Сын города Поллок Том

Глава 4

Мистер Крэйфт, стоя перед классом, молол чушь о леди Шалот, но Бет не слушала, машинально рисуя всклокоченную принцессу-воительницу, разносящую зеркало на куски своей базукой. Из окна виднелся брезент, накинутый на ее прошлоночную работу Когда пришли они с Карой, портрет еще не был закрыт, вокруг него толпились остальные ученики, закатываясь кашлем от смеха и щелкая на телефоны.

Бет почувствовала горячий прилив торжества и сжала руку Кары. Та нервно стиснула руку подруги в ответ.

– Все окей, – сказала Бет, – пусть попробуют доказать, что это мы.

Они даже прикопали свои рюкзаки и заляпанные краской толстовки под деревом рядом с железной дорогой, на случай обыска шкафчиков.

– Мы в безопасности. Я найду тебя в конце дня, – пообещала Бет, отпуская Кару.

– Мисс Брэдли! – вырванная голосом мистера Крэйфта из задумчивости, девушка вздрогнула, сломав карандаш.

– Да, босс? – она осторожно подняла взгляд.

Старый учитель английского взирал на нее со снисходительным возмущением, складывая листочек бумаги между пальцами. Его лицо было темным и морщинистым, будто корочка на подсохшем соусе.

– Зайдите, пожалуйста, в кабинет миссис Горкасл. Она хотела бы побеседовать.

По классу прокатилось невнятное «о-о-о-о-х», и у Бет сжалось горло, но она пожала плечами, пытаясь выглядеть спокойной. Девушка потратила несколько секунд, складывая из принцессы-воина самолетик и отправляя его в последний полет до мусорного ведра, прежде чем встала.

«Окей, Бет: где наша не пропадала. Время надевать невинное лицо». Она взглянула на свое отражение в окне и вздохнула. Даже держа табличку с датой и временем ареста, она не выглядела бы более виновной. Девушка скривилась и вышла в коридор.

В двери кабинета директрисы было маленькое круглое окошко, подойдя ближе, Бет заглянула в него…

…и обмерла.

За армированным стеклом она увидела три фигуры: директрису Горкасл собственной персоной, костлявую, одетую во все черное, доктора Солта, который, откровенно говоря, на асфальте, с гниющей плотью и всем прочим выглядел лучше…

…и высокую худую девушку, стоящую в углу, теребя свой хиджаб.

В Бет вскипела ярость: хотелось попасть туда, встать между Карой и учителями, защитить ее.

«За Карой не числится никаких проступков – так какого черта?» – подумала Бет. Но потом увидела заляпанный грязью рюкзак на столе Горкасл и помятые распылители, расставленные рядом с ним, и негодование, растущее внутри нее, увяло. Бет вдруг почувствовала беззащитность и холод.

Директриса, поджав тонкие губы, открыла дверь:

– А, мисс Брэдли. Присоединяйся к нам.

Бет протолкнулась мимо нее к столу, схватила рюкзак и забросила на плечо. Вспыхнув, она сердито посмотрела на директрису. Ничего не оставалось делать, кроме как признать свое – своим.

– Так, – сказала директриса. – У тебя есть, что сказать в свое оправдание?

Бет молчала, но ошеломленный голос в голове все повторял и повторял одну невозможную фразу: «Кара сдала тебя. Кара сдала тебя.

Кара…»

– Это очень серьезно, Элизабет, – подчеркнула директриса. – Ты будешь отстранена от уроков на время расследования данного дела, что может обернуться для тебя отчислением. И только личная просьба доктора Солта удерживает меня от того, чтобы привлечь полицию. Откровенно говоря, ты должна быть очень ему благодарна. У тебя есть, что сказать?

Бет держала язык за зубами и безразлично смотрела перед собой, демонстрируя предательнице в углу, как это делается.

– Что ж, очень хорошо, – кивнула директриса. – Я должна совершить несколько телефонных звонков. Джулиан, на пару слов?

Доктор Солт вышел вместе с нею из комнаты.

Бет не могла заставить себя посмотреть на Кару. Может, если она не станет смотреть, ее предателем каким-то непостижимым образом окажется кто-нибудь другой. Она почувствовала чрезвычайную, болезненную усталость и повалилась в кресло Горкасл. Внезапно ее накрыла волна гнева, и она пнула стол с такой силой, что тот проскрежетал по половицам.

– Би, ты психически…

– Как думаешь, сколько еще неприятностей я могу заработать, Парва;? – отрезала Бет, выплевывая настоящее имя Кары – первый раз за три года их дружбы.

Кара сглотнула, и что-то блеснуло у нее на щеке – слеза.

Кара заплакала. Бет инстинктивно потянулась обнять ее, но, опомнившись, уронила руки. И они бесполезно повисли по бокам.

– Бет, я….

– Не говори этого, – прорычала Бет. – Если скажешь, что тебе жаль, Парва Хан, клянусь, я убью тебя до смерти. Только… только… – в ее голове вертелся всего лишь один вопрос. – Почему?

– Он сказал, что… – голос Кары сорвался. Она попробовала еще раз: – Он сказал, что…

– Что? – потребовала Бет. – Что же он сказал?

Но Кара не закончила; вместо этого она съежилась и еще плотнее закуталась в хиджаб.

– Ты сделала только хуже, Би, – печально заявила она. – Ты все испортила.

Бет вглядывалась в лицо своей лучшей подруги, впервые за долгие годы не понимая ее. Глаза Кары были словно закрытые двери. Ощущение того, что произошла ошибка, липкой паутиной опутало горло Бет.

– Кара, – прошептала она. – Кара, что все это значит? Что случилось? Кара?

Кара молча обхватила себя руками, и Бет осознала, что первый раз за долгие годы не может ее прочитать. Это было сокрушительное открытие. «Я не понимаю, Кара».

А если она не понимала Кару, значит, не понимала вообще ничего.

Несколько минут спустя вернулась Горкасл.

– Парва, – сказала она, – спасибо за помощь, можешь возвращаться в класс.

Пока Кара поспешно выходила из кабинета, директриса изучала Бет.

– Встань, – холодно приказала она и, когда Бет медленно поднялась со стула, не отводя взгляда, вздохнула.

– Дети вроде тебя, Элизабет, – устало проговорила она, – дети вроде тебя… возможно, мне следовало бы просто передать тебя полиции. – Она явно подбирала слова. – Я оставила сообщение твоему отцу; жди здесь – он придет тебя забрать. Я воспользуюсь случаем, чтобы обсудить этот вопрос с ним.

Сердце Бет, отбивающее миллион ударов в секунду, внезапно замедлилось, и на нее нахлынула слабость. Девушка принялась запихивать баллончики обратно в рюкзак.

– Что же, подождем, – прошептала она.

Глава 5

В три часа Бет наконец-то отпустили. Папа не перезвонил. Она отправилась в парк и несколько часов просто шагала взад и вперед, пожевывая ноготь на большом пальце и щурясь в небо, пока с него не сошли последние краски. Бет знала, что ей так или иначе придется встретиться с отцом, но легче от этого не становилось.

В конце концов, пытаясь не обращать внимания на то, как сжался желудок, Бет заставила себя пойти домой.

В прихожей было темно, и девушка запнулась о гору почтового мусора по дороге к двери гостиной. Рука слегка дрожала, когда Бет, подавив желание выбежать обратно на улицу, взялась за дверную ручку; вот уже несколько недель она не заходила в эту комнату.

– Просто попытайся, – прошептала она, крепче сжимая холодный металл.

Гостиная была похоронена под фотографиями; они покрывали каждый дюйм стен, валялись на ковре, как обломки разбившегося самолета, лежали стопками на каждом, кроме одного, стуле.

Оставшийся стул занимал коренастый лысеющий мужчина, читавший книгу в мягкой обложке; Бет смогла разглядеть название на выцветшем корешке – «Тайна железного кондора». Отец не поднял взгляда на дочь.

Внезапно девушка почувствовала, что в легких не хватает воздуха. По пути домой она прокручивала свои реплики снова и снова, мысленно стараясь выстроить рациональный разговор, но теперь?..

Она опустила взгляд на проплешину на папиной макушке и россыпь как будто приготовленных для птиц крошек на рубашке. Все ее репетиции оказались напрасными. В конечном итоге она просто выпалила:

– Меня исключили.

Он перевернул страницу; его глаза немного прищуривались, перебегая со строчки на строчку.

Желудок Бет сжимался все сильнее.

– Пап, ты слышишь? Пап, пожалуйста. Мне очень нужно, чтобы ты сосредоточился. Могут прийти из социальной службы и, может, полиции. Послушай, я… пап, я облажалась, серьезно. Пап, мне нужна пом…

Она замолкла, когда он поднял на нее взгляд.

Как-то вечером, три года и множество перемен назад, «Тайну железного кондора» читала мама Бет. Она любила старые шпионские романы о временах Холодной войны, о безопасно зловещем мире мягких фетровых шляп, зашифрованных кодов и бомб в портфелях. Тем вечером она отложила истрепанную мягкую обложку с тихим вздохом сожаления, не дойдя до части, которую с нетерпением ждала, но довольная, так как знала, что та будет ждать ее завтра. Нежно поцеловала мужа, перевернулась на другой бок и умерла во сне.

Папа Бет проснулся, одной рукой обнимая жену. Она была восковой и холодной, а ее руки оказались неимоверно тяжелыми, когда он попытался их передвинуть.

Это было утром тринадцатого дня рождения Бет.

С той ночи он спал на стуле – Бет знала, что папа боится спать в спальне, хотя сомневалась, что он когда-либо в этом признается.

С той ночи он читал и перечитывал эту книгу с почти неистовой яростью, пока та не начала распадаться в его руках.

И с той ночи он смотрел на дочь так, с одинаково опустошенным, умоляющим изнеможением на лице.

– Все в порядке, – неуверенно проговорила Бет, злясь на саму себя, что отступила так просто. – Я… Я что-нибудь придумаю… Я со всем разберусь.

Он не ответил. Девушка осознала, что не может вспомнить, когда он в последний раз с нею разговаривал настоящими словами…

Выходя, она споткнулась, случайно наступив на фотографию улыбающегося маминого лица.

Отец издал защитный вопль, и на мгновение чаша ее гнева переполнилась, самую малость, как раз настолько, чтобы раздраженно на него огрызнуться:

– Я оставила деньги на столике в прихожей.

Бет почувствовала постыдное удовлетворение, когда отец вздрогнул.

«Он не виноват, – с усилием напомнила она себе, схватив рюкзак, и погрузилась, пройдя по коридору, обратно во тьму. – Он разбит. Такое бывает».

«А еще, бывает, люди исцеляются», – заговорил в ней более суровый голос: рубец на сердце уплотняется, но оно продолжает биться.

Отец опустил руки, это Бет могла понять; но каждый день, что он сидел на одном и том же чертовом стуле с одной и той же чертовой книгой, был еще одним днем, когда он не пытался их поднять. Бет чувствовала, что ее сердце падает каждый раз, когда она смотрит на него, потому что, даже если девушка не хотела признавать этого, она балансировала на краю той же черной дыры.

Бет с удивлением опустила взгляд на собственные руки, сжимавшие мобильник. Большой палец был готов нажать на вызов номера Кары, отображающийся на экране: чисто мышечная память. Девушка отшатнулась и отбросила телефон, со стуком упавший на тротуар. Бет побежала по улице, словно по ее следу шагала армия призраков.

Шел дождь, уличные фонари сочились на тротуары расплавленной медью. Слезы туманили взгляд, и она шла по улицам скорее инстинктивно.

Перед нею вырос сетчатый забор, огораживавший старую железную дорогу, и она бросилась на него и перелезла, не обращая внимания на ржавчину и свисающие провода, цепляющиеся за руки. Пути, на которые она приземлилась, были заброшенными и незаряженными, участком старой выведенной из употребления ветки. Бет поплелась вдоль них, пиная валяющиеся на земле пакеты из-под чипсов и размокшие газеты. Перед нею открылся вход в туннель, и она вбежала в него.

Только щелкнув одним из трех мощных фонариков, которые она держала в туннеле, Бет наконец-то почувствовала, что может успокоиться. Девушка пробежала взглядом по стенам.

Извивающиеся китайские драконы преследовали крошечные бипланы по кирпичной кладке, вслед за ними шуты вальсировали со скелетами. Огромная рука тянулась к фруктовой вазе, полной планет. Осьминоги, обвивающие якоря, вставшие на дыбы волки, сражающиеся змеи и города, парящие на плотных облаках. Это небольшое убежище под Майл-Энд-роуд было святилищем Бет: пять лет ее воображения, распыленные на шершавых стенах.

Она провела по ним руками, их текстура напоминала ободранную кожу.

– Что же мне делать, ребята? – голос ее эхом отозвался от сводов туннеля, и она прыснула сдавленным смехом. Она разговаривала со своими картинами, только когда дела шли совсем плохо; чтобы говорить с ними вслух, должно было произойти что-то сродни смерти первенца.

Обычно она прибегала к трафарету и аэрозолю, чтобы перекроить город, нарисовать себе безопасный уголок среди бетона: место, где можно было бы дышать. Не этой ночью. Не без Кары, с которой она делилась всем. Сегодня ночью Бет чувствовала себя оторванной от своего города.

Кара.

Гнев прошел сквозь Бет, подобно искре, разжигающей пороховой запал, оставляя по своему следу холод. «Я билась за тебя. Когда этого перестало быть достаточно? Если бы ты только промолчала, мы были бы спасены». В какое мгновение Кара перестала верить, что Бет ее защитит?

Один рисунок приковал ее взгляд: простой эскиз мелом, повторяющийся снова и снова, среди более диковинных образов: длинноволосая женщина, стоящая спиной, оглядывающаяся через плечо, как будто приглашая.

– Что же мне делать? – снова спросила Бет, но мама не ответила. Сейчас она жила только в мыслях Бет и на кирпичах и никогда ничего не отвечала.

Бет прижалась щекой к холодной, грубой стене. Простояв так мгновение, она начала вжиматься все сильнее и сильнее, пока горячая боль не охватила ее саднящие лицо и руки, словно, приложи она достаточную силу, ей удалось бы спрятаться под кожу города.

Низкий звук прорезал ночь, выдернув Бет из оцепенения. Раздался снова, назойливый и знакомый. Бет вдохнула слезы обратно. Девушка находилась за много миль до ближайшего места, откуда могла бы его услышать.

Звук раздался снова, эхом отскочив от кирпичей, – низкий стон поезда.

Внезапно Бет почувствовала спиной тепло. Она повернулась и открыла рот от увиденного.

Два пылающих белых огня неслись на нее из темноты туннеля, мусор и листья клубились вместе с ними. Из мглы сложилось исполинское очертание с зазубренными краями, полное инерцией движения. Брызнули и заискрили голубые молнии, озаряя стучащие колеса. Их звук отдавался в ушах, словно близкий гром.

Бреньк-клац-клац…

Одежда раздулась от внезапного порыва воздуха. Бет напрягла ноги, чтобы отпрыгнуть, но было уже слишком поздно, и она просто зажмурилась.

Бреньк-клац…

Визг металла по металлу заставил ее содрогнуться. Каждый мускул тела сжался, но не последовало ни сокрушительного удара, ни треска костей…

Едва осмеливаясь дышать, Бет открыла глаза.

Фары, чуть ли не в дюйме от ее лица, мгновенно ослепили девушку.

Она отступила от резкого света, упала, потеряв равновесие, и села на землю. Сердце колотилось, как отбойный молоток. Постепенно глаза приспособились к ослепительному свету. «Что это? Поезд?»

Нет – не поезд, не совсем. Он выглядел как поезд, но какой-то анималистичный. Свисток казался воем, он был окутан шкурой спутанных проводов, а корпус покрывали струпья ржавчины и граффити. Катаракты битого стекла застилали окна. Большие дыры зияли в боку, будто продранные огромными когтями.

Поезд издал гидравлический фырк и нетерпеливо поерзал колесами.

Бет отползла на пятой точке, не отрывая от него взгляда, пока не почувствовала стену за спиной. Девушка поднялась – и замерла.

Фары следили за нею, как глаза подозрительного животного. Поезд снова издал звук, на этот раз более спокойный, с как будто бы вопросительной интонацией в конце, словно проявлял любопытство.

«Что ты?» Бет покосилась сквозь блики и полушагнула вперед. Поддавшись импульсу, она нерешительно прошла мимо его колес и похлопала по боку. Послышалось радостное ржание – звук удовольствия.

«Что я должна делать? – недоверчиво подумала она. – Почесать тебя за ушком? Где, черт возьми, у тебя уши, и как я должна их почесать, а?» Она призадумалась, не похоже ли это на серьезный нервный срыв. «Ты сломалась, – сказала девушка самой себе. – Этого не может быть по-настоящему».

Над поездом взвилась голубая электрическая волна, и Бет отпрыгнула назад. Мгновение он выглядел новым: корпус блестел первозданно и ярко – но только мгновение, а потом вернулась рябая металлическая кожа.

– Что ты? – снова тихо спросила Бет. – Чего ты хочешь?

Поезд опять прогудел, как будто в ответ, и двери головного вагона с шипением разъехались.

Бет заставила себя протянуть руку внутрь, ожидая, что ее вот-вот обдаст синим пламенем. Но не обдало. Она почувствовала, как будто впала в транс, поймав волну густейшего бреда. Девушка закинула ладони на пол вагона, готовая подтянуться и втащить себя на борт.

Ее окатила холодная мысль: «Что, если я не смогу вернуться?»

Она вспомнила, как свысока смотрела на нее Горкасл, как папа глядел снизу вверх, как Кара – это было невыносимее всего – куталась в свою оскорбленную ярость.

Бет посмотрела через плечо – на оглядывавшуюся со стены маму – и двинулась внутрь.

Глава 6

Двери загудели и тихо затворились. Бет повернулась на пятках и осмотрелась вокруг. Она была не одна. Десятки человек располагались на сиденьях: мужчины и женщины в деловых костюмах, подростки, слепые ко всему, кроме своих мерцающих телефонов, пенсионеры, наполовину похороненные под пластиковыми пакетами.

– Э… э-э, простите, – начала Бет, прокладывая путь по проходу между ними, – извините, но что это? Где мы?

Никто не ответил, никто даже не обратил на Бет внимания. Она подошла к девушке, на вид казавшейся ее ровесницей. Одетая в шикарную школьную форму, та надувала пузыри из жвачки, как девочка-мечта из манги.

– Эй, – сказала Бет. – Что происходит?

Девушка, не взглянув на нее, продолжала надувать пузыри: надует, лопнет, втянет назад, пожует; надует, лопнет, втянет назад, пожует…

Понаблюдав за ней, Бет поняла: все пузыри совершенно одинаковы, и каждый лопается на одинаковом расстоянии от ярко накрашенных губ.

По телу пробежала дрожь понимания. «Это один и тот же пузырь», – догадалась Бет.

Оглядевшись, девушка увидела: все остальные пассажиры вагона тоже повторяли одни и те же действия снова и снова: почесывали нос, скрещивали ноги, тыкали в мобильники, переворачивали страницу. Она не заметила этого сразу в тусклом, мерцающем свете, но, присмотревшись, увидела секундную заминку при повторной загрузке программы каждого человека. Пока Бет смотрела, девушка перед ней качнулась и поблекла, и через ее живот начал просвечивать материал сиденья, потом она снова появилась, выдувая свой идеальный пузырь.

– Вы ненастоящие, правда? – тихо проговорила Бет, от осознания странности происходящего ее забила дрожь. Она повторила громче: – Вы ненастоящие…

«Вы призраки? – с трепетом предположила она. – Вы однажды попали здесь в ловушку?» Но они не казались призраками, скорее воспоминаниями – воспоминаниями о пассажирах, о нескольких секундах их жизней, выхваченных из времени и закрепившихся внутри поезда, повторяющихся снова и снова, как исцарапанная пластинка.

Бет пробежала взглядом по вагону с линялыми тканевыми сидениями и шелушащимися панелями. Вспомнила вопросительное фырканье, которое издал поезд. Девушка попала внутрь живого существа. Она находилась в его разуме?

«Эти люди – твои воспоминания? Ты их вспоминаешь?»

Взвизгнули тормоза, зашипела гидравлика. Вагон заходил ходуном, и Бет почувствовала, как скручивает живот. Поезд тронулся.

Девушка бросилась к двери и ударила по кнопке, но ничего не произошло. Паника накатила на нее, и Бет прижалась лицом к окну. Через потрескавшееся стекло штришками замелькали кирпичи туннеля, проносящиеся мимо, все быстрее и быстрее. Бет была заперта – а они тем временем набирали скорость. Отпрянув от двери, девушка устремилась к кабине машиниста: может, удастся остановить поезд оттуда? Синие искры мерцали на зубах призрачных пассажиров, непоколебимо покачивающихся вместе с поездом.

Дверь в кабину машиниста оказалась заблокирована и, как Бет ни выкручивала ручку, не сдвинулась с места.

– Христос на велике! – завопила она, отводя кулак назад, и отчаянно вдарила им по двери…

…он прошел сквозь нее.

Бет вздрогнула и дернула руку обратно.

Второй раз попробовала медленнее: рука прошла через металл, словно тот перешел в парообразное состояние.

Дверь, как и выдувающая пузыри девушка, была иллюзорна, словно мысль.

Мгновение поколебавшись, Бет шагнула сквозь нее.

Поезд вырвался из туннеля.

Широко распахнутыми глазами Бет осматривала кабину. Машиниста не было. Воздух бил в лицо, словно у поезда не было лобового стекла. Она почувствовала, что страх отступил, и как только ей удалось подавить панику, нечто другое – горячее, дикое возбуждение – выросло на ее месте. Бет потянулась и погладила рычаг управления. Двигатель мурлыкнул. Синие электрические разряды заплясали вокруг руки, но не касались ее.

Ветровое стекло, казалось, дрогнуло. Бет глубоко вздохнула, наклонилась вперед, и стекло разошлось вокруг головы, словно холодный туман. Схватившись за края панели управления, девушка повисла на иллюзорном носу поезда, как резная фигура на носу корабля. Под нею проносились полчища шпал, в воздухе разливался запах дизельного топлива. Обнаружив, что ветер подхватывает ее истерический смех, Бет издала бессвязный крик восторга, и паровозный свисток радостно прогудел в ответ.

Они хлынули на огромный опутанный рельсами путепровод, ведущий к вокзалу «Ватерлоо»; вдалеке громоздилась объемистая куча. По обе стороны домики, рекламные щиты и мерцающие башни сплавлялись в непрерывную реку тьмы и всполохов желтого света. Железнодорожные светофоры прожигали красным огнем осенний туман, висящий над мостом, черным и темным, как эшафот палача.

Бет не просто ехала на поезде, она ехала на всем городе. Переполненная восторгом, она издала ликующий вопль – но крик торжества умер в горле: другая пара огней неслась им навстречу.

Еще один поезд.

Бет уставилась на него.

Каждую секунду огни становились ближе, и с каждой секундой ее уверенность крепла. Волнение переросло в ужас. Девушка недоверчиво открыла рот, но все было именно так.

Другой поезд шел по их пути.

– Стой! – закричала она своему поезду. – Стой, мы же столкнемся с ним! – но ветер унес ее голос, и создание не сбавило скорости, хотя другой локомотив, их зеркальное отображение, неумолимо приближался. Теперь Бет могла рассмотреть его: массивный, армированный тяжелой сталью, товарный поезд в желто-черную, как оса, полоску. Но этот поезд тоже был ненастоящим: вокруг него непрерывным ураганом вихрилось электричество, предохранительная решетка походила на челюсть. Рев резкого парового свистка обдал ее шею, как боевой клич.

Внезапно в воздухе сгустилось электричество. Запахло горелым. Бет повернулась и побежала, нырнув обратно в дверь машиниста, пошатываясь, прошла по проходу между ерзающих воспоминаний…

«Пошевеливайся, Бет, пошевеливайся…»

– Слишком медленно, – в голос прокричала она. – Слишком медленно!

«Господи, Бет, ты слишком мед…»

Скрииииииип!

Пронзительный металлический скрежет, дрожь столкновения. Поезд резко остановился, Бет отбросило назад и швырнуло об пол, желудок перевернулся. Холодный туман стенки живого поезда-призрака на секунду рассеялся, и она выкатилась на рельсы.

«Не хватает воздуха!» Мгновение легкие судорожно хватали пустоту, а потом девушка зашлась в кашле.

Руки саднили, горячая кровь размазалась по лбу. Она приподнялась на локте…

… и уставилась на невозможное.

Не было и следов столкновения, никакой покореженной, дымящейся, раскалившейся добела стали. Поезда стояли над нею, лежащей на рельсах: футов на сорок выше. Их передние вагоны поднялись с путей, как змеи, и…

И сражались.

Бодались и сцеплялись друг с другом, переплетались предохранительными решетками, словно рогами. Призраки шипели и визжали от крайнего машинного напряжения. Но товарный поезд был больше и тяжелее. Его вагоны сжались, как мускул, и он швырнул поезд Бет вниз. Земля содрогнулась, и Бет задрожала вместе с нею, а товарняк рванулся следом, шустрый, как кобра, вгрызаясь колесами в ходовую часть своего противника.

Искры и что-то вроде масляной крови хлынули из паровоза Бет, и он закричал.

– А ну прекрати! – завопила Бет, шагая вперед, размахивая руками, словно надеясь отогнать дикое животное. Она зашлась кашлем, полуобезумев от столкновения и дыма, но лезла по искореженному телу своего поезда, вопя, как слабоумная.

– Пошел вон! – снова прокричала она, дым разъедал горло, чуть ли не до кровотечения. – Убирайся!

Огромный товарный поезд изогнулся назад, оплетенный синими молниями, готовый ударить. Он мигал и расплывался, оставляя странные послеобразы: паровоз, приземистый поезд метро, одно воспоминание сменялось другим, будто он не мог вспомнить, каким был на самом деле. Паровой свисток ревел, словно его терзали.

Холодный белый луч, бьющий из глаз-фар, остановился на Бет, и поезд фыркнул паровым дыханием.

Девушка почувствовала на себе его не предвещавшую ничего хорошего тяжесть.

– Во имя Темзы, уйди с чертовой дороги!

Бет пошатнулась – кто-то оттолкнул ее в сторону Краем глаза она заметила фигуру: тощий парень в одних грязных изодранных джинсах. Кожа его была серой, словно бетон, лицо напряглось от страха.

А потом товарняк обрушился вниз, и решетка-челюсть вспорола рельсы. От удара мир в глазах расплылся, утратив очертания. Фигура исчезла. Бет затрясла головой, пытаясь прочистить ее, сбитая с толку грохотом. Ей показалось?..

Нет, вот он – каким-то образом вскочил на чудовище.

Его ребра проступали на груди с каждым тяжелым вздохом. В руке парень сжимал что-то вроде железного прута и, когда Бет посмотрела, как раз вонзал его вниз снова и снова, в металлическую плоть живого поезда. Импровизированное оружие прокалывало сталь, как фольгу, и каждый раз, когда оно входило, существо издавало вопль.

Колеса взрычали, приходя в движение, и завизжали по рельсам, Бет резко откатилась с их пути. Уши заложило, когда товарняк прогромыхал мимо нее с серым парнем, по-прежнему цеплявшимся за его крышу. Затем поезд набрал скорость, и тащившиеся за паровозом вагоны исчезли в иллюзорном небытии.

Бет встряхнулась, словно собака, пытаясь вернуть чувствительность исцарапанным конечностям и разум – голове. Она заставила себя встать и побежала к своему поезду.

Тот жалобно мявкнул ей свистком.

– Эй, – прошептала она. – Эй, ты в порядке? – Она похлопала и погладила его, хотя прикосновение к металлу вокруг его ран почти обжигало. Поезд пошевелился и снова что-то прогудел. Девушка почувствовала его страх и боль, вздыбливающие волосы на руках. Сквозь окна она видела воспоминания людей, повторяющие свои действия, но теперь на их лицах читался испуг.

Поезд застонал и с мукой перекатился, вставая на колеса.

– Хороший мальчик, – прошептала она, – хороший мальчик. Послушай, там парень – тот товарняк увез его. Он… он оттолкнул меня, чтобы спасти, – мы должны помочь ему… ты сможешь?..

Возможно, поезд не понимал ее – разве он должен? Или, возможно, был просто слишком напуган – но нет, спустя мгновение, он, встряхнувшись, двинулся вперед, не прекращая мычать в животной панике, и, закрутив осями, погрохотал в сторону станции.

Бет, одинокая и крошечная, стояла, глядя ему вслед, втягивая воздух полными легкими.

– Подожди… – начала было она, но запнулась, посмотрев назад.

Грозная дробь позади нее становилась все громче: товарный поезд с победным воем мчался назад. Бетонокожий парень трясся, свисая с поезда, его тело болталось по ветру, словно вымпел.

Бет с ужасом наблюдала, как поезд-зверь устремился прямо на стену виадука, но потом, за секунду до удара, повернулся боком, и воздух наполнился отвратительным скрежетом металла о кирпичи, ужасным, зубосводящим металлическим визгом – визгом, пронзенным человеческим криком.