История России с древнейших времен до конца XVII века Сахаров Андрей

Как бы в унисон такому развитию событий на самой свадьбе великого князя (она состоялась 8 февраля 1433 г.) вспыхнула совсем не приличествующая этому торжеству ссора. На свадебном торжестве присутствовали старшие сыновья Юрия – Василий Косой и Дмитрий Шемяка. Кто-то из бояр опознал на старшем брате золотой пояс Дмитрия Донского, завещанный им старшему сыну и якобы подмененный, а позднее попавший по браку галичскому княжичу. По распоряжению Софьи пояс был публично снят с Василия Косого. Скандал получился полный. Кто бы ни задумал эту интригу (сама по себе история маловероятна), итог был впечатляющим: отошедшие было от отца галичские княжичи бежали к нему, пограбив по дороге Ярославль и ярославских князей, «ходивших под рукой» московского князя. Вдобавок, почти все вассалы московского государя разъехались после свадебных торжеств (надо полагать, по своим вотчинам и по кормлениям). Вакуумом оперативно воспользовался Юрий: когда оскорбленные сыновья прибыли в Галич, он уже завершал сбор войск.

Стремительный поход стал полной неожиданностью для Василия II. Первые известия он получил в Москве от своего переяславского наместника, боярина П.К. Добрынского, когда войска Юрия были уже в Переяславле. Попытка завязать дипломатические переговоры провалилась. Собранные наспех отряды из членов государева двора, боярских послужильцев, москвичей оказались не просто плохо подготовленными к военным действиям, они еще продолжали «праздновать» княжескую свадьбу. Урок был суровым, а поражение на Клязьме 25 апреля 1433 г., в немногих верстах от столицы, – полным. Василий II успел бежать с поля битвы (и впредь это ему удавалось не один раз): захватив мать, жену, походную казну, он отправился в Тверь, а оттуда в Кострому. Там его настигли и осадили посланные из Москвы отряды Василия Косого и Дмитрия Шемяки. Окончательное поражение – военное и политическое – казалось делом предрешенным. Но вскоре подоспевший теперь уже московский великий князь Юрий Дмитриевич повел себя согласно с духом и буквой своих представлений об отношениях в московском княжеском доме. Василий II добил ему челом через его фаворита, боярина С.Ф. Морозова, получил прощение и удел в Коломне – в полном соответствии с тогдашними представлениями о старшинстве и князей, и городов. В следующем, после Юрия, колене московской династии именно князь Василий Васильевич обладал правом родового старшинства. Коломна же была вторым по статусу городом (после Москвы) в собственно Московском княжении.

Результат оказался неожиданным для Юрия. В течение немногих недель масса служилых князей, бояр, детей боярских и (как говорит одна летопись) «всих дворян» согласно со статьей межкняжеских докончаний о праве свободного отъезда оказалась в Коломне. «Не повыкли галичьским князем служити» – так объяснил летописец причину масштабного отъезда. К этому следует добавить три наблюдения. Вопервых, Юрий проглядел реально уже возникшую разницу в престижности службы великому и удельному князю, чего почти не было в XIV столетии. Во-вторых, московская элита здраво понимала, что укрепление на великокняжеском столе галичского государя неизбежно повлечет перетряску устоявшейся служебно-местнической иерархии, поземельных отношений и т.п. Рассчитывать на самые первые позиции при этом не приходилось. Наконец, в-третьих, немаловажен фактор наследственности службы: два-три поколения московских бояр и детей боярских служили сначала Дмитрию Донскому, затем Василию I, ныне Василию Васильевичу. Как бы ни было, история с Коломенским уделом имела два последствия. Одно как будто незначительное: Василий Косой и Дмитрий Шемяка. обвинив Семена Морозова в потворстве Василию II и заговоре, убили его в кремлевских княжеских палатах. Впервые не на поле брани погиб активный участник замятии, знатная по происхождению и высокопоставленная личность. Второе следствие было принципиальным – Юрий отказывается от великого княжения, уступив стол и столицу племяннику.

Трудно сказать, преследовал ли Василия II рок или же он плохо извлекал уроки из случившегося. Как бы то ни было, очередное поражение московских войск от Василия Косого и Дмитрия Шемяки (княжичи после убийства С. Морозова бежали в Кострому, а при приближении московских отрядов стали отступать к Галичу) случилось на берегах р. Кусь 28 сентября 1433 г., причем главный воевода, князь плен. В рядах рати княжичей оказались галичане и вятчане, которых послал им на помощь отец. Но это было нарушением докончания Юрия с Василием И, и последний не замедлил этим воспользоваться. Новая рать, во главе с самим великим князем, двинулась зимой 1433 – 1434 г. к Галичу. Войска пограбили галичские волости, но сам город, в котором укрылись старшие сыновья Юрия, взять не смогли. Юрий в это время воевал вотчины и волости союзников – вассалов Василия – Ивана и Михаила Андреевичей. Нетрудно заметить, как стремительно усложняются события. Разовый вооруженный конфликт за несколько месяцев перерос в регулярные военные действия, охватившие несколько регионов Московского княжения – восточные (Кострома, Галич), северные (Белоозеро), западные (отъеэдные волости Можайска). Усилилась ожесточенность политической борьбы: в канун зимнего похода Василий II приказал ослепить И Д. Всеволожского (он отъехал к нему с семьей в Коломну скорее всего летом 1433 г.). В очередной раз конец кампании оказался плачевным для московского великого князя: в решающем сражении на р. Могзе в Ростовском княжестве 20 марта 1434 г. он терпит полное поражение. И бежит – сначала в Великий Новгород, затем в Тверь. И там, и там он был фигурой нежелательной. Лето 1434 г. застигает его уже в Нижнем Новгороде, в намерении искать помощи в Орде. Других сил у него не было. Юрий, после занятия Москвы, ссылает Софью и Марию в один из своих городов, захватывает казну Василия и занимает великокняжеский стол. Каким же он оказался великим князем?

У нас немного свидетельств о нем в этом качестве. А потому не удивительна разноголосица мнений об этом деятеле. Одни увидели в нем ярого сторонника удельно-княжеского сепаратизма, другие разглядели в Юрии бескомпромиссного борца с ордынской зависимостью, стремившегося к ускорению объединительных процессов. Наверное, обе позиции далеки от реальности. Князь Юрий вовсе не способствовал немотивированному увеличению уделов и не укреплял территориально уже существующие. Он скорее усиливал позиции великого князя по отношению к рязанскому государю, к удельным князьям московского дома. Впрочем, вряд ли здесь имелись принципиальные отличия. Равным образом, нет серьезных фактов об антиордынской политике Юрия. Напомним к тому же, что в канун нового витка борьбы за власть он составил завещание с вполне традиционным наделением уделами троих сыновей. Старший из них не получил большей части владений, все новоприобретенные территории аккуратно делились на троих наследников. Более того, именно младший сын, Дмитрий Красный приобретал более обширные и более безопасные земли. До новаторства князю Юрию было далеко – он действительно следовал традициям и реалиям эпохи Дмитрия Донского.

Впрочем, судьба не оставила князю Юрию даже небольшого времени. Его второе пребывание на великокняжеском столе длилось чуть более двух месяцев. Он лучше усваивал уроки, чем племянник и соперник, и кто знает, в каком направлении шла бы его эволюция. Конечно, на фоне личностей следующего поколения фигура Юрия выгладит заметно привлекательней. Крестник преподобного Сергия, донатор Троицкой обители (на его средства возвели Троицкий собор;, фундатор Савво-Сторожевского монастыря (строительство в монастыре и в Звенигороде во многом шло за его счет), несомненный поклонник Андрея Рублева, последовательный покровитель Авраамия Чухломского (тот основал в его Галиче четыре монастыря), мужественный воин и удачливый полководец (мы не знаем ни одного его поражения), автор писем к Кириллу Белозерскому и адресат ответных посланий преподобного – в такие координаты вписывается, бесспорно, глубоко неординарная фигура Юрия. Если добавить сюда верность убеждениям и слову, отсутствие склонности к интригам – его личность приобретет дополнительную притягательную силу. Но не забудем – его верность традициям породила во многом саму феодальную смуту. Сколь ни были бы симпатичны черты его характера, разделим ответственность за ее начало: на долю князя Юрия придется едва ли не большая ее часть.

Опустилась завеса жизни Юрия, кончился и первый акт смуты. Второй начался сразу же, без перерыва. Он не был длительным. Расстановка лиц и сил оказалась следующей. В Нижнем Новгороде Василий II готовил себя к крайне нежелательной поездке в Орду. Посланные вдогон за ним с войсками Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный достигли Влаоставался старший сын – Василий Косой. Он и провозгласил себя новым великим князем. Реакция не заставила себя ждать: ситуация изменилась на зеркально противоположную. В считанные дни младшие Юрьевичи заключают союз с двоюродным братом, признают его старейшим и соответственно – законным наследником стола в Москве. Их объединенные силы направляются к Москве, Василий Косой, прихватив отцовскую казну и городской припас, бежит к Ржеву. Затем Новгород и кружной маршрут (с грабежом местного населения, волостей великого князя, родного брата) в Кострому – через Мету, Бежецкий Верх, Заволочье. Москву вновь занимает Василий II, а Шемяка и Дмитрий Красный уже официально получают обещанные в походе приращения их уделов. Шемяке достались к Рузе Углич и Ржев, Дмитрию младшему – к Галичу и Вышгороду – Бежецкий Верх. В конце 1434 г. Косой совершает стремительный поход к Москве, но великий князь был начеку. Бой произошел на р. Которосли в пределах Ярославского княжества и завершился поражением старшего Юрьевича.

Василий Косой бежит в Кашин и, получив помощь от тверского князя Бориса Александровича оружием, доспехами, снаряжением и организацией войск, захватывает нагоном Вологду, пленив нескольких видных воевод Василия II (они проведывали там возможные пути отступления Косого, но сами попались в ловушку). Затем военные действия переместились к северу. Здесь Василий Косой сначала громит войска Дмитрия Заозерского, а затем сам чуть не гибнет в середине апреля под Устюгом. Вернувшись к Костроме, он вновь копит силы и посылает за подмогой на Вятку. Но по предложению великого князя весной того же 1435 г. заключает с ним договор на условиях завещания Юрия, получив, правда, в добавку к Звенигороду Дмитров.

Передышка оказалась короче некуда. В новой части удела Василий Косой пробыл только месяц и, воэвратясь в Кострому, разрывает мир с московским государем. Как только встал зимний путь, он двинулся к Галичу. Взяв его (Косой, скорее всего, пытался сделать из него свою опорную базу), старший Юрьевич устремился к Устюгу. После 9-недельной осады он берет город в начале марта 1436 г. и вешает московского наместника, митрополичьего десятинника. Посечены и повешены были многие устюжане в отместку за апрельские события предыдущего года. Еще одна, новая отметина усиления ожесточения борьбы. Ранее такого не случалось, столь знатных лиц не казнили таким способом и вообще предпочитали брать за них выкуп. Вскоре Косой получил нежданное и ценное подкрепление – к нему отъехал двор Дмитрия Шемяки во главе с Акннфом Волынским. Сам Шемяка неожиданно и вряд ли справедливо был задержан на Москве зимой 1436 г., когда приехал пригласить Василия II на свою свадьбу. Его сослали под арест в Коломну, подозревая тайных сношениях с Косым. Как бы то ни было, московскому князю удалось на этот раз собрать войска коалиции князей – помимо московских войск, с ним шли рати Ивана Андреевича, Дмитрия Красного и, возможно, ярославских князей. Сражение состоялось 14 мая 1436 г. при р. Черехе, в Ростове. Уловка Василия Косого – он договорился о перемирии до утра, дождался, пока отряды великого князя отправятся для сбора кормов, а затем предпринял неожиданную атаку – не удалась. Войска Василия II успели собраться вновь, и в яростной сшибке тяжеловооруженной конницы перевес оказался целиком на стороне великокняжеских войск. Василий Косой был пленен, отвезен в Москву и там 21 мая ослеплен. Он прожил еще двенадцать лет, не принимая участия в политической борьбе. На радостях великий князь послал на Коломну за Шемякой и пожаловал его уделом в прежнем составе. Удел Василия Косого победитель присоединил к великому княжению.

Так завершился второй акт. В нем много сходства с событиями первого этапа, но немало и новизны. Междоусобие явно перехлестывало через границы собственно Московского княжества. Новгородские волости, тверские земли, ярославские территории все более вовлекались в нескончаемую череду походов, боев, отступлений, набегов и осад. Впервые тверской великий князь оказал прямое материальное и военное содействие по давно знакомому принципу: помогай слабейшему и истощай тем самым обоих соперников – своих потенциальных противников – в их взаимной борьбе. Нарастало ожесточение, жестокость конфликтов. Впервые был повешен Рюрикович, представитель черниговского княжеского дома, Г.Н. Оболенский. Впервые военное и политическое противоборство послужило причиной расправы над одним из главных действующих лиц, князем Василием Косым. Он не проявил военных способностей отца, хотя стремительности и скрытности его походов можно было позавидовать. Не обладал он и талантами дипломата или политического интригана – за два года своего премьерства он так и не обзавелся союзниками, хотя бы неверными. Лихие вятчане оставались единственной его внешней опорой: кое-кто из их предводителей пострадал вместе со старшим Юрьевичем. Одного повесили в Москве, другого забили ослопами горожане Переяславля, иных убили еще ранее.

Не будем чрезмерно придирчивы к московским князьям. В соседней Литве картина была аналогичной. Смертельная схватка Свидригайло и Сигиэмунда порождала столь же жестокий мир. О подозрительности и беспощадности Сигнзмунда ходили легенды. Свидригайло сжег в июле 1435 г. митрополита Герасима, поставленного в Греции из смоленских епископов, заподозрив его в заговоре и тайных сношениях со своим врагом. В сентябре того же года тяжкое поражение Свидригайло в кровопролитном сражении на Свенте стоило жизни нескольким десяткам князей русских воеводств Литвы.

С лета 1436 г. наступила передышка. За вычетом одного эпизода – столкновения Василия II и Шемяки в 1441 – 1442 гг., которое, впрочем, не привело к военному столкновению, – она продлилась до лета – осени 1445 г. Однако и мирными эти годы не назовешь. Резкое ослабление военного потенциала Руси и очередное перераспределение власти в Орде и в Диком Поле резко усилили ордынское давление на Северо– Восточную Русь. Набеги и походы «скорых» ратей, постоянные нападения на пограничные районы, попытки прорыва в центральные уезды стали едва ли не обязательной ежегодной опасностью. Наиболее драматические моменты связаны с откочевкой в район Белева в 1437 г. Улу-Мухаммеда, потерпевшего серьезное поражение от своих соперников.

Василий II разумно решил избавиться от беспокойного и слишком близкого соседства, направив под Белев крупные силы во главе с Шемякой, младшим Дмитрием и собственными воеводами. Дело кончилось не просто конфузом, но тяжелым поражением 5 декабря 1437 г. русских войск, несмотря на начальные успехи (ордынцы сумели усыпить внимание воевод переговорами, а затем напали). Последствия не замедлили проявиться. В 1439 г. эти ордынцы безвестно оказались под Москвой, вынудив бежать из столицы великого князя. Ближайшие окрестности были разграблены, сожжена Коломна. Нераспорядительность военачальников и беззащитность порубежья надолго превратят многие уезды в районы с повышенной ордынской опасностью. Чуть позже Улу-Мухаммед откочует к востоку, «засев» ряд пограничных территорий в Нижнем Новгороде и постоянно угрожая русским землям в нижнем течении Оки во Владимиро-Суздальском ополье. Этот фактор станет весьма значимым к 1444 – 1445 гг.

Продолжали осложняться отношения с новгородцами. Поход зимой 1440 – 1441 г., хотя и принес весомую военную контрибуцию, никак не усилил позиций великого князя в Новгороде. Новое докончание повторило давно сложившийся образец соглашения, в реальности нарастало ослабление институтов княжеской власти в Новгороде, упрочились собственно новгородские органы управления, усиливались позиции литовской партии в новгородском боярстве. Новгородский архиепископ Евфимий II (он сыграл выдающуюся роль в развитии новгородской архитектуры, иконописи, художественных ремесел, обладал едва ли не решающим политическим влиянием) ставился в 1434 г. в Литве митрополитом Герасимом (это был единственный случай такого поставления). Впрочем, тому были реальные поводы.

Дело в том, что с 1431 г. кафедра митрополитов в Москве вдовствовала. Намерения московского великого князя поставить своего кандидата (а им был рязанский владыка Иона) не были поддержаны в константинопольском патриархате. Герасим считался в Византин митрополитом «всея Русин», а не только православных епископий в Литве. После его гибели в митрополиты на Русь был поставлен в 1436 г. Исидор. Прибыв в Москву в апреле 1437 г., он уже в сентябре отправился в Италию на знаменитый Ферраро-Флорентийский собор, посвященный объединению католической и православной церквей. Затея, хотя она и была доведена до конца в 1439 г., оказалась мертворожденной: и политические, и дипломатические, и конфессиональные интересы, лежавшие в ее основании, остались нереализованными. А самое главное – противниками унии было подавляющее большинство верующих и церковных людей как на Западе, так и на Востоке. Это станет ясным вскоре, но все же позднее. На самом же Соборе и по дороге в свою епархию (а ехал Исидор не торопясь) греческий ставленник на московской кафедре был весьма активен в пользу принятой унии. После совершения первой же литургии в Москве в Успенском соборе он был арестован по приказу Василия И, обличен и осужден на Соборе русских иерархов. Затем он бежит из заключения в Тверь, а оттуда в Литву. Активная роль защитника православия, хорошо исполненная московским великим князем, однозначно определила позицию большинства русских иерархов: свою поддержку, свои симпатии они отдали Василию II, что станет существеннейшим фактором в новом витке открытой междоусобицы.

Передышка способствовала дальнейшей консолидации московского боярства и служилых людей вообще вокруг сюзерена. Этому способствовали присоединение выморочных уделов к основной территории княжества и активная поземельная политика Василия II на этих территориях. При несомненной поддержке великого князя быстро растут вотчины московских феодалов в Суздале (в начале 40-х годов он передавался владетельным князьям), Звенигороде, Бежецком Верхе и т.п. Корпоративная сплоченность московского боярства станет решающим фактором политической борьбы на заключительном этапе феодальной войны середины XV в.

Провозвестником последнего акта стало наступление Улу-Мухаммеда. Зимой, в конце 1444 г. он засел в старом Нижнем Новгороде, захватил и разграбил Муром, отправил загоны на соседние волости. Василий II отправляется во Владимир, где концентрируются русские войска. Их действия зимой и в начале весны вполне успешны: они наносят поражения отрядам хана, отбирают у ордынцев полон и добычу, преследуют их до пограничья. Тем неожиданнее был исход летней кампании. В сражении у стен суздальского Спасо-Евфимиева монастыря уступающие по численности ордынские отряды под водительством ханских сыновей наносят решительное поражение русской рати. В плен попадают сам великий князь, его двоюродный брат князь Михаил Андреевич, множество видных бояр. Еще больше ратников пало на поле боя. Главная причина поражения – непредусмотрительность и тактические просчеты русского командования, скверная дисциплина в войсках, внутренние противоречия (Шемяка так «торопился», что оказался на месте после того, как все было кончено). Исход побоища – именно так оно именуется в летописном рассказе, – разом перечеркнул все позитивные, политические и социальные результаты передышки. Если добавить грандиозный пожар в Москве в августе того же года, выезд из города семьи великого князя – то все признаки глубокого общественного кризиса будут налицо.

В стране образовался вакуум власти. Ордынцы, ведя переговоры с пленным Василием II, одновременно послали на Русь посла к Шемяке. Скорее всего, параллельно они санкционировали реставрацию Нижегородско-Суздальского княжества во главе с князьями В.Ю. и Ф.Ю. Шуйскими. Известная несогласованность разных групп ордынцев, затянувшееся пребывание на Руси посла, отправленного к Шемяке, позволили Василию II добиться отпуска из плена на условиях выплаты огромной контрибуции под контролем ордынских отрядов. С ними он двинулся в свое княжество. Возвращение великого князя (семья и государев двор торжественно встретили Василия в Переяславле-Залесском, а по дороге его приближенным удалось перехватить возвращающегося к хану ордынского посла с послом Шемяки), история его моленной поездки в Тронце-Сергиев монастырь, заговор Шемяки и Ивана Можайского, – все это требует многих страниц и руки романиста. Нам же важны основные факты и следствия.

Итак, активными участниками заговора были Шемяка, князь Иван Андреевич, некоторые московские гости и, возможно, отдельные бояре из числа великокняжеских. Скорее всего, об этих планах знал тверской великий князь, который мог опасаться неожиданных поворотов в политике ордынцев по отношению к Твери. Главный мотив заговорщиков – обвинения Василия II в «наведении» на Русь ордынцев, в желании раздать им волости, в огромной тяжести выкупа. Не приходится сомневаться, Шемяка использовал это в качестве ловкого пропагандистского приема. Но столь же несомненно, что подобные филиппики вызывали сочувственный отклик со стороны многих лиц. Действия заговорщиков оказались успешными: столица была захвачена в ночь на 12 февраля 1446 г., в тот же день в Троице был арестован и срочно доставлен в Москву великий князь. В ночь с 13 на 14 февраля он был ослеплен. Немногим позднее его сослали с женой в Углич (удел Шемяки), а его мать, престарелую княгиню Софью (она уже перешагнула свое 75-летие) – в Чухлому. Весной того же года Шемяка добился выдачи малолетних сыновей Василия II, княжичей Ивана и Юрия, которых успели увезти из Троицы в суматохе ареста верные великому князю бояре. Осуществил эту миссию владыка Иона, но обещанные ему Шемякой условия не были соблюдены: новый великий князь отправил детей в заточение к отцу.

Князь Дмитрий Юрьевич щедро вознаградил своего союзника князя Ивана, ликвидировал восстановленное ордынцами Нижегородское княжество, вообще, видимо, не считал для себя строго обязательными все обещания Василия П. Тем более, что в Орде Улу-Мухаммеда произошли важные события, связанные, в частности, с окончательным становлением Казанского ханства. Победитель русской рати Махмуд, убив отца, захватывает ханский трон, положив основание династии казанских властителей. Двое его братьев в результате конфликта отъехали на Русь, стремясь получить статус служилых князей еще у Василия II. Не видно и попыток Шемяки поддержать дробление великокняжеской территории на уделы. Ориентиры его политики вряд ли отличались принципиальным образом от таковых Василия II.

Но тем не менее ситуация летом 1446 г. напомнила чуть ли не в деталях события уже далекого 1433 г. Московские бояре и дети боярские (понимая под ними территориальные корпорации служилых людей всего великого княжения) не приняли нового московского государя. Можно строить догадки о конкретных мотивах в конкретных случаях, но уже в летние месяцы того же 1446 г. вспыхнула вооруженная борьба сторонников Василия II против Шемяки. Одним из центров сопротивления становятся пограничные земли Литвы (Брянск и ряд других городов), отданные новым литовским князем Казимиром IV Василию Ярославичу, «не восхотевшему служить» Шемяке. Трое князей Ряполовских предприняли попытку освобождения из заточения великого князя и его семьи. Она не удалась, но, разгромив последовательно два отряда сторонников Шемяки, верные Василию войска ушли в Литву. Массовый отъезд служилых продолжался, что вынудило Шемяку – под давлением церковного Собора – пойти на примирение с Василием Темным (это прозвище усвоено ему в исторической литературе именно в силу его ослепления). В сентябре 1446 г. Шемяка приезжает в Углич, освобождает великого князя из-под ареста и дает ему в удел далекую Вологду, взяв с него клятвенное обещание не домогаться более московского стола.

Пребывание Василия II в Вологде было непродолжительным. Игумен Кирилло-Белозерского монастыря Трифон снимает с него крестоцелование Шемяке, и вскоре московский князь (явно по предварительной договоренности) оказывается со всей семьей в Твери. От тверского великого князя он получает всю необходимую помощь, а сам союз двух великих князей закреплен обручением их детей – княжича Ивана и княжны Марии. В Тверь к великому князю стекаются множество московских бояр и детей боярских, в то же время начинается поход из Литвы на Русь сторонников Василия II. К Шемяке князь Борис Александрович отправляет грамоту с требованием уйти с великого княжения на свой удел. Множественность угроз вынудила Шемяку к срочной мобилизации сил и обрекла его на пассивную тактику: более месяца его основные войска простояли на Волоке Ламском, пытаясь противодействовать и продвижению отрядов Василия II из Твери, и их соединению с его сторонниками в Литве. Главным итогом стал массовый отъезд служилых из его рати, по преимуществу в лагерь Василия Темного.

25 декабря 1446 г. отряд М.Б. Плещеева захватывает Москву, Шемяка вскоре через Углич – Ярославль устремляется в Галич. Соединенные силы Василия II осаждают Углич (он был тогда хорошо укрепленной крепостью), берут его после продолжительной осады. 17 февраля 1447 г., почти овно через год после начала трагических событий, Василий Темный торжественно въезжает в Москву.

Итак, ослепленный московский государь вступал в свою полуразоренную столицу в канун своего 32-летия. Весной Шемяка все же отпустил великую княгиню Софью Витовтовну: Василий Темный поспешил встретить мать на дороге к Москве, в Троице-Сергиевом монастыре. Летом того же года двоюродные братья заключили докончание, по которому «старейшинство» оставалось за Василием II. Определился ли тем самым окончательный исход противоборства? Отнюдь. Ближайшие месяцы оставил прежних планов. Прежде всего он попытался максимально раздвинуть рамки конфликта, натравливая против московского князя всех потенциальных и реальных противников. Он не прервал своих отношений с Новгородом и запугивал его правительство отрядами ордынских царевичей, служивших Василию II. Нового казанского хана Махмуда (Махмутека) он «наводил на Русь, используя его враждебные отношения к братьям, оказавшимся на службе в Москве. Традиционно на его стороне была Вятка, еще не покинул Шемяку князь Иван Можайский. Вот он умел заранее оставить слабейшую сторону, но тогда, летом – осенью 1447 г., еще не учуял грядущего поражения.

Как бы то ни было, но ареал непосредственных военных действий сместился к фамильным землям Шемяки и прилегающим уездам. Зимой – весной 1448 г. до крупных столкновений дело не дошло. Весной 1449 г. военные действия были ожесточеннее, инициатива первоначально была в руках Шемяки, но успеха он не добился. Василий II, собрав все силы и взяв с собой митрополита, других иерархов, направился к Галичу. До решающего сражения дело не дошло, договорные грамоты закрепили первенствующую роль московского великого князя. Перешел на его сторону князь Иван Андреевич, получив за очередную смену сюзерена заметное приращение удела (Бежецкий Верх). Показательна роль церкви. Еще в декабре 1447 г. церковный Собор направил Шемяке специ-альное послание с резким осуждением его поступков и призывами к покаянию и примирению. Договор 1448 г. был зафиксирован в форме так называемых «проклятых грамот», с введением церковных санкций в случае его нарушения. Отсюда участие Ионы (а он был поставлен в митрополиты Поместным собором русских иерархов 15 декабря 1448 г.) и других владык в походе 1449 г. Не имевшее прецедентов, оно находит объяснение в предшествующих событиях.

Военные действия возобновились осенью 1449 г. Решающее сражение произошло в конце января 1450 г. под Галичем. Несмотря на широкое применение огнестрельного оружия, неблагоприятный рельеф местности (великокняжеские отряды под огнем поднимались в гору к стоящим под крепостными стенами войскам Шемяки) воеводы Василия II одержали полную победу. Чуть позже гарнизон и горожане Галича сдались прибывшему великому князю. Князь Дмитрий, отправивший еще осенью 1449 г. жену с детьми в Новгород, бежит на север, а затем присоединяется к семье. Он еще не покинул тропы войны, но после 1450 г. его походы напоминают набеги ордынских «скорых ратей», а ареал действий ограничен московскими и новгородскими волостями северного региона. Сюжет драмы близился к развязке.

Занавес опустился летом 1453 г. В начале июня скончалась великая княгиня Софья. Как знать, вспоминала ли она свадьбу 1433 г. и свое решение, смертельно оскорбившее старших Юрьевичей? Или перед ее глазами стояли месяцы и годы невольных скитаний и ссылки, трудно переносимые в ее преклонные годы? А спустя полтора месяца, 23 июля, прямо в Борисоглебский храм, где московский государь был на вечерне, доставили не терпящую ни малейшего отлагательства весть: «напрасною» смертью скончался в Великом Новгороде неустанный противник Василия Темного Дмитрий Шемяка. Совпадение места действия и информации было поразительным. Ослепленный в годину феодальной смуты своими близкими родственниками, московский государь узнал о смерти кровного брата и обидчика в храме, посвященном первым русским святым, Борису и Глебу, павшим в княжеском междоусобии за четыре с половиной столетия до того. Для людей знающих аналогия на этом не кончалась: по одному летописному рассказу, весьма вероятному, Шемяка был отравлен зельем, присланным из Москвы. В заговоре же против него участвовали кое-кто из новгородских бояр, стремившихся улучшить отношения с Москвой, а также люди из ближайшего окружения Шемяки. Святых князей-государей на Руси в середине XV в. не было.

§ 4. Северо-Восточная Русь в канун последней трети XV столетия

Развертывание острого политического кризиса порою сходно с течением тяжелой болезни. После долгого ухудшения, неоднократных возвратов приступов выздоровление нередко бывает стремительным. Так случилось и после прекращения войны за власть в московском княжеском доме. Уход со сцены единственного реального соперника Василия II Дмитрия Шемяки, который и сам постоял у кормила власти в Московском великом княжестве, и претендовал на этот стол как на наследственный, означал полную перемену обстоятельств. Исчезла почва для раскола в московском боярстве, служилых феодалов Московского великого княжения. Уже на заключительном этапе феодальной войны социальная база Шемяки была узкой. Параллельно сделали свой выбор в пользу Василия II политически значимые слои тех городов, которые в силу традиции и, возможно, иных причин поддерживали действия Юрия Дмитриевича и его сыновей. Как бы то ни было, консолидация вокруг победителя была стремительной, в считанные годы принципиально изменив всю геополитическую ситуацию на Руси.

Первый показатель – ликвидация большинства московских уделов. Нет ничего странного в том, что через год после смерти Шемяки пришел черед его «неоднословному» союзнику Ивану Андреевичу: летом 1454 г. московские войска заняли Можайск, сам же князь с семьей успел бежать в Литву. Но удивительно, через два года, вслед за походом на Новгород в 1456 г., был арестован Василий Ярославич, родной брат жены Василия II и верный его вассал в самые трудные дни 1446 – 1447 гг. (в новгородской кампании он также участвовал и притом вполне действенно). Можно догадываться о конкретных мотивах его опалы, но очевиден один из приоритетов в межкняжеской политике московских государей: число уделов в московском доме подлежало сокращению, а главное – они не должны, по возможности, превращаться в наследственные. Не забудем, что в ходе феодальной войны были последовательно лнквнднрованыудельные княжения всех трех сыновей Юрия Дмитриевича. Подчеркнем также, что единственно сохранившийся удел Михаила Андреевича был незначителен по территории и не имел развитой структуры феодального землевладения, а соответственно – многочисленных вассалов. Важно также, что князь Михаил не удержал даже тех земельных приращений, которые он совсем нечасто получал от своего московского сюзерена. Таким образом, в составе и характере уделов московского дома произошли разительные изменения.

Задолго до своей смерти Василий Темный принял ответственные решения в отношении своих сыновей. К середине 50-х годов их было у него пятеро. Старший, наследник, князь Иван именуется великим князем уже в тексте докончания 1449 г. Василия II с одним из служилых князей. Во всех последующих межкняжеских договорах, заключенных московским государем, он фигурирует рядом с отцом в качестве великого князя. В 1451 г. он формально возглавил поход на север московской рати против Шемяки, а в следующем 1452 г., когда ему было всего 12 с половиной лет, состоялась его свадьба. Вскоре после нее он становится не только формальным, но и реальным соправителем Московского великого княжения. Примечательный эпизод. Когда Василий Темный в 1460 г. отправился «миром» в Новгород, то великим князем в Москве остался Иван.

Отца сопровождали в поездке двое других сыновей, причем Юрий, следующий по старшинству за Иваном, представлял особу московского государя во Пскове. Собственно удела как такового у Ивана не было: он «соправнтельствовал», т.е. выполнял по мере необходимости и в зависимости от ситуации функции великого князя по управлению и суду так же, как и его отец. Удел получил в 1456 г. княжич Юрий. В него входили Дмитров и многочисленные села, завещанные ему княгиней Софьей из числа ее собственных приобретений. Самостоятельный политический статус второго сына надо объяснять династическими интересами фамилии (Юрий как бы страховал возможные удары судьбы по Ивану) и реальной геополитикой. Дмитров – пограничная с Тверью территория. Союз же с князем Борисом Тверским вовсе не ликвидировал объективных традиционных противоречий между Москвой и Тверью, отягощенных почти вековым кровавым соперничеством. Предохранителем от возможных претензий Юрия на великокняжеский стол стало его безбрачие: ни при отце, ни после его смерти он так и не был женат. У Ивана же еще в 1458 г. родился наследник. Преемственность передачи великокняжеской власти была обеспечена.

Василий II не откинул за ненадобностью традицию наделения младших сыновей уделами. Она коренилась не только в сознании, но соответствовала бурному демографическому росту служилых феодалов, развитию частнофеодального землевладения. Но главная особенность его завещания 1461 г. – бесспорный, подавляющий перевес владений нового московского государя. Ивану III переходит великое княжение (а оно, напомним, к 1461 г. включало все территории собственно Московского княжества и великокняжеского стола во Владимире с включением ряда городов за годы феодальной смуты), все земли бывшего Нижегородско-Суздальского княжества с прибавлением Мурома, а также ряд владений князей Василия Ярославича и Ивана Андреевича. Остальным сыновьям достаются части бывших уделов названных князей, а также Дмитрия Шемяки и младших сыновей Дмитрия Донского – Петра и Константина. Причем, вперемешку и обычно без общей границы разных частей удела. Таким образом, централизующая роль Московского великого княжества, неоспоримое значение его государя как единственного выразителя государственно-политических интересов подчеркивались в духовной Василия Темного самым наглядным образом. Так обстояли дела внутри Московского княжества. Второй показатель успехов – усиление его позиций в рамках всей Северо-Восточной и Северо-Западной Руси. Три направления политики были здесь ведущими – московско-рязанские, московско-тверские и московско-новгородские отношения. Рязанское княжество сравнительно давно было в сфере интересов Москвы: еще в 1449 г. рязанский великий князь именовал себя «молодшнм братом» московского суверена. Весной 1456 г. князь Иван Федорович Рязанский умирает, завещав московскому князю восьмилетнего сына и свое княжение: княжича привозят в Москву (он пробыл в ней семь лет), в рязанские города отправлены московские наместники. И хотя Рязанщина последней будет поглощена Московским государством, она постоянно была под протекторатом Москвы.

Важной новостью в московско-тверском соглашении 1456 г. стала ясная формулировка военно-оборонительного союза против всех возможных внешних врагов, включая Великое княжество Литовское. Ведь еще по договору 1449 г. Василия Темного с Казимиром Тверь причислялась к княжествам, протекторат над которыми осуществлялся литовским господарем. В принципе, докончание 1456 г. зафиксировало равноправный статус сторон. К тому же, позитивные результаты внутренней централизации в Твери проявились раньше и были закреплены в деятельности князя Бориса Александровича. Упрочение политического значения и успехи в столкновениях с Новгородом за пограничные земли, несомненный культурный подъем, рост международного престижа – все это важные итоги долгого правления князя Бориса. Но даже в близкой перспективе потенциалы Москвы и Твери были несопоставимы. Давно ли Борис Александрович принимал гонимого и ослепленного московского князя в Твери? К 1456 г. о каких-либо его претензиях на общерусское лидерство в соперничестве с Москвой речи уже не шло. Речь могла лишь идти о сохранении самостоятельности в союзе с Московским княжеством или о возврате под руку литовских господарей. Точка выбора как будто уже была пройдена, брак же московского наследника с тверской княжной укреплял позиции Твери при сохранении союза (антиордынского и антнлитовского) с Москвой.

Самой болезненной проблемой для Василия Темного был Новгород. Переживавший эпоху государственно-политического и культурного подъема «Господин Великий Новгород» (точнее говоря, большинство в его правящей элите) был с конца XIV в. последовательным противником Москвы как центра объединения. Их интересы сталкивались на севере, где московские князья пытались расширить свои промысловые районы, на территориях сместных владений в Вологде, Бежецком Верхе, Торжке, Волоколамске, наконец, собственно в Новгороде. Новгородское боярство в конце XIV – середине XV в. вело особо упорное наступление на древние «князщнны», институты княжеского суда и управления. В результате произошло сокращение княжеских прерогатив, авторитета и доходов великого князя в Новгороде. Параллельно усилилось (н притом заметно) присутствие в Новгороде Литвы – литовские служебные князья получали в прокорм многие новгородские пригороды, дани с ряда волостей шли частью в Литву, на них распространялась судебная власть литовского великого князя и его наместников. Кроме того, при новгородском владыке Евфимии II несомненны теократические тенденции в государственно-политической эволюции Новгорода. Дело не только в несомненном и разностороннем культурном Ренессансе, неразрывно связанном с именем Евфимия. Укрепляются позиции владыки в светской сфере, его роль в социальной системе, военном потенциале Новгорода. То, что Евфимий II получил посвящение от митрополита в Литве, безвременье на московской кафедре после бегства Исидора не просто укрепляли фактическую автономность новгородской архиепископни. Они обостряли к тому же стародавние споры московской митрополии и новгородских владык по поводу пределов и форм митрополичьего суда. Наконец, многолетняя поддержка Новгородом Шемяки (хотя и в основном – пассивная) не могла не провоцировать московского великого князя.

Накопившиеся противоречия разрядились, естественно, в вооруженном противоборстве. В начале 1456 г. Василий II предпринял поход на Новгород как общерусскую военно-политическую акцию. Быстро выявилось превосходство Москвы. Сражение под Руссои в начале февраля, когда немногочисленный авангард московских ратей разгромил основные новгородские силы, продемонстрировало это с пугающей для новгородской элиты очевидностью. Еще в канун битвы бежала из Новгорода вдова Шемяки, скоропостижно умирает их дочь, жена князя А.В. Чарторыйского (он был на службе в Новгороде), сам князь отправляется во Псков. Заключенное по инициативе новгородцев соглашение имело черты компромисса: основной документ повторял традиционный формуляр новгородско-княжеских докончаний, во второй же текст были включены положения, расширяющие прерогативы князя и укрепляющие ослабленные институты великокняжеской власти в Новгороде (его наместников, дворецких и т.п.). Правительство Новгорода было вынуждено уплатить Василию Темному огромную контрибуцию.

Ситуация не изменилась принципиальным образом: еще по московско-литовскому договору 1449 г. Новгород признавался находящимся под патронатом Москвы. Но обозначился решительный сдвиг в отношениях с Москвой, поражение 1456 г. усилило позиции промосковской партии. Поездка «миром» 1460 г., случившаяся уже при новом архиепископе Ионе (Евфимий скончался в марте 1458 г.), подтвердила крепнущие позиции Василия II в Новгороде. Он, однако, сохранял в полной мере государственно-политическую автономность, практически – независимость. Основная борьба здесь была впереди.

По сравнению со временем Витовта произошли кардинальные перемены в отношениях с Великим княжеством Литовским. Там княжеские усобицы завершились раньше, чем в Северо-Восточной Руси. Но внутренние противоречия и 13-летняя война с Орденом (она велась главным образом силами Польского королевства), завершившаяся окончательно лишь осенью 1466 г., надолго ограничили активность восточной политики Казимира IV (с 1445 г. он стал и польским королем). Собственно, к исходу 50-х годов большинство достижений Витовта здесь было утрачено. А это означало, что Вильнюс перестал быть потенциальным центром государственно-политического объединения Северо-Западной и Северо-Восточной Руси по тому образцу, который реализовался в самом Великом княжестве Литовском. Впрочем, в отношении Пскова и Новгорода у литовской элиты сохранялись еще планы присоединения. Но главные события здесь были еще впереди.

Прекращение замятни на Руси не привело автоматически к уменьшению ордынской опасности. На протяжении 50-х годов набеги ордынских отрядов были регулярными. «Скорая рать» царевича Мазовши в 1451 г. на излете борьбы с Шемякой была особенно опасной. Москва чудом не была захвачена. Множественность политических центров в Поле – на-ряду с Крымским и Казанским ханствами, существовали Большая Орда, Орда царя Сеид-Ахмада – не облегчала, а наоборот, усложняла и отражение «злых нахождений», и уплату выхода. Лань неизбежно шла по нескольким адресам, ее взимание или, наоборот, неуплата были практически непредсказуемы. Одним из результатов поражения 1445 г. под Суздалем стало невиданное до того на Руси явление: рождение ордынского ханства на территории собственно Руси. К середине 50-х годов Касимовское ханство стало реальностью московской жизни, хотя статус его владетелей как служилых князей московского государя вряд ли предусматривался первоначальными планами. Другой итог – постепенное запустошение пограничных земель Нижегородского края и постоянные угрозы набегов на Муром, Владимир, Суздаль. Наконец, Вятка, подчинившаяся великому князю лишь после двух крупных военных экспедиций 1458 и 1459 гг., стала объектом территориальных притязаний со стороны Казани. В целом, ситуация в московско-ордынских отношениях после феодальной замятни в московской династии скорее ухудшилась, чем улучшилась. И здесь окончательные итоги были впереди.

К 60-м годам многие герои уже сыгранной драмы ушли со сцены. Но кое-кто покинул ее немного позже. Борис Александрович умер в феврале 1461 г. В марте того же года скончался митрополит Иона, имевший бесспорный авторитет и всегда оказывавший поддержку московскому государю. Через год пришел и его черед Умирал он тяжело, страдая от «сухотной» болезни (великому князю жгли «трут на многих местах» по его повелению). А незадолго до последних дней Василия Темного Москва содрогнулась от жестокой казни, произведенной по его приказу. В столице были пойманы дети боярские боровского князя Василия Ярославича, собравшиеся вызволить своего сюзерена из заточения в Угличе. Заговор стал известен, его участников арестовали, трех поименно названных заговорщиков и «иных многих» били, мучили, «коньми волочили по всему граду и по всем торгам». Затем им отсекли головы. Поразила не только жестокость, но время казней: они пришлись на Великий пост. Один из летописцев горестно замечал, что никогда ничего подобного не случалось «в русских князех». Но у эпохи усобиц и смуты свои нравственно-политические ориентиры. В эти годы, как мы видели, немало аморальных и безжалостных событий происходило впервые. Символично, что завещание Василия Темного писал дьяк Василий Беда – тот, кто доставил ему известие о смерти Шемяки. Напастей и бед на долю непримиримых соперников выпало свыше любой меры.

Раздел III

Становление Российского централизованного государства

Глава 14

Государь «всеа Руси»

Так с определенного момента именовал себя великий князь Иван Васильевич, подчеркивая рождение единой территории полностью самостоятельного государства. В воскресенье же 28 марта 1462 г., когда столица Московского великого княжения встречала нового единоличного правителя, до этого дня было еще далеко. Но, быть может, уже тогда, в первые часы бремени власти и личной ответственности, он сформулировал эти отдаленные и столь желанные цели? Навряд ли. И дело тут не в отсутствии необходимого опыта или широкого политического кругозора. К моменту смерти Василия Темного за плечами его старшего сына Ивана Васильевича был шестилетний стаж соправительства и рождение наследника-первенца. Так что все было при нем. На московский стол садился вполне зрелый правитель, много чего испытавший и повидавший в свои двадцать два года.

Дело в другом. У политиков-практиков – а Иван Васильевич был именно таковым – осознание стратегических целей происходит в конкретных, реальных задачах, обнаруживаемых в наличной ситуации, в просчете соотношения сил. То, с чем он имел дело в начале 60-х годов, мало подвигало к постановке удаленных, «идеальных» намерений. Ива А III всегда двумя ногами стоял на почве политической ежедневности. Но нэ нее неочевидным и неприметным поначалу образом произрастали явления, приводившие к принципиальным переменам в границах страны, в строении государства. Даже беглый взгляд подмечает разительные отличия в ритме, стиле, образах «государственной биографии» Ивана III и его отца (а иной жизни у них, собственно, не было). Василий Темный почти всю жизнь провел в борьбе за достижение, сохранение или возврат власти великого князя. Много лет подряд он наносил удары ближним и дальним родичам, мстил, ослеплял, казнил, был лишен зрения сам, подвергался заточению и гонениям, не один раз бывал обманут и обманывал сам. Накал соперничества, его театральная непредсказуемость, временная протяженность междоусобия – все это сближает события жизни Василия II с многоактными шекспировскими трагедиями-хрониками о войне Алой и Белой роз. Ничего подобного не углядеть в течении дел и забот Ивана III. Его жизни, его правам на московский трон никто всерьез не угрожает ни в стране, ни извне. Если продолжать литературные параллели, то перед нами монументальный, многосюжетный роман, в котором со смертью главного героя соединяются отнюдь не все концы и начала. И что важно – это объемное повествование. Сага не о Форсайтах, а о московском великом князе и его семье. Политику-практику нужна долгая жизнь, чтобы предчувствовать, а затем осознать и реализовать серьезные цели. Иван Васильевич, по меркам средневековья, прожил удивительно долго: без двух с небольшим месяцев 66 лет.

Пребывание Ивана III у власти удобно делится на три периода. Первый из них завершается событиями 80-х годов. Это время оказалось едва ли не самым опасным и трудным.

§ 1. Ханский «улусник» на пути к единому Российскому государству

Улусниками в кочевых империях обозначали автономных владетелей, пожалованных ханом землями и людьми. «Жалованье» оформлялось в виде специального ярлыка. Нужды нет, что хан невольно или добровольно учитывал наследственные права в рамках определенных княжеских династий. Легитимность власти князя (великого или удельного) придавало прежде всего ханское пожалование, ханский ярлык. Эволюция от улусника хана до «вольного», суверенного властителя – одна из главных событийных линий первого периода.

Опытный читатель удивится: как быть с теми расхожими в литературе взглядами, что Иван III занял великокняжеский стол «по благословенью» и распоряжению отца без всякой на то санкции из Орды. Доказывается это просто – летописи молчат о каких-либо акциях любого государства-наследника Золотой Орды в связи с вокняжением Ивана III в 1462 г. Но ведь те же летописи ничего не говорят о ханском пожаловании Василию II в 1425 – 1426 гг. великого княжения. Но мы-то точно знаем из тех же самых летописей, что выдача ханом ярлыка на стол во Владимире в указанное время имела место быть. Значит, редакторы летописных сводов могли сознательно опускать соответствующую информацию, и мы вправе подозревать осознанное умолчание применительно к событиям 1462 г.

Это доказательство от обратного. Поищем позитивные аргументы. Они существуют. В договорах 1473 г. Ивана III с родными братьями, Борисом Волоцким и Андреем Угличским, прямо говорится об уплате ими выхода в Орду (точнее – Орды) согласно распоряжению в духовной Василия Темного. Из докончаний 1473 г. не вполне ясны временные характеристики уплаты дани в Орду (давался ли выход «на все годы» или только за ряд лет), но не в том суть. Любой подобный платеж подразумевает наличие ханского ярлыка на княжение как юридического основания для взимания дани. Текст Ермолинской летописи (на него мало обращали внимания) подтверждает правильность нашей догадки: Иван III получил ханский ярлык на великое княжение именно в 1462 г. В летописной статье этого года сначала кратко пересказывается распорядительная часть завещания Василия Темного в отношении всех его сыновей и жены. Затем следует особая фраза о том, что Иван Васильевич «седе на столе отца своего на великом княжении в Володимери, и на великом княжении в Новгороде Великом, и Нижнем, и на всей Русской землиц. Удивительный текст. Абсолютно ясно, что в его основание не была положена соответствующая часть духовной Василия Темного – там упоминаний о Великом Новгороде вообще нет, а Нижний фигурирует среди владений, завещаемых Ивану III, но не обозначается в качестве великого княжества. С перечисленных единиц государственно-политического устройства в Орду шел особый выход в каждом случае (равно как с Твери, Ярославля, Рязани). Где должно было учитываться это обстоятельство прежде всего? В ханских ярлыках, а также в дефтерях, где подробно расписывались суммы с определенных городов и местностей. С большой долей уверенности мы можем предполагать, что процитированная фраза основана на ханских ярлыках, полученных Иваном III (ярлык на стол во Владимире сопрягался с ярлыком на Великий Новгород).

Правильность такой интерпретации доказывается также одним фактом, мимо которого прошли почти все исследователи. В 1461 г. Казимир IV получил от крымского хана Хаджи-Гирая пожалование, освобождавшее целый ряд подвластных Казимиру городов и населенных пунктов от платежа регулярной дани в пользу хана. В перечне назван и Великий Новгород. Ярлык из Большой Орды Ивану III 1462 г. (вряд ли из Казани) и стал своеобразным ответом на это.

Иван III получил санкцию легитимности власти от хана Большой Орды Махмуда, в Орду должен был идти и действительно шел выход. По-видимому, не только Орда претендовала на дани с Москвы. После поражения 1445 г. что-то должны были регулярно платить казанскому хану. Вот здесь ранее и быстрее всего проявились скрытые противоречия.

Что порождало особенную остроту? Множество причин. В числе важнейших – территориальные и суверенно-политические претензии казанских властителей на некоторые нижегородские и вятские земли, на верховенство над Вятской землей в целом, регулярные набеги не только на пограничные районы, но и на исторический центр – Владимир, Суздаль, Стародуб Клязьменский. Московское правительство сразу попыталось перехватить инициативу глубоким вторжением русских сил с двух направлений. Несмотря на отдельные успехи, кампания 1467 г. тем не менее не принесла решительной удачи. Война растянулась на три года, причем порой русские рати дважды за год отправлялись к далекой Казани. Переломным стало лето 1469 г., когда под водительством дмитровского удельного князя Юрия большая русская армия осадила Казань. Твердое и умелое руководство Юрия, перевес сил, отсутствие надежд на внешнюю помощь привели к заключению мира «на всей воле великого князя». Можно лишь догадываться, в чем она заключалась. Бесспорно, освобождался весь христианский полон, захваченный и уведенный казанцами. Конечно, речь должна была идти о свободе торговых поездок «на низ» по Волге российских купцов. Скорее всего, Казань отказалась от тех или иных территориальных претензий (показательно, что Вятка в течение войны соблюдала тщательный нейтралитет) и от уплаты в ее пользу каких-то даней. Успешный итог войны надолго, почти на десятилетие, обеспечил безопасность восточных границ.

Непросто складывались отношения в московском княжеском доме. Раньше обострения обычно возникали в канун ликвидации тех или иных уделов, во время перемены статуса каких-либо земель. Парадокс ситуации в 60-е годы заключался в том, что осложнения имели место во время образования удельных княжений, в соответствии с завещанием Василия Темного. Не вдаваясь в детали, отметим только неодновременность их реального выделения. Ядро удела князя Юрия существовало уже с 1456 г., а в 1462 г. лишь расширилось в соответствии с пунктами духовной. Сразу же образовалось Угличское княжение Андрея Большого: Вскоре был сформирован удел князя Бориса. Но лишь около 1467 г. произошло наделение Вологдой с Кубеной и Заозерьем младшего сына Василия II, Андрея Меньшого. В целом, однако, распоряжения духовной были выполнены.

Важные перемены обозначались в отношениях с другими великими княжениями Северо-Восточной Руси. Правда, с Тверью был сразу подтвержден прежний равноправный союзный договор. Осенью 1463 г. был отпущен на Рязань великий рязанский князь Василий Иванович, проживавший после смерти отца на Москве. Патронат над этим государственным образованием со стороны Москвы был дополнен в 1464 г. браком рязанского князя с сестрой Ивана III Анной.

Главной же новостью стало присоединение Ярославского великого княжения в 1463 – 1464 гг. Источники не сохранили многих деталей этого знаменательного события, но кое-что существенное нам известно.

Скорее всего, произошла индивидуальная и групповая продажа своих прав ярославскими князьями во главе с последним великим князем Александром Федоровичем с последующим подтверждением этой сделки в Орде. Ликвидацией государственно-политической самостоятельности дело не ограничилось. Началось длившееся несколько лет переустройство поземельных и служебных отношений. Это привело к образованию объемного фонда великокняжеских земель, к упрочению служебного статуса местных светских вотчин. Но главное – взамен рыхлого конгломерата ратей различных ярославских владетельных князей довольно быстро образовалась единая городовая (иначе – уездная) корпорация феодалов-землевладельцев. Верхушкой ее стала сословно-территориальная группа ярославских Рюриковичей. Эти изменения шли под бдительным надзором одного из самых доверенных лиц Ивана III – ярославского наместника князя Ивана Стриги-Оболенского. Результаты обнадеживали: в 1469 г. «ярославцы» вместе с другими уездными корпорациями участвовали в успешном походе на Казань. Можно сказать и так. В Ярославле опробовались рождавшиеся самой жизнью методы включения в единое государство бывшего ранее самостоятельным государственного организма – лишь с частичной ликвидацией прежних поземельных и служебных отношений.

Итак, собирание под рукой одного монарха независимых княжений и земель все более переходило в плоскость практических задач и шагов. Они были разными: формально равноправный союз с Тверью, патронат над Рязанским княжеством, ликвидация самостоятельности Ярославского княжения. Ни то, ни другое, ни третье не вызвало внешнеполитических затруднений. Но был особенно болезненный нерв московской политики – это отношения с Новгородом. Здесь в начале 60-х годов слишком многое было зыбким и неопределенным.

Обострившиеся взаимоотношения с Новгородом Иван III унаследовал от отца. Московское посольство в Новгород в январе 1462 г. не дало результата. Вот почему архиепископ Иона отказался от поездки в Москву. Кончина московского правителя ничего не изменила. Большое новгородское посольство во главе с Ионой побывало-таки в Москве в начале 1463 г. и было встречено с почетом. Но, как меланхолично заметил новгородский летописец, «далече от грешник спасение»: договориться не удалось. Конфликт грозил перейти в открытую форму, а отсюда двойная миссия Новгорода в Литву в 1463 г.: к Казимиру и князьям-эмигрантам – Ивану Андреевичу Можайскому и к сыну Шемяки. Их призывали выступить на защиту Новгорода от великого князя, на что они дали согласие. Эпизод не получил развития, но явственно обнажил опаснейший аспект московско-новгородских противоречий – международный.

Как далеко могло зайти правительство Литвы? Политикам в Москве следовало учитывать противоречивые факторы. Самый важный из них – отказ Казимира подтвердить договор 1449 г., в котором Новгород полагался находящимся «в стороне» московского государя. Иными словами, литовская элита в принципе возвращалась к ключевому пункту восточной политики Витовта – установлению патроната над Великим Новгородом. Это не значило, что в любой момент вооруженного конфликта Москвы с Новгородом Вильно готов к войне с Иваном III. Скажем, в 1463 г. следовало учитывать вовлеченность Польши в Тринадцатилетнюю войной с Орденом, недовольство Казимиром в правящих кругах Литвы. Раздавались голоса в пользу возрождения института особого литовского великого князя. В любом случае смена приоритетов порождала дипломатическую активность, Литва искала союзников против Москвы. Можно не сомневаться, что включение Новгорода в ярлык Хаджи-Гирая было подсказано литовской стороной.

Следующий кризис в московско-новгородских отношениях наступил в 1470 г. В начале ноября умирает архиепископ Иона, старавшийся компромиссами умерять остроту конфликтов. В ожесточенной борьбе за владычный престол выявились разные позиции, связанные с конфессиональными вопросами. Главная проблема – где и от кого принять подавление новому «нареченному» архиепископу: в Литве, от киевского митрополита Григория (несмотря на униатское прошлое, он был признан в качестве киевского митрополита тогдашним константинопольским патриархом) или в Москве, от митрополита Филиппа, поставленного Поместным собором русских иерархов. Для политиков в Москве (светских и церковных) намерение пролитовской партии Новгорода осуществить поставление в Киеве было едва ли не самым главным обвинением новгородцев.

Внешний ход событий, казалось, оправдывал самые мрачные предположения. Через несколько дней после кончины Ионы в Новгороде появился знатный Гедиминович, князь Михаил Олелькович. Позднее в Москве этот факт описали как шаг в наступлении короля против Новгорода и Москвы. Что вряд ли верно. Михаил не входил, скорее всего, в ближайшее окружение Казимира. Но значит ли это, что он не склонялся, подобно иным магнатам, к активизации восточной политики? Кроме дальних родственных связей с московской великокняжеской семьей, нет никаких указаний на его промосковские симпатии. В Новгороде он появился с вооруженным отрядом как литовский князь. Новгородцы не изгнали наместников Ивана III. но само пребывание Михаила в республике в качестве служилого князя объективно свидетельствовало об усилении литовского влияния в Новгороде. Той же осенью 1470 г. до Москвы дошли новости из Орды. Туда прибыл литовский посланник с предложением хану Ахмаду о наступательном союзе против Москвы. В переговорах литовский дипломат не скупился на подарки ханскому окружению. То был один из первых шагов Литвы в натравливании Большой Орды на Московское княжество. Это означало, помимо прочего, начало геополитических изменений в Восточной Европе. Казимир предпочитал добиться стратегического ослабления Москвы чужими руками.

Новгородско-московские антагонизмы нарастали. Был избран Филофей, сторонник умеренного курса в отношениях с Москвой. Новгородский посол запросил «опасную грамоту» на приезд Филофея. Грамота была дана, но в сопровождении «речей» великого князя, в которых он именовал Новгород своей «прародительской отчиной от первых князей». По возвращении посла в Новгород тезис вызвал открытое возмуще-ние не только у литовской партии бояр, но и в широких слоях торговцев, ремесленников. Бурные собрания веча выявили преобладание тех групп населения, которые ориентировались на Литву. Попытки московского государя разрешить противоречия дипломатическими мерами не принесли желаемого. Филофей в Москву на поставление зимой – весной 1471 г. так и не приехал.

Московскому великому князю оставалось или примириться с тогдашним соотношением сил в Новгороде, или изменить ситуацию военным путем. Учитывая отвлеченность Казимира династической борьбой в Центральной Европе, «некие зацепки» у хана, отрицательный резонанс, который вызвала бы чрезмерная уступчивость новгородцам, Иван III предпочел вооруженное разрешение конфликта. Впрочем, риск был немалый. Московские воеводы хорошо понимали все трудности, связанные с организацией летней кампании в Новгородской земле. Природно-климатические условия сильно затрудняли простое передвижение больших масс войск и их снабжение. Примечательно то, как принимали решение. Оно исходило, можно не сомневаться, от великого князя и его ближайших советников. Для обсуждения специально созвали собрание представителей разных благородных сословий. Участвовали удельные владыки, братья московского государя, князья, митрополит и епископы, бояре, воеводы, воины. Именно к ним обратился с речью великий князь, получив советы и одобрение акции. Поход возводился в акт веры, главной его целью было якобы пресечение уклонения новгородцев в латинство.

Неточности, мягко говоря, в московской позиции несомненны, но и мотивы понятны. Требовалось доступное для многих и внушающее доверие объяснение военной акции, запланированной против своих же соплеменников-христиан. Ее масштабы впечатляли: были мобилизованы почти все военные силы Московского великого княжества, предусматривалось участие Твери, Пскова, Вятки. В авангардной рати князя Д.Д. Холмского насчитывалось до 10 тыс. воинов. С недельным интервалом после нее выступили в поход отряды князя И В. Стригн-Оболенского, а затем – самая крупная армия, во главе с великим князем. Твернчи вошли в состав главной армии, псковичи наступали отдельно. Особые отряды (включавшие формирования с Вятки) были направлены в подвинские владения Новгорода. Военные действия сразу приобрели характер тотального столкновения.

Так оно и получилось. В отличие от войн с Казанью, на все понадобилось чуть более полутора месяцев. 6 июня из Москвы отправился авангард, ему и довелось сыграть решающую роль в разгроме новгородских войск. Вскоре после взятия и разграбления Руссы в конце июня Холмский последовательно нанес поражение двум пешим новгородским отрядам. Затем, 14 июля, на берегах р. Шелони произошло решающее сражение: рать Холмского, многократно уступавшая по численности новгородскому войску, разгромила его полностью. В бою пали видные деятели Новгородской республики, несколько десятков посадников и бояр попали в плен, тысячи новгородцев были убиты и ранены. 27 июля в ожесточенном бою на Двине были разбиты новгородские отряды во главе с князем В.В. Гребенкой Шуйским. Всего лишь месяц реальных военных действий выявил полную неспособность Новгорода противостоять организованной армии.

Причин было множество. Лето 1471 г. обнажило стародавнюю новгородскую болезнь: структура и характер общегородского и частного светского землевладения не обеспечивали военный потенциал республики. Политического единства в армии не было: полк владыки отказывался воевать против великокняжеских войск, множество рядовых ратников попало в новгородскую армию насильственно. Иллюзорными оказались внешнеполитические расчеты (точнее – просчеты): никакой дипломатической поддержки, не говоря уже о военной акции, от Литвы не последовало. Вообще, никто не вмешался в процесс «наказания» Иваном III своей «отчины».

В день поражения на Двине в местечке Коростыне начались переговоры. Их процедура была унизительной для новгородской делегации, которую возглавил Феофил. Новгородцы били челом «о печаловании» боярам великого князя, те донесли их просьбу московским удельным князьям, а они, «печалуясь», и изложили моление новгородцев Ивану III. Главный итог Коростынского мира – долгая эпоха равностатусных отношений Новгорода с великими князьями безвозвратно ушла ной» московского государя, любые обращения к Литве объявлялись незаконными, усилилась роль институтов княжеской власти в Новгороде: наместников и дворецкого. Новгородцы утратили права на совместные владения с великим князем, на многие свои северные волости. При этом, правда, особность государственно-политического устройства, его главные институты, социальная структура сохранились неизменными. Сношения с Литвой (реальные или только подозреваемые) трактовались после 1471 г. как изменнические на правовых основаниях. Добавим к сказанному казнь четырех новгородских посадников (Д И. Борецкого в их числе).

Она была произведена по приказу Ивана III за три дня до начала переговоров без судебного разбирательства. Группу лиц из наиболее авторитетных фамилий отправили в заточение в Коломну. Присовокупим огромную контрибуцию, выплаченную Новгородом (свыше 16 тыс. руб.), немереную добычу, захваченную московскими и псковскими войсками. Только с учетом всего этого становятся осязаемыми размеры постигшей Новгород катастрофы. Собственно в 1471 г. политические судьбы боярской республики были предрешены.

Поход хана Большой Орды Ахмада на Русь в июле 1472 г. стал попыткой реализации антимосковского союза Литвы и Орды. Трудно сказать, подразумевал ли Казимир действительное участие литовских войск в войне против Москвы или он только тотальный ордынский натиск против нее. События 1 472 г. показали правильность последнего предположения. Отметим также неожиданность появления больших масс ордынцев вблизи русских рубежей: московские власти были явно застигнуты врасплох. Но даже в таких обстоятельствах складывавшаяся система порубежной службы сработала. На левый берег Оки быстро выдвинулись отряды удельных князей, великокняжеские рати, так что не слишком настойчивые попытки ордынцев форсировать реку были пресечены. Дело ограничилось разорением нескольких волостей на правобережье Оки и взятием сожженного Алексина. Затем последовало поспешное отступление, Ахмад не рискнул на генеральное сражение. Провал похода Ахмада стоил дорогого: труды Ивана III по созиданию единого государства получили тем самым подтверждение.

§ 2. Как «улусник» стал «государем всеа Руси» и «Русьских стран христианским царем»

«Христианским царем Русьских стран» называл Ивана III ростовский архиепископ и его духовник Вассиан. В тяжкие дни осени 1480 г., когда судьба государства была на волоске, ростовский владыка укреплял решимость своего духовного сына в его противостоянии ордынскому хану (т.е. царю). А «улусником», притом непокорным, Иван III был именно для хана. Но все это случилось поздней осенью 1480 г., нам же надо вернуться в 1472 г. Обратим внимание на малозаметный как будто бы факт: во время похода в обозе у хана находился московский посол. Из этого сообщения извлекается важная информация. Во-первых, это означает, что вплоть до 1471 г. между Ордой и Москвой поддерживался обмен посольствами. В соответствии с традицией русско-ордынских отношений это подразумевало уплату выхода и признание верховенства ордынского правителя. Еще существеннее другое: поход 1472 г. также не привел к перерыву привычных сношений. В 1472 – 1476 гг. налицо регулярные посольства в Москву и Орду. Московские политики опасались решительных шагов до окончательного решения проблем с Новгородом, до изменения ситуации в Восточной Европе. Ликвидация новгородской автономности прошла в два приема. В поездке «миром» в конце 1475начале 1476 г. Иван III ввел прецедент княжеского суда над степенным посадником по коллективному челобитью горожан двух улиц, укрепив авторитет княжеской власти. Толчок к решающим шагам дали события весны 1477 г. То ли по собственной инициативе, то ли по подсказке московских политиков новгородские послы на переговорах в Москве назвали Ивана III «государем», а не «господином» Великого Новгорода. Маловажное, казалось бы, различие имело принципиальное значение: признание титула «государь» значило уравнять Новгород с другими подвластными московскому великому князю областями. Когда этот факт стал известен в Новгороде из уст московских послов, он вызвал внутриполитический кризис. Была учинена расправа над несколькими боярами из «московской» партии, были изгнаны московские купцы, заявление новгородских послов о титуле было дезавуировано. Иван III решил покончить дело силой.

Новый общероссийский поход на Новгород начался в октябре 1477 г. Военных действий, строго говоря, не было. Войска взяли Новгород в плотную осаду с конца ноября, а уже 7 декабря начались переговоры. Московская позиция, заявленная одной из ближайших к Ивану III персон, князем И.Ю. Патрикеевым, была жесткой. Вечу, посадникам и вечевому колоколу – не быть, Новгород уравнивается в отношении к великокняжеской власти с иными частями Российского государства, подлежат розыску и конфискации в пользу государя бывшие княжеские вотчины в Новгородской земле. Практически все решающие требования были приняты новгородцами быстро. Торг шел по относительно второстепенным вопросам. Уладили и эти проблемы: великокняжеский фонд восстанавливался за счет вотчин архиепископа и кончанскнх монастырей, служба же ограничивалась собственно новгородскими и псковскими границами.

15 января 1478 г. состоялся парадный въезд в «свою отчину» «государя и великого князя всеа Руси» Ивана Васильевича. Он назначил четырех наместников (по два на каждую половину Новгорода – Софийскую и Торговую), по его при казу арестовали восемь бояр. Месяц провел торжествующий победитель в столице поверженной боярской республики, демонстрируя рачительное отношение хозяина к своей «отчине». 17 февраля 1478 г. Иван III отправился в Москву, за ним везли вечевой колокол – зримый символ государственной самостоятельности Новгорода.

В правовых понятиях Орды принципиальное изменение государственного статуса одного из подвластных столов (выход с которого учитывался отдельно) требовал безусловной санкции хана. У нас нет данных о том, что Иван III обращался по этому поводу к Ахмаду. Москвичи осенью 1480 г. были уверены в том, что великий князь вообще прекратил уплату дани в Орду и что это случилось незадолго до 1480 г. Но тогда выстраивается следующая логика политических действий московского государя. Окончательное включение Новгорода в Российское государство не повлекло немедленной реакции ни Литвы, ни Орды. Затем Иван III решил испытать на прочность саму Орду.

На рубеже 14/8 – 1479 гг. в Крыму на ханском престоле в очередной раз утвердился Менгли-Гирай. История Крымского ханства в 60 – 70-е годы переполнена переворотами, внутренними усобицами, сложным лавированием между Османской империей и Литвой. Несколько раз сменяли друг друга на троне сыновья Хаджи-Гнрая – старший Нур-Даулят и следующий по старшинству, Менгли-Гирай. При установлении протектората Османской империи над Крымом в 1475 г. последний был свергнут. Затем в борьбу вмешался хан Большой Орды Ахмад, в 1476 г. посадивший в Крым своего племянника Джанибека. Впрочем, уже в мае 1477 г. с помощью османов власть вновь захватывает Нур-Даулят. В свою очередь, недовольство крымской знати вынудило старшего сына Хаджи-Гирая к бегству в Литву, что привело на трон в третий и теперь последний раз Менгли-Гирая. Еще в 1474 г. он вел интенсивные переговоры с Москвой о союзе. В изменившейся ситуации крымский хан весной 1480 г. пошел на соглашение: главным «недругом» для Крыма назывался хан Большой Орды Ахмад (и Москва обязывалась помочь в случае нападения Большой Орды на Крым), а для Москвы – литовский великий князь Казимир (Крым должен был оказать военную помощь Москве в случае литовско-русской войны). Так образовались два противостоящих союза: Литва – Большая Орда, Москва – Крым.

Ближайшее развитие событий проявило международные противоречия, обнажило накопившиеся конфликты в России и поставило Ивана III перед самыми тяжкими проблемами за все время его правления. Внешнеполитические сложности стали ясными еще до того момента, как крымский хан принес присягу в соблюдении обязательств по договору перед московским послом в мае 1480 г. Интенсивный обмен посольствами между Вильно и Ордой состоялся в 1478 – 1480 гг. Был предварительно согласован срок начала военных действий против Руси – лето 1480 г., и в обеих странах шла реальная подготовка к ним. Литва, в частности, намеревалась нанять в Польше отряды тяжеловооруженной конницы. Но самые серьезные намерения были у Ахмада: хан на протяжении многих лет пытался воссоздать Золотую Орду в ее прежних размерах. Он возглавил коалицию сил, разгромивших войска узбекского хана Шейх-Хайдера, и подчинил астраханского хана Касыма (племянника Ахмада). Ахмад вывел в Поле из Средней Азии многие кочевья примкнувших к нему племен, включая часть калмыцких улусов, временно посадил своего ставленника в Крыму. В его великодержавных планах Россия занимала, надо полагать, видное место. Совсем не случайно посол из Орды в Москве летом 1476 г. звал великого князя «ко царю в Орду» – речь шла о личном присутствии московского государя «при царском стремени». Налицо желание хана вернуться к архаичным и наиболее тяжким формам зависимости.

Поэтому сравнение начавшегося похода Ахмада на Русь с нашествием Батыя, пришедшее на ум московским политикам и зафиксированное летописцами, не было пропагандистским преувеличением. Намерения Ахмада грозили отбросить Русь на многие десятки лет назад. В самом начале 1480 г. обострились псковско-орденские отношения, так что Иван III, находившийся в январе 1480 г. в Новгороде, отправил во Псков своего воеводу с войсками. Конфликт не был улажен, он вновь обострился в конце лета. Нельзя говорить о наличии антирусского союза Ливонского ордена и Литвы, но что власти Ливонского ордена пытались использовать реальные затруднения великого князя и совершить агрессию против Пскова – несомненно.

Первые внутренние затруднения Ивана III стали очевидными осенью 1479 г., когда произошло острое столкновение между митрополитом Геронтием и государем: он обвинил первосвятителя в неправильном обряде освящения Успенского собора. Митрополит отверг эти укоры, настаивая на неправомерности вмешательства Ивана III в эти дела. Споры происходили публично, что придавало им политическую окраску.

Еще ранее постепенно набрал силу конфликт между московским государем и его братьями, удельными князьями – Андреем Большим и Борисом. Главной причиной стало не-желание Ивана III делиться «примыслами». При этом братья подчеркивали исправность несения службы своими войсками: они участвовали в кампаниях против Казанского ханства, Большой Орды, дважды против Новгорода и т.п. Впрочем, конкретный предлог для открытого неудовольствия был иным: отъезд к Борису князя И.В. Лыко-Оболенского, великокняжеского наместника в Великих Луках. Великий князь неоднократно через послов требовал от брата возвращения Лыко, но получил отказ. Его настояния шли вразрез с нормами межкняжеских договоров. По приказу Ивана III Лыко был арестован в его вотчине и заточен в тюрьму. Это дало толчок к открытому мятежу братьев: 1 февраля 1480 г. Борис с семьей и всеми своими вассалами направляется к Андрею в Углич. Оттуда их объединенные войска направились к Ржеву. Известия о мятеже застали великого князя в Новгороде – там был третий узел внутренних осложнений.

В Новгород Иван III отправился в самую распутицу, в конце октября, далеко не разрешив своего конфликта с митрополитом. Пробыл там почти три месяца. Значит, причины поездки были очень серьезными. Скорее всего, дело было не просто в оппозиционных настроениях новгородского боярства. Арест Феофила ослабил позиции антимосковского движения. Информация о выступлении удельных князей вынудила государя срочно вернуться в столицу. Оказалось, что мятеж принял самые грозные очертания.

Удельные князья уклонились от собственно военных действий. Движение их войск к западной границе вызывало у Ивана III законные опасения другого рода: в какой мере их действия были согласованы с Казимиром? По-видимому, на первом этапе мятежа Андрей и Борис искали опоры против старшего брата внутри страны – они явно хотели опереться на оппозиционные круги в Новгороде. Когда это не удалось, а трехраундные переговоры с Иваном III не дали результата, братья со своими войсками расположились в Великих Луках, отправив качестве убежища Казимир). Литовский великий князь пытался взять на себя функции гаранта завещания Василия Темного и посредника в конфликте. В реальности же он укреплял позиции мятежньис удельных князей. Понятно почему – весной 1480 г. его союзник хан Ахмад уже закончил приготовления к наступлению на Москву. Так переплелись в один клубок внутренние неурядицы и внешние угрозы.

По подсчетам венецианских дипломатов, в середине 70-х годов хан Большой Орды мог выставить войско численностью более ста тысяч воинов. Эту цифру надо увеличить: в поход на Русь Ахмад повел выведенные из Средней Азии улусы (включая калмыков), отряды Астраханского ханства. Стратегической целью хан поставил соединение с литовской ратью и только затем вторжение в центр страны. Начав кампанию, он отправил в Литву своего посла вместе с литовским посланником и стал медленно продвигаться к русским границам. В июле основные его силы кочевали в междуречье Северского Донца и Дона. Еще летом Ахмад регулярно высылал отряды к Оке, прощупывая крепость позиций русских войск на ее берегу, а заодно подвергая грабежу волости на правобережье Оки. «Разведка боем» выявила готовность русских отразить наступление ордынцев. Выдвижение «скорых воевод» по «первым вестям» произошло в конце мая, в начале июня отправились к привычному рубежу отряды из двух уделов, 8 июня выступил в поход великий князь Иван Иванович (старший сын Ивана III от первой жены) во главе основной армии. Центром расположения этих ратей стал Серпухов. Наконец, 23 июля на театр военных действий направился сам московский государь.

Убедившись в плотности обороны в среднем течении Оки, Ахмад в первой половине сентября направился к устью Угры, левому притоку верхней Оки, служившей тогда границей между Россией и Литвой. Хан все еще лелеял надежду на выступление Казимира, так что он шел навстречу его ратям. Хан полагал также, что изменение маршрута станет известным русской стороне не сразу, а перемещение больших масс войск Ивана III по лесистому левому берегу Оки не будет быстрым. Кроме того, сама Угра представлялась менее сложной для переправы больших масс конницы. Наконец, кочевая армия в принципе не могла долго находиться на одном месте.

Расчеты ордынского властителя не оправдались. Литва так и не начала войны против России, русские войска поспели к Угре пятью днями ранее ордынцев, а потому имели время для основательной подготовки к отражению их атак. Ранним утром 8 октября Ахмад перешел к решительным действиям: по его приказу главные силы Орды предприняли попытку форсировать Угру в ее нижнем течении. Сражение длилось несколько часов, продолжалось в последующие дни, но желанного для хана результата не было. Ордынские отряды пытались переправиться по перевозам выше по течению Угры, но везде они натыкались на крупные силы русской армии. Ее успех был обеспечен широким применением полевой артиллерии и огнестрельного оружия, удачным расположением войск, эффективным их маневрированием. Главные заслуги принадлежали виднейшему воеводе Московского княжества в 70 – 80-е годы XV в., князю Д.Д. Холмскому и великому кнйзю Ивану Ивановичу Молодому.

Сам Иван III в эти тревожные дни находился в Москве, куда он приехал 30 сентября. Его уже ждали послы от мятежных братьев. Ни весной, ни летом они не сумели ничего добиться от старшего брата. Теперь же, в решающий момент противостояния Орде, не найдя поддержки внутри страны (их попытка обосноваться во Пскове была отвергнута псковскими властями), они были вынуждены идти на уступки. Иван III также склонялся к компромиссу: в преддверии главных событий он нуждался в полках удельных князей. Его обещания удовлетворили братьев. В дни, когда на Угре начался ледостав, Андрей и Борис со своими войсками влились в русскую армию. Почти двухнедельное пребывание великого князя в столице было вызвано еще и другими обстоятельствами. В окружении Ивана III вспыхнули с новой силой споры о целесообразности решительного противостояния Орде. Кое-кто из политиков предпочел зависимость от Орды в прежнем виде риску тяжелого поражения.

Определенные резоны за такой позицией были: в 1480 г. прекрасно помнили поражения 1437 и 1445 гг., набег 1451 г., а кто мог дать гарантии победного исхода в противоборстве с Ордой (тем более в союзе с Литвой), проявлявшей невиданную ранее настойчивость? Кампания длилась уже более трех месяцев. Обсуждения переросли узкие рамки великокняжеского совета: среди горожан начались волнения, порожденные и видимой нерешительностью великого князя, и отъездом его семьи с казной, и самим фактом споров в верхах. Последовавшие известия о начале решающих боев на Угре подтолкнули Ивана III: с собранными подкреплениями он срочно прибыл в Кременец, находившийся вблизи от главных сил.

Ордынцы не оставляли надежд на победу, но хан, тем не менее, приступил к переговорам. Быстро выявилась внутренняя слабость Орды: столь длительных операций ее войска в лесных районах Руси в XV в. не вели. Требования хана о явке «у своего стремени» самого Ивана III, а затем его сына или брата московской стороной были отвергнуты. На нее не подействовали угрозы хана о новом наступлении после того, как река окончательно замерзнет (это произошло в конце октября). В начале второй декады ноября хан начал отступление, предварительно тотально разорив территории в верховьях Оки, принадлежавшие тогда Литве. Он выместил на населении свой гнев на неверного, вторично обманувшего его союзника. Русские войска успешно преследовали ордынцев, не позволив разграбить московские волости на правобережье Оки.

Значение событий 1480 г. было осознано в Москве далеко не сразу. Даже убийство хана Ахмада его врагами в Орде в январе 1481 г. не давало русским политикам полной уверенности в том, что долгой, тяжелой эпохе ордынской зависимости пришел конец. Формировавшееся Российское централизованное государство, наконец, обретало полную суверенность. Да и то сказать – само становление российской государственности было немыслимым без окончательной ликвидации подневольности Орде. Эта задача, равно как и задача включения Новгорода в состав Российского государства осмыслялись в 60 – 70-е годы XV в. как главные, фундаментальные цели российской политики. Об этом свидетельствуют официальные летописные рассказы и в особенности послание ростовского архиепископа Вассиана Ивану III 1480 г. Об этом же говорят сами действия московского правительства.

Все оставшееся прошло как бы по инерции. Братья действительно получили в феврале 1481 г. приращения к своим уделам (впрочем, серьезным оно было только у Андрея Большого, ему достался Можайск). Но они были вынуждены согласиться с новым принципом в их взаимоотношениях с государем: отныне любые примыслы великого князя не подлежали родственному разделу даже при активном соучастии удельных войск. В том же 1481 г. умер Андрей Меньшой, его удел был включен в состав Московского государства. В несколько приемов произошла ликвидация Верейско-Белозерского удела. Князь Михаил Андреевич умер в 1486 г., завещав свои владения московскому великому князю.

Уделы родных братьев Ивана III имели разную судьбу. Борис скончался своей смертью в 1494 г., разделив княжение между двумя сыновьями. После их кончины в начале XVI в Рузский и Волоцкий уделы (последний уже при Василии III) поступили в распоряжение московского государя. Андрей Большой умер в ноябре 1493 г. в заточении, его сыновья были пострижены. Арест произошел двумя годами ранее, в сентябре 1491 г. Официальная причина опалы – неучастие Андрея и его войск в походе против сыновей Ахмада. Реальные же мотивы включали всю сумму неудовольствий и подозрений к нему великого князя. Как бы то ни было, к моменту подведения жизненных итогов Иван III оставил на политической карте страны только один удел из числа тех, которые он унаследовал.

В Рязани в январе 1483 г. произошла смена князей. Новый рязанский великий князь, которому было всего 15 лет, правил под контролем матери (родной сестры Ивана III), причем Рязанское княжение уже не имело прав на самостоятельную дипломатию. Оставалось последнее относительно независимое государственное образование в Северо-Восточной Руси – Тверское великое княжение.

Еще в конце 70-х годов произошел первый случай массового отъезда тверских бояр и детей боярских на службу к московскому князю. Выезжали тверичи целыми родами и семьями. Окончательный баланс подвели в 1485 г. Тверской князь Михаил Борисович предпринял попытку резкой смены внешнеполитической ориентации, замыслив женитьбу на внучке Казимира (это был его второй брак). Намерения его были жестко пресечены Москвой, причем по новому соглашению тверской князь признавал себя «молодшим братом» Ивана III. Тем не менее Михаил не прекратил сношений с Литвой, в чем его обвиняли московские власти. В августе 1485 г. начался поход московских войск против Твери. Собственно, военных действий практически не было, московская рать беспрепятственно осадила Тверь. 12 сентября Михаил бежит в Литву, на следующий день с депутацией от Тверского княжества было подписано соглашение, а 15 сентября состоялся торжественный въезд в Тверь Ивана III и Ивана Молодого. Тверское княжение было включено в состав единого Российского государства, но сохраняло при этом в первые годы определенную автономию. Тверским великим князем стал Иван Молодой (напомним, его матерью была родная сестра князя Михаила Борисовича), при-нем существовали тверская Боярская дума, свой государев двор, обособленная в служебном отношении тверская корпорация служилых людей по отечеству. Не было и массовых переселений.

Иначе все происходило в Великом Новгороде. Там дело не ограничилось конфискацией половины вотчин владыки, крупнейших монастырей, казненных или попавших в опалу посадников и новгородских бояр. Оппозиционность новгородских землевладельцев представлялась Ивану III столь массовой и столь опасной, что он прибегнул к крайним мерам. Уже зимой 1483 – 1484 гг. началось массовое переселение новгородских бояр и житьих людей в центральные и юго-восточные уезды страны, где они получали земли на поместном праве. В свою очередь, в новгородских пятинах испомещались представители служилых фамилий из центра страны, а кроме того боевые холопы попавших в опалу московских и новгородских бояр. К концу XV в. новгородская корпорация превратилась в наиболее многочисленную и едва ли не самую боеспособную часть российской армии.

И последнее. В 1489 г. состоялся поход больших сил на Вятку, итогом которого стало ее окончательное включение в состав Российского государства. Претензии Казанского ханства, оппозиция сепаратистски настроенной местной верхушки (по крайней мере, ее большинства) растянули присоединение этого региона на тридцать лет: вспомним экспедиции против вятских городов в конце 50-х годов. Иван III и здесь применяет уже испытанные способы укрепления московской власти: самые активные противники были публично казнены, многих вятчан, «лучших людей», переселили в уезды к юго-западу от Москвы. Все вятские города перешли под твердый контроль назначенных из Москвы наместников.

Коренные изменения произошли за первые тридцать лет правления Ивана III с политической картой Северо-Восточной и Северо-Западной Руси. Множественность политических рубежей и суверенитетов, пестрота форм государственного устройства – все это сменилось на глазах одного поколения современников быстро кристаллизующимся единством суверенной власти одного монарха, территории и границ, государственного и административного устройства. Титул «великий князь всеа Руси» Иван III употреблял в особенных случаях задолго до 1478 г. или 1485 г. Но только после 1478, 1480 и 1485 гг. такое титулование московского государя приобрело всю полноту правовых и политических смыслов, которые сопрягались тогда с этим понятием. Страна обрела единство, монарха, самостоятельность и независимость. Впрочем, только что обретенный полный суверенитет необходимо было отстаивать и укреплять в очень сложной и переменчивой международной обстановке.

§ 3. Россия на периферии Европы и у ворот Азии

Вычленение дипломатической сферы из всего круга забот и дел Ивана III в определенной мере искусственно. В калейдоскопе событий внутриполитические проблемы переплетались с внешнеполитическими и порою трудно определить, какие из них были главенствующими в круговороте повседневности. Как бы то ни было, заметно преобладание внутренних задач в политике московского государя до середины 80-х годов и наоборот – превалирование внешнеполитических сюжетов в последний период правления Ивана III.

Сколь разительными были тут перемены, наглядно видно из простого сравнения международного горизонта Василия Темного и Ивана III. Если не считать послов из Большой Орды, Казанского ханства, Литовского княжества, то вряд ли Василий II общался с кем-либо из дипломатов европейского или азиатского зарубежья. Его главные контрагенты по переговорам – великие и удельные князья и их представители Северо-Восточной Руси, посольства из Новгорода, Пскова. Полной изоляции Руси от Европы, конечно же, не существовало. Достаточно напомнить связи Новгорода и Пскова (экономические, политические, культурные) с Ливонским орденом, ганзейскими городами, Швецией, а через них и с другими странами Европы. В этих сношениях московский великий князь выступал гарантом интересов двух названных боярских республик и преследовал собственные цели. При всем том горизонт русской дипломатии при Василии Темном крайне узок. С принципиально иной ситуацией имел дело его старший сын. Около полутора десятков европейских государств, около десятка азиатских, не считая прежних традиционных партнеров – вот ареал деятельности русских дипломатов в годы правления Ивана III. Именно тогда внешняя политика окончательно выделилась в специфическую и очень важную сферу государственного управления России, произошло громадное расширение объема международной информации и дипломатических отношений, их усложнение, а самое главное – постепенно определялись внешнеполитические приоритеты и национально-государственные интересы страны.

Специфические сложности быстрого и широкого включения России в международную жизнь Европы, Азии заключались еще и в том, что это происходило в эпоху первого этапа в складывании мировой системы. Она формировалась вокруг исходного ядра – передовых государств Западной Европы. Уплотнялась сама сеть международных связей, резко возросла их интенсивность, значимость для внутреннего развития каждого государства, включавшегося в эту систему. Заметно усложнились структура и формы международного общения. В новых условиях большие затруднения испытывали многие европейские страны. Что же говорить о новичке (пусть даже относительном), стремительно вовлеченном в водоворот международных союзов, дипломатических браков, интриг и канцелярской обыденности внешнеполитической практики? Тем не менее, успехи оказались внушительными, а сформулированные в последней трети XV в. цели российской дипломатии определяли ее деятельность в течение двух-трех столетий.

Главным было западное направление. Хотя в 60 – 70-е годы дело не дошло до войны с Литвой, именно пресечение попыток литовских политиков вернуться к восточной политике Витовта стало приоритетной целью московского великого князя. Включение Новгорода в состав единого государства потребовало почти двадцати лет, и все это время за спиной антнмосковских сил в Новгороде вырисовывалась фигура литовского великого князя и польского короля Казимира. Его действиям вполне справедливо приписывали московские политики походы на Русь хана Большой Орды Ахмада в 1472 и 1480 гг. Противостоянием Литве и Орде объясняются поиски русскими дипломатами стратегического союзника. Неудача первых переговоров с Ментлн-Гираем в 1474 г. проистекала как раз из того, что он не хотел указывать поименно главного «недруга» Ивана III, против которого он обязывался выступить в случае войны, – Литву. Весной 1480 г. договор был ратифицирован крымским ханом, но сработал он двумя годами позднее. 1 сентября, во время похода всех крымских сил на украинские земли Литвы, был взят и разграблен Киев. С осени 1482 г. и следует говорить об оси Москва – Бахчисарай, направленной против Вильно и Большой Орды.

Восточное направление московской политики выдвинулось на первый план в 1480 г. – в решающий момент борьбы за ликвидацию зависимости от Орды. Характерная ее деталь – активно оборонительная позиция Руси. Нет и речи о дипломатическом или военном наступлении, Москва только отражает нашествие армии Ахмада. Позднее (как, скажем, в 1491 г.) Иван III выполнил союзные обязательства перед Крымом и направил свои войска против сыновей Ахмада. Особенная важность Казани в международном раскладе определялась для Москвы недавней историей, опасностью нередких набегов казанских ратей, задачами обеспечения условий для торговли русских гостей по Волге. Вот почему после успеха 1469 г. Иван III перешел позднее к политике укрепления своего прямого влияния в Казани. Междоусобная борьба сыновей казанского хана Ибрагима в середине 80-х годов дала повод Москве для вмешательства. В апреле 1487 г. русская армия под командованием Д.Д. Холмского направилась к Казани, 18 мая началась ее осада, а 9 июля город был взят. На ханский престол был посажен ставленник Москвы Мухаммад-Эмин.

С конца 60-х годов завязались активные связи Руси с рядом государств на Аппенинском полуострове. Поводом для них стали поиски второй жены для московского государя. От кого бы ни исходила инициатива брака Ивана III с Софьей (Зоей) Палеолог (по этому вопросу историки спорили и спорят), несомненен факт регулярных, интенсивных отношений Москвы с Римом, Венецией, Миланом. Превалировала экономическая составляющая, хотя собственно торговля была невелика по объему после того, как турки захватили все колонии Генуи в Крыму и установили свой протекторат над Крымским ханством. Для России главный интерес представляли «фряэские» специалисты и ремесленники. В несколько приемов русские послы заключили контракты и доставили в Москву десятки архитекторов, строителей, врачей, пушечных мастеров, ювелиров, мастеров денежного дела и литейщиков. Аристотель Фиораванти, Пьеро Антонно Солари, Алонзо де Каркано, Ламберти де Монтаньяно Альвизе, Паоло Дебоссис – вот только наиболее известные имена архитекторов и литейщиков, чей вклад в отечественную архитектуру и артиллерию очень велик. Московский Кремль и кремлевские соборы, Грановитая палата и церкви в столице за пределами кремлевских стен – это зримые до сих пор следы удивительно органического синтеза русского зодчества и итальянской архитектуры эпохи Возрождения. Панегирик Успенскому собору и его создателю Фиораванти вообще занимает совершенно особое место в русской хронографин.

Политический контекст русско-итальянских связей также несомненен. Римский престол путем брака Софьи и Ивана III пытался вернуться к проблеме унии католичества и православия, воздействуя на московского государя через его супругу. Затея не удалась. Позднее, на первый план выступает заинтересованность в вовлечении Руси в антнтурецкий союз. Эта задача надолго стала одной из центральных в дипломатической игре римского первосвятителя и многих итальянских государств. Впрочем, попытки использовать Россию в этом плане предпринимались и ранее. Важнее, пожалуй, другое. С конца XV в. при различных итальянских дворах накапливается информация о России, постепенно распространившаяся в ряде стран Европы, включая тем самым страну в орбиту общеевропейского общения.

Казалось бы, ничего нового не могло произойти в отношениях со Швецией, Ливонией, Ганзой. Еще в последние годы правления Василия Темного Москва взяла под более плотный контроль эту сферу международных связей, все решительнее отстаивая интересы не только Новгорода и Пскова, но в целом общероссийские. Вся совокупность старых и новых проблем сводилась к пограничным конфликтам, к отражению периодических нападений Ливонского ордена, к охране имущественных и личных прав российских купцов, торговавших в Ливонии, к защите «русских купцов» и церквей в Дерпте, а также в Колывани (Таллине).

Все эти задачи были выполнены московскими дипломатами. Особенно показательны события 1473 – 1474 и 1480 – 1481 гг. В обоих случаях речь шла о крупных военных акциях Ордена против Пскова и соразмерных ответных действиях Москвы. Показательно, что в 1473 г. московская рать, состоявшая из корпораций двадцати двух уездов страны, даже не успела начать кампании Одно ее появление во Пскове поздней осенью 1473 г. вынудило и орденские власти, и дерптского «бискупа» приступить к переговорам. Заключенное в январе 1474 г. перемирие (с Орденом – на 20 лет, с епископством – на 30 лет) включило в себя ряд новых статей, дававших известные преимущества псковским купцам (право розничной и гостевой торговли и т.п.), а также подтверждало принадлежность спорных пограничных территорий Пскову. В преамбуле текста договора была сохранена формула о заключении мира по челобитью орденских властей, московскому же великому князю и его старшему сыну усваивался титул «господина нашого, государя… и царя всея Руси» (текст от имени псковских властей). Это один из первых примеров укрепления суверенитета Российского государства – в тексте международного соглашения признается развернутый титул московского монарха.

Договор 1474 г. оказался непрочным. С конца 70-х годов наблюдается рост пограничных конфликтов, причем нападавшей стороной чаще выступали лнвонцы. Москва не была заинтересована в войне, поскольку нуждалась в мире на западной границе для упрочения своих позиций в Новгороде (только что утерявшем свою независимость) и до разрешения противоречий с Ордой и союзной ей Литвой. Но вот орденские власти сполна воспользовались создавшейся ситуацией для подготовки крупномасштабной агрессии против Пскова. Военные и финансовые приготовления начались еще в 1479 г. По призыву орденских властей Ганзейский союз выделил заметную часть с доходов своих членов в Ливонии на ведение войны в течение пяти лет.

Первые стычки произошли зимой 1480 г., когда Иван III находился в Новгороде: он был вынужден отправить на помощь псковичам часть своего двора с воеводой. Основные события развернулись во второй половине 1480 г. По подсчетам позднейших хронистов, магистр повел в поход армию в 100 тыс. воинов. Это многократное преувеличение, но несомненно, что под стенами Пскова в конце августа 1480 г. оказалась самая крупная в XV столетии ливонская армия. Несмотря на подавляющий перевес в живой силе, несмотря на значительную артиллерию, несмотря на неоднократные приступы ливонская армия не сумела взять ни Псков, ни Изборск. Поспешное отступление при известии о подходе к Пскову братьев Ивана III из Великих Лук со своими отрядами подчеркнуло полную безрезультатность акции магистра. Ответная карательная акция имела место в феврале – марте 1481 г. Во Псков прибыли объединенные силы из центральных уездов (более 20 тыс. воинов) и Новгородской земли. Русская армия взяла две крепости, заняла основную часть резиденции магистра – Феллин (получив за отказ от штурма замка выкуп в две тысячи рублей), разорив обширные области в Ливонии. Орден не мог продолжать войну, Москва же не была заинтересована в земельных приобретениях в Ливонии. В итоге в сентябре 1481 г. стороны заключили перемирие на 10 лет. Повторив в главном договор 1474 г., докончание включило новые статьи, укреплявшие позиции русских купцов: орденские власти в пределах своей компетенции гарантировали безопасность морской торговли русских купцов, а также поддержание порядка, охрану русских купцов и православных церквей не только в Дерпте, но и в других городах Ливонии. Московские политики взяли твердый курс на обеспечение полного равенства прав российского купечества в балтийской торговле. Этой главной задачей диктовался пересмотр некоторых статей в Новгородско-Ганэейском договоре 1487 г., а в особенности практика регулирования торговых отношений новгородскими наместниками. Самые дискриминационные моменты отменялись решениями наместников, причем юридически только в отношении русских участников сделки. Арест и казнь двух русских гостей в Ревеле (вряд ли справедливая) вызвали длительный и острый конфликт с Ганзой. Окончательное урегулирование отношений произошло лишь во втором десятилетии XVI в.

Что важно. В период первой русско-литовской войны 1492 – 1494 гг. московскому правительству удалось избежать создания антирусской коалиции на западе и более того – добиться разъединения усилий Ливонии и Ганзы. В 1493 г. с Ливонией был заключен новый договор, подтверждавший условия и нормы перемирия 1481 г. Конфликт с Ганзой в следующем году не вызвал перехода орденских властей на открыто враждебные по отношению к России позиции. То был несомненный успех русской дипломатии.

Цели русской политики в этом регионе отчетливо выявились в двух событиях. В 1492 г. на берегу Наровы, напротив орденской крепости Нарвы стремительно возводится пограничная русская крепость Ивангород. В ней как бы символизировалось устремление России к расширению и упрочению связей по Балтийскому морю. На следующий год был заключен союзный договор с Данией, имевший в системе между-народных обязательств России такое же стратегическое значение в данном регионе, как докончание Ивана III с крымским ханом Менгли-Гираем.

Война со Швецией была частью балтийской политики Ивана III. Мы замечаем важные перемены в ее мотивах и способах проведения: она несомненно становится активной. Намеревались решить две задачи. Во-первых, вернуть захваченные Швецией у Новгорода еще в первой четверти XIV в. три погоста на Карельском перешейке. Во-вторых, воспрепятствовать планам правителя Швеции Стена Стуре, стремившегося к антирусскому союзу с Ливонским орденом. В сентябре 1495 г. русская армия направилась из Новгорода к Выборгу. Началась осада, шведский гарнизон был в критическом положении, но тем не менее крепость устояла. Ивану III, который в ноябре 1495 г. в последний раз побывал в Новгороде, не довелось торжественно въехать в побежденный город. Военные действия продолжались. В первые месяцы 1496 г. русские рати прошли огнем и мечом по южной, отчасти и центральной Финляндии, вернувшись с большой добычей. Позднее в том же году состоялся поход в северные и центральные районы Финляндии. Хотя шведские силы были стянуты к театру военных действий, хотя там находился и сам правитель, до крупных сражений дело не дошло. Впрочем, шведы под водительством Свана Стуре (племянника правителя) нанесли неожиданный и очень болезненный удар совсем в другом месте: их отряд в 6 тыс. воинов на 70 судах в августе 1496 г. взял Ивангород и сжег саму крепость. Война грозила перерасти в затяжную, в чем обе стороны заинтересованы не были. В начале 1497 г. было подписано перемирие сроком на шесть лет.

Неудачи в восточной войне стали одной из причин острого кризиса и временного отстранения от власти Стена Стуре. Датский король, являвшийся формальным главой Шведского королевства (между Данией и Швецией существовала государственная уния) и поддержанный Государственным советом Швеции, восстановил на время свои полномочия в реальности. Московские политики, опираясь на договор 1493 г., попытались добиться поставленной задачи дипломатическим путем. По ряду причин этого не получилось.

Балтийскому вопросу еще предстояло через полвека стать центральным в русской внешней политике. Пока же на первый план выдвинулись иные приоритеты. Главным препятствием даже во внутренних конфликтах – идет ли речь о Новгороде, Твери, удельных князьях – нередко была Литва. Конечно, нацеленность Казимира и его многочисленных сыновей на центральноевропейскне троны, известная подме-на национально-государственных интересов Польши и Литвы фамильно-династическими сдерживала активность восточной политики Литвы. Казимир вообще был более польским королем, чем великим князем литовским, что постоянно порождало почти нескрываемое недовольство в Литве. В 70 – 80-е годы, бесспорно, ухудшились социальные и конфессиональные условия жизни православной шляхты и даже знати в Великом княжестве Литовском. А это имело два печальных – с точки зрения эффективности восточной политики Литвы – следствия. Прежде всего, возврат к приоритетам политики Витовта не объединял более все благородные сословия Литовского княжества. Соответственно падал интерес Казимира и его ближайшего литовского окружения к твердости и последовательности в отношениях с Россией. Во-вторых, с 70-х годов XV в. постепенно растет эмиграция православной знати из Литвы на Русь. Такие отъезды давали порой законный предлог Москве для военных акций.

По опыту, информированности, наработанной практике, широте привычных связей дипломатию и дипломатов Казимира нельзя даже рядом поставить с их российскими коллегами. Последние, не получив, можно сказать, даже среднего образования, были разом брошены в водоворот почти одномоментно расширившихся международных связей страны. Но вот парадокс: дипломатическое обеспечение первой русско-литовской войны в конце 80-х – начале 90-х годов XV в. выиграли куда менее опытные московские политики.

Главным было обнаружить общий интерес в совокупности дипломатических приоритетов, реально совпадающий у партнеров. В сношениях с Великим княжеством Молдовой (они установились на рубеже 70 – 80-х годов), с Венгерским королевством (они известны с начала 80-х годов), с Империей (официальные контакты начались в 1488 г.), в привычных отношениях с Крымским ханством и еще рядом государств таким интересом стала антиягеллонская направленность. Конечно, существовало еще множество вопросов, представлявших взаимный интерес. Конечно, удельный вес и контекст антиягеллонского фактора был сугубо индивидуален и к тому же изменчив. К примеру, после смерти Матьяша Хуньяди в 1490 г. соперничество Габсбургов с Владиславом Ягеллоном, чешским королем, за Венгрию резко усилило их заинтересованность в союзе с Москвой. Однако урегулирование этой проблемы Пресбургским миром (ноябрь 1491 г.) привело к заметному охлаждению связей Империи с Россией. Правитель Молдовы Стефан Великий в конце 80-х годов был вынужден даже пойти на временный патронат Польши в интересах антиосманской борьбы, сохранив при этом заинтересованность в договоренностях против Казимира.

России не удалось создать широкой антилнтовской коалиции. Но важнее другое. В стратегическом плане активное взаимодействие Руси с Крымом с учетом почти постоянного турецкого нажима оказалось намного результативнее союза Литвы с Ахмадом, а после 1481 г. с его сыновьями. Казимиру не удалось ни изолировать Русь от Крымского ханства, ни создать антирусский союз в Прибалтике.

Конфликт долгое время находился в стадии мелких пограничных столкновений. Интенсивнее всего с 1487 г. они шли в районах Торопца, Ржева, Вязьмы и особенно в верховьях Оки, где находились владения верховскнх служилых князей. Они, по характеристике русских дипломатов, «служили на обе стороны». Здесь с 1487 г. воевали между собой родственники: князья Воротынские, Одоевские, Мезецкие. В 1489 г. случился уже массовый отъезд князей с «вотчинами» к Ивану III. Дипломатические шаги (несмотря на вооруженные конфликты стороны регулярно обменивались посольствами) оказались неэффективными. В 1492 г. Москва перешла к решительным действиям. В результате походов крупных сил ей удалось овладеть, помимо верховскнх княжеств, Мценском, Любутском, Серпейском, Рогачевом и т.д. Успеху русских ратей способствовала смерть Казимира в июне 1492 г. и разделение тронов: королем в Польше стал Ян Ольбрахт, великим князем литовским – его родной брат Александр. Зимнее наступление в начале 1493 г. привело к взятию русскими Вязьмы, Опакова и т.д. Все попытки Александра получить действенную военную помощь в Польше оказались бесполезными. Последовавшие переговоры привели к заключению мира в 1494 г.: Москва сохранила за собой почти все приобретения, по инициативе литовской стороны заключался брак между дочерью Ивана III Еленой и Александром. Каждая из сторон, естественно, преследовала собственные интересы: Иван III видел в дочери будущую опору православных в Литве, канал воздействия на литовских политиков; Александр же усматривал в браке способ решения многих спорных проблем.

Уже вскоре была отправлена назад в Россию сопровождавшая Елену свита, жалобы же русских послов на «приневоливание» московской княжны к переходу в латинство едва ли не рефреном повторяются из года в год. Иллюзорными оказались надежды Александра: его брак вовсе не приостановил активности московской политики. В определенном смысле ситуация ухудшилась, поскольку пример вероисповедных затруднений у самой великой княгини подталкивал православную знать к большей оппозиционности. Вообще заметную роль в усилении напряженности в Литве сыграл новый киевский митрополит Иосиф Болгаринович (с мая 1498 г.), бывший смоленский епископ. Он был ревностным и к тому же весьма деятельным сторонником Флорентийской унии. Значительная волна недовольства стала заметной буквально в первые же месяцы его пастырской деятельности. Одно из последствий не замедлило проявить себя: где-то в конце 1499 – начале 1500 г. переходит на службу к Ивану III князь СИ. Вельский с вотчиной. Полной фантастикой стало решение потомков злейших врагов московской династии и эмигрантов из России: по конфессиональным мотивам выразили желание перейти под руку московского государя князь Семен Иванович Стародубский (сын князя Ивана Андреевича Можайского; Стародуб был центром его обширных владений в Литве) и новгород-северский князь Василий Иванович Шемячич (внук Дмитрия Юрьевича Шемяки; Новгород-Северский был центром его большого удела в Литве). Сведения об этом поступили в Москву в апреле 1500 г., но тайная переписка по этому поводу происходила значительно ранее. В мае Иван III направляет в Литву гонца с «раэметной» грамотой: началась новая русско-литовская война.

Ее международные условия были, пожалуй, менее благоприятны для России, чем в конце 80-х – начале 90-х годов XV в. Молдавия перешла под совместный патронат Польши и Литвы (1499). Отношения с Габсбургами у Ягеллонов на тот момент были урегулированы. Более того, Литва пыталась создать широкую антирусскую коалицию в Прибалтике. Большой не получилось, равно как не вышло переманить на литовскую сторону Крымское ханство. Тем не менее союз с Ливонским орденом был близок к подписанию, Александр продолжал надеяться и на Шах-Ахмада с его Ордой. Но почти все его расчеты оказались опрокинутыми благодаря, во-первых, переходу на русскую сторону упомянутых служилых князей, а во-вторых, быстрым и решительным действиям русских войск.

Кампания 1500 г. была проведена блестяще. Русская армия действовала на трех направлениях. Первых больших успехов достигла юго-западная группировка: уже в мае пал Брянск, переход же СИ. Стародубского и В.И. Шемячича означал передачу почти десятка крепостей в междуречье Десны и Днепра. Тогда же под руку Москвы отдались князья Трубецкие (из Геднминовичей) и Мосальские (из Рюриковичей). Часть сил, включая полки вновь перешедших князей, была затем направлена в помощь ратям, действовавшим на западном направлении. Здесь и произошли решающие события, определившие не только исход кампании, но и войны в целом.

Первым успехом здесь было взятие Дорогобужа где-то в первой половине нюня 1500 г. Затем в район действий выдвигается большая армия во главе с князем Д.В. Щеней (она состояла из полков всей Тверской земли и отрядов нескольких центральных уездов). На берегах речки Ведроши в середине июля состоялось решительное сражение между главными силами Литовского княжества во главе с гетманом князем К.И. Острожским и русской ратью. Начало сражения осталось за литовцами: им удалось разбить русские передовые отряды. Несколько дней противники провели в ожидании и разведке. Наконец, 14 июля гетман перешел в наступление, переправившись через речку. Сражение длилось почти шесть часов и завершилось полной победой русской армии благодаря умелому использованию засадного полка. Сам гетман, множество мелких и крупных литовских военачальников, рядовых шляхтичей попало в плен (около 500 человек); было убито, по русским данным, несколько тысяч литовцев. Следствия не замедлили проявиться. 9 августа пал Путивль, мощная крепость, находившаяся под непосредственным контролем литовского государя (наместник, князь Б.И. Глинский, попал в плен). В тот же день был взят Торопец войсками, действовавшими на северо-западном направлении. В ближайших планах Ивана III был зимний поход на Смоленск при поддержке крымского хана. Но этот замысел остался нереализованным: помешала суровая и снежная зима.

Весна и лето 1501 г. принесли новые осложнения. Главное из них заключалось в наконец-то осуществившемся союзе Ливонского ордена и Литвы: в соответствии с соглашением магистр фон Плеттенберг планировал совместное наступление на Псков. Но военного взаимодействия в очередной раз не получилось. Александру было не до войны – в середине июня 1501 г. умер польский король (его брат) Ян Ольбрахт, сеймовая сессия должна была начаться в августе. Поэтому на долю орденских сил объективно выпала задача максимально связать военную активность русской стороны. Еще зимой 1501 г. в Москву прибыли послы от Владислава Чешского и Яна Ольбрахта, настаивавшие на возврате захваченных литовских территорий и начале мирных переговоров. Первое было решительно отвергнуто русскими политиками, второе предложение было приемлемым. Трудно сказать, сколь информирован был об этом ливонский магистр: его акция по существу должна была подкрепить слабые позиции Литвы.

Впрочем, решительного успеха Орден не достиг. Хотя в сражении на Серице в конце августа 1501 г. ливонцы одержали несомненную победу, никаких реальных выгод они не добились. Взятую крепость (Остров) они были вынуждены оставить, Изборск вообще устоял, о походе же на Псков речи уже не было. Ответный рейд русских сил состоялся осенью – сильному погрому подверглась территория Дерптского епископства. Сражение под Гельмедом было скорее выиграно ратью Ивана III, но и это не имело серьезных следствий. В начале 1502 г. магистр нанес два удара: один под Ивангородом, второй – в направлении Пскова. Ни тот, ни другой не принесли решающего успеха.

Затишье 1501 г. на литовском театре сменилось в следующем году явным ухудшением обстановки для Александра. В июне 1502 г. Менгли-Гирай нанес решающее поражение Большой Орде, после чего она перестала существовать как государственное образование. В августе последовал большой набег на правобережные украинские земли. Единственным утешением для Александра стала неудача московской армии под Смоленском. Правда, русские временно захватили Оршу и подвергли разорению пограничные литовские волости. Но этим дело и ограничилось. В конце октября осада со Смоленска была снята. Действия на Ливонском фронте в сентябре 1502 г. принесли еще одну неудачу московским ратям, но это не изменило общей картины. По разным причинам стороны стремились к заключению мира. Весной 1503 г. было заключено перемирие на шесть лет с Литвой и на такой же срок с Ливонским орденом и Дерптским епископством. Последнее соглашение почти полностью восстанавливало довоенное положение дел. Перемирие же с Литвой практически закрепило за Москвой все ее литовские приобретения. Из последних внешнеполитических событий при жизни Ивана III следует отметить антимосковские действия летом 1505 г. казанского хана Мухаммад-Эмнна (арест посла, купцов и т.п.). Конфликт объяснялся многими причинами. Этот несомненный неуспех московских политиков тем не менее весьма красноречив. Вспомним, с чего начиналось правление Ивана III? Одной из главных задач тогда, в 60-е годы, была ликвидация последствий поражения 1445 г. под Суздалем в русско-казанских отношениях. Что теперь? Неудачей признается ситуация, при которой казанский хан освобождается от прямой зависимости от московского государя, а был он «под его рукой» почти двадцать лет.

Еще один взгляд на восток. С конца 80-х годов известны сношения Руси с рядом государств в Средней Азии, Закавказье. Еще ранее фиксируются оживленные связи с государством Ак-Коюнлу (на территории современного северного и центрального Ирана), ногайскими владетелями и мирзами на правобережье и левобережье Нижней Волги. Вообще, заметно стремление московских политиков содействовать росту восточной торговли, обеспечивая мерами дипломатического свойства безопасность Волжского торгового пути. Активно защищает правительство интересы русских промысловиков на Волге, прежде всего рыболовов. Видимо, уже в последний период княжения Ивана III в Москве начинают осознавать важность геополитического единства Волжского пути. В 1496 г. устанавливаются дипломатические и торговые отношения с Османской империей.

Трудно переоценить значение эпохи Ивана III во внешнеполитической истории России. Страна стала важным элементом восточно– и североевропейской подсистемы государств. Западное направление становится – и притом надолго – ведущим в русской дипломатии. Внутренние сложности Литовского княжества, особенности курса Казимира Старого были прекрасно использованы московским правительством: западная граница была отодвинута на сотню с лишним километров, практически все Верховские княжества и Северская земля (захваченные в свое время Литвой) перешли под власть Москвы. Важной и самостоятельной частью русской внешней политики стал балтийский вопрос: Россия добивалась гарантий равных условий – правовых и экономических – участия русских купцов в морской торговле. Связи с Италией, Венгрией, Молдовой обеспечили мощный приток в страну специалистов разного профиля и многократно расширили горизонт культурного общения.

После свержения зависимости от Большой Орды и ее окончательной ликвидации Россия объективно становится сильнейшим государством в бассейне Волги по экономическому, демографическому и военному потенциалу. Ее намерения не ограничены традиционными пределами. Вслед за новгородцами XII – XIV вв. отряды русских войск, артели купцов и промысловиков приступают к освоению бескрайних просторов Урала и Зауралья. Совершенный в 1499 г. поход на Югру, на земли нижней Оби обозначил цели и ориентиры московской экспансии на восток. Рождавшееся Российское государство прочно вошло в сложную систему международных отношений.

§ 4. Дела семейные, государственные, державные

Течение российской политики зависело порой от мало предсказуемых поворотов в политической элите московского общества, от сложных взаимоотношений в великокняжеской семье. Последнее было вызвано особенными обстоятельствами. В 1467 г., в дни, когда великого князя не было в столице, умирает его первая жена, дочь тверского великого князя Мария Борисовна. Ее смерть, возможно, не была естественной. Второй брак в таких условиях был неизбежен: великому князю в тот момент не было и 28 лет. В литературе спорят, по чьей инициативе возникла идея женитьбы московского государя на представительнице императорской византийской фамилии Палеологов. Зоя (в России ее звали Софья) была племянницей двух последних императоров и дочерью их родного брата, морейского деспота Фомы Палеолога. Она никогда не жила в Константинополе, с 1465 г. находилась в Риме. Обмен посольствами происходил несколько лет, окончательное решение было принято лишь в 1472 г. В ноябре того же года она вместе с послом Ивана III и папы римского прибыла в Москву. Во временном деревянном здании Успенского собора (он в это время перестраивался) 12 ноября состоялось бракосочетание московского государя с византийской Деспиной. Факт вторичной женитьбы и то, что избранницей стала представительница императорской фамилии, породили множество следствий, но еще больше мифов.

Большинство из них повествует об исключительном влиянии Софьи на мужа при решении политических вопросов. Еще в начале XVI в. в придворном окружении бытовала легенда о том, что именно великая княгиня подсказала Ивану III, как удалить ордынского посла из Кремля, чем способствовала ликвидации зависимости. Рассказ не имеет никаких оснований в реальных источниках. То, что мы наверняка знаем о Софье (быть может, за вычетом нескольких последних лет), показывает нормальный ход жизни великокняжеской семьи, где функции жены ограничивались рождением и воспитанием детей (мальчиков лишь до определенного возраста), некоторыми хозяйственными вопросами. Показателен текст Контарини, венецианского посла в Ак-Коюнлу, особыми обстоятельствами оказавшегося в Москве осенью 1476 г. Он попадает к ней на прием только по инициативе и по разрешению великого князя. В разговорах с Иваном III какого-либо влияния Софьи на мужа не видно. Да и сам прием у великой княгини был сугубо протокольным, подробнее и заинтересованнее повествует венецианец о своих беседах с великим князем (Софья на них не присутствовала). Выделяйся хоть как-то положение, стиль поведения московской великой княгини, вряд ли бы наблюдательный дипломат упустил такую деталь. Ведь знает же он о неприязни княжича Ивана Ивановича к Софье и то, что из-за этого княжич в немилости у отца.

В Успенском летописце рассказывается о том, как в 1480 г. Софья «бегала» с детьми на Белооэеро, какие насилия творила ее свита над местным населением. Здесь она выглядит весьма неприглядно, хотя понятно, что решение о поездке было принято не ею: Подробно говорят летописи об опале на нее великого князя в 1483 г. Когда Иван III хотел одарить свою сноху, жену старшего сына, драгоценностями первой жены, то выяснилось, что Софья раздарила значительную их часть своей племяннице (она вышла замуж за князя Василия Верейского и бежала с ним в Литву) и брату. Новая опала подстерегала Софью на исходе XV в., когда неприязни и противоречия в великокняжеской семье переросли в крупнейший политический конфликт.

Предыстория его такова. Софья исправно исполняла главную функцию – она родила Ивану III пятерых сыновей и нескольких дочерей. Ее первенец появился на свет 25 марта 1479 г. Этот факт, равно как окончательное подчинение Новгорода и завершение строительства Успенского собора знаменовали важнейшие заключительные события великокняжеской летописи в редакции 1479 г. Но соправителем у отца, пока еще формальным, был Иван Иванович: с момента своей гражданской зрелости (а для великих князей она наступала рано) в 1471 г., когда ему исполнилось 13 лет, он уже носил титул великого князя. Печальный опыт былой княжеской смуты учитывался.

После 1480 г. Иван Иванович, прекрасно проявивший себя при отражении полчищ Ахмада на Угре, стал реально исполнять функции великого князя-соправителя при отце. Тверь после присоединения долго сохраняла особенный, полуавтономный статус, существовали своя Боярская дума, свой государев двор, собственное дворцовое ведомство, особая организация военной службы. Некоторые из этих особенностей Тверской земли дожили до середины XVI в. Собственный же великий князь фиксируется только дважды. В первый раз сразу после 1485 г., когда Иван Иванович совмещал функции великого князя-соправителя при отце и великого князя тверского. В таком статусе князь Иван Иванович и умер в марте 1490 г.

Еще 10 октября 1483 г. у него родился сын Дмитрий. Рано или поздно перед Иваном III должен был встать вопрос о том, кто станет наследником престола. В 90-е годы ситуация оставалась напряженной. Дмитрий еще был мал, Василий же, который был старше на четыре года, «припускался» к государственному управлению (в той же Твери), но именовался только с княжеским титулом.

Все разрешилось на протяжении нескольких лет на рубеже XVI столетия. Первыми в опалу попали Софья и Василий. Княжич Дмитрий-внук в феврале 1498 г. был торжественно коронован в Успенском соборе Кремля из рук Ивана III («при себе и после себя») великим княжением Владимирским и Московским. Это был акт выдающегося значения, что подчеркивалось особым чином священнодействия митрополита (так, в частности, Иван III назывался православным царем и самодержцем). Принципиальная новизна заключалась в том, что легитимность власти российского монарха отныне была самодостаточной: наследование ее по прямой нисходящей мужской линии и божественная санкция обеспечивали ее полную суверенность. Недаром еще в 1488 г. Иван III в ответ на предложение имперского посла Н. фон Поппеля о возможном даровании ему от императора королевского титула, отвечал: «Мы Божьей милостью государи на своей земли изначала от Бога». В предисловии к новой Пасхалии митрополит Зоснма именовал Ивана III в 1492 г. самодержцем и сравнивал его с новым Константином, а Москву называл новым Константиновым градом. Впрочем, еще осенью 1480 г. ростовский архиепископ Вассиан, укрепляя дух мужественного противостояния Ивана III хану, обращался к нему так: «великий христианский царь Русьских стран».

С этой традицией церковных текстов, подчеркивавших не столько политический суверенитет московского правителя (но и его тоже), сколько его роль защитника православного христианства, корреспондирует дипломатическая документация. Именно в ней ранее всего должны были отразиться претензии московского князя на международное признание своего государственно-политического статуса. Договоры с Ливонским орденом, Дерптским епископством, Ганзейским союзом, документация по сношениям с Империей и Венгрией дают вполне ясную картину. Во-первых, московский государь усваивает себе титул царя (кайзер по-немецки), который признается, как правило, полномочными представителями названных стран. В этой формулировке заключен также общерусский характер титулатуры московского государя. Трудно сказать, в какой мере правители и власти западных государств понимали, что тем самым в определенной степени формируются международно-правовые основания для претензий Москвы на древнерусские земли и города в составе Великого княжества Литовского. Позднее литовские великие князья протестовали порой против подобной практики соглашательства. Естественно, литовские политики не признавали такой титулатуры за московским великим князем. В дипломатической переписке они доказывали незаконность титулов московского монарха главным образом тем, что еще недавно он был ханским холопом.

Понятно, что международно-правовой статус Российского государства – а это прежде всего статус его монарха – определился далеко не сразу. То был длительный процесс, который не завершился и к концу жизни Ивана III. Именно в этой сфере постепенно нарабатывается комплекс государственно-правовых идей, обосновывающих ранг и статус монарха России. Скорее всего, начальное ядро государственно-политической теории возникло в связи с подготовкой к коронации 1498 г. Согласно этой теории, московская династия через прародителя Рюрика восходила к римской императорской фамилии, а кроме того, унаследовала путем передачи инснгний и прерогативы императорской власти от византийской династии. Поэтому тексты чина венчания Дмитрия-внука не были полной сенсацией в мире государственно-правовых идей. Принципиальной новостью был сам факт венчания: с точки зрения государственного права именно в этот момент Россия стала в полной мере наследственной монархией, с собственным источником легитимности.

Историческое значение события не совпало с реалиями жизни. Первый венчанный суверенный монарх России, соправитель при своем деде, недолго удержался на московском троне. Жестокая борьба «партий» Дмитрия-внука и князя Василия завершилась победой последнего. Правда, не сразу. Сообщения источников скупы, и историки вряд ли когда-нибудь узнают наверняка о мотивах предпочтений Ивана III, о составе «партий», их ориентации. Почтенный возраст московского государя провоцировал разделение придворных по принципу верности одному из двух возможных наследников. Немаловажное значение при этом имела внешнеполитическая нацеленность «партий». Но никак нельзя преувеличивать значимость всего этого. Мощный ограничитель был налицо – Иван III был действующим правителем, что не могло не учитываться теми, чьим умом, опытом, руками реализовывались все властные функции московского монарха.

Следует, пожалуй, подчеркнуть два обстоятельства. Прежде всего, это большая ожесточенность конфронтации. Опала на Софью и Василия была связана с так называемым заговором В. Гусева. Наказания для верхушки заговорщиков (все они были членами государева двора, а кое-кто принадлежал к высшей знати) были жестокими: шестерых предали смерти, в том числе четвертованием. Очень многие оказались в тюрьме, были сожжены ведуньи, вхожие в покои Софьи. В январе 1499 г. опала разразилась вообще над первыми лицами страны. Князь Иван Юрьевич Патрикеев входил в тройку наиболее влиятельных лиц в стране. Многолетний наместник в Москве, едва ли не главное действующее лицо в столичных боярских судебных инстанциях, владелец бесчисленного множества вотчин, он был насильственно пострижен вместе с двумя сыновьями, один из которых также уже был на первых ролях. Его зять, князь СИ. Ряполовский (младший) был казнен 5 февраля 1499 г. А ведь он принадлежал к знатной фамилии стародубских Рюриковичей, его отец и дяди были в числе вернейших сторонников Василия Темного, именно они спасли в феврале 1446 г. малолетних княжичей Ивана и Юрия от рук заговорщиков. Чуть позже в опалу попали князь В.В. Ромодановский (близкое к Ивану III лицо) и А. Коробов. Несомненно, соперничество разных группировок сопровождало все правление Ивана III, а не только последние годы. Но мы ничего не знаем о массовых казнях знатных лиц в предшествующие годы. Из Великого Новгорода были выселены многие сотни бояр и житьих, но немногие из них были казнены. Так что борьба за наследование престола и впрямь была опасной для жизни всех ее участников, в том числе и самих претендентов. Дмитрийвнук, арестованный в 1502 г., из тюрьмы уже не вернулся – он умер в феврале 1509 г., проведя в «железах» последние три с лишним года заточения.

Вторая особенность политических коллизий последних лет Ивана III, как бы противоречащая первой, – поиск форм политического сосуществования обоих претендентов на наследство. Княжич Василий провел в заключении более года, при своем возвращении на государственное поприще он получает титул великого князя, но лишь применительно к Новгороду. Именно в этих пределах он соправительствует со своим отцом. Это означало сужение территориальной компетенции Дмитрия-внука, но сам его статус соправителя формально не был еще поколеблен и был выше статуса Василия. Летом 1501 г. Василий получает в управление Тверское великое княжение и, возможно, некоторые другие территории. Но единственным соправителем при отце он становится лишь через два дня после ареста Дмитрия-внука, когда 14 апреля 1502 г. был венчан на великое княжение Владимирское, Московское, Новгородское, Тверское (наверняка по образцу церемонии 1498 г.). В течение трех лет московский государь пытался создать сложную равновесную систему соправительства, не устраняя окончательно ни одного из двух наследников, используя при этом государственно-политические традиции и реалии в структуре Российского государства (и Новгород, и Тверь самостоятельные государства в недалеком прошлом, сохраняли в то время черты автономного устройства). Это подчеркивает, что правление Ивана III – время поиска, время проб и ошибок в формировании структуры государственно-политического устройства.

Можно ли в этой цепи событий провести четкую границу между частной жизнью семьи Ивана III и его государственным бытием? Навряд ли. Наследственная монархия (не ограниченная ясными формулами конституционного устройства) вообще имеет неустранимый патримониальный привкус. Он может быть выражен слабо или же, наоборот, преобладать, но он есть всегда. В России, только что освободившейся от ордынской зависимости, с только что установленными государственными границами, с меняющейся сословно-групповой структурой и системой социальных связей в привилегированных слоях, с рождающимися на глазах институтами государственного центрального управления и его аппарата – этот признак монархического устройства был резко выражен. Практически все, даже малозначимые события в великокняжеской семье становились фактами публичной жизни. Так было и с брачными проектами относительно великого князя Василия: в 1499 г. у русских дипломатов возник план его женитьбы на датской принцессе Елизавете. Осуществление этого намерения, бесспорно, укрепляло позиции России в Прибалтике и могло разрешить вопрос о трех карельских погостах. Предложение не вызвало, однако, большого интереса у датской стороны; тем более, что принцесса вскоре была обручена с бранденбургским курфюрстом. В 1503 г., после подписания перемирия с Литвой, Иван III через свою дочь, великую княгиню литовскую, пытался выяснить возможность брака Василия с одной из дочерей сербского деспота Иоанна, умершего в конце 1502 г. Но и эта акция не имела следствий. Три дочери Иоанна уже были замужем. Брачные наметки относительно Василия демонстрируют нерасторжимость интересов великокняжеской семьи и государства, резко раздвинувшийся горизонт внешнеполитических связей России. Но также и то, что она только еще вписывается в сложную систему общеевропейских контактов.

Выделим те сферы государственного строительства, где семейный контекст малозаметен. Символично принятие осенью 1497 г. первого общероссийского правового кодекса. Историческое значение Судебника 1497 г. как раз и заключалось в том, что нормы процессуального, гражданского, а отчасти административного права Московской земли были систематизированы и распространены на всю территорию государства. В нормах и статьях Судебника мало новизны, в нем даже не отразились важные реалии нового государственного устройства. Главное было в другом – в унификации правовых установлений, в упорядочивании самого процесса судопроизводства и порядка функционирования судебных инстанций – в центре и на местах. Московское право, по преимуществу в том виде, в каком оно складывалось на протяжении конца XIV – XV в., сведено теперь воедино, стало общероссийским правом. На местах правовые установления фиксировались уставными наместничьими грамотами, иными аналогичными текстами. Они основывались на Судебнике 1497 г., но были самодостаточны как для тех, кто управлял, так и для тех, кем управляли. Общероссийское право по преимуществу продолжало функционировать как совокупность текстов документов, каждый из которых был территориально ограничен. И здесь мы видим признаки только еще становящегося централизованного государства.

О каких институтах умолчали авторы Судебника 1497 г.? О двух центральных ведомствах, истоки которых уходят в более раннее время, но ставших именно в последней трети XV в. общероссийскими ведомствами. Речь идет о великокняжеских Казне и Дворце (с определенного момента – совокупности Большого и областных дворцов). В деятельности этих учреждений отчетливо проявились общегосударственные функции, связанные с взиманием и контролем над поступлением денежных и натуральных налогов и оброков, с контролем над оборотом земель, прежде всего конфискованных и переходивших в фонд великокняжеских владений, с контролем над функционированием системы кормлений, с контролем над несением военной службы основной массой уездного дворянства. Почему о них ничего не сказал законодатель, в общем понятно: он преследовал иные цели и центральные ведомства интересовали его только под углом зрения судебных функций. А в этом отношении дворецкие и казначеи не отличались принципиально от тех, кого Судебник именует боярами: и те, и другие обладали правом боярского суда.

Именно эти учреждения стали колыбелью великокняжеских канцелярий. В них формировались кадры управленческого аппарата – дьяков и подьячих. Если при Василии Темном известны немногие подобные лица, то за годы правления Ивана III счет идет уже на десятки. Какого они происхождения, эти люди, в руках у которых оказались многие важные нити государственного управления и контроля, государевы доходы и расходы, воеводские и наместничьи назначения? Обычно, вслед за князем Андреем Михайловичем Курбским, в дьяках и подьячих видят по преимуществу выходцев из «людского всенародства», главным образом из поповских детей. Им-то книги, документы, гусиное перо с чернильницей были куда сподручнее, чем сабля, шлем и воинский доспех. Это не совсем так, а в определенные моменты – во многом не так. Среди дьяков нередко преобладали выходцы из служилых детей боярских центральных уездов. В складывавшейся структуре чинов государева двора то был путь довольно быстрого повышения социального статуса этих фамилий.

Эпоха Ивана III – время становления еще одного важнейшего государственного института России, Боярской думы. Нередко то, что известно об этом важнейшем органе государственного быта страны в XVII столетии, переносят на более ранние времена. Это просчет. Конечно, совет при любом монархе существовал в России (как и в других средневековых странах) издревле. К середине XV в. сложилась многовековая традиция, определявшая процедуру работы этого института. Но именно в годы княжения Ивана III поменялось слишком многое. При нем возникло и укрепилось узкое значение самого термина «боярин», т.е. официального с момента получения пожизненного статусного ранга члена совета при великом князе. Нам неизвестно, как происходили пожалования в бояре при Иване III, но какая-то процедура утвердилась. Дума постепенно приобретала черты представительности от разных слоев формировавшейся тогда аристократии. В персональном ее составе это реализовывалось в двух планах: ведущим был фамильно-родовой, менее существенным – территориальный.

Уже тогда Дума обрела внутреннюю структуру. Помимо высшего думного чина существовал более низкий – окольничие. Для решения конкретных вопросов Дума выделяла (по распоряжениям великого князя) временные комиссии. Обычно речь шла о международных переговорах или судебном разбирательстве: нескольким боярам в Москве как высшей судебной инстанции докладывались дела, предварительно разбиравшиеся судьями низшей инстанции. Функции и прерогативы Думы расширялись по мере усложнения и дифференциации задач государственного управления. Она постепенно превращается в «соправительствующий» орган при монархе в едином государстве. Потому, кстати, и была столь болезненной опала князей Патрикеевых и Ряполовских в 1499 г. Важно, что Дума становится ядром сословной организации благородной части общества. В государевом дворе, который переживал при Иване III существенные изменения, она стала высшей его частью, задававшей тип связей в рамках этого социального института (в нем объединялась аристократическая и политическая элита российского дворянства). Дума также – ядро совещательных органов широкого состава, созывавшихся великим князем в канун решительных событий.

Обязательными участниками широких совещаний при Иване III были виднейшие представители русской церкви, объединенные в рамках важнейшего ее института – Поместного собора. Эти регулярно собиравшиеся собрания всех иерархов российской церкви (после окончательного отпадения православных епархий в Литве – канонические и государственные границы совпали), виднейших представителей монашества и белого духовенства имели предметом обсуждения собственно церковные вопросы. На них происходили избрание и поставление московских митрополитов и епископов на освободившиеся кафедры. Проблемы евангелизации и катехизации общества (важнейшие функции христианской церкви) приобрели во второй половине XV в. особое значение. Прежде всего потому, что перед многими российскими жителями, вовлеченными в торговлю, политику, жившими в крупных городах, буквально на глазах решительным образом менялась картина мира. Он оказался намного больше и намного сложнее привычных для удельной Руси представлений. В этом большом мире должна была найти свое особенное место Россия как православная страна.

Один из вызовов этого быстро расширяющегося мироощущения – еретические умствования лиц, тесно связанных с интеллектуальными занятиями. В новгородском и московском еретических кружках оказались представители белого приходского духовенства, немногие монахи, кое-кто из бояр, приказные, торговцы, ремесленный люд. Сомнению подвергались, а в чем-то отрицались (основываясь на ветхозаветной традиции) важнейшие догматы православия. Московские еретики исповедовали более умеренные взгляды, но зато каким был их состав: видные представители приказной элиты, дьяки братья Курицыны, в том же числе священники из кремлевского духовенства, крупные купцы-гости. Несомненна их связь с окружением великого князя Ивана Ивановича, а после его смерти – Дмитрия-внука и вдовы князя Ивана, великой княгини Елены Стефановны. Сам державный привечал некоторых лиц, взгляды которых отличались по меньшей мере неортодоксальностью. Вот почему борьба с еретиками была и длительной, и упорной, а в финале – неожиданно жестокой.

Толчок к ней дал новгородский архиепископ Геннадий (до поставления – архимандрит московского Чудова монастыря и очень близкое к Ивану III лицо). Тем не менее его попытки придать искоренению ереси общерусский размах, поразить суровостью наказаний долгое время не давали результата. Лишь после смерти митрополита Геронтия, при новом московском первосвятнтеле Зосиме (его, кстати, самого позднее обвинили в еретичестве, хотя вряд ли основательно) в октябре 1490 г. был созван церковный Собор с участием самого великого князя и ближайших его советников. Взгляды еретиков были осуждены, некоторые новгородские священники, перебравшиеся в Москву, были извергнуты из сана, аресту подверглось довольно много лиц. Но великий князь скорее всего отказался от светского преследования осужденных (как то было принято в практике православных государств), отослав их к новгородскому владыке. Тот устроил позорное шествие, часть еретиков была подвергнута пыткам (от которых некоторые умерли), а затем сосланы в заточение. Неутомимым обличителем московских еретиков стал архимандрит Иосиф Волоцкий. Его многолистные послания с резким осуждением еретических воззрений прошумели в 90-е годы на всю страну. Волоцкий игумен рассылал их множеству иерархов и видных монахов. Решительный поворот произошел после окончательного падения Дмитрия-внука и его матери, смерти виднейшего дьяка и дипломата Федора Курицына (ок. 1500 – 1501 г.) и начавшейся болезни самого Ивана III. На соборе 1504 г. еретики были осуждены вновь, а в декабре того же года запылали клетки с осужденными на льду Москвы-реки и Волхова – около десятка виднейших представителей ереси были сожжены. В их числе известный дьяк Иван Курицын, сын боярский Д. Коноплев, юрьевский архимандрит из Новгорода Кассиан и другие, менее известные лица. Никогда в истории России не было столь жестоких расправ по такого рода делам. Это вызвало явное неудовольствие и среди белого духовенства, и в монашествующей среде.

Впрочем, расхождения между двумя течениями духовенства обозначились намного ранее. Обычно их условно обозначают как нестяжателей и иосифлян, поскольку идейной главой последних признавался Иосиф Волоцкий, выходцы из его обители составили костяк данной церковной «партии». Основанием для споров было главным образом глубоко различное понимание условий и назначения монашеской жизни. Нестяжатели усматривали в уходе из мира способ индивидуального нравственного совершенствования и личного спасения: общественные функции монастырей, по преимуществу скитов, отступали на второй план. Вот почему для них не имели существенного значения проблемы материального обеспечения, владение же недвижимой собственностью (землей), в особенности населенной крестьянами, признавалось крайне нежелательным – это так или иначе обращало монашествующих к мирским страстям, к господству над себе подобными, к пагубному для монаха стяжанию – земли, денег, богатств, имущества и т.п. Источник существования для нестяжателей – руга от государства, личный труд, дары и подаяния. Для Иосифа монастырь был местом спасения монахов в силу суровости устава обители и дотошного его исполнения, в силу отсутствия личной собственности монахов (не считая скромных предметов личного обихода). Монастырь несет общественные функции в очень широком диапазоне, а потому необходимо нуждается в крепком хозяйственном обеспечении. Данное или пожертвованное в монастырь дано Богу, а потому ни при каких условиях не может быть отобрано. Поражает быстрый рост вотчин Иосифо-Волоколамского монастыря, четкая организация его хозяйственной жизни, детальный «тариф» монашеских услуг – за разные виды поминания, погребение и т.п. Собор 1503 г. подтвердил «недвижность» церковной земельной собственности, сузив здесь возможности светской власти.

Здесь был одни из главных пунктов противоречий между светской и церковной властью. Эти противоречия, а они не один раз и по разным поводам проявлялись в правление Ивана III, были наиболее политизированной сферой церковной жизни. В самом общем виде, то был вопрос о превосходстве церковной власти над светской или наоборот. В принципе для христианина ответ не так уже затруднителен: вневременное, небесное и духовное, конечно же, превосходит тленное, земное и материальное. Первый ряд понятий сопрягался с церковью, второй – с миром вообще (человеческим обществом) и светской властью в частности. Но принцип довлеет в абстрактных суждениях, на практике важны реальные соотношения. А они были таковы, что и в политическом, и в экономическом плане православная церковь как общественный институт решающим образом зависела от государства, особенно учитывая известную аморфность православных церковных институтов.

Впрочем, в конкретных условиях второй половины XV в. ситуация была несколько иной. Автокефалия русской церкви, утвердившаяся благодаря митрополиту Ионе, сыгравшему очень важную роль в окончательной победе Василия Темного, сильно укрепила авторитет московских митрополитов вообще. Позднее он усилился в связи с конфессиональным обоснованием включения Новгорода в состав Российского государства (в 1471 и 1478 гг.), окончательной ликвидации зависимости Руси от Большой Орды (в 1480 г.), западной внешней политики (русско-литовские и русско-орденские войны). Митрополит Филипп стал инициатором возведения нового здания Успенского собора Кремля, символизировавшего единство православной Руси как царства и патронат Богородицы над ним. Вот почему столкновения Ивана III с митрополитом Геронтием, приобретшие большой общественный резонанс, дважды заканчивались поражением и покаянием державного. Вот почему Иван III в конце 90-х годов публично каялся на церковном Соборе в том, что он «своею неосторожею уморил» в заточении родного брата Андрея. Вот почему Иосиф Волоцкий, недовольный позицией великого князя в отношении еретиков, позволял себе публичные суждения об истинных и неистинных носителях верховной власти, отказывая последним в праве требовать повиновения от подданных и предоставляя самим подданным право не подчиняться таким тиранам.

Публичное учительство державного его духовными пастырями еще было умеренным. Здесь, как и во многих других областях, эпоха Ивана III была переходной. Ни нестяжателн, ни иосифляне не праздновали еще победы ни в церкви, ни в обществе. Принципы отношений иерархов православной церкви и монархов постепенно нарабатывались. Кстати, это во многом объясняет уникальный полифонизм русского летописания той эпохи. Удивительное разномыслие и богатство взглядов, позволяющих порой объемно воспроизвести даже подспудное течение политической жизни.

Иван III серьезно заболел на рубеже 1504 – 1505 гг. Еще в 1504 г. началось выделение уделов старшим после Василия сыновьям уходящего государя. На протяжении года он постепенно отходил от дел, а зарубежные информаторы сообщали наперебой о его тяжкой болезни. Уходили в небытие и близкие к нему лица. В апреле 1503 г. скончалась Софья, в январе 1505 г. в заточении умерла Елена (Елена Волошанка – дочь молдавского господаря Стефана Великого), мать Дмитрия-внука. При жизни отца, но вряд ли при его участии, великий князь и государь всея Руси Василий Иванович сочетался браком с Соломонией Сабуровой, из старомосковского боярского рода. Первый камень в основание продолжения династии был положен.

Что оставалось за плечами уходящего государя? Итог его деяний можно определить через напрашивающееся сравнение. В середине 80-х годов началась перестройка всех крепостных сооружений Московского Кремля, его центральной части – государевой резиденции и ряда соборов, перепланировка всего центра города. Через три с небольшим года после смерти Ивана III его наследник въедет в новый дворец, но строительство в Кремле и вокруг него продлится еще не одно десятилетие. Что важно? Принципиально существенно, что главные цели и задачи стройки были определены при Иване III, при нем был выполнен основной объем работ. Точно так же обстоит дело с обществом и государством. И здесь еще многое в социальном и государственно-политическом устройстве страны осталось незавершенным. Многое тут закончат реформы середины XVI в. И тем не менее состоялось главное – был сделан решительный шаг в созидании единого централизованного Российского государства.

Глава 15

Россия в XV – середине XVI в.: страна и общество

Рождение Российского централизованного государства происходило в кровавых схватках внутренних усобиц, в жестком противостоянии большинству соседей. Россия обретала свое место в мире, свое геополитическое пространство в изнурительной борьбе с Большой Ордой, Казанским, а с начала XVI в. и Крымским ханствами, Литовским княжеством. Ливонским орденом, Шведским королевством. Становление крупных и национальных государств неотрывно от долгой череды длительных войн и кратких перемирий. Так было всегда, так разворачивались события и в России, и вокруг нее. Своеобычность нарождавшейся российской государственности (ее истоки обретаются именно там – в последней трети XV – начале XVI в.) заключалось в ином. Подчеркнем только три существенно важных в геополитическом измерении обстоятельства.

Прежде всего, протяженность и распахнутость легко доступных границ. На востоке, юге, западе Россия попеременно, а порой одновременно враждовала с государствами кочевников, полукочевников и оседлых обществ, притом сильнейшими в регионе. Литва в конце XV в. также боролась порой на два фронта, но она не знала такого числа врагов. Противостояние ратям «дочерей» Золотой Орды и одновременно европейски организованным армиям с запада сильно влияло и на социально-политические структуры, и на организацию военного дела в России.

Во-вторых, очень рано и вполне отчетливо проявился конфессиональный компонент международного противостояния России. Его значимость не нужно преувеличивать (вовсе не им определялись конкретные дипломатические и военные цели), но нет оснований и преуменьшать. Важно отметить, что в выборе между исламом и католичеством «предпочтение» отдавалось последнему: борьба с «латынством» на шкале ценностей русских политиков ценилась выше. В десятилетия, когда Россия стремительно вовлекалась в несравненно более широкий контекст политических, социальных, экономических, культурных контактов прежде всего с европейскими странами, резкая конфессиональная обособленность русского православия заметно влияла на формы и интенсивность таких связей.

Наконец, в-третьих, Российское централизованное государство стало таковым, лишь сбросив тяжкую зависимость – политическую и экономическую – от Орды. Максимальное сближение во времени этих двух фактов удивительно и едва ли не уникально. Как это происходило в XV в. на стремнине исторического развития, в круговерти политической и военной борьбы, рассказано в предшествующих главах. Теперь пристальнее приглядимся к тому, что оставалось за авансценой действа истории, что составляло ее глубинные, неспешно разворачивавшиеся процессы.

§ 1. Природная среда и хозяйственное пространство земледельца

Первые ассоциации, возникающие во все времена при упоминании о России, – бескрайность пространств и многолюдство населения. Если первое приложнмо к концу XV – началу XVI в. с оговорками, то второе попросту ошибочно. При Василии Темном подвластная ему территория отличалась скромностью размеров: западная и южная границы отстояли от Москвы на 110 – 190 км, немногим дальше пролегали северные рубежи и лишь к юго-востоку и востоку счет шел на многие сотни верст. Впрочем, там само понятие границ размывалось неясностью принадлежности ряда районов. К началу 20-х годов XVI в., когда под рукой московского великого князя оказались вся Северо-Восточная и Северо-Западная Русь, Смоленщина и Северщина, ряд регионов в Среднем Поволжье, Российское государство действительно стало крупнейшим в Европе по площади. Но не забудем: оно и тогда было более чем в два раза меньше европейской части бывшего СССР.

На этой территории Российского государства к середине XVI в. проживало, по наиболее обоснованным подсчетам, около 6,5 млн. человек, при этом средняя плотность в целом по стране составляла 2,3 чел. на 1 км2. Для сравнения: в исторических областях Польши этот показатель был равен 21 человеку на I км2. Во Франции в 60 – 80-х годах XVI в. он чуть не дотягивал до 30 человек на 1 км2. Даже в самых освоенных областях России и в момент кульминации длительного экономического прогресса – в 40 – 50-е годы XVI в. – средняя плотность населения колебалась в пределах 3 – 5 человек на 1 км2, лишь в исключительных, наиболее благоприятных случаях поднимаясь до 7 – 10 человек. Разница, как видим, велика. Она воочию демонстрирует ограниченность возможностей российских крестьян, поскольку численность рабочих рук на единицу территории определяла в первую очередь успехи земледелия.

Но если бы все беды российской деревни исчерпывались неудовлетворительной демографией. Природно-климатические факторы также в целом были неблагоприятными. Ареал пашни лежал в России примерно между 54° и 60 – 61° северной широты и лишь с присоединением Северщнны несколько отодвинулся к югу: Цутивль и Чернигов располагались немного к северу от 51° северной широты. Для сравнения: житница Франции, ее центральная и северная части находятся между 46° – 49° северной широты. Сумма плюсовых температур в освоенных районах была такова, что севернее 60° вызревали лишь скороспелые сорта ячменя, некоторые огородные культуры. Южнее 60° в принципе возделывались многие злаковые, технические и садово-огородные культуры, но во многих районах это было сопряжено с немалым риском. Умеренно-континентальный климат характеризовался тогда вполне достаточным уровнем осадков, порой их было слишком много. Засухи были нечасты, они редко упоминаются в летописях. Зато в них регулярно сообщается о сильных заморозках в конце весны – начале лета, раннем выпадении снега осенью, сильных морозах зимой.

Здесь многое объясняется рельефом Русской равнины: она не знает гор, ее просторы распахнуты к побережью морей Ледовитого океана, откуда вторгались в самое неподходящее для пахаря время массы холодного воздуха. Неблагоприятным для земледельца было соотношение зимы и теплых периодов: к северу от линии Калуга – Нижний Новгород снег лежал, как правило, около полугода. В результате цикл сельскохозяйственных работ (не считая молотьбы) сжимался до 5 – 5,5 месяцев – со второй половины апреля до середины – конца сентября. В странах Западной и Центральной Европы этот цикл занимал 9 – 10 месяцев. Понятны основные следствия. Во-первых, жителям России для работы и для простого поддержания жизнедеятельности требовалось намного больше затрат пищи и энергии. Во-вторых, российский крестьянин вынуждался природой максимально концентрировать трудовые усилия, особенно в пиковые моменты. Это весенняя пахота и сев (яровых), сенбкос и заготовка кормов в середине лета, уборка урожая в конце лета – начале осени, осенняя пахота и сев озимых примерно в те же сроки. Зимой, в рамках аграрного цикла, готовились лишь новые участки под освоение с помощью подсечно-огневой системы (подрубали и частью ошкуривали деревья и т.п.). Земледелец Западной Европы тот же или несколько меньший объем трудовых затрат распределял намного равномернее.

Но и этим не завершался перечень трудностей русского крестьянина. Границы земледелия России лежали в подзонах южной тайги, хвойно-широколиственных и широколиственных лесов. Лишь на крайнем юго-западе и юге в ареал осваиваемых земель включались отдельные участки лесостепи. Но большая часть территорий располагалась к северу от линии Калуга – Нижний Новгород (не менее 85 – 90 % всей площади тогдашнего государства), в Первых двух подзонах. Здесь преобладали земли с пониженной биологической продуктивностью. Господствовали подзолистые почвы (главным образом суглинки и песчаные), реже встречались дерново– подзолистые и дерново-карбонатные (темноцветные и светлые). Последние, равно как и аллювиально-луговые, были заметно плодороднее, но распространены они были в так называемых опольях (Владимиро-Суздальском, Переяславском, Ростовском, Угличском, Костромском), а также в речных и приозерных равнинах. Эти земли были освоены земледельцами с древности. В эти наиболее развитые районы Северо-Восточной Руси были направлены главные удары полчищ Батыя, позднее они много раз подвергались разорению от «скорых ратей» Орды. Тогда, в середине XIII в., как мы уже знаем, российский пахарь приступил к интенсивному освоению водоразделов, «черных» многоверстных лесов в западных и северо-западных районах междуречья Оки и Волги, в Заволжье. Земли были здесь заметно скуднее, зато безопаснее. Кроме того, требовалась кооперация труда немалых коллективов на начальном этапе колонизации для сведения многовековых лесов. А они покрывали здесь почти все территории, даже сейчас они занимают в целом ряде областей Заволжья от 40 до 55 % всей площади. Если добавить сюда многочисленные болота и озера (кое-где они составляют до 15 % всей территории), реки и речушки, многочисленные трудности российского земледельца станут, можно сказать, осязаемыми.

К югу от средней Оки, в подзоне широколиственных лесов и в отдельных местностях лесостепи, климат, рельеф и почвы заметно благоприятствовали земледельческому труду. Неистощившееся еще естественное плодородие серых лесных почв и оподэоленных или выщелочных черноземов приводило к урожаям, удивлявшим даже европейских наблюдателей в начале XVI в. Сезон сельскохозяйственных работ был здесь длительнее более чем на месяц, мера лесистости и характер лесов не требовали столь больших единовременных затрат труда в начальном освоении. Подсчитано по данным XVII в., что аналогичная и даже большая урожайность зерновых (ржи, овса, пшеницы) достигалась в уездах к югу от Оки вдвое меньшими затратами труда, чем в дентральных и северных. На юге ограничивались однократной пахотой. Севернее, в центральных и заволжских уездах, «двоение паренины» (под озимь) не было редкостью. В ряде северных местностей особо тщательная обработка скудного плодоносящего слоя почвы производилась порой трижды, а в исключительных случаях и четыре раза (это зафиксировано источниками XVII в.). Нетрудно вообразить огромный объем труда, который крестьяне должны были затратить в краткий, пятимесячный цикл сельхоэработ. Требовались, стало быть, и максимальная концентрация трудовых усилий, и очень большая их интенсивность.

Что же мог противопоставить сложным и тяжелым обстоятельствам российский крестьянин? Сметку, выносливость, наработанную веками привычку к тяжелому труду, опыт личный и многих поколений предков, взаимопомощь и кооперацию труда в семье, деревне, общине. Кое-что из сказанного следует пояснить. Опыт российского земледельца накапливался веками и непосредственно передавался от поколения к поколению. Он фиксировался в народных календарных приметах аграрного года, в практических знаниях, навыках, приемах труда. Он овеществлялся в орудиях труда, постепенно усовершенствующемся наборе инструментов, в жилых и хозяйственных постройках, в разводимых породах рабочего и продуктивного скота, в ассортименте и способах воэДелывания зерновых, технических, огородных культур. Непрерывность трудовой деятельности, накопление умений и результатов труда – одно из решающих условий подъема аграрного производства в стране, внутренней, а частично и внешней колонизации в интересующую нас эпоху.

К этому времени – XV – XVI вв. – земледелие на северо-востоке и северо-западе Руси насчитывало не менее пяти веков. Начиналось оно с подсечно-огневой системы, требовавшей огромных затрат труда и приносившей высокий или удовлетворительный урожай в течение немногих лет. Судя по соотношению озимых и яровых зерновых культур уже к XI – XII вв. относятся первые шаги пашенного зернового земледелия с двух– или трехпольным севооборотом. Трехполье стало господствовать не позднее второй половины XV в. Оно не приносило высоких разовых урожаев, которые удавались на «лядинах», «гарях», «росчистях», «притеребах», «суках» (все эти термины связаны с использованием подсечно-огневой системы). Но при прочих равных условиях трехполье обеспечивало среднедостаточную урожайность в длительные временные периоды при некоторой экономии труда и куда более эффективное использование земель, доступных тогда для крестьянина. Именно трехполье обеспечило быстрый экстенсивный рост земледелия в XV – середине XVI в. в большинстве регионов страны.

Широкое распространение трехпольного севооборота повлекло за собой многие изменения. Преобразился ассортимент зерновых: соединение ржи (единственной озимой культуры) и овса (он преобладал в яровом клину) стало классическим сочетанием, своеобразным символом российского земледелия. Практически вышла из хозяйственного оборота полба, заметно сократился удельный вес других культур в яровом клину – пшеницы, ячменя, проса. Довольно широко распространилась успешно растущая на кислых почвах гречиха, обладавшая ценнейшими питательными свойствами. Требовательные к почвам и труду технические культуры (конопля, лен) воэделывались или на приусадебных, или на особых полевых участках. С трехпольем связано также более четкое пространственное разделение полевых и тех огородных культур, которые выращивались не только рядом с усадьбой, но и на удалении от нее (капустники, репища). Вообще ареал возделываемых земледельцами культур насчитывал свыше 30 наименований.

Маломощность гумусного слоя диктовала меры по поддержанию плодородия почв. Наиболее эффективным было унавоживание. Не позднее XIV в. обязанность крестьян вывозить навоз на господские поля зафиксирована документами. В XVI в. такие упоминания в отношении крестьянских наделов и доменов собственников земли нередки. Наверняка уже тогда были известны эффективные нормы и способы унавоживания. Но вряд ли когда-либо эти нормы соблюдались – работа была тяжелой, самого же навоза, как правило, не хватало. Поэтому использовались другие приемы восстановления плодородия: часть введенной в хозяйственный оборот земли регулярно запускалась в перелог, вновь распаханные земли обрабатывались как «пашня наездом», удваивался ротационный цикл (т.е. все поля делились пополам и тем самым увеличивалось время пребывания участков под паром). Погодные напасти преодолевались обычно изменением пропорций в севообороте: вымерзание озимых вело к увеличению ярового клина, с засухой боролись расширением посева озимых, сокращая пар.

Довольно разнообразным был набор пахотных орудий. Множественность видов сох (коловых, двух– и трехзубых) была связана и с локальными особенностями, и с неодинаковыми их функциями. Именно в XIV – XVI вв. соха российского земледельца приобретала новые детали и устройства, постепенно превратившие ее в орудие плужного типа: по– лицу и отрез. Не позднее конца XVI в. в документах называется coxa-косуля, уже соединившая в себе преимущества сохи и плуга. Впрочем, в ряде регионов использовались плуги и рала. Совершенствуются в это время и многие другие привычные орудия труда крестьян: с XVI в. известны косы– литовки и т.д.

Неблагоприятные природно-климатические условия сказывались и на животноводстве. Суровый климат заставлял по полгода держать скот в особых помещениях, заготавливать на это время много кормов. Сенокос и все связанные с ним работы были едва ли не самыми трудоемкими в годовом цикле крестьянских забот. Луга, особенно заливные, высоко ценились уже в XV в., а конфликты из-за покосов случались довольно часто. Наличие отхожих пожен – рядовой факт в крестьянском хозяйстве. Равно как и выпас скота на запущенных в перелог землях, на пожнивных полях. Последнее особенно характерно для многодворных поселений, где использовался принудительный севооборот.

Но даже при таком скрупулезном использовании сенокосных угодий, при том, что на корм скоту зимой шли солома, мякина и многое другое (рабочих лошадей перед весенней пахотой подкармливали овсом), твердых гарантий в устойчивости животноводства не было. Именно потому качественный состав того, что содержал крестьянин, не отличался разнообразием, скромными были размеры этого стада. Для указанного времени нет даже отрывочных прямых сведений. По немногим, более поздним сообщениям, по косвенным показаниям документов можно высказать предположения. Правилом, к примеру, считалось иметь одну рабочую лошадь на одного полного (взрослого) работника, причем, когда наблюдались большие отработки в пользу государства и сеньора (ямская повинность, строительные и ремонтные работы, заготовка и возка дров и т.п.), разделяли «страдных» и используемых на этих издельях лошадей. При взрослой лошади были один-два жеребенка разного возраста. Сюда следует добавить одну, реже двух коров (с телятами), несколько овец, кур и другой птицы. Свиней в деревне почти не держали: они требовали много кормов, были требовательны к уходу. Овец содержали на выпасе дольше других животных, зимой им было достаточно элементарного легкого загона. От овец получали мясо, сыры, шерсть, кожу и овчину; от свиней же только мясо, сало и невысоко тогда ценившиеся кожи.

В конце XV – середине XVI в. конское поголовье в России в значительной мере пополнялось извне. В годы мирных отношений с Ногайской Ордой тамошние купцы приводили на продажу десятки тысяч лошадей ежегодно. Кобылы ногайской породы были самыми дешевыми на российских рынках в первой половине XVI в. Конечно, было и собственное коневодство: большие стада боевых, выездных и рабочих коней содержали в дворцовом хозяйстве, во владениях богатых землевладельцев, монастырей и т.д. Второе, о чем не надо забывать, – мелкость скота, отсутствие у него ярко выраженных породных качеств. По данным археологии, коровы XV – XVI вв. были мельче самой малорослой породы XIX в. (мещерской).

И третье. Конечно, без лошадей (а в опольях – без волов) крестьянское пашенное хозяйство было попросту немыслимо. Обязательной частью натурального оброка (владельцу земли) и кормов (в пользу местных администраторов) были продукты животноводства: мясо, сыры, масло, яйца, шерсть и изредка кожи. Само собой, без молока не обходилась ни одна крестьянская семья, а мясо, хотя и нечасто, разнообразило белковую составляющую ее пищевого рациона. Но важно, что при потребности в деньгах крестьянин отправлялся на ближнее или дальнее торжище прежде всего с теми же продуктами животноводства или скотом. Хлеб, а он «всему голова», продавался если не в последнюю, то в предпоследнюю очередь. Совсем не случайны устойчивые пережитки верований в одного из главных божеств славянского языческого пантеона. Велес был покровителем домашнего скота и одновременно считался хранителем, споспешником богатств. Вот эта связь между успехами в разведении домашних животных и имущественным благополучием крестьянского двора сохранилась в немалой мере в культе священномученика Власия, «скотьего угодника».

Деньги приносили и иные занятия земледельца – промыслы и деревенские домашние ремесла. Их роль в балансе трудовой деятельности крестьянской семьи в России была очень весомой. Этому во многом способствовали многообра-зие природно-климатических зон (от субарктической тундры до лесостепи), неисчислимое множество рек и водоемов, едва ли не богатейшая в Европе фауна и разнообразнейшая флора. Среди промыслов назовем ранее всего рыболовство, охоту и бортничество с делавшим первые шаги пасечным пчеловодством. Первенство здесь было, конечно, за ловлей рыбы, восполнявшей недостаточность пищевого рациона трудового люда в первую очередь. Рыбы ценных и редких пород потреблялись знатными, состоятельными людьми и были одной из экспортных статей. Очень высоко на европейских и азиатских рынках ценились добываемые на северо-востоке Руси хищные птицы, а главное – меха. Россия стала чуть ли не монопольным поставщиком ценнейших шкурок, прежде всего соболя, еще с XV в. Меха других животных (от белки и горностая до рыси и медведя) расходились во множестве по стране и вне ее. Мед и воск находили широкий сбыт как в самой России (из меда готовили самые распространенные тогда хмельные напитки), так и в европейских странах. Наконец, повсеместно были распространены все ремесла, связанные с обработкой дерева. В России было столько плотников, сколько насчитывалось мужицких рук. Нехитрый инвентарь, простейшую деревянную посуду, немудрящую обстановку в крестьянской избе, жилые и хозяйственные постройки, лапти – все это и многое другое изготовляли едва ли не все взрослые земледельцы. Уже на рубеже XV – XVI вв. выделяются районы со специализацией в этой сфере: посуда из Калуги, сундуки и поставцы из городов Верхнего Поволжья, жилые и хозяйственные срубы оттуда же и ряда центральных уездов были известны во многих областях. Производство срубов было стандартизировано и, можно сказать, поставлено на поток: вот почему так быстро отстраивались русские города после частых и весьма губительных пожаров.

Наконец, лес – это смолокурение (опять-таки экспортный товар), производство поташа, заготовка дров и древесного угля для железоделательного и кузнечного промыслов, солеварения, производства селитры и пороха, бытовых нужд и т.п.

Показательно, что производство железа в сыродутных домницах, развитое в ряде регионов страны, сосредоточивалось в сельской местности и было прочно связано с полнокровным крестьянским хозяйством. Доход от железа не превышал 20 – 30 % в общей сумме всего произведенного в крестьянском дворе. Менее очевидна связь земледелия и солеварения, хотя последнее только в немногих пунктах было привязано к городским центрам добычи. И здесь возможная кооперация труда заключается в том, что наибольшие затраты труда по заготовке дров приходились на зимний период. Вообще, желание максимально использовать все ресурсы рабочей силы в крестьянской семье, включая женщин, стариков, подростков, во многом объясняет распространенность домашних ремесел и промыслов.

§ 2. «Золотой век» российской пашни: крестьянин в контурах двора, деревни, общины

Мы уже не раз упоминали главную ячейку аграрной жизни любого средневекового государства – крестьянский двор. Именно дворохозяйство было главной единицей обложения налогами, платежами, оброками и повинностями со стороны государства, владельцев вотчин и поместий. Что представлял он собою в XV середине XVI в. в экономическом отношении? Кое-что было сказано выше (тяглый и продуктивный скот), теперь назовем два других главных показателя потенций двора земледельца – обеспеченность землей (надел) и семенно-демографическнй состав.

В распоряжении ученых для конца XV в. есть массовые сведения о крестьянах Новгородской земли и отрывочные сведения по центральным уездам. Средний крестьянский надел в разных районах Новгородчнны колебался в пределах от 7 – 9 до 15 – 17 десятин в трех полях, а в отдельных дворцовых, светских и церковных владениях центра страны – от 8 – 10,5 до 15 – 20 десятин. И хотя, помимо пара, скорее всего учитывалась резервная, пущенная в перелог пашня, цифровые показатели наделов того времени намного превосходят таковые в XVII – XIX вв. В распоряжении главы дворохозяйства находились также приусадебная земля, нередко особые участки под огородами (капустники и репища), сенокосные угодья. Нормальным считалось соотношение 5:1 – на пять десятин пашни одна десятина покосов. Но именно здесь уже в те времена обозначилась в ряде регионов недостаточность таких угодий. Одной из главных причин было непропорционально большее закрепление за светскими и духовными сеньорами лугов и пожен. Мы не знаем о фактах вненадельной аренды пашни крестьянами, зато известны далеко не единичные случаи съема ими за деньги покосов. В качестве общинника каждый дворохоэянн обладал правами на хозяйственное пользование лесными угодьями, рыбными ловлями, рощами и лесными покосами.

О населенности крестьянских дворов известно только по новгородским источникам: на рубеже XV – XVI вв. на одни двор приходилось 1,3 взрослого женатого мужчины (порой – до 1,6 человека). Это значит, что в каждом третьем новгородском крестьянском дворе (а иногда – во втором) вели общее хозяйство сложные крестьянские семьи. Они состояли или из родительской семьи и неотделенного женатого старшего сына, или же из семей неразделившихся братьев. Впрочем, преобладала малая индивидуальная семья двухлоколенного, реже трехпоколенного состава, которая в среднем могла насчитывать от 5 до 9 душ обоего пола, включая детей. Крестьянское дворохозяиство – циклично. Только что выделившаяся и севшая на надел семья обладала минимумом трудовых и иных возможностей. При нормальных обстоятельствах она достигала максимума состоятельности и экономической мощи в годы, когда подрастающие сыновья входили в мужичью пору, но еще не уходили из родительской семьи. Следовавшие за женитьбой большаков их выделы в отдельные дворы вновь уменьшали потенции отцовского хозяйства, сыновье же только начинало вставать на ноги.

Жили крестьяне в селах, сельцах, слободах, деревнях, починках, если к ним добавить пустоши, селища, печища, то мы практически исчерпаем список обитаемых и заброшенных поселений. Современные ассоциации могут помешать верному пониманию типов поселений и сети расселения в ту пору. В принципе, дворность всех видов поселений была тогда значительно меньше, чем в XVII – XIX вв. Но – в сопоставимых границах – заметно больше была плотность поселений.

Села обычно насчитывали сравнительно немногие десятки дворов, чаще всего в пределах от 15 – 20 до 30 – 35. Встречались единичные исключения. В селе Климентьевском, под– монастырском Троице-Сергиевой обители, в конце XV в. было свыше 130 тяглых крестьянских дворохозяйств. Подобные огромные по тогдашним меркам поселки встречались очень редко, – на речных путях и больших дорогах, связанных с внешней торговлей, в зонах устойчивых промыслов и т.п. Кроме размеров, село, как правило, было центром светской, монастырской или дворцовой вотчины. В них находились церкви и фокусировалась жизнь прихода. Они располагались по преимуществу в староосвоенных районах с благоприятными ландшафтными условиями; в округах городов. Села выступали обычно средоточием комплекса поселений: к нему тянули (как тогда выражались) деревни, починки, пустоши – порой десятками. В таком качестве село являло себя и центром крестьянской общины.

Слободы, деревни, починки отразили кардинально важный этап в экономической истории страны: эпоху «великих расчисток» лесов под пашню (название даем по аналогии с такими же процессами в Западной и Центральной Европе XI – XIII вв.). Этимология и семантика слов прямо свидетельствуют об этом. Слободами именовали в XIV – XVI вв. крупные поселки, а чаще совокупности малодворных поселений, куда призывались на льготу из-за рубежа крестьяне. Получали слободчане в большинстве случаев судебный иммунитет, подчиняясь елободчнку (лицу, которое по поручению того или иного владетельного князя «осадил» эту слободу). Обретались слободы по преимуществу в порубежных районах. Слобода для земледельца понималась двояко: во-первых, это полная или частичная, но на определенный срок, свобода от налогов и повинностей; во-вторых, свобода от постоянного судебно-административного контроля со стороны местных властей.

Еще выразительнее в этом плане деревня и починок. Эти термины, скорее всего, и появились в XIV в. Этимология «деревни» ведет к глаголу «драть, деру» и существительному «дерть», означавшему «новь, целину». «Разодранная» из-под леса пашня, крестьянский двор с подобным участком земли – вот первые значения слова «деревня». Это уже обжившись, «расставившись» новыми дворами, полями, «притеребами», пожнями и угодьями, она обретает статус самого распространенного сельского поселения. В таком селении совсем нечасто можно встретить одно дворохозяйство, но и деревни с полутора десятками дворов были редкостью. От 3 – 4 до 7 – 8 дворов – вот преимущественный показатель дворов российских деревень в разных регионах в ту эпоху. Многое здесь диктовалось почвами, микрорельефом местности и т.п. Существенным фактором была социальная среда: тип землевладения, устойчивость земледельческой культуры, размеры наделов, обеспеченность угодьями и т.д. При прочих равных обстоятельствах именно в малодворных деревнях обеспечивались наивысшие размеры крестьянских наделов.

Починок – как поселение, сигнализирующее о самом первом шаге земледельческой культуры в данном месте, – сменяет в этом качестве деревню. Его происхождение прозрачно: от глагола «почать, почну», т.е. начинать. Обычно в них было I – 3 крестьянских двора, и главное отличие починка от деревни заключалось в том, что починки не были внесены в налоговые кадастры. Пустоши, селища, печища обозначают разные стадии запустения. От сравнительно недавнего (обрабатывавшаяся ранее земля еще учитывалась как перелог в трех полях) до теряющегося в памяти насельников, когда лишь следы порушенной печи напоминали о былом освоении участка.

Запустевшие поселения и земли – неизбежный спутник средневекового аграрного производства, когда каприз погоды или военная фортуна могли на годы прервать нормальное течение жизни. Преобладала, однако, в XIV – XVI вв. неуклонная, хотя и не без спадов, внутренняя колонизация. Ареал окультуренных земель, соотношение пашни и леса, достигнутое к 50-м годам XVI в., сохранялось в главных своих показателях вплоть до новой волны сведения лесов в центральных областях уже в конце XVII – XVIII в. Особенно быстрым и устойчивым экономический рост деревни был во второй половине XV – середине XVI в. Численность населения, плотность поселений в ряде новгородских регионов за полтора десятилетия в конце XV в. возросла на 15 – 25 %. Привычными стали тогда судебные поземельные конфликты. Споры на меже умножились потому, что в результате росчистей вошли в тесное соприкосновение разные владения. Даже запустевшая земля представляла тогда значимую хозяйственную ценность. В документах XV – середины XVI в. на многие десятки и сотни сел, деревень, починков приходятся немногие, считанные пустоши. Яркое свидетельство несомненных, весьма масштабных успехов внутренней колонизации. Истина и в том, что темпы и условия расчисток (социальные, политические, экономические) были приемлемы, по крайней мере отчасти выгодны для крестьян. Сфера приложения их труда расширялась. Чем, кстати, не замедлили воспользоваться владетельные и великие князья, сократив сроки налоговых льгот для вновь поселившихся на пустых землях земледельцев с 10 – 15 (так было в XV в.) до 3 – 5 лет (так стало в XVI в.).

Никогда ранее и никогда позднее на Руси не было столь многочисленной, столь плотной сети расселения. Первый английский мореход, посетивший Россию в 50-е годы XVI в., был удивлен числом и многолюдностью поселений вдоль торговой дороги от Ярославля до Москвы. В наиболее освоенных районах, там, где позволял микрорельеф местности и где процесс окультуривания новых земель или заброшенной пашни не ушел еще в прошлое, деревни и починки нередко располагались друг от друга в пределах 1,5 – 2 – 4 – 5 км. Иногда можно было докричаться из одной деревни в другую. С 70 – 80-х годов XVI в. началось сокращение населенных пунктов. В последней трети XVII в. отчетливо проявилась новая нх устойчивая конфигурация. Считается, что тогда в сопоставимых границах и с примерно равнозначным ареалом обрабатываемых земель цифра обитаемых сел, деревень, слобод была меньше на 30 – 40 % аналогичного показателя на середину XVI в.

Обобщенным показателем уровня сельского хозяйства всегда была урожайность. Сколь-нибудь объемных данных о ней во второй половине XV в. нет. В литературе же налицо резко отличающиеся точки зрения. С учетом успехов внутренней колонизации (осваиваемые земли не успели еще истощиться), с учетом благоприятных в целом природных и социально– политических факторов следует признать более близкой к реальности оценку средней урожайности (так, кстати, считали и правительственные чиновники в XVI в.) по ржи сам-3 – сам-4, по овсу – сам-2,5 сам-3,5 с заметным повышением в ряде уездов к югу от Оки (Рязанщина, Северщнна). Это, в принципе, соответствует европейским показателям в схожих регионах и в эпоху экстенсивного земледелия.

Итак, по комплексу экономических примет столетие с 60 – 70-х годов XV в. и до начала 60-х годов XVI в. можно полагать «золотым веком» российской деревни. «Большие расчистки» и стали скрытым от поверхностного взгляда основанием прогресса страны. Успехи московских великих князей базировались во многом на усилении военного потенциала. Последнее было немыслимым без стремительного роста российского служилого дворянства и при Иване III, и при Василии III. Увеличение численности благородных ратников обеспечивалось умножением объемов всего производимого российскими мужиками. Последнее же было достигнуто в результате значительного расширения ареала обрабатываемых земель, заметного демографического подъема в деревнях, развития в них промыслов.

Другой пример – каменное строительство. Возведение крепостных, культовых, дворцовых, частных сооружений из камня и кирпича имело место в зримых масштабах именно во второй половине XV – первой трети XVI в. До этого времени (если, конечно, не принимать во внимание Великий Новгород и Псков) каменная архитектура была редкостью. Великолепный комплекс Московского Кремля – первый зримый плод и начавшегося подъема деревни, и освобождения страны от ордынской зависимости.

Но не забудем сказанного в начале главы. Вся совокупность природных факторов заметно лимитировала хозяйственные потенции российских земледельцев. Показательно, что, несмотря на мощную концентрацию средств и ресурсов, строительство Кремля в Москве длилось четверть века, а с учетом нового здания Успенского собора – почти сорок лет. База экономического роста российской деревни была в целом узкой, размеры прибавочного продукта крестьян оставались весьма ограниченными.

§ 3. Российский крестьянин: образы социального бытия

В отечественной мысли есть вечные темы. Судьбы российского крестьянства в его социальном и этнокультурном аспектах из их числа. Очень скудны документальные «остатки», нарративные тексты о земледельцах за XIV – XVI столетия. Бедность источников нередко пытались компенсировать множественностью концепций. Вот почему столь разнообразны вариации на тему «типических представителей» сельского люда в ученых и публицистических трудах. Представляли в качестве господствующего типа арендаторанаймита, лишенного прав на землю, не обремененного излишней собственностью и легкого на подъем. Так думали одни ученые. Другие усматривали решающие особенности крестьянского статуса в сильном ограничении его свободы, в начавшемся еще до Судебника 1497 г. закрепощении. Третьи исследователи полагали главной фигурой российских земледельцев крестьянина черной или черносошной волости, т.е. территорий, находившихся под непосредственным управлением представителей княжеской власти. Правда, сам статус черносошных крестьян трактовался неодинаково. Кто-то видел в них собственников земли и промысловых угодий, своеобразный питательный бульон для экономического расслоения и первых явлений раннебуржуазного толка в жизни страны. Другие же усмотрели в феномене черносошных земель своеобычный факт разделенной собственности: феодального государства в лице великого князя и волостной общины. Невозможно на немногих страницах описать все дискуссии на эту тему. Столь же нереально изложить свои взгляды с подробной аргументацией. Важно указать на решающие доводы в спорах о статусе разных категорий крестьян, ведущую тенденцию в изменениях их правового положения. Этим не исчерпывается бытие крестьянина в обществе: мы ознакомились с усредненными экономическими характеристиками его дворохозяйства, но их нужно вписать в социальную среду. Как взаимодействовали крестьяне с государством и его представителями, с церковными и светскими собственниками имений, какую роль играла во всем этом община и какова была ее структура? Наконец, что оставалось, собственно, у крестьян после того, как они рассчитывались с государством и господами? Вот вопросы, на которые необходимо получить ответы.

В XIII – XV столетиях (как, впрочем, и ранее) сельское население России обозначалось в документах, юридических памятниках множеством терминов. Одни из них подсказывают происхождение данной группы, другие несут на себе отпечаток локального распространения, третьи фиксируют те стороны их статуса, которые проявляются лишь в определенных правовых ситуациях. Наконец, четвертые свидетельствуют об устойчивых особенностях в их экономическом бытии. Конечно, все эти термины не застывали в своем первоначальном значении. Некоторые из них превращались постепенно в обозначение той или другой категории сельского люда по комплексу ведущих признаков. Отдельные примеры тому мы приведем позже. Сейчас же подчеркнем иное. Самое поразительное в пестром сонме слов, соотносившихся современниками с людьми сохи, косы и топора, – отсутствие обобщенного понятия, в котором бы сливались локальные, владельческие, ситуационные, экономические отличия всех групп земледельцев. Или иначе: крестьяне тогда не назывались крестьянами, что автоматически присуще российскому сознанию более позднего времени. Причем, дело не в том, что само слово не было известно на Руси. Отнюдь, оно было прекрасно знакомо с рубежа X – XI вв., но только в главном и изначальном смысле. Хрестианин – человек, исповедовавший христианскую религию и состоявший членом христианской (православной в России) церкви.

Мы точно знаем, когда это слово существенно расширило свое содержание: с последних десятилетий XIV в. оно стало прилагаться к деревенскому люду, причем подразумевались два смысловых уровня. Во-первых, крестьянин – непосредственный сельский производитель. Во-вторых, это такой производитель, который не находится в холопской зависимости от любого собственника земли из числа светских лиц («холопы на пашне» были постоянной, но малочисленной группой сельского населения). На протяжении XV в. расширяются сферы применения термина «крестьянин, крестьяне», так что к рубежу следующего, XVI столетия он господствует в источниках.

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

Мы можем превратить стресс в радость в течение буквально нескольких минут или даже секунд. Мы делаем...
Это проверенный практикой пошаговый план, цель которого – привлечь потенциальных клиентов через инте...
Авторы этой книги описали основные этапы во взаимоотношениях мужчины и женщины на примере истории дв...
В преддверии смерти все задаются вопросом: «Что же дальше?» Ян не выбирал себе участь ангела. Кто бы...
В данный сборник вошли тексты разных лет. Со многим из написанного я уже давно не согласен. Над мног...
1 часть. Моя историяЯ весил 90 кг, работал в офисе и вдруг побежал. И дальше случилось много интерес...