История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов Бауэр Сьюзен

За всё это он заслужил имя «Юлиан Отступник».

По иронии судьбы, восстанавливая старое понимание «римского», он оказался вынужден по политическим причинам дать варварам те же привилегии, что были у римлян. Не в состоянии вести войну одновременно с Шапуром на востоке и натиском германцев на севере, он был вынужден позволить германским племенам франков поселиться в северной Галлии на правах федератов – римских союзников со многими правами римских граждан.

Устранив франкскую угрозу, Юлиан начал персидскую кампанию. В 363 году он выступил на восток во главе восьмидесяти пяти тысяч солдат – не только римлян, но и готов (германское племя, бывшее федератами Рима со времен правления Константина), и арабов, жаждущих отомстить Шапуру за свои выбитые плечи. Также он взял с собой в поход традиционных прорицателей и греческих философов – вместо священников и полевого храма, как в своё время хотел Константин. Эти две группировки осложняли поход тем, что вступили в ссору друг с другом: предсказатели видели дурные предзнаменования и считали, что армия должна отступить, философы же считали такие суеверия нелогичными.5

На границе с Персией Юлиан разделил войско и послал тридцать тысяч солдат вдоль Тигра, сам же во главе оставшейся армии отправился по Евфрату на судах, построенных в римских владениях на берегах реки и отправленных вниз по течению. Обе части армии должны были встретиться в Ктесифоне – столице Персии, лежавшей на восточном берегу Тигра чуть южнее Багдада, и зажать персов клешнями.

Согласно Аммиану, римский флот представлял собой грандиозное зрелище: пятьдесят боевых галер и тысяча транспортных кораблей с запасами пищи и судостроительными материалами. Шапур, предупрежденный о размере подступающей армии, из предосторожности оставил столицу. Когда туда прибыл Юлиан, царя в городе не было. Армии перебросили мосты на восточный берег Тигра и всё же осадили Ктесифон.

Осада длилась долго. Тем временем Шапур, находясь в безопасности далеко от места боевых действий, начал собирать войска по самым дальним окраинам своего царства. В итоге он вернулся, чтобы сразиться с берущей верх армией. Юлиан был вынужден отступить вверх по течению Тигра, отвоевывая себе путь назад и пытаясь сохранить своих людей живыми, в то время как персы жгли все поля и дома на их пути.

Отступление длилось всю весну. Началось лето, а римские солдаты всё еще не добрались до своих границ. Они страдали от голода и ран, постоянно подвергаясь атакам персов. Однажды в июне, во время очередного нападения персов из засады, Юлиан был пронзен персидским копьем в нижнюю часть живота. Его отнесли в лагерь, и там он медленно истек кровью и умер. Он оказался в числе тех трех римских императоров, кто погиб на поле брани с чужеземным противником.[17]

Аммиан Марцеллин, находившийся в армии, описывает его смерть как красивую классическую сцену: Юлиан, смирившись со своей судьбой, до самой смерти вёл тихую беседу о «благородстве души» с двумя философами. Христианский же историк Феодорит настаивает на том, что Юлиан умер в агонии, слишком поздно осознав силу Христа и воскликнув: «Ты победил, галилеянин!»6

Из двух равно неправдоподобных описаний христианская версия была всё-таки ближе к реальному положению дел. Армия Юлиана осталась без средств к существованию, повержена и нуждалась в руководстве и спасении. После недолгих дискуссий офицеры облачили в императорские одежды одного из командиров, благородного и доброго человека по имени Иовиан, и провозгласили его императором.7 Тридцатитрехлетний Иовиан был христианином.

С этого момента империей правили только христиане. Старая римская религия более никогда не доминировала при императорском дворе. Это не положило конец противостоянию – просто теперь борьба между прошлым и настоящим, старым Римом и новой империей, ушла в подполье.

Иовиан был прагматиком. Вместо того, чтобы сражаться, он надел корону и предложил Шапуру II переговоры. Заключенный между ними договор позволил римской армии мирно уйти домой. В обмен на это Иовиан согласился передать персам все римские земли на восток от Тигра, включая римскую крепость Нисибис.[18] Впоследствии из Нисибиса персы регулярно проводили атаки на римские границы; город более никогда не отходил во владения Запада.8

Под началом Иовиана римская армия с большим трудом вернулась на запад, где солдат ждали презрение и насмешки сограждан. Договор с персами посчитали постыдным, позорным для Рима, неприемлемым исходом смелого и гибельного похода Юлиана.

Иовиан так никогда и не вернулся в Константинополь. Ступив на римские земли, он сделал остановку в Антиохии и начал работать над созданием срединного пути. Он отменил все антихристианские законы Юлиана, но не стал заменять их столь же жесткими указами, ущемляющими римскую религию. Вместо этого он объявил о религиозной терпимости. Сам он был неусыпным последователем Никейского символа веры, но решил удалить религию из основания имперской политики. Христианин, грек, римлянин – все теперь имели равные права прославлять своих богов и занимать места в правительстве.9

Но было уже слишком поздно. Религия и политика – а также религиозная и политическая власть – слишком тесно переплелись в империи. Сильный и харизматичный император (которым добросердечный Иовиан не являлся) мог бы удержать власть, провозгласив религиозную терпимость – но политический авторитет Иовиана был и без того слаб из-за непопулярного договора с персами. Единственную возможность удержаться у власти для него представляло использование религиозного авторитета и установление единоверия как основы правления.

Отказ от подобных действий означал утрату авторитета. В 364 году, спустя восемь месяцев после коронации, он умер в своем шатре, на медленном пути возвращения вместе с армией в восточную столицу. Рассказы об этом событии подозрительно отличаются друг от друга; по разным свидетельствам, он умер, задохнувшись угарным газом плохо проветренной печи, либо от несварения желудка, либо от «распухшей головы». «Насколько мне известно, – замечает Аммиан, – причины его смерти не расследовали». Римский трон опустел и ждал нового претендента.10

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 5

Рис.10 История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Глава шестая

Землетрясение и вторжение

Между 364 и 376 годами природная катастрофа и нападения варваров обрушиваются на Римскую империю.

Смерть Иовиана означала, что за четыре года в Римской империи сменилось три императора. «Из-за жестокости изменчивых обстоятельств», как это называет Аммиан Марцеллин, в те времена официальная религия и государственные границы Римской империи менялись с той же скоростью, что и её правители.

Никто не поддержал юного сына Иовиана в его претензиях на трон. Вместо этого армия (невольно ставшая представительницей всей империи) избрала на должность императора нового военачальника.

Валентиниану, бывалому воину и ревностному христианину, было сорок три; при таком сочетании качеств затруднительно найти его правдоподобный портрет в современных императору источниках. Историк Зосима, преданный старой римской религии, неохотно отмечает, что Валентиниан был «воином отменным, но крайне необразованным». Христианский историк Феодорет воспевает Валентиниана, говоря, что он был «не только человеком великой храбрости, но также благоразумным, дальновидным, сдержанным, обладателем выдающегося роста».1

Империя в те дни нуждалась не в грамотном политике, а в опытном полководце, решения же Валентиниана позволяют предположить, что служба в армии не подготовила его к императорской ответственности. Он находился в Никее, когда войска избрали его; прежде чем отправиться на коронацию в Константинополь, он решил назначить соправителя. Это была военная тактика. Расстаться с жизнью на дорогах в восточных провинциях было просто, а наследников у Валентиниана не имелось.

Согласно Аммиану, он собрал своих армейских товарищей и спросил, что они думают о его младшем брате и однополчанине Валенте.[19] После этого вопроса надолго воцарилась тишина и наконец командующий кавалерией сказал: «Если ты, добрый государь, любишь своих родных, то есть у тебя брат, а если отечество – то ищи, кого облачить в пурпур».2

Валентиниан обошел вниманием этот совет. Он дал брату титул правителя и поставил во главе восточных владений Римской империи вплоть до провинции Фракия; сам же отправился в Италию, но двор свой устроил не в Риме, а в Милане.

Так произошла кратковременная переориентация на Запад. Резиденция старшего императора была в Италии, а младшего – на Востоке, однако Валент II осел не в Константинополе, а в Антиохии, на реке Оронт. Почти сразу же стало ясно, о чем умолчал командующий конницей. Перед империей стояла масса военных проблем. Германские племена наводнили Галлию и пересекли Дунай; римские владения в Британии подвергались нападениям местных жителей; земли в Северной Африке страдали от набегов враждебно настроенных южных племен; персидский царь Шапур II, объявив, что его договор был заключен с Иовианом и аннулирован после его смерти, готовил нападение с востока.3

Но Валент II, поставленный править на Востоке, казалось, был более обеспокоен внутренней чистотой, нежели внешней угрозой. Его старший брат Валентиниан, христианин, придерживался Никейского символа веры, но был терпим к арианам и представителям традиционной римской религии. Самым жестким нововведением Валентиниана был закон, ограничивающий вечерние жертвы богам. Но как только один из проконсулов указал Валентиниану на то, что многие граждане придерживаются этой древней традиции, полагая, что это является частью римской идентичности, император тут же разрешил всем желающим не соблюдать новый закон.4

Но младший брат, Валент II, был арианином, нетерпимым к любой другой религиозной доктрине. Он начал войну за уничтожение никейских христиан в Антиохии: он отправил их лидера в ссылку, изгнал его последователей, а некоторых утопил в Оронте. Это позволило персам еще чаще атаковать восточные границы, поскольку неопытный и не забросивший другие дела Валент не заботился о гарнизонах своих крепостей на востоке. Зосим говорит, что Валент II был столь неопытен в делах правления, что не мог «выдержать бремя государственных дел». Солдат Аммиан пишет еще прямолинейнее: «В это время по всему римскому миру разнесся звук боевых труб».5

Но римлян ожидала и другая катастрофа.

На заре 21 июля 365 года землетрясение, родившееся в глубинах Средиземного моря, распространилось по морскому дну и достигло римских берегов. На острове Крит дома обрушивались на своих спящих владельцев. Киренаику трясло, ее города рассыпались. Ударная волна достигла Коринфа, прокатилась на запад, по Италии и Сицилии, и на восток, по Египту и Сирии.6

Жители римских побережий уже начали выбираться из-под обломков, гасить пожары, раскапывать свои пожитки и оплакивать погибших, когда в Александрии, в дельте Нила, вода отхлынула от южного побережья. Горожане, удивившись, подошли ближе к линии воды. «Рокочущее море отступило от берегов, – пишет Аммиан Марцеллин, – и люди увидели, как отворилась бескрайняя бездна, на дне которой лежали многие морские создания, погрязшие в липком иле; увидели высокие горы и просторные долины… Многие корабли вдруг оказались как бы на суше, а люди без страха спустились на мелководье у кромки моря и стали собирать рыбу и раковины голыми руками».

Это развлечение длилось менее часа. «А затем, – завершает Аммиан, – рокочущее море, как бы в обиде на это вынужденное отступление, подняло великие волны, и, кипя, перехлестнуло через мелководье на острова и прибрежные полосы суши, и сравняло с землей неисчислимое количество домов в городах и прочих местах… Огромные массы воды, вернувшись, когда их вовсе не ждали, погребли под собой и утопили тысячи людей».7

Когда цунами отступило, корабли лежали вдоль берегов в обломках. Человеческие тела валялись грудами на улицах и крышах домов и плавали лицами вниз в заводях. Несколько лет спустя Аммиан, проезжая через соседний с Александрией город, увидел корабль, заброшенный вглубь суши. Он всё еще лежал на песке, и его корпус уже начинал гнить.

Перед лицом разрушения Валент II и Валентиниан пытались удержать свои владения от распада. Валента сверг узурпатор Прокопий, двоюродный брат погибшего Юлиана, умудрившийся убедить готов, служащих в римском войске, поддержать его претензии на восточный трон. Валент направил Валентиниану истеричное письмо, прося о помощи. Но Валентиниан был далеко на поле брани – он сражался в Галлии с алеманнами (еще один союз германских племен), и лишних солдат у него не было.8

Перетянув на свою сторону двух военачальников и часть армии Прокопия с помощью крупных взяток, Валент II сумел разгромить соперника под Фиатирой. Захватив мятежника в свои руки, Валент приказал разорвать Прокопия на части. Заодно он казнил и двух подкупленных им же полководцев Прокопия, благочестиво осудив их за столь своевременное предательство.9

Классические римские историки, такие, как Аммиан, объясняли огромную волну, обрушившуюся на города, именно мятежом Прокопия. В своих хрониках они просто перенесли цунами вперед по времени, поместив его после мятежа и настаивая, что попытка узурпации власти Прокопием нарушила естественный ход вещей. Христианские историки, описывавшие цунами, чаще объявляли виновным Юлиана Отступника – в их изложении Господь наказывал империю за проступки Юлиана. Либаний, старый друг Юлиана, предположил, что Земля оплакивает Юлиана, что землетрясение и цунами были выражением почтения усопшему со стороны Земли или, возможно, Посейдона.10

Представители и христианства, и старой римской веры пытались найти причину этим разрушениям. Такая причина, несомненно, должна была иметься. В языческом и христианском мировоззрениях любое событие воспринималось как прямой ответ на поступки людей – ни в одном из этих миров не было места беспричинному злу.

Вслед за природной катастрофой последовали катастрофы политические: на римские земли все чаще стали нападать варвары, понемногу обгрызая края владений империи.

Начало первой из политических катастроф положил Валент II, развязав войну с готами. Готы в римской армии поддерживали узурпатора Прокопия, и он желал их наказать.

До того времени римляне и готы умудрялись уживаться; готы предоставляли римской армии солдат, а в обмен могли селиться на римских территориях и даже наделялись некоторыми привилегиями римских граждан. За минувшие десятилетия среди них сильно увеличилось количество христиан. Готский епископ Ульфила придумал алфавит, которым записывал перевод Библии на готский язык. Ульфила, как и Валент II, был ревностным арианином – он проповедовал, что никейское христианство – «мерзкое и отвратительное, извращенное и порочное… изобретение дьявола».11

Это не помешало Валенту организовать карательную экспедицию против заселенных готами земель. Эта война началась в 367 году и тянулась целых три года без всяких перспектив. Момент для войны против тех, кто был склонен к дружбе с римлянами, был выбран исключительно неудачно: на западе Валентиниан уже вел бои с алеманнами. В конце 367 года, когда Валент II пошел войной на готов, алеманны перешли Рейн и напали на людей Валентиниана на его собственных землях. Валентиниану удалось победить их в горячей схватке, но он сам потерял столько солдат, что был не в состоянии изгнать захватчиков.

Тем временем римские владения в Британии также страдали от варварских набегов. В данном случае «варварами» были племена, обитавшие на севере острова. Еще в 122 году н. э. римский император Адриан провел здесь черту между цивилизованными и дикими землями, повелев выстроить стену через весь остров. Римская провинция Британия лежала к югу от стены. Шести британским городам был присвоен статус римских.[20] В самом большом из них, Лондинии (Лондиниуме), обитало 23 тысячи граждан; город обладал сложной инфраструктурой римского типа – имел судоходные протоки, купальни, канализацию и военные гарнизоны.12

На севере же, по мнению римлян, была сплошная глухомань. Племена на север от Адрианова вала, как и те, что жили на меньшем острове к западу от Британии, прибыли на британские берега как захватчики около 500 года до н. э… Теперь уже они были местными жителями (за тысячу лет люди странным образом врастают в землю, пуская в неё корни) и объединялись в несколько племенных союзов. Самыми сильными из племен были пикты и каледонцы («рыжеволосые и ширококостные», как описал их римский историк Тацит). На западном острове, который никогда не был под властью римлян, на юг от столичного города Тара обитали фении, тогда как север по большей части контролировали улуты (улады).13

Уже свыше ста лет Британию тревожили вторжения северян-пиктов и пиратские набеги племен с западного острова.[21] В IV веке к этому присоединились рейды еще одного германского племени – саксы, прибывшие из краев, лежащих на север от Галлии, переплыли море и принялись разорять восточные берега Британии.

Римский наместник, отвечавший за оборону Британии, именовался dux Britanniarum – «герцог Британии».[22] Его помощником был особый офицер, Comes Litori – комит, или «защитник побережья»[23]. Его обязанностью было не подпускать саксов к юго-восточным берегам. Но в конце 367 года, пока Валентиниан отчаянно отбивался от алеманнов, а Валент II зашел в тупик, воюя с готами, оборона Британии развалилась, и варвары ворвались в страну со всех четырех сторон.14

Это была тщательно спланированная и согласованная атака. Аммиан Марцеллин назвал её Barbarica Conspirato – «заговор варваров». Римский гарнизон, стоявший у Адрианова вала, годами общавшийся с пиктами на оккупированных территориях, позволил пиктским воинам войти на земли римской Британии. В то же время пираты с западных островов высадились на британских берегах, а саксы наводнили юго-восточную Британию и северную Галлию. В течение нескольких предыдущих десятилетий численность римских войск в Британии медленно убывала: солдат понемногу переводили на континент. Немудрено, что и «дукс», и «комит побережья» были сокрушены.15

Хотя Валентиниан был вплотную занят алеманнами, в 368 году он отправил в Британию опытного военачальника, Феодосия Старшего, дабы тот отвоевал римские провинции. Феодосий Старший повиновался и в качестве первого заместителя взял с собой своего сына Флавия Феодосия[24]. Он обосновался в Лондинии, из которого и повел многолетнюю войну, в итоге вернув Римской империи контроль над Британией. «Он согрел север кровью пиктов, – писал один восторженный римский поэт, – и ледяная Ирландия оплакала многих мертвецов». Вдоль юго-восточных берегов были возведены крепости с башнями, с которых дозорные могли углядеть приближение саксонских кораблей.16

Но не всё шло хорошо. Захватчики разрушили города и сожгли села, стерли с лица земли целые гарнизоны и нарушили торговые связи, прежде существовавшие между Британией и северными племенами. Пиктские деревни около Вала были сожжены, их жители истреблены, римские гарнизоны вдоль границы заперлись в наскоро возведенных изолированных крепостях.17

А на римской части материка венценосные братья были вынуждены заключить мир со своими противниками-варварами. Валент II прекратил попытки побороть готов в 369 году и заключил договор с их вождями. В 374 Валентиниан заключил мир с вождем алеманнов Маркианом. Но почти сразу же началась еще одна война с варварами.

Рис.11 История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Британия и Ирландия

Годом ранее Валентиниан приказал строить новые крепости к северу от Дуная, на землях, принадлежавших германскому племени квадов. Квады не представляли большой угрозы («народ, вовсе нестрашный», – так пишет о них Аммиан), и когда началась стройка крепостей, они прислали к местному римскому военачальнику послов с вежливой просьбой оставить их землю в покое. Просьбу проигнорировали; послы продолжали приходить.18

Наконец римский военачальник не придумал ничего лучшего, чем пригласить вождя квадов на пир и убить его. Этот вероломный поступок так поразил квадов, что они объединились с соседними племенами и пошли штурмом через Дунай. Римские земледельцы, жившие у границы, не ожидали нападения: атакующие «перешли Дунай, когда никто не ожидал врагов, и напали на селян, собиравших урожай; большинство земледельцев они убили, выживших же увели домой как пленников»19

Валентиниан, разгневанный бездарностью командира, начавшего эту войну, отозвал Феодосия Старшего и его сына Флавия из Британии и направил их в горячую точку. Сам он вскоре после этого тоже прибыл сюда, изрыгая проклятья и обещая покарать своенравных подданных. Но когда он собственными глазами увидел опустошение, царившее на границах, то пришел в ужас. Он решил не брать в расчет убийство вождя квадов и начал ответную карательную кампанию. Он сам повел войско; Аммиан с неодобрением пишет, что Валентиниан сжигал поселения и «не глядя на возраст, лишал жизни» всех мирных квадов, что встречались ему на пути.20

По сути, его поведение позволяет предположить, что он просто утратил связь с реальностью. Он отсёк руку конюху из-за того, что лошадь, которую конюх держал за поводья, встала на дыбы, когда Валентиниан садился на неё. За несвоевременную шутку он замучил до смерти безобидного младшего секретаря. Он даже приказал казнить Феодосия Старшего, так хорошо послужившего ему в Британии, после того, как Феодосий проиграл одну битву, а его сына Флавия отправил в ссылку в Испанию.

Наконец квады отправили к Валентиниану послов, чтобы договориться о мире. Когда они попытались объяснить, что конфликт начался не по их вине, Валентиниан до того разъярился, что с ним случился удар. «Он стоял как громом пораженный, – пишет Аммиан, – онемевший и задыхающийся, побагровев обликом. Внезапно кровь отхлынула от его лица, и смертный пот выступил у него на лбу». Валентиниан умер, не назначив преемника.21

Западная часть империи временно осталась без правителя, и полководцы на границах остановили войну с квадами. Валент II сообщил, что унаследовать корону должен сын Валентиниана, шестнадцатилетний Грациан, и править ему надлежит совместно со своим младшим братом, четырехлетним Валентинианом II.

Первым делом Грациан – выказав тем удивительную рассудительность – вернул из испанской ссылки Флавия Феодосия, сына казненного Феодосия Старшего, назначив его командующим обороной северных границ. Флавий Феодосий научился сражаться в Британии и показал себя блестящим стратегом. К 376 году, через год после смерти Валентиниана, он стал ведущим полководцем на всех центральных землях империи.

Его опыт очень пригодился. До Рима стали доходить слухи о новой угрозе: с востока неотвратимо приближались кочевники – бесстрашные воины, вырезавшие всех и уничтожавшие всё на своем пути, не знавшие религии и разницы между добром и злом, не имевшие даже настоящего языка. Все народы к востоку от Черного моря были в смятении. Аланы, столетиями проживавшие на восток от Дона, уже покинули свои земли. Вождь готов, «наводивший ужас на соседей», сам был побежден. Беженцы заполнили северный берег Дуная, просясь под защиту Римской империи.22

На далеких границах западного мира объявились гунны.

Римляне, никогда не видевшие гуннов, пуще землетрясения и цунами боялись этой необоримой силы. Историки тех времен не знали, откуда родом эти пугающие пришельцы, но были уверены, что пришли они из кошмарных мест. Римский историк Прокопий утверждал, будто гуннов породили ведьмы, вступившие в близость с демонами: «это низкорослое, грязное племя недолюдей, знающих только один язык, который являл лишь подобие человеческой речи».22.

Но гунны были еще далеко, а поблизости имелась более насущная проблема – беженцы. Валент II принял официальную делегацию от готов, просивших позволения селиться на римских землях по другую сторону Дуная. Валенту уже пришлось заключить с готами мир, и теперь он решил позволить им иммиграцию. В свою очередь, новоприбывшие могли осваивать целинные земли Фракии и поставлять римской армии солдат – как и другие племена готов, населявших земли империи.25

Плотина римской границы рухнула, и новые волны готов хлынули через Дунай. Римские чиновники, занимавшиеся новыми поселенцами, были загружены бумажной работой. Налоговая система работала плохо, начались хищения денег; у новоприбывших истощились запасы пищи, и они голодали. За два года решение Валента II привело к еще одной войне с варварами. Армия голодных готов пронеслась по Фракии, распространяя вокруг себя «ужасающую смесь разбоя, убийства, кровопролития и огня», убивая, сжигая поселения, захватывая пленников – и направляясь в сторону Константинополя.26

Валент II вышел из Антиохии защищать город; юный Грациан поспешил с запада на восток на помощь дяде. Но прежде, чем он с войсками поддержки прибыл на место, пути Валента II и готов пересеклись у города Адрианополя, лежавшего к западу от Константинополя. Этот город был назван в честь Адриана, императора, построившего стену, ограждавшую империю от варваров.

9 августа 378 года Валент II, сражавшийся вместе со своими воинами, был убит. Две трети войска пало вместе с ним; после вынужденного отступления римских солдат мучили голод и жажда. Валент не был облачен в императорский пурпур, и тело его было столь изуродовано, что его так и не опознали. Аммиан пишет, что кровь на земле стояла по щиколотку. Всю следующую ночь люди Адрианополя слышали из темноты стоны раненых и предсмертные крики умирающих, брошенных на поле боя.

Рис.12 История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Приближение варваров

Готы окружили город, но они были значительно менее опытны в ведении осад, нежели в открытом бою, и вскоре отступили. То же они попытались сделать в Константинополе – и вновь поняли, что не могут пробиться через стены. Они отступили, но главное стало очевидным: Римская империя перестала быть непобедимой. Землетрясение и потоп оставили её в руинах, далекая орда варваров испугала её, а разъяренные беженцы смогли убить императора.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 6

Рис.13 История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Глава седьмая

Восстановление государства

Между 371 и 412 годами Когурё перенимает буддийские принципы, учение конфуцианства и побеждает своих соседей

Далеко на востоке – вдалеке от Константинополя, Персии и Индии, за Восточной Цзинь и Северной Вэй еще одно царство пыталось восстановить силы после поражения. В 371 году молодой царь Сосурим унаследовал корону правителя Когурё, а вместе с ней – разоренную и раздробленную страну У него не было базы, на которой можно было отстроить государство; армия его была деморализована, военачальники погибли в боях, земля превратилась в пустыню.

Выход из всех его проблем явился в 372 году в обличье монаха.

Царство Когурё располагалось к востоку от Желтого моря. Предки его жителей, вероятно, пришли сюда с дальнего юга, с берегов реки Хуанхэ, однако культуры Китая и Корейского полуострова существовали отдельно уже много веков.[25] Жители полуострова претендовали на древнее и необычное наследие. Согласно их собственным мифам, первым царством на их землях был Чосон[26], основанный божественным Тангуном в 2333 году до н. э. – в эпоху древнейших китайских царств.

До своего падения китайская династия Хань захватила северную часть Корейского полуострова, и там поселились китайские чиновники с семьями. В южной же части полуострова сформировались три независимых царства: Силла, Когурё и Пэкче. А тем временем на самом крайнем юге союз четырех племен – Кая – противостоял попыткам соседей включить их в одно из разрастающихся монархических государств.

Когурё всегда было наиболее агрессивным и более всего беспокоило власти Хань. Но последние надеялись, что смогут контролировать царства, лежащие на юг от ханьских колоний, и проследить, чтобы они не набрались излишней мощи. Как было написано в романе «Троецарствие», «По своему характеру эти люди неистовы и получают наслаждение от разбоя».1

Во времена заката империи Хань её контроль над землями Чо-сон ослабел, под властью ханьцев остался лишь один административный округ – Лолан, столицей которого был старинный город Вангомсон – нынешний Пхеньян.

Лолан пережил своих ханьских правителей и просуществовал до 313 года. В этот год правитель государства Когурё, амбициозный и энергичный Мичхон, двинулся в поход на север и захватил Лолан, присоединив его к своим землям и изгнав остатки китайской армии. Так Когурё под властью Мичхона стало втрое больше любого соседствующего с ним государства. Это было самое сильное и могущественное из трех государств Кореи.

Но это также сделало Когурё самой заметной мишенью. Мичхон умер в 331 году, оставив на троне своего сына, Когугвона. Когугвон не был равен своему отцу в воинском деле, и тридцать лет вел политику бездействия; за это время Когурё захватывали дважды. В 342 году армии шестнадцати варварских государств захватили здесь тысячи пленных и разрушили стены столицы Когурё – Хвандо. В 371 году наследный принц Пэкче со своей армией вторгся на территорию Когурё и дошел до Вангомсона.

Стряхнув привычную апатию, король Когугвон лично прибыл из Хвандо, чтобы сразиться с соседом – и был убит при обороне крепости Вангомсон. Пэкче объявила большую часть земель Когурё своими, а Сосурим, сын побежденного короля и внук великого Мичхона, остался править усохшими останками Когурё.

Рис.14 История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Когурё в период расцвета

Вскоре после восшествия Сосурима на трон к его двору явился буддийский монах, пришедший с запада. Этот монах по имени Сундо принес королю в дар буддийские манускрипты вместе с заверением, что буддийские практики помогут ему защитить Когу-рё от врагов. Король Сосурим принял Сундо, послушался его и в 372 году сам принял новую веру В тот же год он повелел открыть Сонгюнгван – национальную школу конфуцианства, созданную по образцу китайских.2

Буддизм и конфуцианство, исходно очень разные, образовали для Когурё полезный синтез. Сундо учил Сосурима и его придворных, что недовольство, несчастье, честолюбивые амбиции и страх – суть самскрита, несуществующие состояния. Согласно его учению, истинно просветленный человек понимал, что нет недовольства, нет несчастья, нет амбиций, нет страха. Королевство Когурё и само было такой самскритой — идеей, не существовавшей в реальности. Если бы король Сосурим и его придворные по-настоящему поняли это, они смогли бы пребывать в мире, признавая (словами мастера Дзен Шэн-яня), что «мира и явлений в нем не существует». Их решения не исходили бы из стремления к выгоде, к безопасности, к счастью.3

С другой стороны, конфуцианство принимало реальность материального мира и учило своих последователей жить в нем достойно, добродетельно и ответственно. Принципы буддизма принесли людям Когурё духовное единство; принципы конфуцианства дали королю Сосуриму испытанную схему для обучения новых полководцев, министров, счетоводов и чиновников – то есть всё, что необходимо для процветания страны. Буддизм был философией монахов, конфуцианство – доктриной в академиях.

Поскольку буддизм не был религией, построенной на письменных догматах, вокруг веры в которые собирались её сторонники, два разных мировоззрения гармонично сосуществовали бок о бок. Сторонники буддизма, в отличие от христианства, никогда не выделяли свою философию как исключительное мировоззрение, требовавшее отказа от других верований. Поэтому, хотя король Сосурим сделал своей верой буддизм, он не превратил его в официальную религию страны. Этим он завоевал исключительные полномочия, не имевшие никакого смысла вне буддистской среды.4

Когурё больше не стояло на грани исчезновения. Сосурим вернул его из небытия и восстановил государство. Но на то, чтобы страна набрала достаточно сил для завоеваний и экспансии, требовалось время.

Тем временем Пэкче оставалось самым влиятельным государством на Корейском полуострове. Правил им Кынчхого, некогда начавший вторжение, во время которого пал отец Сосурима. Границы Пэкче расширялись и поглощали южные земли, и королю Кынчхого, как и его северному соседу, необходимо было ввести обычаи, которые удерживали бы территории Пэкче в рамках единого государства под началом одного короля. Никогда прежде корона Пэкче не переходила от отца к сыну; воины один за другим добывали её силой. Но схватка за наследование, скорее всего, привела бы к утрате части территории Пэкче, поскольку местные военачальники более вкладывались во внутреннюю политику, нежели в экспансию. Король Кынчхого, стремясь защитить завоеванные земли, объявил, что корона перейдет к его сыну. Когда он умер в 375 году, его слово не потеряло силу. Трон перешел сначала к сыну, а потом, после ранней смерти сына, к внуку Чхимрю.5

В 384 году индийский монах Марананта, странствуя по Китаю, пришел из государства Цзинь в Пэкче. Когда король Чхимрю услышал о его приближении, он вышел навстречу Марананте и взял его в столицу, чтобы послушать, что тот говорит. Как и Со-сурим, король тоже принял учение буддизма.6

Для обоих королей буддизм нес в себе отблеск древности, дух старинных китайских традиций. Оба правили относительно молодыми государствами, и в этих государствах все китайское было крайне желанно. За буддизмом летело эхо унаследованных полномочий многосотлетней давности, слабый отголосок (как и в случае с Цзинь) далекого и славного прошлого.

Когда в 391 году на трон взошел Квангэтхо, племянник Со-сурима, основа государства, заложенная его предшественниками, была достаточно крепка, чтобы поддержать завоевательную кампанию, и даже буддийская философия, получившая широкое распространение, не побудила Квангэтхо отказаться от честолюбивых целей и материальной выгоды. Не прошло и года после коронации, а Квангэтхо уже организовал кампанию против Пэкче, в течение десятилетий считавшегося неприступным.

Ему удалось заключить союз с третьим королевством полуострова – Силлой. В 391 году Силлой правил дальновидный правитель Нэмуль. Он уже посылал дипломатические миссии за море, ко двору Цзинь; теперь он дружелюбно ответил на политические реверансы Квангэтхо, радуясь, что обретет союзника против постоянно вторгающихся на его земли войск Пэкче.

Армии Силлы и Когурё объединились и вместе напали на Пэкче. Противостояние было недолгим: Пэкче было оккупировано войсками соседних государств. В 396 году король Пэкче передал захватчикам тысячу высокопоставленных заложников в знак гарантии своего примерного поведения и согласился платить дань королю Квангэтхо.

Оставшаяся часть правления Квангэтхо ознаменовалась столь масштабными завоеваниями, что он заработал себе прозвище «Великий расширитель границ». Между 391 и 412 годами Квангэтхо захватил для Когурё шестьдесят пять городов, защищенных крепостными стенами, и тысячу четыреста незащищенных сел; он вернул стране северные земли, отобранные у нее десятилетиями ранее, и оттеснил Пэкче на юг. Список его деяний высечен на каменной стеле, до сих пор стоящей на его могиле – «Стеле

Квангэтхо», первом документе в истории Кореи. На ней значится: «Этой великой военной силой он охватил четыре моря, как растущий ивняк. Люди его процветали и жили в довольстве, и пять зерен дали большой урожай». Его собственные слова сохранены в храме, который он повелел построить в ознаменование своих побед: «Исповедуя буддизм, – гласит эта надпись, – мы движемся к процветанию».7

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 7

Рис.15 История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Глава восьмая

Католическая церковь

Между 378 и 382 годами Грациан отказывается от старой римской религии, а Феодосий I пытается узаконить братство и единство

Спустя пять месяцев после смерти Валента II император Грациан объявил правителя восточных земель: им стал Флавий Феодосий, взявший императорское имя Феодосий I. Младший брат Грациана, Валентиниан II, формально бывший его соправителем, достиг лишь семи лет от роду и нуждался в компетентном наставнике.

Самая большая угроза с востока – угроза персидского вторжения – тем временем уменьшилась. В 379 году персидский царь Шапур Великий умер после почти семидесяти лет правления; его преемником стал его пожилой брат Ардашир (Арташир) II, более обеспокоенный сохранением своей короны, чем набегами на чужие владения. Теперь оба правителя Римской империи, Грациан и Феодосий I, могли заняться обеспечением выживани своего государства. Готы на севере становились всё более могущественными, но куда более острой была другая проблема – внутренние центробежные тенденции. Мечты Константина о том, что вера сохранит империю единым целым, так и остались неосуществленными.

Грациан, глубоко верующий христианин, очень скоро оказался в конфронтации с римскими сенаторами, которые все еще придерживались традиционной римской религии. Через четыре года после битвы при Адрианополе Грациан объяснил сенату, что не позволит римским богам подточить христианскую веру в империи. В 382 году он убрал Алтарь Победы из здания Сената в Риме. Алтарь стоял здесь со времен победы Октавиана Августа над Антонием и Клеопатрой четыреста лет назад и был посвящен богине победы. Сенаторы протестовали, но Грациан был непреклонен. Также он убрал из списка своих титулов звание Великого понтифика – верховного жреца римской религии; когда ему принесли священные одежды, чтоб он облачился в них, как того требовала традиция, он отказался их надеть.

Так император отрекся не только от римских богов, но и от всего римского прошлого. Зосима резко указывает на то, что титул Великого понтифика римские императоры носили со времен Нумы Помпилия, жившего за тысячу лет до Грациана. Даже Константин Великий носил эти одежды. «Если император отказывается стать понтификом, – проворчал в те дни один из жрецов, – мы сами найдем его».1 Удержит ли Грациан свою власть в условиях враждебности сенаторов, было только вопросом времени.

В свою очередь на востоке Феодосий I столкнулся с разрушительной силой раскола христианской церкви. Арианские догматы относительно божественной природы Христа, противоположные никейской догме, широко распространялись среди низших слоев общества. «Весь город повсеместно полон этой ересью, – сетовал епископ Григорий Нисский, проповедовавший в Константинополе. – В переулках, на площадях, на улицах, в жилищах; они ходят среди купцов и менял, они продают нам пищу. Ты просишь у них сдачи, а они начинают размышлять о рожденном и нерожденном. А если ты спросишь о цене хлеба, они отвечают: „Отец более велик, а Сын подчиняется ему“. Спросишь их – „Готова ли ванна?“ – а они говорят, что Сын происходит от несуществующего. Я не знаю, как называть это зло – воспалением мозга, безумием или эпидемией болезни, вызывающей расстройство ума».2

Чтобы восстановить империю согласно видению Константина о христианском единстве, Феодосий обратился к закону. Он воспользовался законодательной основой римского государства, чтоб поддержать христианскую религию, не обращая внимания на то, что это диаметрально противоречит древним римским традициям; он воспользовался своей властью императора, чтобы придать христианству такую форму, которая позволила бы переформировать империю. Переплетение двух традиций продолжало навсегда изменять их обе.

В 380 году, через два года после того, как Феодосий I занял трон, он объявил никейское христианство единственно правильной верой и угрожал инакомыслящим наказанием по закону Таким образом, он провозгласил существование единой католической (то есть универсальной, относящейся ко всему человечеству) христианской церкви. «Он постановил, – пишет христианский историк Созомен, – что название „католическая церковь“ может относиться только к тем, кто в равной мере воздает почести всей Святой Троице. Тех же, кто имел другое мнение, следовало клеймить как еретиков, относиться к ним с презрением и воздавать им наказание»?

Задолго до Феодосия христианские епископы отделили ecclesia catholica[27] от еретиков, чья вера находилась вне христианской доктрины. Но никогда прежде «еретик» не определялся с точки зрения закона. Теперь у понятия «еретик» было законное определение – тот, кто не придерживается Никейского символа веры. «Все люди должны верить в Бога, принимая идею Святой Троицы, – провозглашал закон, – и называться католическими христианами. Места сбора тех, кто не верит, не будут наделены статусом церквей, и такие люди заслуживают как божественного, так и земного наказания».4

Феодосий действительно верил, что может приказать своим подданным верить только в ту божественность, которую определил Никейский собор. Он был разумным политиком – но его религиозные воззрения были во многом наивны. Например, Созомен сообщает, что на следующий (381) год Феодосий в качестве второго этапа исполнения своего закона созвал церковный собор, и собрал на нем «представителей процветающих сект», чтобы обсудить их различия, «поскольку вообразил, что все могут прийти к единству мнений, если неоднозначные положения доктрины обсудить в свободной дискуссии»?

Это был крайне оптимистический прогноз, и каждый, кто когда-либо занимался церковной деятельностью, мог бы предвидеть, что он не оправдается. Но Феодосий продолжал упорствовать, несмотря на все трудности. Когда его закон был принят, он мог начать унификацию церкви на практике. Он отнял все епископские должности у неникейских христиан и передал их епископам-никейцам, таким образом принеся им материальную выгоду Он угрожал еретикам, упорствовавшим в своем учении, что изгонит их из Константинополя и конфискует их земельные владения. Он не всегда исполнял свои угрозы – Созомен с одобрением отмечал, что, хотя император ввел в закон суровые наказания для еретиков, применялись они не часто: «Он не желал преследовать своих подданных; он стремился лишь укрепить единое понимание Бога посредством угроз»?

Феодосий понимал, что единство проще провозгласить, нежели создать на самом деле. Во многих вопросах иметь дело с готами было проще, чем с еретиками – их было достаточно просто убить. Созывая соборы и создавая доктрины, Феодосий в то же время руководил борьбой против вторжения готов. Готы стали такой серьёзной проблемой, что Грациан согласился передать большую часть населенных готами земель западной половины империи – три епархии в центральной провинции Паннония – под руководство восточной части империи, чтобы Феодосий изгнал оттуда готов.

Увы, его армия не была достаточно сильна, чтобы выполнить это чрезвычайное задание, и Феодосий применил для усиления своих войск новую стратегию: он набирал варваров из одних земель, чтобы бороться с варварами в других. Он вербовал готских наемников из Паннонии и отправлял их служить в Египет, а после переводил из Египта римских солдат, чтобы те воевали с готами. Значение понятия «римский солдат», как и «римлянин» вообще, становилось всё более зыбким – несмотря даже на то, что Феодосию удалось сузить значение слова «христианин».7

То, как тонка грань между римлянином и варваром, стало еще более очевидно в 382 году, когда после четырех лет войны против готов Феодосий решил, что в нее вкладывается слишком много сил, и заключил с ними мир. Согласно договору, готы могли жить на землях Римской империи под началом своего вождя. Вождь готов становился подданным императора, но сами готы не подчинялись римским властям; если они сражались за Рим, то на правах союзников, а не римских солдат из регулярной армии, подчиняющихся римским военачальникам.8

Рис.16 История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Передача Паннонии

В 382 году Феодосий мог сказать, что превратил хаос восточных земель в порядок. Христианская церковь была объединена, готы умиротворились, мир пребывал в равновесии.

Но всё достигнутое Феодосием было лишь видимостью, а не настоящей победой. Фактически готы не были укрощены. Арианство (даже не считая других ересей) не было искоренено. Христиане империи не стали единым целым. И даже верховенство над созданной Феодосием католической церковью было предметом споров. В ходе собора 381 года Феодосий провозгласил, что епископ Константинополя равен епископу Рима по влиятельности, «поскольку Константинополь – это Новый Рим».9 Возможно, это решение и имело смысл – но в 382 году, когда Феодосий уже праздновал свою победу, епископы прочих древних центров христианской традиции не пришли в восторг от возвеличивания сравнительно молодой Константинопольской епархии.

Среди возражавших был и епископ Римский, в 382 году созвавший в Риме собственный собор и объявивший, что епископ Римский является главой над всеми епископами, включая выскочку-Константинополь. Священники Рима согласились с этим, и епископ Римский приказал своему секретарю, молодому человеку по имени Иероним, записать это решение. Также римский синод сошелся на том, что Иероним, хорошо знавший языки, должен начать работу над новым латинским переводом Святого Писания.

Это был ответ на попытку приравнять грекоязычный Восток к Западу; римский синод провозгласил, что латынь, язык Запада, – единственно верный язык для Писания и церковных служб. Феодосий объявил, что все христиане должны быть едины – но его католическая церковь уже начала распадаться на восточную и западную части.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 8

Рис.17 История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Часть вторая

Раздробленность

Глава девятая

Отлучение от церкви

Между 383 и 392 годами испанец становится королем бриттов, а Феодосий обнаруживает, что недооценил силу церкви

В 383 году римское войско в Британии взбунтовалось и объявило новым императором Магна Максима, своего полководца.

Сначала Магну Максиму присягнули на верность только войска Британии; по сути, он стал королем бриттов, хотя был римским гражданином и испанцем по происхождению. Но скорее всего, он уже несколько лет обладал в Британии вполне королевскими полномочиями. Его имя всплывает в валлийских легендах, где он фигурирует как Максен Вледиг, полулегендарная личность, герой сочинения «Видения Максена Вледига». В этой повести Максен Вледиг восседает в Риме, правит там как император и мечтает, чтоб его женой стала прекраснейшая из девушек; он ищет ее и случайно приплывает в Британию, где находит её и женится на ней. Он проводит семь лет, строя замки и дороги в Британии, и этот срок столь долог, что в Риме узурпатор присваивает себе его трон.

Тонкий след исторической правды в этом мифе состоит в том, что Маги Максим еще в Британии предъявил претензии на звание «императора Рима» – и, без сомнения, провел много времени в качестве римского военачальника, строя дороги и развивая на острове римскую инфраструктуру. Возможно, Маги Максим позволял племенам западного острова (современной Ирландии) селиться на западных берегах Британии, и такое слияние культур стало основой Уэльса. Это может объяснить его образ в валлийских историях о происхождении страны, где Маги появляется так часто, что Джон Дэвис называет его «вездесущим наблюдателем».1

Рис.18 История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Раздел империи на три части

В это время Британия еще не была христианизирована. Римская армия в Британии была тесно связана со старой, традиционной римской верой, и выражала недовольство тем, что оба императора, Грациан и Феодосий – христиане. С другой стороны, Максим был ярым приверженцем римской веры; когда войско избрало его императором, он заявил о своей верности Юпитеру, собрал военные силы и направился в Галлию, надеясь завладеть западным троном фактически, а не только на словах.

Отголосок этого похода можно найти в «Истории королей Британии» Гальфрида Монмутского – весьма нереалистической, в которой король Артур с войском приплывает в Галлию и сражается с правящим там римским трибуном. В этой версии истории Артур после своего триумфа, и предварительно опустошив провинцию, создает царский двор в старой римской крепости Лютеции Паризиев[28], лежащей на реке Сена.

В реальности на территорию Галлии вступил именно Маги Максим, и он действительно дошёл до Лютеции Паризиев, где и был встречен Грацианом с боем. Часть солдат Грациана, желавших, чтоб император поклонялся Юпитеру, а не христианскому богу, перебежала на сторону Максима, а оставшиеся были разбиты. Грациан сбежал и вскоре умер – то ли захваченный в плен и убитый солдатами Максима, то ли умерщвленный собственными военачальниками.2

Так Максим захватил контроль над Галлией и объявил себя императором Галлии и Испании, а также Британии. Теперь империя оказалась разделена на три части: на дальнем Западе ею правил Маги Максим, на Востоке – Феодосий, а младший брат и бывший соправитель Грациана, Валентиниан II, всё ещё крепко держал власть над Италией и Северной Африкой.

Контролируя западную часть материка, Максим направил Феодосию официальное послание как император императору, предлагая ему союз и дружбу. Вторжение произошло слишком быстро, и Феодосий не смог противостоять ему, теперь же акт свершился, и восточный император решил, что пойти навстречу предложению Максима будет благоразумно. Как оказалось, они с Максимом были старыми знакомыми, в молодости вместе сражаясь на полях Британии. Феодосий согласился признать Максима законным императором, и в течение четырех лет три императора правили рядом, а Феодосий был среди них старшим Августом. «Однако, – пишет Зосима, – в то же время он тайно готовился к войне и стремился усыпить бдительность Максима всеми видами лести».3

Подготовка к войне включала в себя переговоры с персами – Феодосий не хотел, идя войной на запад, обнаружить, что его восточные границы атакованы. Ардашир II, пожилой брат великого Шапура II, был смещен персидской знатью спустя четыре года неэффективного управления страной; теперь на троне сидел Шапур III, сын Шапура II. Предметом новой войны между Римом и Персией мог стать контроль над Арменией, потому Феодосий отправил посла ко двору Шапура III, чтобы заключить сделку.4

Послом был римский воин по имени Флавий Стилихон, уроженец севера империи. Его мать была римлянкой, а отец вандалом – «варваром» из германского племени, жившего к северу от Карпат. В отличие от готов, вандалы не доставляли проблем Римской империи. Однако в глазах многих римлян Стилихон нес на себе клеймо варвара. Историк Павел Орозий, не любивший Стилихона, ставил ему в вину происхождение, говоря, что тот «происходит из вандалов – не воинственного, жадного, подлого и лукавого народа».5

Но Феодосий ему верил, и в ответ на это доверие Флавий Стилихон, которому в то время еще не было и тридцати, провел впечатляющие переговоры. В 384 году Шапур III согласился разделить власть над Арменией между двумя государствами. Западной частью Армении должен был руководить правитель, назначенный Римом, восточной – правитель, верный Персии. Феодосий был благодарен; когда Флавий Стилихон вернулся, Феодосий произвел его в генеральскую должность и выдал за него четырнадцатилетнюю принцессу Серену, свою племянницу и приемную дочь.

Договор с персами позволил Феодосию продолжить подготовку к войне с узурпатором на западе. Тем временем Магн Максим планировал двинуться на восток, против Валентиниана II. Максим хотел стать истинным владыкой Запада, а пока Валентиниан II правил в Италии, законность его прав на престол оставалась сомнительной.

Валентиниану II было только пятнадцать лет, и действительной властью над Италией обладали его военачальники и мать Юстина. В 386 году Юстина дала Максиму повод вторгнуться в Италию. Сама она была арианкой, а потому враждовала с католическим епископом Милана, Амвросием Медиоланским. Они конфликтовали уже много лет, но в 386 году Юстина (посредством своего сына) выпустила императорский указ, повелевающий Амвросию передать одну из миланских церквей арианам, чтобы у них было место для сборов. Амвросий возмущенно отказался, Юстина же ужесточила свои требования и потребовала другую, более значительную и важную церковь – Новую Базилику[29].

Она отправила представителей власти в Базилику в пятницу перед Вербным воскресеньем (предшествующим Страстной неделе, самой главной неделе церковного календаря), когда Амвросий наставлял небольшую группу новообращенных, готовя их к обряду крещения. Люди Юстины принялись менять драпировки в церкви; Амвросий продолжал наставление, не обращая на них внимания.

Вторжение имперских чиновников в церковь разгневало никейских христиан Милана, и они собрались вокруг церкви в знак протеста. Демонстрантов становилось всё больше. В итоге Страстная неделя оказалась отмечена уличными беспорядками, вооруженные солдаты арестовывали мирных граждан (позже Амвросий написал своей сестре: «тюрьмы были переполнены ремесленниками и лавочниками»), и число императорских солдат всё возрастало. Амвросий не смог выйти из Базилики, окруженной солдатами, поэтому начал вынужденную сидячую забастовку с новообращенными. Он проводил время, проповедуя, что церковь не должна быть под властью императора; церковь являет собой подобие Бога, она – тело Христово, а поскольку Христос – совершенный Бог (что было камнем в огород ариан), то церковь едина и с Отцом.6

Наконец Валентиниан II вмешался и приказал солдатам отступить. Но более, чем неудача попытки ариан захватить церковь, его не устраивала власть Амвросия: «Вы заковали бы меня в цепи, если бы Амвросий попросил вас», – бросил он своим приближенным, и Амвросий сильно опасался, что следующим этапом обострения конфликта будет обвинение его в государственной измене.

Когда до Максима долетел ветер смуты, он привел в действие свой план. «Предлогом, для него — пишет церковный историк Созомен, – было стремление предотвратить искажение древней религии и церковного порядка нововведениями… Он выискивал бреши и плел интриги так, что казалось, будто он взял в руки правление Римом путем закона, а не силой»?

Учитывая, что изначально Максим выступил на Рим с именем Юпитера на устах, его новая личина защитника никейского христианства выглядела несколько фальшиво. Но это показывает, до какой степени христианство в поздней Римской империи стало языком не только власти, но и закона. Максим хотел быть не просто императором. Он хотел стать настоящим, законным императором – и чтобы достичь этого, примкнул к рядам христианской церкви. И хотя Амвросий и проповедовал, что церковь отдельна от власти императора, императоры использовали церковь как оружие друг против друга.

Пока Максим шел к Милану через Альпы, Феодосий со своей армией выступил на запад, а Валентиниан II и Юстина бежали из Италии в Паннонию, взяв с собой Галлу, сестру Валентиниана, и оставив Милан Максиму и его армии. Когда Феодосий пришел в Паннонию, Юстина предложила выдать за него свою дочь Галлу при условии, что тот прогонит Максима. Феодосий принял предложение. По общему мнению, Флавия Галла была очень красива – к тому же брак связал Феодосия, бывшего солдата из Испании, с династией Валентиниана.

Он дошел до самого Милана, позаботившись, чтобы впереди него двигались рассказы о размерах и смертоносности его армии.

Возможно, Максим не ожидал, что Феодосий бросит свои восточные пределы и придет так далеко на запад. В любом случае, когда Феодосий достиг Милана, солдаты Максима были уже так запуганы, что схватили своего предводителя и передали Феодосию.

Война закончилась без единой битвы. Феодосий казнил Максима, положив конец правлению первого короля бриттов. Также он отправил военачальника Арбогаста, которому очень доверял, чтобы тот нашел сына и наследника Максима. Арбогаст нашел юношу в Трире и задушил его.8

Вторжение Феодосия закончилось полной удачей. Отныне его власть на западе сильно возросла; он стал зятем Валентиниана и избавителем империи от захватчика, и во главе триумфальной процессии вошел в Рим. После он со своей прекрасной молодой женой отбыл обратно, а в качестве новой правой руки Валентиниана оставил полководца Арбогаста, уже вернувшегося после удушения сына Максима.

Как и Стилихон, Арбогаст был варварского происхождения, франком по отцу. Поэтому, хоть и сделав блестящую карьеру в армии, он не мог даже надеяться на императорский трон. Так уж вышло, что самыми приближенными к Феодосию были варвары наполовину или более того; они не могли оспаривать корону своего повелителя.

Арбогаст уже был опытным воином, и Валентиниан II, привыкший к тому, что им управляют, даже не думал противиться. Арбогаст возглавил администрацию западной части империи, подчиняясь непосредственно Феодосию на востоке, а Валентиниан II, сидя на имперском престоле, был не более чем марионеткой.

В сущности, теперь Феодосий контролировал всю империю, а потому мог вновь обратиться к своему проекту унификации. Возвращаясь в Константинополь, он стал работать над эдиктом – сводом правил, разработанных с целью введения во всей Римской империи правоверного христианства. Первый эдикт, написанный в 389 году, ударил в самое основание отношений между старой римской верой и римским государством: Феодосий объявил, что старые римские празднества, бывшие всегда государственными, станут рабочими днями. Официальные праздники в те времена, как и ныне, были способом создания мифологической основы нации, напоминания гражданам о самых славных моментах прошедших времен и подмогой в определении будущего страны. Феодосий не только христианизировал империю – он начал переписывать историю.

И в этом он слегка не попадал в такт настроениям Запада. В Риме сенаторы уже три раза обращались к императорскому двору в Милане с просьбой возвратить в сенат традиционный Алтарь Победы, упраздненный Грацианом. Руководил этими обращениями Квинт Аурелий Симмах, префект (то есть высший чин администрации) Рима. Он просил Валентиниана сохранить традиции прошлого: «Мы просим о возвращении той религии, в лоне которой так долго процветала Римская республика, – писал он. – Умоляем вас, позвольте нам в наших преклонных годах передать потомкам то, чему сами научились, когда были мальчиками, ибо велика любовь к традициям».

Но основным доводом Симмаха было его понимание веры. Он не понимал, почему для победы христианства необходимо искоренить любые воспоминания о прежней религии Рима. Далее в своем обращении он писал:

«На чем нам клясться чтить твои законы и указы? Что помешает вероломному уму лжесвидетельствовать? Воистину все места преисполнены Богом, нет ни единого угла, где лжесвидетель был бы в безопасности – но упреждению преступления очень помогает мысль о присутствии священных предметов. Этот алтарь соединяет в себе всё, он обращен к вере каждого, и нет ничего, что давало бы нашим указам больший вес, нежели то, что все наши решения, так сказать, закреплены клятвой… Мы смотрим на те же звезды, у нас всех общее небо, и окружает нас тот же мир. Так какая разница, каким способом каждый из нас ищет правды?»9

Это был главный вопрос, и Феодосий мог бы ответить на него в том смысле, что, пока граждане империи ищут правды разными способами, их не будет объединять верность чему-то единому. Само деление империи на две или три части казалось похоронным звоном по возможности удержать ее с помощью римского самосознания: Западная и Восточная Римские империи уже начали проявлять разные характеры.

Амвросий Медиоланский выступил против этих петиций; в его ответе Симмаху сформулированы те уникальные особенности теологической системы, которые сделали христианство столь полезным для императоров.

«Вы забываете, что глас Божий наставлял нас; с помощью слабых догадок вы пытаетесь достичь того, что пришло к нам с самой Мудростью и Правдой Божьей. Потому наши обычаи расходятся с вашими. Вы просите императора обеспечить мир вашим богам, а мы молим Христа о мире для самих императоров. Вы обожествляете труды собственных рук, мы же считаем кощунством называть Богом любую сотворенную вещь… Император-христианин научился почитать лишь алтарь Христа… Так пусть же голос императора говорит лишь о Христе, пускай он объявит Его единственным, в Кого верит всем сердцем, ибо сердце правителя – в деснице Божией».10

Амвросий был упрямым и бескомпромиссным, однако понимал, сколь высоки ставки. Лишь алтарь Христа был единственной надеждой Феодосия на консолидацию – и эта надежда была очень сильна.

Но единение не прошло для Феодосия даром. В 390 году, через год после выпуска первого эдикта, он столкнулся с противостоянием той самой церкви, из которой пытался извлечь выгоду. Амвросий отлучил его от церкви: впервые в истории христианской церкви монарх был наказан ею за политические действия.

То был вполне прямолинейный, даже жестокий акт возмездия. В Паннонии римский губернатор попал в неприятности; как-то поздней ночью, напившись в одной таверне, он «постыдно обнажился», и колесничий, сидевший рядом с ним, «попытался выразить негодование».11 Простая попойка превратилась в инцидент, после которого пристыженный губернатор арестовал колесничего и бросил его в тюрьму. К сожалению, это был один из самых известных участников колесничных гонок, которые были назначены на следующий день, и когда губернатор отказался выпустить его на время соревнований, поклонники колесничего подняли бунт, ворвались в дом губернатора и убили его.

Феодосий тут же попытался подавить сопротивление и приговорил к смерти всех, кто поднял бунт. Репрессии затронули и просто зевак, наблюдавших за мятежом. Амвросий пришел в ужас от такой несправедливости. Когда Феодосий прибыл в Милан, чтобы проверить, как идут дела в западной части его владений, Амвросий отказался впустить его в церковь ради молитвы и принятия Святого Причастия, символа Тайной Вечери – обряда, отделявшего верующих христиан от язычников.

Христианские историки, описавшие это происшествие, говорят только, что Феодосий покаялся в грехе, получил епитимью и был прощен. Но в числе мелких сносок остается тот факт, что Феодосию потребовалось около восьми месяцев, чтобы исправить положение. Стоя на ступенях храма и глядя на непреклонного Амвросия, Феодосий, должно быть, осознал непредусмотренные последствия своего эдикта. Католическая церковь объединяла его империю именно потому, что была превыше государства, превыше верности своему народу, превыше любого человека.

Она была превыше императора.

В те восемь месяцев, пока Феодосий обдумывал свои дальнейшие действия, будущее христианства, похоже, висело на волоске. Придумай Феодосий лучшую стратегию, он отказался бы выполнить требования Амвросия. Но таким образом он либо отворачивался от евхаристии (обряда святого причастия), тем самым обрекая свою душу на вечные мучения, либо переставал признавать авторитет Амвросия. А последнее повлекло бы за собой вывод, что христианская церковь, по сути, не главнее императора. «Воспитанный на святых наставлениях, – заключает христианский историк Феодорит, – Феодосий прекрасно знал, что дано священникам, а что – императорам».12

Императорам не было дано сделать из империи единое целое. Наконец Феодосий вернулся в Милан, покорился религиозному авторитету Амвросия, принял несколько месяцев епитимьи, наложенной на него Амвросием, и был возвращен в лоно церкви.

Он приказал закрыть и покинуть все храмы римской веры, чтобы христиане могли разрушить их и построить на их месте свои; повелел, чтобы огонь, некогда охранявшийся на Римском форуме весталками, был официально залит водой. Он также объявил, что олимпийские игры будут проведены в последний раз, прежде чем навечно отменить их.

Наконец он провозгласил, что любой акт поклонения римским богам будет актом, направленным против самого императора. Церковь могла стоять превыше императора – но он по-прежнему мог заполучить её преданность и направить в нужное ему русло.13

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 9

Рис.19 История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Глава десятая

Раскол

Между 392 и 396 годами восточная и западная половины Римской империи оказываются в противостоянии друг с другом

В 392 году, после четырех лет «помощи» Арбогаста, Валентиниан II совершил самоубийство в Милане. Ему в это время был двадцать один год.

После его смерти немедленно разгорелась гражданская война. Сестра Валентиниана II, Флавия Галла, жена Феодосия, настаивала на том, что её брат не мог сам убить себя. Феодосий должен был расследовать это дело, и Арбогаст понял, что первым действием императора будет, скорее всего, смещение его с должности. Прежде чем Феодосий начал действовать, Арбогаст отправился в римский Сенат и пообещал сенаторам помочь вернуть Алтарь Победы и защищать римскую религию от угасания. В итоге сенаторы и Арбогаст избрали нового императора западных земель – безобидного и покорного римского чиновника по имени Евгений, христианина, который был склонен поддерживать статус старой государственной религии.

Феодосий, узнав об этом, отказался признать Евгения действительным императором. Вместо него он назначил наследником западного престола своего восьмилетнего сына Гонория и начал готовиться к войне, приступив к найму военной силы – федератов, готских солдат под командованием их вождя Алариха I. Он выступил на запад со Стилихоном, своим военачальником и зятем, и встретил армию Евгения, Арбогаста и римских сенаторов на реке Фригид 5 сентября 394 года.

Рис.20 История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Битва на реке Фригид

Павел Орозий настаивает на том, что Феодосий перекрестился перед тем, как броситься в битву, а три разных христианских историка пишут, что божественный ветер подул и повернул стрелы западного войска против него самого.[30] Созомен прибавляет, что во время битвы над церковью, где Феодосий молился перед боем, появился демон и стал насмехаться над христианством, а после пропал, когда армия Феодосия начала выигрывать.

Именно Стилихон и Аларих, возглавившие оба фланга армии, и обеспечили разгром западного римского войска. Евгений был убит в тот же день, Арбогаст, увидев уничтожение своей армии, покончил с собой на следующий день. По словам Павла Орозия, это была битва, «вызванная благочестивой необходимостью».1

Сообщения современников вряд ли могут помочь в восстановлении реальной картины битвы на Фригиде, но история о ветре божественного происхождения показывает: историки знали, что стоит на кону. Это была не просто очередная схватка враждующих императоров, но битва между двумя совершенно разными мировоззрениями. Когда она завершилась, Феодосий обрел контроль над всей империей: над восточной её частью – как старший император, над западной – как регент при своем юном сыне Гонории. В последний раз вся Римская империя собралась под властью единого правителя.

Феодосий умер в 395 году, через год после битвы. Двое сыновей от первого брака разделили его владения как Августы-соправители. Восемнадцатилетний Аркадий взял себе константинопольский престол, Гонорий унаследовал западный. Гонорию было лишь десять, поэтому Феодосий приказал полководцу Стилихону, наполовину вандалу, охранять его.

После смерти Феодосия осталась также пятилетняя дочь Галла Плацидия – от второй жены, молодой и прекрасной Флавии Галлы. Дочь передали на воспитание Стилихону и его жене, римлянке Серене. Стилихон, будучи слишком варварских кровей, чтобы зваться императором, стал таковым на практике.

На востоке Аркадий, мягкий и легкоуправляемый, руководил своими землями с помощью полководца Флавия Руфина. Руфин был главой личной гвардии императора – самого элитного военного подразделения восточной армии, и именно за ним оставалось последнее слово в империи. Как и Стилихон, именно он обладал настоящей властью. «Вся империя легла на плечи Аркадия и Гонория, – пишет Зосима, – и они действительно обладали авторитетом, соответствующим их титулам, хотя всеми делами в империи заведовал Флавий Руфин на востоке и Стилихон на западе». В отличие от Стилихона, Руфин не был варваром по крови, а потому мог лелеять желание однажды стать императором.2

Теперь обеим частям империи угрожал бывший сторонник Феодосия I – Аларих I, возглавлявший подразделения готов в битве на Фригиде. Аларих I надеялся получить после смерти Феодосия титул главы римской армии – магистра армии, но ни один из императоров не удостоил его такой чести. Аларих считал, что причиной тому его готское происхождение. Его войска уже кипели от недовольства. На Фригиде пало огромное количество готов (свыше десяти тысяч); они считали, что их использовали как живой щит для регулярных войск.

Вместо того, чтобы продолжать добиваться римских привилегий, Аларих захватил руководство над армией готов и провозгласил себя их главнокомандующим и вождем. Этим он создал новый народ, став его правителем – вождем вестготов.3

Историки поздней Римской империи (в первую очередь Иордан и Маги Аурелий Кассиодор) делили готов на две различные группы: остготов (остроготов), живших на востоке, и вестготов (визиготов) – на западе. Эти названия не следует считать обозначением наций[31] – они лишь позволяют делать географическое различие между готами, осевшими ближе к Черному морю и теми, кто поселился дальше к западу. До Алариха I народа готов не существовало – существовал ряд непостоянных по структуре германских племен, которые иногда воевали вместе, а иногда друг против друга.

Готская армия Алариха была объединена не тем, что солдаты принадлежали к одному племени (хотя они все были более или менее германских кровей), но тем, что вместе они создали полноценную военную структуру. Когда Аларих провозгласил себя их вождем, они впервые стали чем-то большим, чем армия. Волевым усилием они превратились в народ, объединенный не только племенной историей, но и общей целью. Это новое объединение взяло себе имя территории, где некогда жили многие его члены – западных готских земель, «вестготы». Но это имя распространялось и на племена, обитавшие дальше на север. Историки называют этот процесс этногенезом: племена, объединенные совместной задачей или местоположением, создают один народ, придумывая себе имя, историю и благородную родословную.4

Итак, реакция на тяготившее их презрение римлян сделала визиготов Алариха независимым народом, появившимся посреди римских земель. Этот народ был возмущен и голоден, и вёл его сильный вождь с большим военным опытом. Потому первым побуждением нового народа было напасть на окраинные римские провинции – захватить то, что, как считали готы, причитается им, а затем двигаться на Константинополь.5

Восточный император Аркадий и его стратег и покровитель Руфин не были подготовлены к обороне. Большая часть римской армии находилась далеко на западе, со Стилихоном. Стилихон приказал войскам выступить против Алариха – но тот, избегая решительной битвы (а быть может, и потому, что Стилихон тайно договорился с ним), остановил свое войско и отправился с ним разорять греческие провинции.

Римские же солдаты продолжили свой путь к Константинополю; вероятно, Стилихон приказал им присоединиться к восточной армии – одолжение императору Востока Аркадию. Когда войска подошли к стенам города, Аркадий вышел их приветствовать, и полководец Руфин шел за ним. Поэт Клавдий Клавдиан, современник императора, так описывает последовавшие события: когда Руфин шел за императором вдоль сомкнутых рядов, солдаты

  • «…заходят тем временем сзади,
  • Широкою строй изогнув дугой и готовясь нежданно
  • Оба конца ее сблизить в кольцо. Начинает сужаться
  • Поле, сдвигается щит ко щиту, все круче и круче
  • Изгиб, сводящий крыло и крыло постепенно и мерно…
  • Тут из ратных рядов бросается самый отважный,
  • Меч наготове, пылает лицо и яростно слово…
  • Вслед за одним бросаются все – и ударами копий
  • Тело дробят, острия все в одном согреваются мясе…
  • Этот рвется ногтями к еще не смеженному взору
  • Алчных очей, тот схватил, как добычу, отъятую руку,
  • Третий ногу отсек, четвертый плечо из сустава
  • Вывернул; этот в спине позвонок с позвонком разымает,
  • Этот печень, тот сердце, тот полные вздохом последним
  • Легкие вырвал на свет. Мало места для мести, простора
  • Для ненавидящих нет!»6

Официальная версия Запада гласила, что все произошло случайно и без приказа. Но Клавдиан настаивает на том, что готский солдат, первым поразивший Руфина, вырвался вперед с криком:

  • «Это гонимый тобой Стилихон своею десницей
  • Здесь поражает тебя!»

Не он один приписывал планирование нападения Стилихону. Зосима, которого не приводили в восторг оба деятеля, стоявшие за престолами империи («В вышеназванных городах, – жалуется он, – деньги из всех налогов следовали в сундуки Руфина и Стилихона»), также был согласен с тем, что это убийство заказал Стилихон.7

Если Стилихон и вправду отдал такой приказ, это был его первый шаг на пути к расширению своей власти на всю империю. Но освободившееся место тут же занял другой приближенный слабохарактерного Аркадия – евнух Евтропий.

Если верить Зосиме, Евтропий был не лучше погибшего Руфина. Он был «отравлен благосостоянием, и в своем воображении поднимался выше облаков». Он был опаснее Руфина, поскольку знал своего врага. «Он знал, – говорит Зосима, – что Стилихон всевластен на Западе; потому… уговорил императора созвать сенат, чтобы с помощью закона объявить Стилихона врагом империи»?

Евтропий не был императором, он не мог двинуть армию против мощи Запада. Но вместо этого он мог прибегнуть к закону. Так он и поступил, полностью обнажив всю двойственность Римской империи. Империей правили два императора из двух столиц, и лишь земли, которыми они правили, всё еще носила одно общее имя. Однако трещина, разделившая страну надвое, теперь стала явной: Стилихон, покровитель Запада, на Востоке был объявлен вне закона.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 10

Рис.21 История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Глава одиннадцатая

Захват Рима

Между 396 и 410 годами североафриканская провинция восстает, император западных земель возвращается в Равенну, а вестготы опустошают Рим

Для римских граждан, живших на североафриканских берегах, пертурбации в кругах власти не были чем-то новым. Люди здесь веками жили, находясь одновременно под властью далекого императора и его местного представителя, губернатора провинции. Северная Африка находилась далеко от Рима, и зачастую губернаторы клялись императору в верности, на практике действуя противоположно его приказам.

В 396 году, пока Стилихон и Евтропий боролись за контроль над империей, в деловом прибрежном городе Гиппон Царский (Гиппон Регий) для руководства местной христианской общиной был назначен новый епископ, Аврелий Августин. Он был африканцем по происхождению, родился римским гражданином и учился в римских школах в Карфагене. Стремясь объяснить природу двойственной власти, при которой он жил, он создал столь убедительную трактовку картины мира, что впоследствии и вся христианская церковь, и правители западного мира крепко держались за неё.

Будучи чуть больше двадцати лет от роду, Аврелий Августин переселился в Рим и преподавал там риторику; после тридцати он жил в Милане, где его другом и советчиком стал епископ Амвросий. В те времена Аврелий Августин был манихеем – последователем религии, созданной персидским пророком Мани за сотню с лишним лет до того. Манихейское учение говорило, что Вселенная состоит из двух могущественных начал – Добра и Зла, вечных противников, и материя по сути своей – от Зла, а потому люди могут вернуться к Добру лишь тогда, когда максимально оборвут свою связь с материальным миром.1

Но, послушав Амвросия, Аврелий Августин отрекся от своего манихейского прошлого и, поразмыслив, решил стать оглашенным никейского христианства[32]. Изучая богословские труды, он испытал все возрастающую неуверенность и душевное беспокойство. Однажды Аврелий Августин сидел в саду в Милане, оплакивая никчемность своей души, и услышал детский голос, певший: «Подними и прочти, подними и прочти». Он воспринял это как приказ взять в руки Послание святого Павла к Римлянам, лежавшее рядом с ним. Читая книгу, он всё сильнее наполнялся верой в Христа. «Свет, избавляющий ото всех тревог, наполнил моё сердце, – пишет он в автобиографии, своей «Исповеди». – Все тени сомнений были развеяны».2

Он вернулся домой и сделал быструю церковную карьеру. Но североафриканская церковь, в которую он вернулся, была почти расколота традиционной полемикой – хотя в Северной Африке вместо споров о двойственной природе Христа темой борьбы оказался вопрос о природе самой церкви.

Страницы: «« 12

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга позволяет русскоязычному читателю заглянуть в сокровищницу Торы — Каббалу, увидеть, как ев...
Отзывы и предложения можно направить на адрес электронной почты [email protected], они окажутся п...
Сказка в стихах «Доктор Зая» — весёлая история о маленьком еноте, который заболел и не хотел лечитьс...
Подробное пособие, рекомендации, размышления о том, как обезопасить себя от мошенников и обмана. Каж...
«Бандитский Петербург» – это самая полная криминальная история Северной столицы с момента ее основан...
Из этой книги вы узнаете, как выходить сухим из воды в любой ситуации трудного общения – как на публ...