Парижские тайны. Том 1 Сю Эжен
– Понимаю, – сказал Том, многозначительно взглянув на Сару. – Да, именно здесь он должен был ждать нас.
– Видите ли, на этой улице есть только один «Белый кролик», – с гордостью проговорила Людоедка. – Но каков из себя ваш приятель?
– Высокий, тонкий, волосы и усы светло-каштановые, – сказал Том.
– Погодите, погодите, да это же мой недавний посетитель. Огромного роста угольщик пришел за ним, и они вместе ушли отсюда.
– Как раз их-то мы и разыскиваем, – сказал Том.
– Они были здесь вдвоем? – спросила Сара.
– Нет, угольщик зашел лишь на минутку; а ваш приятель ужинал с Певуньей и Поножовщиком. – И Людоедка указала взглядом на того из сотрапезников Родольфа, который оставался в кабаке.
Том и Сара повернулись лицом к Поножовщику.
Внимательно осмотрев его, Сара спросила по-английски у своего спутника:
– Знаешь этого человека?
– Нет. Что до Родольфа, Чарльз потерял его из виду среди этих темных улочек. Видя, что Мэрф, наряженный угольщиком, расхаживает возле этого кабака и беспрестанно заглядывает в его окна, он кое-что заподозрил и пришел предупредить нас… Но очевидно, Мэрф узнал Чарльза.
Во время этого разговора, который велся тихим голосом, на иностранном языке, Грамотей, глядя на Тома и Сару, обратился к Сычихе:
– Этот долговязый выложил сто су Людоедке. Скоро полночь; на улице дождь, ветер; когда они выйдут, мы последуем за ними; я оглушу долговязого и отберу у него деньги. Он с женщиной и не посмеет кричать.
– А если малышка позовет ночной дозор, у меня в кармане есть пузырек серной кислоты, который я тут же разобью о ее физиономию: детей надо поить, чтобы не орали.
Помолчав, Сычиха продолжала:
– Послушай, чертушка. Стоит нам найти Воровку, и мы возьмем ее нахрапом. Я натру ей морду серной кислотой, после чего она перестанет гордиться своей хорошенькой рожицей.
– Знаешь, Сычиха, я кончу тем, что женюсь на тебе, – сказал Грамотей. – Нет женщины, равной тебе по хитрости и мужеству… В ночь, когда мы имели дело с торговцем скотом, я оценил тебя. Решено и подписано: ты – моя жена, которая будет работать со мной лучше любого мужчины.
Подумав, Сара сказала Тому, указывая на Поножовщика:
– А что, если нам порасспросить этого человека? Быть может, мы узнаем, что привело сюда Родольфа.
– Попробуем, – согласился Том и, обратившись к Поножовщику, сказал: – Мы должны были встретиться в этом кабаке с одним из наших друзей; говорят, он обедал с вами; вы, очевидно, знакомы с ним, приятель, не знаете ли вы, куда он ушел?
– Я знаком с ним только потому, что он отдубасил меня два часа назад, защищая Певунью.
– А до этого вы никогда его не видели?
– Никогда… Мы случайно встретились в проходе дома, где живот Краснорукий.
– Хозяюшка, еще одну бутылку вина, да самого лучшего, – сказал Том.
Они с Сарой едва пригубили вино, зато мамаша Наседка выпила несколько стаканов, видимо, чтобы оказать честь своему винному погребку.
– И подайте, пожалуйста, бутылку на стол этого господина, если он согласится распить ее с нами, – добавил Том.
Тем временем Грамотей с Сычихой продолжали обсуждать шепотом свои зловещие планы.
Как только бутылка была принесена, Сара и Том подсели к Поножовщику, удивленному и польщенному таким вниманием; к ним присоединилась и Людоедка, посчитавшая излишним новое приглашение. Разговор возобновился.
– Вы говорили, любезный, что встретились с Родольфом в доме, где живет Краснорукий? – сказал Том, чокаясь с Поножовщиком.
– А как же, любезный, – ответил тот и мигом опорожнил свой стакан.
– Какое странное прозвище… Краснорукий! Что он представляет собой, этот Краснорукий?
– Он промышляет варой, – небрежно обронил Поножовщик и прибавил: – Ну и знатное у вас винцо, мамаша Наседка!
– Потому-то, приятель, ваш стакан и не должен пустовать, – заметил Том, снова наливая вина Поножовщику.
– За ваше здоровье, – сказал Поножовщик, – и за здоровье вашего дружка, который… Довольно, молчок. Будь моя тетя мужчиной, она приходилась бы мне дядей, как говорится в пословице. Ну, да чего там… Я-то понимаю, что подразумеваю…
Сара заметно покраснела. Том продолжал:
– Я не совсем понял, что вы сказали о Красноруком. Очевидно, Родольф выходил от него?
– Я вам сказал, что Краснорукий промышляет варой.
Томас с удивлением посмотрел на Поножовщика.
– Что значит – промышляет варой… Как вы сказали?..
– Промышлять варой? Ну, ясное дело, заниматься контрабандой. Значит, вы не знаете музыки[56].
– Я ничего не понимаю, милейший.
– Я вам сказал: значит, вы не говорите на арго, как господин Родольф.
– На арго? – повторил Том, с изумлением смотря на Сару.
– Какие же вы телепни![57] Зато друг Родольф – замечательный малый, и хоть он мастер по веерам, а даже меня заткнет за пояс своим арго… Ну ладно, раз вы не знаете этот прекрасный язык, я скажу по-французски, что Краснорукий контрабандист. Я говорю это запросто, не желая ему зла… Он и сам не скрывает этого и даже похваляется своей контрабандой под носом у таможенников; но пусть они только попробуют найти и зацапать его товар… не тут-то было: Краснорукий – хитрюга.
– Но зачем Родольф ходил к этому человеку? – спросила Сара.
– Ей-богу, сударь… или сударыня, как вам будет угодно, я ничего об этом не знаю. Это так же верно, как и то, что я пью с вами это винцо. Сегодня вечером я хотел поколотить Певунью, я был не прав: она хорошая девушка; она бежит от меня в проход дома Краснорукого, я преследую ее… Там было темным-темно, и, вместо того чтобы схватить Певунью, я натыкаюсь на господина Родольфа, который всыпал мне по первое число… О да… Особенно хороши были последние удары… Дьявольщина! Как они были отработаны! Он пообещал показать мне этот прием.
– А что, в сущности, за человек этот Краснорукий? – спросил Том. – Чем он торгует?
– Краснорукий-то? Как вам сказать… Он продает все, что запрещено продавать, и делает все, что запрещено делать. Вот его позиция. Правильно я говорю, мамаша Наседка?
– О да, он малый не промах, – подтвердила Людоедка.
– И ловко же морочит таможенников, – продолжал Поножовщик. – Они раз двадцать делали обыск в его загородной хибаре, но так ничего и не нашли; а между тем он часто выносит оттуда целые тюки.
– У него все шито-крыто, – сказала Людоедка, – говорят, будто у Краснорукого имеется тайник, который сообщается с колодцем и ведет в катакомбы.
– Но тайника этого никто не отыскал. Чтобы вывести Краснорукого на чистую воду, следовало бы разрушить его хибару, – сказал Поножовщик.
– А под каким номером значится дом, где живет в городе Краснорукий?
– Под номером тринадцать, Бобовая улица; Краснорукий – торговец, продает и покупает все, что пожелаете… Это известно во всей округе, – пояснил Поножовщик.
– Я запишу этот адрес в блокноте; если мы не отыщем Родольфа, я попытаюсь справиться о нем у господина Краснорукого, – сказал Том.
И он записал название улицы и номер дома контрабандиста.
– Вы вполне можете гордиться своей дружбой с господином Родольфом: это надежный товарищ и славный малый… Кабы не угольщик, он отдубасил бы за милую душу Грамотея, вон того, что сидит там, в углу, с Сычихой… Дьявольщина! Меня так и подмывает стереть в порошок эту старую ведьму, как подумаю, что она проделывала с Певуньей… Но терпение… как говорится, удар кулаком всегда при мне.
– Родольф вас побил. Вы должны его ненавидеть!
– Чтобы я ненавидел такого смелого, щедрого человека! Этого еще не хватало! И впрямь, я и сам не понимаю, почему так получилось… Взять хотя бы Грамотея, он тоже побил меня, и я только бы порадовался, если бы его придушили… Господин Родольф побил меня гораздо крепче… и вот какая штука: я желаю ему добра. Ради него я готов в огонь и воду, а ведь познакомились мы с ним только сегодня вечером.
– Вы сказали это, потому что мы его друзья.
– Нет, дьявольщина, нет, клянусь честью!.. В его пользу говорят те удары, что он нанес мне под конец… А он, прямо как ребенок, даже не гордится ими. Ничего не скажешь, он мастер, законченный мастер… И, кроме того, он говорит тебе такие слова… такие вещи, от которых сердце переворачивается; и наконец, когда он смотрит на тебя… у него что-то такое есть в глазах… Видите ли, я был пехотинцем… С таким начальником мы пошли бы на приступ неба.
Том и Сара молча переглянулись.
– Неужели эта поразительная власть над людьми будет всегда и повсюду сопутствовать ему? – с горечью молвила Сара.
– Да… До тех пор, пока мы не наложим заклятия на его чары, – заметил Том.
– Да, что бы ни случилось, это надо, надо сделать, – проговорила Сара и провела рукою по лбу, словно отгоняя какое-то тягостное воспоминание.
Часы на ратуше пробили полночь.
Кенкет таверны распространял теперь лишь сумеречный свет.
За исключением Поножовщика, двух его сотрапезников, Грамотея и Сычихи, все посетители понемногу разошлись. Грамотей шепотом сказал жене:
– Мы спрячемся с тобой в доме напротив, увидим, когда наши сударики выйдут на улицу, и последуем за ними. Если они повернут влево, мы подождем их в закоулке на улице Святого Элигия, если они повернут вправо, мы подождем их у разрушенного дома, того, что неподалеку от лавчонки, торгующей требухой. Там есть большая яма… Я кое-что придумал.
И Грамотей направился к двери вместе с Сычихой.
– Вы ничего не закажете нынче вечером? – спросила у них Людоедка.
– Нет, мамаша Наседка… Мы зашли только обогреться, – сказал Грамотей и вышел из кабака вместе с Сычихой.
Глава VII
Кошелек или жизнь
Шум захлопнувшейся двери вывел Тома и Сару из задумчивости, и они поблагодарили Поножовщика за сообщенные им сведения; последний внушал им меньше доверия с тех пор, как он грубо, но искренне выразил свое восхищение Родольфом.
После ухода Поножовщика ветер еще усилился, а дождь полил как из ведра.
Грамотей и Сычиха, прятавшиеся на противоположной стороне улицы, увидели, что Поножовщик свернул в сторону разрушенного дома. Вскоре его отяжелевшие шаги – следствие частых возлияний этого вечера – заглохли среди завывания ветра и шума дождя, хлеставшего по стенам домов.
Том и Сара покинули кабак, невзирая на погоду, и отправились в сторону, противоположную той, которую избрал Поножовщик.
– Они у нас на крючке[58], – тихо сказал Грамотей. – Готовь пузырек с серной кислотой: внимание!
– Давай снимем обувь, чтобы они не услыхали наших шагов.
– Ты права, ты всегда бываешь права, Хитруша; я никогда бы не подумал об этом; пойдем крадучись, как кошки.
Мерзкая парочка сняла башмаки и стала пробираться в темноте вдоль домов…
Теперь шум их шагов был настолько смягчен, что они могли следовать чуть ли не вплотную за Томом и Сарой.
– К счастью, извозчик ожидает нас на углу улицы, иначе мы промокли бы до костей, – сказал Том. – Тебе не холодно, Сара?
– Быть может, нам удастся выяснить что-нибудь у этого Краснорукого, – задумчиво проговорила Сара, не отвечая на вопрос брата.
Они как раз находились вблизи того места, где Грамотей решил совершить ограбление.
– Я ошибся и пошел не по той улице, – сказал Том, – нам надо было свернуть влево, в сторону разрушенного дома, чтобы выйти к тому месту, где нас ожидает извозчик. Придется вернуться назад.
Грамотею и Сычихе пришлось спрятаться в подъезде какого-то дома, чтобы не быть замеченными Томом и Сарой.
– По мне, пусть лучше отправятся в сторону развалин, – проговорил Грамотей. – Если этот сударик будет фордыбачить… у меня есть одна мыслишка…
Сара с Томом снова миновали кабак и добрались до развалин. Этот разрушенный дом с зияющими отверстиями подвалов являл собой нечто вроде глубокого рва, вдоль которого и шла улица.
Вдруг Грамотей прыгнул с ловкостью и силой тигра, схватил своей широченной рукой Тома за горло и проговорил:
– Выкладывай деньги, не то я сброшу тебя в эту дыру!
И разбойник толкнул Тома, заставив его потерять равновесие: одной рукой он удержал его на краю глубокой ямы, а другой зажал, как в тисках, руку Сары.
Прежде нежели Том успел сделать хоть одно движение, Сычиха обчистила его карманы с поразительной хваткой и проворством.
Сара не вскрикнула, не попыталась вырваться.
– Отдай им свой кошелек, Том, – сказала она спокойно и, обратившись к разбойнику, добавила: – Мы не станем кричать, не причиняйте нам зла.
Тщательно обшарив карманы своих жертв, попавших в расставленную им западню, Сычиха обратилась к Саре:
– Покажи руки: есть у тебя кольца? Нету колец, – продолжала, ворча, старуха. – Какая незадача!
На протяжении всей этой стремительной и неожиданной сцены хладнокровие не изменило Тому.
– Хотите заключить сделку? В моем бумажнике имеются лишь ненужные вам документы; принесите мне его завтра, и вы получите двадцать пять луидоров, – сказал он Грамотею, рука которого уже не так сильно сжимала его горло.
Прежде нежели Том успел сделать хоть одно движение, Сычиха обчистила его карманы с поразительной хваткой и проворством.
– И чтобы при этом мы попались в ловушку? Дудки! – ответил грабитель. – А теперь убирайся не оглядываясь. Счастье твое, что ты так дешево отделался.
– Минутку, – сказала Сычиха. – Если он окажется покладистым, то получит обратно свой бумажник, всегда можно договориться. – И, обратившись к Тому, спросила: – Знаете долину Сен-Дени?
– Знаю.
– А Сент-Уен знаете?
– Да.
– Против Сент-Уена, где проходит дорога Восстания, местность ровная, среди полей там далеко видно. Приходите туда завтра утром – один, с деньгами в кармане; вы встретите там меня, и я верну вам бумажник: даешь – берешь.
– Да он же подведет тебя под арест, Сычиха!
– Не такая уж я дура!.. Там все видать как на ладони. У меня только один глаз… но видит он хорошо; если этот господин придет с кем-нибудь, он никого не найдет: я мигом улетучусь.
Саре пришла в голову какая-то неожиданная мысль.
– Хочешь хорошо заработать? – спросила она у Грамотея.
– Хочу.
– Видел ты в кабаке, откуда мы вышли, – я только сейчас тебя узнала, – повторяю, видел ли ты в кабаке мужчину, за которым зашел угольщик?
– Мужчину с тонкими усиками? Как не видать. Я собрался мокрого места не оставить от этого мерзавца, но не успел: он оглушил меня двумя ударами и опрокинул на стол, такого со мной еще не бывало… О, я отомщу ему!
– Да, я говорю о нем, – сказала Сара.
– О нем? – вскричал Грамотей. – Тысяча франков чистоганом, и я его убью.
– Сара! – в ужасе крикнул Том.
– Негодяй! Речь идет не о том, чтобы его убивать…
– Так о чем же?
– Приходите завтра в долину Сен-Дени, вы встретите там моего спутника, – продолжала она, – убедитесь, что он один; он скажет вам, что надо сделать. И если вам это удастся… я дам вам не тысячу, а две тысячи франков.
– Послушай, чертяка, – шепотом сказала Сычиха, – тут можно хорошо заработать: это – грачи, они, видно, хотят насолить своему врагу, а враг их – тот негодяй, которого ты хотел прикончить… Надо пойти туда, но вместо тебя схожу я… Из-за двух тысяч франков, старичок, стоит потрудиться.
– Ладно, приду не я, а моя женушка, – заметил Грамотей. – Вы скажете ей, что надо сделать, а я подумаю…
– Пусть так, значит, завтра в час дня.
– Да, в час дня.
– В долине Сен-Дени?
– В долине Сен-Дени.
– Между Сент-Уеном и дорогой Восстания, в самом ее конце.
– Договорились.
– Я верну вам бумажник.
– И получите обещанные пятьсот франков и, кроме того, задаток в счет другого дела, если вы не будете слишком требовательны.
– Теперь идите направо, а мы пойдем налево. И не смейте следовать за нами, не то…
Грамотей и Сычиха тут же исчезли.
– Сам демон пришел нам на помощь, – проговорила Сара, – этот разбойник может оказать нам услугу.
– Сара, теперь мне страшно, – сказал Том.
– А мне не страшно. Напротив, я надеюсь, но идем, идем скорее, я знаю теперь, где мы находимся, до извозчика недалеко.
И они быстрым шагом направились к площади Парижской Богоматери.
Невидимый свидетель присутствовал при этой сцене.
Свидетелем этим был Поножовщик, укрывшийся от дождя в разрушенном доме. Сговор между Сарой и злодеем, направленный против Родольфа, очень взволновал Поножовщика, он был напуган той опасностью, которая грозила его новому другу, и сожалел, что не может предотвратить ее. По всей вероятности, его ненависть к Грамотею и Сычихе подогревала эти добрые чувства.
Поножовщик решил предупредить Родольфа об ожидающей его беде, но как найти его? Он позабыл адрес мнимого мастера по раскраске вееров. Возможно Родольф больше не зайдет в кабак «Белый кролик», где же искать его? Занятый этими мыслями, Поножовщик машинально последовал за Томом и Сарой; он увидел, что они сели на извозчика, ожидавшего их у паперти собора Парижской Богоматери.
Извозчик тронул.
Блестящая мысль пришла в голову Поножовщику, и он уцепился за задок экипажа.
В час ночи извозчик остановился на бульваре Обсерватории, и Том с Сарой скрылись в одной из близлежащих улочек.
Было темным-темно. Поножовщик не мог найти ничего, что помогло бы ему на следующий день более точно определить место, где он находился. Тогда с хитростью дикаря он вытащил из кармана нож и сделал глубокий надрез на стволе дерева, возле которого остановился экипаж. Затем он вернулся в свое жилище, от которого отъехал довольно далеко. В эту ночь, впервые за долгое время, Поножовщик уснул глубоким сном, который не был потревожен кошмаром о бойне сержантов, как он называл этот кошмар на своем грубом языке.
Глава VIII
Прогулка
На следующий день после того вечера, в который произошли события, только что рассказанные нами, яркое осеннее солнце сияло в безоблачном небе; ночная буря миновала, и гнусный квартал, в котором читатель побывал вместе с нами, казался менее отталкивающим в свете погожего дня, хотя и был затенен домами.
То ли Родольф перестал опасаться встречи со старыми знакомыми, которых избегал накануне, то ли решил пренебречь этой возможностью, только в одиннадцать часов утра он появился на Бобовой улице и направился в таверну Людоедки.
Родольф был все так же одет по-рабочему, но в его внешности появилась некая изысканность: под новой открытой на груди блузой виднелась красная шерстяная рубашка с серебряными пуговицами; воротник другой рубашки из белого полотна был небрежно повязан черным шелковым галстуком; из-под небесно-голубой бархатной фуражки с лакированным козырьком выбивались каштановые завитки волос; грубые подбитые шипами башмаки уступили место до блеска начищенным сапожкам, которые подчеркивали изящество его ног, казавшихся особенно маленькими по сравнению с широкими бархатными штанами оливкового цвета.
Этот костюм отнюдь не портил осанки Родольфа, являвшей собой редкое сочетание грации, гибкости и силы.
Наша современная одежда так безобразна, что можно только выиграть, сменив ее на самое заурядное платье.
Людоедка мирно отдыхала на пороге кабака, когда подошел Родольф.
– Я к вашим услугам, молодой человек. Вы, верно, пришли за сдачей со своих двадцати франков? – проговорила она с оттенком почтительности, не решаясь «позабыть» о том, что накануне победитель Поножовщика бросил на ее стойку луидор. – Вам причитается семнадцать ливров десять су… Да, вот еще что… Вчера вас спрашивал высокий, хорошо одетый мужчина; на ногах у него были шикарные сапожки, а под руку он вел маленькую женщину, переодетую мужчиной. Они пили с Поножовщиком мое лучшее вино из запечатанной бутылки.
– А, так они пили с Поножовщиком! И о чем они с ним говорили?
– Я неправильно сказала, что они пили, они лишь пригубили вино и…
– Я спрашиваю тебя, что они говорили Поножовщику.
– Они разговаривали о том о сем… О Красноруком, о вёдре и ненастье.
– Они знают Краснорукого?
– Нет, напротив, это Поножовщик говорил им, что это за птица, и рассказывал, как вы его самого побили.
– Ладно, не об этом толк.
– Так вернуть вам сдачу?
– Да… И я возьму с собой Певунью, чтобы провести с ней день за городом.
– О, это невозможно, мой милый.
– Почему?
– Ведь она может не вернуться, правда? А все, что на ней надето, принадлежит мне, не считая двухсот двадцати франков, которые она задолжала мне за еду и квартиру, с тех пор как живет у меня; не будь она такой честной девочкой, я не пустила бы ее дальше угла этой улицы.
– Певунья должна тебе двести двадцать франков?
– Двести двадцать франков десять су… Но вам-то какое дело до этого, парень? Уж не собираетесь ли вы уплатить за нее? Не разыгрывайте из себя милорда!
– Получай! – сказал Родольф, бросая одиннадцать луидоров на оцинкованную стойку Людоедки. – Теперь, сколько стоит тряпье, в которое она одета?
Изумленная старуха рассматривала один за другим луидоры, всем своим видом выражая сомнение и недоверие.
– Черт подери! Неужто ты думаешь, что я даю тебе фальшивые деньги? Пошли обменять золотые монеты, и покончим с этим делом… Сколько стоит тряпье, которое ты даешь напрокат этой несчастной девушке?
Раздираемая различными чувствами – желанием заключить выгодную сделку, удивлением, что у рабочего может быть столько денег, опасением попасть впросак и надеждой заработать еще больше, Людоедка некоторое время молчала.
– Ее тряпье стоит по меньшей мере… сто франков, – сказала она наконец.
– Такие обноски? Полно!!! Ты оставишь себе вчерашнюю мелочь, и я дам тебе еще один луидор, и ни гроша больше. Позволить тебе так бессовестно обдирать меня значило бы обкрадывать бедняков, которые имеют право на подаяние.
– В таком случае, мой милый, я оставляю за собой это тряпье: Певунья не выйдет отсюда; я вольна продавать мои вещи за угодную мне цену.
– Пусть в аду Люцифер воздаст тебе по заслугам! Вот деньги, ступай и приведи Певунью.
Людоедка забрала золото, подумав, что рабочий совершил кражу или получил наследство, и сказала ему с гаденькой улыбкой:
– А почему бы, сынок, вам самому не сходить за Певуньей?.. Это доставит ей удовольствие… Честное слово мамаши Наседки, вчера она здорово пялила на вас глаза!
– Ступай за ней сама и скажи, что я повезу ее в деревню… и ни слова больше. Главное, чтобы она не знала, что я уплатил ее долг.
– Это еще почему?
– Не все ли тебе равно?
– В самом деле, мне это безразлично, я предпочитаю, чтобы она по-прежнему считала себя в моей власти…
– Да замолчишь ли ты наконец? Ступай!..
– О, какой злюка! Жалею тех, с кем вы не в ладах… Хорошо! Иду… иду…
И Людоедка поднялась на чердак.
Несколько минут спустя она вернулась.
– Певунья не хотела мне верить; она покраснела как рак, когда узнала, что вы здесь… А когда я разрешила ей провести день за городом, мне показалось, что она сошла с ума; в первый раз в жизни она чуть не бросилась мне на шею.
– Это от радости… что покидает тебя.
В эту минуту в залу вошла Лилия-Мария, одетая как и накануне: платье из коричневого бомбазина, оранжевая шаль, завязанная на спине, и головная косынка в красную клетку, позволяющая видеть лишь две толстые белокурые косы.
Она вспыхнула, увидев Родольфа, и смущенно опустила глаза.
– Не согласитесь ли вы, детка, провести со мной целый день за городом? – спросил Родольф.
– С большим удовольствием, господин Родольф, раз мадам мне это разрешила.
– Я отпустила тебя, кисонька, в награду за хорошее поведение, которое украшает тебя… Ну же, поцелуй меня…
И мегера приблизила к Лилии-Марии свое лицо в красных прожилках.
Превозмогая отвращение, бедная девушка подставила ей лоб для поцелуя, но Родольф локтем отбросил старуху к ее стойке, взял под руку Лилию-Марию и вышел из кабака под град проклятий мамаши Наседки.
– Будьте осторожны, господин Родольф, – сказала Певунья, – Людоедка, пожалуй, бросит вам что-нибудь в голову: она такая злая!
– Не беспокойтесь, детка. Но что это с вами? Вид у вас смущенный… печальный!.. Вы недовольны, что идете со мной?
– Напротив… но… но… вы взяли меня под руку.
– Что ж из этого?
– Ведь вы рабочий… И кто-нибудь может сказать вашему хозяину, что встретил вас со мной… Как бы это не повредило вам. Хозяева не любят, когда их подчиненные уходят с работы.
И Певунья осторожно высвободила свою руку.
– Идите один… я дойду вслед за вами до заставы… А как только мы очутимся за городом, я присоединюсь к вам.
Читать бесплатно другие книги:
