Крепостная герцогиня (главы 64—115). Квазиисторическая юмористическая эпопея Ешурин Семён

– «Без стыда», Наташа тактичная, – возразила Аглая, – не я и он, а муж мой бывший, всех смазливых баб осеменяющий… и даже вовсе не смазливую скромницу сестру мою Акулину, главу от него потерявшую, ибо без надобности оная ей! Посему чрез неделю во Мценске состоится свадьба столь же двойная, аки твоя, ибо под давлением отца моего финансирующего Лёшка свободолюбивый таки женится на Акульке, вторично пузатой. Афишировать не след сии свадьбы скандальные, посему токмо самые близкие приглашены будут. В частности, Малашка шахматная по приглашению Дели и ты, аки хозяйка ея.

– А ответь-ка, подруга задушевная, на вопросик, коий накопился у меня…

– Рада, Наташа расточительная, что хоть что-то у тебя накопилось! И чтО за вопросик?

– Уж не мой ли жених Мойша суть папаша Дели приглашающей?

– А чтО сам жених твой по поводу сему глаголит?

– Ничего конкретного.

– Вот и я то же самое глаголю!

Середь ночи ворвалась Наташа в комнату служанки и разбудила ея:

– Представляешь?! Лябе твой, аки и глаголил, на Аглае женится!

– Представляю, ибо приглашена на свадьбу оную и прошу смиренно отпустить меня на нея.

– И рада бы не отпускать, да не могу, ибо приглашена я, аки глаголила нахалка сия токмо аки хозяйка твоя! … А что касаемо папаши истинного Дели, то темнит Аглая, аки и Мойша мой.

– И без них достаточно темно! Посему ступайте спать, фискальная барыня Наталья Васильевна, ибо утро вечера мудренее. Уверена, что заутра оба персонажа допрашиваемые общую позицию выработают и Вам изложат ея.

На другой день сбылось (который уже раз!) пророчество Малашкино. Явился к Наташе жених, а с ним и Аглая.

– Уважаемая (особливо в периоды адекватности своей) Наташа! – начала посетительница. – Имеешь ты подозрения обоснованные, что жених твой суть отец дщери моей. Но делаешь из факта сего прискорбного вывод ошибочный, будто бы он (не «факт» и не «вывод», а Мойша Ицкович) суть «бабник И распутник», … точнее, «бабник, ТО БИШЬ распутник». Дозволь объяснить, аки всё на сАмом деле было.

– ВалИ! – молвила Наташа, правда, с видом скорее заинтересованным, нежели разгневанным.

Аглая не просекла сей нюанс и, вздохнув грустно, молвила:

– ВалЮ.

Засим повернулась и ко двери направилась.

– Э…! Куда попёрлась? Мне же интересно зело!

Уразумел Мойша суть конфликта и молвил, улыбнувшись:

– Наташенька, видать, хотела глаголить «Валяй!», что в переводе на язык нормальный означает «Дозволяю!»

– А я так и валяла, … то бишь глаголила!

Вернулась Аглая с полдороги и речь продолжила:

– … Десять лет назад настиг меня… возраст брачный. А тут аки раз губернатор орловский бал затеял. Прослышала я об оном и приехала из своего захудалого Мценска в чуть менее захудалый Орёл. Отец мой, негоциант известный Иван Карлович Бартель, в поездке торговой пребывал, посему явилась я на бал в одиночестве гордом.

– ЧтО сие за бал, – Наташа удивилась, – коли ты на нём одна одинёшенька?!

– «В одиночестве» означает «без сопровождающих лиц». А народу там было более, нежели зал способен был вместить… Благодаря богатству отца моего, невестой я была завидной. Да и лик с фигурой ужаса не вызывали. (Мойша хотел было уточнить, что и ныне не вызывают, но ввиду присутствия невесты своей промолчал благоразумно.) Посему подвалили ко мне женихи потенциальные. Но не найдя во мне дуры желаемой, отвалили. И тут подошёл ко мне один из присутствующих здесь.

– А кто именно? – воскликнула Наташа с интересом живым.

– Любимая Наташа! – расхохотался Мойша. – В тебе нашёл-таки я «дуру желаемую» … и столь желанную!

– Сие был именно Мойша Ицкович Шафиров, коий в описываемое время ещё не был женихом твоим, Наташа ревнивая. Слава о деяниях его экономических уже по всей Расее гремела. Даже отец мой, скупой вообще, а на похвалу в частности, изволил однажды похвалить его: «Мойша Шафиров – птица высокого полёта! Рядом со мной сия (прошу покорно простить за цитату дословную) „морда иудейская“ аки орёл (речь не о граде, а о птице) рядом с курицей!». Беседа наша долгой была (ибо не танцевал Мойша) и содержательной зело. Ни слова сказано не было ни о любви, ни о прелестях моих. Но покорил меня собеседник интеллектом своим и тем, что позволил мне свой проявить. А в завершение добил он меня фразой, коюю скромность не позволяет мне воспроизвести.