Стеклянный Джек Робертс Адам

Айшвария разместила его в своём доме – обстановка была скудная, но удобная – и лично кормила кусочками фруктов. Только через два дня паралич прошел, а к концу третьего он уже двигался с неким подобием былой живости.

ЗИЗдроид был в целости и сохранности. Яго обрадовался, узнав об этом.

Поскольку «Рум» окончательно вышел из строя, они не могли покинуть Гарланд 400. На собственный корабль Айшварии – тот, на котором она подобрала их и вернула на Гарланд, – им лучше было, как свирепо заявила она, не рассчитывать. По словам Яго, это не имело значения.

В конце концов они договорились со странствующим доктором, женщиной по имени Лидия Зиновьева. Она путешествовала от одного обиталища к другому, от кластера к кластеру, предлагая свои услуги. «В основном занимаюсь опухолями, – сообщила она. – Те, кто побогаче, могут позволить себе имплантаты и застраховаться от серьёзных проблем. Но в Сампе всё по-другому. От высокой радиации возникает рак кожи и другие виды рака, и зачастую единственное, что людям по карману, это удаление. Вы видели у многих овальные и круглые пятна на коже – и это лёгкие случаи! Сложнее всего с внутренними опухолями. Конечно, всем хотелось бы медицинского обслуживания высшего класса, но платить им нечем».

Её корабль назывался «Biblioteka 4». Противоперегрузочных коек на борту не оказалось, потому что доктор Зиновьева, по её словам, никогда не путешествовала с большими перегрузками, чем одно-два «же». И в самом деле, путь от Гарланда 400 до большого кластера из двенадцати пузырей под названием Солнечный Полюс, с остановками в двух одиночных обиталищах, занял почти две недели. Но шлюп оказался просторнее внутри, чем «Рум», и, поскольку их добрая хозяйка большую часть времени проводила в ИД-гнезде, подключённом к Кортикотопии, Сафо, Диана и Яго были предоставлены сами себе.

ЗИЗдроида они захватили с собой.

Пока они летели, Яго позаимствовал набор инструментов и подровнял или вовсе срезал торчащие из сломанных протезов куски деталей: исключительно, как он выразился, ради удобства.

– Значит, ты прятал пистолет там? – спросила Диана.

– Вообще-то это был не совсем пистолет, – ответил он. – Ну или да, пистолет, только совсем не похожий на обычный. Маленькая сфера, размером с каштан. И она стреляла очень маленькой пулей – просто сгустком атомов. Не пуля причинила весь этот ущерб. Всё дело в скорости, с которой она летела.

– Невозможная пушка, – сказала Диана. – Ха! Мои родители знают, что она у тебя есть?

– У меня её больше нет, – поправил он. – Она разлетелась на кусочки. Но ответ на твой вопрос – нет. Они знали о моей дружбе с Мак-Оли и верили, что он передал мне свой секрет. В каком-то смысле так оно и было. Но они не знали, что я владею настоящей действующей машиной.

– Ты всё время носил её с собой! – потрясённо проговорила Диана. – Всё это время я думала, что Улановы гоняются за призраком, за чепухой. За БСС-химерой. Но у тебя всё время был при себе действующий БСС-пистолет.

– Когда выходишь за пределы «це», – начал Яго, приложив автоматический напильник размером с палец к правому протезу, от чего по всей каюте полетели злые белые искры, – с физикой начинают происходить, хм, странные вещи. С чем большей скоростью движется предмет, тем сильнее – с точки зрения предмета, относительной для стороннего наблюдателя, – начинает замедляться время. Чем плотнее приближаешься к асимптоте абсолютной скорости, тем медленней идёт время. Для фотона, который перемещается со скоростью света, время вообще стоит на месте – нам кажется, что свет из галактики Андромеда идёт к Земле миллионы лет, но для самого света всё обстоит так, словно он одновременно там и тут. Что же произойдет, если перемещаться быстрее света? При двух «це» время движется со скоростью одна секунда в секунду назад, если можно так выразиться. Так должно быть в том числе и для того, чтобы сохранялись общие причинноследственные связи. Но из-за этого возникают некоторые… необычные эффекты.

– Пуля, которая перемещается быстрее скорости света, летит назад во времени, – вставила Диана. – Ну конечно – детсадовская физика.

– Что касается того, могут ли с такой быстротой путешествовать люди… если честно, я не знаю. Мак-Оли думал, что могут. Но сумеет ли человек сохранить рассудок, перемещаясь назад во времени, – вот в чем вопрос. Ведь, как ни крути, вся наша эволюция происходила в среде, где время двигалось только вперёд.

– То есть бежать таким образом из Солнечной системы мы не смогли бы, – заключила Диана. – Но вот превратить Солнце в шампанскую сверхновую – вполне.

– До зарезу опасная штуковина, да, – согласился Яго, загибая торчащий обломок вовнутрь. – Можно сказать, она работает за счет искажения с. Сбрось её на Солнце – и произойдёт катастрофическая цепная реакция. Можно ли с её помощью перевезти куда-нибудь человечество – наверное, да. Я не знаю.

– От кого ты получил эту невозможную пушку?

– От кого же ещё, как не от Мак-Оли собственной персоной?

– Он её и сделал?

– Сам бы я не смог, – сказал Яго. Он подплыл к контейнеру для хранения и сложил в него инструменты. – Знаешь, что смешнее всего? Убийство Бар-ле-дюка случилось не по моей воле. То есть это я так думаю, что не по моей. То есть я не знаю, в какой момент я принял это решение. – Он почесал затылок. – Я был удивлён не меньше твоего, когда он превратился в кровавое облако прямо у нас на глазах. Стена пузыря оказалась пробита, и меня отбросило в заросли на дальней стороне. И пистолет оказался у меня в руках. Я даже не понял, как это произошло. Разве у меня был какой-то выбор в тот миг? Не знаю. Невозможная пуля уже полетела. Я нажал на спуск, когда всё уже случилось.

– Это означало, что тебе удалось избежать ареста, – заметила Диана. – Поступить так, а не иначе было в твоих интересах. Это ли не выбор?

По его лицу пробежала тень:

– Мне кажется, в данном случае важнее сам поступок. Ведь Бар мёртв.

– Как и мисс Джоуд.

– Хм. – Он бросил на неё безучастный взгляд. – С ней вышло более… преднамеренно. Собственно, я не был уверен, как всё сложится. Я чудовищно рисковал. Она обездвижила меня почти полностью. Думаю, она решила, что моими ногами управляют нервы, вживлённые в позвоночник, а не напрямую в головной мозг. Вероятно, мисс Джоуд мало что смыслила в современных протезах. И всё-таки пришлось изловчиться, чтобы одной ногой нажать на полость в другой ноге. Ирония судьбы в том, что сама же Джоуд и отстрелила мне перед этим правую ступню, – в противном случае я бы не смог добраться до оружия.

– Выстрел из пистолета, спрятанного в твоей ноге, мог разнести и тебя, и нас, и весь корабль на кусочки, – сказала Диана.

– Мог. Но я был жив, когда прижал к устройству левый большой палец. Конечно, нас изрядно потрясло и помотало. Но я был жив. И потому знал, что мы выживем. Ведь нажатие на спуск – это последнее, что надо сделать, когда стреляешь из БСС-пистолета, а не первое.

– Странно, – произнесла она.

– Именно так. Когда я убил Бар-ле-дюка, то первым, что мы увидели – за много минут до того, как он появился, – была вспышка.

– Точно! – воскликнула Диана. – Вспышка.

– В тот момент невозможная пуля вернулась к субсветовой скорости. Этакий фотонный отголосок. Она была уже безобидна – просто очень маленький снаряд, летящий с очень большой скоростью. Если восстанавливать ход событий, то, с нашей точки зрения, всё происходило наоборот. Сначала мы увидели вспышку. Потом, в очень быстрой последовательности, разрушение корабля Бара, пробоину в стене моего дома, самого Бара, который разлетелся на атомы. И только после этого я нажал на спуск, сидя в кустах.

Тут им пришлось прерваться, потому что доктор Зиновьева вышла из миртуаля и занялась приготовлением чая. Она угостила и пассажиров, и они немного поболтали. Женщина отметила, что Яго хорошо обработал остатки протезов. «Замысловатые штуковины, – заметила она. – Стоили, наверное, кучу денег». «Да, пришлось раскошелиться», – согласился Яго.

Вскоре хозяйка корабля вернулась в свой виртуальный мир.

– Джек, я не хочу выглядеть нахальной, – проронила Диана через некоторое время. – Или обидчивой, как маленькая девочка. Но почему ты мне ничего не сказал?

Он глубоко вздохнул.

– Ты должна понять, Диана, – проговорил он. – ЗИЗдроид, которого мы везём с собой, обладает неимоверной ценностью. Это мощный козырь, гарантирующий твою свободу. Но он работает лишь в случае, если заверенный им договор действителен. Если условия соглашения нарушены, договор теряет силу и смысл.

– И, – сказала Диана, кивая, – на самом-то деле ты их нарушил. Ты сопротивлялся аресту.

– Но об этом знаем только мы с тобой, – возразил Яго, понизив голос. – Не буду и говорить о том, как важно, чтобы никто другой не узнал правду. До тех пор, пока никто не подозревает, что я убил Бара, договор продолжает действовать.

Диана почувствовала себя столетней старухой.

– Яго. Ну или Джек. Джек, кажется, я совсем тебя не понимаю, – сказала она.

– Меня не так уж трудно понять, – произнес он.

– Правда?

Некоторое время он молчал. А когда снова заговорил, голос его был тихим, монотонным, но каким-то взволнованным:

– Я посвятил свою жизнь служению единственной цели. Революции. Мириады людей в Сампе избавятся от нищеты, только когда у них появится право сообща выбирать собственное будущее. Человечество сможет осуществить свой потенциал, только когда падут тюремные оковы, навешанные Улановыми, и когда рухнет сама темница. Вот тогда мы будем готовы отправиться к звёздам – не раньше! Если изобретение Мак-Оли распространить сейчас, одна из фракций, поглощенных бесконечной войной, применит его и погубит всех нас. Но, когда мы будем свободны… когда мы перерастем средневековые властные структуры и средневековые междоусобицы, порождаемые ими, тогда-то мы и сможем использовать эту технологию ответственно. От этого зависит всё. Убивал ли я людей? Убивал. Но только ради общего блага.

– Мне всё ещё сложно поверить, что МОГмочки наняли тебя, зная о твоей революционной деятельности.

– Твои родители способны на большую гибкость, чем ты считаешь, – сказал Яго. – Они знают, что клану Аржан не удастся удержать абсолютную власть при ныне действующей системе, если действовать в одиночку, – а другим МОГсемействам они не доверяют и на альянс с ними не пойдут. Нет, всё изменится, когда уйдут Улановы. Твои родители видят в этом выигрыш, как и опасность. И они догадываются – или, точнее, предвидели, – что Улановы рано или поздно сделают ход против них.

Он немного помолчал, потом добавил:

– Много лет назад, до того как твои МОГродители дали мне работу и новую личность, задолго до того, я жил в Сампе.

– Как Стеклянный Джек?

– Нет, у меня был совсем другой псевдоним. Естественно. В общем, я работал над созданием сетей, перемещался из кластера в кластер, закладывал основу для долгосрочных революционных планов, готовил с дюжину мятежей. Я тщательно берёг своё инкогнито. И всё-таки меня кто-то выдал… я так и не узнал, кто. Полицейские прибыли на семи крейсерах. Я оказался в местечке под названием «Господень препуций»[62] – одиночном пузыре антиномистов, религиозном сообществе, где поклонялись Шиве Христу Ужасному. Разумеется, все они были отчаянными антиулановцами, но жили не так уж глубоко в Сампе, чтобы этим бравировать. Тем не менее прибыли блюстители и арестовали всё население обиталища – восемьсот девяносто человек. Они явились, потому что кто-то настучал, дескать, Стеклянный Джек где-то среди этих восьмисот девяноста. И я там был. Знаешь, кто командовал отрядом?

– Бар-ле-дюк?

– Он самый. Их было очень много, они проткнули пузырь трубками и закачали внутрь газ. Нас застали врасплох. Мы не смогли дать им бой. Они прорезали в стенах абордажные люки и залетели целым роем, все в масках. Арестовали всех до единого и пригрозили казнить, если прославленный Стеклянный Джек не покажется и не сдастся под стражу. Человек по имени Хаг Самеах поднял руку. Я не подговаривал на это ни его, ни других. Но все они знали, что я не должен попасть в тюрьму, с моими-то познаниями. И я позволил ему разыграть спектакль в духе «Я Спартак!», и Бар-ле-дюк увез его на своем личном шлюпе.

– Они проверили его ДНК?

– Да, как и всех нас, само собой, но ДНК Стеклянного Джека не было ни в одной базе. По крайней мере тогда. И у Хага не было ног – в верхоземье это не редкость, как известно. Они поверили. Что касается всех остальных, то нас на месте приговорили к одиннадцати годам тюремного заключения – за политическую агитацию и бунт. Всех до единого. Нас погрузили в трюмы. Гонгси под названием «344 Даюрен» выкупила наши арестантские права и повезла на окраину Системы – нам предстояло сверлить астероиды, приводя их в товарный вид. Три тяжёлых месяца в койке, на пути к поясу астероидов; потом нас держали на объекте под названием 8 Флора. Разумеется, пленников перемешали случайным образом, чтобы минимизировать риск сговора между ними. И я в конце концов оказался вместе с ещё шестью мужчинами в пещере на маленьком астероиде Лами 306 – пара сотен метров в поперечнике и я с шестерыми преступниками внутри.

– Но ведь они должны были быстро сообразить, что упустили Стеклянного Джека? – удивилась Диана. – Разве они не поняли свою ошибку, когда этот Хаг Самеах ничего не смог им рассказать?

– Ясное дело. Но я тогда уже был в тюрьме, долбил породу в Лами 306. И всё время думал именно об этом: скоро они поймут, что Хаг – самозванец. Их следующим шагом должна была стать проверка остальных 889 пленников, захваченных в «Господнем п.». Их ничто не торопило – ведь мы никуда не подевались бы. Но и отказываться от своей идеи они бы тоже не стали. У гонгси имелись все данные по каждой каменюке, куда отправили ту или иную партию узников, так что в конце концов очередь дошла бы и до моей. Если б они схватили меня, всё бы закончилось. Я был бы у них в руках, и они бы так поработали над моим мозгом, что я не смог бы сопротивляться, и история человечества направилась бы прямиком к своему завершению. Я должен был бежать.

– Джоуд говорила об этом на Коркуре, – тихо проговорила Диана. – О побеге, который сбил полицию с толку.

– Именно об этом и речь. Я работал быстро, как мог, но мне понадобилось время. И в конечном итоге мне пришлось убивать своих сокамерников, иначе я не смог бы сбежать. Мне это не доставило удовольствия.

– Шесть человек. Ты их всех убил?

– Нет, – ответил он с легкой поспешностью. Затем прибавил: – Кое-кто уже был мёртв. Они… передрались между собой. Были жертвы. Но потом я убил тех, кто выжил. Мне это не доставило удовольствия. Я так поступил, потому что не нашел иного выхода. Если б я остался, если бы решил просто отбыть свой срок, то Улановы схватили бы меня. И потом всё обернулось бы очень плохо для человечества.

– Потому что у тебя была пушка?

– Тогда у меня не было её при себе. Но я знал, где она спрятана. И они бы выудили эту информацию из меня.

– Погоди-ка, – сказала она. Её разум выстраивал все части истории в ряд, цепляясь за те, что не подходили. – Когда Бар-ле-дюк тебя опять поймал, в твоей собственной сфере, ты согласился с ним пойти. Опасность не изменилась: даже хуже, у тебя при себе был действующий пистолет. Угроза для выживания вида. Ты ведь мог уничтожить себя, лишь бы не попасть ему в руки, правда?

За все годы, что Диана знала Яго, ей ни разу не приходилось видеть то, что произошло с ним дальше. Он смутился. Его щёки потемнели от прилившей крови, и он отвёл глаза.

– Это совсем другое дело, – произнес он.

– Другое?

– Как я и объяснил Айшварии, дать ему бой означало убить не только себя, но и тебя.

– И что? Что же здесь «другого»? Чем этот случай отличается от того? Тех людей в тюрьме ты убил довольно быстро. На кону судьба человечества, ты же сам сказал! И почему же ставки вдруг изменились, когда Бар-ле-дюк заявился к тебе домой? Как может твоя жизнь, или моя, или Сафо вдруг оказаться ценней, чем все остальные жизни?

– Соглашение, которое я заключил с Бар-ле-дю-ком, – договор, записанный ЗИЗдроидом. Это было превыше всего.

– Ради богини, почему? Зачем ты собрался пожертвовать собой? – не отступала Диана. – По-твоему, этот глупый договор стоил того, чтобы рисковать всей Системой? Жизнями триллионов?

Он открыл рот, но не смог выдавить из себя ни звука. Провёл ладонью по коротким жестким волосам и закрыл глаза. Потом наконец ответил:

– Да.

– Ты сошел с ума? Всё человечество – всё население Системы? Триллионы жизней в обмен на мою безопасность?

Яго сказал:

– Потому что я тебя люблю.

Она разозлилась, услышав это. И хотела тотчас же возразить, сказать: «Не мели ерунды!», или «Идиот!», или что-то в этом духе. Но, взглянув на него, поняла, что не может просто взять и отчитать его. Меч в её сердце отправился в ножны, однако причиной тому была жалость, а не любовь. Ох, до чего же это было неприятное, острое и, хуже всего, несвоевременное чувство. Она подумала: «Мне всего шестнадцать. Он на целое поколение старше. Он должен был следить за своими чувствами – не я». И, пытаясь переместить разговор на территорию, не столь опасную в плане эмоций, но заранее зная, что ничего не выйдет, Диана проговорила:

– Твоя верность моей семье похвальна, Яго. И тем не менее…

– Это никак не связано с верностью.

– Чушь какая-то, – неопределенно бросила она.

– Это связано с тобой, – сказал он. – Я тебя люблю.

– Ты же говорил, что никогда не принимал КРФ. Что МОГмочки тебе его не давали, потому что им нужна была твоя инициативность и они верили в твою преданность и всё такое прочее.

– Это правда. Когда я говорю, что люблю тебя, я… понимаешь, это говорит моё внутреннее «я».

Она посмотрела на него. Вежливость, вне всяких сомнений, требовала сохранять нейтральное выражение лица, но она вдруг самым жутким образом содрогнулась от отвращения, и её черты исказились. Она с трудом взяла себя в руки.

– Не стоило бы, – проронила она после короткой паузы.

Его губы изогнулись в грустном подобии улыбки:

– Боюсь, это не зависит от моей воли.

– Ну вот, – упрекнула она его, – ты же знаешь, что я никогда не смогу ответить тебе взаимностью – ведь знаешь же? Такого не будет. Дело не в том, что ты мужчина. И не в разнице возрастов – хотя, если честно, обе эти вещи играют роль. Я просто не хочу, чтобы ты думал, будто нашим, э-э, отношениям препятствуют такие вот, э-э, пустяки. Ты мне нравишься, но истинного единения душ у нас с тобой никогда не будет.

– Я знаю, – просто ответил он. – Это безнадёжная любовь. Но любовь – не пламя, которому нужен кислород надежды, чтобы гореть. Это совсем иной род огня. Я не могу его погасить, не чувствовать этого к тебе.

Диана открыла и закрыла рот. Это всё-таки была проблема совсем иного рода. Она попыталась разобраться в своих чувствах, но поняла, что не знает, в чём они заключаются. Тут ей в голову пришла мысль:

– Всё дело в сексе?

– Нет, – сказал он. – О, нет-нет.

– Ты просто не признаёшься, – заявила она.

Но хватило взгляда, чтобы понять – он говорит искренне. И поскольку секс пока что занимал в её жизни минимальное место, Диана вполне готова была поверить, что его значение не столь велико, как можно счесть, опираясь на искусство и слухи. Против всех ожиданий, теперь его чувства к ней вызывали ещё более сильное беспокойство. Она повторила:

– Ты просто не признаёшься, правда ведь?

Он на неё не смотрел. Только краснел. Она уже видела, как он краснеет.

– Почему? Дело в положении, которое я занимаю?

– Ты есть ты, – сказал он. – В этом всё дело. Не в том, что ты умна и красива, хотя это правда, – просто таких людей много. Но ты это ты, и ты единственная.

– Тебе надо бы почитать что-нибудь про модулированные овариальные гаптиды, – проговорила Диана, зная, что это не ответ. – Джек, – продолжила она, потому что ей показалось правильным использовать его настоящее имя в такой момент (хотя ей тут же пришло в голову: а с чего я взяла, что это и есть его настоящее имя?). – Ты выразился очень сжато, и, кажется, я поняла. Ты ведь позволишь и мне быть краткой, да?

– Твой краткий ответ, как я догадываюсь, – произнес он, – будет «нет».

– Да, – согласилась она. – В смысле нет. – Его румянец усилился и через секунду начал спадать. – Богиня, я сама себя не понимаю.

– А я понимаю, – сказал он.

Потом Стеклянный Джек спал. Он всё ещё не пришел в себя после нешуточных травм, а остаточное действие нейротоксина вызывало постоянную усталость.

Диана думала о том, что он сказал. Конечно, думала. Покинув его, она отправилась играть в го с корабельным ИскИном. Четыре партии продемонстрировали, что с преимуществом в восемь камней она неизменно выигрывала у машины, но с семью или меньше машина побеждала.

В конце концов «Biblioteka 4» прибыла к длинной цепи пузырей, называвшейся Иудосалим, где у Яго, по его словам, имелись надёжные друзья. Они попрощались с Зиновьевой. Сафо изучила окрестности и сняла для них троих домик – скромную пристройку у стены третьего пузыря. Яго, рассчитавшийся с докторшей за услуги, также вложил деньги в аренду.

Вечером они поужинали в ресторане: рыба, как похвастался хозяин, выращивалась в аквариуме Иудосалима. Сафо долго не просидела, её всё ещё мучила ломка после отказа от КРФ, и потому она отправилась домой, чтобы поспать. Но Диана ощущала, как её настроение делается всё лучше. Она уже так давно не видела столь явных признаков цивилизации, не ощущала даже этих крупиц законности и порядка, что ностальгия по прошлой жизни сделалась болезненной.

А вот Яго был печален. Она знала, что их отношения изменились, и уже ничего нельзя исправить.

Они ели, поджав колени под стойку. Рыбу подавали завёрнутой в листья и со сферами гашишного вина. Они лицезрели широкую изогнутую стену пузыря, испещренную тут и там зеленью растительных посадок и синими обиталищами.

Она заговорила:

– На что это похоже, – спросила она, – убивать людей?

– Ну и вопрос! – отозвался он, не скрывая изумления.

– Мне действительно интересно. Я чувствую себя белой вороной. Сафо убила, и ты убивал. Многих.

Яго поразмыслил, прежде чем ответить.

– Это неприятно, – сказал он, – Во мне, как и во многих людях, есть часть, которая на такое способна, Но я держу её под замком внутри себя, Это похоже на,, ящик, Ящик внутри меня.

– А в ящике?

Он посмотрел на неё.

– Взрыв, – произнес он, – Ты хочешь сообщить, что нам пора расстаться.

Его прямота ошеломила Диану, но она сумела сохранить лицо, Ведь вопрос, который задала она, как раз и должен был ошеломить его.

– Зачем? – с заминкой спросила она, – Зачем ты так говоришь? – И тут же решила, что нет нужды в словесном фехтовании, – Нет, ты прав, Я думала об этом, Я долго об этом думала.

– Почему?

– Ох, Яго, – сказала она, чувствуя, как где-то внутри собираются слёзы, готовые вот-вот пролиться, Она сдержала их, – После всего, что ты сказал мне на борту корабля доктора Зиновьевой? Ты мне очень нравишься…

– Это шаг в сторону любви, – заметил он.

– Возможно! Наверное, да, Между нами и впрямь есть… видимо, это можно назвать привязанностью, Я перед тобой в большом долгу, Но мы с тобой никогда бы… никогда бы не смогли… ох, дорогой Яго! Даже если б мы оба были молоды, что бы из этого вышло?

– Даже если б мы оба были молоды, что бы из этого вышло, – повторил он невыразительным голосом, – Опять условное наклонение, Ты так его любишь, – Он вздохнул, – Ну что ж, моя дорогая, – сказал он, поднимая сферу с гашишным вином. – Я поступлю так, как тебе угодно.

Когда он назвал её «дорогой», Диана испытала подобие слабого электрического шока. Было невозможно понять, приятное это чувство или нет.

– Куда же ты направишься? – спросил он.

– Я не знаю. Сафо, конечно, пойдёт со мной. И ведь мне, – сказала она, впервые об этом подумав, – понадобятся деньги.

– С этим я помогу.

– Наверное, буду искать родителей, – проговорила Диана, уставившись мимо Яго на зелёное лоскутное одеяло дальней стены сферы. – Они где-то спрятались, и найти их будет нелегко. Но ведь это просто задача, которую надо решить! А на что ещё я гожусь, как не на решение задач? Я также могу навестить Анну Тонкс Ю во плоти. Почему бы и нет?

Яго отвернулся. С того места, где сидела Диана, было никак не увидеть, блестят у него глаза или нет.

– Это могло бы разбить мне сердце, – произнес он ровным голосом, – если б оно у меня было.

– Не надо так, Яго. Мы говорим «никогда», потому что так нам диктует рациональный ум. Но сердце не знает слова «никогда».

Он чуть просветлел, услышав это, кивнул и даже улыбнулся. Но в глаза по-прежнему не смотрел.

– Как мне кажется, есть проблема серьезней, чем местонахождение твоих родителей, – проронил он через некоторое время. – Это проблема всей Системы как таковой. Революция. В историческом смысле, я думаю, движущей силой всех революций было отчаяние людей, которым некуда больше падать и нечего терять. Но с ганком и жильем для всех так низко уже не упадешь. Вопрос в том, как сделать так, чтобы люди захотели что-то изменить к лучшему?

– Надежда, – ответила она.

– Именно, – кивнул Яго. – Разумеется, я осознаю весь риск. Не стоит и говорить о том, что ставки высоки. Если бы БСС-пистолет попал в руки Улановых – или твоей МОГсестры, или какой-нибудь другой фракции, – то всё легко могло бы обернуться катастрофой невиданных масштабов. Вероятно, благоразумней было бы просто уничтожить устройство. Но я этого не сделал. Не сделал, потому что оно несет в себе зерно надежды – надежды на то, что люди смогут когда-нибудь покинуть Систему и отправиться куда пожелают.

– Свободу, – сказала Диана. Они выпили немного вина, и Диана почувствовала одновременно возбуждение и печаль, некую болезненную дрожь перед лицом неопределённого будущего. Она стала взрослой. Совсем взрослой. – А если уж мы будем сеять надежду по всей Солнечной системе, – продолжила она, – то и тебе перепадёт немного. Ты так не думаешь?

Он снова улыбнулся и снова не посмотрел ей в глаза:

– Было бы неплохо.

– Ты говоришь, что у тебя нет сердца, – прибавила она, осторожно подбирая слова. – Но я тебе не верю. У тебя огромное сердце. Ты находчивый и умный, и ты подарил мне жизнь. Это ли не повод для надежды? Ты так не сказал бы?

– Не сказал бы? – повторил Джек, – Такие условные фразочки мне больше по душе.

Некоторое время они сидели в молчании.

– Ты понимаешь, – спросила она, – почему я должна уйти?

– Я принимаю твой уход, – ответил Яго, не взглянув на неё. – Так будет лучше.