Носители Совести Чекмаев Сергей

Арсений вспомнил слова Сивура: «Алина, наслушавшись всех этих идей, считала, что от их с Лином любви может получиться такой же».

Он спрятал тетрадь обратно в портфель.

Может и вправду стоит поискать этого Первородного Носителя? Никто из прежних исследователей не обладал мощностями Минбеза, огромными базами данных, доставшимися в наследство от Имперской Службы Контроля.

Опять же Глеб даст сто очков вперед любому компьютеру.

Главное – правильно сформулировать задачу. Не скажешь же: а ну-ка поищи мне следы человека, который лет десять-пятнадцать назад раздавал всем дар Носителей Совести?

16

В четверг Арсений снова приехал на работу пораньше. Хотел посидеть, прикинуть ситуацию. Столько людей безрезультатно искали Первородного Носителя годами, а он собрался отыскать его чуть ли не за пару часов. Мимоходом, не слишком отвлекаясь от основного расследования. Не такое уж это и легкое дело, если подумать.

По правде говоря, в существование Первородного Арсений не верил. Если вся эта история с Носителями обретает какие-никакие реальные контуры, то легенда о нем выглядит библейским преданием, а то и вообще – чистой фантастикой.

В кабинете, на соседнем столе громоздились остатки ужина, узкий диван для посетителей, что стоял вдоль стены, украшала импровизированная подушка – свернутая куртка. Похоже, личные дела напарника все еще пребывали в подвешенном состоянии, и сегодня ночью ему все-таки пришлось ночевать на рабочем месте.

Арсений открыл форточку, поставил чайник, а пока тот закипал – сходил помыл чашки. Коричневый налет на стенках, в конце концов, достанет даже самого непритязательного холостяка. Кинул два пакетика – чтоб покрепче – вынул из портфеля дневник Носителей и свой любимый блокнот.

Тетрадь он просмотрел еще вчера вечером, за ужином и – частично – перед сном, но больше никаких упоминаний о Первородном Носителе не нашел, если не считать сетований Круковского:

Жаль, что среди нас нет ни одного человека, который работал бы в правоохранительных органах. Не в смежных структурах, как Ника, а именно в полиции, прокуратуре или Следственной палате. Если у нас был бы доступ к архивам спецслужб, вполне вероятно, что Первородного Носителя удалось отыскать. Или, по крайней мере, выявить группу людей (не думаю, что их будет больше десяти-пятнадцати человек), которые МОГУТ быть им.

Правильным образом разработанные методики должны сократить область поисков.

Мысли, в общем верные, Арсений и сам понимал, что его возможности неизмеримо шире, чем были у простых Носителей. Но, к сожалению, ни разработать, ни даже набросать первичные наметки «методик» Богдан Владиленович не успел – через три страницы тетрадь обрывалась. Видимо, именно тогда он привез ее Марку Сивуру.

Придется заниматься экстраполяцией самому.

«Так. Что мы имеем?…»

Тот же Круковский довольно активно помогал другим пенсионерам, заботился о коллегах, читал лекции, принимал у себя студентов. Алина Редеко в беседах с Шаллеком постоянно упоминала своих маленьких подопечных, значит, только о них и думала, заботилась. Сам Лин Черный предпочитал выражать свои эмоции в стихах и песнях, из того, что Арсению довелось прочесть, явственно следует, что поэт мучился своими имперскими «подвигами», переживал. В том числе и за коллег тоже. И за тех, кого его стихи заставили разменять молодость на пустые призывы и обещания.

Следователь пролистал блокнот. А, вот: «Ну, кто бы подумал, что тот, кто ведет других за собой, был неправым?»

«Значит, вполне возможно, что Первородный Носитель – воплощенная Совесть должен радеть за других в сто крат сильнее…»

– Хо! – сказал Глеб, появившись в дверях. – Ты уже здесь?

– А ты ЕЩЕ здесь? – в тон ему ответил Арсений. – Что, примирение не состоялось?

Напарник махнул рукой:

– Ну да. Говорит, что слышать меня не хочет. Как ты думаешь – до завтра отойдет? А то вечером футбол, хотелось бы нормально посмотреть, а не с нашими в дежурке.

– Чем тебе наши не угодили?

– Всем угодили, а вот телек у них поганый.

Арсений не выдержал и расхохотался:

– Глеб, ты меня уморишь! Ну кто еще может так плавно перейти от семейных проблем на футбол!

– Никакие они не семейные! Мы пока не женаты!

– И слава богу. Твою жену нужно заранее в святые записывать.

– Ну-у, и ты против меня. И ты, Брут! – воскликнул Глеб с пафосом, подхватил с дивана куртку и завернулся в нее наподобие античной тоги.

– Второе отделение трагедии перенесем на обед, угу? Сейчас лучше скажи: ты, когда по Нике Жругарь информацию собирал, с кем-нибудь из КИНа говорил? Как ее описывали?

– Да как всегда! А то ты не в курсе как на мертвых характеристики пишут? Ответственная, исполнительная, серьезный подход к делу… идеальный работник, в общем. Правильно кто-то из древних сказал, что кладбища полны незаменимых людей. А! Вот еще: она очень о заключенных пеклась. Если кому-то можно было условия содержания улучшить или представления на амнистию написать – она всегда делала. Причем, часто – по собственной инициативе.

– А! Вот как… понятно.

«На первое время информации достаточно», – Арсений накидал в блокноте схему, часть кружков заштриховал, часть обвел двойной линией.

– Вот что. Для тебя есть новая работа.

– ЧТО? ОПЯТЬ??? – Глеб изобразил испуг, да так натурально, что захотелось вознаградить актера бурными овациями.

– В тебе умер великий трагик, – сказал Арсений.

– Кто только во мне не умер, – грустно кивнул напарник. – В итоге, приходится пахать у тебя мальчиком на побегушках. Ладно, давай свое сверхважное задание.

– Слушай. Пока в общих чертах. Иди в архив, по служебному допуску на это раз. Зарегистрируй как запрос по нашему делу, чтобы никто не подкопался. Перерой все доступные архивы Минбеза, Следственной палаты, в общем, все, что лежит в открытом или служебном доступе. Мне нужна вся информация из имперских архивов за период с восьмидесятого по девяносто первый год о движении диссидентов. Ну, знаешь, всяких там борцов за правду, свободу слова и чистоту Мирового океана. У Имперской Службы Контроля в базах накопилась куча доносов, анонимок и просто сообщений о подозрительных лицах. Их тоже проверь, особо проверь фамилии, упоминающиеся в нескольких списках одновременно.

– Ты представляешь себе, какой объем информации нужно перелопатить?!! Скажи хоть кого искать – мужчину, женщину, сколько лет и так далее…

– Скорее всего, мужчина. Но и женщин тоже со счетов не сбрасывай. Ему не меньше шестидесяти, скорее всего – значительно больше. Известно, что во время Оккупации он уезжал на юг Империи. Все остальное время жил в Североморье. Больше ничего конкретного о нем сказать не могу.

– Ну, это уже куда ни шло. Считай, ты область поиска раз в пять сузил. Ладно, пойду твоего покойничка искать.

– С чего ты взял, что он уже умер?

– Логика. Почему-то все, кого нам приходится искать по этому делу, в итоге оказываются трупами. Как говорят представители малой североморской народности: тенде-енци-ия, о-однако-о.

Глеб вошел в кабинет около двух, дожевывая на ходу булку, и хлопнул перед Арсением пачкой листов:

– Вот тебе один пока. Он аж в несколько списков умудрился попасть – и в доносы, и в перечень тех, за кем санкционировано наблюдение и прослушка, да еще в целой куче благодарственных писем со всей страны его имя упоминается. Служба их, понятное дело, вскрывала, не стесняясь. Встречайте: Семен Игнатович Редизар, «узник совести»!

Арсений усмехнулся про себя: «Надо же, как это символично! Первородный Носитель, само олицетворение Совести, оказался простым “узником совести”». Имперская власть их очень не любила. Да и кому понравится вечная заноза в одном месте, человек, обивающий пороги разнообразнейших инстанций в бесплодных попытках найти правду. Откажут в одном месте, пойдет в другое – и так до бесконечности, пока не отчается окончательно.

И что с такими прикажете делать? Империя с ними намучилась изрядно, был, конечно, соблазн повязать всех до единого однажды темной ночью и отправить в спецвагонах на север, тундру осваивать. Но, к счастью (или к сожалению – кому как), времена изменились, тридцать седьмой год и все, что с ним связано, осталось в прошлом. Сажать без суда и следствия стало вроде как нехорошо, да и ойкуменская пресса поднимет вой до небес. Железный занавес к тому времени слегка истончился, имперские энергоносители хлынули на западный рынок, и верховная власть озаботилась собственным имиджем в глазах будущих партнеров.

Но Империя не была бы Империей, если бы не умела справляться с проблемами, подчас весьма оригинально. Способов нейтрализации правозащитников напридумывали – вагон с маленькой тележкой. Можно обвинить в тунеядстве – был тогда такой закон. Все работники умственного труда, будь то писатели, поэты, ученые или философы состояли в специально созданных профсоюзах, вроде Совета по литературе, многочисленных писательских организациях или Всеимперского Ученого Совета. Правозащитников, которые в большинстве своем принадлежали как раз к творческой интеллигенции, туда не брали ни под каким видом, что позволяло властям считать их безработными, а значит – тунеядцами, ведь официально в Империи безработных не было. Арестовывали, судили по соответствующей статье, высылали на Север или Восток – поднимать процент становой имперской нации на необжитых территориях.

Еще Служба Контроля очень любила подослать к непокорному своих сотрудников, переодетых пьяными работягами, которые завязывали с ним спор, а потом и драку. Моментально, словно материализовавшись из воздуха, появлялась имперская полиция, арестовывала всех без разбору, а потом на суде правозащитник с неподдельным изумлением узнавал от свидетелей, что именно он был зачинщиком драки, вел себя развязно и нагло, да «еще и перегаром от него несло». Приговор выносили суровый, но справедливый – колония или ссылка.

Однако Редизар, по документам, ни в одном процессе не участвовал. В архивах не нашлось ссылок даже на то, что на него когда-либо заводилось дело. Доносов и сообщений от «доброжелателей», отчетов групп наружного наблюдения Глеб накопал предостаточно, но в дальнейшую разработку Семена Игнатовича почему-то не пустили.

А перед самым развалом Империи, Редизар исчез. Как ножом отрезало – поток доносов прекратился, последний отчет датировался августом девяностого года, за шестнадцать месяцев до объявления независимости Североморья.

Арсений разослал несколько запросов – в Социальный фонд, в Министерство занятости, в Почтовую службу, даже в Дорожную инспекцию. В общем, во все организации, где Редизар мог оставить какой-либо след.

Теперь оставалось только ждать. Ответы придут, хорошо если к вечеру, а люди Вебера вообще закончат повторные опросы только завтра.

Больше всего на свете Арсений не любил ждать. Сидеть на одном месте и ждать, когда придут затребованные документы. В прокурорском расследовании это, наверное, самое сложное. Полицейский опер сам выезжает на место, сам, по горячим следам, ищет преступников, бывает, что и преследует их по пятам.

Следователь прокуратуры имеет дело с бумагами: вместо живых свидетелей – допросные листы, вместо выезда на «труп» – протокол осмотра места происшествия.

А так хочется иногда хоть что-то сделать самому!

Последнее письмо ушло, Арсений закрыл почтовую программу, встал, размял затекшие ноги. Вот она – опасность сидячей работы. Да и живот подводит – позавтракал он сегодня рано.

– Ну что, – весело спросил Глеб, – как наш новый покойник? Еще жив?

– Типун тебе на язык! Надеюсь, что да. Потому что иначе от дела рожки да ножки останутся. Особенно если в Балтийске ничего не накопают, во что я не очень-то верю.

– Странно он как-то исчез. Раз – и все. Ты, конечно, можешь на мой язык что угодно вешать, но, по-моему, он либо на Запад слинял, либо…

– Не каркай. Придут ответы – узнаем. Скажи лучше, есть ли у нас поблизости какое-нибудь приличное кафе: пока суд да дело… – сказал и сам улыбнулся: хороший каламбурчик, учитывая обстоятельства. – Схожу, перекушу, а то с пяти утра ничего не ел.

– Маковой росинки во рту не было! – подхватил Глеб. – Как я тебе сочувствую. Кстати, есть такой анекдот. О североморце, который решил квасить капусту…

– Только не это! Лучше адрес скажи.

– Да зачем тебе адрес? От нас недалеко – полтора квартала по Липовой аллее… знаешь?

– Угу. И где там?

– Прямо в доме, с торца. Вывеска «Добрый бюргер». Увидишь, короче.

Кафе действительно оказалось совсем рядом. Арсений еще по названию понял, что кухня там явно ойкуменская. Ну, а когда вошел, пригнувшись, чтобы не задеть низкую притолку, учуял неизменный запах сосисок и понял, что не ошибся.

Сейчас половина столиков пустовала, но по вечерам кафе явно пользовалось спросом – у дальней стены высилась горка дополнительных стульев.

Арсений не успел сесть, как рядом нарисовался официант в национальной одежде ойкуменских горцев – жилетке, кожаных штанах, высоких белых гетрах и деревянных башмаках.

– Добрый день! Очень рады, что вы сочли возможным зайти к нам. Хотите пообедать или просто перекусить?

– Пообедать.

Официант кивнул, положил на стол раскрытое меню. Книжка напоминала солидный бухгалтерский гроссбух. Первая страница была заложена картой вин. Готические буквы превращали привычные названия блюд в неизведанные, экзотические.

Самой вкусной вещью в «Добром бюргере» оказался «настоящий» мясной пудинг. Да и цены оказались вполне переносимыми. Видимо, кафе открыли для туристов, ну а потом оно приглянулось и столичной чиновничьей публике. Надо будет иметь в виду.

А в конторе Арсения ждало разочарование. На все запросы практически одновременно пришли по электронной почте одинаковые по смыслу сообщения: «адресат по указанному адресу не проживает», «адресат выбыл», «в списках не значится» и так далее.

«Гм, надо в Следственную палату стучаться, – Арсений мысленно перебрал однокашников по академии. – Ну-ка, кто у нас в такое время на работе и имеет доступ в служебную базу? Юзеф!»

Сотрудник пресс-службы Следственной палаты Юзеф Селунен действительно оказался на месте:

– Старик, я все понял, сделаю, если так надо. Только не сейчас, о’кей? У меня через пятнадцать минут совещание, ты мне скинь пока по почте письмишко – фамилию, возраст, все, что знаешь, а я, когда вернусь, пробью по базе и через день-два тебе сообщу.

– Юз, спасибо, век не забуду!

– Да, ладно, какие вопросы!

Селунен объявился на следующий день, утром. Почему-то он был мрачен и неразговорчив.

– Нашел я твоего Редизара.

– Жив? – осторожно спросил Арсений, ожидая самого худшего. Глеб прав, как никогда – за последнее время натыкаться в ходе расследования на трупы вошло в дурную привычку.

– Жив, но тяжело болен. Записывай адрес.

– Ты чего такой суровый?

– Дел по горло. Готов писать?

Арсений понял намек: вот, мол, мы тут о судьбах страны печемся, а всякие тут пристают по мелочам, отвлекают.

– Диктуй.

– Проспект Павших бойцов, сто семьдесят три. Это почти за чертой города, в зеленой зоне. В качестве ориентира запомни – стеклянная башня национального военного госпиталя. Тебе как раз туда и надо. В шестой корпус. – Юзеф помолчал немного, потом спросил: – Записал?

– Да.

«Странный у него все-таки тон, – подумал Арсений. – Такое впечатление, будто ему вообще неприятно об этом говорить. Может, у него из-за моих запросов проблемы начались?»

На всякий случай он спросил:

– А сейчас там что? Дом престарелых?

– На месте поймешь. Удостоверение возьми.

– Господи, зачем?

– Возьми, не спорь. Не помешает.

17

Боже мой, какой ужасный сон! Я сижу в каком-то загородном доме, чем-то похожем на старую родительскую дачу. Почему-то я одна не только в доме, но и во всем поселке. Знаю это совершенно точно, хотя и не помню откуда. И вдруг раздался стук, громкий и требовательный. Я не открыла, и тогда в дверь стали бить ногами, она вся содрогалась от ударов. Мне было страшно, потому что стучали молча: ничего не просили и не требовали. Потом кто-то стал ходить вокруг дома то с одной стороны, то с другой, пугая меня размеренным скрипом шагов. Меня трясло, но встать и сделать что-то осмысленное – например, позвонить в полицию, – я почему-то не могла. И я очень четко поняла, что совершенно беспомощна и беззащитна, и, если те, снаружи, начнут бить стекла и ломиться в дом, я ничего не смогу сделать. Потому что практически теряю сознание от страха. Если они ворвутся – я, наверное, буду стоять столбом и даже не смогу сопротивляться. Раньше у меня уже бывали подобные сны, но никогда еще я не представляла себе все так ярко и образно. Слава богу, на этом месте я проснулась.

Нет, не «в холодном поту», как часто пишут в романах. Я почти сразу поняла, что лежу в своей комнате, на собственной кровати… мне ничего не угрожает, все тихо и спокойно. Никаких подозрительных теней, никаких странных звуков.

Правда, заснуть мне так и не удалось, сколько я не пыталась.

Ксюха отложила дневник и посмотрела на часы. Прежний враг – будильник – и теперь не захотел ее порадовать: полшестого утра. А сна – ни в одном глазу.

Она сбегала на кухню, выпила стакан холодной воды, чутко прислушиваясь к каждому звуку.

Кстати – и запаху тоже. Мало ли, вдруг опять газом потянет.

Нет, все в порядке.

Прокралась к окну, внимательно изучила двор, машинально встав так, чтобы ее не было видно с улицы.

Знакомый пейзаж – пожухлый садик, изрезанный вдоль и поперек подъездными дорожками, детская площадка, гаражи, серая трансформаторная будка.

Никого. Ничего.

Следующие три часа она ворочалась с боку на бок, безуспешно пытаясь заснуть. Но стоило ей хотя бы ненадолго задремать, как любой, самый незначительный шорох, рык заводимого под окном автомобиля, громкий разговор на улице заставляли вздрагивать и просыпаться. Плюнув на сон, Ксюха соорудила из подушек импровизированную подставку для книг, решив отвлечься модным детективчиком в яркой обложке, что недавно взяла почитать у Кристины. Но текст почему-то совершенно не шел, приходилось по два-три раза перечитывать каждую строчку.

Отвлечься не удавалось, мысли все равно были заняты другим.

Сейчас, с наступлением утра, вчерашние страхи и ночные кошмары казались Ксюхе не такими реальными. Подумаешь, отлетел газовый шланг! Ну и что? Может и вправду лопнула ржавая проволока на концах. Разве такого не могло быть? Почему она сразу решила, что кто-то собирался ее убить?

Конечно, со всеми этими темно-синими «астрами» и холодноглазыми преследователями можно еще и не такое нафантазировать.

Паранойя на марше. Как там в песне: «Я бегу, чтобы жить, а вокруг ликует паранойя».

Только она, Ксюха, не бежит, а сидит на развороченной постели, пытаясь убедить себя, что ничего из ряда вон выходящего не происходит.

«Хорошо, если так».

Только вот запуганная маленькая девочка, спрятавшаяся внутри Ксюхи, все никак не хочет верить доводам разума.

Эх, был бы кто-нибудь рядом. Крепкий и надежный друг, которому можно уткнуться в плечо и ничего больше не бояться, ни о чем не думать.

«Нет, вчера надо было звонить Мартину, сразу же как почувствовала запах на кухне. Попросить о помощи, зря, дуреха, постеснялась».

Сотовый остался в сумочке, пришлось бежать в прихожую, копаться в полутемном коридоре, вздрагивать, заслышав, как шумит лифт за дверью – подъезд давно проснулся, соседи разъезжались на работу.

Ксюха нашла в памяти телефона вчерашний звонок Мартина, набрала определившийся номер.

– Слушаю, – его голос сразу же показался ей каким-то чужим и раздраженным. Наверное, проснулся недавно.

– Мартин, это Ксения.

– Привет, ты что так рано?

– Я тебя разбудила? Извини пожалуйста.

– Да нет, я уже встал. Не переживай.

– Понимаешь, у меня тут происходит что-то странное… Ты сейчас можешь говорить?

– Не слишком долго, мне скоро выходить.

– Ладно, тогда я быстренько.

Вслушиваясь в интонации, Ксюха поняла, что она, судя по всему, не вовремя. Мартин почему-то не в духе. Но отступать поздно.

Она собралась с духом и коротко пересказала ему события последних дней – про «астру», супермаркет и газовую трубу. Мартин слушал, не перебивая, изредка вставляя короткое «да-да». У Ксюхи сложилось четкое ощущение, что ее не слушают.

– …хотела сразу же позвонить тебе, но постеснялась. С тех пор не могу уснуть.

– Да-да.

– Мартин, мне страшно. Я совершенно не понимаю, что происходит.

– По-моему, ты сама себя пугаешь. С газом все обошлось, слава богу, а остальное – плод твоего воображения. Отдохни, выйди погулять, развейся – и все кошмары, как рукой снимет.

– Я боюсь идти на улицу!

Он вздохнул. Мол, вот еще проблема на мою голову. Спросил:

– Ну хорошо, что ты хочешь от меня?

У Ксюхи упало сердце. Вопрос, заданный таким тоном, разом перечеркнул все ее надежды. Мартин вчерашний и Мартин сегодняшний разительно отличались – он совсем не походил на того внимательного и предупредительного парня, каким показался ей после концерта. Зачем он тогда взялся ее провожать? Да еще на машине. Надеялся на «продолжение банкета», а когда понял, что праздника жизни не будет, обиделся и теперь даже слышать ее не хочет?

Все-таки она спросила:

– Ты не мог бы приехать?

– Зачем?

Ксюха явственно услышала в его голосе плохо сдерживаемую злость. Он не сказал, что, мол, со вчерашнего дня ты уже успела бардак в квартире убрать, и мне теперь можно в нее входить, но… Лучше б сказал. По крайней мере, не было бы недомолвок.

– Мне страшно одной…

– Извини, Ксения, сейчас не могу, уезжаю. Ты постарайся не драматизировать ситуацию, съезди в институт, например. А вечером я освобожусь и тебя встречу. Договорились?

– Я еще позвоню, – сказала она и отключилась.

Вот так, девочка. «Сейчас не могу, освобожусь вечером».

Хорошо, конечно, – только знать бы еще, как до этого вечера дотянуть.

В общем, спасибо тебе, Мартин, за помощь и поддержку. Сабатини писал, что немногие мужчины будут рисковать своей жизнью ради женщины, не надеясь получить от нее соответствующего вознаграждения. То есть, грубо говоря, – постель. В его время еще жили какие-то представления о рыцарстве. Теперь мужчины не хотят рисковать даже своим временем и крупицами внимания, пока не получат от девушки все, что хотят. Лучше даже наоборот, по принципу: утром деньги, вечером – стулья.

Ксюха с горечью швырнула телефон на подушку. Глупо, конечно, было надеяться, но Мартин поначалу показался ей совсем другим. Говорят, друг познается в беде. Видимо, к парням это тоже относится.

Еще, правда, есть Игмарова визитка…

Ксюха закуталась в одеяло – несмотря на теплое летнее утро, ее била дрожь. Подтянула колени и свернулась клубочком. Наверное, со стороны она сейчас больше всего походила на испуганного котенка.

«Может и правда позвонить ребятам из „Хамстора“? Возомнят, конечно, о себе невесть что, подумают: запала, девочка! Да и наплевать! Лишь бы приехал хоть кто-нибудь…»

Порывшись в бумажных завалах на рабочем столе, Ксюха таки раскопала Игмарову визитку.

«Частное охранное предприятие „Редут“. Супермаркет „Хамстор-Центральный“. Игмар Решетник, начальник смены». И номер телефона.

Номер оказался на удивление простым, наверное, специально, чтобы покупателям было легче его запомнить и вызвать охрану, если в магазине произойдет что-нибудь неординарное.

Долго никто не подходил – Ксюха уже хотела повесить трубку, но на восьмом гудке наконец кто-то отозвался. Незнакомый бас пророкотал:

– «Хамстор». Охрана. Чем мы можем вам помочь?

– Простите, – сказала Ксюха, – можно услышать Игмара?

Ей было неловко. Наверное, он сейчас на обходе, следит за порядком в супермаркете, а она тут со своими страхами. Ну, ничего. Его позовут, он выслушает все о ее страхах, без недоверия и раздражения, как это было несколько дней назад, пообещает приехать или пришлет того же Льва… И все будет хорошо.

– Игмар сегодня не работает.

Ксюха поначалу даже не поняла: «Как это „не работает“? Заболел?»

– А Лев?

– Тоже. Сегодня не их смена.

«Вот черт! Даже не подумала об этом. Где же теперь его искать?»

– Скажите, а как можно его найти?

Собеседник удивился.

– Найти? Девушка, поймите, его нет в магазине, он сегодня не работает! Если что-то случилось в магазине – сообщите мне, если вы по личному вопросу – звоните ему домой и не отнимайте у меня время!

Ксюха хотела спросить домашний телефон, но вовремя прикусила язык. Это было бы слишком.

– Спасибо, – сказала она, отключилась и тут же набрала номер Инки.

Судя по голосу, подруга еще спала:

– А… алло.

– Инка, это Ксения, прости, что разбудила. Мне срочно нужно с тобой поговорить.

– Ксюшка? М-м… Сколько времени?

– Девять.

– Ты чего в такую рань? Что-то случилось?

– Да. Какая-то фигня вокруг меня происходит. Мне кажется, что за мной все время кто-то следит.

– Господи, кто?

– Извини, я не могу по телефону. Инка, я боюсь.

Наверное, Ксюха сказала это таким голосом, что не поверить ей было невозможно. Подруга разом проснулась и немедленно взялась руководить.

– Так. Успокойся и слушай внимательно. Первое – выпей чего-нибудь успокоительного, валерьянку например…

– Инка!

– Не спорь. Второе – езжай в институт. Там много народу, все свои, ничего с тобой не случится. Поняла? К часу подходи в «Эпицентр», я там буду тебя ждать. Тогда и обсудим.

Ксюху немного отпустило. Наконец-то нашелся человек, готовый хотя бы ее выслушать. Пусть не мужчина, но все же. У Инки гонору и смелости на троих хватит. Можно ругать ее за легкомыслие, ветреность, пустые обещания и не слишком внимательное отношение к многочисленным воздыхателям. Но подругу в беде она не бросит никогда.

– Хорошо. Спасибо тебе. Другие меня и слушать не хотели!

– Эй, эй, Ксюша! Не раскисай. Может, мне прямо сейчас к тебе приехать?

– Нет, не надо, наверное, я и так тебя загрузила. Пока справлюсь сама.

– Ну, хорошо, тогда жду в «Эпицентре», в час.

На сердце несколько полегчало. Ксюха сбегала в ванную, мужественно вытерпела пять минут контрастного душа, чтобы не выглядеть заспанной и усталой. Свежесваренный кофе почти примирил ее со всем миром, поесть, правда, не светило – приготовить-то не на чем.

Ксюха подумала, что сама она с плитой все равно не справится, даже и думать нечего, придется вызвать газовщика – пусть все сделает, как надо. Только ему, наверное, придется заплатить, не забыть бы перехватить у Инки кредитов пятьдесят.

А еще надо позвонить хозяину квартиры и немного поругаться насчет некачественного шланга. Скостить плату все равно не получится, но вдруг удастся вернуть хотя бы часть денег на ремонт. Правда, он вполне может обвинить во всем ее – с него станется.

На улицу Ксюха вышла около десяти. В животе урчало от голода, но она твердо решила экономить и не ходить ни в какую кафешку, как хотела поначалу. Деньги еще пригодятся – и так осталось всего ничего, а если уж будет совсем невмоготу, поесть можно и в «Эпицентре».

На проспекте ее ждало небольшое разочарование – когда Ксюха вышла из подворотни, серо-желтый автобус, подмигнув на прощанье поворотником, отъезжал от остановки.

«Вот черт! Как я могла забыть!»

Обычно она выходила либо чуть раньше – на первую пару – или наоборот, позже. На этом, приходящем по расписанию в 10.12, она ездила очень редко. Но сколько не оправдывайся перед собой – факт остается фактом: автобус улизнул из-под самого носа, следующий придет только через полчаса, а значит, придется теперь топать через два квартала к трамваю. По-другому до института никак не доберешься.

Сама виновата.

Ксюха решительно свернула обратно на Цветочную, потом через безымянный проезд вышла на узкую, огороженную с двух сторон заборами каких-то складов, Электромеханическую улицу. Когда-то здесь хотели построить сборочный цех бытовой техники, но здравая идея, как обычно, потонула в лабиринтах разрешительных инстанций. Позже, у независимого Североморья на развитие района денег не хватило, и его отдали имперским коммерсантам.

Унылое место, честно сказать. Ни деревьев, ни даже кустика у обочины. Из всей зелени – пожухлая трава, выглядывающая из трещин старого асфальта.

Несмотря на раннее время, солнце нещадно припекало. Ксюха перешла на другую сторону, в тень забора. Изредка ее обгоняли машины, встречных было совсем мало.

Улица то и дело изгибалась, как ползущая змея, свернув в очередной раз, Ксюха даже подумала, что еще немного, и она пойдет по кругу.

Сзади ревел двигателем очередной автомобиль, судя по звуку – большой, тяжело груженый фургон. «Кстати, странно. Что делает трейлер здесь, на окраине города, вдали от мотелей и центральной магистрали на Ойкумену? Может, на склад приехал?»

Ксюха обернулась.

И едва не закричала от ужаса.

Огромный, сверкающий хромом и никелем радиатор могучего «Мена» надвигался прямо на нее! Из выхлопной трубы рвались вверх клубы черного дыма, машина разгонялась после поворота, форсируя двигатель. За тонированным лобовым стеклом водителя было не видно.