Скупщик Милявская Наталья

Высунувшись из-за угла, Кирилл всмотрелся в темный провал своей комнаты. Ни черта не видно! Досчитав до трех, Кирюша вскинул биту и легко, словно и не было на ноге гипса, порхнул к своей двери и затаился у косяка.

Тьма шевельнулась. Задержав дыхание, перепуганный Кирилл уже готов был ввалиться внутрь и рубануть эту тьму наотмашь — но в комнате внезапно зажглась настольная лампа.

Кирюша так и застыл на пороге с занесенной битой.

Посреди комнаты стоял Илья.

— Чувак! — обрадовался Кирюща и, опустив на пол свое орудие самообороны, полез здороваться. — Прости, что левой — правая, видишь, еще совсем не в кондиции! Хожу тут, как пингвин! — неуклюже помахал он в воздухе крепко затянутым в эластичную повязку локтем правой руки.

— Ну, ты уже куда живее, чем тогда, в больнице! — улыбнулся Илья, оглядев его.

— Не то слово! — Кирилл все еще тряс кисть нежданного гостя. — Не то слово! Я ж тебе так спасибо и не сказал! Если бы не ты… А так, Роман мне и лекарства все привез, и на процедуры пристроил. Хожу два раза в неделю на физиотерапию, как инвалид!

Илья хмыкнул, уселся в кресло. Кирилл доковылял до кровати, сгреб неловким движением в сторону груду сваленной одежды.

— Пардон за бардак…

Илья махнул рукой — мол, ерунда!

— Чаю хочешь? — засуетился Кирюша. — Ритка, соседка моя, печенье испекла, закачаешься! Кстати, — хохотнул он, — а про тебя же недавно в новостях говорили, что типа ты без вести пропал! Разыскивается хозяин художественной галереи «Свирель», бла-бла… Я тогда еще подумал — ты пиар какой-то себе интересный замутил перед новой выставкой…

Внезапно он осекся. Странная мысль пришла в голову.

— А как ты?.. — начал было Кирилл — и умолк.

И правда — как Илья попал в квартиру, если дверь заперта?

Кирилл внимательней всмотрелся в фигуру ночного гостя — и ощутил неприятный холодок. Мало того, что тот неизвестным образом оказался в его комнате, так и одет он был в… в… Кирилл вздрогнул и закрыл глаза. Илья был одет в широкие штаны и куртку с капюшоном.

Волосы на затылке зашевелились от ужаса. В голове всплывали мысли, одна безумней другой. Это не Илья! А если и Илья, то… он явно уже не тот Илья, которым был раньше!

— Ты кто? — прохрипел он, дико глянув на визитера.

Человек в кресле не пошевелился. Легкая улыбка тронула его губы.

— Я знаю, — прошептал Кирюша, ткнув в него трясущимся пальцем. — Ты посланник! Они забрали тебя, а теперь добрались и до меня!

Он инстинктивно обхватил больную правую руку и принялся раскачиваться, сидя на кровати и безумными глазами глядя на фигуру в капюшоне.

— Не надо! — зашептал он горячо. — Я уже все осознал! За все расплатился! Со всем смирился! Почти… Не забирай меня! Пожалуйста! Я искуплю! Правда-правда! Что хочешь, сделаю! Только оставьте меня в покое!

Он вдруг скривился и зарыдал, громко и болезненно, как в детстве — черная мучительная тоска накрыла его с головой. Все пропало! Все кончено! Он навсегда проклят и осужден на вечные мучения!..

— Хватит убиваться-то! — произнес с иронией Илья. — Никому ты не нужен, кроме самого себя.

Этот будничный тон и слышимая в нем явная издевка внезапно оборвали Кирюшину истерику — он умолк и уставился на Илью с недоумением.

— То есть… ты не за мной? — поинтересовался он после паузы. — Не за тем, чтобы забрать меня…. в ад?

Визитер хмыкнул, потер переносицу.

— Дался вам этот ад… Нет. Никуда я тебя забирать не собираюсь.

Кирюша удивленно помолчал, прикидывая, не ослышался ли, и с подозрением воззрился на Илью. Тот подался вперед и спросил с неожиданным энтузиазмом:

— Что ты говорил про чай?

Десять минут спустя они сидели на кухне, словно старые приятели, решившие тяпнуть чайку на ночь глядя. Стоял на столе сахар, Риткино печенье, которое она после приготовления всегда ссыпала в старую жестяную банку из-под давно съеденных бельгийских конфет. Бурчал закипающий чайник. У Кирюши было стойкое ощущение, что он окончательно и бесповоротно сошел с ума.

Потому что он абсолютно четко понимал, что человек, который сидит вот сейчас на его кухне, на его табурете и пьет чай из его чашки — это… не человек вовсе. А кто тогда? И как вообще все это объяснить?

— Не заморачивайся, — буднично посоветовал Илья, уловив его мысли. — Все это на самом деле не важно. Печенье, кстати, и правда — закачаешься. Я доем?

Кирюша рассеянно кивнул. Внутри, в горле, все еще стоял ком притихшего ужаса. Но он заставил себя протянуть руку, взять чашку и сделать глоток чая, вкуса которого он не почувствовал.

— А где… этот, с татуировками? — спросил он наконец, не отрывая взгляда от Ильи.

— Вышел на пенсию, — ответил тот с набитым ртом.

— Ясно, — сказал Кирилл.

Ясно было вот что — если прямо сейчас во дворе приземлится инопланетный корабль или в окно седьмого Кирюшиного этажа заглянет Годзилла, он этому уже совершенно не удивится.

Какое-то время они сидели в тишине — было слышно только, как гость с аппетитом похрустывает печеньем. Наконец банка опустела. Парень в капюшоне залпом допил чай, отставил чашку и посмотрел на Кирюшу в упор.

— Как ты смотришь на то, чтобы оформить возврат?

Повисла пауза. В голове у Кирюши со скрипом вращались шестеренки.

— Не понял, — наконец выдавил он.

— Видишь ли, в некоторых особых случаях можно оформить возврат. Расторгнуть сделку. Понимаешь? Ты бы хотел вернуть свой талант?

Кирюша почувствовал себя, как в первые дни после сотрясения — перед глазами поплыло, в затылке загудело.

— На каких условиях? — хрипло поинтересовался он.

— Во-первых, ты должен искренне раскаиваться в том, что подписал договор с… нашей организацией, и желать свой талант вернуть, — сообщил Илья. — Во-вторых, если первое условие удовлетворено, ты никогда не вспомнишь о том, что вообще продавал талант.

Сказанное звучало настолько фантастично, что Кирилл снова прислушался к себе — не галлюцинирует ли он наяву?

— Ну что ты рот-то открыл! Решай — хочешь вернуть талант? — вывел его из ступора Илья. — Только не надо рыдать опять, хорошо?

— Хорошо… — проскрипел Кирюша. — Хочу.

— Вот и славно! — не удивился Илья. Он пересел на соседний табурет и теперь оказался настолько близко от оглушенного Кирилла, что тот сумел разглядеть несколько маленьких пятнышек на радужной оболочке его серых пронзительных глаз. — Дай руку!

Кирилл, как во сне, протянул человеку в капюшоне левую ладонь. Ночной гость по-деловому взялся за запястье, словно хотел измерить бешеный Кирюшин пульс. Тот открыл было рот, и вдруг его будто током ударило — в один миг в груди всколыхнулись разом все те чувства, которые копились в ней последние дни. Ужас, отчаяние, невыносимая боль утраты какой-то важной части его души и глухая опустошенность, жалость и ненависть к самому себе — яростный водоворот чувств захлестнул Кирюшу и пронесся жаркой адреналиновой волной по телу, так что заныли переломы и затряслись руки. Кирюша стиснул зубы и приказал себе не всхлипывать.

— Раскаиваешься, — удовлетворенно произнес гость, отпуская руку, и боль немедленно утихла.

Продираясь сквозь легкое головокружение, Кирилл с некоторой опаской наблюдал за Ильей — словно ребенок в кабинете стоматолога, боясь, что тот внезапно начнет сверлить ему зуб без наркоза. Но человек в капюшоне ничего страшного не предпринимал — он полез в карман своих широченных штанов, достал оттуда знакомый мятый блокнот, бегло пролистал его, выдрал один какой-то лист и положил его на стол. Кириллу показалось, что парень в капюшоне слегка принюхался, разглядывая листок.

— Твой, — подтвердил Илья. — Проверишь?

Кирилл отрицательно покачал головой.

Илья пожал плечами, взялся за листок двумя пальцами, дунул на него — и в то же мгновение края мятого разлинованного листа почернели, скрючились, тонкая, едва заметная алая полоска пробежала по нему снизу вверх, и лист немедленно истлел, так что Илье осталось только отряхнуть от пепла пальцы.

— Поздравляю! Контракт аннулирован.

— И я никогда об этом не вспомню? — спросил Кирюша с надеждой. Он вдруг понял, что его невероятно утомила вся эта инфернальная история.

— Нет. Ты будешь помнить, что случайно выиграл много денег и сдуру уволился, потом тебя ограбили, потом ты долго болел, но выздоровел… А потом, если захочешь, ты сможешь вернуться в театр. Тем более что… у вас там один хмырь был, Зеленский, кажется…

Кирюша оживился.

— Да, был.

— Ну вот… был, да сплыл, — усмехнулся парень в капюшоне. — Со страховки сорвался во время съемок. Насмерть. Так что ты у нас везунчик, как ни крути, — подытожил Илья весело. — Тебя вселенская компенсация не особо-то и потрепала.

По спине Кирюши пронеслись ледяные мурашки. Зеленский погиб? Он потрясенно посмотрел на Илью — получается, Зеленский тоже был на контракте с этими?.. Так вот чем объяснялась его головокружительная кинокарьера! И умер он, видимо, тоже не случайно… Кирилл непроизвольно глянул вниз, на длинный серый гипс, который скрывал переломанную в трех местах ногу — может, он и правда везунчик?..

— Все, мне пора, — засобирался собеседник. — Завтра проснешься как новенький.

— Уже с… талантом? — осторожно уточнил обалдевший от скорости развития событий Кирюша.

— Думаю, да. Возврат обычно осуществляется до шести, так что успеют.

Илья наклонился и произнес тихо и весомо:

— Только не просри свой второй шанс. Третьего не будет.

Зрачки в серых холодных глазах на мгновение стали вертикальными.

— Постараюсь! — поспешно закивал Кирюша, вытирая о колено вспотевшую ладонь.

Визитер глянул на него с иронией, потом вспомнил о чем-то и снова полез в карман.

— Будут спрашивать — скажешь, купил на оставшиеся деньги. Только сильно не гоняй! — и он положил на стол автомобильные ключи с понтовым стальным брелком, на котором поблескивали четыре переплетенных кольца. — Мне она ни к чему уже. Тачка под окном, документы на твое имя в бардачке.

Кирилл потрясенно пялился на блестящий брелок — а гость уже встал с табурета и застегнул на груди куртку.

— Спасибо за чай!

Кирюша поднялся следом, не понимая, что должен сейчас сказать или сделать.

— И еще одно! — ткнул его пальцем в грудь Илья.

Хозяин квартиры вздрогнул — он боялся, что морок сейчас схлынет, и чудесные события нынешнего вечера окажутся очередным дьявольским розыгрышем.

— Ритке скажешь — математика! Запомнил? Никаких, блин, кружков рисования и танцев. Если не хочет дочери жизнь переломать.

«Математика!» — отпечатались в памяти Кирюши пылающие буквы, и он снова старательно закивал.

— Удачи! — весело сказал Илья и подал ему руку.

— Спасибо! — прошептал еще не до конца поверивший в произошедшее Кирилл. И пожал протянутую ему кисть.

Это была обычная теплая человеческая ладонь.

Демон кивнул ему, накинул на голову капюшон и вышел в ночь через темное окно.

Кирюша моргнул и почувствовал, как предательски намокли глаза. Он тряхнул головой и… внезапно обнаружил себя лежащим в собственной постели.

Впервые за долгое время в кровати ему было удобно и спокойно — так, что даже переломы перестали ныть. Умиротворенный Кирилл отчетливо ощутил, что вот сегодня он пошел на поправку. Сон наваливался, убаюкивал, раскрашивал комнату в яркие фантастические цвета. И, проваливаясь в радужное марево, Кирюша на мгновение вспомнил, что, кажется, только что жал кому-то руку. Какому-то смутно знакомому приятелю, который заскочил вечером на чай — рука еще хранила тепло чужой ладони. Но зыбкое воспоминание это почти сразу растаяло, и Кирюша спокойно и размеренно задышал, шагая по бесконечному, залитому солнечным светом зеленому лугу.

Над кассой, на досках с ценниками, были старательно нарисованы снежинки, смешные оленьи морды и заснеженные еловые лапы. Засмотревшись на по-детски милые и чуть неуклюжие рисунки, она забыла, какой кофе хотела купить, и чуть зависла, разглядывая названия. Так ни на чем не остановилась и разрешила кассирше выбрать напиток на ее усмотрение. Бойкая девица в туго завязанном форменном фартуке порекомендовала вкус сезона — имбирный латте. Пусть будет имбирный латте! Самая большая чашка! Имбирный латте в декабре — что может быть банальнее? Но сегодня любая банальность была подобна чуду.

Улыбаясь без особых причин, вдыхая аппетитный кофейный запах, наполнявший просторное заведение, она отошла к стойке, где еще несколько человек выстроились в ожидании своего заказа, и глянула в окно. За стеклом была по-киношному расцвеченная гирляндами Москва, украшенные огромными бутафорскими елочными игрушками фонари, мерцающие в утреннем свете вымытые витрины. Рождественский заяц с непропорционально огромной головой раздавал прохожим на площади флаеры, наверняка сулящие невероятные праздничные скидки. И этот смешной мохнатый уродец, скользящий на схваченном льдом тротуаре, и спешащие куда-то люди, и тающий в вышине белоснежный след от самолета — все эти обычные вещи вселяли в нее необъяснимую радость. Хрусткий морозный воздух пах арбузами, и даже собственное лицо, проступающее прозрачным бликом в высоком окне, казалось ей чужим и новым.

У нее было ощущение, что она не просто оправилась после долгой странной болезни, почти отнявшей у нее силы, а вообще впервые проснулась этим утром. Впервые вышла в огромный, охваченный предновогодней суетой город. И впервые заказала себе громадную чашку кофе в кофейне, насквозь пропахшей корицей и карамелью.

Девушка за стойкой выкрикнула: «Татьяна!» и выставила на стойку высокий картонный стакан, на котором размашисто было выведено ее имя. Татьяна забрала свой латте вышла на улицу.

— Девушка! — буквально через пару шагов окликнул ее мужской голос.

Татьяна обернулась.

За спиной обнаружился высокий парень в черной куртке с капюшоном. Сунув руки в карманы, он разглядывал ее в упор цепким, почти бесцеремонным взглядом.

— Вы меня не помните? — поинтересовался незнакомец.

Она озадаченно улыбнулась, внимательней вглядевшись в человека в капюшоне. Серые глаза, точеные скулы, открытый, немного ироничный взгляд. Кажется, в глубине его глаз затаилась печаль. На плече незнакомца висел объемный рюкзак из кожи. Татьяна старательно пыталась вспомнить хоть что-то, что могла касаться личности неожиданного собеседника — но память была пуста.

— Нет… — подумав, она покачала головой. — Не помню.

Парень помедлил, широко улыбнулся в ответ.

— Извините, я обознался! Хорошего дня! — и он легко дотронулся до ее руки.

И в ответ на это мимолетное прикосновение в ее памяти вспыхнуло яркое воспоминание. Татьяна была уверена, что однажды она и этот человек, держась за руки, шли через Большой Каменный мост. Когда это было и как вообще такое могло быть — растерянная Татьяна не ответила бы, но то, что эта прогулка имела место — вне сомнений! Она была так же реальна, как чашка кофе в ее руке.

Татьяна удивленно вскинула глаза на собеседника — но странный парень уже ушел. Растворился в толпе. Остались только легкий звон в ушах и странное щемящее чувство в груди, даже не тоска, а ее легкий отзвук.

Татьяна помассировала висок — и звон исчез. А вместе с ним исчезли и тяжесть в груди, и странное воспоминание о никогда не случившейся прогулке. Озадаченно оглянувшись, Татьяна пожала плечами, сделала глоток горячего пряного кофе и зашагала в сторону офиса. Ей не терпелось поскорее взяться за новые эскизы — агентство получило большой заказ, и внезапно расщедрившийся шеф назначил ее руководителем этого проекта.

Илья следил из толпы за тонкой фигуркой, спешащей по своим делам. Память Татьяны была светла и легка — в ней не осталось ни следа о том, что с ней приключилось ушедшей осенью. Она не помнила ни того, как они познакомились, ни того, как он предлагал ей выставляться в его Галерее. Ни того, как он впервые поцеловал ее в темном подъезде. Ни того, как однажды ночью он вернул ей талант, выдрав и уничтожив лист из старого мятого блокнота. Теперь он был Скупщиком — а значит, после расторжения договора художнице нельзя было помнить о нем ничего. Да и вообще, ни к чему молодой впечатлительной особе знать, что Демоны существуют.

К счастью, в своде правил, описывающих процедуру возврата таланта, был пункт о том, что при необходимости нужно стереть подробности о личности Скупщика из памяти возможных свидетелей — так что Женя тоже никогда не вспомнит, что она и ее подруга какое-то время были лично знакомы с хозяином галереи «Свирель». Согласно новой версии событий, работы Татьяны для выставки отобрали представители одного культурного фонда.

Что касается самой галереи, то она сгорела в ту же ночь, когда Илья побывал у Татьяны дома. Бензин он разлил собственноручно, пробравшись внутрь после закрытия, — не хотел пропускать такого удовольствия. Спички ему не понадобились — в последний раз окинув взглядом огромный темный зал, увешанный его работами, он ностальгически улыбнулся, щелкнул пальцами, и огненные искры ослепительными пчелами разлетелись во все стороны.

Он намеренно обрушил крышу, чтобы пожарный расчет не рискнул пробиваться внутрь. Сидя на соседнем здании, он наблюдал, как складываются хлипкие стены, как бьются и осыпаются окна, и как огонь, повинуясь его мыслям, жадно пожирает холсты, картон и дерево. Спустя два часа от огромного здания осталась лишь груда камней и оплавленного металла. Галерея «Свирель» прекратила своей существование вместе со своим основателем — подарив журналистам поистине неиссякаемый источник для самых диких гипотез и предположений. Деньги от страховых выплат, согласно внезапно обнаруженному распоряжению владельца, были переведены в один из подмосковных детских домов.

Все, что он оставил себе — карандашный набросок, его собственный портрет, когда-то начатый Татьяной. Незаконченный рисунок обретается теперь на Покровке, в большой гулкой квартире, в которой никто не живет.

Что касается его самого, то… Парень с татуировками, его навсегда ушедший наставник, приврал, сказав однажды, что имена и подробности его человеческой жизни уже не имеют значения. Ирония в том, что чувства и эмоции остаются — пока ты здесь, пока несешь свою призрачную вахту. И единственное, что у тебя есть, — память.

Илья все еще провожал взглядом фигуру Татьяны — но вот толпа пешеходов хлынула с перекрестка на мостовую, и светлый затылок с задорно торчащей прядью волос окончательно исчез из виду.

Пиво было разбавленным. Антон сделал глоток, прислушался к послевкусию, и скривился. Найти бы арт-директора этого богом забытого рок-бара, Олечку, и заставить ее саму пить то дерьмо, которое разливают артистам! Но Олечка уже уехала, сунув Антону в гримерке после концерта мятый конверт с унизительным для группы гонораром. Три тысячи на четверых. Три тысячи!

Антон мрачно покачал головой, завязал узлом на затылке мешавшие дреды, забрал со стойки четыре бокала и направился в дальний угол зала, где за столом, обложившись инструментами в кофрах, сидели барабанщик, басист и саксофонист.

— Пиво здесь говенное, — предупредил товарищей Антон, выставляя на стол запотевшие кружки.

— Зато халява, чо, — парировал басист, жадно припав к бокалу.

Этот перец еще до концерта умудрился укуриться в хлам, поэтому ему было абсолютно плевать на степень разбавленности пива. Но даже в состоянии крайнего опьянения, усталости или расслабленности после ганджубаса Мишка умудрялся не снимать пальцев одной руки с кофра или грифа своей ненаглядной бас-гитары. Он, наверняка, и в туалет с ней таскается, подумал с усмешкой Антон. Усевшись на жесткую скамью, он выложил на стол конверт с гонораром.

— Короче, тут по семьсот пятьдесят на рыло.

Сотоварищи уставились на три унылые купюры по тысяче рублей.

Леха, барабанщик, имевший привычку машинально выстукивать пальцами по любой поверхности ему одному ведомый ритм, невозмутимо полез в карман, извлек оттуда двести пятьдесят рублей и забрал тысячу.

— Я тебе пятихатку торчу, помнишь? — сказал Антону Мишка и забрал двести пятьдесят.

Саксофонист ничего не сказал, но по его лицу Антон понял, что сейчас он начнет нудить.

— А чего так мало? — после паузы поинтересовался Дима.

Вот же душный тип!

— Чел, ты сам видел, было занято от силы три стола. Плюс какой-то народ у стойки. Вот наши пятьдесят процентов от входа.

— Ну, значит, реклама была хреновая, — продолжал наседать саксофонист. — И договариваться надо было не на четверг, а на субботу. Какой идиот попрется в четверг на концерт? Не, народ, серьезно, я что, вот ради этих копеек в Гнесинке корячился?

Гнесинка была любимым аргументом Димы во всех спорах.

— Чувак, в следующий раз будет больше! Мне Генка из «Опен-бара» обещал корпорат новогодний подкинуть. Плюс еще рождество, все дела… Заработаем нормально, чего ты завел… Ну хочешь, забери мой гонорар тоже! — вскинулся Антон.

— Да не нужен мне твой гонорар! — саксофонист встал со скамьи и принялся раздраженно рыться в карманах в поисках размена. — Меня достал твой детский энтузиазм, Тоха! Без обид, но… Ты так и будешь до пенсии с дредами на халяву по сцене скакать? Три года уже слушаю одно и то же — скоро подзаработаем, вот-вот раскрутимся, еще чуть-чуть, и попрет! А за репетиции, между прочим, плати! И за такси, чтобы с работы успеть, плати! Я и так себе в убыток с вами играю! Тоха, у меня Настька рожает через два месяца. Мне ребенка чем кормить? Твоими мечтами?

Антон, чувствуя, как со злости покрывается красными пятнами, не нашелся, что ответить. Саксофонист окинул присутствующих скорбным взглядом и, чуть поколебавшись, сообщил:

— Короче, я сваливаю.

В наступившей тишине было слышно, как Леха барабанит пальцами по столу.

— Хорошо подумал? — уточнил Антон холодно.

— Хорошо, — угрюмо произнес саксофонист. — Мне, конечно, нравится с вами играть, и музло крутое, но… Просвета не видно. А мне вторую работу предложили… занятость вечерняя, как раз буду успевать.

— Что за работа? — поинтересовался Мишка.

— В конторе в одной… чаем торговать, во вторую смену.

— Чаем! — желчно выкрикнул Антон. — Круто! Это прям для выпускника Гнесинки. В самый раз!

— Да пошел ты! — зло бросил Дима и принялся напяливать куртку, безуспешно пытаясь попасть в рукав.

— Сам пошел! — Антон удерживал себя от страстного желания двинуть саксофонисту в толстое, покрытое оспинами лицо. Вместо этого он сделал несколько громадных глотков пива, чтобы хоть как-то остыть.

Дима наконец справился с курткой, достал из-под стола саксофон в кофре, сгреб со стола причитающиеся ему деньги и, стараясь не смотреть никому в глаза, буркнул:

— Короче, сорри! Было приятно…

И направился к выходу.

— Ну и катись! — крикнул ему в спину Антон. — Чарли Паркер, бля. Инструмент продай — купишь подгузники!

Мишка и Леха тактично промолчали.

— Я поссать! — сообщил барабанщик и, снявшись со скамьи, исчез.

Мишка, бросив на Антона быстрый взгляд, тактично углубился в свой смартфон.

Антон мрачно уставился в стену, увешанную фотографиями счастливых нетрезвых посетителей бара. Вот где он сейчас найдет в Москве свободного саксофониста, готового почти на голом энтузиазме играть фанк?

И сколько еще он сам будет готов на голом энтузиазме играть фанк? Выплевывать в микрофон рифмованные слова, разрываться между репетициями и работой, снимать комнатку-конуру в трешке, соседствуя с пожилой учительницей математики и ее великовозрастным, слегка полоумным сыном? И ради всего этого он, радужный идиот, перся когда-то в Москву, мечтая прославиться, начать зарабатывать на жизнь исключительно музыкой, играть с профессионалами? Ему скоро тридцать, а у него ни кола, ни двора, и все его вещи можно уместить в два объемных чемодана.

Внезапно Антон с ужасающей безысходностью увидел свою жизнь со стороны — да он же просто унылый персонаж второго плана в каком-то несмешном кино! И вся его роль состоит в том, чтобы вечно предаваться мечтам и вечно жаловаться на то, что они не сбываются!

Может, и правда, плюнуть на все, вернуться в Калугу, продать, на хрен, гитару… Бывший одноклассник предлагал с ним на пару бизнес замутить — через онлайн-магазин торговать подержанной оргтехникой. Если поднапрячься, косарей тридцать-сорок в месяц можно будет поднять… Накопить за год-два первый взнос за автокредит, обрадовать мать тем, что ее непутевое чадо наконец получило нормальную человеческую работу…

При мысли о подержанных сканерах, принтерах и «человеческой» работе на Антона накатили такие отчаяние и тоска, что он, вцепившись в бокал пива, испугался, что вот-вот расплачется на виду у всего заведения. Стиснул зубы, с силой потер лицо руками, чтобы отвлечься, сделал пару глубоких вдохов-выдохов, поднял глаза и…

…лицом к лицу очутился с каким-то незнакомым субъектом.

На месте отлучившегося Лехи сидел подозрительного вида тип в черной куртке и капюшоне, надвинутом на самые глаза. И смотрел на него в упор веселыми серыми глазами. Перед типом стояла наполненная до краев кружка пива. Чуть помедлив, незнакомец пододвинул кружку к Антону и предложил:

— Угощайся! Это у них самое лучшее.

Антон напрягся. На всякий случай глянул на Мишку — тот, положив телефон на стол, прикорнул, привалившись боком к своему басу, — потом поискал глазами Леху — тот, стоя у дальнего края барной стойки, клеил какую-то девицу — и с подозрением воззрился на неизвестно откуда появившегося собеседника. Тот буравил его странным неподвижным взглядом, словно ощупывал на расстоянии, да и смотрел он, кажется, не в глаза Антону, а куда-то в район его солнечного сплетения. Да кто это вообще такой?

— Мы незнакомы, — словно угадав его мысли, сообщил тип в капюшоне. — Но я ваш концерт слушал. Круто играете! А ты вообще молоток! Так что, считай, я твой поклонник! Ты же Антон, да? А я Илья.

И парень в капюшоне протянул для рукопожатия покрытую затейливыми татуировками руку.

Январь 2014 — сентябрь 2015