Убийство на водах Любенко Иван

4. Завтрак с Шаляпиным

Курортная жизнь начиналась рано. Проснувшись, по обыкновению, в шесть часов, Ардашевы шли в парк пить воду. От бюветов неспешно добирались до эстрады, где ежедневно в семь утра начинал играть местный симфонический оркестр. Завтракать предпочитали в кафе неподалеку. Ближе к восьми туда же подтягивались и засони Нижегородцевы. И потому пятый столик на шесть мест, как правило, был абонирован только на четверых. Два свободных стула почти всегда пустовали, однако ближе к девяти от посетителей уже не было отбоя.

Вот и сегодня, покончив с яйцом пашот и семгой под соусом бешамель, все ждали, когда к десерту подадут кофе. За неимением других новостей компания вяло обсуждала прочитанную доктором новость о приближении к Солнцу странствующей кометы Энке. Эта ужасная космическая путешественница имела диаметр в 500 тысяч верст и по форме напоминала обычную тарелку. Узнав, что до ожидаемой встречи светила с незваной гостьей оставалось менее месяца, Вероника Альбертовна горестно покачала головой выразив тем самым неподдельное беспокойство о будущем Галактики. Ее тревога невольно передалась и Ангелине Тихоновне, глубокомысленно изрекшей стандартный в таких случаях вопрос типа: «А что же теперь с нами будет?» – оставшийся, впрочем, без ответа. А ремарка Клима Пантелеевича, что диаметр Земли намного меньше размера непонятного блуждающего объекта (всего-навсего 12 тысяч верст) и подавно привела представительниц лучшей половины человечества в уныние.

Тяжело вздохнув, Вероника Альбертовна обреченно потянулась за вторым розовым зефиром, мысленно ругая себя за опрометчиво купленные наряды на размер меньше. Пошла уже вторая неделя их отдыха, а лишние фунты так и не собирались убавляться, и новомодные платья, блузы и кофточки, призванные ловить на себе завистливые взгляды скучающей публики, едва налазили на ее располневший стан, или, в лучшем случае, грозили разойтись по швам при первом же неловком движении. «А тут еще и этот конец света!» – мысленно расстроилась супруга присяжного поверенного.

Сонно прошелестев газетой, доктор вдруг встрепенулся и, оборотившись к своему приятелю, вымолвил дрогнувшим от волнения голосом:

– А вот эта статейка под заголовком «Таинственная карта», пожалуй, не может вас не заинтересовать. Вот послушайте:

«Как нам стало известно из надежных источников, во внутреннем кармане летнего сюртука варшавского купца, убитого на прошлой неделе в Цандеровском институте, была обнаружена червовая десятка. Возможно, упомянутый факт никоим образом и не должен был бы привлечь наше внимание, если бы не найденная в его чемодане целая колода из пятидесяти двух карт. Непонятно, для какой цели убитый носил с собой эту единственную карту. Жаль, что представитель судебного следствия в грубой форме отказал нашему корреспонденту прокомментировать сей загадочный факт. Такая недальновидная позиция чиновников, призванных оберегать покой достопочтенных граждан, не только наносит ущерб престижу судебно-следственных органов, но и в полной мере игнорирует озабоченность общественности по поводу случившегося. А между тем все «водяное общество» находится в некоторой ажитации, опасаясь, как бы череда преступлений, начавшаяся с ограбления американской семейной пары и последующим загадочным смертоубийством варшавского негоцианта, не продолжилась вновь.

Гирша Эйдельман».

Нижегородцев замолк, выжидательно глядя на Ардашева поверх очков.

– Да, – кивнул адвокат, – так и есть – червовая десятка, но не простая, а с золотым обрезом, то есть из глазетной колоды.

– Однако вы об этом мне ничего не говорили, – обиженным тоном выговорил доктор.

– Да разве это стоит того? Ну, карта, десятка… И что? Да и вообще, дорогой Николай Петрович, не забывайте, что мы с вами находимся на отдыхе. И нам нет никакого дела до всякой уголовщины.

– Кажется, к нам хотят кого-то подсадить, – прошептала Ангелина Тихоновна. И действительно, высокий тощий господин с орлиным носом в сопровождении официанта направлялся прямо к столу.

– Дозволите? – вежливо поинтересовался незнакомец. – Мне сказали, что у вас свободно.

– Конечно-конечно, садитесь, – гостеприимно пригласил Ардашев.

– Благодарю, – кивнул мужчина. – Поскольку вам придется терпеть мое общество, то разрешите отрекомендоваться: Вениамин Янович Круше, капитан от инфантерии в отставке.

– Вероника Альбертовна – супруга Клима Пантелеевича Ардашева, – начал знакомство доктор. – Ангелина Тихоновна – моя жена. А меня зовут Николай Петрович Нижегородцев. Я практикующий врач, а Клим Пантелеевич – адвокат.

– Позвольте, – привстал от удивления Круше, – а вы случаем не тот самый Ардашев, раскрывший тайну Мадагаскарского клада? Не так давно об этом писали все газеты.

– Он самый и есть! – гордо ответил доктор. – Наш русский Шерлок Холмс, не проигравший ни одного дела!

– Ну, Николай Петрович, – смутился Ардашев, – куда хватил! Прежде всего, я – присяжный поверенный, а расследования… они лишь способ защиты моих клиентов. Что ж до судебных побед, – он поднял глаза, – просто мне везет чаще, чем другим.

– И все-таки разрешите выразить мое искреннее почтение, – Круше протянул руку. – Для меня большая честь находиться с вами за одним столом.

– Да что вы… не стоит, – смутился Клим Пантелеевич, скромно ответив на рукопожатие.

– Смотрите! Шаляпин! – чуть не вскрикнула Вероника Альбертовна. – Надо же! Он идет к нам!

Высокий человек без шляпы, в светлом костюме и с черным французским бульдогом на поводке приближался аршинными шагами. Публика, заинтригованная появлением «золотого баса России», оживленно переговаривалась и с нескрываемым любопытством рассматривала мировую знаменитость.

Перед новым гостем в один миг возникли приборы, которые Круше так еще и не получил. Выдвинув стул, официант, словно крепостной лакей, ожидал, пока важный барин соблаговолит сесть. Подойдя к столу, корифей оперной сцены склонил голову в сторону Ангелины Тихоновны и любезно осведомился:

– Надеюсь, я не очень помешал вашему разговору? Вы позволите мне оккупировать этот стул?

Польщенная вниманием дама покраснела, точно гимназистка, и тут же смущенно пролепетала:

– Мы были бы очень рады… Федор Иванович…

Нижегородцев, взявший на себя роль церемониймейстера, поочередно представил присутствующих.

– Приятно оказаться в обществе столь интересных людей, – простодушно заметил певец, и в этот самый момент откуда-то снизу раздался лай. – А это Мазилка, – хозяин потрепал пса за ухом, – мой верный четвероногий друг. Очевидно, обиделся, что я его не отрекомендовал. – На кожаном ошейнике бульдога красовалась пробка от «Ессентуков № 17». Улыбнувшись, Шаляпин сказал: – Да вот хоть и наградил его «медалью», а он все равно местную водичку не жалует. Так нос и воротит.

Вновь показался официант, и, заняв выжидательную позу, осведомился:

– А вам, Федор Иванович, как обычно: кофе по-турецки, рокфор и яйца «с душком-с»?

– Пожалуй, парочку я бы съел, – заметив слегка недоуменный взгляд Вероники Альбертовны, солист императорского театра пояснил: – Советую вам, мои дорогие соотечественники, попробовать сие замечательное блюдо. Иной скажет, что в приготовлении яиц вкрутую уже невозможно придумать ничего нового. Не верьте! И здесь есть один замечательный рецепт: сварите яйца, а потом, не дав остыть, закопайте их в землю и выдержите ночь. За это время они приобретут неповторимый аромат. Советую попробовать. Кстати, здесь их готовят таким способом специально для меня.

Появился официант с подносом.

– Да, любезный, чуть не забыл. А Мазилке принеси сырой говядины; только порежь помельче. А то он прошлый раз от жадности чуть не подавился. – Федор Иванович щелкнул луковицей карманных часов и вновь убрал их. На его лице появилась едва заметная улыбка. – Странные дела происходят в Ессентуках. Второго дня гулял по парку и обнаружил, что у меня стащили хронометр. Как? Кто? Когда? Ума не приложу! Ведь лежали в жилетке, а цепочка была надета на пуговицу. Огорчился я поначалу. Вечером концерт, а настроения – никакого. Вернулся на дачу, открываю дверь, и что же вы думаете? На столе лежит мой «Брегет», а рядом записка: «Покорнейше просим прощения, господин Шаляпин. Часики возвращаем. Желаем здравствовать».

– Выходит, есть и у русских воришек благородство, – заметил Нижегородцев.

– У них единственно оно и присутствует, – оживился артист. – И в этом опять-таки повинна неизведанная тайна русской души. Ну не поверю я – хоть убей! – чтобы какой-нибудь портовый биндюжник в Марселе, Нью-Йорке или Лондоне вот так бы запросто отдал краденое назад!

– А я думаю, что все зависит от того, кто приказал этому карманнику вернуть «трофей», – расправляясь с розовым кусочком поджаренной ветчины, изрек Круше. – Не секрет, что воровской мир чрезвычайно иерархичен. Есть и там свои «царьки». Да ведь почитайте господина Крестовского и все поймете.

– Может и так, – Ардашев внимательно посмотрел на собеседника. – Только ведь от этого ничего не изменилось – «Брегет» на месте. Что ж, разрешите откланяться, господа. – Клим Пантелеевич поднялся.

– Дорогой Федор Иванович, – проворковала Ангелина Тихоновна, – мы просто очарованы вашим присутствием. И я надеюсь, что вы и дальше будете радовать нас своим прекрасным пением.

– Честь имею кланяться, мадам, – склонив голову в вежливом поклоне, певец бесцеремонно рассматривал неотразимую шатенку.

– Желаю приятного аппетита, – попрощался доктор, не замечая пристального внимания знаменитости к жене.

Оставив звезду сцены в обществе бывшего пехотного капитана и верного Мазилки, Ардашевы и Нижегородцевы направились вниз по аллее. Ангелина Тихоновна шла молча, невпопад отвечая на вопросы мужа, и совсем не вдавалась в суть беседы. Ее мысли находились еще там, рядом с королем оперы. Она чувствовала, как у нее пылают щеки и волнительно вздымается грудь при одной только мысли о возможности оказаться совсем близко с этим огромным, точно каменный утес, мужчиной с сильными руками и жгучим, как огонь молнии, взглядом, проникающим до самого сердца.

5. Червовый валет

Отдыхающая в Ессентуках публика была чрезвычайно пестра и разнообразна. Иногда попадались такие экземпляры, что Ардашеву, как начинающему литератору, безумно хотелось немедленно достать лист бумаги и зарисовать на память несколько особенно колоритных персонажей. Вот, например, навстречу степенно шествует одетая по давно прошедшей моде немолодая помещичья пара из какой-нибудь дальней – может, Костромской, а может, и Вятской – губернии, а за ними – принаряженная особа с розовым зонтиком от солнца и пятилетним баловнем, скорчившим рожицу поравнявшемуся с ними священнику. Щеголи-жигало, благочинные отцы семейства, прожигатели наследства, небогатые земские врачи, артистки, хористки и не имеющие права на замужество классные дамы женских гимназий… На воды съезжались и алчущие быстрой любви одинокие кавалеры, жадные до грошовых ощущений, и побежденные прозой уездной жизни растолстевшие сорокалетние маменьки.

Небольшой выбор развлечений и однообразная вечерняя скука способствовали сиюминутным знакомствам. Вот и Вероника Альбертовна нашла общий язык с семейной парой из Казани. Частые случайные встречи в парке у бювета и совместные занятия в Цандеровском институте привели к тому, что компания, состоящая прежде из четырех человек, разрослась до шести. Правда, Осип Осипович Варяжский – вечный титулярный советник с желтым, как выцветший дагерротип, лицом – повышенной разговорчивостью не отличался. Большую часть времени служащий губернского правления отмалчивался, слушая либо лекции Нижегородцева о пользе щелочных лепешек, либо рассуждения Клима Пантелеевича по поводу модных нынче протестных направлений в русской литературе. Не в пример мужу, его двадцативосьмилетняя жена, как трясогузка, щебетала без умолку, восхищаясь то несусветно дорогими нарядами мадам Ардашевой, то глубиной энциклопедических познаний присяжного поверенного. В этом мезальянсе шестидесятитрехлетнего чиновника и жизнерадостной, слегка взбалмошной красавицы было что-то странное и даже неестественное. Создавалось впечатление, что покладистый Осип Осипович был счастлив уже оттого, что, находясь рядом с женой, мог греться в теплых лучах ее обаяния.

Единственной особой, не испытывавшей удовольствия от общения с новыми спутниками, была Ангелина Нижегородцева. Очаровательная и раскованная блондинка Аделаида Варяжская всецело овладела симпатиями мужской половины, проявляя во всем почти детскую непосредственность. И, кажется, случись ей замешкаться при переходе ручья или широкой лужи, то доктор или адвокат, не раздумывая, подхватили бы ее на руки. Сравнивая этих двух женщин, можно было сказать, что привлекательная внешность мадам Нижегородцевой, подобно сентябрьской розе, носила лишь прелестный отпечаток недавнего лета, тогда как миловидное личико Аделаиды дышало свежестью весны. Словом, всеобщее почитание, к которому привыкла томная ставропольская шатенка, постепенно растворилось в задорном хохоте беловолосой соперницы из Поволжья. Как бы там ни было, но при общении с новоявленной Афродитой докторше приходилось выдавливать из себя натянутую улыбку и демонстрировать холодную учтивость.

Именно неугомонная Аделаида, снедаемая страстью к приключениям, придумывала разнообразные экскурсии по местным достопримечательностям, которых, в сущности, было не так уж и много. По ее инициативе была покорена гора Железная. Одолев высоту и вдосталь налюбовавшись окрестностями, дружная команда путешественников с наслаждением отведала шашлыка из молодого карачаевского барашка, приготовленного в небольшом ресторанчике. А уже на следующий день были наняты две линейки, которые доставили курортников в соседнюю немецкую колонию, славившуюся ароматным красным вином.

Вылазки на природу продолжались. «Долина очарования», Капельный источник, гора «Свистун», пасека Старицкого – перечень всех тех мест, куда чуть ли не ежедневно отправлялись три семейные пары. А когда список неизведанных райских уголков вокруг Ессентуков был исчерпан, Аделаида начала заговорщицки шептаться с доктором, отчего последний заметно повеселел и громогласно озвучил новую идею – посетить одно неприметное «уютное местечко», где по слухам велась азартная игра. Ардашев – постоянный партнер Нижегородцева по преферансу – с удовольствием присоединился к предложению, и только Осип Осипович – заядлый курильщик, страдающий хроническим бронхитом, – прокашлял в ответ что-то не очень одобрительное, но и он в конце концов капитулировал.

Не прошло и двух часов после упомянутого разговора, как три одноконных экипажа, миновав Пантелеймоновскую улицу, домчали гостей к даче-пансиону Кавериной – элитному картежному заведению, напоминающему собой пароход, заброшенный шальной волной на сушу. Трехэтажная, на восемнадцать номеров кирпично-деревянная громадина строилась с претензией на оригинальность. Во флигеле располагались четырех– и пятикомнатные квартиры с собственной кухней. Электрическое освещение, водопровод, ванные, отделанные мрамором, читальня и прекрасный сад с диковинными, привезенными из Сухума пальмами, инжиром, китайским лимонником и плетущейся актинидией создавали ощущение райского уголка, затерянного среди равнины, очерченной по периметру стеной тысячелетних гор. Но не эти блага современной цивилизации и даже не хваленый архиерейский пирог, приготовляемый специально выписанным из московской ресторации поваром, влекли сюда осоловевшее от солено-щелочной воды общество. Всех манила игра, которая велась за плотно задернутыми портьерами при ярком свете электрических ламп, упрятанных в зеленые абажуры. Официального разрешения на открытие карточного клуба не было, и потому все обставлялось как частная инициатива самих отдыхающих. Мол, собрался народ партийку раскинуть – так чего же им запрещать.

Привратник, выряженный в старомодный фрак, проводил господ в залу, где уже собралось достаточное количество народу. В большой комнате, оббитой темно-красным дам, собралось десятка три игроков. Мелькали черные фраки, золотые эполеты, открытые плечи нарядных платьев, украшенных сверкающими брильянтами, и несколько новомодных пиджачных костюмов английского покроя. Ломберные столы прямоугольной формы с выдвижными ящичками по бокам уже были заняты. За каждым сидели по две пары, увлеченные бостоном. Чуть поодаль – два круглых стола. Один был пуст, а за вторым уже набралось человек десять. Там царила «железная дорога», известная за границей как chemin de fer. Судя по внушительной стопке банковских билетов, играли по-крупному. Банковал высокий молодой человек в темно-синем костюме с длинными, как у пианиста, пальцами. Отточенными движениями он сдавал карты господину с пышными усами, восседавшему по соседству с хорошенькой брюнеткой.

– Смотри, Клим, – оживилась Вероника Альбертовна. – По-моему, я уже видела эту парочку.

– Ты права. Это наши американские гости – мистер и миссис Браун. Если все дороги ведут в Рим, то в Ессентуках, видимо, они сходятся на этой даче. Что ж, пожалуй, этот стол ждал именно нас. – Ардашев повернулся к друзьям, предлагая сесть.

Компания удобно расположилась за круглым пристанищем. Прямо по центру красовался массивный бронзовый подсвечник, помнивший, вероятно, еще пушкинского Германна из «Пиковой дамы».

– Надо же, – изумился Николай Петрович, – до чего же в стародавние времена все было приспособлено для удобства игрока! Тут тебе и крючочки для щеточек, и углубление для мела в основании подсвечника, и отделение для отыгранных карт…

– Да уж, умели делать, – согласился Осип Осипович.

– Позволите поучаствовать? – из-за колонны показалась узнаваемая долговязая фигура. – Осмелюсь напомнить, меня зовут Вениамин Янович Круше.

– Окажите почтение! – приветливо улыбнулся Нижегородцев. – Однако мы собрались побаловаться «железкой». Не возражаете?

– Признаюсь – сам грешен. Люблю, знаете ли, иной раз банчок метнуть.

– Вот и славно, – заключил Ардашев. – Пора и приступать. Итак, вместе с дамами нас семеро.

– А я думаю, восемь, – раздался знакомый бархатный голос.

– Федор Иванович? – изумилась Ангелина Тихоновна. – И вы здесь?

– А что ж я, по-вашему, не человек? Есть и у меня пагубная страстишка. – Шаляпин плюхнулся на стул и оказался между Ангелиной Тихоновной и Климом Пантелеевичем. – Ох, и устал я от этих соленых ключей! Водичка, не спорю, штука полезная, да уж больно скучно!..

– А вы отправляйтесь с нами на экскурсии, – вмешалась в разговор Вероника Альбертовна. – Наш замечательный проводник – она глазами указала на Аделаиду – покажет вам не один Эдемский сад, а сразу несколько.

Переведя взгляд на блондинку, Федор Иванович рассеянно вымолвил:

– Не имею чести быть знакомым…

– Ах да, простите, – пришел на выручку словоохотливый доктор, – Аделаида Александровна Варяжская – супруга Осип Осиповича, – он указал на соседа. – Прошу любить и жаловать.

– Позвольте, сударь, сделать вам комплимент, – певец повернулся к титулярному советнику, – у вас замечательный вкус. Как жаль, что я не обладаю способностью передавать милое женское очарование на холсте с помощью кисти и красок, как это удается моему другу Репину!

Осип Осипович хотел что-то сказать в ответ, но лишь глухо закашлялся. За столом возникло неловкое молчание, которое нарушил сам же Шаляпин:

– Положа руку на сердце, я совсем недавно позволил себе снова взяться за карты. Лет десять тому назад со мной случилось одно забавное кипроко. В поезде, по дороге из Ставрополя в Москву, я попался на удочку шулеров. Два приличных с виду господина уговорили меня попытать счастья в «три туза». Я и не заметил, как вся наличность, полученная мною от ставропольского концерта, незаметно перекочевала в их карманы. Поверьте, было жутко обидно.

– Да, этих «умельцев» не так-то просто распознать, – поддержал разговор Клим Пантелеевич. – Ну, что ж, господа, пора начинать.

Как-то незаметно за столом набралось двенадцать человек. Среди них оказался важного вида господин с усами и бородкой клинышком – Егор Тимофеевич Сандалов, представившийся служащим Волжского коммерческого банка. Рядом с ним – этакий живчик – человек с бритым актерским лицом, назвавшийся Ананием Парамоновичем Заславским. Он оказался довольно значительной фигурой – возглавлял санкт-петербургские «Биржевые новости». Далее, по часовой стрелке, за столом расположилась еще одна супружеская пара, будто сошедшая с бессмертных тургеневских страниц и одетая по старой моде. Валентина Карповна и Константин Моисеевич Фейцингер, наверное, уже отметили серебряную годовщину бракосочетания. Судя по их сундучным нарядам, они приехали из какого-то провинциального уездного городка, где за последние сто лет ничего не изменилось. По всем вероятиям, там, как и прежде, гудели вечерами самоварные трубы под старыми яблонями, слышалось умиротворенное мычание буренок, и на закате переливчатыми аккордами заходилась тульская гармоника.

На серебряном подносе подали двенадцать колод. Заславский распечатал их и выложил в одну большую стопку. Затем перетасовал и поместил на длинный лоток. Потянули на старшую. Жребий пал на него. Началась игра. Послышлся отрывистый приглушенный говор: «ставлю десять», «повышаю», «прикуп», «ставлю пятьдесят», «заметано», «вскрываюсь»… Больше всех счастливилось банкомету. Рядом с его серебряной табачницей возвышалась солидная стопка купюр. Когда партия закончилась, расстроенный Шаляпин приказал принести дюжину новых колод. И вторая талия осталась за редактором газеты, и третья… Не желая расстраивать игроков, Заславский бросил лакею золотой и, вежливо откланявшись, поднялся. Совсем скоро везунчик уже сидел за дальним столом, расточая любезности американке, довольно сносно осваивавшей азы русского карточного жаргона. Но и там, судя по его довольному лицу, удача продолжала баловать редактора. Через некоторое время он вернулся, что-то рассеянно ища глазами.

– Извините, господа, я потерял свою табакерку, – неуверенно произнес он.

Фейцингер оглядел зеленую поверхность стола и пожал плечами:

– Верно, оставили где-то…

– Может, она ненароком упала? – предположила Ангелина и заглянула под стол. – Ну, конечно! – она подала серебряную коробочку с выгравированным орлом на крышке – эмблемой Кавказских Минеральных Вод.

– Благодарю вас, мадам. Позвольте пожелать, чтобы фортуна была к вам благосклонна, – преклонив голову в признательном поклоне, Заславский проследовал к новым знакомым.

Постепенно удача стала проявлять интерес и к присяжному поверенному. Он не только отыгрался, но и прибавил несколько «красненьких». И в этом не было ничего удивительного, потому что принципы, которым следовал Ардашев, рано или поздно приводили его к успеху. А проигрыш, если и случался, то был весьма незначительным. Каждое правило, придуманное адвокатом, в отдельности было чрезвычайно простым и незамысловатым, но все вместе они составляли весьма надежное средство для достижения положительного результата. Прежде всего Клим Пантелеевич уделял внимание душевному настрою, с которым садился играть. Внутри себя он пытался отыскать предчувствие грядущего везения. И если в глубине души поселилось хоть маленькое сомнение – он за стол не садился. А уж если и приступал к игре, то пытался прежде всего взвесить способности партнеров. Ставки он делал последним, избегая негативного влияния опоздавших. Да и принимался Ардашев за «железку» преимущественно тогда, когда количество игроков было значительным, а следовательно, и партия – длиннее. Это позволяло лучше изучить игру и выбрать верную тактику. Банк же он повышал только в том случае, если его шансы достигали самой высокой вероятности. Но, даже почувствовав вкус победы, адвокат никогда не зарывался: стоило ему трижды подряд обмануться, как он тут же оставлял карты. «Что ж, – успокаивал себя в таких случаях Клим Пантелеевич, – предоставим фортуне возможность навестить меня в другой раз».

Вечер тек тихо и спокойно, как и должно быть на отдыхе. Народ коротал время за столиками и у буфетной стойки. Ближе к полуночи дамам игра наскучила, и некоторые из них – Аделаида Варяжская, Ангелина Нижегородцева и Вероника Ардашева – мило беседовали сидя на мягких креслах и диванах. Перед ними красовалась бутылка «Аи», шоколад «Миньон» и ваза с золотистыми гроздями винограда.

За карточным столом рядом с Ардашевым сменились игроки. Появилась милая американская парочка и тот самый высокий молодой человек в темно-синем пиджаке, которого адвокат заметил еще в самом начале. Представившись графом Орловским, он вытянул счастливый жребий и начал метать. Только вот Шаляпин сидел понурый – сегодня был не его день. Но очень скоро переменчивая фортуна изменила и присяжному поверенному. После того как молодой граф трижды подряд забрал банк, Клим Пантелеевич оставил игру и решил подышать свежим воздухом.

Пока меняли колоды, граф поднялся из-за стола и прошел к буфетной стойке. Ардашев отчетливо видел, как он достал табакерку и вдохнул душистую смесь. Вдруг он неестественно затрясся, захрипел, схватился за горло двумя руками, будто ему накинули на шею удавку, и опустился на колени. Мужчина рухнул набок, и у него изо рта пошла кровавая пена. Тело несчастного трепетало в судорогах. Раздались крики: «Доктора! Доктора!» Схватив со стола початую бутылку «Нарзана», Нижегородцев в ту же секунду ринулся на помощь. Он пытался заставить бедолагу сделать несколько глотков, но тот вдруг резко дернулся и замер. Приложив два пальца к шее графа, врач сокрушенно изрек:

– Он мертв.

– Верно, удар хватил, – заметил кто-то.

– Такой молодой и разрыв сердца, – скорбно вымолвила Ангелина Тихоновна.

Аделаиде Варяжской сделалось плохо. Заботливый муж усадил даму в кресло, отпаивал водой и обмахивал носовым платком.

– Послушайте, Николай Петрович, – обратился к доктору Ардашев, – сдается мне, что его отравили. И яд, скорее всего, вот в этой табакерке. Кстати, точно такие я видел в «Магазине Прокофьева», что в курортном парке, – развернув носовой платок, он продемонстрировал поднятую им серебряную табачницу с орлом на крышке. В ней белел какой-то порошок, похожий на сахарную пудру.

– Да-с, жалко графа, – печально заметил стоящий позади него Круше.

Присяжный поверенный резко развернулся.

– Он такой же граф, как я – Иоанн Креститель. Это карточный шулер.

– Не может быть! – удивленно воскликнул Фейцингер.

Клим Пантелеевич пожал плечами, сел на корточки, отвернул левый рукав пиджака покойника и продемонстрировал пришитый к подкладке специальный мешочек. В нем оказалось четыре разномастных девятки. Толпа ахнула и еще теснее обступила тело.

– Так что же вы молчали? – недоуменно приподняв брови, проговорил Шаляпин.

– Видите ли, карточный обман – уголовное преступление, и, согласно уложению о наказаниях, оно относится к одному из видов мошенничества. Для того чтобы придать жулика суду, надобно иметь доказательства, подтверждающие, что он действительно совершил подлог. Необходимо также и наличие жертвы, то есть потерпевшего. А на данный момент, как вы изволили видеть, он еще не успел воспользоваться ни одной из заготовленных девяток. Так что и привлекать его к ответственности пока было не за что.

В залу вошли санитары. Они накрыли покойника простыней и положили на носилки.

– Смотрите! – закричал кто-то.

Под трупом лежал червовый валет.

– Ну вот, – усмехнулся Ардашев, открывая коробочку монпансье, – еще одна «случайность».

Круше раскрыл носовой платок, взял карту за ребро и аккуратно положил внутрь:

– С золотым обрезом. Опять из глазетной… – Он спохватился, понимая, что выдал себя. Повернувшись в сторону присяжного поверенного, тут же успокоился – Клим Пантелеевич, погруженный в собственные размышления, вкушал очередную сладкую конфетку, и, казалось, полностью отрешился от происходящего. Капитан уже облегченно выдохнул, как вдруг адвокат тихо изрек:

– К чему этот театр, господин полицейский? Не теряйте времени и отберите объяснения у всех присутствующих. Убийца, несомненно, здесь. Он нервничает и, вполне возможно, выдаст себя. А уж потом проведите лабораторный анализ содержимого табакерки, – он протянул ее сыщику. – Там, очевидно, кокаин и какой-то яд, по виду похож на стрихнин.

– Благодарю вас, Клим Пантелеевич. А за невинный обман простите – такая уж у меня работа.

Гости заведения тут же смекнули, что встреча с властями им не сулит ничего хорошего. Они уже направились к выходу, как у дверей им преградил путь Круше.

– Я – полицейский, – громогласно заявил он, вытаскивая карточку-удостоверение. – До приезда следователя прошу всех оставаться в помещении.

Народ опешил. Тихо переговариваясь, публика покорно отпрянул назад. Нескольким, особенно впечатлительным дамам стало дурно. Заботливые кавалеры вывели их на веранду и там отпаивали шампанским.

Молодая луна, будто испугавшись еще одной людской смерти, набросила на себя одеяло из перистых облаков, и над курортным городом нависла зловещая чернильная темень.

6. На месте происшествия

Азарий Саввич Боголепов сладко причмокивал во сне, по-детски подложив ладони под щеку. Снилась судебному следователю первого участка недавняя свидетельница по делу о предумышленном убийстве. Строгая классная дама местной женской гимназии, проживающая по соседству с изобличенным недавно душегубом, пригрезилась в образе певички из кафешантана. Она кривлялась, трясла пышной грудью, задирала длинные – как опоры Эйфелевой башни – ноги в черных чулках и показывала розовый язык. Не знала грешница, что предусмотрительный Азарий Саввич заранее купил ее приватный танец в отдельном кабинете. Вот и причмокивал теперь пятидесятилетний холостяк, предвкушая сладкую «расправу» над бесстыдницей. Неожиданно пошел дождь, сразу же сменившийся градом. Куски льда величиной с яблоко рассыпались по сцене и убили артистов. Их бездыханные тела застыли в игровых позах. Но на трупах почему-то не было крови. «Видать, не только крышу пробило, но и стекла, – предположил следователь. – Слава богу, я дома ставни затворил, – успокоил себя во сне Боголепов. – А по убиенным комедиантам надо бы протокол осмотра места происшествия составить», – деловито рассудил чиновник и вдруг понял, что обещанного tte--tte танца со «строгой проказницей» уже не будет. И от этого ему стало так обидно, что из одного глаза на подушку выкатилась крупная слеза. А град все не прекращался, и настойчиво тарабанил по деревянным отливам…

– Ваше благородие! Азарий Саввич! Проснитесь!

Разомкнув сонные веки, следователь поднялся с кровати, прошлепал босыми ногами в сени, отворил дверь:

– Кто там?! – сердито спросил он.

Из-за угла казенной хаты показался городовой.

– Это я – Хомяков. Ваше благородие, господин пристав велели за вами послать. На даче Кавериной, похоже, смертоубийство. Вас только и дожидаются.

– Ох ты, Господи! Ну и лето нынче выдалось! – в сердцах выговорил чиновник. – Ты погоди, я быстро.

Ополоснув под умывальником лицо, Боголепов облачился в темно-синий мундир, уложил на лысину спиралью единственную прядь и придавил ее форменной фуражкой. Прихватив видавший виды кожаный портфель, он вышел на улицу.

Извозчик домчал следователя к даче за каких-нибудь десять минут. Проворно соскочив с подножки, он направился в залитую электрическим светом комнату. Стоявшие у входа старинные напольные часы показывали половину второго. Посетители, изрядно уставшие от томительного ожидания, давали свидетельские показания и торопливо уходили. Их объяснения принимали два человека – станичный пристав Унтилов и незнакомый Боголепову худосочный господин с орлиным носом, напомаженными усами и глазами навыкате. Гостей карточного притона почти не осталось, за исключением Ардашева и Нижегородцева, уже отправивших своих жен в гостиницу.

Заметив появление следователя, штабс-ротмистр что-то проговорил незнакомцу. Тот встал и представился:

– Капитан Круше, Вениамин Янович, помощник начальника пятигорской полиции, командирован Владикавказским управлением.

Следователь выдавил кислую улыбку:

– Боголепов Азарий Саввич. – Он окинул взглядом комнату. – Городовой сообщил мне, что здесь произошло смертоубийство. А где же труп?

– Я распорядился его убрать. Скоропостижно скончался один из игроков. Мы лишь предполагаем, что его отравили. Находящийся здесь доктор, – он кивнул в сторону Нижегородцева, – оказался свидетелем мучительной смерти погибшего. И по его словам налицо были все признаки интоксикации. Однако точный вывод мы сможем сделать только после вскрытия. У нас имеется его табакерка с каким-то порошком. Скорее всего, в нем содержится яд.

– Но ведь бывают яды и медленного действия, а следственно, он мог попасть в организм и ранее.

– Может быть, и так, – согласился капитан. – Однако под телом мы нашли вот это, – он вынул из кармана носовой платок и раскрыл его, на белой отутюженной материи лежал червовый валет.

– Еще одна карта? – чуть слышно прошептал взволнованный следователь.

– Именно.

– Уж и не знаю, что и думать. Прямо черная метка какая-то!

– Только на этот раз ее оставили уже после злодейства, – заметил Унтилов.

– Так ведь и в Цандеровском институте червовую десятку могли сунуть в пиджак жертвы после убийства, – вмешался в разговор Ардашев.

Следователь нахмурил брови:

– А вас, господин адвокат, я попрошу не вмешиваться. Если вы уже дали объяснение, то мы вас более не задерживаем.

Присяжный поверенный пожал плечами:

– Как скажете, любезный…

– Что?! Да как вы смеете ко мне так обращаться! – задыхаясь от негодования, просвистел следователь, тряся поросячьими щеками. – Я вам не «любезный»! Нашли здесь полового!

– Вы зря обижаетесь, – спокойно парировал Ардашев. – Я хотел сказать любезный Азарий Саввич. Только и всего!

– Вы! Вы! – чиновник сделал полшага вперед и грозно затряс указательным пальцем, – прекратите надо мной издеваться!

– Господа, прошу успокоиться, – примирительно развел в стороны руки пристав. – Видите ли, Азарий Саввич, адвокат Ардашев согласился нам помочь в расследовании этих двух убийств. И мне кажется, что он совершенно прав, утверждая, что эти два злодейства связаны между собой и совершены одним и тем же лицом.

– А позвольте полюбопытствовать, на каком основании вам удалось прийти к такому умозаключению? – не унимался Боголепов.

Тут уже не удержался Ардашев:

– В Цандеровском институте был убит шулер, замешанный также в краже драгоценностей из того самого номера, где я сейчас проживаю. В его пиджаке была обнаружена червовая десятка из достаточно редкой глазетной колоды. Следовательно, такая карта не могла быть использована в игре, а значит, ее подбросили. И сегодня жертвой преступления также явился карточный мошенник, о чем свидетельствует потаенный карман на подкладке его рукава. И под ним был найден червовый валет с аналогичным золотым обрезом.

Теперь пришла очередь удивляться станичному приставу:

– Но откуда вам известно, что покойный на самом деле был аферистом, а не купцом? Ведь еще не пришел ответ из Варшавы…

– Уже получили, – упавшим голосом обронил Боголепов. – Депеша поступила поздним вечером по телеграфу. Действительно, никакой он не Изюмов, а судимый за карточное мошенничество жулик-гастролер Збигнев Полонский. В довершение ко всему он находился в розыске по подозрению в краже 50 тысяч рублей у барона Сталя в Воронеже.

Глядя на изумленные лица полицейских, присяжный поверенный проговорил:

– Ну, хорошо, я объясню. Видите ли, в тот самый день, когда я прочитал о краже драгоценностей в местной газете, нас с доктором поселили в «Метрополе». Идя по коридору, я обратил внимание, на довольно странную группу знаков, нацарапанную карандашом: прямоугольник с вертикальной линией, проходящей примерно по 1/8 его длины, под ним еще один, но уже с дужкой по верхним углам; напротив первого стояла цифра 29, а внизу – галочка. В принципе эти художества можно было принять за детскую мазню, но меня смутила лихая завитушка у этой самой буквы V. Уж очень она напоминала некий росчерк, исполненный рукой взрослого человека. Я стал думать, что же могли означать те самые знаки? Ну, например, прямоугольник с полем? – адвокат обратил свой взор на полицейских.

– Не знаю, – пожал плечами Круше, – возможно, лист бумаги или свернутая газета?

– Банкнота, – невозмутимо заключил Боголепов, – а прямоугольник с дужкой означает замок, то есть сейф; цифра 29 – номер комнаты в «Метрополе», где жили те самые американцы, у которых похитили драгоценности. Я это прекрасно помню, поскольку сам составлял протокол. А галочка – латинское V – знак виктории, сиречь победы.

– Браво! – зааплодировал Ардашев. – Так вот: перстень с точно такой же буквой V и завитушкой я заметил на левом мизинце того самого убитого «купца». Все это говорит о том, что именно с помощью этой, с позволения сказать, настенной живописи, преступник оставил послание другим членам шайки, чем они и не преминули воспользоваться. Иными словами, группа мошенников может находиться в одной игорной, жить в той же гостинице, но делать вид, что они абсолютно незнакомы. И доказать обратное почти невозможно, так как они общаются друг с другом только языком символов.

– И все-таки я не могу понять, как вы догадались, что он карточный жулик, а не торговец? – не мог успокоиться штабс-ротмистр.

– Все дело в том, что внутренняя сторона пестня – кольцо – было отполировано до зеркального блеска. Обычно это делают «артисты зеленого поля», которые таким образом ухитряются подсматривать карты при сдаче. У простого человека эта часть, как правило, имеет множество царапин и оттого выглядит более тускло, нежели сама печатка.

– М-да, – Круше покачал головой, – как все просто! Что ж, придется отрабатывать весь список. – Он посмотрел в блокнот. – В момент убийства (если, конечно, это было действительно убийство) кроме меня здесь находилось 32 человека. Отнимаем вас, Клим Пантелеевич, вашу жену, доктора с женой и господина Шаляпина – получается 27. Плюс пять человек прислуги – снова выходит 32. Откровенно говоря, весьма слабое утешение.

– Надобно дождаться результатов вскрытия и лабораторного исследования содержимого табакерки. А вдруг и с отпечатками пальцев на карте повезет? – Азарий Саввич на миг задумался и тут же сам себе ответил: – Хотя злодей сможет легко отвертеться в суде. Карта, да еще и в игорном клубе… Да мало ли где он мог до нее дотронуться!

– Не скажите, – парировал Круше. – Валет-то не простой, а из глазетной колоды. А таковых, как я только что выяснил, сегодня на столы не клали. Так что подождем-с, господа, подождем-с! Надеюсь, скоро все прояснится.

Полицейские, словно гончие, почуявшие близость скорой добычи, нехотя потянулись к выходу. Следом за ними помещение покинул присяжный поверенный с доктором. Лакеи, сняв фраки, облачились в длинные фартуки и превратились в самых обыкновенных полотеров.

Хозяйка гостиницы – госпожа Каверина – в этот вечер так и не появилась.

7. Странная новость

– Вот и пришли, – произнес Нижегородцев, указывая Ардашеву на желтую вывеску «Кофейня», выполненную арабской вязью.

Подождав, пока со стульев смахнут пыль, двое мужчин расположились за столиком небольшого уличного кафе по Верхней Курсовой улице. Однако не только желание вкусить ароматного заморского напитка вынудило товарищей оставить дома жен и отправиться коротать время под тенью раскидистой липы. Еще вчера вечером портье пригласил Николая Петровича к телефонному аппарату. В трубке послышался взволнованный голос его приятеля – Куприяна Стильванского. Заведующему отделением для умалишенных Хлудовской больницы зачем-то понадобилось срочно увидеться с Ардашевым. Встретиться условились в полдень у этой самой кофейни. Кисловодский эскулап просил, чтобы кроме адвоката и ставропольского коллеги больше никого не было. Не желая обидеть Веронику Альбертовну, Клим Пантелеевич посоветовал ей вместе с Ангелиной Тихоновной посетить выставку жемчуга, открывшуюся второго дня в ессентукском парке. Предложение мужа встретило положительный отклик, и дамы отправились опустошать кошельки мужей. Их третья подруга – Аделаида Варяжская – никак не могла прийти в себя после ночных событий в карточном клубе и уже два дня не выходила из номера, жалуясь на дикие приступы мигрени.

До назначенного рандеву оставалось немногим более четверти часа. Подали две крохотных чашечки. Ардашев сделал маленький глоток и возмущенно покачал головой:

– Нет, это не кофе по-арабски. Эй, человек! – подозвал он официанта.

Одетый в белую поварскую куртку мужчина лет тридцати трех тотчас же возник перед посетителями.

– Скажите, а каким образом вы готовите этот напиток.

– Варим в турке на песке. Примус у нас имеется…

– Я спрашиваю – как варите?

Он виновато пожал плечами, наморщил лоб и ответил:

– Да просто: засыпаем молотый кофе, кладем две чайные ложки сахара, добавляем воду. Чуть-чуть не доведя до кипения, снимаем и подаем.

– В таком случае извольте писать в меню, что вы готовите кофе по-турецки, а не по-арабски, – недовольно заметил присяжный поверенный.

– Покорнейше прошу извинить, ваше благородие. А не могли бы вы объяснить, в чем именно заключается приготовление кофе по-арабски? – хитро сощурился расчесанный на прямой пробор прислужник.

– Извольте. Во-первых, для этого надобно выбрать зерна сильной обжарки. А во-вторых, стоит обратить внимание на помол. Он должен быть мелким. И не нужно молоть его заранее. Делайте это перед каждым заказом. На дно джезвы или далла насыпьте две ложки сахара и поставьте на огонь. Когда сахар начнет плавиться и приобретет коричневый оттенок, залейте его водой. Как только вода закипит – снимайте с огня и сыпьте кофе. Ни в коем случае не перемешивайте. Снова поставьте на примус. Доведя до образования пенки, уберите на одну минуту. Вот эту последнюю процедуру надобно повторить три раза. Готовый кофе наливайте не процеживая. Вот и весь рецепт.