Орел в песках Скэрроу Саймон

Пармений задумался и покачал головой:

— Не знаю. Правда не знаю. Какая-то бессмыслица. Как будто он безумный. Как есть безумный.

— Считаешь его сумасшедшим?

— Нет, что ты! — Пармений, похоже, смутился и снова взглянул на Катона. — А ты как думаешь? Тут что-то еще. И дураку ясно, куда приведут такие приказы. Они вызовут мятеж — или, по крайней мере, толкнут многих в объятия Баннуса… Не понимаю.

Катон пожал плечами и снова повернулся к деревне. Он придержал лошадь и отвел ее в сторону, пропуская колонну. Мысли его постоянно возвращались к беспричинной несправедливости, от которой пострадала Мириам. Катон принял решение и пришпорил лошадь, догоняя Пармения.

— Где вечером будет лагерь?

— Дальше по вади есть родник в рощице. Милях в четырех отсюда. А что?

— Я догоню вас на закате, — ответил Катон, разворачивая лошадь, и направился в деревню.

— Куда ты? — позвал Пармений.

— Мне надо кое с кем поговорить! — крикнул в ответ Катон и пробормотал под нос: — И извиниться.

Пока лошадь взбиралась по склону к домам, образовывавшим маленькую общину Хешабы, Катон про себя подбирал слова, которые собирался сказать Мириам. Нужно объяснить, что префект не представляет остальных римлян. Что не нужно считать его действия нормальными для политики Рима. Возможно, еще удастся как-то возместить ущерб, причиненный Скрофой.

Катон въехал в деревню и тут же отметил враждебное выражение лиц у тех, кто глядел на него из приоткрытых дверей и окон, пока лошадь шла по улице на площадь. В воздухе витал едкий запах сгоревшего дома Мириам. Распятый бандит свисал с креста — Катон надеялся, что он уже умер и избавился от дальнейших мучений. Неподалеку от еще тлеющих руин центурион заметил внука Мириам — Юсефа, примостившегося на сундучке рядом с немудреным скарбом, спасенным до того, как солдаты подожгли дом. На звук копыт мальчик поднял голову и уставился на Катона широко распахнутыми, испуганными глазами. Катон спешился и подвел лошадь к одному из почерневших столбов, еще недавно поддерживавших навес у дома Мириам. Привязав скакуна, центурион медленно подошел к мальчику.

— Юсеф, ты знаешь, где твоя бабушка?

Мальчик помолчал, потом быстро помотал головой:

— Ее нет. Она ушла. Ты больше не причинишь ей вреда, римлянин!

Последнее слово он словно выплюнул в лицо, и Катон остановился поодаль, решив больше не пугать мальчика.

— Я не причиню ей вреда. Честное слово, Юсеф. Мне нужно с ней поговорить. Пожалуйста, скажи мне, где она.

Юсеф несколько мгновений смотрел молча, потом поднялся и ткнул пальцем в землю.

— Жди здесь. Не сходи с места. Не вздумай идти за мной.

Катон кивнул. Бросив осторожный взгляд на римлянина, Юсеф скрылся за углом ближнего дома. Катон огляделся и не увидел ни души. Деревня была тихой и спокойной, как громадный некрополь, протянувшийся по обе стороны Аппиевой дороги за воротами Рима. Не самое радостное сравнение, холодно подумал Катон и обратил внимание на жалкий скарб на улице. Помимо свертков с одеждой и горшков, там было несколько корзинок со свитками и сундучок, на котором сидел Юсеф. Сундучок показался Катону знакомым: центурион видел его в подполе дома Мириам. Какие ценности там хранятся? Зачем его прятать от чужих глаз? Охваченный любопытством, Катон огляделся и убедился, что за ним не наблюдают. Помедлив мгновение, он присел на корточки, чтобы рассмотреть сундучок внимательнее. Сундучок оказался простой, без украшений, с обычным замком-защелкой.

Катон услышал звук шагов и торопливо поднялся — из-за угла появились Мириам и Юсеф. Мириам не сводила глаз с сундучка, пока шла к центуриону.

— Я буду благодарна, если ты оставишь мое имущество — уж какое есть — в покое. Это сделал для меня сын. Этот сундучок и то, что внутри, — все, что осталось на память о нем.

— Прости. Я… — Катон беспомощно смотрел на Мириам, потом, смутившись, потупил взгляд. — Прости.

— Внук сказал, что ты хотел поговорить со мной.

— Да. Если позволишь.

— Мне не хочется с тобой разговаривать. После того… — Мириам сглотнула, махнув в сторону обгорелого остова дома.

— Я понимаю, — мягко ответил Катон. — Префект поступил неправильно. Я пытался остановить его.

Мириам кивнула:

— Знаю, но это ничего не меняет.

— Что будет теперь с тобой? Куда ты пойдешь?

Мириам сморгнула слезы, блестевшие в уголках черных глаз, и неопределенно кивнула в сторону улицы, по которой пришла.

— Один из моих людей предложил комнату для меня и мальчика. Жители построят нам новый дом.

— Хорошо. — Катон чуть наклонил голову. — Ты сказала — твои люди. Ты их старейшина?

Мириам поджала губы.

— Я просто так выразилась. Они относятся ко мне с почтением, как последователи моего сына. Как будто я и для них мать. — Мириам устало улыбнулась. — Они преувеличивают.

Катон улыбнулся в ответ.

— Так или иначе, ясно, что ты имеешь над ними какую-то власть. Как и над Симеоном и Баннусом, похоже.

Улыбка Мириам застыла, и взгляд стал подозрительным.

— Чего ты хочешь от меня, центурион?

— Поговорить. Понять, что тут происходит. Мне нужно узнать больше о твоих людях и о Баннусе, если мы хотим прекратить его попытки поднять восстание, — и спасти жизнь людям. Многим людям — и римлянам, и иудеям.

— Ты хочешь понять мой народ? — с горечью проговорила Мириам. — Тогда ты один из очень немногих римлян, кто когда-либо пытался понять нас.

— Я знаю. Я не могу просить прощения за все, что было сделано именем Рима. Я всего лишь младший офицер. Не в моих силах изменить политику империи. Я могу попытаться изменить хоть что-то. И только.

— Очень честно с твоей стороны, центурион.

— Если мы хотим исправлять отношения, для начала зови меня Катон.

Мириам посмотрела на него и улыбнулась.

— Ну что ж, Катон. Поговорим.

Она подобрала сундучок, взяла его под мышку, выпрямилась и кивнула центуриону.

— Идем со мной. Ты тоже, Юсеф.

Мириам повела Катона по тихим улицам за деревню к маленькому водоему, где собиралась дождевая вода, стекавшая по склонам вади зимой и весной. Сейчас водоем почти высох, и несколько коз щипали редкую траву, пробивавшуюся в трещины земли у края воды. Мириам и Катон сели в тени пальм, а Юсеф неторопливо подобрал камешки для пращи и начал метать их в валун неподалеку.

— У него острый глаз, — отметил Катон. — Он станет хорошим воином, когда вырастет.

— Юсеф не будет воином, — твердо ответила Мириам. — Он один из нас.

Катон взглянул на нее:

— И все-таки — один из кого? Мне говорили, что ты и твои люди — ессеи. Но, похоже, вы не совсем признаете их образ жизни.

— Ессеи! — Мириам рассмеялась. — Нет, мы другие. Радости жизни нужно принимать, а не отвергать. Некоторые из моих людей раньше были ессеями, но не захотели на всю оставшуюся жизнь отказаться от мирских радостей.

— По-моему, Хешаба не очень-то похожа на блаженный уголок.

— Возможно, — согласилась Мириам. — Но тут наш дом, и мы вольны жить так, как хотим. Я всегда мечтала об этом. После казни моего сына я отвернулась от Иудеи. Мне надоело смотреть, как секты натравливают людей друг на друга. И хуже всего — первосвященники в Иерусалиме. Они бесконечно ищут тонкости в толковании писаний, а их семьи богатеют и богатеют. Из-за этого мой сын, Иегошуа, ввязался в политическую борьбу. Не просто против Рима, но против тех, кто притесняет бедных. Он умел говорить, и со временем стали собираться огромные толпы, чтобы послушать его. Тогда священники решили, что нужно заставить его замолчать, пока он не повернул против них народ. Они схватили Иегошуа и добились казни.

— Ты ведь, кажется, говорила, что его распяли?

— Да.

— Но только прокуратор имеет на это право.

— Прокуратор был слабый человек. Священники пригрозили поднять мятеж против власти Рима, если моего сына не казнят. Они заключили сделку, и моего мальчика убили. Ближайших последователей выследили, движение развалилось. Некоторые вожди хотели отомстить за Иегошуа. Они ушли в горы и с тех пор нападают на имения богачей, атакуют римские патрули. Во имя Иегошуа. Их вожаком стал Баннус. Он был последователем моего сына и заявляет, что выполняет его волю.

— Вот откуда ты его знаешь.

Мириам кивнула.

— Даже в те дни Баннус был пылким, восторженным романтиком. Иегошуа часто шутил, что Баннус — живой дух движения. Иногда мне казалось, что они похожи, как братья. Баннус всегда смотрел на моего сына с почтением и тяжело воспринял его смерть. Он стал очень суров к тем из нас, кто еще верил в мирный путь реформ. А потом он убил сборщика налогов и ударился в бега. В горах много таких, как он, и к нему постепенно стянулись люди. Наверное, он научился у моего сына говорить. Какое-то время он часто навещал меня, пытаясь убедить в своей правоте. Если бы мать зачинателя движения встала на сторону Баннуса, он наверняка мог бы рассчитывать на более широкую поддержку. Я отказалась, и теперь он относится ко мне без той приязни, которую прежде выказывал. Впрочем, он и сам по себе добился серьезной поддержки, как вы, римляне, знаете.

— Это так, — кивнул Катон. — Но пока бандиты прячутся в горах, мы с ними можем справиться. Есть еще кое-что: я слышал то, что он сказал о какой-то внешней помощи.

— Что? Когда?

— В тот день, когда мы с Симеоном прятались под твоим домом. Я слышал, как ты говорила на улице с Баннусом. Он сказал, что ждет помощи от каких-то друзей.

— Да, вспомнила. Похоже, это его очень радует. Я не поняла, о ком он говорит.

Катон уставился на землю между сапогами, потом ответил:

— Вооружив Баннуса, больше всех выиграют парфяне. Вот чего я боюсь.

— Парфяне? — Мириам взглянула на Катона. — С чего бы Баннусу обращаться к ним за помощью? Они для нас гораздо опаснее, чем Рим.

— Я думаю, ты права, — ответил Катон. — Но, похоже, Баннус ненавидит нас больше, чем кого бы то ни было. По-моему, он придерживается идеи «враг моего врага — мой друг». Он не первый такой в истории. А если так, то вполне может статься, что он поднимет в этих землях восстание, подавлять которое придется всей мощью Рима.

Едва произнеся эти слова, Катон укорил себя за двуличность. Все это было бы правдой, если окажется, что Кассий Лонгин не предатель. Иначе не будет никакой армии, противостоящей Баннусу, только когорты ауксилиариев, разбросанные по гарнизонам вроде Бушира. Если в Сирии не пришлют дополнительные легионы, а Баннус ударит быстро, с присутствием римлян в Иудее будет покончено. Катон не мог поделиться этими мыслями с Мириам. Ее нужно убедить, что Баннус не преуспеет, а принесет огонь и меч ее соплеменникам. Только тогда она постарается всеми силами отговорить Баннуса и тех, кто его поддерживает. Катон решил переменить тему.

— Понятно, Баннус — подстрекатель, а чего же хотите ты и твои люди?

— Баннус не подстрекатель, — тихо сказала Мириам. — Он страждущая душа, чье горе обернулось оружием. Он потерял самого близкого человека и не может простить этого. Вот в чем наше отличие, Катон. По крайней мере, это главное отличие… Мои люди — почти всё, что осталось от истинного движения. Когда Иерусалим превратился в змеиное гнездо, мы решили найти другое место для жилья — подальше от всех. И поэтому пришли сюда. Я не хотела вспоминать о тех, кто отнял у моего сына жизнь… — Губы Мириам дрогнули, она сглотнула и продолжила: — Мы вне их власти и принимаем всех, кто захочет к нам присоединиться.

— Всех? — улыбнулся Катон. — Даже язычников?

— Нет, — согласилась Мириам. — Но у нас есть и такие, кто хочет расширить движение, распространить нашу веру среди других народов. Это единственный способ сохранить наследие моего сына, чтобы оно не ушло за ним в могилу. — Мириам помолчала, ласково проведя рукой по сундучку. — Сейчас эта деревня, по сути, все, что у нас есть. Как ты сказал, это не рай на земле, но мы хотя бы свободны от идей, обращающих людей друг против друга. Так что в каком-то смысле здесь рай, Катон. По крайней мере, был, пока не появились вы с Симеоном.

Катон посмотрел на деревню, где виднелись почерневшие угловые столбы дома Мириам.

— Расскажи про Симеона. Откуда ты его так хорошо знаешь?

— Симеона? — Мириам улыбнулась. — Он был еще одним другом моего сына. Очень близким другом. Я думаю, именно из-за этого не осталось теплых чувств между Баннусом и Симеоном. Они были добрыми друзьями, пока не начали соперничать за внимание Иегошуа. Ближе к концу стало ясно, что мой сын отдает предпочтение Симеону. Он даже придумал Симеону прозвище. Как же он говорил? Ах да — Кифа. — Мириам ласково улыбнулась. — На нашем языке это значит «камень».

— А Баннус знал, что Симеон — любимец твоего сына?

— Боюсь, что да. Похоже, этим отчасти объясняется обида.

— А что стало с Симеоном после смерти твоего сына?

— Какое-то время он пытался поддерживать движение в Иерусалиме. Но священники наняли людей выследить его, убили его жену и сыновей. Симеон сбежал из города и скрылся. Несколько лет назад он снова объявился тут и с тех пор путешествует по этим землям. Он общается с последователями моего сына, хотя здесь я вижу его редко. Не так часто, как хотелось бы. Он добрый человек. Добрый и отзывчивый; надеюсь, когда-нибудь он решит осесть и посвятит себя чему-нибудь. — Мириам улыбнулась.

— Значит, ему можно доверять, — полувопросительно заметил Катон.

Мириам кивнула.

— Ты можешь ему доверять.

— Хорошо. Это мне и нужно было знать. Ну и еще — где прячутся Баннус и его люди?

Мириам резко посмотрела на Катона.

— Я не знаю, где его лежбище, центурион. И даже если бы знала, не сказала. Если я спасла тебе жизнь, это еще не значит, что я на твоей стороне. Я так же не выдам Баннуса тебе, как не выдала тебя ему. Если появится возможность, я всеми силами постараюсь убедить Баннуса и его сторонников прекратить борьбу и вернуться к семьям. Ни я, ни мои люди не участвуем в вашей битве. Прошу тебя, оставь нас в покое.

— Я бы с удовольствием, — тихо ответил Катон. — Вы и так уже достаточно натерпелись. Но дело в том, что я не уверен, удастся ли вам остаться в стороне. В какой-то момент придется выбирать, с кем вы, пусть даже для спасения собственной жизни. Этот момент может настать раньше, чем ты предполагаешь. На твоем месте я подумал бы над этим.

— Ты считаешь, я еще не надумалась? — устало спросила Мириам. — Я думаю об этом каждый день, и все время спрашиваю себя: как поступил бы Иегошуа?

— И?

— Не знаю. Он бы сказал, что не надо участвовать в этой войне. Что мы должны словом бороться за мир. Но что делать, если слов никто не слушает? Иногда мне кажется, что Симеон прав.

— А что он говорит?

— Что иногда не получается бороться словом и приходится воевать.

— Воевать за мир? — Катон улыбнулся. — Не понимаю, как такое может быть.

— Я тоже, — засмеялась Мириам. — Вы, мужчины, не слишком следите за логикой, когда излагаете свою мудрость. В общем, Симеон сказал, что смысл будет, когда время придет.

Катон пожал плечами. Все это звучало, как обычная мистическая чепуха, возникающая каждый раз, когда смешиваются политика и религия. Одно было понятно: Баннус не похож на человека, с которым можно договориться, его столкновение с Римом неизбежно. Сейчас оставалось только подавить восстание и добиться, чтобы Баннус не выжил, чтобы в будущем доставлять новые беды.

Катон поднялся.

— Мне пора. Нужно догнать патруль до темноты. Я только хотел попросить прощения за то, что произошло. Центурион Макрон скоро примет командование Второй Иллирийской когортой. Он проследит, чтобы с твоими людьми обращались по справедливости. Обещаю.

— Спасибо, Катон. Но что будет до тех пор?

— Префект Скрофа продолжит командовать.

— И насилие над окрестными деревнями продолжится?

Катон беспомощно пожал плечами.

— Пока он командует, он волен творить что пожелает. Я постараюсь смягчить удар.

— А почему твой центурион не может сместить Скрофу прямо сейчас?

— Нельзя. — Катон нащупал под туникой футляр со свитком. — Нельзя без должного подтверждения. Оно скоро должно прибыть.

— Тогда лучше помолись, чтобы оно пришло быстро, прежде чем Баннус и его друзья-парфяне поднимут мятеж. Если это случится, тогда да поможет нам бог.

Глава 14

— Мы так и будем стоять и смотреть? — сердился Макрон.

— Конечно, — кивнул Постум. — Мы предложили им нашу защиту — они отказались. В следующий раз дважды подумают, стоит ли отвергать наше предложение.

— В какой следующий раз? — Макрон вытаращился от удивления. — Не будет следующего раза. Их там уничтожат… — Он махнул рукой на дорогу.

Бандиты добрались до малочисленного конвоя. Охранников было безнадежно мало, и становилось ясно, что их разорвут на куски. Погонщики стремительно удирали, бросив верблюдов и драгоценный груз на милость нападавших. Купцы во всю мочь гнали своих верблюдов по дороге в сторону римского кавалерийского патруля. Постум следил за ними с улыбкой.

— Жду не дождусь посмотреть на их лица, когда я скажу им, что цена удвоилась.

Макрон повернулся к нему:

— Что?

— На этом этапе мы удваиваем цену за то, чтобы сопровождать их оставшийся путь. Не беспокойся, они согласятся платить без споров.

— И что тогда?

— Тогда мы принимаемся за дело. Бандиты хватают, что успеют, и удирают; все кончено, а очередной контракт у нас в руках. Через несколько месяцев, командир, ты будешь счастливым обладателем небольшого состояния.

— А если бандиты решат драться?

— Не решат. У нас с ними молчаливое взаимопонимание.

— Что?!

— Подумай, командир. Важно, чтобы угроза была настоящей. Если бандиты видят, что мы следуем позади каравана, они соображают, что мы позволим им провести быструю атаку. Зато если мы вступаем в дело, они знают, что мы не будем преследовать их в пустыне. Никто не несет потерь, и все в прибыли. Единственно, кто теряет, это караванные картели, и когда они в следующий раз пойдут этим путем, заплатят без разговоров.

Макрон затряс головой, не веря своим ушам. Он глядел на караван, где бандиты разобрались с охраной и теперь деловито обшаривали поклажу верблюдов.

— И как долго это продолжается?

— С тех пор, как я появился тут, командир.

— Предшественник Скрофы участвовал?

— Нет, — осторожно признал Постум. — Он не одобрял все это, однако закрывал глаза на тех, кто включился в игру. Я думаю, смог бы его уговорить, если бы он не погиб в засаде.

— Наверняка. — Макрон услышал достаточно. Он вытащил меч и крепко ухватил поводья.

— Что ты делаешь, командир? — тревожно спросил Постум.

— Выполняю свои обязанности! — рявкнул Макрон, вздохнул поглубже и прокричал приказ: — Развернуться в шеренгу!

— Нет! — воскликнул Постум. — Стоять!

— Молчать! Больше ни слова! — воскликнул Макрон и скомандовал солдатам: — В шеренгу!

— Я здесь командую! — настаивал Постум.

Макрон выпустил поводья и кулаком ударил Постума в лицо. Голова центуриона откинулась назад, он вывалился из седла и со стуком грохнулся наземь.

— Нет, больше ты не командуешь, малыш, — удовлетворенно кивнул Макрон и заорал на солдат: — Ну? Чего вы ждете? В шеренгу!

Декурионы, подчиняясь приказу, выстроили два эскадрона в шеренгу. Как только все было готово, Макрон поднял меч, привлекая внимание, и махнул в сторону каравана:

— В атаку!

Лошади тронулись рысью, тут же перейдя в легкий галоп, навстречу приближающимся хозяевам каравана. У тех хватило времени изумиться и испугаться; они торопливо убрали верблюдов с пути атакующей римской кавалерии. Потом Макрон потерял их из виду и сосредоточился на том, что ждало впереди; солдаты с боевым кличем потрясали копьями, надвигаясь на бандитов. Один мерзавец уже удалялся от каравана в пустыню, гоня перед собой нагруженных верблюдов. Когда солдаты достигли хвоста каравана, бандиты осознали опасность и, забравшись на верблюдов, погнали их прочь. Вот они удивились-то, подумал Макрон, когда кавалерия, вместо того чтобы прекратить погоню, бросилась за ними. Он крикнул солдатам, скакавшим позади:

— Вперед! За ними! Не останавливаться!

Центурион хотел, чтобы они поняли приказ, ведь Постум, видимо, приучил их останавливаться, как только они отгонят бандитов от каравана. Солдаты обогнули конец каравана и помчались наискосок по равнине за удирающими грабителями. Жадность обуяла бандитов, и они не бросали угнанных верблюдов с добычей. Макрон улыбнулся. Возможно, они все еще думают, что кавалерия римлян, как обычно, лишь изображает погоню. Скоро они поймут, как ошибались.

Макрон, скачущий во главе строя, оказался на расстоянии полета стрелы до ближайших грабителей, когда те начали понимать опасность. Один из всадников, ведущий нагруженных верблюдов, резко отбросил веревку и погнал своего скакуна к далеким дюнам. Его компаньоны сделали то же самое, отпустив захваченных животных, и в отчаянии помчались прочь от приближающихся солдат. Макрон, не обращая внимания на брошенную поклажу, махнул мечом в сторону закутанных в черное фигур, удаляющихся в открытую пустыню.

— Не отставать! Не дайте им уйти!

До ближних бандитов оставалось немного. Макрон прижал щит к левому боку, а правой рукой взял меч на изготовку. Бандит в черном оглянулся, его глаза расширились при виде приближающегося римского офицера. Грабитель пригнулся и достал из колчана, прикрепленного к седлу, короткий дротик. Верблюд продолжал скакать в сторону пустыни, а бандит прицелился и метнул копье в Макрона, скакавшего совсем рядом. Дротик летел прямо в римлянина. Макрон резко дернул поводья влево, отклонился в сторону и вжал голову в плечи. Дротик просвистел у правого плеча, и бандит с громким проклятием потянулся за следующим. Лошадь Макрона на мгновение запнулась, пытаясь справиться с быстрой сменой направления, и центурион, чтобы удержаться, сжал ногами конские бока и попытался перенести вес вправо. Мощно ударив передними ногами, лошадь выправилась и снова понеслась за бандитами.

Второе копье метнулось навстречу Макрону, нагонявшему врага, и с громким стуком отскочило от щита. На следующее копье у бандита уже не оставалось времени; он выхватил изогнутый клинок и попытался нанести удар в голову Макрона. С металлическим звоном римлянин отбил удар и ткнул острием меча в бок противнику. Меч, пробив темную накидку, вошел в грудь. Бандит захрипел, от удара воздух вырвался из легких; Макрон выдернул лезвие, и враг, проскакав еще несколько шагов, выронил поводья, вывалился из седла на каменистую землю, перевернулся несколько раз и затих. Верблюд, потеряв седока, помчался дальше в пустыню.

Макрон натянул поводья и огляделся. Оставшиеся бандиты в беспорядке неслись прочь. Обернувшись, центурион посмотрел на солдат — ни один не гнал лошадь во всю прыть, и Макрон почувствовал, как внутри все переворачивается от гнева и отвращения. Бандиты уйдут. Да, они не могут похвастаться добычей после нападения на караван, но выживут, чтобы однажды снова напасть — благодаря Постуму и его махинациям.

— Не прохлаждаться! — проревел Макрон. — За ними! Вперед, или я позавтракаю вашими яйцами!

Ближайший солдат старательно изобразил азарт погони, пригнувшись в шее лошади и понукая скакуна, но шансов догнать грабителей осталось мало. Макрон вложил меч в ножны и выпрямился, наблюдая за происходящим. Бандиты быстро исчезали за ближайшими дюнами. Неподалеку погонщики, вернувшись к каравану, пытались успокоить испуганных животных, топтавшихся там, где их бросили. Купцы подбирали с песка брошенную добычу и укладывали в корзины, навьюченные на спины верблюдов.

Услышав стук копыт, Макрон обернулся и увидел центуриона Постума, скачущего к нему по пустыне. В последний момент адъютант натянул поводья, из-под копыт его коня взметнулась туча пыли. Лошадь Макрона отпрянула с испуганным ржанием.

— Что ты творишь? — закричал Постум, указывая на труп грабителя.

Макрон взглянул на убитого и пожал плечами.

— Я делаю твою работу, Постум. По крайней мере, ту работу, которую тебе полагается выполнять.

Постум сжал зубы и ткнул пальцем в Макрона.

— Ты все испортил, Макрон! Я долгие месяцы все устраивал. Все шло как по маслу… А теперь? — Постум снова посмотрел на мертвеца и покачал головой. — Теперь не представляю, что будет дальше. Ведь они ответят. И ты заплатишь за это! — Он с горькой усмешкой повернулся к Макрону.

— Это вряд ли, особенно если в Риме узнают о твоей сделке с ними. — Центурион показал в сторону последних грабителей, уже наполовину скрытых пылью, поднятой их скакунами.

— А с чего ты взял, что доживешь, чтобы выдать нас?

Макрон засмеялся.

— Ты мне угрожаешь? — Он взялся за рукоять меча, в упор глядя на Постума. — Ну, давай, если не слаб поджилками. Доставай клинок.

Постум посмотрел на Макрона, потом покачал головой и хмыкнул.

— Незачем мне с тобой драться. У меня есть могущественные друзья, которые прихлопнут тебя, как мошку.

— Правда? Пусть попробуют.

— В любом случае ты ничего не забыл?

— Чего?

— Ты ударил меня. На глазах у солдат. Как только доберемся до Бушира, я выдвину обвинения. Не сомневайся, ты заплатишь.

— Думай как хочешь. Я освобождаю тебя от командования до конца патрулирования.

— Чьим именем? — самодовольно ухмыльнулся Постум. — Ты ведь не забыл? Пока твои полномочия не подтвердятся, ты не имеешь…

— Да знаю я, — отрезал Макрон. — Но в подобной ситуации это неважно. Во-первых, ты не справился со своими обязанностями. Я мог бы обвинить тебя в трусости, когда вернемся в Бушир. Во-вторых, я второй по званию присутствующий офицер. Если у тебя нет письменного распоряжения, отменяющего мое старшинство, ты ничего не можешь поделать. А у тебя вряд ли есть такой документ, Постум. Нет? Вот не повезло, — улыбнулся Макрон. — Представляю, как тебе досадно.

Адъютант взглянул на Макрона, протестующе открыл рот и снова захлопнул. Центурион победил. То же самое беспрекословное следование правилам, которое стоило Макрону его назначения, теперь отстранило Постума от командования двумя кавалерийскими эскадронами. Макрон собрал все силы, чтобы не расхохотаться: похоже, удача отвернулась от щеголеватого молодого офицера. Он дал Постуму время покипеть и добавил:

— Я продолжу командовать, покуда не вернемся в Бушир. До тех пор ты выполняешь обязанности ординарца. Понятно?

— Ты не имеешь права, — тихо сказал Постум.

Декурионы двух кавалерийских эскадронов прекратили погоню и подъезжали к Макрону и Постуму.

— Обсудишь это с префектом, когда вернемся в Бушир.

— Будь спокоен, обсужу.

Когда подъехали декурионы, Макрон повернулся к ним и объявил о смене командования. Они вопросительно посмотрели на Постума.

— С ним не разговаривать! — рявкнул Макрон. — Я здесь командую! Теперь вы подчиняетесь моим приказам. Центуриону Постуму будет предъявлено обвинение в преступном пренебрежении обязанностями, когда мы вернемся в Бушир. Если не хотите составить ему компанию, примите смену командования. Кто-то сомневается в моих полномочиях? Ну?

Декурионы покачали головами.

— То-то же! Теперь отправьте людей — пусть помогут купцам навести порядок в караване. После этого сопроводим их до Декаполиса. Если случится новое нападение, я не желаю, чтобы ваши солдаты дрожали, как стайка девственниц на Луперкалиях. Я хочу, чтобы они действовали быстро и решительно, или я лично добьюсь, чтобы вас разжаловали. — Макрон одарил декурионов гневным взглядом и закончил: — Понятно выражаюсь?

— Да, командир! — дружно ответили декурионы.

— Хорошо, выполняйте.

Отсалютовав Макрону, они развернули лошадей и порысили к своим эскадронам. Макрон повернулся к Постуму и махнул рукой вслед декурионам.

— А ты чего ждешь? Ступай и помогай наводить порядок.

— Я?

— Да, ты. И отныне обращайся ко мне «командир». Да пошевеливайся, а то я добавлю ко всем обвинениям нарушение субординации.

Постум ударил лошадь пятками и поскакал мимо Макрона к каравану.

Ветеран проводил его взглядом и облегченно вздохнул. Разложение ослабило офицеров. Если бы у них хватило духу противостоять ему мгновение назад, то Макрон отправился бы вслед за предшественником Скрофы. Но у Макрона была власть, и они съежились перед ним, как шелудивые псы. В каком-то смысле центурион даже расстроился. Если они так легко гнутся от гнева начальника, вряд ли они выстоят перед Баннусом и его людьми, когда дойдет до схватки с бандитами на поле боя. Как только подтвердится назначение Макрона на должность префекта Второй Иллирийской, он наверняка займется офицерами серьезнее, чем солдатами. Их следует подтянуть, и срочно, если предстоит противостоять иудейским повстанцам и их союзникам-парфянам.

Следующие четыре дня караван двигался по дороге в сторону Герасы. С двух флангов его сопровождали два эскадрона вспомогательной когорты, и нападений больше не было; когда показались стены города на холме над Галилейским морем, купцы подъехали к Макрону попрощаться.

— Здесь мы вас оставляем, — объявил Макрон. — Вы в безопасности.

— Мы очень благодарны, центурион. — Торговец поклонился и потом взглянул со смущением. — Мы с купцами хотим предложить тебе подарок в благодарность за спасение нашего имущества, а может, и нашей жизни.

— Нет, — твердо ответил Макрон. Он не хотел идти по этой дорожке. Он не кончит, как Постум и большинство офицеров Второй Иллирийской. — Мы выполняли свой долг, подарки излишни. Больше никаких взяток римским солдатам, защищающим караваны на этом пути. С этим покончено. Даю свое слово.

Купец обиженно взглянул на него:

— Ты не понял, центурион. Это наш обычай — предлагать подарок. Если ты не примешь его, для нас это позор.

Макрон посмотрел на торговцев и поскреб щетину на подбородке.

— Прямо-таки позор?

Торговец энергично закивал.

Макрон почувствовал раздражение. Он не умел терпимо относиться к обычаям других народов и не представлял, как выпутаться из этого затруднения. Затем он вспомнил о том, что тяготило его последние несколько дней, и решение нашлось — четкое и полезное.

— Я не приму подарок, — повторил Макрон. — Но я потребую от вас услуги в скором будущем. Когда придет время, где вас можно найти, господа?

— Когда мы завершим дела здесь, то вернемся в Петру, центурион. Нужно готовить следующий караван. Там мы пробудем месяц или два.

— Значит, я отправлю сообщение в Петру.

Макрон смотрел, как торговцы нагоняют цепочку верблюдов, ползущую вверх по склону к воротам Герасы. Он улыбнулся. Если его план выполним, то купцы сыграют в нем главную роль.

Глава 15

Страницы: «« « 4567891011 » ... »»