Награда для Иуды Троицкий Андрей

Пролог

В дверь с табличкой "Начальник службы безопасности страховой компании «Каменный мост» постучали. Порог переступил среднего роста плотный господин лет пятидесяти, одетый так, будто он возвращался с торжественного мероприятия или с похорон. Темный костюм, светлая рубашка и черный галстук. Лицо человека было печальным, бескровные губы поджаты, а брови нахмурены. Остановившись на пороге, человек переложил из руки в руку тощий портфель, провел ладонью по черным с проседью волосам и перевел взгляд с одного письменного стола на другой.

– Моя фамилия Караваев, – сказал человек и кашлянул в кулак, ожидая ответа.

В кабинете помимо начальника службы безопасности Николая Елисеева, уже знакомого Караваеву, находился еще один человек, представительный мужчина лет сорока. Человек развалился в кресле за письменным столом, закинул ногу на ногу и ковырялся в зубах заточенной спичкой.

– А меня зовут Олег Мальгин, – незнакомец поднялся на ноги, не протянув руки посетителю, показал пальцем на стул.

– Значит, вы мне и нужны.

– Я заместитель начальника службы безопасности страховой компании, – сказал Мальгин. – Наш разговор, надеюсь, надолго вас не задержит. Присаживайтесь. Хотите чаю?

– Спасибо. Хочу положить в этот портфель страховое возмещение.

Караваев занял предложенное место, положив на колени портфель, оглянулся назад, словно ожидал поддержки от Елисеева. Но тот, опустив голову, сосредоточено слюнявил палец, перебирая какие-то казенные бумажки.

– Тут какое-то недоразумение, – сказал посетитель. – Сегодня я должен был получить страховое возмещение. Руководитель компании сам назначил мне день и час, когда я смогу забрать деньги. Я прихожу в его приемную, но секретарь сообщает, что мое дело откладывается. Дескать, сначала я должен ответить на какие-то вопросы в службе безопасности, поговорить с Мальгиным. И вот я здесь.

– Не волнуйтесь.

– Я уже устал волноваться. Я уже отвечал на все вопросы. Мне их задавали в милиции, в прокуратуре, наконец, я несколько раз беседовал с вашим непосредственным начальником, – посетитель повернулся и показал пальцем на Елисеева, продолжавшего копаться в бумажках. – Знаете, это ни на что не похоже. Моя молодая жена погибла, я потерял дорогую яхту. Все это случилось три месяца назад, но я до сих пор околачиваю пороги вашей конторы и не могу получить и копеечной компенсаций.

– Я знаю, – кивнул Мальгин. – Послушайте…

Но Караваев не хотел слушать. Он с чувством похлопал ладонью по портфелю.

– Жизнь моей жены застрахована. Также как и яхта на случай возможного уничтожения или повреждения. Все документы я четвертый месяц ношу с собой. Смерть молодой женщины. Потеря яхты, в которую я вбухал целое состояние. Вам этого мало? Если бы я знал, что страхование жизни и имущества обернется такой бюрократической казуистикой, чистым издевательством над человеком, пережившим страшное чудовищное горе, то обратился бы в другую фирму. На пушечный выстрел не подошел бы к вашей, простите за выражение, шарашке.

– Я попросил вас успокоиться.

Но Караваев, кажется, разошелся ни на шутку.

– Я только и делаю, что хожу из кабинета в кабинет. Отвечаю на идиотские унизительные для человеческого достоинства вопросы. Я заработал гипертонию, гастрит и еще сто одну хроническую болезнь. Но конца моим мучениям не видно. Вы хотите положить меня в могилу рядом с покойной женой. И вместо компенсации в семьсот пятьдесят тысяч долларов выделить мне венок с лентой и бумажными цветами. Хотите дешево отделаться. Так?

– Не совсем.

– Ах, не совсем? – щеки Караваева налились краской, бескровные губы порозовели. – Я деловой человек, крупный бизнесмен и мне некогда заниматься ерундой. Я не желаю больше унижаться перед каждым клерком. Но если вы упорствуете… Тогда я вот что скажу: в этой стране еще существует суд, куда я и отправлюсь. Если я сегодня же не получу…

Мальгин не перебивал собеседника, постукивал кончиком ручки о столешницу он дожидался, когда Караваев выпустит пар. Действительно в последних числах мая Караваев вместе с супругой вышел на своей новенькой яхте «Оникс» в Истринского водохранилища. Погода стояла паршивая, шел дождь, с берега дул крепкий ветер. В девятом часу вечера Караваев, услышав по радио, что ожидается дальнейшее ухудшение погоды, развернул «Оникс», спустил парус, включил дизельный двигатель и взял курс к берегу. Быстро темнело, небо до самого горизонта заволокли тяжелые грозовые тучи. Караваев велел жене Зое спуститься вниз, в каюту, а сам остался в рубке.

Когда до берега оставалось полторы мили, яхта на полном ходу столкнулась с плавающим на поверхности водохранилища бревном. Удар был такой силы, что Караваев, отлетел от руля, ударился затылком о заднюю стену рубки и потерял сознание. Когда он пришел в себя посудина уже шла ко дну. Двигатель заглох, проникнуть в нижнюю каюту, где оставалась жена, не было возможности. В радиостанцию попала вода, и она не подавала признаков жизни. Яхта дала деферент и погружалась на дно. Караваев успел лишь натянуть спасательный жилет. Следующие несколько часов он отчаянно боролся с волнами, плыл к берегу, ориентируясь на прибрежные огни.

Яхту подняли со дна водохранилища спустя месяц после катастрофы. Караваев похоронил жену, прошел двухнедельный курс реабилитации у психиатра, отдохнул в подмосковном санатории и готовился получить страховую премию в размере семьсот пятидесяти тысяч долларов. Но ожидание затягивалось.

– Прошу прощения, – сказал Мальгин, дождавшись, когда Караваев выговорится. – Хочу объяснить, почему возникла задержка с выплатой страхового возмещения. Милиции и прокуратуре глубоко плевать на вашу яхту, а смерть жены для них – очередной несчастный случай на воде. Поэтому уголовное дело по факту гибели Зои Михайловны Потаповой, двадцати четырех лет, уроженки города Красная Поляна Краснодарского края, быстро закрыли. Но «Каменный мост» – частная страховая компания, здесь знают счет деньгам. Мы провели несколько независимых, весьма дорогостоящих экспертиз. Привлекли именитых специалистов. Результаты исследований изменили ситуацию.

– Что вы имеете в виду? – помрачнел Караваев.

– Яхта была построена из негодного материала. В частности, использовали клееную фанеру толщиной в ноль четыре сантиметра. А также…

– Значит, подрядчик меня бессовестно обманул. Но ведь это не меняет сути дела. Ваши специалисты перед тем, как оформить договор страхования, долго осматривали «Оникс» и убедились, что это настоящая яхта, а не ржавое корыто.

Мальгин не стал возражать.

– Далее. Эксперты утверждают, что пробоина в корпусе была сделана не плавучим бревном. А металлическим предметом. Например, кувалдой. В корпусе яхты сохранились микрочастицы металла и ржавчины. У меня на руках акт экспертизы.

– Чушь. Это ни о чем не говорит. Плавающее бревно – это версия следствия. Яхту могла протаранить и моторная лодка. Ничего не имею против. Какие-нибудь отморозки из хулиганских побуждений могли…

На этот раз не дослушал Мальгин.

– На похороны жены вы не вызвали ее мать и сестру. Вы сообщили матери о смерти Зои только после того, как кремировали труп. Странно, не правда ли?

– К чему вы клоните?

– Наш сотрудник срезал несколько волосков с головы вашей жены. На средства «Каменного моста» мы провели генетическую экспертизу, специалисты пришли к выводу, что утонувшая женщина – не Зоя Потапова. Вероятность ошибки экспертов одна десятая процента. Вот копия экспертного заключения. Посмотрите, кто подписал документ. Доктора наук, ведущие специалисты в своей области.

Мальгин положил на стол несколько листков бумаги и фотографии. Караваев даже ухом не повел.

– На этот раз ваши спецы ошиблись, – он покачал головой. – Кроме того, вы не имели права проводить подобные следственные действия. Этим занимается прокуратура и милиция.

– У прокуратуры нет денег на генетическую экспертизу. Мы заплатили за исследование около пяти тысяч долларов. Прокурору было достаточно того, что вы опознали труп. Им хотелось поскорее закрыть дело.

– А вам не хотелось платить компенсацию? – усмехнулся Караваев.

– Мы не платим денег аферистам.

– Выбирайте выражения.

– Ваше предприятие обанкротилось полгода назад. Но вы решили, что дела можно поправить. Спешно достроили яхту «Оникс» из негодного дешевого материала, через туристическую фирму достали подложный загранпаспорт паспорт для супруги. Затем свели знакомство с женщиной легкого поведения, внешне напоминавшей Зою Михайловну. Вы пригласили дамочку отдохнуть на яхте. Подпоив ее шампанским, в который подмешали клофелин, заперли ее в каюте. Затем пробили кувалдой дыру в обшивке ниже ватерлинии. Надели спасательный жилет, прыгнув за борт, наблюдали, как яхта идет ко дну.

– Вы бредите. Остудите голову. Вы больной человек.

– Накануне «кораблекрушения» ваша супруга выехала в Болгарию, в Варну. Где она и проживает по сей день в гостинице «Гастоф». Перед отъездом вы запретили Зое звонить вам или писать письма. Но она все-таки прислала несколько открыток на адрес своей близкой подруги, чтобы та передала весточки вам. Но одна из таких открыток со штемпелем гостиницы «Гастоф» совершенно случайно попала к нам. Я съездил на пару дней в те края, в Варну, и сделал вот эти снимки.

– Вы шпионили за мной и подругой жены?

Мальгин достал из ящика и веером разложил фотографии девицы с крашеными светлыми волосами.

– Ваша жена неплохо выглядит. Ну, для утопленницы. Кстати, в солнечной Болгарии у нее появились поклонники. Зоя и один чернявый молодой человек тот, что на снимке, наверняка размышляют над проблемой: как потратить ваши деньги. С чем вас и поздравляю. Впрочем, все это уже не имеет значения. Результаты экспертиз, фотографии вашей супруги и другие материалы мы передали куда следует. У прокуратуры возникнет к вам много вопросов. То есть уже возникли.

– Это провокация, – прошипел Караваев. – Я найду на вас управу. Вы ответите…

Он медленно поднялся со стула, вышел из кабинета, хлопнув дверью.

– Ну, блин, ты его уделал, – впервые подал голос Николай Елисеев. – Высший пилотаж. Сколько лет ты проработал в ФСБ?

– Кажется, всю жизнь.

– Видна школа спецслужбы.

Он встал с кресла, подошел к окну и поднял жалюзи. Мальгин встал рядом, у подоконника. С этой позиции было видно, как Караваев вышел из подъезда и, опустив голову, медленно поплелся по тротуару. Из светлой «Волги» выбрались два мужчины в штатском и преградили ему путь. Один мужчина предъявил удостоверение сотрудника милиции. Второй подхватил клиента под локоть и помог забраться на заднее сидение. Машина сорвалась с места и умчалась.

– Все, – вздохнул Елисеев. – А ты свободен до завтрашнего вечера. Отдыхай. И помни, какой завтра день. День ценою в два миллиона долларов.

– Я помню, – ответил Мальгин. – Кстати, мне не мешает выспаться.

– Тогда шагом марш.

Глава первая

Не доехав двух кварталов до нужного места, Олег Мальгин, решив размять ноги, попросил водителя остановить машину, расплатился и, выбравшись из такси, зашагал по тротуару.

Московская окраина, застроенная домами, давно не знавшими ремонта, укрытая кронами старых тополей, тонула в густом фиолетовом мареве августовского вечера, обещавшего теплый дождь. Мальгин свернул в узкую арку, остановился прикурить сигарету, чиркнул спичкой. Спичка сломалась. Этой секундой промедления воспользовался огромный черный кот, хозяин здешних помоек и убийца раскормленных голубей, кот возник у выхода из арки, остановился, глянул на чужака красными светящимися глазами, недобрыми, какими-то безжизненными, и побежал дальше, забыв о существовании человека, которому только что перебежал дорогу. Мальгин и не подумал повернуть обратно, добраться до места другим маршрутом. Выдохнув табачный дым, он продолжил путь.

В свои сорок лет Мальгин окончательно перестал верить в вещие сны, плохие приметы и черных котов, якобы приносящих несчастье. Правда, сегодня случай особый, вечером, буквально через пару часов, предстояло авантюрное и весьма рискованное дело, которое при неудачном стечении обстоятельств могло закончиться плохо, то ли тюрьмой, то ли чем похуже.

Чувство близкой опасности, для определения которой не подходило ни одно из человеческих слов, терзало душу со вчерашнего вечера. Мальгин плохо спал ночю, беспокойно ворочался и просыпался то от воя милицейской сирены за окном, то скрипа пружин дивана. Поднявшись чуть свет, вышел на балкон, но роскошное летнее утро, заполненное солнцем и светом, не принесло душевного успокоения. Чтобы не маяться неопределенностью, он решил начать ежедневную пятикилометровую пробежку на час раньше обычного. Переодевшись в майку без рукавов, кроссовки и спортивные штаны, вышел в прихожую, присев на корточки, расстегнул рюкзак из прочной синтетической ткани, засунул руку внутрь и на ощупь пересчитал кирпичи, лежавшие один на другом: шесть штук.

Мальгин полез под галошницы, вытащил из-под нее один кирпич, сунув его в рюкзак, крепко затянул тесемки и застегнул клапан. Можно начинать. Он рывком взвалил на себя рюкзак, пристроив его так, чтобы кирпичи не давили спину, а широкие лямки на поролоне не натирали плечи до кровавых волдырей. Все неосознанные страхи, недобрые предчувствия и прочая белиберда выйдет из него вместе с потом во время пробежки.

Через пару часов Мальгин, принял душ, накинул халат и, развалившись в кресле, сунул нос в газету, но чуть не умер от тоски, дойдя до раздела биржевых новостей. Тогда он врубил телек и стал тупо пялиться в экран, прикидывая, как безболезненно и незаметно скоротать томительные часы ожидания, отделявшие его от сегодняшнего вечера, но так и не придумал ничего толкового. «Скорей бы все кончилось», – сказал вслух Мальгин. Никто не ответил, потому что отвечать было не кому.

После полудня позвонил начальник службы безопасности страховой компании «Каменный город» Николай Елисеев и спросил, как дела. «Жду вечера, – честно ответил Мальгин. – Лезет в голову всякое дерьмо… Впрочем, это не имеет значения». «Приезжай на час позже, – сказал Елисеев. – В девять слишком светло для такого дела. Выедем на место в десять или одиннадцать. Как стемнеет. А пока развлеки себя чем-нибудь. Не пей. Будь хорошим мальчиком. Лады?» Поле разговора с начальником на душе сделалось совсем гадко. Мальгин положил трубку и вспомнил, что за последние два дня ни разу не прослушивал сообщений, записанных на автоответчик. Он нажал кнопку «пуск».

Женский голос, тонкий, злой с металлической ноткой. Это Лена, недавнее увлечение Мальгина, нахальная глазастая деваха с неярко выраженной талией. Романчик, который остался рядовой любовной победой, так и не переродился в искренне чувство: «Это я, – Лена взяла драматическую паузу, словно давала Мальгину время на осмысление этого веского заявления. – Немедленно сними трубку… Ладно, как хочешь. Но предупреждаю: это мой последний звонок. От тебя ни слуху, ни духу уже неделю. Если ты завел себе какую-нибудь молоденькую потаскушку из кабака… Что ж, мог бы просто поставить меня в известность. Хотя ты последняя свинья, я как-нибудь переживу измену. Черт побери, как мне все это надоело. Я выпрашиваю у тебя эти свидания, будто мне это одной нужно. Выпрашиваю, как милостыню. Позвони. Нет… Не звони. Пошел к черту. Пошел ты…» Дальше одни ругательства. Острая на язычок дама.

«Олег, это я, – Мальгин узнал голос бывшей жены Насти, с которой оформил развод два года назад. – Я, как всегда, насчет алиментов. Между прочим, деньги ты платишь не лично мне, а нашему ребенку. Жду неделю, потом подам в суд, раз по-хорошему ты не хочешь».

После щелчка и коротких гудков прорезался мужской голос, вкрадчивый и тихий, так разговаривают люди, которые ни на что хорошее в жизни уже не рассчитывают, не ждут подарков судьбы: «Это я, Гога. Напоминаю насчет твоего долга. Ты брал до конца мая, но уже начало августа. Возможно триста баксов для тебя деньги небольшие, о них и забыть можно. Но у меня сейчас проблемы. Только забрал машину из ремонта. Поэтому…» Мальгин выключил автоответчик. Все одно и то же, слушать тошно: и месяц назад, и на прошлой неделе те же люди напоминали о долгах, а одна дамочка с бешеным упрямством напрашивались в гости.

Платить алименты и раздавать долги с тех жалких копеек, что в последние четыре месяца он получал на службе в страховой компании «Каменный город», значит, обречь себя на голодную смерть. Дела у фирмы идут плохо, хуже некуда. Но другой, денежной работы все равно не подворачивается. Остается надеяться, что лучшие времена наступят не сегодня, так завтра.

Мальгин подумал, что если вечером все выгорит, пройдет, как задумано, он сможет получить хорошие премиальные и расслабиться. Недели три не бегать по парку с кирпичами в рюкзаке, не тягать штангу, не ходить на работу в страховую компанию, а пожить простой обывательской жизнью в свое удовольствие: встретить бархатный сезон на море, завести новую интрижку и даже, чем черт не шутит, заплатить кое-какие долги, которых по мелочи накопилось столько, что страшно считать. Чистая астрономия. Но в удачный исход дела мешало поверить все тоже проклятое предчувствие большой неотвратимой беды. Беды, которую невозможно предупредить, потому что в ход событий, заранее расписанных, Мальгин не может вмешаться. Не он принимает решения. Ход сделан. И поворачивать поздно.

…Неторопливо Мальгин пересек двор, украшенный детской песочницей, загаженной бродячими собаками, кинул взгляд на качели с оторванным сидением и кривыми стойками, искореженными какой-то совершенно нечеловеческой силой. Ветер поднимал сухую пыль, которая щекотала нос и скрипела на зубах. Через минуту он попал в соседний двор, оккупированный старухами, возле помойных баков повернул налево, сделал еще несколько замысловатых виражей, пока наконец не оказался в темном подъезде без лифта. Шагая через ступеньку, поднялся наверх, остановившись на лестничной площадке третьего этажа, утопил пальцем кнопку звонка: два коротких сигнала и два длинных. Дверь открыли без спроса.

Мальгин вошел в тесную прихожую, тряхнул руку Николая Елисеева, звонившего с утра, свернул в кухню. Открутив вентиль, долго пил из крана воду, отдающую ржавчиной и хлоркой. Утолив жажду, расстегнул пиджак, поправил рукоятку пистолета в подплечной кобуре. Эта съемная запущенная квартира пропахла не домашним уютом, а пылью веков, крысами и беспросветно бедностью. Старуха хозяйка, получив деньги вперед, исчезла, как бестелесное привидение, пообещав не напоминать о своем существовании в обозримом будущем.

Елисеев, спортивный мужчина лет тридцати с небольшим, стоял у окна и смотрел, как разгулявшийся ветер срывает со старого тополя первые желтые листья, а в дальнем сквере зажигают фонари. Он был сосредоточен на каких-то своих мыслях но, кажется, не разделял дурные предчувствия Мальгина.

– Как наш клиент? – Мальгин плотно закрыл дверь на кухню и сел к столу.

– Спокон. Как удав, сожравший кролика. Твердит, что скоро станет свободным человеком.

– Значит, никакой агрессии, никаких фокусов?

– Ничего такого.

– Не нравится мне все это, – Мальгин вытянул ноги под столом.

– А мне, думаешь, нравится? Витя Барбер обул нашу фирму на два лимона баксов. И это мне, руководителю службы безопасности, должно нравиться? Генеральный директор «Каменного города», как тебе известно, мой родной брат. Считай, Барбер вытащил деньги из нашего семейного кармана. Но теперь этот малый сидит в соседней комнате, пристегнутый цепью к двухпудовой гире. И он просто-таки мечтает вернуть бабки, чтобы остаться в живых. Другого шанса спасти шкуру у него не будет.

– А если он гонит порожняк?

– Хренота, – Елисеев продолжал смотреть в окно. Ветер разошелся не на шутку, на быстро темнеющее небо надвигались низкие грозовые тучи. – Барбер не лох с трех вокзалов. Он понимает, с кем имеет дело. Кого он кинул, сука, кого опустил на деньги, он все знает. Его шанс, его единственный счастливый билет – выложить баксы. Иначе… Витя Барбер представляет себе, какой смертью умрет. Я все объяснил ему доходчиво: спущу шкуру, с еще живого.

– Я не об этом хотел сказать. Не о двух лимонах. И не о Барбере. Я думал о нашем деле. Понимаешь, все это слишком сложно, слишком запутано, чтобы оказаться правдой.

– Не понял? – Елисеев оторвал взгляд от окна и сверху вниз посмотрел на Мальгина.

– Вопрос первый: почему украденные деньги Барбер, как он утверждает, зарыл на старом кладбище, возле какого-то склепа, то есть надгробья плачущей девы? Ну, ты бы так поступил на его месте? Почему он просто не абонировал банковскую ячейку? Заключить договор и оплатить услугу на несколько лет вперед – это проще и надежней.

– Чушь. Закопать баксы на кладбище – предосторожность разумного, тертого жизнью человека. Банк может лопнуть, как мыльный пузырь. И банковские аферисты, которым счета нет, перед тем, как смыться за бугор с деньгами вкладчиков, выгребут все бабки и ценности из ячеек. Таких случаев множество. Друзей в изначальном значении этого слова у Вити Барбера нет. Женщин он покупал. Ни одной близкой души. Значит, некому оставить бабки, некому доверить свое состояние. А старое кладбище отличное место. Там нет новых захоронений, старые могилы, тем более склепы, редко посещают родственники.

– Возможно, – кивнул Мальгин. – Но почему тогда он не объяснит нам, где именно закопал свой чемодан?

– Слушай, мы все это уже обсуждали. Чемодан закопан возле старинного надгробия, на котором установлена выбитая из гранита плачущая дева. На кладбище четырнадцать гранитных дев, я сам их пересчитал. Но если побродить там весь световой день, пожалуй, найдешь еще десяток похожих надгробий. Надпись на цоколе то ли стерта, то ли ее вовсе не было. Ведь Барбер берется показать на все на месте. У него хорошая зрительная память. Конечно, он сукин сын, последняя сволочь. И наверняка привирает по мелочи. Но ведь принципиально это ничего не меняет. Поедет Барбер с нами или мы, перекопав всех каменных дев, сами найдем деньги… Какая разница?

– И все-таки… Я не знаю, что он придумал, но…

– Заткнись… Все… Слушать не хочу, – Елисеев взмахнул руками, видимо, он переволновался, на щеках проступили болезненные пятна румянца. – Мы вытащили Барбера с края земли, выудили его, откуда люди назад вообще не возвращаются или возвращаются инвалидами. Только затем, чтобы подохнуть на воле под забором. Из самого ада его достали. Слепили ксиву, привезли в Москву, поселили на этой чертовой хате. На это ушло три долгих месяца. Мы рисковали, мы играли ва-банк. И теперь в последний день, в последний час, когда решается все, ты пускаешь сопли ручьем и задаешь идиотические вопросы? Раньше ты не мог этого сделать? Ну, придумать какой-нибудь умный вопрос?

– Ночь, кладбище… Не нравится мне…

– Какой ты нежный. А когда прикажешь копать? Средь бела дня явиться на погост и объяснить сторожам, мол, как и так, мы тут грешным делом пару лимонов закопали. И теперь хотим разворотить один памятник и забрать бабки. Только представ эту сцену… Забавно.

Мальгин скомкал бумажную салфетку и промолчал. Елисеев сел к столу, поставил локти на столешницу и, уперев подбородок в сжатые кулаки, внимательно посмотрел в глаза собеседника. Молчание длилось минуту.

– Если ты струсил, скажи сейчас. Я еще успею найти человека на твое место. Скажи. Я ни в чем тебя не упрекну. Струсить может любой. Просто минутная слабость. Я все пойму.

– Я все сделаю, как надо, – Мальгин покачал головой. – Я не струсил.

– Тогда давай начинать.

Елисеев полез в карман и положил на стол ключи от наручников.

Мальгин вышел из кухни в коридор, свернул в проходную комнату. На разложенном диване валялся сослуживец Мальгина Юрий Агапов. Подняв здоровую ручищу, помахал лапой гостью и протер глаза.

– Вставай, – сказал Мальгин. – Подгоняй машину. Мы выезжаем.

Широко распахнув пасть, Агапов зевнул, поднялся с дивана, сунул руки в рукава пиджака и, засунув пистолет под брючный ремень, пошел на выход. Мальгин распахнул дверь спальни. На железной кровати, застеленной пледом, сидел мужчина, в трусах и майке без рукавов. Темно короткие каштановые волосы, лицо мужественное. Нос с горбинкой, тяжелый подбородок с ямочкой посередине. Мужчину звали Виктором Барбером. Слюнявя палец, он переворачивал страницы глянцевого журнала, делая вид, что увлечен этим занятием.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался Барбер и даже растянул губы в улыбке. – Как дела?

Мальгин, оставив вопрос без ответа, смотрел на пленника. К голени правой ноги наручниками пристегнули толстую короткую цепь, другой конец которой еще одной парой браслетов пристегнули к ручке двухпудовой гири. На ночь Барбера пристегивали цепью трубе центрального отопления, но днем позволяли некие вольности, например, свободу передвижения по квартире. Пристегнутый к гире Барбер, позвякивая цепью и таская в правой руке два пуда чугуна, мог без сопровождения пить чай на кухне, пускать сигаретный дым в открытое окно, ходить в туалет и ванную комнату. Правда, дверь в сортир всегда должна оставаться распахнутой. В квартире днем и ночью, сменяя друг друга, присутствовали два вооруженных охранника, готовые, случись что, пустить пулю между глаз своего пленника. Поэтому шансы Барбера, оказав сопротивление, вырваться из мышеловки, были ничтожны.

Распахнув дверцу шкафа, Мальгин достал стопку чистого белья и рубашку, снял с вешалки легкую куртку и положил вещи на кровать. Присев на корточки, сунул ключ в скважину наручников, и расстегнул браслеты, оставившие багровый след на щиколотке Барбера.

– Шевелись, Витя, – приказал Мальгин.

Барбер поднялся на ноги и начал одеваться. Он неторопливо застегивал пуговицы рубашки, долго разглядывал этикетку, пришитую к ветровке. Видимо, он остался доволен качеством одежды.

– Неплохие вещи, – вздохнул Барбер. – Я фирменных шмоток не видел уже…

– И слушай сюда, – Мальгин сделал шаг вперед. – Хочу, чтобы ты кое-то намотал на ус. Запомни… Если там, на кладбище, что-то пойдет не так, что-то сорвется, ну, ты обосрешься, забудешь место, где спрятаны бабки или что-то в этом роде, – умрешь первым. Я не промахнусь, потому что не промахиваюсь, если хочу попасть в яблочко. Любая помарка, самая незначительная, – и ты готов.

– Если я умру раньше времени, вы ничего не получите. Даже если перекопаете все кладбище.

– Ты знаешь, о чем я говорю.

Барбер смотрел на собеседника ясными глазами. Этот безмятежный спокойный взгляд уже не в первый раз приводил Мальгина в тихое бешенство. Он выставил вперед руку, ухватил горло Барбера, слегка сжал пальцы.

– Поторапливайся.

Старое кладбище в районе Лефортова западной стороной граничило с кочковатым замусоренным пустырем, похожим на свалку. Зарядивший дождь, кажется, не собирался, заканчиваться. Ветер, разгулявшийся под вечер, стих и здесь, в низине, накапливался серый туман. Накрыв тяжелым облаком пустошь, туманное облако слоилось, словно табачный дым в прокуренном шалмане, и медленно поднималось вверх к кладбищенскому забору.

Сидевший за рулем Агапов остановил машину на обочине, заехав двумя колесами на тротуар, выключил фары и габаритные огни. Барбар сидел на заднем сидении, зажатый с двух сторон плечами Мальгина и Елисеева. Половина первого ночи. Вокруг ни единой души, редкие уличные фонари светят приглушенным желтым светом.

Летом ворота, расположенные с двух сторон кладбища, сторожа запирают около десяти вечера, затем отвязывают собак и начинают последний обход территории. Случается, вытряхивают на улицу бомжей, облюбовавших для ночлега скамейки и могильные плиты из ракушечника, в теплое время года попадаются бесприютные парочки, которые утоляют любовную страсть в уединенных местах за могильными крестами. Но в такую погоду как сегодня у сторожей работы немного: под проливным дождем ни любовников, ни бомжей на кладбище не встретишь. А сторожа давно заперлись в своей будке возле главных ворот и, по обыкновению разделив две бутылки на четверых, готовились отойти ко сну. Мальгин дважды бывал на кладбище, кажется, прошагал все его тропинки, побродил по пустырю и даже выпил пива с кладбищенским рабочим, выудив из него кое-какую полезную информацию. Но сейчас, дождливой ночью, исхоженный пустырь казался местом совершенно незнакомым и враждебным человеку.

Мальгин открыл багажник машины, вытащил из него и передал Агапову две лопаты, перевязанные бечевкой и обмотанные упаковочной бумагой, и пару фонарей, обтер ветошью шестикилограммовый лом в пятнах ржавчины.

– Погодка как по заказу, – сказал Елисеев и взял второй фонарик.

– Лучше не бывает, – сказал Мальгин.

Знакомой тропинки, которая вела от асфальтовой дороги к кладбищенскому забору, почему-то не нашли. Двинулись гуськом наискосок через пустырь. Первым неторопливо, боясь оступиться в грязи, шел Агапов, светя под ноги фонарем, за ним шагал Елисеев, взвалив на плечо лопаты, следом Барбер, которого заковали в наручники. Шествие замыкал Мальгин, он нес лом, перекладывая инструмент из руки в руку. Ботинки скользили по скользкой траве, хлюпали в лужах. Барбер дважды падал, отталкивался от земли руками, скованными браслетами, и, матерясь, вставал на ноги. Мальгин останавливался, помогая пленнику подняться.

– Сними браслеты, – оглянувшись за спину, попросил Барбер. – Я ведь никуда не убегу. Здесь открытое место. Еще раз упаду и сломаю руки.

– Сниму, когда пересчитаю деньги, – Мальгин подтолкнул пленника в спину. – Шевелись.

Когда дошли до забора, собранного из бетонных плит, облупившихся, старых, повернули налево. Барбер внимательно глядел себе под ноги, чтобы снова не упасть. Двигаясь вдоль забора, Мальгин видел в желтых световых кругах фонариков бутылочные осколки, разбросанные в мокрой траве, бумажный мусор и ржавые прутья арматуры, вылезающие из забора. На такую штуку в темноте легко напороться и проткнуть себе бедро или брюхо. Прошли метров двести, когда идущий впереди Агапов остановился:

– Нам сюда.

Одна из бетонных секций забора давным-давно завалилась, даже успела врасти в землю. Образовавшийся проем кое-как заколотили неструганными дюймовыми досками. Агапов, тяжело запыхтел, нагнувшись, просунул пальцы под нижнюю перекладину, поднатужился, вырвал парочку досок вместе с гвоздями, первым пролез в лаз. Петляя между могильными оградами, пошли наверх, к центральной аллее, освещенной тусклыми фонариками. Туман здесь был не такой плотный, как внизу, дышалось легче. Пахло мокрой землей и ночными цветами. Теперь первым шел Барбер, с которого временно сняли наручники. Отыскивая правильную дорогу, он часто останавливался, светил фонариком на надгробья, читал эпитафии на могильных плитах и шагал дальше. Изредка тишину нарушали звуки бегущего под горку трамвая на ближней улице и далекий вой бродячих собак.

– Кладбище большое, ему уж двести лет. У него интересная история…

– Потом расскажешь историю с географией, – оборвал Мальгин. – Ищи место.

– Где-то здесь. Я помню вот эту мутоту, ангела без крыла.

Барбер замедлил шаг, посветил фонариком на постамент в виде колонны из серого полированного гранита. На постаменте стоял упитанный ангелок с пухлым скорбным личиком и толстой шеей. Ростом ангел был с шестилетнего ребенка, правое крыло отколото, курчавая голова загажена воронами и голубями.

– Нам вперед и направо, – сказал Барбер.

Светя под ноги фонарем, он побрел вверх по узкой тропинке. Мальгин шел последним, положив на плечо лом, словно солдат ружье. Он боролся с желанием подкрасться к Барберу сзади, со всей дури шарахнуть его ломом по балде, раскроив пустую башку, как арбуз, и отправиться домой отсыпаться. Дождевые капли щекотали лоб, попадали за шиворот рубашки, ботинки ездили по земле, словно по льду. Вышли на главную аллею, по обе стороны которой разрослись вековые дубы и липы, повернули к главным воротам. Через пятьдесят метров свернули на боковую аллею, даже не аллею, а тропку, узкую и темную. Барбер остановился.

– Где-то здесь… Совсем рядом…

Он поводил фонарем из стороны в сторону, справа из темноты проступал прямоугольник старинного склепа высотой в два человеческих роста. Склеп был сложен из гранитных блоков и напоминал макет ленинского мавзолея. Слева высилась мраморная плита, тяжелая, со скошенным на сторону верхом. Совсем близко закричала ворона. Вздрогнув от этого крика, Барбер перекрестился. Он прошел еще два десятка метров, остановился и сказал:

– Все, пришли.

– Это здесь? – переспросил Елисеев и посветил фонариком.

Справа от дорожки на круглом постаменте из полированного мрамора стояла фигура плачущей девы, облаченной то ли в плащ свободного кроя, то ли в накидку, закрывающую голову и плечи. Дева опустилась на колени и прижала ладони к лицу. Открытым оставался лишь узкий подбородок и кончик носа. Постамент невысок, не выше человеческого плеча, надпись, выбитую на мраморе, обведенную сусальным золотом, местами облупившимся, трудно прочитать. Ни ограды, ни каменного бордюра вокруг памятника не было. Авдеев освободил лопаты от упаковочной бумаги.

Барбер обогнул памятник, показал то место, где нужно копать.

– Метр в глубину, не больше. Работы на десять минут.

Мальгин бросил бесполезный лом, взялся за лопату. Вторую лопату схватил Елисеев. Черная земля, напитанная дождями, оказалась тяжелой, но рыхлой. Авдеев светил фонарем. Работалось легко, штык лопаты ни разу не наткнулся на корень дерева или камень. Елисеев торопился, в свете фонаря можно было разглядеть, как на его виске в такт ударам сердца пульсирует голубая жилка. Он откидывал землю далеко в сторону, вертелся на месте, норовя встать поудобнее, мешал Мальгину. Барбер, стрельнув покурить, стоял неподвижно, прикрывая ладонью от дождя огонек сигареты. Снова закричала ворона, на этот раз совсем близко, прямо над головами людей.

– Тихо, – прошептал Авдеев и выключил фонарь. – Птицу спугнули. Кажется, кто-то идет.

Опустив лопату, Мальгин замер. Барбер бросил сигарету, наступил на нее каблуком. Мрак кромешный. Казалось, в этой темноте кто-то невидимый крадется по тропинке. Шаги все ближе и ближе. Мелкий гравий и песок поскрипывают под подошвами ботинок. Авдеев включил фонарь, направил луч света на дорожку. Никого. Это дождь шуршит в кронах старых лип.

– Фу, чего только не померещится, – Авдеев вытер ладонью мокрый лоб. – Мне на пятый десяток, а вот ночью на кладбище бывать не приходилось.

Мальгин хотел спустился в образовавшуюся яму, но Елисеев нетерпеливо оттолкнул его плечом, сам спрыгнул вниз, несколько раз всадил лопату в землю, почувствовав, как острие штыка ткнулось во что-то твердое. Услышав глухой звук, присел на корточки, стал разгребать землю ладонями.

– Судя по всему, мы нашли пустой гроб, – сказал Авдеев и замолчал, поняв, что шутка не самая удачная.

– Ну, что там? – высунулся вперед Барбер.

Никто не ответил. Мальгин, наклонившись, светил фонарем в яму. Встав на колени, Елисеев с немым остервенением вычерпывал землю ладонями.

– Проклятый туман, проклятый дождь, – шептал он себе под нос. – Вот он, я его держу…

Наконец удалось ухватить обеими руками веревки, которыми крест на крест был обвязан продолговатый предмет, на ощупь напоминающий большой чемодан. Елисеев рванул веревки на себя, выпрямился и передал наверх Мальгину тяжелый футляр от аккордеона, запакованный в целлофан. С третий попытки Елисеев выбрался наверх. В своем светлом промокшем насквозь костюме, с ног до головы перепачканный грязью, он напоминал мертвеца, поднявшегося из могилы.

Вырвав находку у Мальгина, поставил аккордеонный ящик на край постамента, словно на стол, пошарил по брючным карманам. Щелкнула пружина выкидного ножа, в свете фонаря блеснула двойная заточка обоюдоострого клинка. Елисеев чиркнул лезвием по веревкам, прошелся взад-вперед по целлофановой упаковке, изрезав ее в лапшу. Он вытянул из-под ящика целлофан, расстегнул замочки и поднял крышку. В фанерном футляре, изнутри обшитым красным бархатом, лежал чемодан «Самсонит» из особо прочного пластика с наборным замком. От нетерпения движения Елисеева сделались резкими, нерасчетливыми. Он приподнял чемодан за ручку, вытащил из-под него аккордеонный футляр, столкнув его на землю, пнул с таким остервенением, что носком ботинка пробил толстый фанерный лист.

– Код? – голос Елисеева звучал хрипло. – Какой код?

Глава вторая

Мальгин посветил фонарем на Барбера. Лицо пленника было бледным и напряженным. Мальгин снова испытал чувство неосознанной близкой опасности. Он направил фонарь на чемодан.

– Две четверки, единица, – откуда-то из темноты ответил Витя Барбер. – И семерка.

Мальгин тронул Елисеева за плечо.

– Дай я осмотрю чемодан. На всякий случай.

– Отстань, – Елисеев ковырял грязными пальцами замок, поворачивал колесики, набирая комбинацию цифр, но почему-то никак не мог справиться с этим простым делом. – Сука, сейчас я тебя…

Елисеев нашел в кармане носовой платок, стер с пальцев песок и грязь, прошелся платком по наборному замку. – Светите сюда двумя фонарями, – приказал Елисеев. – Ни хрена не вижу.

Агапов и Мальгин встали за его спиной, направив фонарики на замок кейса. Барбер переминался с ноги на ногу где-то за их спинами, пыхтел сигаретой и шмыгал простуженным носом. Мальгин подумал, что на Барбера самое время надеть наручники, во избежание сюрпризов… То была вялая и, главное, запоздалая мысль. Почва вдруг провалилась под ногами. В ту же секунду Мальгин ослеп от яркой вспышки. Горячая волна обожгла лицо и шею, ослепила. Перехватило дыхание. Показалось, перед носом открыли заслонку раскаленной печи, жар вырвался, длинные языки пламени вылетели из топки мощным потоком, сбили с ног, повалил на землю.

Что-то треснуло, лопнуло возле самого уха. Мальгин почувствовал, что проваливается, летит куда-то. Он взмахнул руками, стараясь за что-то ухватиться, но не смог остановить своего падения. Уже на лету какой-то твердый предмет ударил его в грудь с такой силой, что в глазах потемнело, что-то острое, кажется, осколок бутылочного стекла, вонзился в левое плечо. Но Мальгин не почувствовал боли.

Он очнулся от озноба. Задрав ноги кверху, Мальгин лежал в вырытой яме, капли влаги падали на лицо, смешивались с кровью, сочившейся из брови, рассеченной осколком камня, стекали с подбородка на рубашку. Правый рукав пиджака пропитался кровью, сделался слишком таким тяжелым, что невозможно было поднять руку. Он повел плечами, выбрался из пиджака, подтянув ноги в груди, одновременно оттолкнулся подметками ботинок и ладонями от мокрой земли. Превозмогая боль, выбрался из ямы, попытался встать, но лишь приподнялся и опустился задом в грязную лужу. Который час? Сколь времени прошло с момента взрыва? Минута? Две минуты? Не больше, – решил Мальгин.

Кровь попадала в глаза, Мальгин стер ее рукавом, расстегнул манжету рубашки, дернул вверх рукав, наклонив голову, посмотрел на часы. Циферблат покрылся мелкими трещинками. Часы приказали долго жить… А ведь в инструкции, приложенный к ним написано, что эта уникальная вещица выдерживают удар двадцатикилограммовой кувалды. Он снова попытался встать на ноги, но из этой затеи ничего не вышло. Он подумал, что попусту теряет последние силы. Тогда Мальгин лег на правый бок, прополз метров пять, отделявшие его от ближайшей могильной ограды. Ухватился здоровой рукой за железный прут, медленно поднялся, сделал несколько неуверенных шагов вперед, привалился спиной к стволу дерева.

Сердце билось неровно, боль пульсировала в затылке, словно к шее подносили обнаженный электропровод. Мальгин стер кровь и огляделся по сторонам.

Один из фонарей, не разбитый, в рабочем состоянии, валялся на земле. Световой круг освещал белую могильную ограду, на которой головой вниз висел человек. Его пиджак, превратившийся в решето, еще дымился. На месте правой руки болталась короткая черная культя. Елисеев… Он стоял рядом с чемоданом, ему и досталось больше всех. Второе тело, напоминавшее бесформенную груду тряпья, лежало рядом с развороченным взрывом цоколем памятника, точно под плачущей девой, покосившейся на сторону, кажется, вот-вот готовой рухнуть на землю. Это Агапов. В момент взрыва он стоял в полушаге от Елисеева, за его спиной. И невольно заслонил Мальгина от взрывной волны и осколков.

Глаза уже привыкли к темноте. Теперь Мальгин смотрел в сторону главной кладбищенской аллеи и не верил своим глазам. Метрах в тридцати от него, за пеленой желтого тумана угадывалась человеческая фигура. Значит, Вите Барберу удалось, заманив их в смертельную ловушку, уйти живым и невредимым, не получить даже царапины. Понятно, он-то был готов к тому, что должно было случиться.

Человек стоял неподвижно, пристально наблюдая за Мальгиным.

– Барбер, тварь, – прошептал Мальгин.

Он вытер кровь, снова набежавшую на глаза, подняв предплечье, расстегнул ремешок подплечной кобуры. Правая рука действует, Мальгин готов уложить Барбера с одного выстрела. Сжав рифленую рукоятку пистолета, вытащил его. Оружие готово к стрельбе. Остается большим пальцем опустить предохранитель. Поднял руку, стараясь прицелиться, прищурил глаз. Кажется, человек не пропустил эти действия Мальгина. Подняв руку, Барбер погрозил кулаком, развернулся и быстро зашагал прочь. Мальгин, поймав на мушку абрис человеческой фигуры, нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, вылетела стреляная гильза, человек побежал. Вытянутая рука дрожала, сделавшись непослушной, чужой.

– Стой, стой, сука, – крикнул Мальгин, хотя знал, что Барбер не остановится. – Стой…

Крик вышел слабым, едва слышным. Еще секунда и Барбер растворится в тумане. Мальгин выстрелил трижды. Человеческая фигура неожиданно прекратила движение и рухнула на землю. Мальгин перевел дыхание. Теперь пистолет казался ему слишком тяжелым, кажется, тяжелее пулемета… Рука опустилась, оружие выскользнуло из разжавшихся пальцев.

– Тварь, – прошептал Мальгин, он был готов разрыдаться от бессилия исправить собственные и чужие ошибки. – Блевотина… Он нас поимел, как детей…

Вдалеке, на краю кладбища слышались свистки и приглушенные дождем мужские голоса, ругань, отрывистые крики, лаяли собаки. Левая нога почему-то занемела, сделалась бесчувственной и больше не держала. Колени подгибались, он медленно осел на землю, вытянул вперед ноги, упираясь спиной в ствол дерева. И еще пару минут боролся с головокружением. Затем лег на бок, в жидкую грязь и подумал, что если не перевяжет рану, чего доброго изойдет кровью еще до того, как сюда приедет милиция и «скорая». Здоровой рукой он расстегнул ремень, дергая за пряжку, вытащил его из брюк. Нужно перетянуть плечо, используя ремень, как жгут.

Но сил не осталось… Он припал открытым ртом к луже и попил воды. В рот попал сохлый лист. «Почему это вода в луже красная?» – подумал Мальгин, закашлялся и потерял сознание.

Старший следователь межрайонной прокуратуры юрист второго класса Владимир Русланович Закиров уже дважды заходил в больницу. Но Мальгин находил уважительные причины, чтобы скомкать разговор, не сулящий ничего хорошего. На этот раз сослаться на недомогания, боли в области плеча и поясницы или срочную перевязку, назначенную врачом, не было возможности. Когда появился следователь, Мальгин, опираясь на палку, уже вышел из больничного корпуса на воздух, сел на скамейку, подставив лицо солнечным лучам, и стал смотреть на бездействующий фонтан, устроенный в сквере.

В центре фонтана установлена невразумительная скульптурная композиция: девушка в купальнике, едва прикрывавшем высокую грудь, согнув колени, вытянула вперед голову. Она отвела назад руки, сцепив ладони замком, отклячила зад. За спиной девушки пристроился величественный физкультурник, узкая безрукавка обтягивала развитую грудь, а широкие трусы надежно прятали мужское достоинство. Мальгин меланхолично разглядывал композицию, решая задачу, загаданную архитектором: собирается ли девушка заняться плотской любовью с физкультурником, предварительно показав ему все свои прелести, или просто желает нырнуть в пустой фонтан, замусоренный рваными газетами, окурками и сухими листьями. Поди разберись.

Мальгин заметил следователя, когда пути к отступлению были отрезаны, мрачная тень Закирова загородила солнечный свет. Коротко поприветствовав больного, но не протянув руки, Закиров устроился радом, положил на колени кожаную папку и, отдав долг вежливости, поинтересовался здоровьем Мальгина.

– Спасибо, хреновато.

Мальгин понял, что от разговора все равно не уйти и в ожидании вопросов нетерпеливо постукивал резиновым набалдашником палки по земле. Но Закиров не спешил. Видимо, это был его профессиональный стиль, манера вести дознание: никуда не торопиться, исключив импровизацию, задавать только продуманные вопросы. Он расстегнул пиджак, достал мятую пачку сигарет и, затянувшись, пустил дым. Закиров младше Мальгина лет на пять, чуть ниже ростом, спортивного сложения с приятным беззлобным лицом, и выглядел бы он на все сто, но дело портила ранняя лысина, которую следователь маскировал, зачесывая волосы с боков на макушку.

– Погода хорошая сегодня, – сказал Закиров. – А мы с вами такой хренотой вынуждены заниматься. Обсуждать паршивое дело с двумя трупами. Дело, от которого воняет, как из выгребной ямы.

– У больных людей мало развлечений даже в хорошую погоду.

Пошарив по карманам застиранной больничной курточки чернильного цвета с короткими клоунскими рукавами и отложным белым воротничком, наполовину оторванным, державшимся на гнилой нитке, Мальгин обнаружил, что забыл курево в палате. Но просить сигарету у следователя не хотелось. Он сунул в рот спичку, и стал зубами грызть ее кончик.

– Что, опять нет настроения разговаривать? – спросил Закиров. – Как в прошлый раз?

– В прошлый раз, когда вы пришли, мне делали перевязку, отрывали от раны присохшие к ней бинты. Это не самое приятное ощущение.

– Ладно, не стройте из себя геройски раненого бойца. Я задам всего несколько вопросов. Наперед знаю, что вы станете изворачиваться и врать до последнего. Но вопросы все равно задам. Пусть вранье останется в деле.

Закиров расстегнул папку, достал бланк протокола допроса свидетеля с уже вписанными в него анкетными данными Мальгина, и выложил вопрос, который уже задавал во время прошлого посещения:

– С какой целью ты, Елисеев и Агапов прибыли на кладбище?

– Я маленький человек, – Мальгин с достоинством поправил отложной воротничок своей убогой курточки. Ложь, пусть не слишком убедительная, была наготове, сочинять сказки на ходу, куда труднее, чем выдавать нагора заготовленные фазы. – Мне говорят, а я делаю. Начальник службы безопасности страховой группы «Каменный город» Елисеев сообщил мне, что некто оставил для него посылку на кладбище. Закопал ее рядом с памятником какой-то там девы. Ясно, в посылке не семечки, что-то серьезное. Но я удивлялся: странное выбрано время и место для передачи посылки. Почему бы не оставить ее в камере хранения вокзала или не закинуть в нашу контору с нарочным. Видимо, и Елисеев чувствовал себя неспокойно. Он приказал мне и Агапову захватить с собой оружие.

– Что должно было находиться в так называемой посылке? Что именно неизвестный хотел передать Елисееву?

– Не знаю.

– Елисеев получил информацию о посылке по телефону? Или отправитель заходил в офис?

– Без понятия. У меня был не слишком разговорчивый начальник.

– Елисеев был вооружен?

– Возможно, – Мальгин знал, что Елисеев всегда носил с собой пушку и пару снаряженных обойм. Но к чему говорить лишнее? – В тот вечер я у него оружия не видел. Только ножичек, такой маленький, что им и в зубах не поковыряться. У меня и у Агапова были стволы. На них имеется лицензия.

– Да будет вам известно, что у Елисеева оружия не обнаружили. И у Агапова оружия не оказалось. Так-то.

Мальгин почесал переносицу. Выходит дело два пушки бесследно исчезли. Ясно, Барбер унес, больше некому. В хозяйстве все пригодится.

– Ствол был только у вас. «Браунинг», – Закиров плюнул на песок и растер плевок башмаком. – Из «Браунинга» вы пытались пристрелить кладбищенского сторожа. Пришли в себя, выбрались из ямы и начали шмалять в белый свет, как в копеечку. Бедняга сторож, глуховатый мужчина преклонного возраста, явился на место взрыва первым. Он очень хороший обязательный человек. И прибежал со всех ног смотреть, что случилось с вверенным ему имуществом. Стоял от вас в тридцати метрах и все не решался подойти ближе, тогда ты открыл по нему стрельбу. Бедняга побежал, но вы продолжали стрелять ему в спину. Он упал и по жидкой грязи полз полкилометра до ворот. Боялся голову поднять. Чуть не убили человека…

Последнюю фразу следователь произнес тусклым голосом, не в силах спрятать своих подлинных эмоций. Жаль, чертовски жать, что Мальгин, по отзывам хороший стрелок, не шмальнул сторожа. Вот если бы попал, если бы насмерть, не надо было бы мудрить. Ловить подозреваемого на противоречиях в показаниях или расставлять хитроумные ловушки, голову не надо ломать. Все просто, как яйцо. Есть труп, и есть убийца. А на мокрушника можно все повесить: и взрыв, и еще парочку трупов, и остальные мелочи. Но тут не сложилось, не склеилось. Старый козел сторож каким-то чудом увернулся от пуль, даже не поцарапанный, только обделался и уполз на брюхе с линии огня.

– На кладбище вас было четверо. Что за личность тот, четвертый?

– Ошибаетесь. Нас было трое.

Закиров записал и этот ответ в протокол.

– А вот сторожа утверждают, что видели человека, который бежал со стороны взорванного памятника к забору. Промчался по главной аллее и пропал, как сквозь землю провалился. Туман, ночь, но на главной аллеи светили фонари. Человека видели – это факт.

– Возможно, взрыв разбудил какого-нибудь бродяжку. Он протрезвел и с перепугу помчался, как угорелый, к забору.

– Кладбище за полтора часа до вашего появления прочесали с собаками. Таков порядок. Никакие бродяжки там не околачивались.

– Значит, плохо прочесали.

– И все-таки вас было четверо, – упрямо повторил Закиров. – И если раньше я вам верил хоть на копейку, то теперь… Гнусный вы тип, насквозь гнилой и лживый.