Свет в океане Стедман М.

Глава 9

— Сделать тебе чаю? — спросил Том, не представляя, чем может помочь. Он был по натуре обстоятельным и практичным, умел обращаться с инструментами, чинить неисправности и мастерить. Но перед лицом убитой горем жены он чувствовал полную беспомощность.

Изабель не подняла головы, и он предпринял новую попытку.

— Может, дать обезболивающего? — Смотрителей учили оказывать первую помощь, и они знали, что делать, если утонувшего еще можно спасти, как поступать при переохлаждении или обгорании, как дезинфицировать раны и даже ампутировать. Однако этот курс не включал изучения гинекологии, и что делать в случае угрозы выкидыша, Том совершенно не представлял.

После того шторма прошло два дня. У Изабель продолжалось кровотечение, но она запрещала Тому радировать о помощи. Всю ту злополучную ночь он провел на маяке и, погасив его на рассвете, вернулся домой совершенно разбитым. Войдя в спальню, он увидел скорчившуюся Изабель и перепачканные кровью простыни на кровати. В ее глазах было такое отчаяние, что у Тома оборвалось сердце.

— Мне так жаль, Том, — прошептала она. — Ты даже представить себе не можешь! — Тут на нее накатила новая волна боли, и она, застонав, прижала руки к животу. — Зачем теперь нужен доктор? Ребенка все равно больше нет! — Ее взгляд метался по комнате, не в силах остановиться на чем-то одном. — Неужели я проклята? — пробормотала она. — Ведь столько женщин рожают, и ничего!

— Изз, перестань, не говори так!

— Это я виновата, Том. Я и только я!

— Все не так, Изз. — Он прижал ее голову к своей груди и принялся целовать волосы. — У нас еще будут дети. И когда их станет пятеро и они будут вечно вертеться под ногами, все случившееся покажется страшным сном. Давай посидим на веранде. Тебе это пойдет на пользу.

Усадив Изабель в плетеное кресло, он накрыл ее голубым одеялом в клетку и устроился рядом. Они вместе смотрели, как по осеннему небу плыл солнечный диск.

Изабель вспомнилось, каким пустынным ей показался остров, когда она только вступила на его землю, но постепенно она, как и Том, научилась замечать малейшие перемены, наполнявшие его жизнью. Облака собирались в группы и бороздили небо. Форма волн зависела от ветра и времени года и могла рассказать о погоде на завтра, если уметь по ней ориентироваться. Она познакомилась с птицами, которых время от времени каким-то чудом приносило сюда ветром, будто те были семенами, подхваченными его порывами, или водорослями, выброшенными на берег.

Она посмотрела на две одинокие сосны, оплакивавшие свою уединенность.

— Здесь не хватает деревьев, — неожиданно сказала она. — Я скучаю по лесам, Том. По их листьям, запаху и тому, что их много. Господи, Том, мне так не хватает животных, тех же самых кенгуру! Как мне всего этого не хватает!

— Я знаю, Изз, милая.

— А ты разве не скучаешь?

— Ты — единственное на свете существо, которое мне нужно в жизни, и ты со мной рядом. Остальное не так важно. Все образуется, нужно просто подождать.

Как бы часто и старательно Изабель ни убиралась, с пылью справиться было просто невозможно. Она постоянно присутствовала буквально везде: на их свадебной фотографии, на снимке Хью и Элфи в новенькой форме, сделанном почти сразу после того, как они в 1916 году записались добровольцами. Они довольно улыбались, будто получили приглашение на вечеринку. Конечно, не самые рослые ребята в Австралийских Императорских силах, но зато полные энтузиазма и такие лихие в новеньких шляпах с широкими опущенными полями.

В ее коробке для шитья царил рабочий порядок, совсем не похожий на ту безупречность, в которой содержались швейные принадлежности матери. Детали рубашки для крещения были сколоты булавками, но еще не сшиты вместе.

На туалетном столике стояла шкатулка, сделанная Томом, где рядом с маленьким жемчужным ожерельем, подаренным им на свадьбу, лежали несколько черепаховых гребней и расческа для волос.

Изабель медленно обошла гостиную: в глаза бросился тонкий слой уже успевшей осесть пыли, потрескавшаяся штукатурка в оконной раме, потертые края темно-синего коврика. Возле камина надо было подмести, а занавески на окнах выцвели и деформировались из-за вечных капризов погоды. Сама мысль о том, что надо убраться, окончательно лишала ее остатков сил. Всего несколько недель назад ее переполняло ожидание и она была полна энергии. А теперь вдруг комната стала походить на могилу и жизнь потеряла всякий смысл.

Она открыла альбом с фотографиями, который мать подарила ей перед отъездом, и стала разглядывать свои детские снимки с логотипом фотоателье «Гутчер» на обратной стороне. Вот снимок родителей в день свадьбы, а вот фотография дома. Изабель провела пальцем по краям кружевной салфетки, которую бабушка сама расшила себе в приданое. Она подошла к пианино и открыла крышку.

Ореховое дерево в нескольких местах треснуло. Над клавиатурой золотым тиснением были выбиты слова: «Ивзстафф, Лондон». Она часто представляла себе путь, который проделал этот музыкальный инструмент, пока добирался до Австралии, и как могла бы сложиться его судьба, окажись он в английском доме или школе, где клавиши бы стерлись под маленькими неумелыми пальцами детишек, или даже на сцене. А вышло так, что пианино, вопреки всякому здравому смыслу, оказалось на далеком острове и его звучание украли одиночество и погода.

Она нажала клавишу «до», но так медленно, что не раздалось никакого звука. Теплая поверхность из слоновой кости напомнила ей подушечки пальцев бабушки, и на нее нахлынули воспоминания об изнурительных уроках музыки после обеда. Гамма ля-бемоль мажор в одну октаву, затем в две, потом в три. Звук удара крикетного мяча по дереву: это Хью и Элфи играли на улице, а она, «маленькая леди», «приобретала знания» и выслушивала неустанные напоминания бабушки о том, как важно не опускать запястья. «Но это же глупо — играть гаммы!» — возмущалась Изабель. «Но зато очень полезно, малышка», — успокаивала ее бабушка. «А можно мне поиграть в крикет, бабуль? Совсем чуть-чуть, а потом я сразу вернусь». «Крикет — это игра не для девушек. Ну же, хватит капризничать. А теперь — этюд Шопена», — не сдавалась бабушка, открывая ноты со следами маленьких перепачканных шоколадом пальчиков и исчерканные карандашными заметками.

Изабель нежно провела пальцем по клавише. Ей вдруг ужасно захотелось снова оказаться в прошлом, но не в том, где уроки музыки, а в том, где она могла выскочить во двор и, подобрав юбку, занять пост игрока, охраняющего ворота, во время игры братьев в крикет. Она принялась нажимать на другие клавиши, будто они могли воплотить ее мечту в жизнь. Но в ответ раздалось лишь приглушенное постукивание их о дерево там, где стерся фетр.

— Бесполезно! От него никакого толку! Как и от меня! — сказала она Тому, который вошел в гостиную, и заплакала.

Через два дня они стояли возле утеса.

Том вбил в землю небольшой крест, который сделал из прибитой к берегу доски, и убедился, что тот держится прочно. По просьбе жены он вырезал на нем надпись: «31 мая 1922 года. Вечная память».

Том взял лопату и вырыл яму для куста розмарина, который принес из их палисадника. На него вдруг накатился такой сильный приступ тошноты, что даже вспотели ладони.

Изабель стояла на утесе и сверху наблюдала, как пришвартовывался «Уинворд спирит». Вскоре Ральф и Блюи сойдут на берег, и встречать их ей не хотелось. Когда перебросили трап, с ними сошел и еще какой-то человек, хотя с маяком все было в порядке и никакого ремонта не требовалось.

Том поднялся к ней по тропинке, а приехавшие задержались на пристани. После морской качки незнакомец с черным чемоданчиком явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Изабель со злостью обрушилась на Тома:

— Как ты посмел?!

— Как я посмел? — опешил Том.

— Я же говорила, что мне никого не нужно, а ты все равно сделал по-своему! Можешь отослать его обратно! Ему здесь нечего делать!

Когда Изабель сердилась, она всегда походила на обиженного ребенка. Том невольно улыбнулся, но это разозлило Изабель еще больше. Она решительно уперлась руками в бока и с вызовом посмотрела на него:

— Я предупреждала тебя, что никакого доктора не нужно, а ты его вызвал за моей спиной! Я не собираюсь выслушивать от него то, что мне и так известно! Как только не стыдно! Что ж, разбирайся с ними как хочешь!

— Иззи, — примирительно произнес Том, — пожалуйста, успокойся! Не надо устраивать сцен. Он вовсе не… — Но она уже решительно удалялась и не слышала конца фразы.

— Ну? — поинтересовался Ральф, здороваясь с Томом. — Как она отреагировала? Наверняка рада-радешенька!

— Не совсем. — Том сунул в карманы сжатые в кулаки руки.

— Но… — Ральф изумленно на него посмотрел. — Я думал, она будет прыгать от радости! Хильде стоило немалых трудов уговорить его приехать, а просить кого-то о чем-то не в ее правилах!

— Изабель… — Том помолчал, раздумывая, стоит ли объяснять. — Она все неправильно поняла. А стоит ей закусить удила, и говорить с ней бесполезно. Надо просто подождать, пока она успокоится. Боюсь, что сандвичи мне придется делать самому.

К ним подошли Блюи с приехавшим мужчиной, и они вчетвером отправились в дом.

Изабель сидела на траве у бухточки, и у нее все кипело внутри. Сама мысль о том, что ее грязное белье выволокли наружу, казалась невыносимой. Какое до этого дело Ральфу и Блюи? Наверняка они всю дорогу перемывали ей косточки и говорили бог знает что! То, что Том пригласил доктора вопреки ее запрету, казалось ей настоящим предательством.

Она смотрела на воду и как ветер поднимал волны там, где еще утром на поверхности была лишь небольшая зыбь. Прошло несколько часов. Она проголодалась и устала. Но появляться дома, пока там находился доктор, она ни за что не будет! Изабель переключила внимание на окружающую природу и принялась разглядывать узоры на листиках, прислушиваясь к шуму волн, свисту ветра и крикам птиц. Неожиданно раздался непривычный звук: короткий и повторяющийся. Откуда он доносился? С маяка? Из дома? Но он не был похож на лязг по металлу в мастерской. Звук повторился, но на этот раз в другой тональности. На Янусе ветер часто раскладывал звуки на разные частоты, разнося их по острову. Две чайки опустились рядом и затеяли громкую свару из-за рыбины, заглушая все другие звуки.

Изабель вновь погрузилась в созерцание, от которого ее отвлекли принесенные с порывом ветра звуки. Ошибиться было невозможно: она слышала, как кто-то наигрывал гамму! В звучании чувствовалась фальшь, но с каждым разом все меньше и меньше.

Ни Ральф, ни Блюи никогда раньше не подходили к инструменту, а Том точно не умел играть! Наверняка это проклятый доктор решил размять пальцы, не найдя им лучшего применения. Ей самой так и не удалось извлечь из пианино даже самой простенькой мелодии, а сейчас оно звучало! Вне себя от бешенства, Изабель помчалась к дому, полная решимости указать незваному гостю его место. Том, Ральф и Блюи заносили в сарай мешки с мукой.

— Привет, Иза… — начал было Ральф, но договорить не успел, так как она пронеслась мимо и буквально ворвалась в гостиную.

— Это сложный музыкальный инструмент, и я попрошу вас… — Она осеклась, увидев, что пианино полностью разобрано, на полу стоит раскрытый ящик с инструментами, а незнакомец поворачивал маленьким ключом гайку, затягивавшую медную басовую струну, по которой ударял клавишей.

— Тут проблема в мумифицированной чайке, — сказал он не оборачиваясь. — Во всяком случае, отчасти. И конечно, воздействие в течение двадцати лет песка, соли и бог знает чего еще сыграло свою роль. Я заменю где требуется истершийся фетр, и звук тогда станет лучше. — Он продолжал подкручивать гайку, добиваясь нужного звучания. — Чего я только не находил в пианино за годы своей работы! Мертвых крыс. Сандвичи. И даже дохлую кошку. Я мог бы написать об этом целую книгу, хотя понять, как они там все оказались, просто невозможно. Да и чайка вряд ли туда залетела сама.

Изабель настолько опешила, что лишилась дара речи. Она так и стояла с приоткрытым ртом, когда почувствовала на плече чью-то руку и, обернувшись, увидела Тома. Она густо покраснела.

— Как тебе сюрприз? — спросил он и поцеловал ее в щеку.

— Я… ну… — Изабель не знала, что и сказать.

Он обнял ее за талию и повернул к себе, и они, постояв какое-то время, упираясь друг в друга лбами, дружно расхохотались.

Следующие два часа она неотрывно сидела возле настройщика и наблюдала, как он добивался нужного звучания, пока пианино не заиграло громко и не фальшивя. Он закончил работу исполнением «Аллилуйи» из «Мессии» Генделя.

— Я сделал все, что мог, миссис Шербурн, — сказал он, убирая инструменты обратно в ящик. — Вообще-то по-хорошему его бы надо привезти в мастерскую, но от поездки туда и обратно будет больше вреда, чем пользы. До идеального состояния, конечно, еще далеко, но какое-то время пианино послужит верой и правдой. — Он подвинул поближе стул. — Хотите попробовать?

Изабель села и проиграла мажорную гамму.

— Совсем другое дело! — воскликнула она и начала играть Генделя по памяти, когда послышался кашель. Обернувшись, она увидела в дверях Ральфа, стоявшего позади Блюи.

— Играйте дальше! — попросил Блюи, видя, что она обернулась.

— Мне ужасно стыдно за свое поведение. Пожалуйста, извините меня.

— Все в порядке! — заверил Ральф. — А это вам. От Хильды, — пояснил он, вытаскивая из-за спины сверток, перевязанный красной ленточкой.

— А можно посмотреть прямо сейчас?

— Нужно! Если я не предоставлю подробный отчет во всех деталях, мне не жить!

Изабель сняла обертку, под которой оказались «Вариации Гольдберга» Баха.

— Том говорит, что вы умеете играть это с закрытыми глазами.

— Я не играла их уже очень и очень давно! Я… их просто обожаю! Спасибо! — Она порывисто обняла Ральфа и чмокнула его в щеку. — И тебе спасибо, Блюи! — поблагодарила она и тоже поцеловала юношу, случайно коснувшись его губ, потому что он как раз поворачивал голову.

Блюи сильно покраснел и опустил глаза в пол.

— Я здесь вообще-то ни при чем, — смущенно пробормотал он, но Том запротестовал:

— Не верь ни единому слову! Он ездил за мастером в Албани. Потратил на это весь день.

— В таком случае ты заслуживаешь отдельного поцелуя! — сказала Изабель и чмокнула его в другую щеку. — И вы тоже! — добавила она, чтобы настройщик не чувствовал себя обделенным.

В тот же вечер, когда Том проверял механизм вращения маяка, здание башни наполняла торжественная музыка Баха, разносившаяся по световой камере и затихавшая между сверкающими призмами. Подобно ртути, позволявшей свету освещать все вокруг, Изабель представляла собой настоящую тайну. Она могла исцелить и разрушить, вынести любые тяготы и — в бегстве от себя самой — разлететься на тысячи мельчайших капелек, которые невозможно собрать.

Том вышел на галерею. Когда на горизонте исчезли огни катера, он прочел про себя молитву за Изабель и их совместную жизнь. Потом взял вахтенный журнал и в колонке «Примечание» на среду 13 сентября 1922 года написал: «На судне „Уинворд спирит“ на остров приезжал настройщик пианино Арчи Полок. Разрешение на посещение имелось».