Сотник. Беру все на себя Красницкий Евгений

Глава 2

Сентябрь 1125 года, берег реки Припять

Мишка рисовал угольком на куске парусины политическую карту Киевской Руси, а сам искоса посматривал на рассаживающихся у костра отроков. Вот так же собирались они вокруг костра после того, как дед разжаловал Мишку из старшин Младшей стражи в походе за болото. Но какое разительное отличие! Там были обиженные, растерянные, рефлексирующие мальчишки, а здесь и сейчас… Мишке невольно вспомнилось, как еще ТАМ он каждый раз отмечал перемены, происходившие с сыном за время летних каникул, проведенных им в пионерском лагере или в деревне у деда.

Эти ребята – его ближники и соратники – ставшие родными не меньше, чем оставшийся ТАМ уже взрослый сын, тоже переменились за прошедшее лето. Да и лето было совсем не простым – своя и чужая кровь, смерть, учеба под руководством наставников (очень и очень непростых мужиков), ответственность не только за себя, но и за подчиненных отроков… как много всего спрессовалось в эти три с небольшим месяца!

Нет, эти, сегодняшние, уже не предложат сбежать из Погорынья и стать пиратами – даже и сами не заметили, как кончилось детство, хотя у половины из них детства, в сущности, и не было. И тема обсуждения – «Как разумно применить имеющуюся у них силу да убить побольше народу» – не вызовет у них ни удивления, ни протеста. И если так сложится, что придется обернуть оружие против недавних союзников – огневцев Семена Дырки или лесовиков Трески, колебаться не станут, а просто вспомнят, как подавляли бунт в Ратном и убивали мужей из ратнинской сотни. Понадобится идти в бой – вспомнят, как брали острог на Кипени и Отишии, как защищали Ратное от ляхов. Случится колебание или неповиновение среди отроков – вспомнят повешенного Плоста и расстрелянных Германа и Филимона. Возникнет нужда спросить совета – все они господа советники Академии Архангела Михаила. Ну, а уж спину прикрыть – каждому довериться можно, не подведут и себя для того не пожалеют!

И ведь дети же еще, совсем мальчишки – большинству и пятнадцати еще нет! Как легко рассуждалось когда-то: меньше живут, быстрее взрослеют! А чего стоит им это быстрое взросление? Через что приходится пройти при этом, какую цену заплатить? Роська, Демьян, Кузьма, Дмитрий, Артемий, Матвей…

«Да, сэр Майкл, не сочтите за прикол, но иначе, как многодетным папашей вас теперь не назовешь. Хоть и не зачали вы их, но сказать, что не вы их породили, пожалуй, нельзя, и отцовские чувства ваши в отношении этих мальчишек вполне естественны, вполне, сэр, вполне… Хороших ребят, по чести сказать, вырастили, поводов стыдиться нет, хотя забот и хлопот, конечно… А сколько их еще впереди! Года через два женить их пора придет, потом дети пойдут… тоже, между прочим, как к внукам относиться станете! Станете-станете, не сомневайтесь!

Большой род получится, сильный и влиятельный. Клан! То, к чему вы, собственно, и стремитесь. Только, ради всего святого, поберегите вы их, не угробьте ненароком. Какие бы планы и амбиции вами не руководили, не стоят они крови этих мальчишек. Случись что с кем-нибудь из них, ведь не простите же себе! Вот они – сидят все рядом с вами у костерка, попробуйте представить себе, что кого-то, хоть одного, вдруг не станет! Невозможно, нестерпимо, страшно! Тем самым большим страхом, от которого жить не хочется! А ведь собираетесь их против реального войска, против всамделишних, а не киношных или компьютерных воинов вести! Может быть, не так уж и не прав «адмирал Дрейк»? Ну, зачем голову под топор подставлять? Ради чего?

Подумайте еще разок! Вы же толком и не представляете себе, что в нынешних обстоятельствах надо предпринять, но и это ведь не самое страшное. Страшно то, что на любое ваше действие, которого вы еще не придумали, у противника, почти наверняка, надеется готовый рецепт эффективного противодействия! Там же руководят опытные профессионалы, с детства приученные к военному делу. И командовать они умеют не десятками воинов, как лорд Корней, а сотнями и тысячами. Полковники и генералы, выражаясь в принятых ТАМ терминах, а вы, в лучшем случае, сержант, да и то…

Ну подумайте, сэр, а применимо ли в военном деле управленческое правило «лучше ошибочное действие, чем бездействие»? За ошибку-то придется кровью и жизнями рассчитываться, а представится ли потом возможность скорректировать ошибочное управленческое воздействие?»

Мишка еще раз обвел взглядом ребят – Роська, Демьян, Кузьма, Дмитрий, Артемий, Матвей…

Роська, он же поручик Василий… Заметил, что его крестный не ужинал, притащил краюху хлеба, шмат сала и сейчас нарезал сало ломтями, сооружая бутерброд, хотя слова такого никогда и не слыхал. Самый преданный из ближников. Нет, и остальные преданы тоже – любому можно без сомнений спину доверить, но Роська еще и заботлив.

Что-то в крестнике, пока ходил он по правому берегу Случи во главе трех десятков отроков да под командой воеводы Корнея, изменилось. Впрочем, и не могло не измениться – потерять в бою сразу треть своих подчиненных единым махом… но ведь не сломался, не заистерил. Какое-то в нем ожесточение, что ли, появилось. Корней сказал, что Роська и бровью не повел во время прохождения обряда «удара милосердия». А ведь не мог не понимать, что обряд из языческих обычаев пришел. Вот тебе и святоша.

Все то время, что прошло с момента прибытия в рыбачью весь отряда воеводы Корнея, Мишка присматривался к крестнику и понял наконец, что цепляет его в выражении Роськиного лица. Вспомнилось, как подходил он в узком переулке к раненому татю, покачивая кистенем в правой руке… Тогда, в Турове, это выражение у него на лице лишь мелькнуло, а сейчас стало почти постоянным. Похоже, поручик Василий перешел на новый уровень своего развития – там, где раньше, в полном соответствии с требованиями христианского милосердия, он был склонен к увещеваниям, теперь, не смущаясь, готов применить силу. Слышал Мишка, как отдает он распоряжения оставшимся у него двум десяткам… изменился Роська, ни малейших сомнений, изменился всего за несколько дней.

«Принуждение во благо». Предвидеть, что подросток, столь безоглядно принявший православие, станет приверженцем этого принципа, было не трудно – юношеский максимализм в сочетании с религиозной восторженностью ничего иного породить и не мог. В общем, за крестником нужен был глаз да глаз – запросто дров наломать может.

К противоположному полу, как стало в последнее время заметно, Роська не то чтобы равнодушен (странно было бы в этом возрасте), но как-то неоднозначен. И дело не в том, что явной избранницы у него нет, а в том, что слишком уж он буквально воспринимает христианский тезис о «сосуде греха». Мишка прекрасно понимал, что, проведя несколько лет в составе экипажа ладьи кормчего Ходока, побывав во множестве городов, Роська начинал знакомство с любым населенным пунктом с причалов речных портов и ближайших к ним «развлекательных заведений», которые являлись «охотничьими угодьями» дам вполне определенной профессии, поэтому насмотрелся и наслушался, мягко говоря, всякого. Так что вышеозначенный тезис, что называется, упал на подготовленную почву.

Однако Мишкину мать – боярыню Анну Павловну – Роська буквально боготворил, а к сестрам Аньке-младшей и Машке относился с подчеркнутым и неподдельным почтением. Остальные же девицы… создавалось такое впечатление, что Роська так и вглядывается в каждую из них, выискивая взглядом некую «печать дьявола»… и, не обнаружив таковой, впадает в недоумение. По поводу «блуда» Сучка и тетки Алены, мастера Нила и поварихи Плавы и прочих романтических приключений населения Михайлова городка Роська совершенно искренне возмущался, даже что-то там такое высказывал Мишке, но включить в категорию блудниц боярыню Анну Павловну, почти открыто состоявшую в греховной связи со старшим наставником Алексеем, он был категорически неспособен, и это обстоятельство начисто ломало ему всю «генеральную линию». Короче, маялся парень, и маяться ему, как сильно подозревал Мишка, предстояло всю оставшуюся жизнь, поскольку он, как и всякий идеалист, постоянно пытался впихнуть реальную жизнь в жесткие рамки идеологических догм.

Раньше у Мишки были планы вырастить из крестника ректора Академии Архангела Михаила, больно уж хорошо у него получалось воспитывать отроков – его десяток постоянно был лучшим практически по всем показателям – и набожность Роськи в этом смысле была только плюсом, но вот теперь, с появлением проекта создания ладейной рати… Егор может мечтать о чем угодно и планировать, что заблагорассудится, но адмиральский кортик в Мишкином воображении размещался именно на Роськином бедре, а не на чьем-либо другом.

Дмитрий… старшина Младшей стражи, первый зам Мишки по военным делам. Теперь – первый зам сотника младшей дружины Погорынского войска. Командовал половиной Младшей дружины на правом берегу Случи и, по всему получалось, что вполне дозрел до звания полусотника. Хотя звание старшины Младшей стражи (ведь будут же еще новые наборы молодежи), пожалуй, получается и повыше, чем просто полусотник. Дмитрий, было заметно, тоже переживал по поводу гибели целого десятка и, как ни странно, изменился примерно в том же ключе, что и Роська. Собрал после того боя всех урядников и сообщил, что если бы урядник Власий не погиб, он его собственной рукой порешил бы. И остальным пообещал то же самое – если кто-то своих подчиненных так же под убой подставит. Пусть лучше сам зарежется или бежит на все четыре стороны – пощады ему не будет! Мишке же доложил так: вины поручика Василия в гибели отроков нет – команду отдал вовремя и правильную, а вот урядник Власий замешкался. Ни словом не напомнил Мишке о том, что предупреждал его о непригодности Власия для командования десятком, но по глазам было видно – помнит тот разговор и виновником случившейся беды считает, в том числе, и Мишку.

Как совершенно случайно выяснилось, Дмитрий запал на Аньку-младшую точно так же, как и несчастный Никола, но виду не показывал, а когда Мишка устроил Николе по этому поводу выволочку, выводы сделал, как воистину прирожденный военный – нельзя, так нельзя. Контакты с Анькой свел к минимуму и был при этом подчеркнуто вежлив и официален, чем приводил Мишкину старшую сестру буквально в бешенство. Кажется – и это тоже свидетельствовало о наличии в его натуре «военной косточки» – Дмитрий, было заметно, даже испытал облегчение от того, что все между ним и Анькой стало ясно и понятно. Во всяком случае, перестал стесняться своего жуткого шрама, наискось проходившего через весь лоб, и стал более легок в общении с девицами.

Правда, несмотря на всю рассудительность и дисциплинированность Дмитрия, юношеская горячность в нем тоже играет – он и не подумал останавливать отроков, вознамерившихся идти в погоню за прорвавшимися ляхами, только приказал заводных коней взять. Впрочем, именно задержка с заводными конями и позволила Алексею тормознуть это авантюрное предприятие в самом начале.

Сейчас Дмитрий сидел рядом со своим сотником и, по всей видимости, пытался понять: что же тот такое изображает угольком на куске парусины? В том, что Дмитрий ни слова не сказал Корнею о своем предупреждении насчет Власия, Мишка не сомневался – не тот парень. И самого Мишку, можно быть уверенным, никогда этим случаем не попрекнет…

С будущим Дмитрия все кристально ясно – какие бы карьерные взлеты и падения ни ждали впереди Мишку, по правую руку от него всегда будет Дмитрий, командуя всеми имеющимися в Мишкином распоряжении вооруженными силами – от одного человека и вплоть до целой армии. Если Роське – адмиральский кортик, то Дмитрию – маршальский жезл, и никак не меньше!

Артемий… Тоже, как и Роська, новоиспеченный поручик. Десятков у него только два – третий оставлен в крепости, поскольку состоит из мальцов под командованием Сеньки. Командира для того десятка, в котором он был урядником, так и не подобрал, командует сам. Впрочем, и народу там осталось всего шестеро. Дударика по малолетству в поход не взяли, да двое были ранены за болотом. Так что имеет он сейчас под своей рукой только половину от тех трех десятков, что положены поручику.

Дирижер им же сформированного «оркестра народных инструментов», собственноручно Артемием же и изготовленных, регент церковного хора, не единожды вызывавший слезу умиления у покойного отца Михаила, восторженный поклонник «композиторского таланта» Мишки. Как пленился напетыми Мишкой мотивами еще в Турове, так и до сих пор воспринимает Мишкино «творчество» на уровне божественного откровения. А уж когда Мишка с горем пополам объяснил Артемию принцип нотной записи (хотя Артемий знал уже существующую «крюковую запись»)… да когда первый раз тренькнул струнами созданный Артемием и Кузьмой по невнятным объяснениям Мишки некий инструмент (Мишка прямо-таки с содроганием смотрел на этого внебрачного отпрыска домры и мандолины)… Артемий окончательно утвердился в мысли о снисхождении на Михаила Фролыча Лисовина божественной благодати!

Вместе с тем был Артемий храбр в бою, совсем неплохо командовал своим десятком и обладал не меньшими, а может быть и большими, педагогическими способностями, чем Роська. Если Мишкин крестник брал в основном харизмой, непоколебимой убежденностью в своей правоте и страстностью, то Артемий… Было у него какое-то интуитивное понимание гармонии. Причем во всем, а не только в музыке. Он умудрился превратить рукопашный бой в танец и выдать несколько замечаний, одобренных самим старшим наставником Алексеем. Он что-то такое посоветовал Сучку насчет резьбы по дереву, от чего старшина плотницкой артели долго ругался, скреб в бороде, сбивал шапку на затылок, хлопал себя по бедрам, но не отверг предложения. И это Сучок, для которого вообще не существовало авторитетов и который любой совет воспринимал как оскорбление! А еще Артемий надоумил зануду Прошку учить лошадь плясать под музыку и тайно репетировал с ним в любое свободное время. А еще… да полноте, до чего только не способен додуматься талантливый подросток, если не сдерживать его фантазию запретами, а, наоборот, поощрять!

Ну и, само собой разумеется, Артемий стал предметом воздыханий чуть ли не половины девичьего населения крепости и посада. А как же? Играет, кажется, на всех существующих на Руси музыкальных инструментах, весел, говорлив, эмоционален, свет повидал – чуть не половину Руси обошел, пока в «ансамбле» Свояты трудился. В отличие от других отроков, каким-то образом умудрился избежать прыщавости и прочих атрибутов «гадкого утенка», свойственных его возрасту. Девки млеют, да и он не теряется. Вот и сейчас – надыбал на трофейной ладье костяную фигурку обнаженной женщины с огромными грудями (похоже, какой-то языческий амулет), показывает ее Кузьке, что-то шепчет, и оба ухмыляются.

Именно Артемию, так уж все складывается, и предстоит в будущем возглавить Академию Архангела Михаила. Во всяком случае, сейчас Мишка другой кандидатуры не видел, да и представить себе не мог.

Кузька… Оружейный мастер Младшей стражи, а по факту, считай, главный инженер Академии Архангела Михаила, директор ПТУ, начальник опытно-экспериментальных мастерских, и вообще, на все руки мастер. Ни секунды не может высидеть спокойно, вот и сейчас щелкает орехи изобретенной приспособой для их раскалывания, угощает ядрышками Артемия и Демьяна, хихикает над тем, что нашептывает ему Артюха, тянет шею, заглядывая на Мишкин рисунок, пихает локтем сидящего рядом брата и, кажется, способен одновременно заняться еще кучей дел.

Тоже пользуется успехом у девиц, вроде бы получает от этого удовольствие, но Мишка как-то услышал разговор материных воспитанниц о том, что девки Кузьму интересуют исключительно в целях изучения их устройства и, если получится, усовершенствования.

В ином месте и в иное время, несомненно, обессмертил бы свое имя, поскольку изобрел (с Мишкиной подачи) наперсток, утюг, манекен и прялку с ножным приводом. За сей выдающийся научно-технический подвиг удостоился (единственный из мужчин!) постоянного допуска в пошивочную, и теперь был изрядно терзаем расспросами отроков о том, что в этом загадочном помещении творится.

Насчет педагогики не силен, скорее, наоборот – в мастерских постоянный шум, гам, вплоть до скандалов, «творческий беспорядок», чреватый травмами, пожарами и прочими неприятностями, но как магнитом притягивающий к себе ребят с технической жилкой. Никакой субординации – помощники лаются по техническим вопросам с Кузькой на равных, порой чуть не до драки доходит. И ничего – Кузька как-то умудряется оставаться начальником! Творческая атмосфера, одним словом.

По всему видать, быть Кузьке ректором Высшего технического училища!

Демьян… Этот изменился не так сильно. Все такой же мрачно-язвительный, злой и, кажется, становится жестоким. Тоже поручик и тоже имеет под рукой только два десятка вместо трех. Третий, по возвращении из похода, будет собирать из тех, кто остался в крепости по ранению или болезни. Городовой боярин Михайлова городка. Вообще-то для звания боярина еще молод, слово «комендант» как-то не прижилось, а попытка Мишки предложить Корнею назначить Демьяна воеводским посадником в крепости была прокомментирована дедом исключительно нецензурно. Так и осталось все в неопределенном виде. Но за порядком в крепости и на посаде Демьян следит дотошно и жестко. Каким-то образом сумел внушить если не уважение к себе, то некоторую робость даже такому скандалисту, как Сучок. На «воспитательные» затрещины не скупится, благо равных ему в рукопашке без оружия среди ровесников нет. Впрочем, умудрился дважды подраться и со взрослыми мужиками – работниками, присланными Нинеей. Один раз отметелил своего противника, а во второй, крепко получив по морде, выхватил засапожник, и быть бы крови, если бы не вмешательство мастера Нила, выбившего у Демки оружие подвернувшимся под руку дрыном. Пришлось потом Мишке долго с Демкой беседовать, иначе мог затаить зло на Нила и… Да, от нынешнего Демьяна можно ждать всего, чего угодно, в том числе и самого неприятного. Мишка все больше и больше склонялся к мысли отвести двоюродного брата к Нинее для сеанса психотерапии.

Кузька и Демьян… близнецы, еще недавно бывшие настолько одинаковыми, что даже на вопросы отвечали дуэтом, а теперь два разных человека! Кузька – копия отца, только более весел и легкомысленен, а вот Демьян… неужели братья повторяют разницу в характерах Лавра и Фрола? ЗДЕШНЕГО своего отца Мишка не помнил совершенно, тот погиб еще до «вселения», но неужели Фрол Корнеич был таким же мрачным типом, какой вырастает из Демьяна? Мать как-то обмолвилась, что кулакам волю давал, и среди ратников не слышно разговоров о покойном десятнике Фроле – ни добром, ни злом не вспоминают. Не любили его, что ли? Как он тогда десятником стал? Дед поспособствовал?

И к отцу братья относятся совершенно по-разному. Кузька, когда Лавр приехал навестить сыновей в Михайлов городок, засел с ним в мастерских (даже ночевали там), да так увлек своими техническими делами, что Лавр вместо намеченной пары дней пробыл в Михайловом городке почти неделю. А у Демьяна отношения с отцом явно не складываются – похоже, не может простить Лавру отношения к матери. За время визита отца и парой слов с ним не перемолвился, только поздоровался да попрощался. Зато во время приездов в Ратное практически все время проводит с матерью.

Похоже, такое несовпадение характеров двойняшек – тоже семейная лисовиновская черта, вон и Анька с Машкой совсем разные. Анька вся в эмоциях и страстях, убеждена в том, что весь мир обязан крутиться вокруг нее, все, что непосредственно не касается ее особы, как бы и не существует, а все, что касается, истолковывается только с точки зрения «нравится или не нравится». Машка же суховата, деловита, выглядит старше и умнее сестры-близняшки. Да уж, лисовиновский корень…

Матвей… Вот уж кому досталось! Бурей – урод гориллообразный – уже после соединения в рыбачьей веси надумал учить Мотьку прекращать муки безнадежно раненных, как это только он один умеет. Выбрал в качестве «учебного пособия» одного из пленных и… не смог Мотька – то ли силы в руках нужной не оказалось, то ли что-то неверно сделал – но что он при этом пережил! Хорошо хоть, хватило у обозного старшины ума после этого «урока» напоить парня вусмерть чем-то хмельным. Но… слыхал Мишка шепоток про то, что у него самого порой глаза стариковскими бывают, а у Матвея они, похоже, такими насовсем сделались! Бурей, угребище страхолюдное! Исполнить, что ли, пророчество? Руки так и чешутся… но Юлька, Настена… да и к Мотьке этот урод, похоже, какие-то теплые чувства испытывает. За неимением собственных детей, что ли? Или Настена наворожила?

Матвей тоже изменился за прошедшее лето, да и не удивительно – сколько больных, раненых и умирающих через его руки прошло? Теперь это уже не тот Мотька, который брякнулся в обморок, после того, как Мишка «расколдовал» его на первом заседании Совета Академии. Все больше и больше проглядывает в нем такая же лекарская одержимость, как и у Юльки, но спрятанная под маской склонного к черному юмору врача-циника.

Помощницы Юльки – Слана и Полька – влюблены в Мотьку, что называется, наповал, а он воспринимает это как должное и помыкает обеими без зазрения совести. Это – на первый взгляд, а на самом деле… Рассказывала Юлька, что заботится Матвей о девчонках, как о младших сестрах, а однажды, когда кто-то из отроков обидел Слану, вдруг выяснилось, что приемами рукопашной схватки лекарь Матвей владеет чуть ли не как Демьян. Отделал обидчика по первое число да еще и пообещал, что никто, кроме обиженной Сланы, его лечить не станет. Обидчик потом, исходя кровавыми соплями и перекосившись на вывихнутое плечо, в голос молил Слану о прощении.

А вот от Юльки Матвей готов стерпеть все, что угодно. Будучи однажды пойманным на том, что «полечил» двоих симулянтов лошадиной дозой слабительного, по приказу лекарки безропотно выпил то же самое лекарство, которым попользовал симулянтов, да еще и тост произнес: «О здравие премудрой благодетельницы Иулии!» – а потом, отвесив Юльке поклон, вальяжной походкой направился в сторону нужника.

«Мда-с, ближний круг… даже странно как-то – ни одной заурядной личности или посредственности. Каждый в чем-то талантлив или, по меньшей мере, нестандартен. Впрочем, это-то как раз и прекрасно – с этими ребятами, сэр Майкл, вам предстоит… черт его знает, что вам предстоит. Вдуматься только: на изменение истории замахнулись! Все, что вы, досточтимый сэр, вытворяли в Погорынье, могло бы, пожалуй, пройти для реальной истории бесследно, не оказав сколько-нибудь заметного влияния на будущее. Все-таки, с бабочкой уважаемый Рэй Брэдбери, пожалуй, преувеличил – воздействие требуется более существенное. Придет Орда и кровавой метлой выметет все, что вы тут успеете создать и всех, кто благодаря вам получил «несвоевременные» знания и навыки.

Это если вы не выйдете за пределы Погорынья… Но вы уже вышли! Пусть не по собственной воле, а по приказу лорда Корнея, но вмешательство в конфликт Мономашичей и полоцких Всеславичей – вмешательство в большую политику, а значит, вполне заметное воздействие на реальную историю. Ну, а если продолжите? Если у вас получится задуманное?

Хватит! Решение уже принято! Россия стоит того, чтобы потратить ради ее будущего доставшуюся по случаю вторую жизнь! Если хоть часть русских не попадет в ярмо кочевников, если хоть на несколько лет или десятилетий раньше погибнет Золотая Орда, может быть, это поможет сохранить в душах тот самый свет, об утрате которого говорил на смертном одре отец Михаил? А даже если и нет – все равно попытаться я обязан!

Вот прямо сейчас и начнем. Не ради славы, не ради добычи, хотя и это все – тоже ресурс, но ради получения новых ВОЗМОЖНОСТЕЙ влиять на события. Помнится, в самом конце восьмидесятых вдруг, на краткое время, стала очень популярной фраза: «Хватит что-то строить, давайте просто жить». А вот хрен вам всем! «Просто жить», как скотина в хлеву, мы не будем! Мы будем строить… что строить? А Россию! Вот так, не больше и не меньше! Пусть это будет даже и не фундамент будущего здания, а всего лишь котлован под него. Ничего, поработаем землекопами! И вот эти мальчишки из «ближнего круга» станут… ну, не знаю, может быть и никем не станут, а возможно, окажутся основоположниками нового государства, или персонажами легенд, вроде рыцарей Круглого стола, или святыми, или…

Но сейчас… Сейчас ребятам надо объяснить, что, выйдя за пределы Погорынья, мы автоматически встреваем в такую серьезную и опасную вещь, как политика. Если в Погорынье сотня пацанов с самострелами представляют собой какую-никакую силу, а воевода Корней является если и не всесильным владыкой, то субъектом, к этому статусу приближающимся, то в межкняжеских разборках Младшая стража практически никто и ничто, а Корней – мелкая сошка, стоящая заметно ниже княжеских бояр.

Вот и попробуй, совместить несовместимое – чтобы и место свое правильно поняли, и энтузиазма не растеряли… ведь пацаны же, ни масштабов событий не понимают, ни опасности по-настоящему не сознают…»

Мишка критически осмотрел получившуюся у него «политическую карту Киевской Руси». Получилось не то чтобы плохо, а вовсе из рук вон… Если взаимное расположение княжеств он еще как-то себе представлял, то их размеры и конфигурацию границ не помнил совершенно! Пермышльское, Северское и Городненское княжества изобразил по наитию, а из рек начертил только Припять, Днепр и Неман. Но аудитория и таких-то карт никогда не видала! Более того, Мишка был уверен, что отроки не видели вообще никаких других карт, кроме «Карты мира», изображенной им на коровьей шкуре. Поэтому… сойдет и так – для того, что задумал Мишка, вполне годилась и такая «карта».

– Мить, а Илья-то где?

– Сейчас подойдет, Минь, он десятника Егора с собой привести захотел… ну, я не знаю, можно или нельзя?

– У нас Совет или не Совет? – тут же влез в разговор Демка. – Чего чужих-то тащить?

– Совет-то Совет… – Мишка и сам еще не решил, стоит ли Егору слушать их разговоры, – но приглашать на него нужных людей нам же никто не запрещает. К тому же мы сейчас не о делах Академии рассуждать будем, а о том, что и как дальше делать. Думаю, присутствие десятника Егора нам не помешает, да и подсказать что-нибудь полезное он может. И вообще, господин советник Илья Фомич – старейшина нашей Академии и сам может решать, кого приглашать на Свет, а кого не приглашать!

– Ну-ну… – Демьян больше ничего не сказал, но всем своим видом изобразил недовольство.

– Вон, идут уже! – прервал дискуссию Роська. – Только он, глядите, еще и Треску с Дыркой позвал!

Действительно, к костру, вокруг которого расположились отроки, приближалось сразу четверо мужчин: обозный старшина Младшей стражи, он же старейшина Академии Архангела Михаила Илья, десятник ратнинской сотни (а теперь уже старшей дружины Погорынского войска) Егор, командир отряда огневцев Семен Дырка и командир лесовиков-дреговичей Треска.

«А вот это он, пожалуй, зря, но не гнать же! Так, быстренько корректируем текст политинформации с учетом вновь прибывших слушателей… Хоть бы предупредил, старейшина, туды его…»

– Встать, вежество не забывайте! – негромко предупредил Мишка отроков. – Взрослые мужи к нам пришли.

Подавая отрокам пример, сам первый поднялся на ноги и, дождавшись, когда мужчины войдут в световой круг костра, отвесил пришедшим вежливый поклон. Отроки повторили его действия, а пришедшие отреагировали на приветствие каждый по-своему.

Илья поклонился в ответ, умудрившись при этом хитро подмигнуть Мишке. Егор тоже ответил на приветствие, но ухмыльнувшись, мол, знаем, знаем ваши хитрости. Семен Дырка явно подобного не ожидал и, как-то непонятно шевельнув вместо поклона своим объемистым чревом, пробормотал любимое присловье «Дырка сзаду!», а Треска, солидно огладив бороду, ответил снисходительным кивком, но при этом смотрел настороженно, словно ожидая внезапного нападения.

– Здравы будьте, честные мужи! – вымолвил Мишка «протокольным» тоном. – Гостям место!

Роська, Дмитрий и Матвей, правильно поняв последние слова Мишки, освободили гостям место на стволе поваленного дерева. Егор, Семен и Треска с достоинством уселись на бревно, а Илья, не чинясь, устроился прямо на травке – на подстеленном пустом мешке.

– Итак, господа Совет, – дождавшись, когда все усядутся, произнес Мишка все тем же официальным тоном, – Совет Академии почти в полном сборе, недостает только Петра и Николая Никифорычей. Бог милостив, будем надеяться, что наставник Евстратий их вместе с остальными отроками уже в лесу отыскал. Опричь того, нас изволили почтить своим присутствием честные мужи: Егор, Семен и Треска. Господин старейшина, благослови начинать!

– Э-э… – Илья явно не ожидал от Мишки такого выверта и несколько растерялся, – Значить, это самое… зачнем, помолясь!

Первым на слово «помолясь» отреагировал, конечно, Роська – вскочил, обнажил голову и начал:

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий…

– Молитв ради, – дружно подхватили отроки, а чуть позже и Илья с Егором, – Пречистой Твоей Матери и всех святых, помилуй нас.

Семен Дырка сначала изумленно выпучил глаза, потом спохватился, но присоединиться успел только к заключительным словам:

– Аминь. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.

Треска в то время, пока остальные молились и осеняли себя крестным знамением, сидел неподвижно, с каменным лицом, словно вокруг него не происходило вообще ничего. Только рука его дернулась к висящему на поясе мешочку (видимо, внутри был какой-то оберег), но дреговический старейшина сдержался. Так и сидел истуканом, игнорируя недоуменные, а то и враждебные взгляды отроков. Роськин-то взгляд уж точно был враждебным.

«Ну-ну, любезнейший, почувствовал, что значит быть чужим? Еще и не раз почувствуешь, коли за нами в поход увязался, а уж я-то постараюсь, чтобы тебе очень и очень захотелось стать своим! Во время суда над Спирькой ты рядом со мной на крыльце стоял, и приговор на подпись тебе дали. Когда в рыбачьей веси дед задачи нам всем ставил, он несколько раз твою ватагу лесовиков дружиной назвал. Не боярской, но все-таки дружиной, а лорд Корней ничего случайно не делает и не говорит, тем более в подобной ситуации. Ну, ты и надулся – как же, за ровню держат! И тут тебе облом – пока ты язычник, по-настоящему своим тебе не быть! Возрасту твоему ребята почтение выказали, а насчет чего-то большего – извини, подвинься.

И это еще не все! Мы тебе, бог… гм, даст, еще не раз покажем, как неудобно и невыгодно быть в нашей компании язычником, и придется тебе это проглотить, никуда не денешься, а когда впоследствии ты узнаешь, что Егора в воеводские бояре поверстали… Вот тут-то ты и задумаешься. Ну, и аз, многогрешный, тоже на нужные мысли тебя навести попытается…»

– Итак, господа Совет, – Мишка взглядом «собрал внимание» сидящих вокруг костра, – сейчас нам надлежит осмыслить сведения, полученные от пленников, и принять решение о наших дальнейших действиях. Да, приказ воеводы погорынского остается в силе, но он, отдавая его, еще не знал того, что мы узнали при допросах пленных, а потому и решение о том, как нам наилучшим образом исполнить свои обязанности, мы примем самостоятельно. Для того же, чтобы по молодости лет нам чего-то не упустить, не понять превратно и не поступить опрометчиво, на наш Совет приглашены умудренные жизненным и воинским опытом мужи… – Мишка отвесил легкий поклон в сторону сидящих на бревне. – Мнения их и советы нам надлежит выслушать со вниманием и благодарностью…

– А чего тут рассуждать-то? – перебил Мишку Семен Дырка. – Переть на полоцкое войско нам нельзя, а вот засесть туточки да ладьи их перехватывать – в самый раз будет! И ворогу ущерб, и нам прибыток! И немаленький прибыток-то!

– Благодарствую! – Мишка дополнил словесную благодарность вежливым склонением головы в сторону «адмирала Дрейка». – Итак, господа Совет, честной муж Семен Дырка из Огнева мнит целью нашего пребывания здесь добывание прибытка себе и нанесение ущерба полоцкому войску. Правда, полочане об этом ущербе узнают еще не скоро…

– Да нам-то что с того? – снова перебил Мишку Дырка. – Пускай хоть и вовсе не узнают…

– Не перебивать боярича! – злобно оскалившись, рявкнул Демьян.

– Чего ты сказал, цыпленок? Ты как со старшими…

Договорить Дырке не дали. Во всей красе проявились в ребятах последствия обучения у Андрея Немого – научились они выражать свои чувства и намерения не только голосом или выражением лица! Лица господ советников мгновенно окаменели, по ушам присутствующих скребанул звук кольчужных рукавов, проехавшихся по подолам кольчуг, руки отроков легли на рукояти оружия, а тела подались вперед, готовые мгновенно распрямиться во весь рост. Вся эта пантомима была исполнена так слаженно и красноречиво, словно ребята долго и тщательно ее репетировали.

Подействовало! Зрачки глаз Семена Дырки суматошно метнулись туда-сюда, тело дернулось, зацепив локтем сидящего рядом Егора, рот приоткрылся… да так и остался открытым, не выпустив из себя ни звука. На командира огневской дружины глянула Смерть. Именно так – с заглавной буквы! Причем глянула сразу со всех сторон, разве что не сзади!

Мишка уже набрал в грудь воздуха, чтобы крикнуть «отставить!», но Илья успел раньше:

– Хе-хе, Семен, а я ить тебя упреждал: «Хочешь на Совете Академии быть – не рушь наш уряд!» Ежели отроки вежество блюдут, это и не значит вовсе, что они… как ты сказал? Цыплята? Хе-хе, а цыплятки-то эти уже под две сотни ляхов уложили, да и до того… тоже всякого попробовали – не впервой им, не впервой. И сам боярич Михайла Фролыч… ты ж видал, как он суд и расправу чинит? Видал-видал… и стоял молча. Ведь молча же? Про цыплят-то и не вспоминал?

Илья выдержал паузу, расправил усы и, вдруг сменив тон с издевательски-ласкового на угрожающий, скомандовал:

– Вот и сейчас не вспоминай! А коли невтерпеж, ступай от греха… к своим, пока куда подальше не послали!

– Кхгрым… – прокашлялся Егор прямо Семену в ухо, хоть и невнятно, но весьма красноречиво поддержав высказывание Ильи.

Единственное действие, которое смог воспроизвести в ответ «адмирал Дрейк», – захлопнуть раскрытый рот.

«Ох, бли-ин! Они что же, и вправду себя такими крутыми воображают? Мы же их этому не учили! А что вас удивляет, сэр? Зубки щенки испытали в деле, кровушки попробовали, силу стаи своей ощутили, а битыми… по-настоящему битыми не были еще ни разу! Чего ж им не воображать-то? Мужи воинские, хозяева жизни и смерти! И никак не меньше… пока из них это приятное заблуждение какой-нибудь добрый дядя не вышибет вместе с зубками… а то и вместе с мозгами! На скользкую тропку вы своих пацанчиков завели, сэр Майкл, на очень скользкую! Хреново кончиться может… и для них, и для вас, досточтимый сэр!»

– Поручик Демьян! – Мишка постарался обозначить голосом максимальную строгость. – Ты что себе позволяешь? Хочешь, чтобы честные мужи наше вежество притворным посчитали? Самому не совестно, так хоть о господине воеводе подумай: что люди скажут? Что Корней Агеич внуков невежами воспитывает?

– Виноват, господин сотник! – отреагировал на выговор Демьян, всем своим видом демонстрируя, что виноватым себя не считает.

– То-то, что виноват! Ты еще и старейшине нашему сгрубил – высунулся поперек него! Или тебе неведомо, что только ему по возрасту возможно зрелым мужам указывать? Или ты себя умнее Ильи Фомича почитаешь?

– Виноват, господин сотник, не подумал, дурака свалял! – Демьян, хоть и не считал Илью светочем мудрости, но, кажется, понял, что при посторонних этого показывать нельзя. – Винюсь!

– Не держи зла, дядька Семен! – Мишка, в очередной раз склонил голову в сторону «адмирала Дрейка». – Ребята молоды еще, горячатся не в меру.

«Задолбал, угребище речное, кланяюсь тебе, как болванчик! На хрен Илья тебя на Совет притащил?»

– Это… да… – Дырка потрогал распухший нос. – Понятно, в общем. Учить вас еще – не переучить! Ладно… прощаю.

– Продолжаем, господа Совет…

Мишка запнулся, наткнувшись на оценивающий взгляд Трески. Похоже, дреговический старейшина прекрасно понял смысл разыгранной Мишкой сцены.

«И этот еще пялится… психоаналитик хренов! Ну, Илья, туды тебя поперек, устроил нам заседание Совета… Вместо того, чтобы делом заниматься, политесы разводим… как в Версале».

– Одно мнение у нас уже есть! Честной муж из Огнева предлагает остаться здесь и перехватывать полоцкие ладьи. Другие мнения есть?

– Приказ был идти к Пинску! – подал голос Дмитрий. – Значит, туда и надо идти, а уж там искать, как и чем ворогам навредить! О прибытках же думать… не на торг приехали, сие воинам невместно!

«Еще один идеалист… или притворяется? Э-э, сэр Майкл, а заместитель-то ваш не прост! Похоже, он вознамерился уравнять огневцев с погостными ратниками – не воины, а торгаши!»

– Ну, обычай «что с бою взято, то свято» еще никто не отменял! – поправил Мишка Дмитрия. – Однако старшина Дмитрий прав – мы сюда не ради добычи пришли, но, в первую голову, ради чести и славы, как честным воинам быть и надлежит!

– Господин сотник, дозволь спросить! – Артемий поднял руку, словно ученик в классе.

– Слушаю тебя, поручик Артемий.

– Вот ты сказал, что полочане об ущербе узнают еще не скоро. Ну, я понимаю: ушли ладьи от Пинска и ушли, и что с ними дальше сталось, полочанам неведомо. Так может быть, это и хорошо? Мы свое дело делаем, а ворог об этом и не знает!

– Во-во! – оживился Семен Дырка. – Верно мыслишь, парень!

– И об этом подумаем! – Мишка покивал головой. – Должно ли полочанам о нашем приходе знать, или лучше дела свои нам в тайности творить. Еще кто-то сказать чего желает?

– Я желаю! – Роська вскочил на ноги и обличающе простер руку в ту сторону, где, по его мнению, располагался Пинск. – Они… это самое… князья полоцкие! Они с Киевом ряд заключали! Потому великий князь Владимир Мономах им жить и позволял! Они крест Киеву целовали, а ныне то крестное целование порушили! Клятвопреступников карать надлежит! И не отъемом имущества, тем более разбоем добытого, а кровью и смертью! И не прятаться, а послать полочанам весть: «Покайтесь и смиритесь, не то кара настигнет вас волею Божьей и рукой человеческой!» Мы справедливость творить пришли, какая тайность? Открыто и в назидание остальным, зло умышляющим, ибо, если грех остается безнаказанным…

– Все-все-все… – Мишка успокаивающе выставил в сторону Роськи раскрытые ладони. – Мы тебя поняли, поручик Василий. Твое мнение – идти к Пинску.

– Да! И не медля!

«Ну, прямо комиссар! «Идеологическая подкладка» в лучших традициях! И с судом над Иудой Спирькой перекликается, и в рамках официальной идеологии, и на злобу дня, и в тему совещания… политрук, да и только!»

– Еще мнения есть?

– Зажигательные болты бы в деле испробовать… – неожиданно выдал Кузьма. – Это я к тому, что если к Пинску пойдем, то там ведь у полочан стан должен быть. Ну, а если стан, да не первый день… то есть обустроенный, так в нем и шатры, и навесы какие-нибудь, и телеги с поклажей, и… прочее всякое. Днем все высмотреть издалека, а ночью подойти, да зажигательными болтами ударить! Вот и выясним, дело мы измыслили или игрушки пустые…

– Ага! – подхватил мысль брата Демьян. – Вот тогда-то они про ущерб сразу узнают! Да и в городе с заборол углядят и поймут, что к ним подмога подошла! Артюха, какие тайности? Пинчанам важно знать, что их в беде не бросили, а полочане же наверняка опасаются, что князь Вячеслав вот-вот из Степи возвратится да всей силой по ним ударит! Вот мы им это и покажем… Кузька, сколько у тебя болтов зажигательных? Надо, чтобы много было, чтобы подумали, будто большое войско на подходе!

– Значит, идти к Пинску?

– Да! – хором, совсем как в прежние времена, отозвались Кузьма и Демьян.

– Матвей, а ты что скажешь?

– Я лекарь… – Матвей пожал плечами и, видимо, собрался ограничиться сказанным, но неожиданно продолжил: – Если пойдем к Пинску, будут убитые и раненые, а если засядем здесь… тоже будут, но меньше. Я за то, чтобы убитых и раненых было бы поменьше.

– Понятно…

– Да ничего тебе не понятно! – неожиданно повысил голос Матвей. – Кому еще, как Исидору, тебя своим телом прикрывать придется?

Мишка дернулся, как от пощечины, и на несколько секунд растерялся – такого он от Матвея никак не ожидал! А Матвей распалялся все больше:

– Честь, слава, добыча! Как вы в глаза Анне Павловне посмотрите, если с Минькой что-то случится? А если с ним или с ним? – Матвей по очереди ткнул пальцем в сторону Кузьмы и Демьяна. – Нас в род приняли, родней назвали, хлеб и кров дали! А мы что? Миньку на Княжьем погосте только чудом не убили! Вам этого мало? А если в этот раз его некому прикрыть будет…

– Молчать! – окрик Егора ударил по ушам, как дубиной, а сам десятник ратнинской сотни, наступив ногой прямо в костер, метнулся к Матвею и врезал ему так, что лекарь, лязгнув зубами, отлетел от костра сразу на пару шагов. – Молчать, примочка сраная! Встать! А ну, встать!

Матвей валялся на земле, не шевелясь, и Егор, поняв, что обращаться к нему бесполезно, обернулся к костру и обвел бешеным взглядом остолбеневших отроков.

– За такие разговоры у нас убивают! Сразу и не раздумывая! Если взял в руки оружие – будь готов принять смерть! Поняли? Я спрашиваю: поняли?

– Так точно, господин десятник! – что-что, а эту-то науку отроки усвоили прекрасно, проорали ответ четко и дружно, Егор даже удивленно вскинул брови.

– Сопляки, щенки, недоноски, дерьмо свинячье… – У десятника ратнинской сотни явно пошел отходняк, и того, что он надумает добивать валяющегося в нокауте Матвея, можно было уже не опасаться. – Для чего доспех нацепили? Перед девками красоваться? Что о себе надумали? Вы только стреляете, а вороги только падают? А вот хрен вам всем в зубы, чтобы голова не шаталась! Они тоже стреляют, а мы тоже падаем! А еще они колют и рубят! Воевать без потерь вознамерились, баклуши необтесанные? Даже и не мечтайте! Из этого похода вас вернется только половина! Так себе и разумейте! А кто собрался жить вечно, того я своей рукой прибью! Будете умирать! Будете кровью блевать! Будете в собственных кишках ногами путаться! Но пойдете туда, куда прикажут, и что приказано, исполните!

Егор развернулся в сторону Семена Дырки, тоже застывшего с выпученными глазами, и пнул сапогом край кострища так, что зола и искры полетели тому прямо в лицо.

– А тебе, боров огневский, если еще хоть раз заикнешься о том, чтобы приказ не выполнять, я еще десяток дырок наковыряю, и не только сзаду! Или будешь делать, что прикажут, или… вон отроки еще не обучены живому человеку глотку резать. На тебе и твоих обормотах как раз и поучатся!

Семен, видимо, почувствовал, что Егор только угрожает, а делать ничего такого прямо сейчас не будет, и уже собрался ответить (поскандалить-то он, чувствовалось, был мастер), но опять из этого ничего не вышло: Демка, зловеще ощерясь, вдруг каркнул как-то по-вороньи:

– Этого, для учебы, нам с Кузькой дайте!

Если поведение взрослого мужчины было огневцу понятно, то чего можно ожидать от этих необычных пацанов… Семену сразу же расхотелось спорить и скандалить, но глянул он на отроков так, что Мишка сразу вспомнил высказывание: «Ненавидят того, кого боятся».

Егор, не обращая ни малейшего внимания на все эти тонкости, ткнул указательным пальцем в сторону Артемия и рявкнул:

– Встать, погремушка бестолковая!!! Ты что тут про тайность тарахтел?!!

– Да я только спросил…

– Ты спросил, как ПРИКАЗ НАРУШИТЬ! И после этого ты хочешь воином быть?!!

«Сэр, а ведь это же в ваш огород камень! Именно вы допустили на заседании Совета обсуждение, как не выполнять приказ лорда Корнея! Вместо того, чтобы пресечь подобные разговоры в корне, проявили, как выражались в советские времена, гнилой либерализм!

Где я и где либерасты? Но и возразить-то нечего – Артюха сейчас вместо меня вздрючку получает – Егор мой авторитет бережет… Ох, мать честная, так он что же, вспышку бешенства только изобразил, а сам спокойным оставался?

А вы что, сэр, еще на срочной службе не убедились, что офицерье по любому поводу и без повода умеет матерные арии исполнять? А ЗДЕСЬ еще и рукоприкладство в отношении сопляков не возбраняется – ни тебе уставов, ни правозащитников, ни комитета солдатских матерей… а если бы даже и были, то телесные наказания нынешняя педагогика признает вещью нормальной и даже полезной».

– Воин живет, чтобы побеждать! – продолжал орать Егор. – Воины, неспособные победить, никому не нужны, а неисполнение приказа – то же самое поражение! Назвался воином – победи или умри, а спасешься неисполнением приказа – свои убьют!

– Так точно, господин десятник! – вклинился в паузу Артемий. – Дозволь исполнять?

– Чего? – опешил Егор.

«Ага, а этого-то военного прикола вы, господин десятник, не знаете! Ну, Артюха, ну артист!»

– Дозволь подать голос, как советнику Академии Архангела Михаила! – пояснил Артемий. – Я же только спрашивал, а теперь должен свое мнение сказать, так же как и остальные!

– А?.. Тьфу, чтоб вас всех с вашими игрищами… мнение у него, понимаешь… советник сопливый…

– Господа Совет! – Артюха сделал вид, что воспринимает ругань Егора как разрешение высказаться. – Считаю нужным идти на Пинск, дабы создать беспокойство для полоцкого войска, ободрить осажденных горожан и отвлечь полочан от подходящих ратников воеводы Корнея! Пускай ворог опасность сразу с нескольких сторон ощутит! А над ними, – Артемий указал на Семена Дырку, – чтобы дурных мыслей больше не возникало, поставить бы начальником ратника Фаддея Чуму! Он им быстро покажет, что к чему!

Кто-то из отроков фыркнул, Егор тоже, видимо, вообразив, что может «показать» огневцам Чума, с трудом сдержал улыбку и ответил уже почти добродушным тоном:

– Но-но! Ты меня не учи, кого над кем ставить, молод еще… – десятник обернулся на начавшего шевелиться Матвея. – А этого убрать отсюда! Лекарей послушать, так и вовсе воевать нельзя, на военном совете им делать нечего!