Чужестранка. Книга 2. Битва за любовь Гэблдон Диана

— Его родители, — коротко ответила Джейли на мой вопрос, отстраняя меня движением руки. — Оставь его. Идем отсюда.

— Родители? — возмутилась я. — Но…

— Это оборотень, — объяснила Джейли нетерпеливо. — Оставь его, и пойдем. Быстрее!

Увлекая меня за собой, она снова нырнула в подлесок. Громко протестуя, я спускалась вместе с ней до конца склона; обе мы раскраснелись и тяжело дышали, но только в самом низу я смогла ее остановить.

— В чем дело? — спросила я. — Мы же не можем бросить больного ребенка вот так, прямо под открытым небом. И что ты имеешь в виду, называя его оборотнем?

— Оборотень, — все с тем же нетерпением повторила она. — Ты же знаешь, что такое оборотень? Когда эльфы украдут человеческое дитя, они оставляют свое взамен. Такого подмененного ребенка можно узнать по тому, что он все время беспокоится и кричит, не становится румяным и не растет.

— Я, конечно, знаю об этом, — сказала я. — Но ты же не веришь в подобную чепуху, Джейли?

Она вдруг бросила на меня странный взгляд, полный настороженной подозрительности, но почти в ту же секунду черты ее лица расслабились и приняли обычное выражение слегка циничной насмешки.

— Нет, не верю, — согласилась она. — Но здешний народ верит. — Она с беспокойством посмотрела вверх, но со стороны каменной расселины больше не доносилось ни звука. — Родители должны быть где-то поблизости. Давай уйдем.

Я неохотно позволила ей увести себя по направлению к деревне.

— Почему они положили его туда? — спросила я, сидя на камне и снимая чулки, прежде чем переходить ручеек. — Они надеются, что придут эльфы и вылечат его?

Я по-прежнему беспокоилась о ребенке: он был отчаянно болен. Я не знала чем, но, возможно, могла бы помочь.

Что, если распрощаться с Джейли в деревне, а после вернуться? Только надо поторопиться. Я поглядела на восточный край неба, где светло-серые дождевые облака мягко темнели на фоне окрашенных пурпуром сумерек. Розовый свет еще сиял на западе, но сиять ему оставалось не более получаса.

Джейли перекинула витую из ивовых прутьев ручку своей корзины через голову на шею, приподняла юбку и, вздрагивая от холодной воды, вступила в ручей.

— Нет, — ответила она. — Или, вернее, да. Это один из заколдованных холмов, там опасно спать. Если ты оставишь оборотня в том месте на всю ночь, эльфы придут и заберут его назад, а настоящего ребенка вернут.

— Они так не сделают, потому что никакой он не оборотень, — сказала я, задохнувшись от прикосновения к талой ледяной воде. — Просто больной ребенок. Вряд ли он переживет ночь под открытым небом.

— Он не переживет, — коротко ответила Джейли. — К утру он будет мертв. И я молю Бога, чтобы никто не видел нас там.

Я перестала обуваться.

— Мертв! Джейли, я возвращаюсь. Я не могу оставить его там. — И я пошла назад через ручей.

Она схватила меня сзади и опрокинула лицом вниз на мелководье. Барахтаясь и задыхаясь, я пыталась встать на колени, разбрызгивая воду во все стороны. Джейли — вода доходила ей до половины икр — стояла и смотрела на меня, вся промокшая.

— Слушай, ты, чертова безголовая английская ослица! Ты ничем не можешь помочь! Ты меня слышишь? Я не могу остаться здесь и допустить, чтобы ты рисковала своей жизнью и моей из-за твоих идиотских бредней!

Сопя и что-то ворча себе под нос, она наклонилась, взяла меня за руки и помогла встать.

— Клэр, — заговорила она настойчиво, встряхивая мои руки, — выслушай меня. Если ты подойдешь к этому ребенку и он умрет — а он непременно умрет, поверь мне, я на таких, как он, уже насмотрелась, — так вот, родители тогда обвинят тебя. Неужели ты не понимаешь, насколько это опасно? Знаешь ли ты, что говорят о тебе в деревне?

Я стояла, дрожа на холодном вечернем ветру, раздираемая между ее очевидным страхом за мою безопасность и мыслью о беспомощном ребенке, медленно умирающем в темноте, с полевыми цветами у ног.

— Нет, — ответила я, убирая мокрые волосы с лица. — Нет, Джейли, я не могу, Обещаю, что буду осторожна, но я должна пойти.

Я вырвалась от нее и, спотыкаясь и оступаясь в, воде, на которую уже легли обманчивые вечерние тени, двинулась на другой берег.

Вслед мне донесся приглушенный вопль отчаяния, а затем — бешеный плеск в противоположном направлении. Ну что ж, она по крайней мере не будет мне мешать.

Быстро темнело, и я продиралась сквозь кусты и траву как только могла скорее. Я не была уверена, что найду нужный холм, если не успею добраться туда до наступления полной темноты: поблизости одна от другой было несколько почти одинаковых возвышенностей. Заколдованы они или нет, но блуждать одной в темноте мне совсем не хотелось. К тому же я с немалым беспокойством думала о том, как доплетусь до замка с больным ребенком на руках.

В конце концов я холм нашла — у его подножия росло несколько молодых лиственниц, которые мне помнились. К этому времени сделалось совсем темно, ночь была безлунная, так что я спотыкалась на каждом шагу и часто падала. Лиственницы росли тесно; они негромко переговаривались на вечернем ветру, поскрипывая и шелестя ветвями.

Это проклятое место и в самом деле заколдовано, думала я, вслушиваясь в этот таинственный разговор, пока прокладывала себе дорогу среди тонких стволов. Ничуть не удивлюсь, если за следующим деревом встречу привидение.

Но тем не менее мне пришлось удивиться. Я чуть рассудка не лишилась, когда появилась темная фигура и обхватила меня руками. Я испустила пронзительный крик и замерла на месте.

— Господи Иисусе, — проговорила я, — что ты здесь делаешь?

И я прижалась к груди Джейми, обрадовавшись ему, хоть он меня и напугал.

Он взял меня за руку и повел прочь из леса.

— Я пошел за тобой, — тихо сказал он. — Я должен был отыскать тебя, ведь уже ночь наступила. Я встретил Джейлис Дункан возле ручья Святого Джона, она сказала мне, где ты.

— Но ребенок… — начала я, обернувшись лицом к холму.

— Ребенок умер, — сказал он, поворачивая меня обратно. — Я сначала побывал там и видел.

Я последовала за ним без возражений, подавленная смертью ребенка, но испытывая облегчение оттого, что мне не придется карабкаться на заколдованный холм, а после тащиться долгой дорогой в одиночестве. Темнота и шепчущие деревья угнетали меня, поэтому я шла молча, пока мы не перешли ручей. Все еще мокрая после недавнего погружения в воду, я не стала снимать чулки и зашлепала по воде прямо так.

Джейми, пока что сухой, перепрыгнул с берега на лежащий в воде валун, а оттуда перелетел широким прыжком на другой берег.

— Ты не подумала, насколько опасно бродить одной в такую ночь, Саксоночка? — поинтересовался он — без гнева, просто с любопытством.

— Нет… то есть да. Мне жаль, что я причинила тебе беспокойство, но я не могла оставить там ребенка, я просто не могла!

— Да, я понимаю. — Он на секунду крепко прижал меня к себе. — У тебя доброе сердце, Саксоночка, но ты не имеешь представления, с кем бы тебе пришлось иметь дело.

— С эльфами, да? — Я устала и была взбудоражена происшедшим, но попыталась скрыть свое состояние и говорила легкомысленным тоном. — Я не боюсь суеверий. — Внезапная мысль поразила меня. — А ты… неужели ты веришь в эльфов, оборотней и тому подобное?

Джейми помолчал, прежде чем ответить мне:

— Нет. Нет, я не верю в такие вещи, но будь я проклят, если бы решился лечь спать на всю ночь на таком вот заколдованном холме. Но я ведь образованный человек, Саксоночка. В доме у Дугала у меня был немецкий учитель, очень хороший, который учил меня латыни и греческому, а позже, когда я в восемнадцать лет уехал во Францию, я изучал историю и философию, понял, что мир неизмеримо обширнее наших теснин и болот и наших озер с их водяными конями. Но здешние люди… — Он махнул рукой в сторону темноты, оставшейся позади нас. — Они никогда не отходили дальше чем на день пути от того места, где родились, разве что ради столь великого события, как Собрание клана, да и это не более двух раз в жизни. Они живут среди ущелий и озер, и они слышали об окружающем мире не больше того, что рассказывает отец Бэйн в церкви по воскресеньям. Только это да еще старые сказки.

Он отвел в сторону ольховую ветку, и я пригнулась под ней. Мы находились на оленьей тропе, по которой раньше прошли мы с Джейли, и я была обрадована этим новым свидетельством того, что он может найти дорогу даже в темноте. Удалившись от заколдованного холма, он говорил нормальным голосом, порою умолкая для того, чтобы отклонить с дороги какую-нибудь колючую ветку.

— Эти сказки звучат страшно, но и увлекательно в устах Гуиллина, когда ты сидишь в Холле, потягивая ренское вино…

Джейми шел по тропе впереди меня, и его голос возвращался ко мне, мягкий и выразительный в прохладном ночном воздухе.

— Но за стенами замка, и особенно в деревне, все это совсем по-другому. Люди живут такими сказками. Думаю, в некоторых из них таится правда.

Я вспомнила о янтарных глазах водяного коня. И подумала, в скольких же еще сказках есть эта правда.

— А в других… ну… — Джейми заговорил тише, и мне пришлось напрягать слух. — Родителям этого ребенка легче поверить, что умер именно оборотень, а их собственное дитя, здоровое и счастливое, живет вечной жизнью у эльфов.

Мы дошли до того места, где были оставлены лошади, и через полчаса огни замка Леох приветливо засияли перед нами в темноте. Я никогда не думала, что буду воспринимать это мрачное здание как аванпост истинной цивилизации, но сейчас огни показались мне символом просвещения.

Только когда мы подъехали поближе, я поняла, что своей яркостью свет обязан цепочке фонарей, зажженных вдоль парапета моста.

— Что-то случилось, — сказала я, поворачиваясь к Джейми.

Взглянув на него впервые за этот вечер при свете, я заметила, что он одет не в обычную свою драную рубашку и поношенный килт. Белоснежная полотняная сорочка прямо-таки сияла в свете фонарей, а его лучший — и единственный — бархатный кафтан был перекинут поперек седла.

— Да, — сказал он. — Поэтому-то я и начал разыскивать тебя. Герцог наконец приехал.

Герцог представлял собой нечто достойное удивления. Я не знаю, кого, собственно, я ожидала встретить, но, во всяком случае, не грубовато-добродушного, крепкого, краснолицего спортсмена, которого я увидела в зале Леоха. Лицо у него было веселое, грубое, обветренное, светло-голубые глаза постоянно смотрели немного вбок, словно он пытался уследить за полетом фазана, глядя против солнца.

На минуту я подумала, что недавнее несколько театрализованное описание герцога отчасти преувеличено. Однако присмотревшись к собравшимся, я заметила, что все юноши моложе восемнадцати лет со слегка настороженными лицами наблюдают за тем, как герцог смеется и дружески болтает с Коламом и Дугалом. Значит, дело не в театральном искусстве: молодых людей предостерегли.

Я с трудом сохраняла серьезное выражение лица, когда меня представляли герцогу. Он был рослый мужчина, полный достоинства и солидный, очень похожий на тех громогласных ораторов в пабах, которые подавляют оппозицию громкостью и повторениями. Я, конечно, тоже была предупреждена рассказом Джейми, но физическое впечатление было столь подавляющим, что, когда герцог, склонившись над моей рукой, произнес: «Очаровательно встретить соотечественницу в столь отдаленном месте» — голосом, похожим на писк взволнованной мыши, я была вынуждена прикусить щеку изнутри, чтобы не осрамиться публично.

Утомленные путешествием, герцог и сопровождающие лица рано улеглись спать. Но на следующий вечер после ужина была музыка и велись салонные разговоры, в которых приняли участие и мы с Джейми в компании с Коламом, Дугалом и герцогом. Сандрингэм воздавал хвалу ренскому вину Колама и был весьма многоречив, повествуя об ужасах путешествия, с одной стороны, и о природных красотах Шотландии — с другой. Мы слушали вежливо, но я старалась не встречаться с Джейми глазами, когда герцог на самых высоких тонах излагал историю своих дорожных мучений.

— Только мы выехали из Стирлинга, как сломалась ось, и мы застряли на три дня, да еще под проливным дождем, пока мой лакей отыскал и привел кузнеца, который исправил поломку. И не далее как через полдня мы наткнулись на какой-то ужасающий ухаб, и проклятая штуковина сломалась снова! Потом одна из лошадей потеряла подкову, и мы вынуждены были оставить карету и шагать по грязи рядом с ней, ведя в поводу охромевшую животину. А потом…

Повествование продолжалось, несчастье следовало за несчастьем, а мне все сильнее хотелось расхохотаться, и я попыталась залить жар вином — явная ошибка суждения.

— Но дичь, Макензи, что за дичь! — воскликнул герцог, выкатив глаза в полном восторге. — Я просто не мог поверить! Неудивительно, что у вас такой стол. — Он ласково погладил солидное брюшко. — Клянусь, я отдал бы глазной зуб, чтобы иметь возможность поохотиться на оленя, которого мы видели два дня назад. Великолепное животное, просто великолепное! Выскочил из кустов на дорогу прямо перед каретой, моя дорогая, — доверительно сообщил он мне. — Так напугал лошадей, что они едва не опрокинули карету — еще раз!

Колам поднял графин и вопросительно изогнул темную бровь. Наполнил подставленные стаканы и сказал:

— Возможно, мы сумеем устроить охоту для вашей светлости. Мой племянник очень хороший охотник.

Он бросил из-под опущенных бровей быстрый взгляд на Джейми, тот ответил едва заметным кивком. Колам откинулся на спинку кресла и продолжал непринужденно:

— Да, это будет отлично. Может быть, в начале следующей недели. Для фазанов еще рано, однако охота на оленя удастся прекрасно. — Он повернулся к Дугалу, наклонившись в его сторону. — Мой брат также может принять участие. Если вы намерены отправиться на север, он, кстати, покажет вам земли, о которых у нас уже шла речь.

— Превосходно, превосходно! — Герцог был восхищен.

Он потрепал Джейми по ноге; я видела, как напряглись мускулы, но Джейми не пошевелился. Он улыбнулся спокойно, и герцог задержал руку несколько дольше, чем следовало бы. Но тут его светлость перехватил мой взгляд и улыбнулся мне весьма игриво с выражением: «А не стоит ли попытаться?» Я невольно улыбнулась в ответ. К моему немалому удивлению, этот человек мне понравился.

В суете по случаю приезда герцога я совсем позабыла предложение Джейли помочь мне узнать, кто подложил зловещий подарок. А после неприятной сцены с ребенком-оборотнем на заколдованном холме мне как-то не слишком хотелось еще раз обращаться к ней.

Однако любопытство одержало верх над подозрительностью, и когда Колам попросил Джейми съездить в деревню и привезти Дунканов на банкет в честь герцога, который состоялся через два дня, я отправилась вместе с Джейми.

Таким образом мы в четверг оказались в гостиной Дунканов, где нас с неуклюжей любезностью принимал хозяин, пока его супруга переодевалась у себя наверху. В основном поправившись от последствий недавнего обострения гастрита, выглядел Артур не слишком здоровым. Как у многих толстых людей, сильная и внезапная потеря веса заметна была главным образом по лицу. Живот по-прежнему выпирал под зеленым шелком его жилета, в то время как кожа на лице обвисла дряблыми складками.

— Может, мне подняться наверх и помочь Джейли с прической или еще с чем-нибудь? — предложила я. — Я принесла ей новую ленту.

Я предвидела возможную необходимость найти предлог для того, чтобы поговорить с Джейли наедине, и принесла с собой маленький сверток. Предъявив его в качестве оправдания, я вышла из гостиной и начала подниматься по лестнице, прежде чем Артур мог возразить.

Джейли была готова к встрече со мной.

— Проходи, — пригласила она. — Мы сейчас поднимемся в мою особую комнату наверху. Придется спешить, времени у нас мало.

Я последовала за ней по узкой винтовой лестнице. Ступеньки были разной высоты, перед некоторыми, особенно высокими, мне приходилось приподнимать юбку, чтобы не оступиться. Я пришла к заключению, что плотники восемнадцатого столетия либо пользовались неточными способами измерения, либо обладали богатым чувством юмора.

Святилище Джейли располагалось под самой крышей, в уединенной мансарде над комнатами слуг. Оно оберегалось запертой дверью, которую можно было открыть при помощи чудовищного ключа, вынутого Джейли из кармана передника. Ключ имел в длину не меньше шести дюймов, широкая резная головка украшена цветочным орнаментом. Весил он по меньшей мере около фунта и при случае, наверное, мог бы служить недурным оружием. Замочная скважина и петли были отлично смазаны, и тяжелая дверь открылась бесшумно.

Мансарда оказалась маленькой, с островерхими окошками, прорезанными по фронтону дома. Каждый дюйм стен занимали полки, уставленные кувшинами, бутылками, фляжками, пузырьками и мензурками. Пучки сухих трав, тщательно перевязанные нитками разного цвета, тесными рядами свисали со стропил; на голову мне, когда мы проходили по комнате, тихо осыпался душистый порошок.

Ничего общего с опрятностью и деловым порядком комнаты для трав, расположенной внизу. Здесь было тесно, порядка почти никакого и темно, несмотря на окна.

На одной из полок стояли книги, в большинстве своем старые и потрепанные, без надписей на корешках. Я повела любопытствующим пальцем по ряду кожаных корешков. Большинство книг было переплетено в телячью кожу, но два или три тома — в какой-то другой материал, очень мягкий, но неприятно маслянистый на ощупь. Одна книга, судя по всему, одета в рыбью кожу. Я сняла с полки этот том и осторожно его раскрыла. Это оказался манускрипт, написанный на смеси старофранцузского языка и еще более старой латыни, но название я разобрала: «L'GrimoirdieComteSt. Germain».

Я закрыла книгу и поставила ее обратно на полку, чувствуя некоторое потрясение. Grimoir. Книга о магии. Я просто физически ощущала, что Джейли сверлит глазами мою спину, и, обернувшись, увидела на ее лице выражение злобы и настороженного размышления. Как мне вести себя теперь, когда я узнала?

— Так это не просто слухи? — с улыбкой произнесла я. — Ты и в самом деле колдунья.

Мне было любопытно, насколько далеко это зашло: говорила ли она сама или просто утверждала себя таким образом, чтобы восполнить пустоту душевную от брака с Артуром. Мне было также интересно, какой магией она пользовалась — или думала, что пользуется.

— О, конечно, белой, — сказала она. — Исключительно белая магия.

Я с огорчением подумала, что Джейми был прав, говоря о моем лице: кажется, и в самом деле любой может прочитать мои мысли.

— Это очень хорошо, — сказала я. — Мне бы, например, было не по силам плясать вокруг костров в полночь, летать на метле и целовать дьявола в зад.

Джейли отбросила назад волосы и весело рассмеялась.

— Как я понимаю, ты вообще ничей не целуешь, — сказала она. — И я тоже. Хотя, если бы со мной в постели лежал такой красивый и горячий дьяволенок, как с тобой, я, может, и подумала бы об этом.

— Мне это напоминает… — начала я, но Джейли уже отвернулась от меня и, что-то бормоча себе под нос, занялась приготовлениями.

Прежде всего она проверила, заперта ли дверь, потом подошла к окну и начала рыться в пристроенном на подоконнике ящике. Вытащила большой, но неглубокий сосуд и белую свечу в глиняном подсвечнике. Вслед за ними был извлечен изношенный плед, который она расстелила на полу, чтобы уберечься от пыли и сора.

— Что же ты собираешься делать, Джейли? — спросила я, не без опаски наблюдая за ее приготовлениями. Собственно говоря, я не замечала ничего особенно зловещего в плоском сосуде, свече и пледе, но ведь в искусстве колдовать я была полным профаном.

— Вызывать, — ответила она, растягивая плед таким образом, чтобы он лежал вровень с краями досок пола.

— Вызывать кого? — спросила я. — Или что?

Она встала и начала зачесывать назад свои волосы. Что-то приговаривая, освободила их от заколок и распустила сияющей завесой темно-кремового цвета.

— О, призраков, духов, видения. Все, что потребуется тебе, — сказала она. — Начинается всегда одинаково, но травы и заговоры для каждого случая свои. Нам сейчас нужно видение, чтобы узнать, кто тебе желает зла. Тогда мы сможем обратить это зло против них же.

— Ну, знаешь ли… — Я вовсе не хотела мстить, но было очень любопытно, что значит «вызывать» и кто же, в конце концов, желает мне зла.

Поместив сосуд на середине пледа, Джейли начала наливать в него воду из кувшина, попутно объясняя:

— Ты можешь использовать любой сосуд, достаточно большой, чтобы получить хорошее отражение, но магическая книга предписывает употреблять серебряный таз. Можно делать это даже на пруду или просто в луже, но они должны находиться в уединенном месте. Для таких действий нужны покой и тишина.

Она быстро сновала от окна к окну, задергивая тяжелые черные занавески, до тех пор пока в комнате не стало совсем темно. Я с трудом различала в темноте стройный силуэт Джейли, но вскоре она зажгла свечу. Колеблющееся пламя освещало ее лицо, острая клинообразная тень лежала под носом и на точеном подбородке.

Она поставила свечу возле сосуда, дальше от меня. Воду в сосуд наливала очень осторожно и так полно, что жидкость, казалось, выступает над краем, не выливаясь только благодаря поверхностному натяжению. Наклонившись, я увидела, что вода дает отличное отображение, гораздо более четкое, чем зеркала в замке. И опять, словно читая мои мысли, Джейлис объяснила, что отражающий сосуд годится не только для того, чтобы вызывать духов, но и как зеркало, когда причесываешься.

— Не толкни его, не то промокнешь, — предупредила она, сосредоточенно нахмурившись.

Нечто сугубо практическое в тоне этого замечания, такого прозаического в самый разгар сверхъестественных приготовлений, напомнило мне еще кого-то. Глядя на изящную мертвенно-белую фигуру, наклонившуюся над трутницей, я вначале не сообразила, кого именно она мне напоминает… Ах, ну конечно же! Внешне ничуть не похожая на старомодно одетую женщину возле чайника в кабинете у достопочтенного Уэйкфилда, Джейли точно повторяла интонации миссис Грэхем.

Возможно, это шло от свойственного обеим отношения, от прагматизма, с которым обе рассматривали оккультное как некий набор явлений вроде погоды. К нему следовало относиться с осторожностью — как, например, к употреблению очень острого ножа, — но избегать или бояться ни к чему.

А возможно, их сближал запах лавандовой воды. Свободно ниспадающие платья Джейли обычно пахли эссенциями, которые она перегоняла из растений: календулой, ромашкой, лавровым листом, нардом, мятой, майораном. А сегодня складки ее белого платья были насыщены запахом лаванды, тем самым, который пропитывал повседневное голубое хлопчатобумажное платье миссис Грэхем и шел от ее морщинистой костлявой груди.

Если грудь Джейли и держалась на таком же костяке, внешне это никак не проявлялось, хотя платье у нее было очень открытое. Впервые я видела Джейли Дункан в дезабилье; обычно она носила строгие и массивные платья с высокой застежкой на шее, как и подобало супруге такого лица. И вот теперь открылось на удивление пышное богатство, кремовое изобилие почти того же оттенка, как и ее платье; мне стало понятно, почему такой человек, как Артур Дункан, женился на бесприданнице неизвестного происхождения.

Джейли сняла с полки один за другим три кувшина, отливая из каждого понемногу в резервуар маленькой металлической жаровни. Зажгла слой древесного угля под резервуаром от пламени свечи и подула на слабенький огонек, чтобы он разгорелся. Из жаровни начал куриться ароматный дымок.

Воздух в мансарде был так неподвижен, что этот сероватый дымок поднимался прямо вверх, не рассеиваясь, образуя столбик, похожий по форме на стоящую возле сосуда с водой свечу. Джейли уселась между двумя этими маленькими колоннами, словно жрица в храме, красиво сложив ноги.

— Ну вот, я думаю, что все у нас получится славно. — Она быстрым движением стряхнула с пальцев частички розмарина и окинула всю сцену довольным взглядом.

Черные занавески с мистическими символами преграждали путь солнечным лучам, и единственным источником прямого света в комнате оставалась свеча. Ее пламя отражалось и рассеивалось от поверхности воды, совершенно неподвижной и мерцающей, словно и она излучала свет, а не просто отражала его.

— Что же дальше? — спросила я.

Огромные серые глаза мерцали, как вода, и были полны предвкушения. Джейли провела руками над поверхностью воды и спрятала их между колен.

— Ты просто посиди немного спокойно, — сказала она. — Прислушайся к биению собственного сердца. Ты его слышишь? Дыши свободно, медленно и глубоко.

Несмотря на оживленное лицо, голос ее звучал спокойно и размеренно, в полном контрасте с ее обычной быстрой речью.

Я послушно следовала ее указаниям, чувствуя, как замедляется биение сердца по мере того, как выравнивается дыхание. Я распознала в дыме запах розмарина, но в том, что угадала две другие травы, не была уверена. Наперстянка или лапчатка? Сначала я думала, что пурпурные цветки — это паслен, но нет, это не так. Однако чем бы они ни были, замедленность моего дыхания вызвана не только силой внушения Джейли. Я чувствовала себя так, словно какая-то тяжесть надавила мне на грудь и замедляет дыхание против моей воли.

Сама Джейли сидела совершенно спокойно и смотрела на меня немигающими глазами. Но вот она кивнула, и 'я послушно опустила глаза на неподвижную поверхность воды.

Она заговорила ровным, обыкновенным голосом, снова напомнив мне миссис Грэхем, взывающую к солнцу в кругу каменных столбов.

Слова были не английские и в то же время не совсем не английские. То был чужой язык, но такой, который я должна была бы знать, а слова выговаривались как-то помимо уровня моего слуха.

Руки мои начали неметь; я хотела расправить их и поднять с колен, на которых они лежали, но они не двигались: А голос Джейли все звучал, ровный, мягкий, убедительный. Теперь я знала, что понимаю слова, но до моего сознания они не доходили.

Смутно я соображала, что либо меня гипнотизируют, либо я нахожусь под воздействием какого-то лекарства, мой разум, ощущал некую последнюю опору на границе сознания, противился обаянию сладкого дыма. Я видела свое отражение в воде, зрачки сужены до точечных размеров, глаза широко раскрыты, как у ослепленной солнечным светом совы. Слово «опиум» промелькнуло в угасающем сознании.

— Кто ты?

Я не могла бы сказать, кто из нас задал этот вопрос, но почувствовала, как шевельнулось мое горло, когда я произнесла:

— Клэр.

— Кто послал тебя сюда?

— Я пришла сама.

— Почему ты пришла?

— Я не могу сказать.

— Почему ты не можешь сказать?

— Потому что никто мне не поверит.

Голос у меня в голове сделался еще более теплым, дружеским, влекущим.

— Я тебе поверю. Верь мне. Кто ты?

— Клэр.

Внезапный громкий шум прервал разговор. Джейли вздрогнула и толкнула сосуд коленом.

— Джейли? Дорогая моя? — взывал голос из-за двери, вопрошающий, но повелительный. — Мы должны ехать, моя милая. Лошади уже готовы, а ты еще не одета.

Бормоча себе под нос нечто весьма нелюбезное, Джейли встала и рывком отворила окно; свежий воздух ударил мне в лицо, заставив меня заморгать и немного разогнав туман у меня в голове.

Джейли стояла и выжидательно смотрела на меня сверху вниз, потом протянула руку и помогла мне встать.

— Пойдем, — предложила она. — Ты чувствуешь, что немного не в себе? Это бывает. Полежишь у меня на кровати, пока я буду одеваться.

Я лежала на покрывале у нее в спальне с закрытыми глазами и, прислушиваясь к мелким шумам, которые производила Джейли у себя в гардеробной, думала, какогочерта все это значит. Оно совершенно не имеет отношения ни к фетишу, ни к тому, кто его прислал. Явная попытка установить мою личность. Острота восприятия постепенно возвращалась ко мне, и я подумала, не шпионит ли Джейли для Колама. Положение ее таково, что она в курсе всех дел и секретов округа. А кто, кроме Колама, заинтересован здесь в том, чтобы установить мое происхождение?

Что произошло бы, если бы Артур не нарушил нашего уединения? Не прервал наше «общение с духами»? Услышала бы я где-то в душистом тумане стандартное заклинание гипнотизеров: «Когда вы проснетесь, то ничего не будете помнить»? Но я-то помнила, и я думала.

Расспросить Джейли мне, однако, не представилось возможности. Дверь спальни отворилась, и вошел Артур Дункан. Он направился к двери в гардеробную, постучался и вошел.

Послышался негромкий испуганный вскрик, затем наступило мертвое молчание.

Артур Дункан снова появился в дверях, глаза выпученные и застывшие, лицо такое бледное, что я подумала, не приступ ли с ним какой. Я вскочила на ноги и поспешила к нему, а он тяжело привалился к дверному косяку. Но, прежде чем я подошла к нему, он оттолкнулся от двери и, спотыкаясь, выскочил из комнаты, даже не заметив меня.

Я в свою очередь постучала в дверь. — Джейли! С тобой все в порядке?

Секундное молчание, потом совершенно уравновешенный голос произнес:

— Да, конечно. Через минуту выхожу.

Когда мы немного погодя спустились по лестнице, мы нашли Артура полностью оправившимся, он сидел и потягивал бренди вместе с Джейми. Казался немного рассеянным, словно думал о чем-то своем, но встретил жену милым комплиментом ее наружности и отправил грума за лошадьми.

Когда мы приехали в замок, банкет только еще начался; заместителю прокурора и его супруге указали их почетные места за главным столом. Мы с Джейми, не обладая столь высоким статусом, сели за один стол с Рупертом и Недом Гоуэном.

Мистрисс Фиц превзошла самое себя и сияла от удовольствия, слушая комплименты по поводу блюд, напитков и всего прочего.

Все было и в самом деле великолепно. Я никогда не пробовала жареных фазанов, нафаршированных сладкими каштанами, и уже потянулась было за третьим куском, когда Нед Гоуэн, не без веселого удовольствия взиравший на мой аппетит, спросил, пробовала ли я молочного поросенка.

Мой ответ был заглушен шумом в дальнем конце Холла. Колам встал с места и направлялся ко мне в сопровождении Алека Макмагона.

— Я вижу, что вашим талантам, мистрисс Фрэзер, просто нет конца, — заявил Колам с легким поклоном и широко улыбнулся. — От перевязывания ран и лечения болящих до спасения жеребят. Надеюсь, мы можем теперь рассчитывать и на воскресение мертвых.

Последние слова вызвали общий смех, однако я заметила, как кое-кто из мужчин с опаской поглядел на Отца Бэйна, который методично набивал себе живот жареной бараниной, сидя в уголке.

— Во всяком случае, — продолжал Колам, опустив руку в карман своего кафтана, — вы должны позволить мне преподнести вам маленький подарок в знак моей благодарности.

Он вручил мне маленькую деревянную шкатулку с гербом Макензи на крышке. Я не представляла, насколько ценной лошадью была Лосганн, и мысленно поблагодарила покровительствующих подобным событиям милосердных духов — кем бы они ни были — за то, что ничего дурного не произошло.

— Чепуха, — сказала я, пытаясь вернуть подарок, — я не сделала ничего особенного. Просто, к счастью, у меня маленькие руки.

— И все же. — Колам был тверд. — Если вам так больше нравится, примите это как маленький свадебный дар, но я хочу, чтобы он остался у вас.

Увидев, как Джейми мне кивнул, я неохотно взяла шкатулочку и открыла ее. В ней лежали красивейшие четки из черного янтаря, каждая бусина покрыта сложной резьбой, а распятие инкрустировано серебром.

— Это очень красиво, — совершенно искренне сказала я.

В самом деле прелестно, однако я не имела ни малейшего представления, зачем эти четки мне. Номинально я принадлежала к католической вере, но, воспитываясь у дяди Лэма, полного агностика, я весьма смутно понимала, для чего они служат, в чем их значение. Тем не менее я тепло поблагодарила Колама и отдала четки Джейми, чтобы он спрятал их в спорран.

Я сделала Коламу реверанс, радуясь тому, что освоила это искусство и теперь не боюсь упасть на пол лицом вниз. Он уже открыл рот для прощальной любезности, но внезапный шум позади меня помешал ему говорить. Обернувшись, я не увидела ничего, кроме спин и голов, так как все повскакали с мест и сгрудились вокруг источника шума. Колам не без труда обошел вокруг стола и нетерпеливым мановением руки потребовал, чтобы люди посторонились. Они отступили из почтения перед ним, и тут я разглядела лежащее на полу округлое тело Артура Дункана; конечности его конвульсивно подергивались, отталкивая добровольных помощников. Его жена проложила себе дорогу сквозь гудящую толпу, опустилась на пол рядом с ним и делала тщетные попытки положить его голову себе на колени. Пораженный припадком человек упирался каблуками в пол, спина его выгнулась дугой, он издавал булькающие, сдавленные звуки.

Поднятые вверх зеленые глаза Джейли, казалось, кого-то искали в толпе. Придя к заключению, что искать она могла только меня, я избрала путь наименьшего сопротивления: нырнула под стол и перебралась на четвереньках на другую сторону.

Добравшись до Джейли, я взяла лицо Артура в свои ладони и попыталась разжать челюсти. Я подумала, судя по звукам, какие он издавал, что он, быть может, подавился куском мяса и кусок этот все еще находится у него в дыхательном горле.

Однако его челюсти были судорожно сжаты, губы посинели и были в пене слюны, что не согласовалось с удушьем. Но тем не менее он задыхался: грудь подымалась с трудом, мучительно содрогаясь в борьбе за глоток воздуха.

— Скорее переверните его на бок, — попросила я. Сразу несколько рук протянулось на помощь, и тяжелое тело было проворно повернуто ко мне спиной, туго обтянутой черной тканью костюма. Ребром ладони я начала постукивать между лопаток, еще и еще раз, с тупым и глухим звуком. Массивная спина вздрагивала от ударов, но никаких признаков того, что гортань освобождается от застрявшего куска, не было.

Я ухватилась за мясистое плечо и снова повернула тело набок. Джейли низко склонилась над застывшим лицом, называя мужа по имени, растирая ему горло. Глаза у Артура закатились, и каблуки перестали выбивать дробь на полу. Руки, скрюченные агонией, внезапно широко раскинулись в стороны, одна из них ткнула в лицо кого-то из низко пригнувшихся зрителей.

Булькающие звуки прекратились, полное тело безвольно распростерлось на каменных плитах пола, напоминая мешок с ячменем. Я лихорадочно искала пульс на запястье, краем глаза заметив, что Джейли делает то же самое, приподняв округлый выбритый подбородок и крепко прижимая пальцы к тому месту под челюстью, где можно нащупать сонную артерию.

Но эти поиски были бесполезны. Сердце Артура Дункана, долгие годы с большой нагрузкой перегонявшее необходимое количество крови в его тучном теле, прекратило борьбу.

Я применила все доступные мне приемы реанимационной техники: поднимала и опускала ему руки, делала массаж грудной клетки, даже дышала изо рта в рот, что было крайне неприятно из-за дурного привкуса, но все было безрезультатно. Артур Дункан был мертв.

Я с усилием выпрямилась и встала, в то время как отец Бэйн, бросив на меня негодующий взгляд, опустился рядом с телом на колени и принялся поспешно совершать последний обряд. У меня болели спина и руки, а лицо как-то странно онемело. Шум вокруг как будто отдалился за некий невидимый занавес, отделивший меня от переполненного зала. Я прикрыла глаза и крепко вытерла липкие губы, стараясь удалить с них вкус смерти.

Несмотря на смерть Дункана и последовавшие за нею необходимые погребальные формальности, охота герцога на оленя была отложена всего на неделю.

Сознание близкого отъезда Джейми угнетало меня. Я вдруг подумала о том, как дожидаюсь встречи с ним за обеденным столом после рабочего дня, как вздрагивает сердце, если я неожиданно натолкнусь на него где-нибудь в течение дня, как я привыкла рассчитывать на его общество и на его уверенную поддержку среди сложностей жизни в замке. И если быть уж совершенно честной, как была мне мила его ласковая, теплая сила каждую ночь в постели, мило просыпаться от его будоражащих поцелуев по утрам. При одной мысли о его отсутствии делалось холодно.

Он притянул меня к себе, голова моя умостилась у него под подбородком.

— Я буду скучать по тебе, Джейми, — тихонько проговорила я.

Он прижал меня крепче и засмеялся немного грустно.

— Я тоже, Саксоночка. Сказать по правде, я даже не ожидал, что мне так трудно будет покинуть тебя.

Он ласково погладил меня по спине; перебирая пальцами позвонки.

— Джейми… ты будешь осторожен?

Я почувствовала, как его грудь подрагивает от тихого смеха, когда он отвечал мне:

— С герцогом или с конем?

Он собирался, невзирая на мои опасения, ехать на оленью охоту верхом на Донасе. Мне то и дело представлялось, как этот огромный гнедой зверь прыгает через скалу из чистого упрямства или топчет Джейми своими смертельно опасными копытами.

— С тем и с другим, — сухо ответила я. — Если конь сбросит тебя и ты сломаешь ногу, ты окажешься во власти герцога.

— Верно. Но там будет еще и Дугал. Я фыркнула:

— Он сломает другую ногу.

Он засмеялся и нагнулся меня поцеловать.

— Я буду осторожен, mo duinne. Обещаешь ли ты мне то же самое?

— Да, — с готовностью обещала я. — Как ты думаешь, кто оставил под подушкой зловещий букет? Ты этого опасаешься?

Веселья как не бывало.

— Возможно. Я не считаю, что ты в опасности, иначе я не оставил бы тебя одну. Но все-таки… и держись, пожалуйста, подальше от Джейлис Дункан.

— Что такое? Почему?

Я откинулась назад, чтобы посмотреть на него. Ночь была темная, лица не видно, однако тон голоса был серьезный.

— Эту женщину считают колдуньей, и рассказы о ней… после смерти ее мужа дело пошло еще хуже. Я не хочу, чтобы ты встречалась с ней, Саксоночка.

— Ты и в самом деле думаешь, что она колдунья? Он обхватил меня сильными руками за ягодицы и притянул близко к себе. Я обняла его, радуясь прикосновению к гладкому, крепкому торсу.

— Нет, — ответил он наконец. — И это не то, что я считаю опасным для тебя. Обещаешь?

— Хорошо.

По правде говоря, я была не слишком-то против такого обещания. После случая с оборотнем и сцены в мансарде мне не хотелось бывать у Джейли. Я взяла в губы сосок Джейми и лизнула его. Он склонился к моему уху и шепнул:

— Раздвинь ноги. Я хочу быть уверенным, что ты будешь помнить обо мне, пока меня тут нет.

Немного позже я проснулась от холода. Сонно потянувшись за одеялом, я его не нащупала. И вдруг оно само собой накрыло меня. Я удивилась и приподнялась на локте посмотреть, в чем дело.

— Прости, — сказал Джейми. — Я не хотел будить тебя, милая.

— А что ты делаешь? Почему не спишь?

Я покосилась на него через плечо. Было еще темно, но глаза у меня привыкли к темноте, и я, разглядела немного смущенное выражение на лице у Джейми. Он сидел на стуле возле кровати, сна ни в одном глазу, на плечи для тепла наброшен плед.