В поисках синего Лоури Лоис

Lois Lowry

GATHERING BLUE

Copyright © 2000 by Lois Lowry

All rights reserved

© С. Г. Петров, перевод, 2015

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023

Издательство Азбука^®

1

– Мама?

Ответа не было. Да она его и не ждала. Прошло четыре дня с тех пор, как мать умерла, и Кира видела, что остатки маминой души отлетают прочь.

– Мама, – тихо повторила Кира, обращаясь ко всему, что отправлялось в небытие. Она, казалось, ощущает это движение: слабое дуновение ветерка тихой ночью.

Теперь она осталась совсем одна. Кире было очень одиноко и грустно, она не знала, что ей делать дальше.

Ее мать Катрина, всегда такая добрая и улыбчивая, после быстрой и неожиданной болезни превратилась в тело, в котором еще оставалась душа. А спустя четыре восхода и четыре заката ушла и душа. Теперь это было просто тело. Скоро должны были прийти копатели и зарыть его, но все равно Катрину съедят голодные твари, приходящие по ночам. Затем кости распадутся, сгниют и раскрошатся, смешаются с землей.

Кира быстро вытерла рукой глаза, которые наполнились слезами. Она любила свою мать и будет страшно скучать по ней. Но пора было идти. Она воткнула посох в мягкую почву, оперлась на него, встала и неуверенно оглянулась вокруг.

Она была молодой и никогда до этого не сталкивалась со смертью, во всяком случае, ни разу не видела, чтобы в семье из двух человек умирал один. Конечно, ей доводилось смотреть на то, как погребальные ритуалы совершали другие. Она и сейчас видела людей на зловонном Покидай-поле – они стояли, сгрудившись возле тех, чью испаряющуюся душу охраняли. Она знала, что где-то здесь женщина по имени Елена наблюдает за тем, как душа уходит из тела ее преждевременно родившегося ребенка. Елена пришла на Поле накануне. За младенцами не нужно следить четыре дня – их крошечная душа, едва пришедшая в этот мир, отлетает быстро. Так что Елена скоро вернется в поселок к своей семье.

А вот у Киры теперь не было ни семьи, ни дома. Хижину, в которой жили они с матерью, сожгли. Так всегда делали, когда кто-то заболевал и умирал. Лачуги, служившей Кире домом с рождения, больше не было. Сидя возле тела, она видела поднимающийся вдали дым. Вместе с душой матери в небо, кружась, отлетали обгоревшие кусочки Кириного детства.

Ее передернуло от страха. Страх всегда был частью жизни людей. Именно страх заставлял их строить себе укрытия, искать пищу и выращивать растения. А еще делать и копить оружие. Был страх холода, болезни и голода. Был страх тварей.

Именно страх сдвинул ее с того места, где она стояла, облокотившись на свой посох. Она бросила последний взгляд на безжизненное тело, которое раньше было ее матерью, и стала думать, куда пойти.

Надо строить новый дом, решила Кира. Если она сможет найти помощь, то управится быстро, особенно сейчас, в начале лета, когда ветки деревьев гибкие, а на берегах реки полно густой глины. Но скорее всего, придется все делать самой. Кира не раз видела, как строят другие, и понимала, что, наверное, сможет соорудить себе какое-то укрытие. Конечно, наверняка стены получатся косыми, а очаг кривым. И трудно будет настилать крышу: из-за больной ноги она вряд ли сможет залезть наверх. Но она что-нибудь придумает. Как-нибудь да выстроит себе хижину. А затем решит, на что жить.

Ее дядя, брат матери, два дня провел на Поле, но он охранял не Катрину, свою сестру, а безмолвно сидел возле тел своей жены, вспыльчивой Солоры, и их только что родившегося младенца, которому даже не успели дать имя. Встретившись, Кира и брат ее матери только кивнули друг другу. Но сейчас он уже ушел, поскольку его время на Поле закончилось. Ему надо было заботиться о детях: у них с Солорой их осталось двое. Они были еще маленькими, и их пока звали односложно – Дан и Мар. «Может, я буду за ними присматривать», – подумала было Кира, пытаясь представить свое будущее в поселке. Но сразу же поняла, что ей этого не разрешат. Детей Солоры заберут и отдадут бездетным. Здоровые и сильные малыши ценились высоко: если их хорошо воспитать, они будут служить семье и приносить ей пользу.

А Киру ценить никто не будет. Никто, кроме матери, никогда не ценил ее. Катрина часто рассказывала Кире историю ее рождения – рождения девочки без отца и с вывихнутой ножкой – и как матери пришлось бороться, чтобы сохранить ей жизнь.

– За тобой пришли, – шептала Катрина, сидя вечером в хижине у ярко пылавшего огня. – Тебе был всего один день, у тебя не было имени, даже односложного.

– Имени Кир.

– Да, правильно: Кир. Мне принесли еду и собирались забрать тебя на Поле.

Киру передернуло. Так было принято, таков был обычай, и это было милосердно – отдать обратно земле безымянного и ущербного младенца до того, как в нем поселится душа и он станет человеком. Но она все равно поежилась.

Катрина погладила волосы дочери.

– Они не хотели тебе зла, – напомнила она.

Кира кивнула.

– Они не знали, что это была я.

– Но это еще и не была ты.

– Расскажи еще раз, почему ты сказала им «нет», – прошептала Кира.

– Я знала, что у меня не будет другого ребенка, – вздохнула мать, вспоминая. – Твоего отца забрали твари. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как он ушел на охоту и не вернулся. Поэтому у меня больше не могло быть детей. Да, возможно, когда-нибудь мне бы дали на воспитание сироту. Но уже тогда – хотя твоя душа еще только вселялась в тебя, а твоя ножка была вывернута и было понятно, что ты никогда не будешь бегать, – уже тогда у тебя был умный взгляд. Я видела в твоих глазах нечто необычное. А еще у тебя были длинные пальцы.

– И сильные. У меня были сильные руки, – добавила Кира довольно. Она столько уже слышала эту историю, но всякий раз опускала глаза и с гордостью смотрела на свои руки.

Мать улыбнулась:

– Очень сильные. Ты схватила мой большой палец и не хотела его отпускать. Ты так крепко в меня вцепилась, что я просто не могла тебя отдать. Я просто сказала им «нет».

– Им это не понравилось.

– Но я не сдавалась. И конечно, еще был жив мой отец. Он уже был старый, четырехсложный, а до этого он долгое время был вождем, Главным Хранителем. Его уважали. И твой отец тоже стал бы уважаемым вождем, если бы не погиб на большой охоте. Его успели избрать Хранителем.

– Скажи мне, как его звали, – попросила Кира.

Мать улыбнулась. На ее лицо падал отблеск от очага.

– Кристофер, – сказала она, – ты же знаешь.

– Мне приятно слышать его имя. Я люблю, когда ты его произносишь.

– Рассказывать дальше?

Кира кивнула:

– Ты не сдавалась, ты стояла на своем, но они заставили тебя пообещать, что я не стану обузой. Но ведь я и не стала, правда?

– Конечно нет. Ты хромаешь, зато у тебя сильные руки и светлая голова. Ты хорошая помощница в ткацкой артели; это говорят все женщины, которые там работают. Хромая нога – ерунда, ты ведь у меня умница. А какие истории ты рассказываешь малышам, какие картины ты сплетаешь из слов и нитей! А как ты вышиваешь! Ничего подобного люди никогда не видели. Я бы никогда так не смогла!

Она замолчала, а потом улыбнулась:

– Ну все. Захвалю тебя еще. Не забывай, ты пока ребенок и тебе надо слушаться взрослых, а ты что? Утром, например, забыла прибрать в доме, хотя обещала.

– Завтра не забуду, все сделаю, – сонно сказала Кира. Она лежала на толстой циновке, прижавшись к матери и вытянув ногу так, чтобы было удобно спать всю ночь. – Обещаю.

А теперь у нее совсем никого нет, никто ей больше не поможет. Семьи у нее не осталось, а сама она не считалась в поселке особо полезной. Кира помогала ткачихам собирать обрезки ткани и прочие отходы, но из-за хромой ноги ценность ее как работника и – в будущем – как жены была небольшой.

Да, женщинам нравились сказки, которые она рассказывала малышам, чтобы их развлечь или успокоить, все восхищались тем, как она вышивала лоскутки. Но это же всё развлечения, а не работа.

Солнца на небе уже не было видно, деревья и колючие кусты, растущие по краям Покидай-поля, отбрасывали длинные тени. Значит, было уже далеко за полдень. Ей пора было уходить, но вот куда? Она осторожно собрала шкуры, на которых спала эти четыре ночи, что охраняла душу матери. От костра осталась холодная почерневшая зола. Сосуд для воды был пуст, еда закончилась.

Медленно, опираясь на палку, она ковыляла к тропе, ведущей к селению. В ней теплилась надежда, что там ее кто-то ждет.

На краю покрытой мхом поляны играли малыши. К их голым телам и волосам пристали сосновые иголки. Она узнала детей, улыбнулась. Здесь был светловолосый сын знакомых; она помнила, как он родился два солнцеворота назад. И девочка, чей брат-близнец умер; она была младше светловолосого, едва начала ходить, но смеялась и визжала вместе со всеми детьми, которые играли в догонялки. Малыши шлепали и пихали друг друга, хватали прутики и размахивали кулаками. Кира помнила, как много лет назад и ее сверстники играли в эту игру, которая готовила их к настоящим сражениям, ко взрослой жизни. А ей из-за хромоты оставалось только с завистью наблюдать со стороны.

На нее посмотрел старший ребенок, чумазый мальчик лет восьми или девяти, еще не ставший подростком и не получивший двусложного имени. Он собирал хворост и складывал его в связки. Кира улыбнулась. Это был Мэтт, ее давний друг. Мэтт ей нравился. Он жил в заболоченном Фене, наверное, его отец был волочилой или копателем. Мэтт свободно бегал по поселку вместе со своими шумными друзьями и собакой, не отходившей от него ни на шаг. Иногда он отвлекался от беготни, чтобы выполнить какую-нибудь небольшую работу за несколько монет или сладости. Кира помахала Мэтту. Кривой хвост собаки, из которого торчали веточки и листья, глухо застучал по земле, а мальчик улыбнулся ей в ответ.

– Так ты чего, с Поля обратно? – спросил он. – Ну и чего? Небось того, жуть? А твари ночью приходили?

Кира покачала головой. Односложным детям нельзя было ходить на Поле, поэтому Мэтту было интересно и немного страшно.

– Не было тварей, – успокоила она его. – Я разожгла костер, они его боятся.

– Ну, чего Катрина? Ушла из тела-то? – спросил он.

Жителей Фена всегда можно было узнать по грубому говору и таким же грубым манерам. Многие глядели на них свысока. Но не Кира. Мэтт ей очень нравился.

Она снова кивнула:

– Дух моей матери ушел. Я видела, как он покидает тело. Как дымок. Его унесло.

Мэтт подошел к ней, не выпуская из рук охапку хвороста. Он грустно посмотрел на нее и шмыгнул носом.

– Хижина твоя жуть как горела, – сказал он.

Кира вздохнула. Она знала, что ее дом, скорее всего, уже разрушен, хотя втайне надеялась, что случилось чудо и он уцелел.

– И все наши вещи сожгли? А мою рамку? Рамку для вышивания тоже?

Мэтт нахмурился:

– Почти все, того, сгорело. Сожгли только вашу хижину. Обычно, как болезнь случается, палят дом за домом. Но в этот раз только ваш.

– Да, – снова вздохнула Кира.

Раньше часто бывали болезни, распространявшиеся от хижины к хижине, и многие умирали. Тогда устраивали огромный пожар, а за ним начиналось новое торжественное строительство и с утра до вечера слышались равномерные шлепки глины, которую рабочие бросали на деревянные стены и разглаживали. Новые хижины росли, хотя запах гари от старых еще витал в воздухе.

Но сегодня никакого праздника не было. Раздавались только привычные звуки. Смерть Катрины ничего не изменила в жизни людей. Катрина была – теперь ее нет. Жизнь остальных продолжалась.

Кира остановилась у колодца и наполнила свой кувшин водой. Отовсюду слышалась ругань. В поселке постоянно звучали перебранки: грубые замечания мужчин, соперничавших между собой; визгливое хвастовство и насмешки женщин, завидовавших друг другу; крики и нытье детей, которые путались под ногами у родителей и постоянно получали от них пинки.

Кира сощурилась от вечернего солнца, приложила руку козырьком к глазам, пытаясь разглядеть пожарище на месте своей хижины, и глубоко вздохнула. Глину на берегу реки и так нелегко добывать, а еще придется далеко носить деревянные жерди. К тому же угловые балки должны быть прочными, и их будет совсем тяжело таскать.

– Мне пора строиться, – сказала она Мэтту. Он все держал вязанку хвороста в исцарапанных и грязных руках. – Поможешь? Вдвоем веселее. Я не смогу тебе заплатить, но буду рассказывать новые истории.

Мальчик покачал головой.

– Если не соберу хворост, побьют меня, – проговорил он и отвернулся.

Потом он снова повернулся к Кире и тихо сказал:

– Слыхал, тебя прогнать хотят. Мамка-то твоя померла, вот они и отдадут тебя тварям. Хотят, чтобы волочилы тебя забрали.

У Киры от страха перехватило дыхание. Но ей надо было обо всем разузнать, поэтому она старалась говорить спокойным голосом: если Мэтт поймет, что она боится, то испугается сам.

– Кто – они? – спросила она, и все равно голос задрожал и прозвучал на тон выше обычного.

– Ну эти, бабы, – ответил он. – Слыхал их у колодца. Я там таскал щепу из мусора, а они меня не заметили. Короче, им нужен твой участок. Ну, где была твоя хижина. Загон им нужен, чтоб держать в нем малявок и птицу. Чтоб не бегать за ними все время.

Кира пристально смотрела на него. Как невероятно и чудовищно – какой будничной была эта жестокость. Ради загона для детей и кур женщины выставят ее из поселка и отдадут на съедение лесным тварям, которые так и ждут новой добычи.

– Кто больше всех хотел меня прогнать? – спросила она спустя минуту.

Мэтт задумался. Он теребил ветки, и было видно, что он колеблется, боится за себя. Наконец (все-таки он ее друг), оглянувшись и убедившись, что его никто не слышит, он назвал имя человека, с которым Кире предстояло бороться.

– Вандара, – прошептал он.

Кира не удивилась. И все равно ее сердце сжалось.

2

Прежде всего, решила Кира, стоит притвориться, что она ничего не знает. Она пойдет туда, где стояла их с матерью хижина, и начнет все строить заново. Вдруг один вид того, как она работает, заставит женщин передумать?

Опираясь на палку, она шла через людное селение. Те, кто ее замечал, кивали ей; но все были заняты, каждый своими повседневными делами, здесь не было принято обмениваться любезностями.

Она увидела брата матери. Вместе с Даном, своим сыном, он работал в огороде возле хижины, где еще недавно с ними жила Солора. В ее последние дни, когда она рожала и умирала, с сорняками никто не боролся. За те несколько дней, что дядя сидел у тела мертвой жены и младенца, сорняки разрослись еще больше. Шесты, по которым вилась фасоль, покосились, и он зло выравнивал их. Дан пытался ему помочь, а младшая сестра – Мар – возилась в грязи на краю огорода. Дан держал один из шестов криво, и отец стал его за это распекать, а потом сильно ударил.

Кира шла мимо, с каждым шагом сильно втыкая в землю свой посох, и готовилась кивнуть, если ее заметят. Но девочка, играющая в грязи, ныла и плевалась – она только что попробовала на вкус камешки, как это делают все младенцы, и они ей явно не понравились. Дан взглянул на Киру, но будто не узнал ее и не поздоровался; от отцовского удара он весь съежился. Дядя, единственный брат ее матери, не поднимал глаз от своей работы.

Кира вздохнула. У него хотя бы были помощники. Если она не уговорит Мэтта и его товарищей помочь ей, то всей работой – постройкой нового дома, уходом за садом – ей придется заниматься в одиночку, и это при условии, что ей вообще разрешат здесь остаться.

У Киры заурчало в животе, и она почувствовала, что очень проголодалась. Срезав путь и пройдя за рядом низеньких хижин, она направилась к своей делянке. На месте ее дома была куча черного пепла. От утвари ничего не осталось. Но она с радостью заметила, что уцелел их маленький огород. Цветы, посаженные матерью, все еще цвели, а овощи зрели. По крайней мере на первое время у нее будет еда.

Или не будет? Пока она осматривалась, из рощицы поблизости выскочила женщина, взглянула на Киру и стала нагло выдирать морковь из их с мамой грядок.

– Стой! Это мое! – Кира, волоча больную ногу, бросилась вперед так быстро, как только могла.

Презрительно смеясь, женщина отошла в сторону. Она держала целую охапку грязной моркови.

Кира поспешила к огороду. Она поставила сосуд с водой, выдернула несколько морковок, очистила их от земли и начала есть. В семье не было охотника, и они с матерью почти не ели мяса, если не считать тех редких случаев, когда им удавалось добыть какого-нибудь зверька прямо в поселке (в лесу могли охотиться только мужчины). В реке не переводилась рыба, ее легко было поймать, и им этого вполне хватало.

Но без овощей было никак нельзя. Ей повезло, подумала она, что за четыре дня, проведенные на Поле, огород не разорили полностью.

Утолив голод, она села, чтобы дать ноге отдохнуть. На краю участка, рядом с пожарищем, лежала куча очищенных от ветвей стволов молодых деревьев, словно кто-то собирался ей помочь построить новый дом, хотя Кира на этот счет не обольщалась.

Она встала и попробовала вытащить из кучи одну из длинных жердей. Тут же с ближней полянки выскочила Вандара, которая, как поняла Кира, все это время наблюдала за ней. Кира не знала, кто муж и дети этой женщины и где они живут. Точно не по соседству. Но в поселке ее хорошо знали. О ней говорили. Ее знали и уважали. Или боялись.

Вандара была высокой и мускулистой, с длинными спутанными волосами, небрежно отброшенными назад и перехваченными ремешком. Глаза – темные и огромные, а взгляд нехороший. Говорили, что неровный шрам, который спускался от подбородка к широкому плечу, – след давней борьбы с лесной тварью. Никому еще не удавалось выжить после такой раны от когтей, и шрам говорил о том, какая Вандара смелая, сильная и злая. Дети шептались, что тварь напала на нее и поранила, когда женщина пыталась похитить у твари детеныша из берлоги.

И теперь, похоже, Вандара снова собиралась уничтожить чужого детеныша.

Но в отличие от лесных тварей у Киры не было когтей, чтобы драться. Она крепко сжала деревянный посох и старалась не показывать страха.

– Я вернулась и буду строить здесь хижину, – сказала она.

– Твое место ушло. Теперь оно мое. Это мои жерди.

– Я срублю жерди сама, – согласилась Кира, – но здесь буду строить я. Это место принадлежало моему отцу, еще когда я не родилась, а после его смерти – моей матери. Теперь, когда она умерла, оно мое.

Из соседних хижин вышли другие женщины.

– Оно нужно нам! – крикнула одна из них. – Мы построим загон для детей. Так Вандара решила.

Кира посмотрела на эту женщину, грубо державшую ребенка за руку.

– Возможно, держать детей в загоне – хорошая мысль, – ответила она. – Но не здесь. Загон можно устроить где угодно.

Краем глаза Кира увидела, что Вандара наклонилась и взяла камень размером с детский кулак.

– Ты нам тут не нужна, – сказала женщина. – Какая от тебя польза с твоей ногой? Тебя всегда защищала мать, но теперь ее нет. Убирайся! Почему ты просто не осталась на Поле?

Кира увидела, что женщины, настроенные так враждебно, ее окружают. Они выжидающе поглядывали на Вандару. У некоторых из них, заметила она, в руках тоже были камни. Когда бросят первый камень, за ним последуют и остальные, она знала это. Они все ждали этого первого камня.

«Что сделала бы мама? – думала она лихорадочно, обращаясь к частичке материнской души, живущей теперь в ней, с просьбой дать ей мудрость. – Или отец, который не узнал даже, что я родилась? Его душа тоже есть во мне».

Кира расправила плечи и заговорила ровным голосом. Она старалась встретиться глазами с каждой женщиной по очереди. Некоторые опускали взгляд, смотрели в землю. Это хорошо. Значит, они слабые.

– Вы знаете, что, если в поселении возникает ссора, которая может привести к чьей-то гибели, мы должны пойти к Совету Хранителей, – напомнила им Кира. В ответ она услышала одобрительное бормотание. Рука Вандары все еще сжимала камень, ее плечи были напряжены – она готовилась к броску.

Кира посмотрела в глаза Вандары, но теперь она обращалась к остальным, ища их поддержки. Она давила не на сочувствие, потому что знала, что никакого сочувствия нет, а на страх.

– Помните, что если о ссоре не будет сообщено Совету и если будет смерть…

Она расслышала шепот: «Если будет смерть…» Одна женщина повторяла за ней неуверенным, тревожным голосом.

Кира подождала. Она стояла, выпрямившись как только могла.

Какая-то женщина произнесла правило до конца: «…тот, кто причинил смерть, должен умереть».

– Да, тот, кто причинил смерть, должен умереть.

Эту фразу повторили и другие голоса. Постепенно женщины опустили камни. Каждая решила, что не хочет быть той, кто причинит смерть. Кира начала немного успокаиваться. Она ждала. Она наблюдала.

Наконец камень остался только в руке Вандары. Пристально глядя Кире в глаза, Вандара пугала ее, замахивалась, словно собиралась бросить камень. Но в конце концов она тоже кинула свое оружие на землю, хотя и в сторону Киры.

– Тогда я отведу ее в Совет, – объявила она женщинам. – Я хочу стать ее обвинителем. И пусть уже они ее выгоняют.

Она хрипло засмеялась:

– Нечего нам тратить свою жизнь на то, чтобы избавиться от нее. К завтрашнему закату эта земля будет наша, а она уйдет. Чтобы дожидаться тварей на Поле.

Все женщины посмотрели в сторону леса, который теперь был в глубокой тени: там ждали твари. Кира заставила себя не смотреть вместе со всеми.

Рукой, в которой только что лежал камень, Вандара провела по шраму на горле и плотоядно улыбнулась.

– Я помню это чувство, – проговорила она, – когда видишь, как твоя кровь льется на землю. Я выжила, – напомнила она всем, – я выжила потому, что я сильная. К завтрашней ночи, когда она почувствует когти на своей глотке, – продолжила она, – это недоразумение пожалеет, что не умерло подле своей матери.

Согласно кивая, женщины повернулись к Кире спиной и стали расходиться, браня и пиная идущих рядом детей. Солнце уже опустилось. Теперь они займутся обычными вечерними делами, готовясь к возвращению мужчин, которым потребуется еда, огонь и повязки на раны.

Одна женщина была на сносях; возможно, она родит этой ночью, а остальные будут ей помогать, заглушать ее крики и оценивать, насколько младенец будет полезен в поселке. Другие этой ночью будут совокупляться, и потом от этого появятся новые люди, новые охотники, которые придут на смену умершим от ран, болезней и старости.

Кира не знала, что решит Совет Хранителей. Она знала только одно: останется она или уйдет, будет строить свой дом или отправится на Поле и предстанет перед тварями, ждущими в лесу, она будет совсем одна. Она устало села на почерневшую от пепла землю и принялась ждать ночи.

Она потянулась за валяющейся рядом толстой веткой, стала крутить ее в руках, пытаясь понять, ровная и крепкая ли она. Если Кире позволят остаться, то для хижины ей потребуются прямые, длинные и прочные деревянные балки. Возможно, она пойдет к лесорубу Мартину. Он когда-то дружил с ее матерью. Может, предложить ему поменяться? Она вышьет что-нибудь для его жены, а он нарубит ей балок?

Для работы, которой она собиралась зарабатывать на жизнь, ей тоже потом потребуются небольшие прочные деревяшки. Эта оказалась слишком гибкой, так что она отбросила ее на землю. Завтра, если Совет Хранителей примет решение в ее пользу, она поищет подходящие короткие гладкие рейки, которые потом скрепит по углам. И получится новая рамка для вышивания.

Кира всегда хорошо работала руками. Когда она была еще ребенком, мать обучила ее пользоваться иглой: протыкать ткань и создавать с помощью цветных нитей узоры. Ее умение неожиданно перестало быть обычным: недавно у нее случился прорыв и оказалось, что она намного искуснее матери. Теперь ей не нужен был наставник, она вышивала без проб и колебаний, ее пальцы как будто сами знали, как скручивать и переплетать нити, как делать особые стежки, рождая богатые узоры, словно лучащиеся разными цветами. Она не понимала, как в ней родилось это знание. Но оно хранилось в ее пальцах, которые и сейчас слегка дрожали от желания начать работу. Только бы ей позволили остаться.

3

Посланник, почесывая укус насекомого на шее, пришел к Кире на рассвете и сообщил, что она должна прийти в Совет Хранителей ближе к полудню. Когда солнце было почти в зените, она привела себя в порядок и пошла, чтобы успеть к сроку.

Здание Совета было удивительно роскошным. Его возвели еще до Разрухи, случившейся так давно, что никто из ныне живущих, никто из их родителей или дедов еще тогда не родился. Люди знали о Разрухе только из Песни, которую ежегодно исполняли на Собрании.

Ходили слухи, что Певец, чья единственная обязанность состояла в том, чтобы ежегодно исполнять Песню, готовился к выступлению несколько дней, отдыхал и пил особые масла. Песня была длинной и требовала много сил. Она начиналась с начала времен и рассказывала всю историю народа на протяжении бесконечной чреды веков. Еще она была страшной. Прошлое было полно войн и катастроф. Самый большой страх наводила Песня, когда повествование доходило до Разрухи, конца цивилизации предков. В куплетах рассказывалось о ядовитых испарениях, больших разломах в земле, о том, как рушились огромные здания и их обломки уносили морские волны. Слушать Песню каждый год обязаны были все, но, когда доходило до описания Разрухи, матери, случалось, закрывали уши самых маленьких детей.

После Разрухи мало что сохранилось, но дом, который теперь назывался Зданием Совета, каким-то образом уцелел, крепкий и прочный. Он был невероятно старым. В нескольких окнах еще сохранились стекла с узорами темно-красного и золотого цвета – удивительно, учитывая, что сейчас никто не умел делать такую красоту. В окнах, где узорчатое стекло разбилось, теперь стояло обычное толстое стекло с пузырями и наплывами, сильно искажавшими вид. Другие окна были просто забиты досками, поэтому в некоторых помещениях царила полутьма. И все равно Здание поражало величием по сравнению с обычными хижинами поселка.

Как и приказал посланник, Кира пришла около полудня, прошла через пустой длинный зал, по бокам освещавшийся высокими светильниками, в которых шипело масло. Впереди она слышала голоса участников заседания, проходящего за закрытыми дверями: мужчины приглушенно спорили. Ее посох глухо стучал по деревянному полу, а хромая нога волочилась по доскам с таким звуком, как если бы она тащила за собой метлу.

«Гордись своей болью, – всегда говорила ей мать, – ты сильнее, чем те, у кого ничего не болит».

Кира вспомнила об этом и теперь старалась почувствовать гордость. Она расправила худые плечи и разгладила складки на грубой сорочке. Перед выходом она тщательно вымылась в чистой проточной воде и острой веточкой вычистила грязь из-под ногтей, расчесала волосы маминым деревянным резным гребнем, который сразу после ее смерти положила в свой маленький мешок. Затем она заплела волосы и завязала конец толстой черной косы кожаной ленточкой.

Глубоко вдохнув и отогнав дурные предчувствия, Кира постучала в тяжелую дверь зала. Дверь приоткрылась, и в темное помещение из щели проник луч света. Из зала выглянул стражник и посмотрел с подозрением, но затем жестом пригласил ее внутрь.

– Обвиняемая сирота Кира здесь! – объявил он, и голоса стихли. Все безмолвно повернулись в сторону Киры.

Зал был огромным. Кира бывала здесь раньше с матерью на торжествах, например на ежегодном Собрании. Тогда они сидели вместе с толпой зрителей на скамейках, рядами расставленных перед сценой со столиком, на котором возвышался Объект поклонения – загадочная деревянная конструкция из двух перекладин, соединенных крестообразно. Говорили, что в прошлом он обладал большой силой, и поэтому люди всегда быстро и почтительно кланялись ему.

Но теперь она была одна. Не было толпы, не было обычных жителей – только Совет Хранителей: двенадцать мужчин, сидящих к ней лицом за длинным столом у подножия сцены. В зале горело несколько рядов масляных ламп, а за каждым из мужчин – еще и его личный факел, освещавший кипы разбросанных по столу бумаг. Хранители внимательно следили за тем, как неуверенно она приближается к ним по проходу между скамьями.

Вспомнив, что так делают на каждой церемонии, подойдя к столу, она с почтением посмотрела на Объект поклонения и поспешно сложила руки в благоговейном жесте – ладони вместе, кончики пальцев у подбородка. Хранители одобрительно закивали. По всей видимости, она все сделала правильно. Немного расслабившись, она стала ждать, спрашивая себя, что же будет дальше.

Стражник у двери, услышав, что стучит кто-то еще, объявил второго посетителя.

– Обвинитель Вандара! – крикнул он.

Значит, они обе предстанут перед Советом. Вандара быстро подошла к столу. Кира с удовлетворением отметила, что Вандара была босиком и неумытая; значит, она никак специально не готовилась. Возможно, никакая подготовка и не требовалась, но у Киры было чувство, что, приведя себя в порядок, она добилась капли уважения к себе, получила небольшое преимущество.

Вандара благоговейно сложила руки. Значит, в этом у них ничья. Затем Вандара поклонилась, и Кира с некоторым беспокойством увидела, что Хранители кивнули ей.

«Я должна была поклониться. Мне надо найти повод, чтобы поклониться», – в отчаянии подумала она.

– Мы собрались, чтобы рассудить ссору, – сказал властным голосом Главный Хранитель, седовласый мужчина с четырехсложным именем, которое Кира никак не могла запомнить.

«Я ни с кем не ссорилась. Я просто хочу построить дом и начать жизнь заново», – возразила она про себя.

– Кто обвинитель? – спросил седовласый мужчина.

Кира подумала, что он, конечно, знает кто. Вопрос казался частью формальной процедуры. На него ответил другой Хранитель, плотный мужчина в конце стола, перед которым лежали несколько толстых книг и стопка бумаг. Кира с любопытством разглядывала тома. Она всегда мечтала уметь читать. Но женщинам это не разрешалось.

– Обвинитель – женщина Вандара.

– А кто обвиняемый?

– Обвиняемая – девушка-сирота Кира.

Мужчина глянул в бумаги, но, похоже, не читал по ним.

«Обвиняемая? В чем меня обвиняют? – Вновь услышав это слово, она почувствовала, что ее захлестывает волна страха. – Но я могу использовать это как повод, чтобы поклониться и продемонстрировать свою смиренность». И она поклонилась, признавая себя обвиняемой.

Седовласый бесстрастно смотрел на обеих. Кира, опираясь на посох, пыталась стоять как можно прямее. Она была почти того же роста, что и ее обвинительница. Но Вандара была старше, тяжелее и без увечий, если не считать шрама, напоминавшего о ее победе в сражении с тварью. Каким бы уродливым он ни был, он подчеркивал ее силу. За увечьем Киры не скрывалось никакой яркой истории, и рядом с обезображенной злой женщиной она чувствовала себя слабой, убогой и обреченной.

– Обвинительница будет говорить первой, – распорядился Главный Хранитель.

Голос Вандары был твердым и полным горечи:

– Девочку надо было отправить на Поле, как только она родилась и пока ей не дали имя. Таков обычай.

– Продолжай, – сказал Главный Хранитель.

– Она была с изъяном. А еще без отца. Ее не надо было оставлять.

«Но я была сильной. И у меня были умные глаза. Так мама говорила. Она не отдала бы меня. – Кира переступила с ноги на ногу, вспоминая историю своего рождения и раздумывая, будет ли у нее возможность рассказать ее здесь. – Я так сильно схватила ее за большой палец».

– Все эти годы мы все терпели ее присутствие, – продолжала Вандара, – но она не приносила пользы. Она не может копать, сажать растения или вырывать сорняки, она даже не может ухаживать за домашними животными так, как это делают другие девочки в ее возрасте. Волочит за собой свою сухую ногу и ходит медленно. И еще она много ест.

Совет Хранителей внимательно слушал. Кира покраснела от смущения. Действительно, она много ела. Все, что говорила ее обвинительница, было правдой.

«Я могу попробовать есть меньше. Я могу голодать». Кира мысленно готовилась к защите, но уже сейчас чувствовала, что это будет выглядеть как слабость и нытье.

– Ее оставили вопреки правилам потому, что ее дед все еще был жив и обладал властью. Но его давно нет, на его место пришел другой, у которого еще больше власти и мудрости…

Вандара сочилась любезностями, чтобы склонить всех на свою сторону, и Кира быстро взглянула на Главного Хранителя, проверяя, поддался он лести или нет. Но его лицо было непроницаемо.

– Ее отца убили твари еще до того, как она родилась. А теперь умерла и мать, – продолжала Вандара. – Есть даже основания думать, что болезнь ее матери представляла опасность для остальных…

«Нет! Она единственная заболела! Посмотрите на меня! Я лежала рядом, когда она умерла, и не заразилась!»

– …и женщинам нужен тот участок, где стояла их хижина. А бесполезная девчонка не нужна. Она не выйдет замуж. Она же калека! На нее тратится место и еда, она портит наших послушных детей, рассказывая им свои истории, учит их играм, и они шумят и мешают работать…

Главный Хранитель взмахнул рукой.

– Хватит, – объявил он.

Вандара нахмурилась и замолчала. Потом слегка поклонилась.

Главный Хранитель оглядел одиннадцать собравшихся за столом мужчин, словно ожидая от них замечаний или вопросов. Каждый из них по очереди кивнул. Никто ничего не сказал.

– Кира, – произнес седовласый Главный Хранитель, – ты двусложная девушка, и от тебя не требуется выступать в собственную защиту.

– Не выступать в свою защиту? Но… – Кира собиралась поклониться еще раз, но в спешке забыла. Потом вспомнила, и ее поклон вышел неловким и запоздалым.

Он вновь взмахнул рукой, требуя от нее тишины. Она заставила себя замолчать и прислушаться.

– Из-за того, что ты еще юна, – пояснил он, – у тебя есть выбор. Ты можешь защищать себя сама…

Она вновь встряла, не в силах сдержаться:

– О да, я хочу защища…

Он не обратил внимания на ее возглас.

– Или мы назначим тебе защитника. Защищать тебя будет один из нас, опираясь на свою мудрость и опыт, которых больше, чем у тебя. Остановись и подумай, потому что от этого может зависеть твоя жизнь, Кира.

«Но вы все мне чужие! Разве вы можете рассказать историю моего рождения? Разве вы можете описать мои умные глаза и как сильно я схватила мамин палец?»

Кира беспомощно стояла, понимая, что на кону ее будущее. Сбоку она чувствовала враждебность; Вандара дышала часто и зло, хотя ничего не говорила. Она оглядела мужчин, сидевших вокруг стола, пытаясь понять, какими защитниками они будут. Но не чувствовала от них ни враждебности, ни заинтересованности; она видела, что они только ждут, какое решение она примет.

Пока Кира мучительно колебалась, ее руки все глубже опускались в карманы тканой сорочки. Она почувствовала знакомую форму деревянного гребня матери и погладила его, чтобы успокоиться. Большим пальцем она нащупала маленький квадратный лоскуток вышитой ткани. В эти тревожные дни она совсем забыла о нем; теперь же вспомнила, как этот узор ее руки вышивали сами, пока она сидела рядом с матерью, доживавшей последние дни.

Когда она была намного младше, к ней вдруг пришло это умение, и она помнила, каким удивленным было лицо матери, увидевшей, как однажды днем Кира уверенно выбирает нити и вышивает узор. «Я не учила тебя этому! – сказала мать одобрительно и потрясенно. – Я бы так не смогла!» Кира и сама не могла толком объяснить, что произошло. Знание появилось почти как по волшебству, словно нити говорили с ней или пели. После того первого раза это знание только росло.

Она смяла лоскуток и вспомнила, что он умеет успокаивать ее, внушать уверенность. Сейчас Кира чувствовала себя совсем неуверенно. У нее не было речи в собственную защиту. Она поняла, что ей придется передать роль защитника одному из этих чужих мужчин.

Она испуганно посмотрела на них, и один твердо и успокаивающе взглянул на нее. Наверняка он сыграет роль в ее судьбе. А еще она почувствовала в нем знания и опыт. Кира глубоко вздохнула. Вышитый лоскуток привычно лежал в руке и грел ладонь. Она дрожала. Но ее голос звучал уверенно.

– Пожалуйста, назначьте мне защитника, – сказала она.

Главный Хранитель кивнул.

– Джемисон, – сказал он твердо и кивнул человеку, который сидел через одного слева от него.

Человек со спокойными и внимательными глазами встал, чтобы защитить Киру. Она ждала.

4

Страницы: 12 » »»