#Меня зовут Лис Виксен Ли

© Л. Виксен, 2016

© Дмитрий Агеев, фотография на обложке, 2016

www.ageevphoto.com

e-mail: [email protected]

© ООО «Издательство АСТ», 2016

#Бусина первая

Стояла жуткая жара. Капли пота стекали между лопатками по уже влажной спине. Легионеры справа и слева перекрикивались, поливая проклятьями и отборной руганью то ли врагов, то ли наших военачальников. Гул нарастал.

У меня заныла и зачесалась стянутая бинтами грудь. Ко всему прочему сильно давил нагрудник, выданный мне на складе. Он был такой маленький, словно предназначался ребенку. От палящего солнца я буквально закипала в броне. В голову пришло сравнение с моллюском в походном котелке. Сзади, как прибой, нарастал ропот, и ряд, который должен был прикрывать тыл, вдруг двинулся вперед без приказа. Солдаты, похоже, просто устали ждать, ведь мы проторчали здесь целое утро. И тут наш тыл тоже пошел в атаку.

Случилось то, что должно было случиться: меня сильно толкнули в спину, и я упала плашмя, лицом в нагретый солнцем песок. Мой подбородок не был защищен шлемом, и в рот сразу же набился песок. Похоже, мое падение не смутило солдат заднего ряда, потому как они просто пошли по мне. Из груди разом вышел весь воздух, раздался противный хруст. «Только не ребра, пусть это будет броня», – промелькнуло в голове. Боли почти не было, но меня обуял настолько сильный страх, что я не почувствовала бы даже собственной смерти. Впрочем, шли по мне недолго: мы были предпоследней линией обороны. Снабженцы, поддержка, помощники, которые редко участвуют в настоящих сражениях.

Опершись на древко пики, я попыталась встать. Это хлипкое оружие, как и броню, мне выдали на складе. Все полученное там обмундирование было редкостным барахлом. Естественно, авангард одевали лучше, но у них и шансов умереть побольше, чем у снабженцев. Отплевываясь от песка и жмурясь от яркого солнца, я огляделась, пытаясь понять, где идет бой. Впереди в мареве горячего воздуха виднелись лишь неясные силуэты.

Были ли это солдаты моего легиона? Я не знала. Это могли быть и демоны жары, танцующие на песке огромного Поля Песчаных мышей. Когда-то песчанки и правда здесь водились, но гражданская война превратила Поле в пустошь. Битвы случались тут чаще, чем дожди: слишком уж лакомой была эта земля для претендентов на престол. С одной стороны открывался путь на столицу Ярвелл, с другой – к плодоносным землям юга. Засесть в Песчаном бастионе и направлять свои войска на столицу – об этом мечтал каждый аристократ, сражавшийся за трон. Наниматель моего легиона – легиона Алой Розы – не был исключением. Именно поэтому мы и были здесь, именно поэтому меня втоптали в песок – все, чтобы выиграть этот клочок земли.

В песчаных вихрях впереди я не видела даже спин тех, кто прошел по мне. Догонять их уже не было смысла. Я оглянулась. Как оказалось, тыловики сбили с ног не только меня: неподалеку сидели старый дед, точно вышедший из могилы покурить табачку, и вихрастый однорукий парень, видимо потерявший равновесие из-за своего увечья. Вот они – доблестные воины-снабженцы. Ха-ха два раза.

– Нам заплатят? – поинтересовалась я. Вопрос был по существу: до настоящей битвы мы так и не добрались, а значит, и снабжать нам было некого. В таких случаях рассчитывать на плату не приходилось.

Дед выплюнул на ладонь пару зубов вперемешку с кровавой слюной. С сожалением на них посмотрев, он ответил:

– Заплатят, если не попадешься на глаза тем, кто по нам прошелся. Они могут и сдать офицерам.

Я протянула старику руку. Простой дружеский жест. Это движение, такое обыденное в мирной жизни, на поле брани выглядело глупо. Издали донеслись звуки боевого рога. Кажется, кто-то уже праздновал победу – вероятно, именно мы. Старик с отвращением поглядел на мою протянутую ладонь и, сплюнув еще раз кровь, встал самостоятельно.

Делать на Поле было нечего. Мы были лишними и даже чужими в этой победе. Оставалось только вернуться в лагерь. Так мы и поступили. Все вместе: старик, однорукий и я – поплелись под палящим солнцем прочь от сражения.

– Я слышал, лорд Виксрам заключил союз с Поглощающим из соседнего Удела Мрака. А тот привел с собой тысячу песчаных тварей, – решил поделиться с нами однорукий. Взгляд его при этом возбужденно горел.

– Чтоб у тебя язык отсох, дурень. Поглощающие не заключают союзов. А единственные песчаные твари на этом поле – это мы с тобой да вот эта тряпка, – сказал старик, кивнув в мою сторону.

Я поморщилась от грубости, но спорить не стала. Лучше пусть меня считают трусливым парнем, чем поймут, кто я на самом деле. Однорукий, однако, слишком воодушевился своей сплетней и замолкать не собирался:

– Ближайший Удел прямо за полем, возле замка. Может, Поглощающий и сам решит показаться? Жаль, что я тут, а не там – на передовой. Глядишь, увидел бы высшего мага одним глазком.

– Не дай тебе боги встретить кого-то ихнего рода на пути, – процедил сквозь зубы старик и вновь сплюнул красной слюной.

Но парень продолжал тараторить. Он болтал, словно деревенская сваха, не нуждаясь в одобрении слушателей. Меня же так мутило от жары и боли в груди, что слушала я одним ухом, мечтая лишь о том, как умою разгоряченное лицо водой.

– Ну, Атос и Поглощающего бы победил, как пить дать. И Сияющего. Он бы мечом – уууух!

– Да что ты заладил? Генерал-боец сегодня даже не сражался. Оборона у замка – две сотни лучников, прикрытых хлипкими воротами да тяжелой конницей. А она не ждала удара из леса.

Глаза однорукого округлились, будто две монеты:

– Так значит, это правда? Крамер распорядился вести наших с тыла, прямо через земли Поглощающего?

– Уж какая есть правда: леса совсем чуток захватили. Но рисковали сильно. К счастью, когда хозяин заметит, что в его Уделе потоптались гости – нас уже и след простыл. Легион тут не задержится, отойдем вглубь и отсидимся.

– А как же простые люди? – подала я голос, потому что меня возмутил беспечный тон старика. – Легион уйдет, но селяне останутся. И разъяренный вторжением Поглощающий тоже.

– Они всегда остаются, и если высший маг решит на них отыграться… что ж, не повезло.

Я словно глотнула кислого уксуса. На войне такое не редкость – каждая выигранная битва, каждый удачный стратегический ход ставил под удар кого-то другого. Солдаты уходили, а жизнь продолжалась.

– Вот вам и чистая победа, – с горечью заметила я.

– Уж не тебе болтать о победе, – вдруг взвился старик. – Таким, как ты, место в пехоте, в первых рядах. Здоровый парень, ростом мал, но ноги-руки на месте. Какого Войи ты вообще в снабженцах?

Обычно я отмалчивалась, потому что жизнь в легионе меня научила: чем меньше сказано, тем больше шансов остаться целой. То был мир мужчин, где я обманом и хитростью выбила себе место. Но в этот раз слова все-таки сорвались с языка.

– Я в снабженцах, потому что боюсь умереть. А на передовой умирают сплошь и рядом.

Старик хмуро меня оглядел. Только теперь я заметила, как пожелтели от табака его жесткие усы и какие усталые и блеклые у него глаза. Он нервно потер запястье, словно желая найти на нем браслет или повязку, а затем сказал:

– Думаешь, от смерти так легко спрятаться? Встал за чужими спинами, и Костлявая не заметит?

– Я не думаю. Я знаю. Я бегу от смерти уже два года, и пока мне это удается.

Наши взгляды встретились. Что-то в старике казалось мне тревожным. Он не был похож на обычных легионеров. Я слышала грубости и пострашнее, но меня испугали не слова, а взгляд старика – беспощадный, стальной. Однорукий парень махнул на нас и, потеряв интерес к разговору, быстрым шагом пошел в сторону лагеря.

– Бегать от смерти – это не цель, – наконец выдал старый легионер. – У тебя есть цель? Или мечта? То, ради чего можно не бояться смерти.

Я прикрыла глаза. Отчасти потому что едкая пыль Песчаного поля уже проникла сквозь ресницы и царапала глаза, но отчасти и потому, что так было легче вспоминать. Мечта. Далекое слово, откуда-то из детства. Беззаботная девочка рисует красивую белую башню посреди рыжего осеннего леса.

– У меня была мечта. Очень давно. Поняться на башню, на вершине которой можно познать Истину, Надежду и Любовь.

– И что же случилось? – Старикан хитро сощурился.

– Случилась жизнь, – ответила я.

Повернувшись к легионеру спиной, я пошла за одноруким. В голове уже теснились мысли о деньгах, ужине, сне и тысяче мелочей, которые обычно заменяют нам мечты. Однако я расслышала, что крикнул мне вдогонку старик:

– Какой смысл бежать от смерти? Без мечты ты и так труп, только пахнешь чуть лучше.

Наш лагерь больше напоминал толчею на рыночной площади в воскресный день. Солдаты, продажные женщины, дети из разоренных селений, прибившиеся к легиону, скот. Все это скопище галдело с утра до ночи: кричало, стонало от боли, лаяло и отдавало приказы.

По дороге к штабу, где обычно солдатам выдавали жалованье, я наблюдала обычные сцены походной жизни. Вот парень моется в большом корыте, насвистывая веселый мотивчик. Около одной из палаток лазарета рядком складывают носилки с раненными в последней битве. Один парень с неглубокой царапиной на тощей груди вяло смотрит на старания врача. Рана совсем пустяковая, но видно – он уже не жилец. За полтора месяца я много таких повидала – в глазах потухает огонь и солдат перестает сражаться за жизнь.

На самом деле эти раны – не травмы кожи, мышц или органов, они значительно глубже. Словно изранили душу, уничтожив саму суть человека. Поле боя – не батальная сцена с красивыми флагами и конницей на белоснежных скакунах, а кровь и внутренности, как следствие жестокости и звериной ярости. Без сожаления солдаты схлестываются с вражеской армией, иногда задевая своих. В этой каше человеческих тел легко ошибиться. Поэтому иной раз солдат не выдерживает – у него пропадает желание бороться за жизнь. И лекари тут, как правило, бессильны.

А вот рядом с пареньком расположился настоящий боец: его ругань слышна на весь лагерь. Он клянет всех: врагов, товарищей, лекарей и даже собственную мать. Одной рукой он прикрывает распоротый живот, жуткую рану, через которую видны его сизоватые внутренности, другой – сжимает бутылку дешевого пойла, к которой постоянно прикладывается. Сколько бы кругов ада такой вояка ни прошел – он будет выживать. Может даже умудрится дожить до конца войны, уедет в свою деревню, найдет там хорошенькую невесту…

Впрочем, это были бессмысленные размышления. Да, война – это страшно, и нудно, и грязно, и тысячи других «и», полный перечень которых знали все солдаты легиона. Но никто ведь не тащил нас сюда за шкирку. Легионеры сражаются за деньги, а не за светлые идеалы. Может, разве что, за идеалы золота? Я тоже пришла сюда по своей воле, и все ужасы войны стали для меня пустым звуком. Ничего они не меняли.

Я пошла мимо темно-синих палаток лазарета, усыпанных серебряными звездами, к багряному шатру, самому большому в лагере. Каждый раз после битвы здесь выстраивались длинные очереди, терявшие свои «хвосты» в недрах нашего «походного дома».

Каждый выживший солдат имеет право на пятнадцать монет. Офицеры – на тридцать. Снабженцы вроде меня – на семь, но только если обошлось без серьезных потерь. Чаще отряды поддержки получают по пять серебряных оллов. От серебра там, правда, одно слово да цвет, но монета еще ходовая почти во всех концах нашей страны, кроме, разве что, южных провинций. Те предпочитают торговать настоящими драгоценностями: самоцветами, металлами и рудой. Но моя дорога вряд ли уйдет так далеко от Центрального тракта.

Сегодня очереди за платой не было. Неудивительно, ведь после схватки с Белыми Лилиями минуло уже три дня. Большинство солдат, вернувшихся в лагерь, давно получили свои деньги, потратив их на дешевых девок, выпивку или проиграв все в карты. Тех же, кто погиб, еще не привезли. Поле Песчаных мышей находилось довольно далеко от нашего лагеря, поэтому оплату получили все, кроме тех, кто задержался в пути, да мертвецов, которых будут привозить еще неделю.

Я намеренно выждала пару дней, прежде чем явиться за положенным. Мне не хотелось встретиться с кем-то из тех бравых солдат, что втоптали меня в землю. Вероятность того, что они вспомнят какого-то мальчишку, была крайне мала. Но рисковать не стоило – в вопросах оплаты легионеры были строги. За свои пять оллов тыловики хотя бы попытались поучаствовать в битве, я же лежала лицом в пыли и молилась, чтобы у меня не треснули ребра.

Мы, снабженцы, нередко простаивали без дела, и порой нам платили лишь за то, что мы вышли в строй. На случай, если у офицеров возникнут вопросы о моем участии в бою, я приготовила солидный довод: треснувший нагрудник хорошо доказывал мою наигранную доблесть. Он спас мне ребра и подарил надежду на то, что следующая броня будет поудобней.

Перед багряным шатром штаба оказалось лишь несколько человек. Судя по повязкам, все эти ребята только прибыли из лазарета. Приковыляли за заработком, пока их не записали в трупы.

Багряный шатер из потрепанной парусины возвышался над поляной, как огромный пирог. Пока я примерялась и подбирала слова, чтобы выклянчить свой заработок, с противоположной стороны шатра послышались громкие голоса. Я отошла от стола выдачи, невольно прислушавшись к обрывку разговора, и сообразила, что речь идет, как всегда в этом мире, о деньгах:

– Десять монет и не больше. На мой взгляд, это и так расточительство.

– Но господин, в легионе Белых Лилий мне платили около тридцати, да еще и содержание!

Я не видела говорящих и могла представить их по голосам. Первый мог принадлежать лишь старшему офицеру, так как он был налит тяжеловесной волей и по-военному чеканил каждое слово. Мне он показался странно знакомым. Второй же, наоборот, подрагивал и звучал хоть и нервно, но на удивление мелодично, словно принадлежал певцу. Я уже и забыла, что пришла за деньгами, и обратилась в слух. Мне хотелось узнать, чем закончится спор и выторгует ли просящий лишнюю монету.

– Тебя не убили – считай это частью оплаты. Весь офицерский состав Лилий сейчас болтается вдоль дороги. Не веришь – сам сходи, посмотри. Тебе могут подарить такое же пеньковое ожерелье на шею, как и тем ребятам, и поверь – никто из моих солдат не будет возражать. Наоборот, может даже порадуются. Видишь ли, у нас не песенный легион, и бард нам не нужен. Ты можешь сейчас просто уйти на свой страх и риск, или же написать за десять монет одну жалкую песню для Алой Розы.

Бард… ну тогда все ясно. Эти нелепые хлыщи в шелковых шароварах, словно слепни, прилипали к легионам и сосали денежные запасы армии, изредка радуя генералов своими бездарными сочинениями. Обычно в качестве дара преподносились походные песни, восхваляющие доблесть командиров. А они неплохо зарабатывают. Тридцать монет, как же…

– Но милорд, я…

– Сгинь.

Я поняла, что разговор, к несчастию барда, завершился, но не успела сойти с дороги. Из-за шатра возникла высоченная тень и двинулась прямо на меня, легко, словно пушинку, столкнув с дороги. Мужчина даже не остановился и просто двинулся к синему шатру одного из генералов. Зато, разглядывая спину грубияна, я наконец-то вспомнила, кто это. Неудивительно, что голос показался мне знакомым. Какая честь – с дороги меня столкнул сам генерал Атос – лучший боец легиона Алой Розы, великолепный наездник и сотня-другая прочих громких титулов. Много историй об этом человеке-легенде я слышала в лагере. Но лишний раз болтать о нем легионеры не решаются. Поговаривают, что он терпеть не может сплетен и скор на расправу. В бою я стою от него слишком далеко, а в лагере он почти все время проводит в своем шатре.

Атос такой странный… Двухметровый крайниец со смуглой кожей и пепельно-серыми волосами, похожими на шапку из какого-то пушного зверя. Как он из-под такой шевелюры вообще видит поле боя остается загадкой. А сражается он, по слухам, просто прекрасно. Под доспехами, хоть и не видно, – гора мышц, будто он круглые сутки машет двуручным мечом. Я слышала, что он может перерубить человека пополам, – но это больше похоже на старушечьи байки. Как ни крути, но для его возраста – двадцать с небольшим – сделать карьеру генерала легиона было завидной судьбой. И кем бы он ни был за пределами легиона, этот парень определенно входил в число лучших бойцов Алой Розы.

Я не разглядела в нем особой красоты, хотя лагерные шлюхи сходили по нему с ума. Скорее что-то демоническое или звериное: вон как передвигается – быстро и бесшумно. Пока я размышляла, его уже и след простыл. Я подошла чуть ближе и заглянула за шатер. Там стоял бард, всхлипывая и прижимая к груди лиру. Нелепый петух в желтых панталонах – в лагере он выглядел еще более чужим, чем я. Но жалости почему-то не вызывал. Лирист, хе-хе.

Я вновь обогнула шатер и направилась к столу, который стоял с другого края. Не стоило забывать, зачем я здесь – за платой. На выдаче сегодня сидели два незнакомых мне солдата, исполнявших роль казначеев. Легионеры явно скучали. Один, что постарше, чистил гравировку на парадной кирасе и, кажется, до ужаса гордился своим офицерским чином.

– Эм… привет, – сказала я, помахав рукой. – Я Лис. Снабженец, третий отряд под командованием Генада.

Со вздохом офицер в кирасе начал листать огромный том, содержащий данные обо всех легионерах Розы, в том числе и о моем отряде.

– Лис сдох, – лениво проговорил он, тыча грязным ногтем в какую-то строчку. – О смерти сообщил кто-то из сослуживцев еще два дня тому назад.

Ну вот и дожили. Наверняка, это вредный старик, который поучал меня на поле. Мечта, мечта… А на деле попросту доносчик.

На войне такая вот шуточная запись о смерти может сильно осложнить жизнь. У меня, конечно, как и у всех бойцов легиона, была при себе грамота от отрядного капитана, подтверждающая мою личность, но воровство грамот у мертвецов тоже было делом обыденным. Получить деньги за себя и мертвого соседа было бы отличным заработком, не назначь генералы за подобный обман строгого наказания. Тем, кого ловили с чужой грамотой, полагалась веревка на шею. Если бы я пришла к шатру в первый же день, кто-нибудь из отряда подтвердил бы, что я – Лис, и вполне себе живой, но сейчас надежды было мало. Все зависело от того, в хорошем ли расположении духа офицеры на выдаче.

В ход пошли бумаги: пришлось достать грамоту и положить на стол.

– Мало ли – бумажка, – лениво протянул офицер. Сбывались мои худшие опасения. – Мне с твоей бумажкой знаешь куда сходить?

– Меня не любят в отряде, – доверительно сообщила я, – все равно ведь правда. – Наверно, решили подшутить над новичком, вот и записали в трупы.

– А за что тебя любить, сладкоголосый? Голос как у девки, фигура как у девки, еще и в снабженцах, где одни старики да калеки.

Второй офицер примирительно вскинул ладони, – видимо, очень не хотел ни ссор, ни потасовок. Он лениво поднес мою боевую грамоту почти к носу, изучил бумагу и сунул мне обратно в руки.

– Плевать. Пиши, что живой. Нынче снабженцам платят только четыре олла. Нам не жалко, забирай свою мелочевку, пацан, и проваливай.

Темнело. Но лагерь в этой темноте просыпался, как громадный старый пес: кряхтя и почесываясь. Солдаты устраивались у костра с бутылочкой и сладко коротали часы перед сном за игрой или пустой болтовней. А вот мне идти было некуда. После «шутки» про мою смерть проводить вечер с отрядом мне расхотелось. Ребята ведь не просто так поступили, это было прямое заявление о том, как они ко мне относятся. В легионе я хорошо научилась отличать дружеские шутки от неприкрытой издевки.

Я решила, что разумнее будет идти к костру Ферроса, последнему прибежищу отщепенцев вроде меня. Я уже не раз ночевала у его костра, хотя и не любила проводить время с вечно похваляющимся дураком Ферросом, капитаном отряда и неплохим мечником. Как и все офицеры, он мог иметь свой шатер и костер. Но в отличие от соседних офицерских костров, народу у него всегда было мало. Люди тянутся туда, где интересно или играют на большие деньги. Феррос же только и делал, что рассказывал о себе, и его истории то и дело повторялись, обрастая новыми и невероятными подробностями. Зачастую капитан напивался, краснел, гневливо поливал своих врагов грязью, потрясая «дедовым» мечом. Такое зрелище совсем не радовало глаз и требовало сильной выдержки. Ну или отсутствия выбора, как в моем случае.

Я шла к костру Ферроса, на ходу поправляя шлем. Никогда не забывать про шлем – это мое правило номер один. Да, в нем было жарко и душно, особенно в летнюю пору, и слышимость хуже, а чтобы увидеть что-то сбоку, приходилось поворачивать голову. Но то была лишь малая жертва за мое право оставаться в легионе неузнанной и нераскрытой.

Около костра собралась едва ли дюжина вояк всех мастей, таких же неприкаянных душ, как я. Феррос вещал что-то невнятное, и легионеры, не замечая его болтовни, были заняты своими беседами. Я тихо присела с краю, протянув ладони к огню, и, к счастью, никто не обратил на меня внимания. Вход здесь был свободный. Сиди и грейся, только не воруй чужую еду и пойло.

– Эй, Фер. Что там за парень в шлеме? Ты че шлем не снял, дубина? Ты кто такой? – Какой-то мужик с вислыми усами больно ткнул меня в бок пустой бутылкой. Теперь жди беды. Однако Феррос разозлился не на меня, а на вислоусого за то, что тот прервал его вдохновенный рассказ.

– Это Лис. В шлеме, потому что вся морда в чертовке. Его-то я знаю, а вот кто ты такой – понятия не имею! И какой я тебе Фер? Я капитан Феррос…

К перепалке Ферроса и вислых усов подключились еще несколько легионеров, а я почувствовала себя странно польщенной. Надо же, капитан удосужился запомнить не только мое имя, но и легенду, из-за которой я не снимала шлема. Никто не знал, что болезнь чертовка была придуманной, но эта история позволяла мне скрывать лицо.

Шлем был необычным. Такого я не видела больше ни у кого во всем легионе – стального цвета, отшлифованный до ровного матового блеска; в почти вертикальных изогнутых прорезях были видны только мои глаза, а нижняя часть не закрывала подбородок. Шлем был округлым сзади и закрывал шею, а спереди сужался к подбородку, словно клюв птицы или морда зверя. По бокам, чуть выше висков, создатель шлема припаял два стальных пера, которые, видимо, должны были походить на крылья или что-то вроде этого, но на деле торчали, как уши. Впервые увидев себя в этом шлеме, я даже не знала, плакать мне или смеяться.

Помню, когда я только пришла в легион и явилась к багряному шатру, чтобы записаться в отряд снабженцев, командир спросил мое имя. И я застыла. Меня охватил ужас. К своему прошлому имени я испытывала такое отвращение, что не смогла бы произнести его даже под пыткой. К тому же оно было женским, а я пришла поступать в легион, выдавая себя за юношу. Но придумать мужское имя у меня не хватило смекалки. Вот я и стояла как идиотка, ловя ртом воздух, пока капитан не гаркнул: «Да запишите этого дурака Лисом – в честь горшка, что у него на голове». Так я обрела имя и не стала его менять – лисам ведь приписывают хитрость и скорость. Мне хотелось, чтобы новое имя изменило меня. Не зря же говорят, что с новым именем приходит новая жизнь.

Об этом чудном шлеме стоит сказать лишь еще одно. Его я сняла с первого убитого мной человека – не на поле боя, а в пропахшей дымом таверне на перекрестке двух дорог.

Разговоры о победах Ферроса перетекли в скучное обсуждение каких-то сражений, а потом – болтовню о женщинах. Ветер шумел в ветвях ближайшей рощи, а костер мирно потрескивал. Я, признаться, начала клевать носом в тепле и покое, пока не услышала свое имя.

– А ты что скажешь Лис, а? – Я вскинула голову и увидела, что Феррос испытующе смотрит на меня через разделяющий нас костер.

– А… простите?

– Мы тут обсуждаем, что по легиону ходят продажные девки – страшные, как грехи Войи, да еще каждая вторая носит всякую заразу. Что думаешь? – Он заговорщицки подмигнул окружавшим его товарищам.

– Ну, капитан, вы же знаете, что у меня чертовка. Со мной девушки ложа не делят, боятся подхватить, знаете ли. – Обычно эта отговорка срабатывала. Но атмосфера вокруг костра как-то изменилась. Ко мне было приковано слишком много взглядов. Я, кажется, прослушала что-то важное.

– А я вот думаю, Лис, дорогой мой… – Слова Ферроса просто источали мед. – Голос у тебя такой звонкий и фигурка не мужская совсем… Мы тут это обсуждали с ребятами.

Мое сердце заколотилось как сумасшедшее. Капля пота, выступившая на лбу, стекла по кончику носа и повисла над верхней губой. «Только не разоблачение, – заметались мои мысли. – Не здесь и не сейчас!»

– Думаю, ты совсем еще мальчишка, – продолжил капитан, поглаживая свою короткую пшеничную бородку. – Но нам-то, старым воякам, и такое сойдет. На безрыбье, сам понимаешь… Мы не брезгливые, а в темноте тебя и за девочку можно принять.

Он встал, а со всех сторон раздалось улюлюканье. У меня немного отлегло от сердца – меня не раскрыли. Но происходящее все равно меня тревожило – Феррос никогда так раньше не шутил. Похоже, сегодня он перепил вина. Несколько его друзей оставались серьезными и не участвовали в общем веселье. Один даже поднялся и вовсе ушел.

– Может, снимешь доспех? Потанцуешь в свете костра нагишом. – Очередная волна смешков прокатилась над костром, а Феррос направился ко мне. Я на всякий случай встала и попятилась к деревьям.

– Добрый капитан Феррос изволит шутить. Я весь в чертовке, не хочу портить аппетит вашей компании.

Неожиданно Феррос скакнул через костер и схватил меня за запястье.

– Скидывай одежду, малец. – Он дохнул перегаром мне в лицо. Запах свалил бы лошадь. Доблестный капитан был изрядно пьян.

Я попыталась вырваться, но Феррос, словно клешней, сжал мою руку.

– Давай же, сладкий наш. Будь хорошей девочкой. – Свободной рукой он рванул ворот моей рубашки.

Треск рвущейся ткани заполнил все вокруг. Нет, не треск – крик ткани, ее агония. Я слышала этот звук по ночам все последние годы, стоило лишь закрыть глаза. Это был особенный для меня звук.

Я не знаю, как мне удалось вырваться из лап капитана, схватить лежавшую рядом с одним из солдат саблю и рубануть наотмашь. Феррос, однако, успел отвести лицо. На его скуле тут же заалел порез. Вскрикнув: «Щенок!» – капитан выхватил короткий кинжал и сделал ответный выпад.

Я могу быть очень быстрой, когда захочу. Поэтому Феррос промахнулся. Метил он явно в грудь, но его атака, как и моя, не увенчалась успехом. Лишь на правом рукаве, вокруг проделанной клинком прорехи, у меня выступила пара багряных капель. Боли я не чувствовала, только легкое головокружение и нескончаемый треск ткани в ушах.

Ферроса уже держали за руки его товарищи, не давая кинуться на меня снова. Он чертыхался, но, вроде бы, уже не собирался меня убивать. Драки в легионе не поощрялись. Исключений не делали ни для простых солдат, ни для командиров.

– Убирайся! Вон пошел, чтоб я тебя больше тут не видел, сукин ты сын. Посмел поднять оружие! На меня! Щенок!..

Я пошла прочь, а за моей спиной затихали крики разгневанного Ферроса. После его удара со мной случилось что-то странное. Меня мутило, а голову словно заволокло туманом. Мысли метались в голове: «Надо промыть рану, надо к реке». Туда я и пошла на странно ослабевших ногах.

Ноги заплетались, а желудок крутило. Что-то происходило с моим телом, но что? Жутко хотелось и пить, и спать, и просто прилечь и не шевелиться.

Реку от лагеря отделяла полоса прибрежных ив. Я пробралась сквозь них, раздвигая ветви при свете молодой луны. Разум горел, но в нем медленно ворочалась мысль о том, что меня ранили, а раны всегда следует промывать.

Выйдя на берег к мелководью, где днем набирают воду под нужды легиона, я споткнулась и упала на колени в двух шагах от воды. Руки дрожали на белом кварцевом песке, проваливаясь в мягкую жижу. Я лишь успела приподнять шлем, как меня вырвало скудным завтраком. Сразу за этим желудок свела сильная судорога. Уже на четвереньках я доползла до кромки воды и зачерпнула песка и влаги. Промыла рот и подбородок. Живот снова свело. Шлем жутко мешал, но сил снять его у меня не было.

– Знаешь, я прихожу сюда каждую ночь любоваться звездами. Здесь тихо и никого нет. Но смотреть, как блюет какой-то выпивоха, в мои планы не входит. Меня это… бесит.

Я приподняла голову, чтобы посмотреть на говорившего. На валуне возле воды сидела крупная фигура. Тень от деревьев скрывала от меня моего собеседника. Однако, когда человек чуть шевельнулся в темноте, слабая луна осветила белозубую улыбку. Весьма недобрую, как мне показалось.

– Я вообще не люблю, когда меня что-то бесит.

Прежде чем тень направилась в мою сторону, я успела сказать лишь одну фразу:

– Я не пил…

После чего рухнула лицом в воду. Мимо в серебристой воде проплыла маленькая рыбка. Я понимала, что тону около берега – на глубине двух пальцев. Но руки и ноги были мне уже неподвластны. Вдохнуть воду и закончить все было бы так просто. Я закрыла глаза, ведь мне очень хотелось спать.

#Бусина вторая

Я очнулась от резкой боли. Все мое тело трясло, а в живот упиралось что-то острое. Я не сразу сообразила, что перед глазами у меня мелькает дорога и чьи-то сапоги. Некто нес меня на плече. Кто-то высокий. Тень, знакомый голос…

Когда моей щеки коснулось что-то холодное и я скосила глаза, все сомнения разрешились. Такой широкий и огромный меч с прокаленным черным лезвием во всей армии был только у одного человека. Кажется, я помешала созерцать звезды генералу Атосу и теперь он куда-то меня нес, перекинув через плечо, словно мешок.

Боль не была случайной: я лежала на его шипованном наплечнике и он упирался в живот. Желудок снова свело, и не будь он пуст, меня бы снова вырвало. Возможно, даже на спину генерала. Но ему повезло, так что я только тихо просипела – сил не было даже на стон.

Меня внесли в какую-то палатку и грубо кинули на походный тюфяк. Горела сальная свечка, отвоевавшая у темноты небольшой кусочек света.

– Док. Тут что-то странное. От этого парня не пахнет выпивкой, но у него отнялись руки и ноги, и он заблевал полреки.

Я не видела, с кем говорил Атос. Да и самого генерала тоже. Голова так неудобно завалилась набок, а поднять ее не было сил.

– Припадочный, может, – ответил откуда-то из тени старческий с хрипотцой голос. – Тебе-то что за забота?

– А вдруг у него какая-нибудь зараза? – Видимо, последнего слова для собеседника было достаточно. К койке, кряхтя, подошел старик. Волосы серебристым венцом росли лишь вокруг головы, оставляя посередине изрядную лысину, а глубоко посаженные глаза с интересом изучали меня.

– Так, посмотрим, что тут у нас, – прошептал старик и протянул руку к моему шлему.

Правило номер один: никогда не забывать про шлем! Моя рука, только что казавшаяся обессиленной, резко метнулась к шлему и натянула его до подбородка.

– Ух ты. – В круге света появилась растрепанная голова Атоса. – А он гораздо живее, чем я думал. Шлем он явно отдавать не хочет.

– Ладно. – Голос старика вдруг зазвучал серьезно и грустно. – Проваливай, мальчик. Иди поруби кого-нибудь в куски. У тебя это лучше получится.

Атос пожал плечами и исчез из поля зрения. Я услышала лишь, как прошуршал покров, прикрывавший вход в палатку. Опасность миновала, но я все еще не могла разжать пальцы, сжимающие шлем.

– Яд… – проговорила я. – Рана… Плечо… – И снова потеряла сознание.

Мне снился паркетный пол, начищенный до такого блеска, что в нем, как в зеркале, отражалась красивая пара. Я слышала их смех. Сначала казалось, что они просто танцуют. Но потом пришло осознание, что это не так. Это не танец… Мелькали шпаги, слышалось учащенное дыхание. Молодые люди сражались и смеялись.

Я пыталась закричать и предостеречь девушку. Но рот заполнила холодная речная вода. И вот я уже в реке, и сквозь толщу воды проступило лицо демона с пепельными волосами. Он сказал, что не любит, когда его бесят.

Когда я проснулась, снаружи уже рассвело. Свеча догорела, а в палатку пробивался слабый сероватый свет. Мне было легко дышать, и живот почти не болел. Что бы ни сделал лекарь, он помог. Я аккуратно повертела головой, убедившись, что и она на месте. Взгляд упал на плечо: ровные чистые бинты покрывали вчерашний порез, светясь непривычной белизной сквозь разрезанный рукав рубашки.

Я была цела и в сознании, но что-то было не в порядке… Но что… Шлем! Я испуганно завертела головой и увидела его за свечой… Я попыталась вскочить и схватить шлем, но лишь опрокинула огарок свечи и в бессильной ярости рухнула обратно на тюфяк. Откуда-то из темного угла палатки раздался надтреснутый старческий смех.

– Да не волнуйся ты так по поводу шлема. Я узнал о твоем секрете, как только Атос кинул тебя на мою кровать. Я, может, и не служу при дворе, но все-таки врач и могу отличить бабу в мужской одежде от солдата.

Я сглотнула, слюна оцарапала пересохшее горло, как камешки. Старик между тем приблизился.

– Если бы я хотел тебя выдать – сделал бы это еще ночью. Но ведь денег мне за это не заплатят, тогда какой прок? Если тебе хочется скакать по полям в поисках смерти вместо того чтобы с мужем пахать землю да растить детей, Идас тебе в помощь. – Старик приподнял мою голову и дал отпить какой-то горькой воды из плошки. На миг мне показалось, что меня снова вырвет, но желудок почему-то смирился с лекарством.

– Тебе повезло. Безоаровый порошок помог. Яд, видать, был дрянной. Был бы получше, я бы с тобой сейчас не говорил.

Я подняла на старика глаза:

– Спасибо… – Вместо нормальной речи послышался шелест, но громче говорить я не могла.

– Из спасибо, как говорится, ни поешь, ни выпьешь. Речь не об этом. Рана свежая, и получила ты ее в лагере. Значит, тут кто-то ходит и режет своих же людей отравленным клинком. Мне нужно его имя.

– Офицер, – прошептала я. – Нельзя…

– Можно, – жестко произнес старик. Дальнейшие пререкания были бесполезны, и у меня не осталось на них сил… Думаю, его и вправду мало волновали последствия такого доноса для меня.

– Феррос…

– Я мог бы догадаться. – Старик направился к выходу. Около покрывала-двери он обернулся. – Послушай, девочка. Я не из тех, кто дает советы даром, но ты слишком молода, чтобы думать своей головой. Либо стань сильной, чтобы защитить себя, либо стань отчаянной трусихой, чтобы не попадать в неприятности. Не будь посредине, как сейчас, это самый опасный путь.

Он вышел, а я лежала в полутьме и думала, что трусиха из меня вышла весьма плохая.

Каждый шаг в жизни – это выбор. Вставать или не вставать с кровати. Пойти одной дорогой или другой. Один выбор не сильно влияет на нашу жизнь, другой становится точкой невозврата. Иногда мы вынужденно выбираем, в другом случае – мы сами решаем, что время пришло.

Два дня прошло с того вечера, как Феррос оцарапал мне плечо отравленным клинком. Два дня я валялась в палатке лекаря и много думала. Как ни смешно звучит, я впервые думала так много. О том, как устала от того, что не в силах повлиять на что-либо во время боя. Как меня замучила необходимость прятаться от всех легионеров, постоянно отмалчиваться, терпеть воровство и хамство.

В один из первых дней в легионе, когда я шла на завтрак, меня нагнал пьяный солдат. Он рывком развернул меня и ударил кулаком по шлему так сильно, что я улетела в канаву. У него не было причин ненавидеть меня, мы даже не были знакомы. Просто он был пьян, у него было плохое настроение и он мог это сделать. Он мог.

Он не сказал ни слова, просто развернулся и пошел дальше. А я лежала в канаве и пыталась остановить кровь из носа, вперемешку с соплями и потом, стекавшими по подбородку.

Определенно, в тот день я сделала один из выборов – остаться тут, несмотря ни на что. И вот в палатке лекаря я приняла еще одно решение, которое, вполне возможно, убило бы меня быстрее, чем служба в снабженцах. Но просто пришло время.

Я стояла около синего шатра Атоса с самого рассвета, ожидая, когда же генерал выйдет. Время подходило к полудню, но внутри не раздавалось ни единого звука. Я даже забеспокоилась, не перепутала ли я шатер. Еще пять минут, ну ладно… не пять, а десять.

Атос стремительно вылетел из палатки и куда-то пошел своим широким шагом. Для человека его роста и комплекции он двигался поразительно быстро. Я даже не сразу опомнилась, но потом окликнула его по имени и званию. Он развернулся и нахмурился.

– Ты… тот парень. – Мимолетная ухмылка скользнула по его лицу. – Благодарить не надо. Я думал, что у тебя заразная болезнь. – Он уже развернулся, чтобы продолжить свой путь, но у меня были другие планы.

– Я здесь не благодарить. Я… – Слова застыли в горле, но пути назад уже не было. – Я хочу, чтобы вы взяли меня в ученики, генерал.

Атос тоже застыл и часто заморгал. Он, кажется, был не менее ошарашен моей дерзостью, чем я сама.

– В ученики, что?.. – Ухмылка вернулась на его смуглое лицо. Вместе с ней вернулось и самообладание. – Я никого не учу, парень, никогда. Я генерал – вы солдаты. Попроси о тренировках командира отряда…

Но я не собиралась отступать так легко. Из меня все-таки выходит плохая трусиха.

– Не парень. Я – Лис. Для обычных солдат сойдет и командир, а мне нужно лучшее. И вы – лучшее в этой армии.

За нами уже начали наблюдать несколько любопытных бездельников. Трудно было судить по лицу Атоса, что он думал. Полные губы сжались в тонкую линию, а глаза сверкали из-под густых пепельных бровей. Может, мне лишь казалось, но мое нахальство начало его забавлять. Не худший исход.

– Так, ребенок, Лис там или Хренолис. В одном ты прав – я лучший. Зачем мне ученик вроде тебя, жалкий солдат, которого умудрился проткнуть такой дурак, как Феррос?

Пришло время рискнуть всем. Я прекрасно знала, что следующие мои слова запросто могут стоить мне головы. Но сейчас уже было поздно, я сделала выбор.

– Вы хороши, но вы медлительны.

Разговоры вокруг стихли. Теперь все взгляды в радиусе десятка метров были обращены на нас. Вернее, на Атоса. Генерал молчал. Чтобы порвать эту страшную тишину, я продолжила.

– У вас мощные удары. И точные. И двигаетесь вы быстро. Беда в том, что в самой технике боя вы медленнее. Меч не поспевает за телом… – Я замолчала, давая Атосу возможность переварить мою дерзость.

– Ты хочешь сказать, что и ты сможешь научить чему-то меня? Меня? – Глаз не было видно, так как Атос по-бычьи опустил голову. Его лохматая челка скрыла лицо до половины. Голос его звучал очень напряженно.

– Да. Я… Единственное, чем я могу похвастаться, – это скорость. Феррос застал меня врасплох. Сегодня я выспался…

Но договорить мне не удалось – генерал начал движение молниеносно. Он не предупредил меня о начале драки, не попросил зевак расчистить место. Просто выхватил меч и резко скакнул ко мне. Лезвие просвистело в паре сантиметров от моей головы, но я увернулась. Мне было что терять, мне было что приобретать. Если я хотела жить, я должна была справиться с той бедой, в которую сама себя втянула.

Меч свистел с какой-то жуткой скоростью. Может, я зря поверила слухам? Может, Атос просто не дерется в полную силу на поле боя, а сейчас выложится по полной, решив проучить наглого мальчишку? Что если я не успею, что тогда? Присесть, отскочить, увернуться. У меня нет с собой оружия и единственная моя защита – скорость. Атос махал мечом, как Войя, не обращая внимания ни на что, кроме цели. Генерал просто прошелся по сидящему на земле солдату, чтобы достать меня. Движения были четкими, отработанными. Справа и слева меч задел мои бриджи, мгновенно надрезав тонкую ткань.

На мысли времени не оставалось – только движения. Он. Меня. Убьет. Единственное, что вертелось в голове. Отступать было некуда, за спиной высился частокол лагеря. Не убежать, если только…

Словно обрывки чужого сна в голове пронеслись слова старого мастера: «Если за спиной препятствие, а впереди враги, остается только один способ». «Сдаться?», – спрашивает девичий тонкий голосок, такой незнакомый. Тихий смех: «Нет, надо научиться летать».

Я никогда такого не делала, но, возможно, этот трюк просто ждал сегодняшнего дня. На губах Атоса уже не играла усмешка, это был волчий оскал с ровными и белыми клыками. Его, кажется, злило то, что я все еще жива. За моей спиной торчали врытые в землю бревна, а передо мной была сама смерть в облике генерала. Его последний выпад был великолепен: со стороны наверняка выглядело даже артистично. Он нацелил лезвие ровнехонько мне в грудь. Я оперлась каблуком о бревно за спиной и оттолкнулась со всей силы. Возможно, исполнить подобное помогла вовсе не сила, а надежда и желание.

Меч вошел в бревно, а я ухватила Атоса за плечи. Остальное сделали инерция и гибкость тела. Я выполнила прямую стойку на его плечах и заглянула в глаза генерала: светло-светло голубые и широко распахнутые от удивления. Это мгновение, наверное, застыло в воздухе. Он стоял, задрав голову, и смотрел мне в глаза, а я на вытянутых руках, упираясь в его плечи, смотрела ему в лицо. На это мгновение меня охватил ужас, но… По правде, мне никогда не было так страшно и… весело. Это мгновение мира в душе, осознание того, что я чего-то стою.

Но миг закончился, а сила тяжести взяла свое. Тело завершило прыжок, и я приземлилась в мягкую траву. Как только я встала, жесткий холодный металл отшвырнул и прижал меня к частоколу. Как будто и не было этого удивительного прыжка. Атос прижал меч плашмя к моему горлу. Я судорожно вспоминала хоть каких-нибудь богов, чтобы произнести короткую молитву.

Генерал тяжело дышал и был, по всей видимости, в ярости, но не спешил резать мне глотку. Странно, я и не думала, что этот короткий бой его так утомит. Какой смысл был сейчас скромничать? Я прямо посмотрела на него, и хотя уже не видела глаз из-под челки, но знала, что они светло-голубые. Почему-то это знание заставило меня улыбнуться.

– Лис, значит… Считай, что ты меня удивил, пацан, – медленно произнес Атос. – А я редко бываю удивлен. Уклоняешься ты хорошо. Так чему же ты хочешь научиться?

Ответ на его вопрос я знала уже давно, может быть, даже слишком давно. Последние полгода в тавернах, кабаках, лесах, канавах – везде я готовилась ответить на него.

– Уклоняюсь я хорошо, – повторила я его слова. – Но хочу научиться не уклоняться, а держать удар… и давать сдачи.

Это только в сказках главный герой получает мудрого мастера и за считанные дни становится лучшим мечником страны. На деле же это тяжело и больно, и мудрого мастера нет. Есть только вспыльчивый и гордый парень, который каждую тренировку пытается тебя убить. Как-то так можно описать наши занятия.

Уговор был такой: каждый день, не важно – дождь, снег, да хоть ураган – мы встречаемся на тренировочной площадке и проводим там два часа. В первый же день там собралось человек пятьдесят: всем было любопытно, как именно меня будут крошить на кусочки. Атосу интерес зевак не понравился, он просто сломал одному из зрителей руку. Вот такой молчаливый намек был всеми понят, и тренировки продолжились уже без свидетелей.

Мне был выдан солидный и тяжелый меч, который Атос окрестил «зубочисткой». Первый же удар моего учителя по нему вывихнул мне плечо. Кричать от боли было страшно, но держать меч я уже не могла. Генерал посчитал, что к лекарю бежать не нужно, и еще минут пятнадцать вправлял мне плечо сам.

Вывихнутое плечо – это, конечно, очень больно. Но когда его вправляет человек далекий от медицины – боль возрастает десятикратно. Атос упер меня лицом и грудью в дерево, зафиксировал свою ногу на моей пояснице и начал крутить моей безвольной конечностью. Я не выдержала и заорала, за что получила первый подзатыльник.

Издевательство продолжалось четверть часа, после чего я почувствовала, что снова могу шевелить пальцами. Вот только желание ими шевелить у меня совсем пропало. Когда я направилась к выходу с боевой площадки, Атос положил мне руку на плечо:

– Куда это ты собрался? Два часа еще не прошли.

– Но я… Э… лекарь. – Я разглядывала носки своих сапог, словно провинившийся школяр. – Мне нужен лекарь… наверно…

– А на поле боя ты тоже попросишь врага остановиться и подождать? – Его голос звучал тихо и угрожающе. – Скажешь: «Дяденька, не убивайте меня – мне нужна повязка и ледяной чай»? Да, ты так думаешь?

Атос схватил меня за вывихнутую руку, и я заорала от боли… Про себя. Сжимая губы, кивнула и вернулась на поле. Первый урок был получен – в тот вечер я держала меч в левой руке.

На второй неделе занятий мы чистили оружие после тренировки около синего шатра Атоса. Разогретый от трения камень будил приятные воспоминания о детстве. С той битвы с Белыми Лилиями легион сидел без работы, поэтому мы могли себе позволить и все эти тренировки, и вечернюю неспешную чистку оружия. Я удивилась, что Атос пригласил меня разделить этот ритуал с ним. Как выяснилось, приглашение было с подвохом.

– Мне вот интересно, – генерал правил меч резкими и точными движениями. – Твоя стойка, боевая позиция. В армии бы так не научили. Не у нас в легионе точно. Ты из дворян?

Отпираться смысла не было. Тем более, я могла не врать, а рассказать правду без особого ущерба своей легенде:

– Не совсем. Я рос в замке, был сыном оружейника. Вместе с хозяйскими детьми меня учили владеть оружием.

Атос кивнул, словно лишь подтвердил свою догадку. Он не стал спрашивать, что именно произошло и почему я лишилась дома. В легионе было не принято выпытывать прошлое.

Затачивая лезвия, мы замолчали. Каждый думал о своем – я о том, что не знаю почти ничего о прошлом Атоса. Известно, что он из Края – да это и так видно по цвету кожи. Рано начал бродить с бандами и воровскими шайками. Авторитет зарабатывал грубой силой и дерзким поведением. Был признан и вышел в лидеры, но, видимо, хотел большего, чем просто мелкие набеги.

Где-то лет в пятнадцать встретил Алайлу и Крамера, которые уже составляли костяк легиона Алой Розы. Из всей троицы только он обладал талантом вести за собой людей в гущу сражения, порой даже безнадежного. Конечно, и Алайла, и Крамер имели лидерские навыки и пользовались уважением. Но Атос был сердцем битвы, безумным демоном с мечом. Без него история легиона могла сложиться совсем иначе.

Вот и все, что я знала о своем молодом учителе. Кто он, почему покинул дом, почему он так нелюдим и не завел себе хотя бы полевую жену, откуда в нем столько звериной ярости и жажды к бою? Все это было тайной. И в количестве тайн на сантиметр тела мы были очень похожи.