встречающих. Его лицо сияло от радости. Распахнув дверцу, Людовик подал Генриетте руку, помогая сойти. Последнее было весьма кстати, иначе она бы просто упала в его объятия.

– Благодарю вас, ваше величество, – сказала Генриетта. – Не часто увидишь, чтобы правители исполняли обязанности слуг.

– Мы все – слуги Франции, – ответил король. – Надеюсь, с этим ты не будешь спорить?

Карету разгружали, а Людовик уже вел Генриетту внутрь.

– И как тебе было в Англии? – спросил он, ткнувшись носом в ее плечо.

– Холодно.

– Сам я ни разу не был в Англии, но мне рассказывали, что там постоянно идут дожди, а англичане без конца извиняются.

– Простите, ваше величество, что осмеливаюсь возражать, но подобные утверждения – не более чем миф.

Людовик засмеялся и увел ее с залитого холодным солнцем двора внутрь.

Генриетта переоделась, слегка перекусила и даже попыталась отдохнуть. Но король и министры уже ждали ее, сгорая от нетерпения выслушать краткий отчет о переговорах с Карлом. Как ни хотелось ей самой укрыться с головой и спать, обязанности, которые она на себя приняла, требовали завершения. Она не могла, не имела права обидеть своего короля. Софи красиво причесала свою госпожу, и Генриетта отправилась в кабинет короля.

Встав возле главного стола, Людовик зачитал привезенный Генриеттой договор:

– «Двое королей намерены объявить войну Республике Соединенных Провинций Нидерландов. Король Франции вторгнется на голландскую территорию с суши, располагая, помимо своей армии, шестью тысячами английских солдат. Король Англии отправит к неприятельским берегам пятьдесят военных кораблей, король Франции – тридцать. Его английское величество будет вполне удовлетворен получить в результате войны остров Вальхерен, устье Шельды и остров Кадзанд, а также свою долю в завоеванных провинциях. Король Англии не будет чинить препятствия свободному исповеданию католической веры. По условиям настоящего договора его английскому величеству в течение полугода будет выплачено два миллиона крон».

Людовик поднял глаза:

– Мы были готовы увеличить сумму до трех миллионов.

– Зато я не была готова, – возразила Генриетта.

Министры улыбались и кивали.

– Достигнутое ее высочеством необходимо отметить веселым праздником, – сказал Людовик, откладывая подписанный договор.

Генриетта вяло кивнула и встала. Ноги отказывались ее держать; чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться за край стола. Улыбка Людовика мгновенно погасла.

– Бонтан, немедленно пошлите за моим придворным врачом, – распорядился он. – Ее высочеству срочно нужна помощь.

Софи поспешила к матери. Ее распирало от радости, которой она хотела поделиться с Беатрисой.

– Мама! Ты представляешь? Ее высочество обещала познакомить меня с герцогом де Керси. Она говорит, что он может составить мне хорошую партию. Я – герцогиня! Как тебе?

Беатриса стояла возле раскрытого шкафа и рылась в своих платьях. Она не бросилась навстречу дочери, а лишь обернулась через плечо. Лицо Беатрисы было напряженным. Она даже не улыбнулась.

– Я думала, ты любишь того строителя – холодно ответила Беатриса, вернувшись к поискам.

– Ты же велела мне его забыть.

Беатриса ощупывала подолы платьев, как будто там могло что-то находиться.

– Мама, ты что-то ищешь?

– Брошь потеряла.

Софи коснулась материнского плеча:

– Мама, у тебя что-то случилось?

– Ровным счетом ничего.

– Как дела с нашими бумагами?

Беатриса оттолкнула Софи и бросилась к сундукам у стены. Открыв крышку первого, она продолжила поиски там.

– Уверена, вскоре все разрешится наилучшим образом, – сказала она дочери.

– Если я выйду замуж за герцога, нам уже будет нечего опасаться. Ты согласна?

– Да.

Софи с легким ошеломлением смотрела, как мать выбрасывает из сундука нижнее белье, чулки и подвязки.

– Мама, а помнишь, когда я уезжала, ты пожелала мне весело провести время в Англии. Откуда ты узнала, что мы едем в Англию?

– Из сплетен придворных.

– Мама, я же чувствую: ты что-то от меня скрываешь.

Беатриса повернулась к Софи. Девушка даже отпрянула – настолько жестким и пугающим был взгляд материнских глаз.

– Если я что-то от тебя скрываю, у меня на то есть веские причины.

Филипп не желал браться за составление правил дворцового этикета, и потому Шевалье пришлось взяться за работу самому. Внушительный свод правил вручили Бонтану, напомнив, что король приказал довести эти правила до всех придворных и знати, находящейся во дворце, и что никакие возражения не принимаются. Чувствовалось, Бонтан не горел желанием взваливать на свои плечи выполнение королевской затеи. Однако Шевалье хорошо знал особенность первого камердинера: будучи верным псом Людовика, Бонтан не посмеет ослушаться.

Меж тем самому Шевалье создание правил очень понравилось. Это давало ему хоть и косвенную, но власть над людьми.

Вернувшись в апартаменты Филиппа, они решили перекусить. Шевалье уселся за стол, взял салфетку и воскликнул:

– Салфетка!

Филипп, который думал о чем-то своем, лишь пожал плечами:

– Ты что, впервые видишь салфетку?

Шевалье церемонно развернул салфетку, поместив себе на колени.

– Вчера, во время обеда, я заметил, что граф Эвремон изволил чистить салфеткой зубы, выковыривая остатки застрявшей пищи. Нужно обязательно дополнить правила разделом о надлежащем использовании салфеток.

Филипп подошел к окну и встал со скрещенными руками. Шевалье очень хорошо знал этот взгляд.

– Пусть она твоя жена, – сказал Шевалье. – Пусть она хорошая женщина. Но хорошей женой ее не назовешь.

– А я что, хороший муж?

Шевалье бросил салфетку обратно на стол.

– Ты позволяешь ей разрушать твой разум. Я же вижу, что ты страдаешь. Ну, вернулась она из Англии. Умоляю тебя, не ходи к ней. Если пойдешь, твой кошмар повторится.

Филипп с размаху ударил кулаком по подоконнику и выбежал в коридор.

Генриетта сидела за столом во внешних покоях. Ее голова сама собой клонилась вниз. Клодина в облике «доктора Паскаля», куда входили и приклеенные усы, давала распоряжения Софи:

– Вашей госпоже целую неделю не давать никакой пищи, кроме бульона со щавелем и розмарином.

– Конечно, доктор, – отвечала Софи.

Клодина повернулась к Генриетте:

– Отдых и еще раз отдых. Прежде всего – сон.

Генриетта кивнула.

Из коридора донеслись быстрые шаги. Дверь распахнулась. Вбежал Филипп. Лицо его было красным не то от злости, не то от напряжения.

– Убирайтесь! Быстро! – крикнул он Софи и Клодине.

Софи юркнула в комнату для фрейлин. Клодина, быстро собрав саквояж, поспешила в коридор.

– Какая заботливая у меня жена! – с издевкой воскликнул Филипп. – Нет чтобы вначале со мной увидеться! Ты сразу поспешила к нему!

Генриетта устало откинула волосы с лица.

– Он встречал меня у входа. Моего супруга там почему-то не было.

Филипп стоял, тяжело дыша. Услышанное дошло до него не сразу, а когда дошло, его лицо смягчилось.

– Прости меня. Ты права. Это я сгоряча.

– Понимаю, – тихо ответила Генриетта.

Минуту или две они просто смотрели друг на друга. Невысказанные мысли сливались в беззвучную песню, полную раскаяний и неопределенности. Потом Филипп подошел и коснулся щеки Генриетты:

– Ты меня прощаешь?

Генриетта закрыла глаза.

– Я всегда вас прощаю. Хотя порою я отчетливо сознаю: исчезни я вдруг, вам стало бы легче.

– Я не могу жить без тебя, – сказал Филипп.

– И со мной жить вы тоже не можете.

На винтовой лестнице, что вела в кабинет Маршаля, его окликнули. Фабьен сразу узнал голос Беатрисы.

– Господин Маршаль, я шла к вам, надеясь застать вас у себя. Я могу с вами поговорить?

– Разумеется.

Улыбка Беатрисы была даже не приклеенной, а прибитой к ее лицу. Фабьен сразу понял ее состояние. Дергается. Чувствует, что почва уходит из-под ног. Это хорошо.

– Мне подумалось, что вы на меня рассержены, – сказала Беатриса.

– С какой стати мне на вас сердиться?

– Я ведь солгала вам, выдав себя за другую.

Фабьен продолжил спуск. Беатриса не отставала.

– Вас подвела бумага, – сказал он. – Свою «грамоту» вы написали на бумаге, сделанной в Швейцарии. А в год, указанный вами как год вашего рождения, этой бумаги во Франции еще не было.

– Я вас недооценила, – усмехнулась Беатриса.

– Зачем вы мне солгали? – спросил Фабьен.

Беатриса схватила его за руку, пристально глядя ему в глаза, пытаясь соблазнить Фабьена.

– Вы мне небезразличны. Вначале я появилась при дворе с целью найти Софи достойного мужа. Затем мне открылась другая причина.

– И как, нашли мужа для вашей дочери?

– Нет. Позвольте спросить: чем нам это грозит? Вы потребуете, чтобы нас прогнали из дворца?

– Не волнуйтесь, Беатриса. Все решится самым благоприятным образом, – коснувшись ее плеча, ответил Фабьен.

Он сразу почувствовал, что Беатриса дрожит всем телом. Возможно, от страха. Или, наоборот, от внезапного облегчения. Фабьена это больше не волновало. Оставив ее на лестнице, он пошел к себе.

В середине дня Маршаль отправился на поиски Жака – любимого садовника короля. Строительство, заглохшее осенью, возобновилось и даже приобрело больший размах. Строители трудились на стенах и крыше, заканчивали фундамент для новых пристроек. Невзирая на зиму, работа кипела и в саду, где рыли новые пруды и прокладывали новые дорожки. Жака Фабьен отыскал на скамейке. Садовник с аппетитом закусывал куриной ножкой.

– Ты знаешь, кто я? – без обиняков спросил Фабьен.

Прежде чем ответить, Жак вытер рукавом жирные губы.

– Как не знать, господин Маршаль? Знаю и кто вы, и чем занимаетесь.

– Я заметил, ты часто говоришь с его величеством.

– Стало быть, вы и за королем шпионите?

– Не за королем, а за теми, кого ему угодно включить в число доверенных лиц.

– Я, господин Маршаль, служил еще его отцу.

– Настало время послужить сыну.

– Так я этим уже который год занимаюсь.

– Я говорю не про вскапывание клумб.

Жак отвел глаза, потом снова посмотрел на Фабьена:

– Говорите, чт от меня требуется.

Софи разложила на кровати несколько платьев Генриетты, из которых ее госпоже предстояло выбрать одно.

– Что нового при дворе? – спросила Генриетта.

– Все только и говорят про завтрашний бал-маскарад.

В спальню Генриетты вошла коренастая круглолицая служанка с подносом. Она принесла бульон, прописанный Клодиной, и тарелку с ломтиками хлеба.

– Ты ведь у меня совсем недавно. Напомни мне свое имя, – попросила Генриетта.

– Мари, ваше высочество.

– Спасибо, Мари. Теперь я запомню.

Служанка торопливо сделала реверанс и исчезла.

Утро рисовало на полу королевской спальни прихотливые узоры из полос света и теней. Проснувшийся Людовик с наслаждением потянулся, откинул одеяло и лишь потом открыл глаза. Возле постели стоял Филипп. Чуть поодаль застыл Бонтан. Лицо первого камердинера было непроницаемым.

Людовик сел на постели, моргая и сбрасывая последние остатки сна.

– Доброе утро, брат. А что ты здесь делаешь?

– Пришел взглянуть на спектакль.

– Ко мне в спальню?

<>– Да. Пьеса называется «Утренний подъем». Это комедия нравов с трагическими оттенками.

Сказанное заинтриговало Людовика. Он встал с постели. Цирюльник уже ждал его, чтобы побрить. Король уселся на стул, цирюльник щедро намылил ему щеки и принялся за ежедневный ритуал. Филипп тем временем начал свои пояснения:

– Отныне твоя жизнь тебе не принадлежит. Отныне все твои действия становятся предметом созерцания и восхищения твоих придворных. Одевание, бритье, вкушение пищи и вина. Теперь все это – не просто обыденные действия, а действо. Всем придворным надлежит в установленные часы являться перед твоими очами. И лишь немногим будет дарована привилегия входить, наблюдать, а в отдельных случаях участвовать в этом спектакле.

Цирюльник в последний раз провел бритвой по королевской щеке. Слуга поднес зеркало, чтобы Людовик полюбовался на гладко выбритое лицо. В зеркале отразился не только его августейший облик, но и вереница придворных, ожидавших позволения войти в спальню короля. Придворные нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Первыми в очереди стояли Роган и Лувуа.

Филипп кивнул слуге у двери. Тот поднял руку, показывая: «Теперь можно». Придворные устремились в спальню. Один, торопившийся приветствовать короля, был резко оттеснен герцогом Кассельским.

– Насколько мне известно, герцоги входят раньше маркизов, – объявил герцог Кассельский, высокомерно взглянув на придворного.

Придворный нахмурился, пропуская герцога, но когда захотел встать вслед за ним, его бесцеремонно отпихнул Монкур, объявивший:

– Я вместе с его светлостью.

Рогана, Лувуа, герцога Кассельского и Монкура провели в угол, где они и встали, наблюдая за утренним королевским ритуалом. Остальные придворные входили, кланялись и выходили, подчиняясь новым правилам. Все двигались слаженно, словно заводные куклы.

– Под наблюдением будут все входы и выходы, – пояснял брату Филипп. – Высшая степень самообладания и порядка… Полная противоположность совокуплениям, – вполголоса добавил он.

Людовик улыбнулся. Слуги приступили к его одеванию. Сняв с короля ночную рубашку, они надели на него все чистое и благоуханное: рубашку, панталоны, жилет, шарф и камзол. Придворные продолжали входить и выходить, кланяясь и жадно вглядываясь в доступный им эпизод королевского спектакля. Когда процедура одевания была окончена, Людовик по привычке хотел поправить воротник, однако Филипп покачал головой и подозвал одного из придворных.

– Не он, – возразил король и кивнул Монкуру. – Я хочу, чтобы все знали, как Версаль вознаграждает проявивших смирение и доказавших свою преданность.

Монкур подошел к королю, осторожными движениями расправил ему воротник и с поклоном вернулся на свое место.

Бонтан доложил о приходе королевы. Мария Терезия вошла вместе с мальчиком, одетым в бархат и шелка. Затем Бонтан выпроводил из спальни всех придворных, задержав, однако, Рогана.

– Его величество желает, чтобы вы остались.

Людовик подошел к юному дофину. Сын был очень похож на отца: те же темные глаза и волосы, тот же уверенный, пристальный взгляд. Людовик повел дофина по комнате, показывая мечи, щиты и портреты королей, правивших Францией в прошлом.

– Сын мой, для тебя настало время учиться править, – сказал Людовик. – Быть королем означает иметь власть, не поддающуюся никакому воображению. Что бы ты ни попросил, все это будет тебе преподнесено. Ты получишь власть, но вместе с властью на тебя ляжет долг. Долг перед твоими подданными и друзьями, перед справедливостью и истиной.

Дофин кивнул.

– Но король, обладая властью, не застрахован от опасностей, ибо всегда находятся те, кто не прочь отобрать у короля его власть. Когда мне было столько лет, сколько тебе, нашлись люди, искавшие способа уничтожить нас.

Людовик подвел сына к окну. Пока они смотрели на зимнюю панораму садов, голос короля зазвучал жестче:

– Этих людей мы считали своими друзьями. Они ломились в наши двери, а их руки были перепачканы в крови. Их сердца были черны от замышляемых убийств. Я никогда не позволю, чтобы нечто подобное случилось с тобой. Понимаешь?

Дофин снова кивнул.

Людовик повернулся к Рогану:

– Мой сын несколько дней погостит у нас во дворце. Я буду учить его править страной, а ты научишь его охотиться на дикого кабана.

Дофин робко смотрел на Рогана. Роган меж тем поклонился королю.

– Почту за честь, ваше величество, – с улыбкой сказал он.

Фабьен согласился встретиться с нею! Беатриса снова и снова перечитывала короткую записку, подсунутую ей под дверь. Потом вдруг спохватилась: что же она мешкает? Торопливо покинув дворец, Беатриса направилась в сады, находившиеся к западу от дворца. Маршаль был ее последним шансом. Если понадобится, она разденется догола и совокупится с ним где угодно, хоть в студеных водах пруда Нептуна. Фабьен простит ей все ее козни. Их с Софи оставят при дворе, и все тревоги уйдут в прошлое. Тогда можно будет считать, что ее замыслы удались.

Придя на место, указанное ей в записке, Беатриса остановилась и стала ждать появления Фабьена. Холодный ветер кружил листья. Она не замечала ветра. Она ждала Фабьена.

Потом Беатриса увидела неказистого старого садовника. Он явно направлялся к ней.

– Мадам де Клермон? – спросил он.

– Да, – хмуро ответила Беатриса.

– Господин Маршаль ждет вас. Идемте со мной.

– А куда?

– Пусть для вас это будет сюрпризом.

Жак двинулся по извилистой тропе, держа путь к краю сада. Достигнув края, садовник не остановился и там, а повел Беатрису через поле с пожухлыми травами прямо к кромке леса. Беатриса шла, приподнимая подол, чтобы не споткнуться. Сердце подсказывало ей то, чего категорически не желал принимать ее разум.

– Ты не перепутал дорогу? – спросила она. – Ты уверен, что господин Маршаль там?

– Уверен.

Пройдя еще несколько минут по равнине, они поднялись на невысокий холм, со всех сторон окруженный соснами. Ветер раскачивал их верхушки.

– Вот мы и пришли, – сказал Жак.

Он остановился. Беатриса тоже остановилась. Во рту у нее пересохло. В животе ощущалась ужасающая пустота. Она кивнула, больше для себя самой, чем для садовника.

– Он запомнил, – тихо сказала она.

– Что запомнил?

– Однажды я сказала ему, что хотела бы окончить свою жизнь в лесу, глядя, как ветер раскачивает кроны сосен.

Оба стояли, слушая шум сосен.

– Становитесь на колени, – велел ей Жак.

– Я надеялась, что у господина Маршаля хватит мужества сделать это самому.

– Если вы намерены помолиться, сейчас – подходящее время.

Беатриса обвела взглядом землю, на которой стояла:

– Мне слишком поздно молиться.

Собравшись с духом, Беатриса встала на колени. Краешком глаза она видела, как блеснуло длинное острое лезвие кинжала, который Жак достал из рукава. Беатриса опустила голову, отвернула воротник и плотно сжала зубы, чтобы достойно встретить свой конец. «Софи, дочь моя. Прости, что так получилось. Если бы я только…»

Лезвие рассекло морозный воздух. Пространство залил ослепительный свет. Потом звуки, краски и ощущения исчезли. Навсегда.

Софи, раздевшись до нижнего белья, стояла и придирчиво разглядывала платья, висевшие на планке ширмы. Какое же из них лучше подойдет для бала-маскарада? Это торжество король устраивал в честь успешной поездки в Англию ее госпожи Генриетты. Сама Генриетта, невзирая на телесную слабость, решила принять участие в сегодняшнем торжестве. Софи помогла ей одеться, после чего Генриетта отпустила ее, дав время приготовиться к балу.

Дверь шумно распахнулась. Порыв ветра опрокинул ширму. Вошедший Фабьен Маршаль поглядел на Софи так, что у нее кровь заледенела в жилах.

– Что вам здесь надо? – все-таки спросила она. – Вы ищете мою маму?

Фабьен переступил через упавшую ширму, подхватил дорожный саквояж и швырнул к ногам Софи:

– Я искал тебя. Спектакль окончен. Выметайся из дворца.

– Я вас… не понимаю, – дрожащим голосом произнесла Софи.

У нее еще хватало сил выдерживать ледяной взгляд Фабьена.

– Все ты понимаешь. Собирай пожитки и проваливай. Тебе не место во дворце.

Руки Софи сами собой потянулись к губам. Этого не может быть! Это не должно было случиться.

– Что… с моей матерью? Что вы сделали с нею?

Безжалостное лицо Маршаля сказало ей все. «Боже мой! Это какой-то дурацкий розыгрыш! Этого не может быть!»

– Я не знаю и не хочу знать, откуда на самом деле вы обе приехали в Версаль. Теперь ты вернешься туда одна. Завтра утром я проверю. Если я застану тебя во дворце, пеняй на себя. Будешь валяться в сточной канаве.