Эрагон Паолини Кристофер

Christopher Paolini

ERAGON

Text copyright © 2003 by Christopher Paolini

Jacket art copyright © 2003 by John Jude Palencar

This translation published by arrangement with Random House Children’s Books, a division of Random House, Inc.

Все права на книгу на русском языке принадлежат издательству «РОСМЭН».

Ничто из нее не может быть перепечатано, заложено в компьютерную память или скопировано в любой форме – электронной, механической, фотокопии, магнитофонной записи или какой)то другой – без письменного разрешения владельца.

© Издание на русском языке. ЗАО «РОСМЭН», 2009

Пролог

Тень страха

Ветер выл в ночи, принося запахи, грозившие великими переменами. Высокий шейд, встрепенувшись, потянул носом. Выглядел он почти как человек, если не считать странных густо-красных волос и темно-карих глаз, лишенных зрачков.

Шейд испытывал легкую неуверенность, хотя вроде бы сведения, полученные им, были точны: они где-то здесь. А вдруг это ловушка? Взвесив все «за» и «против», он ледяным тоном приказал:

– Продвигайтесь вперед широким фронтом, прячась за деревья и кусты. И чтобы даже мышь мимо вас не пробежала! Никому не давайте пройти… лучше умрите!

Вокруг шейда неловко переступали с ноги на ногу двенадцать неуклюжих ургалов, вооруженных короткими мечами и круглыми металлическими щитами. Щиты и лезвия мечей были покрыты какими-то черными символами. Ургалы, как и люди, были двуногими, только ноги у них были короткие и ужасно кривые, а толстенные могучие ручищи словно специально были созданы для того, чтобы крушить все вокруг. Над маленькими звериными ушками торчали изогнутые рога. Услышав приказ шейда, ургалы поспешно кинулись в заросли и с тихим ворчанием попрятались и затихли. Вскоре в лесу опять установилась полная тишина.

Шейд осторожно выглянул из-за ствола огромного дерева, всматриваясь в следы на тропе. Ни один человек не смог бы ничего различить на земле в такой темноте, но для шейда, обладавшего невероятно острым зрением, даже самый слабый лунный свет был подобен ярким лучам солнца, и он ясно и четко видел любую мелочь, способную привлечь его внимание. Держался он как-то неестественно спокойно, но крепко сжимал в руке свой длинный клинок со светлым лезвием, по которому спиралью вилась тонкая, как волос, насечка. Клинок был достаточно узок, чтобы легко вонзиться в грудь противника меж двух соседних ребер, но очень прочен и запросто мог пробить насквозь даже самые надежные латы.

Ургалы, не способные видеть в темноте так же хорошо, как шейд, ползли на ощупь, точно нищие слепцы, то и дело спотыкаясь о собственное снаряжение. Нарушив ночную тишину, пронзительно закричала сова. Ургалы напряженно застыли, но птица пролетела мимо. Было холодно, и рогатые чудовища дрожали и явно злились. Под тяжелой ногой одного из ургалов хрустнула ветка, и шейд сердито зашипел на него. Остальные тут же остановились, испуская «аромат» протухшего мяса, и шейд с отвращением отвернулся: в конце концов, ургалы – всего лишь винтики в его игре, не больше.

Однако же нетерпение шейда росло, ибо минуты ожидания стали превращаться в часы. Должно быть, думал он, запах проклятых ургалов уже разнесся повсюду, весь лес пропах этими рогатыми уродами! Ничего, пусть пока посидят в засаде; он не позволит им ни размяться, ни согреться. Он и себе-то подобной роскоши не позволит. И шейд снова застыл за деревом, внимательно следя за тропой. В листве опять зашелестел ветер, принеся новую порцию ненавистных запахов. На этот раз запах был куда сильнее и невыносимо раздражал шейда. Он даже глухо зарычал, приподняв тонкую верхнюю губу и обнажив клыки.

– Приготовиться! – шепотом приказал он ургалам. От возбуждения он весь дрожал, нервно размахивая в воздухе клинком. Ах, сколько потребовалось колдовских заклятий, сколько разнообразных усилий, чтобы наконец настал этот миг возмездия! И этот миг ни в коем случае упускать нельзя!

Глаза ургалов в глубоких глазницах вспыхнули ярким светом, и они крепче сжали в руках свои тяжелые мечи. Впереди послышался громкий стук – словно железом по камню – и из темноты выплыли и устремились по тропе неяркие огоньки.

Три белых коня с седоками легким галопом мчались прямо к устроенной шейдом засаде. Всадники ехали, высоко и гордо вскинув голову, их плащи струились в лунном свете, точно расплавленное серебро.

Первый явно был эльфом – острые уши, изящные брови вразлет, стройное, но очень гибкое и сильное тело, подобное рапире. За плечами у эльфа был большой лук и колчан со стрелами с лебяжьим оперением; с пояса свисал меч.

Замыкал процессию всадник, удивительно похожий на первого; черты его лица были столь же красивы, хотя, может быть, и несколько угловаты. Этот эльф в правой руке держал длинное копье, на поясе у него висел кинжал в белых ножнах, голова была покрыта шлемом редкой красоты, украшенным янтарем и золотой чеканкой.

А между юношами ехала темноволосая девушка с гордым и спокойным лицом. Длинные кудри цвета воронова крыла обрамляли нежное лицо, на котором страстно горели глубокие очи. Девушка была одета очень просто, но это ничуть не умаляло ее красоты. На поясе у нее тоже висел меч, а за плечами – лук со стрелами. Она бережно прижимала к себе замшевый мешочек, то и дело на него поглядывая и словно желая удостовериться, что мешочек на месте.

Один из эльфов что-то тихо сказал прекрасной даме – шейд не расслышал его слов, – и она ответила ему властным тоном. Тотчас же сопровождавшие ее юноши поменялись местами, и эльф в золоченом шлеме поехал первым, взяв свое копье на изготовку. Ни о чем не подозревая, они миновали дерево, за которым прятался шейд, и кусты, под которыми притаились ургалы.

Шейд уже внутренне ликовал, предвкушая победу, но тут ветер вдруг сменил направление, и до эльфов донесся тяжкий смрад, исходивший от ургалов. Лошади тревожно заржали и замотали головами. Всадники напряглись; глаза их недобро блеснули, и они, пришпорив коней, помчались прочь.

Конь, на котором ехала черноволосая дама, вырвался далеко вперед, оставив ее охрану позади. Забыв о том, что им запрещено себя обнаруживать, ургалы, злобно рыча, выскочили из засады и выпустили вслед прекрасной всаднице тучу черных стрел. Шейд стремительно выскочил из-за дерева, воздел к небесам правую руку и громогласно воскликнул: «Гаржзла!»

Тяжелая красная стрела светящейся молнией взвилась с его ладони, отбрасывая кровавые отблески на стволы деревьев, и вонзилась в коня эльфийки. Конь споткнулся и с пронзительным ржанием рухнул на передние ноги, ударившись грудью о землю. Девушка птицей слетела с седла, отпрыгнула в сторону и оглянулась.

Смертельно опасные стрелы ургалов уже успели сразить обоих ее спутников. Истекая кровью, эльфы лежали на земле. Ургалы устремились было к ним, но шейд громко приказал:

– За ней! Мне нужна именно она! – И рогатые чудовища, ворча, ринулись в погоню за девушкой.

Горестный вопль вырвался из уст прекрасной эльфийки; она рванулась было к раненым юношам, но потом, осыпая врагов проклятиями, побежала от тропы в чащу леса.

Пока ургалы ломились сквозь заросли, стараясь ее настигнуть, шейд поднялся на вершину возвышавшейся неподалеку гранитной скалы. Отсюда ему хорошо было видно все вокруг. Воздев правую руку, он крикнул: «Бётк исталри!» – и примерно с четверть квадратной мили леса вспыхнула ярким пламенем. Шейд с суровым видом выжигал один участок леса за другим, создавая огненное кольцо в пол-лиги диаметром вокруг того места, где была устроена засада. Сверху языки пламени напоминали зубцы огромной огненной короны на темном челе густого леса. Шейд, явно довольный собой, внимательно следил, чтобы кольцо пламени нигде не погасло.

Пожар полыхал вовсю, захватив и ту территорию, где прятались ургалы. Шейд уже слышал их хриплые вопли, а потом сквозь ветви деревьев увидел, как трое ургалов рухнули на землю, смертельно раненные, и краем глаза успел заметить, куда метнулась теперь прекрасная эльфийка.

Она с невероятной скоростью мчалась прямо к той отвесной гранитной скале, на вершине которой притаился он сам. Шейд тщательно примерился, прыгнул с двадцатифутовой высоты и приземлился точно перед эльфийкой. Девушка резко свернула в сторону и бросилась назад, к тропе. Черная кровь ургалов капала с ее меча, пятная замшевый мешочек, который она по-прежнему прижимала к груди.

Тем временем рогатые чудовища, выбравшись из чащи, окружили ее плотным кольцом, не оставив ни малейшей надежды на спасение. Она судорожно пыталась отыскать хоть какую-нибудь лазейку, но выхода не было. Девушка остановилась, гордо выпрямилась и посмотрела на врагов с поистине королевским презрением. Шейд неторопливо подошел к эльфийке, наслаждаясь ее полной беспомощностью, поднял руку и приказал:

– Взять ее!

Но как только ургалы бросились к ней, она быстро достала что-то из своего замшевого мешочка, а сам мешочек бросила на землю. В ее высоко поднятой руке ярко сверкнул в пламени близкого пожара какой-то синий камень, видимо крупный сапфир. Эльфийка подняла сапфир над головой и что-то гневно прошептала. Слегка растерявшись от неожиданности, шейд рявкнул: «Гаржзла!» – и снова с его ладони слетела красная огненная стрела, готовая поразить девушку, однако он опоздал. Вспышка изумрудного огня на мгновение осветила весь лес, огромный сапфир исчез, а эльфийка, пронзенная красной молнией, замертво рухнула на землю.

Взвыв от ярости, шейд бросился к ней, в бешенстве пронзил своим тонким клинком ствол ближайшего дерева и выпустил с ладони еще девять таких же огненных молний, тут же сразивших и всех ургалов. Шейд страшно выругался, вытащил из ствола свой клинок и вернулся к девушке.

Жуткие проклятия, неведомые более никому, и обещания отомстить так и сыпались у него с языка. Стиснув тонкие длинные пальцы, он злобно посмотрел в небеса. Оттуда на него холодно глянули немигающие глаза звезд, безмолвных и бесстрастных неземных стражей. Оскалившись, он в бессильной ярости посмотрел на лежавшую без чувств девушку.

Ее красота, которая могла бы свести с ума любого смертного, на шейда не произвела ни малейшего впечатления. Убедившись, что синий камень бесследно исчез, он свистом призвал к себе коня, прятавшегося в чаще, привязал прекрасную эльфийку к седлу, подозвал второго коня, вскочил на него и поспешил убраться из горящего леса, притушив пожар лишь там, где он мешал ему проехать, а в остальных местах оставив все выгорать дотла.

Открытие

Эрагон опустился на колени: жесткая примятая трава явственно свидетельствовала, что олени были здесь, на лугу, всего полчаса назад. Охотился он, впрочем, только за молодой оленихой, которая явно хромала на левую переднюю ногу, но все еще паслась вместе со стадом. Странно, удивился он, что ее до сих пор не задрал ни волк, ни медведь.

Ночное небо было безоблачным, дул слабый ветерок. Над горами медленно проплывало серебристое облако, и края его сверкали в свете полной луны, которая, точно из колыбели, выглядывала из округлого просвета между двумя вершинами. Ручьи, сбегавшие по склонам гор от вечных льдов в предгорья, таинственно поблескивали. Мрачноватый туман расползался по долине, настолько плотный, что Эрагон едва различал собственные ступни.

Эрагону исполнилось пятнадцать, ему всего год оставался до посвящения в мужчины. У него был внимательный взгляд опытного охотника, над темными глазами чернели густые брови. На нем были старая куртка и штаны, а на поясе в ножнах висел охотничий нож с костяной ручкой. Чехол, сшитый из бычьей шкуры, надежно предохранял от сырого тумана тисовый лук. За спиной – удобный самодельный ранец с деревянной основой.

Та олениха завела его далеко в Спайн, горный хребет, протянувшийся через всю Алагейзию. Это были дикие края, и отсюда в Карвахолл часто приходили странные люди, рассказывавшие странные истории, и обычно их приход предвещал несчастья. Но Эрагон этих гор не боялся – он, единственный из местных охотников, осмеливался в поисках добычи заходить глубоко в Спайн.

Охотился он уже третий день подряд, запасы еды кончались, и он понимал, что если так и не завалит эту олениху, то придется возвращаться домой с пустыми руками. А ведь зима была уже на носу, пора было запасать солонину, но покупать мясо в Карвахолле им было не по карману.

Эрагон немного постоял под темными, залитыми лунным светом небесами и решительным шагом двинулся к той лощине, где, как ему казалось, должны были устроиться на ночлег олени. Вскоре он вошел в лес. Там было гораздо темнее, пушистые сосновые лапы отбрасывали на землю неровные перистые тени. Эрагон лишь время от времени поглядывал на землю, проверяя след: путь в лощину он и без того знал прекрасно.

Осторожно подобравшись к спящим оленям – луна хорошо освещала десятка два неподвижных холмика в траве, – он уверенным движением натянул тетиву и, вытащив из колчана три стрелы, одну вложил в лук, а остальные зажал в левой руке. Олениха, за которой он охотился, лежала с краю, неловко вытянув левую поврежденную ногу.

Эрагон медленно подполз поближе, держа лук наготове. Три дня непрерывного преследования все-таки сказывались, и он боялся промахнуться от усталости. В последний раз глубоко вздохнув и затаив перед выстрелом дыхание, Эрагон приготовился и… вдруг словно какой-то взрыв разорвал ночную тишину.

Олени вскочили. Эрагон бросился вперед, спотыкаясь в траве, и поспешно выпустил стрелу в неловко скачущую олениху. Он промахнулся совсем чуть-чуть, стрела со свистом улетела во тьму, а Эрагон выругался и мгновенно вложил в лук вторую стрелу, но выстрелить не успел.

У него за спиной, где только что паслись олени, горел лес. Многие сосны уже лишились хвои, трава вокруг выжженного пространства скукожилась. В воздухе висел густой запах гари. А в самой середине пепелища, где все сгорело дотла, Эрагон заметил крупный и блестящий синий камень. Пожар уже затухал, и туман, наползая на выгоревшую поляну, тянул к камню свои колдовские щупальца.

Эрагон, всем своим нутром чувствуя близкую опасность, выждал еще несколько мгновений, но единственным движущимся предметом в обозримом пространстве был туман, и, вынув из лука стрелу, он шагнул к синему камню. В лунном свете юноша казался бесплотной тенью. Он осторожно поддел камень концом стрелы и отскочил, но ничего не произошло, и только тогда он поднял камень.

Природа не в силах так замечательно отполировать камень – это Эрагон понял сразу. Поверхность темносинего самоцвета была безупречно гладкой и вся опутана, точно паутиной, беловатыми прожилками. На ощупь камень был холодный и скользкий, как атлас. Овальной формы, большой – ладони две длиной, – он весил, должно быть, не меньше нескольких фунтов, хотя казался значительно легче.

Камень был одновременно прекрасным и пугающим. «Интересно, откуда он взялся? – думал Эрагон. – И нет ли в его появлении какого-то злого умысла? – Ему вдруг стало не по себе. – А что, если камень попал сюда не случайно, что, если он предназначался специально для меня?» Эрагон не слишком верил старинным сказкам, но не сомневался в справедливости утверждения о том, что с магией и с теми, кто магией занимается, следует быть очень осторожным.

«Ну, и как же мне с этим камнем поступить? – ломал себе голову Эрагон. – Мало того, что он довольно-таки тяжелый, так еще и опасным запросто оказаться может. А не оставить ли его здесь?» Он уже почти решил бросить камень на землю и уйти, но его остановила мысль о том, что можно, наверное, попробовать расплатиться этим самоцветом за продукты на зиму, которые были им так необходимы. И Эрагон, пожав плечами, сунул камень в ранец.

Устраиваться в лощине на ночлег он не стал – слишком уж местность была открытой – и снова вернулся в лес, устроив себе постель у вывороченного с корнями дерева. Поужинав всухомятку сыром и хлебом, он завернулся в одеяло и долго еще размышлял над случившимся, пока не заснул.

Долина Паланкар

Утром все вокруг было залито победоносным золотистым светом. В прозрачном холодном воздухе разливались дивные лесные ароматы. Вода в ручье у берега покрылась ледяной коркой, а в маленьких бочажках и вовсе замерзла за ночь. Сварив себе немного овсянки на завтрак, Эрагон быстро поел и вернулся в лощину, где уже при дневном свете тщательно обследовал выгоревший участок леса, однако ничего нового не обнаружил и направился к дому.

Охотничья тропа вилась в густых зарослях. Будучи протоптанной дикими животными, тропа эта часто петляла и уходила в сторону, но все же была самым коротким путем к селению Карвахолл.

Горный хребет Спайн являлся одним из немногих мест в Алагейзии, которые король Гальбаторикс никак не мог назвать своей собственностью. И поныне существовало немало страшных историй о том, как он потерял половину своего войска, решившись войти в древние леса Спайна. Казалось, над этими горами и ущельями висят тучи бед и неудач. И хотя деревья там чувствовали себя превосходно, а небо над горами Спайна ярко сияло, мало кто решался долгое время провести в этих горах, опасаясь неведомо каких несчастий. К этим немногочисленным смельчакам принадлежал и Эрагон – причем, как считал он сам, отнюдь не благодаря какому-то дару или везению, а просто в силу привитой с детства бдительности и быстрой реакции охотника. Он уже несколько лет охотился самостоятельно и надолго уходил в горы, но всегда вел себя там крайне осторожно. Каждый раз, когда он начинал думать, что горы уже открыли ему все свои тайны, случалось нечто такое, что полностью сбивало его с толку, и он понимал, как мало, в сущности, знает. К подобным случаям можно было отнести и его теперешнюю, столь неожиданную находку.

Эрагон шел быстрым ровным шагом, легко оставляя позади одну лигу за другой. Поздним вечером он вышел к оврагу с обрывистыми берегами, по дну которого несла свои воды быстрая горная река Анора, устремлявшаяся в долину Паланкар. Питаемая сотнями ручейков, река эта, сбегая с круч, обретала в итоге невероятную силу, превращая в гальку огромные валуны и скалы, встающие у нее на пути. Басовитый гул потока заглушал здесь все остальные звуки.

Эрагон устроился на ночлег в кустах на крутом берегу Аноры и, прежде чем лечь спать, долго смотрел, как восходит луна.

На следующий день сильно похолодало. Эрагон прибавил ходу и почти не смотрел по сторонам, а потому и осторожного лесного зверья почти не замечал. Вскоре после полудня он услыхал шум водопада Игвальда. Вода здесь падала с огромной высоты, окутанная плотным облаком холодных мелких брызг. Тропа вывела Эрагона на мокрый каменистый выступ, с которого хорошо было видно, как река внизу, огибая поросшие мохом скалы, мчится с бешеной скоростью в долину.

Долина Паланкар лежала у ног Эрагона точно старинная карта, разложенная на столе. Озеро, образовавшееся у водопада Игвальда, было сейчас примерно на полмили ниже того места, где стоял Эрагон. Здесь, у северного края долины, находилось и селение Карвахолл – целый выводок неприметных, коричневых домишек, точно в страхе прижавшихся друг к другу. Белый дымок, пахнувший домом и очагом, плыл над селением, словно бросая вызов этим диким краям. С высоты утеса знакомые поля казались Эрагону крошечными квадратными заплатками на желто-коричневом осеннем платье земли, сотканном из пожухших трав. Река Анора, петляя, неслась от водопада дальше, к южному концу долины; в ее воде широкими полосами отражался солнечный свет. Чуть дальше река, несколько умерив свой разбег, проносила свои воды мимо селения Теринсфорд и одинокой горы Утгард. А затем, насколько было известно Эрагону, она снова поворачивала на север и устремлялась к морю.

Немного постояв над водопадом, Эрагон вышел на тропу и стал спускаться в долину, спотыкаясь от усталости и даже негромко постанывая. Долина встретила его мягкими сумерками, окрасившими все предметы одинаковой серо-голубой краской. Огни Карвахолла приветливо мерцали ему навстречу; возле домов лежали темные тени. В долине Паланкар было только два селения – Теринсфорд и Карвахолл, – и ее со всех сторон окружала дикая и прекрасная горная страна, так что гостей здесь бывало немного. Редко кто добирался до этих мест, разве что купцы да охотники-трапперы.

Дома в Карвахолле, довольно неказистые с виду, были весьма прочными, бревенчатыми, с невысокими крышами, крытыми тростником или дранкой. Над каминными трубами поднимались в небо столбы дыма, в воздухе пахло горящими дровами и приготавливаемой пищей. У каждого дома имелась широкая крытая веранда, где можно было посидеть вечерком с соседями, побеседовать или обсудить неотложные дела. То и дело в сгущавшихся сумерках вспыхивали теплым светом новые окна, в вечернем воздухе далеко разносились громкие голоса мужчин и брань женщин, пытавшихся загнать домой непутевых мужей и сердитых за то, что те опоздали к ужину.

Петляя между домами, Эрагон добрался наконец до лавки мясника. Это был просторный бревенчатый дом; из большой трубы над крышей клубами валил черный дым.

Он рывком распахнул дверь. В лавке было тепло и светло, в облицованном камнем очаге жарко горел огонь. Вдоль стены тянулся совершенно пустой и чисто вымытый прилавок. Пол был устлан свежей соломой. Казалось, хозяин лавки только и делает, что подбирает каждую соринку и вытирает каждое пятнышко. За прилавком стоял мясник Слоан, маленький человечек в надетом поверх рубахи рабочем халате, покрытом кровавыми пятнами. На поясе у него висело множество разнообразных ножей. Лицо у Слоана было желтоватое, покрытое оспинами; черные глаза смотрели подозрительно. Он вытер прилавок тряпкой и, скривив презрительно рот, спросил у вошедшего Эрагона:

– Ну что, великий охотник, неужто решил все же вернуться к нам, простым смертным? И сколько же дичи тебе удалось подстрелить на этот раз?

– Ничего я не подстрелил, – буркнул Эрагон неохотно. Слоана он всегда терпеть не мог. Мясник всегда разговаривал с ним так, словно и за человека его не считал! Будучи вдовцом, Слоан любил только свою единственную дочь Катрину – просто души в ней не чаяли.

– Что ж ты так? – притворно удивился Слоан и тут же повернулся к Эрагону спиной, чтобы отодрать от стены прилипший к ней кусочек мяса. – Значит, мяса ты не добыл, потому и сюда пожаловал?

– Да, – признался Эрагон.

– А есть ли у тебя денежки? Ну-ка, покажи. – И Слоан нетерпеливо забарабанил пальцами по прилавку. (Эрагон лишь неловко переминался с ноги на ногу и молчал.) – Ну же, говори, есть у тебя деньги или нет?

– Денег у меня и вправду нет, но у меня есть…

– Как это – нет денег? – возмущенно прервал его мясник. – И ты еще собрался мясо покупать! Что же, другие купцы тебе даром свой товар отпускают? Может, ты хочешь, чтобы и я тебе мяса без денег отвесил? А впрочем, – он вдруг заговорил совсем другим тоном, – сейчас все равно слишком поздно. Завтра приходи. И с деньгами. А на сегодня с меня хватит. Лавка закрыта.

Глаза Эрагона сердито сверкнули.

– Я не могу ждать до завтра, Слоан. Между прочим, ты внакладе не останешься, если немного и задержишься. Я кое-что нашел и, наверное, вполне смогу расплатиться с тобой. – Эрагон жестом фокусника извлек синий камень из ранца и осторожно положил его на щербатый прилавок. Камень так и засиял в отблесках пылавшего в камине огня.

– По всей видимости, ты его где-то стащил… – пробормотал Слоан, но с нескрываемым любопытством склонился над камнем.

Эрагон, решив не обращать внимания на слова мясника, с вызовом спросил:

– Ну что, этого хватит?

Слоан взял камень в руки и с сомнением взвесил на ладони. Потом потрогал пальцем белые прожилки на гладкой поверхности, поцокал языком, положил синий самоцвет на прилавок и заявил:

– Красивый камешек! Вот только понятия не имею, сколько он может стоить.

– И я тоже, – признался Эрагон. – Только вряд ли кто-то стал бы над ним трудиться, полировать его и все такое, если б он ни гроша не стоил!

– Так-то оно так, – протянул Слоан, – да только хотелось бы все же его настоящую цену узнать. А раз ты сам ее не знаешь, так найди такого торговца, который смог бы тебе это сказать, а не найдешь, я тебе за него больше трех крон никак дать не смогу.

– Но это же нечестно! – возмутился Эрагон. – Камень наверняка раз в десять дороже! – За три кроны ему и на неделю мяса не купить, не то что на всю зиму.

Слоан пожал плечами:

– Ну, если тебе мое предложение не по душе, дожидайся, пока к нам купцы пожалуют. Ступай себе, надоело мне с тобой болтать без толку.

«Купцами» в Карвахолле называли всех без разбору бродячих торговцев, жонглеров и сказителей, которые приходили сюда каждую весну. Они покупали у местных крестьян любые излишки продовольствия и продавали им то, что всегда необходимо в деревне, чтобы суметь продержаться еще год: семена, молодняк, ткани и всякую бакалею вроде соли и сахара.

Но Эрагону ждать до весны совсем не хотелось; солить мясо на зиму пора уже сейчас.

– Хорошо, я согласен, – сердито буркнул он.

– Вот и прекрасно. Сейчас я тебе мясо отвешу, а ты пока расскажи, хоть мне и не больно интересно, где это ты такой камень раздобыл?

– В Спайне, отсюда до тех мест двое суток хода…

– Убирайся! – вдруг заорал Слоан, отталкивая камень и отскочив к дальнему концу прилавка, где, чтобы скрыть свой внезапный страх, принялся яростно отскребать ножом присохшую кровь.

– Но почему? – удивился Эрагон. – Что я такого сделал? – Он накрыл камень рукой, словно желая защитить его от разгневанного Слоана.

– Не желаю я иметь дело с какой-то колдовской штуковиной, которую ты с этих проклятых гор притащил!

Неси свой камень куда хочешь, а мне он не нужен. – Руки у Слоана так дрожали, что он даже порезался, но, казалось, этого не замечал, продолжая машинально скрести прилавок и пятная его собственной кровью.

– Значит, отказываешься мне мясо продать?

– Отказываюсь, отказываюсь! Или плати за него обычными монетами! – грозно прорычал Слоан и покрепче ухватил свой тесак. – А ну живо убирайся отсюда, пока я тебя не порешил!

Дверь вдруг со стуком распахнулась. Эрагон резко повернулся, готовясь к новым неприятностям, но… Но в лавку, громко топая, вошел Хорст, человек богатырского роста и телосложения. За ним с решительным выражением лица следовала дочь Слоана, Катрина, высокая шестнадцатилетняя девушка. Эрагон очень удивился, увидев ее; она обычно избегала споров и ссор с покупателями, которые частенько случались в лавке ее отца. Слоан осторожно глянул в сторону вошедших и тут же напустился на Эрагона:

– Он, видите ли, не желает!..

– Тихо, – пророкотал Хорст, с треском распрямляя плечи. Он был местным кузнецом, о чем свидетельствовали его могучая шея и драный кожаный фартук. Мощные ручищи Хорста были по локоть обнажены, а в расстегнутую рубаху виднелась широченная волосатая грудь. Черная борода, не слишком аккуратно подстриженная, колыхалась в такт его словам: – Ну, Слоан, что ты еще затеял?

– Ничего я не затеял! – возмутился мясник, бросая на Эрагона злобные взгляды. – Это все он! – Слоан сплюнул и продолжал: – Явился сюда на ночь глядя да еще дразнить меня начал. Я его как человека попросил, уходи, мол, так он даже с места не сдвинулся! А когда я ему как следует пригрозил, он и ухом не повел! – Рядом с Хорстом Слоан, казалось, стал еще меньше ростом.

– Это правда? – спросил кузнец.

– Нет! – выкрикнул Эрагон. – Я ему вот этот камень в уплату за мясо предложил, и он уже согласился его взять, но, когда я сказал, что нашел камень в горах, он тут же стал меня прогонять и от камня отказался. А какая разница, откуда я этот камень принес?

Хорст с любопытством взглянул на камень, но тут же снова повернулся к мяснику:

– Что ж ты раздумал мясо-то ему продавать, а, Слоан? Я и сам в Спайн не больно люблю соваться, но камень-то драгоценный, это точно. И, если хочешь, я за него готов собственными деньгами поручиться.

Какое-то время его предложение оставалось без ответа. Затем Слоан, нервно облизнув губы, заявил:

– Это моя лавка! И я здесь что хочу, то и делаю!

Тут из-за спины кузнеца появилась Катрина. Отбросив назад длинные медно-рыжие волосы, она спокойно возразила отцу:

– Но ведь Эрагон же хотел по-честному расплатиться с тобой, папа! Продай ему мясо, и пойдем наконец ужинать.

Слоан злобно прищурился.

– Ступай назад в дом, девчонка! – велел он дочери. – Эти дела совершенно тебя не касаются. Ступай, я сказал!

Катрина, сердито закусив губу, гордо вскинула подбородок и вышла из лавки.

Эрагону все это очень не понравилось, но вмешиваться он не решался. Зато Хорст поскреб бороду и заявил с упреком:

– Вон ты как! Тогда будешь иметь дело со мной. Ты, Эрагон, сколько мяса хотел купить? – Зычный голос кузнеца гулким эхом отдавался от стен лавки.

– На сколько денег хватило бы.

Хорст вытащил кошелек, достал оттуда горсть монет и выложил их столбиком на прилавок.

– Этого хватит? Подай-ка мне лучшего мяса для бифштексов, Слоан, да побольше, чтоб этот вот ранец доверху набить. (Мясник все еще колебался, злобно поглядывая то на Хорста, то на Эрагона.) А коли не продашь, сам потом пожалеешь, – предупредил его кузнец.

Слоан побагровел и скользнул в кладовую, откуда донесся стук топора и невнятные проклятия. Ждать, впрочем, пришлось недолго; вскоре мясник вернулся, неся несколько кусков отличного мяса. Он с равнодушным видом взял у Хорста деньги и тут же принялся сосредоточенно чистить свой нож, делая вид, что покупателей рядом нет.

Хорст сгреб мясо в кучу и вышел за порог. Эрагон поспешил за ним следом, держа в руках синий камень. Морозный ночной воздух приятно холодил лицо – он совершенно взмок в духоте мясной лавки.

– Спасибо тебе, Хорст! То-то дядя Гэрроу будет доволен!

Хорст тихонько рассмеялся:

– Не благодари, мне давно уже хотелось поставить этого мясника на место. От него вечно одни неприятности – уж больно злобен, может, теперь чуточку присмиреет. За мной ведь Катрина прибежала, услышав, как вы в лавке ругаетесь. Мы с ней как раз вовремя подоспели, иначе вы просто подрались бы. Вот только вряд ли он тебе или кому из твоих мясо теперь продаст, даже если у вас деньги будут.

– И с чего это он так на меня взъелся? Мы, правда, с ним никогда не дружили, но деньги наши он всегда брал охотно. Да и с Катриной он никогда раньше так не разговаривал, – сказал Эрагон, укладывая мясо в свой ранец.

– А ты у дяди спроси, – посоветовал Хорст. – Он-то скорей разберется, какая муха этого Слоана укусила.

– Ладно, спрошу. Прямо сейчас домой и побегу. А это тебе. – И Эрагон протянул Хорсту камень. – Он тебе по праву принадлежит.

– Нет уж, – засмеялся кузнец, – оставь лучше свой странный камешек при себе! А если хочешь мне долг отдать, так я тебе вот что скажу: мой Олбрих весной в Финстер собрался, хочет настоящим мастером стать, так что мне помощник понадобится. Приходи, если хочешь, в кузню, когда время будет, вот долг и отработаешь.

Эрагон, страшно обрадовавшись, низко поклонился кузнецу. У Хорста было двое сыновей, Олбрих и Балдор, и оба работали у него в кузне. То, что он предложил место своего сына именно ему, Эрагону, было в высшей степени великодушно с его стороны.

– Вот уж спасибо! Я даже и мечтать не мог с тобой в кузне работать! – Эрагон был страшно доволен тем, что сможет теперь и отплатить Хорсту за доброту, и помочь семье. Дядя ведь ни за что не согласится принять «милостыню» даже от Хорста, а тут такая удача.

Эрагон вдруг вспомнил, о чем просил его двоюродный брат, Роран, когда он уходил на охоту. Умоляюще посмотрев на кузнеца, он сказал: – Видишь ли… Роран просил меня кое-что передать Катрине, но теперь мне к ним в дом дорога заказана. Не мог бы ты ей сказать, что он придет в Карвахолл, когда прибудут купцы, и тогда они непременно с ней увидятся.

– Конечно скажу, – пообещал Хорст. – А больше ничего?

Эрагон немного смутился, но все же сказал:

– А еще он просил передать ей, что она самая красивая девушка на свете и он все время только о ней и думает.

Кузнец широко улыбнулся, подмигнул Эрагону и лукаво спросил:

– Да у него никак самые серьезные намерения?

Эрагон тоже ухмыльнулся и кивнул.

– Не мог бы ты еще сказать, – прибавил он, – что я очень ей благодарен и это было так благородно с ее стороны – заступиться за меня перед Слоаном. Надеюсь, он ее за это хотя бы наказывать не станет, не то Роран в ярость придет, если узнает, что у нее из-за меня неприятности.

– Не тревожься, Слоан ведь не подозревает, что это Катрина меня позвала, а за остальное вряд ли он будет слишком сильно ее бранить. Кстати, вот хочу тебе предложить: прежде чем домой-то идти, может, поужинаешь с нами вместе?

– Спасибо, да только не могу я. Меня Гэрроу ждет. – И Эрагон, надев свой ранец, махнул Хорсту на прощание рукой и двинулся по дороге к ферме.

Груз за спиной был довольно тяжел, и Эрагон шел не так быстро, как обычно, но поскорее попасть домой да еще и с такой «добычей» ему очень хотелось, так что он упорно шагал, ни разу не остановившись, чтобы передохнуть. Деревня как-то неожиданно кончилась, и светившиеся теплым светом окна ее домов остались далеко позади. Полная луна висела над вершинами гор, заливая все вокруг своим неземным жемчужным сиянием, в котором предметы казались странно плоскими и совершенно бесцветными.

Наконец Эрагон свернул с дороги, уходившей дальше на юг, на неширокую тропку, протоптанную в густой и высокой траве, и тропа вскоре привела его на вершину холма, скрывавшегося в тени высоченных вязов. Отсюда он наконец увидел слабо светившиеся в ночи окна родного дома.

Дом был крыт гонтом, над крышей торчала кирпичная каминная труба. Над выбеленными стенами низко нависали карнизы, и под ними таились густые тени. Одна половина крытой веранды была плотно забита дровами, во второй был свален всякий сельскохозяйственный инвентарь.

Когда после смерти Мэриэн, жены Гэрроу, они решили переехать сюда, в этом доме вот уже лет пятьдесят никто не жил. Отсюда до Карвахолла миль десять – дальше, чем от любой другой фермы, – а люди считали, что жить на отшибе опасно, ведь в случае чего никто и на помощь не придет, да только Гэрроу никого слушать не захотел.

В ста шагах от дома стоял серый бревенчатый сарай, где размещались две лошади – Бирка и Бру, а также куры и корова. Иногда там держали еще и свинью, но в этом году выкормить поросенка они себе позволить не могли. Конские стойла разделяла втиснутая туда повозка. Их владения своим дальним краем упирались в довольно густую рощу на самом берегу реки Аноры.

С трудом переставляя ноги, Эрагон поднялся на крыльцо и заметил, как качнулся огонек за окном: его ждали.

– Дядя, это я, Эрагон, открой!

Послышалось шарканье ног, дверь отворилась, и перед Эрагоном возник дядя Гэрроу. Поношенная одежда висела на нем, как на огородном пугале, из-под седеющих волос смотрели тревожно и внимательно печальные глаза, лицо было худым и каким-то измученным. Казалось, Гэрроу уже отчасти мумифицировали и лишь случайно обнаружили, что он еще жив.

– Роран спит, – сообщил он в ответ на немой вопрос Эрагона.

Юноша скинул с плеч ранец и показал Гэрроу мясо.

– Это еще откуда? Ты что же, мясо купил? А деньги где взял? – сурово спросил тот.

Эрагон только вздохнул; он знал о чрезмерной щепетильности Гэрроу.

– Это Хорст нам мясо купил.

– И ты ему это позволил? Ты же знаешь, что я никогда не стану христарадничать, лучше с голоду умру! Если уж мы не в состоянии на ферме себя прокормить, так давайте снова в город переедем. И глазом моргнуть не успеешь, а тебе начнут из милости всякие обноски присылать да еще спрашивать, сумеем ли мы зиму продержаться! – Гэрроу даже побледнел от гнева.

– Я не христарадничал! – возмутился Эрагон. – Хорст мне разрешил весной этот долг у него отработать. Ему помощник нужен, потому что Олбрих уезжает.

– А где ты время найдешь, чтоб ему помогать? Ты что же, решил на наше хозяйство плюнуть? – Гэрроу с трудом сдерживался, чтобы не перейти на крик.

Эрагон повесил на крючок у входной двери лук и колчан со стрелами и сердито ответил:

– Откуда я знаю, как со всем этим управиться! Между прочим, я кое-что нашел, и, возможно, это немалых денег стоит! – Он положил на стол синий камень.

Гэрроу склонился над камнем; в его тоскливых глазах вспыхнул огонек, пальцы судорожно сжались.

– Ты где это нашел? В Спайне?

– Да. – И Эрагон рассказал, как это случилось. – Жаль только, что самая лучшая стрела зря пропала. Придется сразу несколько запасных изготовить…

Они оба не сводили глаз с камня.

– Непогода-то тебя не застала в горах? – опомнившись, спросил племянника Гэрроу, задумчиво взвешивая камень на ладони и так судорожно в него вцепившись, словно боялся, что синий самоцвет возьмет вдруг и исчезнет.

– Холодно было, – ответил Эрагон. – Снег, правда, не шел, но подмораживало каждую ночь.

Это сообщение, похоже, встревожило Гэрроу.

– Раз так, придется тебе завтра помочь Рорану убрать с поля ячмень. А если успеем, так и тыквы бы неплохо убрать, тогда нам никакой мороз не страшен. – Гэрроу протянул камень Эрагону. – Возьми-ка. Когда придут купцы, надо постараться выяснить, сколько он может стоить. Наверное, лучше всего будет его продать. Нам с колдовством вязаться ни к чему… А с чего это Хорст вдруг раскошелиться-то решил?

Эрагон наскоро рассказал о своем споре с мясником.

– Вот только я так и не понял, что же его так рассердило, – закончил он.

Гэрроу пожал плечами:

– Жена Слоана, Измира, ушла за водопад Игвальда примерно за год до того, как твоя мать привезла тебя сюда. С тех пор Слоан даже близко к горам не подходит. Хотя, по-моему, не в его привычках от такой щедрой платы отказываться… Я думаю, он просто хотел тебе досадить. Он нас недолюбливает.

Эрагон от усталости уже едва стоял на ногах, его даже пошатывало, глаза сами собой закрывались.

– Господи, до чего же хорошо домой вернуться! – сказал он, сладко потягиваясь.

Взгляд Гэрроу сразу смягчился, и он, прекратив всякие расспросы, велел Эрагону идти спать. Едва добравшись до своей спальни, тот сунул камень под кровать и ничком рухнул на постель. Все, он дома. Впервые с того дня, как ушел на охоту, он мог совершенно расслабиться и с головой провалиться в сон.

Истории о драконах

Взошло солнце, и его теплые лучи, проникнув в щель между ставнями, коснулись лица Эрагона. Он сел в постели, протирая глаза, потом спустил ноги на пол. Сосновые доски показались очень холодными. Эрагон с наслаждением потянулся, распрямил усталые, стертые в кровь ноги и встал, зевая и почесываясь.

На полках рядом с кроватью он разместил свою «коллекцию»: особым образом изогнутые и переплетенные ветки и корни, раковины, куски скальной породы, внутри которых виднелись сверкающие кристаллы, пучок целебных трав… Больше всего он любил узловатый корень, части которого так переплелись, что невозможно было определить, где конец, а где начало; этот корень ему никогда не надоедало разглядывать. Еще в комнате имелся маленький прикроватный столик да небольшой комод.

Эрагон надел башмаки да так и застыл, глубоко задумавшись и уставившись в пол. По рассказам дяди он знал, что ровно шестнадцать лет назад его мать, которую звали Селена, вернулась в Карвахолл – беременная и без мужа. Она ушла из дома шесть лет назад и за все это время ни разу даже весточки не прислала. Известно было лишь, что она предпочитала жить в больших городах. И вот через шесть лет она вернулась домой – в богатой одежде, с жемчугами в волосах – и попросила у своего брата Гэрроу разрешения пожить у него, пока не родится ребенок. Через пять месяцев на свет появился ее сын, и тут Селена, заливаясь слезами, обратилась к брату и его жене Мэриэн с новой просьбой: воспитать мальчика. Когда они спросили, почему она хочет оставить сына, она лишь горше заплакала и сказала: «Я должна так поступить». Селена так отчаянно молила их, что они наконец согласились. Назвав мальчика Эрагоном, она уже на следующее утро покинула Карвахолл и никогда больше туда не возвращалась.

Эрагон хорошо помнил, как Мэриэн перед смертью рассказала ему об этом. Его тогда больше всего потрясло то, что Гэрроу и Мэриэн не являются его настоящими родителями. Казалось, зашатались и рухнули сами основы его бытия. Вскоре, впрочем, он научился как-то жить с ощущением «брошенного ребенка», но его и до сих пор мучили подозрения, что для собственной матери он просто оказался недостаточно хорош. Наверное, думал он, у нее были веские причины, чтобы так поступить, но мне бы очень хотелось знать, каковы они, эти причины!

И еще одно не давало ему покоя: кто его отец? Селена никому не сказала о нем ни слова; и кто бы ни был этот человек, он никогда не приходил в селение в поисках сына. Эрагону очень хотелось узнать хотя бы его имя и откуда он родом.

Он вздохнул и принялся тщательно умываться, вздрагивая, когда капли ледяной воды попадали ему на шею и на спину. Приведя себя в порядок, он вытащил из-под кровати синий камень и положил его на полку. Утренний свет ласково коснулся его гладкой поверхности, отбрасывая на стену синеватые блики. А Эрагон поспешил на кухню, где Гэрроу и Роран уже сели завтракать. На завтрак был цыпленок. Эрагон поздоровался, и Роран с улыбкой поднялся ему навстречу.

Роран был на два года старше своего двоюродного брата. Крепкий, мускулистый, ловкий, он, казалось, не делал ни одного лишнего движения. Они с Эрагоном были удивительно близки, больше чем многие родные братья.

– Хорошо, что ты вернулся! – воскликнул Роран. – Как охота?

– Плохо, – мотнул головой Эрагон, жадно вгрызаясь в кусок цыпленка. – А дядя тебе не рассказал, что со мной у мясника случилось?

– Нет, – удивился Роран, и Эрагону пришлось поведать всю историю с самого начала.

Роран потребовал, чтобы Эрагон немедленно показал ему камень. Сперва он долго восхищался удивительным самоцветом, а потом, словно опомнившись, встревоженно спросил:

– А с Катриной-то ты поговорить сумел?

– Нет. Куда уж тут – после такой-то ссоры с ее отцом! Но она будет ждать тебя, когда прибудут купцы. Я попросил Хорста все ей передать, и он, конечно же, мою просьбу уже выполнил.

– Ты рассказал о нас Хорсту? – возмутился Роран. – Да как ты мог! Если б я хотел, чтобы о наших отношениях знали все вокруг, я и сам запросто растрезвонил бы об этом. Теперь Слоан никогда больше не позволит ей со мной видеться!

– Хорст никому ничего не скажет, – заверил его Эрагон. – И не позволит Слоану обижать ни ее, ни тебя. Причем тебя-то в первую очередь!

Роран, похоже, не очень-то поверил словам брата, но спорить с ним не стал, и оба снова принялись за еду, а Гэрроу молча на них поглядывал. Когда все было съедено подчистую, они быстро убрали со стола и отправились в поле.

Солнце в небе казалось каким-то на редкость бледным и холодным, и проку от него было мало. Под его недреманым оком они трудились весь день: убрали с поля оставшийся ячмень, перенесли в амбар тыквы, срезав их с колючих вьющихся стеблей, потом выкопали брюкву, свеклу и турнепс, разложили все это на просушку и перенесли в кладовую уже собранные и посушенные стручки позднего гороха и бобов. Лишь поздним вечером они наконец смогли выпрямить ноющие от усталости спины и с облегчением вздохнули: с уборкой урожая было покончено.

В последующие дни они только и делали, что солили и мариновали овощи, лущили горох и бобы, заготавливая продукты на зиму.

Через девять дней после возвращения Эрагона с охоты ветер переменился и принес с гор противную пелену мокрого снега, затянувшую все вокруг, и вскоре снег уже валил вовсю, укрывая землю белым покрывалом. Метель поднялась такая, что из дому выходить не хотелось – разве что за дровами да покормить животных. Все трое сгрудились у очага, слушая, как воет ветер и стучат под его порывами тяжелые ставни. Непогода бушевала несколько дней, а когда метель наконец улеглась, за порогом, казалось, раскинулся новый мир – мир белых снегов и безмолвия.

– Ох, боюсь, купцы в этом году и пройти к нам не смогут, уж больно снег рано выпал да такой глубокий, – заметил Гэрроу. – Они уж и так задерживаются. Ну да, может, еще придут, подождем несколько дней. Но если они так до Карвахолла и не доберутся, придется нам в деревне все покупать, а это куда дороже. – В голосе Гэрроу слышалась тревога.

Прошло несколько дней, но купцы так и не появились. В доме воцарилась мрачная тишина.

На восьмой день с утра Роран все же вышел на дорогу и вскоре получил подтверждение: купцы в Карвахолл не приходили. Весь день Гэрроу готовился к походу в деревню за припасами, с мрачным видом прикидывая, что можно там продать или обменять. Вечером, уже ни на что не надеясь, Эрагон решил на всякий случай снова сходить к дороге. И, к своей великой радости, обнаружил в снегу глубокие колеи и отпечатки конских копыт. Он тут же бросился домой, чтобы сообщить приятную новость Гэрроу и Рорану: купцы наконец прибыли!

Повеселев, они сложили часть урожая, приготовленную на продажу, в тележку, чтобы еще до восхода солнца двинуться в путь. Гэрроу надел на пояс кожаный кошель с несколькими монетами, а Эрагон пристроил синий камень, бережно завернутый в тряпицу, между мешками с зерном, чтобы он ненароком не скатился на ухабистой дороге.

На скорую руку позавтракав, они впрягли в тележку лошадь и по расчищенной заранее тропе выехали на дорогу. Повозки купцов уже проложили в снегу довольно плотную колею, так что ехать было нетрудно, и к полудню они должны были до Карвахолла непременно добраться.

Карвахолл был самой обыкновенной небольшой деревней, но сейчас, когда прибывшие купцы раскинули вокруг него свои палатки, он казался гораздо больше. Повсюду слышались смех и крики детей. На свежевыпавшем снегу яркими пятнами выделялись многочисленные повозки и костры. Особенно впечатляли четыре пестрых шатра, где устроились бродячие артисты. Между деревней и палаточным лагерем тянулся непрерывный человеческий поток.

Возле ярких палаток и прилавков толпились люди. Испуганные шумом, ржали лошади. Снег был утрамбован до блеска, а в иных местах снег до земли растопили горящие костры. Запах жареных орехов перекрывал все прочие разнообразные и соблазнительные ароматы, висевшие в воздухе.

Гэрроу нашел местечко для своей тележки, привязал лошадей и, вынув из кошелька несколько монет, протянул их Рорану и Эрагону:

– Вот, можете немного развлечься. Ты, Роран, сразу по своим делам отправляйся, но к ужину чтоб был у Хорста. А ты, Эрагон, бери свой камень и ступай за мной. – Эрагон подмигнул Рорану и сунул деньги в карман, уже зная, как их потратит.