Скупщик Милявская Наталья

12

Он приехал в Галерею к открытию — чего с ним не случалось как минимум год — по дороге купив сладостей, несколько сортов дорогого чая и бутылку коньяка, на всякий случай. Вызвал пиарщицу, предупредив, что нашел нового перспективного автора для будущей выставки, сделал выволочку бригаде уборщиц за то, что обнаружил пыль на столе в своем кабинете. Мучаясь бездельем, перебрал несколько десятков деловых писем, большую часть из которых отправил в мусорное ведро, выпил два эспрессо подряд в баре Галереи, чтобы быть бодрым огурцом, и лично проверил, что в холодильнике бара есть сливки, свежие канапе и шоколад. Ироничная Алла Михайловна поинтересовалась, не королеву ли английскую они ждут с визитом — Илья в ответ попросил своего личного Цербера быть сегодня поприветливей. В виде исключения. Корча рожи собственному отражению в пафосном туалетном зеркале, Илья вдруг понял, что тихонько напевает. Он! Напевает! Обалдеть!

Ему страстно хотелось, чтобы художница приехала как можно скорее. Даже не затем, чтобы снова ее увидеть, — Илья, как всякий эгоист, желал снова испытать тот трепет, в который пришла его заплесневелая душа в момент их первой встречи. Сам факт, что его кто-то волнует, был волнующим — и плевать на каламбуры, усмехнулся Илья. Он чувствовал себя человеком, который после долгой вынужденной глухоты вдруг заново, ярко и отчетливо, начал слышать звуки.

А еще ему, впервые за прошедшую неделю, не хотелось, чтобы сегодня появился Скупщик. Хоть бы эта тварь взяла выходной и осталась сидеть у себя на Покровке, пересчитывать банки с трофеями.

У Демонов бывают выходные?

Еще не видя рисунков Татьяны, Илья уже знал, что поможет ей прославиться, даже если девушка притащит ему ворох холстов, испачканных детской мазней. Впрочем, он ведь видел ее талант — рисунки просто обязаны быть чудесными. Меряя шагами кабинет, Илья прикидывал, как именно развесит работы художницы. Грядущая выставка была практически укомплектована, и два огромных зала Галереи забиты работами почти под завязку. Но ради такого случая он может чуть уплотнить уже развешенные картины или вовсе отдать ей часть своего зала.

Нет. Вывешивать на одной стене чужие талантливые работы и собственную дешевку он не решился. Убожество и красоту в его Галерее должны разделять хотя бы дверные проемы.

В дверь кабинета постучали.

— Можно? — распахнув дверь, поинтересовалась пиарщица Юля.

За ее спиной, обхватив двумя руками тубусы с рисунками, стояла Татьяна.

Все-таки она чертовски хорошенькая, подумал Илья. И постарался придать своему лицу максимально деловое выражение.

— Добрый день и добро пожаловать! — он пожал девушке руку и принялся раскладывать на столе принесенные ею тубусы. — Чаю, кофе? — не дожидаясь ответа, Илья попросил Юлю: — Пусть Глеб сварит на всех кофе и сделает нам большой чайник зеленого чаю.

Юля кивнула и, хотя в ее прямые должностные обязанности не входила организация чаепитий, отправилась к Глебу в бар.

Татьяна наконец извлекла на свет несколько холстов и развернула их.

— Вот, — сказала художница. — Это лучшее, на мой взгляд.

Илья остановился у стола, молча разглядывая принесенные работы.

Она выбрала два чистых цвета — красный и черный — чтобы сделать их фоном для портретов. Больше не было ничего — ни рук, ни деталей интерьера — только лица и цвет. Илья чуть потянул на себя верхний холст: из плотного пурпурного зарева на него смотрело детское лицо, светлое пятно посреди буйства цвета. При намеренно небрежной проработке общего контура лица автор сосредоточился на почти фотографической точности взгляда — на Илью задумчиво и слегка вопросительно смотрела девочка лет восьми. С другого полотна, слегка прищурившись, в глаза Илье глянул старик, чей лик прорастал сквозь густой черный фон. Следом, снова на пульсирующем красном, были нарисованы два почти одинаковых юношеских лица, кудрявых и слегка насмешливых — два близнеца-Аполлона, надменно вздернувшие подбородки.

— Это Стас и Женя, близнецы, мы познакомились случайно у моих друзей… Я пишу портреты, в основном… Иногда кого-то из своих знакомых, иногда ищу интересные лица в социальных сетях, — пояснила Татьяна, смущенная долгим молчанием хозяина Галереи.

Илья кивнул. Перебирая рисунки, глядя во все новые и новые лица, касаясь кончиками пальцев шершавой поверхности холста, он изо всех сил пытался справиться с острым приступом ревности. Так всегда с ним бывало, когда он натыкался на действительно стоящие картины — всколыхнувшаяся зависть буквально не давала ему дышать, вставала комом в горле. Илья чувствовал себя парализованным инвалидом, сидящим в кресле посреди спортивной площадки и отчаянно мечтающим шевельнуть хотя бы пальцем, пока остальные вокруг него гоняют мяч.

К счастью, вернулась Юля, и он смог отвлечься от удушающего приступа жалости к самому себе.

— Как тебе? — поинтересовался он деловым тоном у пиарщицы.

— Это очень круто! — ответила та, разглядывая работы Татьяны. — Думаю, надо брать все, что вы принесли, — сказала она художнице. — Если что, потесним Санникова с его графикой и ту девочку, которая делает мозаику на стекле. Но, Илья, надо понять, успеем ли мы дать информацию о новом авторе в типографию, у нас уже буклеты сверстаны, и фотосессия для художников была на прошлой неделе…

— Значит, повторим на этой, — сказал Илья. — А буклеты всегда можно переделать. Они ведь еще не напечатаны?

Юля покачала головой и что-то пометила в своем планшете.

— То есть вы меня берете? На выставку? — недоверчиво уточнила художница.

— С руками отрываем! — улыбнулся Илья.

— Мне тогда нужно срочно Климу звонить, фотографу. Таня, дайте свои координаты, я вам позже позвоню, объясню, что нужно для фотосессии, — заторопилась пиарщица. — Это для буклета и для выставочного зала, портреты наших авторов.

Татьяна кивнула. Пока она диктовала Юле свои телефоны и мейлы, пришел Глеб, принес кофе, чай, шоколад, поинтересовался по поводу коньяка. Девушки отказались, а Илья и вовсе не заметил присутствия бармена. Он снова, по второму кругу, начал перекладывать принесенные рисунки, всматриваться в детали, отмечать какие-то мелочи… Рисунки были свежими, яркими. Великолепными!

А он сейчас даже карандашного натюрморта с вазочкой и тремя яблоками не изобразит…

— Илья, я в типографию! — сообщила Юля. — Не забывай, в семь у тебя премьера в «Октябре»! Будешь с Ириной? Я позвоню, скажу, кто встречает на входе!

Юля ушла. Илья слегка завис. Черт, он совсем забыл, что приглашен на премьеру какого-то дрянного отечественного блокбастера, и Ирочка даже успела продемонстрировать ему с утра выбранное для мероприятия платье. Илья поморщился, отпил из своей чашки кофе. У него не было ни малейшего желания тащиться сегодня вечером на очередную скучнейшую тусовку.

— А это что? — спросила за его спиной Татьяна.

Илья обернулся — девушка разглядывала карандашный рисунок в раме, висящий в углу кабинета.

— Какая интересная техника! Это… очень хороший рисунок. Ваш?

Илья кивнул, пожалев, что не спрятал портрет в шкаф.

— Это ваш друг? — спросила художница.

— Давний знакомый…

С листа бумаги на Татьяну смотрел мрачный скучающий лик человека в капюшоне. Последняя работа Ильи, которую Скупщик так и не забрал — Илья был уверен, что Демон сделал это намеренно, оставив ему напоминание о собственном таланте, которого он лишился. Долгое время Илья, не имея сил порвать и выбросить свою последнюю стоящую работу, хранил портрет в шкафу, а после смерти Олега вытащил его на свет, вставил в раму и повесил в кабинете — как напоминание о собственной глупости и жадности.

Рисунок и правда был хорош — Илье вдруг показалось, что Демон подглядывает за ним и Татьяной темными карандашными зрачками.

— Слушайте, — сказал Илья, чувствуя, как от этого взгляда по спине пробежали мурашки, — к черту кофе! Поедемте где-нибудь пообедаем. Отказов не принимаю! А потом я отвезу вас, куда вам нужно.

Татьяна улыбнулась, чуть замешкалась. Илья пожалел, что сегодня с ней не было бойкой подруги, которая уже тащила бы художницу к выходу.

— Хорошо, — после паузы ответила девушка. — Только я плачу за себя сама. Это же не свидание?

— Ни в коем разе! — расплылся Илья в улыбке.

Усаживая Татьяну в машину, он позвонил в свой любимый ресторанчик на Таганке и попросил зарезервировать столик на двоих.

Демона в машине не было, и поэтому они почти сразу встряли в пробку. Но, по странному совпадению, включившееся радио спело развязно: «Talk is cheap, shut up and dance!». Илья тряхнул головой и переключился с «Rock FM» на привычное ему «Радио Монте-Карло».

Чтобы скрасить дорогу, он завел разговор о будущей выставке и долго в подробностях рассказывал, как все будет организовано, сколько дней будет проводиться мероприятие, журналисты каких изданий приглашены, сколько и каких буклетов будет напечатано. Потом поймал себя на мысли, что трещит без умолку, как попугай, а хозяину солидной галереи стоит быть менее многословным. Замолчал. Потом испугался установившейся паузы.

Ему вдруг стало неуютно. Илья понял, что уже очень давно не общался с кем-то по-настоящему, даже с Ирочкой, сосуществование с которой на одной территории вошло у него в привычку. Илья так долго был похож на картонную говорящую куклу, на чучело модного художника Ильи Свирина, вещающего о псевдоискусстве в объективы журналистских камер, что уже разучился вести себя естественно. О чем вообще говорят люди, интересные друг другу? О политике? Последнем фильме Дэвида Финчера? Ценах на бензин?

— Вы перестали рисовать, потому что поняли, что это никому не нужно? — спросила неожиданно Татьяна.

— Что? — обалдел Илья.

— Я прошлась сегодня по Галерее, прежде чем зайти к вам в кабинет. То, что там висит, это… это же не искусство. Это очень тонкая издевка. Нет, не тонкая, это издевка с большой буквы!

Опешивший Илья деланно расхохотался.

— Вы меня раскусили! — воскликнул он. — Только никому ни слова, договорились?

Татьяна улыбнулась в ответ.

— А вот тот рисунок, что висит в кабинете — он очень хорош, — продолжила она. — У меня сложилось впечатление, что его рисовал совсем другой человек.

Вот надо было ей взять и так запросто подковырнуть Илью за самое больное!

— Давайте сделаем вид, что этого другого человека больше нет, — сказал он мрачно. — Есть я, я веду машину, занимаюсь выставками, сейчас закажу себе салат в ресторане. Вечером схожу на премьеру дурацкого фильма и даже дам пару интервью. Этого лично мне вполне достаточно.

Татьяна смущенно замолчала. К счастью, они почти приехали, и Илье нашлось занятие — парковать машину и оплачивать парковку.

— Извините! — произнес он сумрачно, когда их уже проводили за столик в углу ресторана на втором этаже и снабдили меню. — Я… был слишком груб.

— Это вы меня извините! — попросила художница. — Вечно как что-нибудь ляпну…

Илья глянул на сконфуженную Татьяну, улыбнулся.

— Все, забыли! Лучше расскажите мне, как у вас дела на работе! Вы сказали начальнику все, что о нем думаете?

Облегченно вздохнув, девушка принялась излагать подробности своего разговора с начальником, его намеки на премию и повышение оклада, если она останется в компании, какие-то тонкости общения с очередным заказчиком эскизов… Илья слушал ее, поглядывал в окно, кивал, улыбался… И вдруг поймал себя на мысли, что уже давно вот так ни с кем не разговаривал. Вернее, давно с таким интересом никого не слушал. Даже если бы собеседница рассказывала ему о погоде в Ямало-Ненецком автономном округе, он бы внимал ей с таким же удовольствием.

Он неосознанно следил за движениями ее рук — как она поправляет тщательно уложенные и все же непослушные короткие вихры, как дотрагивается до сережки, когда на мгновение задумывается, как прикрывает ладошкой рот, когда смеется. Илья, привыкший к тому, что все собеседницы так или иначе пытаются его очаровать, подсознательно пытался выискать в жестах симпатичной блондинки фальшь или наигрыш — не нашел. Татьяна была такой настоящей и легкой, что Илья постепенно расслабился. Позволил себе поверить, что хорошенькая художница — и вправду такая открытая и естественная, какой кажется.

Интересно, она бы продала талант Скупщику?

Эта мысль резанула его так неожиданно, что Илья скривился и тут же деланно закашлялся, чтобы скрыть гримасу.

Милая девушка в уютном голубом свитере, которая так увлекательно рассказывает ему о своих творческих буднях и рисует прекрасные портреты — в какую сумму она бы оценила свой дар Божий?

Всех в этом мире можно продать и купить. Вопрос в цене.

А вдруг не всех?

— Скажите, вы давно рисуете? — перебил он ее неожиданно.

Татьяна задумалась.

— Лет с девяти… Папа хотел, чтобы я стала пианисткой, но после второго класса музыкальной школы я с истериками отказалась осваивать инструмент. А потом мама очень удачно подсунула мне акварельные краски…

— И правда удачно… — сказал Илья. — Повезло вам с мамой. Вы, главное, не бросайте рисовать, хорошо?

Татьяна внимательно посмотрела на него, кивнула.

К счастью, появился официант, и внимание можно было переключить на принесенную еду. Илья жевал свой стейк, щедро поливал его соусом, хрустел свежими овощами, словно пытался перебить неприятное послевкусие. Вечно он напридумывает себе черт знает что и сам же по этому поводу напрягается. Все хорошо. Все отлично. Он опередил Скупщика, и пусть художница не будет считаться первым клиентом, которого он отговорил от сделки, Илья может позволить себе делать добрые дела просто так. Без личной выгоды.

Хотя, учитывая, что сидящая напротив девушка нравится ему все сильнее, его желание помочь Татьяне было продиктовано в первую очередь личными мотивами.

Интересно, у нее есть мужчина? А то он тут сидит, пялится на ее руки и губы, а у нее, может быть, парочка малолетних отпрысков и ипотека на пару с мужем в каком-нибудь подмосковном Ново-Хренославске. Надо как-то аккуратно узнать про ее личную жизнь. Позвонить Роману, пробить ее адрес и подробности биографии…

Так! Стоп! Никакого Романа. За художницей Илья шпионить не будет.

Просто спросит ее напрямую, есть ли у нее кто-то…

В следующий раз. Не сегодня. Он ведь и сам, технически, в отношениях…

И кстати, еще не ясно, нравится ли Татьяне он сам или ей приглянулась его галерея, дорогие часы и «Bentley Continental Supersports»?

Илья снова скривился. Вот бы в мозгу был тумблер, отключающий паранойю!

Наконец, дело дошло до сладкого. Илья, блуждая взглядом в перечне десертов, решил сосредоточиться исключительно на штруделе с яблоками.

Пили чай, снова говорили о грядущей выставке. Татьяна, вдохновленная возможностью выставляться в одной из самых значимых галерей Москвы, не скрывала своего ошеломления и радости, и Илья снова почувствовал себя Копперфильдом московского разлива. Легко делать чудеса, когда тебе это ничего не стоит!..

Неожиданно к нему на тарелку упала фисташка.

Илья удивленно огляделся. Ресторан был практически пуст.

Шлеп! — еще один орех прилетел откуда-то сбоку и угодил ровно в середину тарелки.

Татьяна недоуменно улыбнулась. Илья привстал, чтобы точнее определить точку обстрела. Из-за спинки соседнего дивана показались два любопытных глаза. За соседним столом, забравшись на диван в ботинках, скрывался вероломный карапуз, обстреливающий их столик орехами.

Сообразив, что его застукали и прятаться больше нет смысла, пацаненок слез с дивана и подошел к их столику. Ему было не больше шести — смешной вихрастый шкет с черными глазами-виноградинами.

— Дядя Илья! — неожиданно сказал парень. — А вы еще долго?

Илья едва не уронил чашку чая, которую держал в руках. Это еще кто?

— Вы знакомы? — удивилась художница.

— Это мой дядя! — сообщил Татьяне гордо неизвестный пацан. — Он меня сегодня обещал в зоопарк сводить, но забыл, наверное!

И паренек, обернувшись, хитро уставился на Илью.

Тот осторожно поставил чашку на стол. Потрясенно оглядел мелкого хулигана. Только сейчас он увидел, что материализовавшийся неизвестно откуда ребенок одет в широкие штаны-шаровары и куртку с капюшоном.

«Кончай баб клеить, дело есть!» — произнес в его голове звонкий мальчишеский голос.

Илья прикрыл на мгновение глаза.

— Я прошу прощения, что вас задерживаю! — мгновенно засобиралась Татьяна. — Мы и так засиделись! И мне уже давно пора…

— Эмм… Ерунда, это моя вина! Забыл, действительно забыл! — дико переигрывая, сообщил Илья, глянув на мелкого адского засранца. Тот, сунув руки в карманы, стоял у стола с независимым видом и нагло рассматривал улыбающуюся ему Татьяну.

Пришлось немедленно звать официанта, расплачиваться и блеять что-то про двоюродную сестру, которая отправилась к врачу и оставила на его попечение племянника. Татьяна, святой человек, сообщила, что все в порядке и она сама доедет по своим делам на метро.

— Ну пойдем, племяшка! — сказал Илья пацану, вставая из-за стола. — Посмотрим на зверей.

— Не, не, на ручки! — сообщил тот нахально, вытянув вверх обе руки.

Илья сделал паузу, выдохнул и осторожно взял Демона на руки. Это был обычный человеческий детеныш, теплый и вертлявый, который — Илья мог поклясться! — пахнет карамельным попкорном.

— Ты же купишь мне мороженое? — доверительно спросил Скупщик, сопя Илье в ухо.

— Конечно! Хоть два! — пообещал тот.

Все-таки адский ребенок был довольно тяжелым, и пока Илья тащил его по лестнице со второго этажа, у него заныла спина.

У выхода из ресторана Илья, на котором все еще висел мнимый племянник, попрощался с художницей, напомнив, что ей будет звонить пиарщица Юля.

— Конечно, помню! — кивнула Татьяна. — Спасибо за обед и… приятно познакомиться! — эту фразу девушка уже адресовала пацану в капюшоне.

— Еще увидимся! — приветливо помахал художнице парнишка.

Скотина!

— Слезай, — потребовал Илья, когда Татьяна ушла.

— Ты удобный! — весело сказал Скупщик.

Перестав церемониться, Илья ссадил парня на землю и пошел к машине.

— Детских сидений у меня нет, нарвемся на штраф — сам разгребай! — сказал он, распахивая пассажирскую дверь.

Пацан в капюшоне стоял, не двигаясь.

— Ну? — нетерпеливо спросил Илья.

Парень улыбнулся и кивнул в сторону киоска с мороженым.

— Мы же спешим! — напомнил Илья. — Материализуешь себе по дороге.

— Хочу настоящего! — начал кукситься пацаненок.

Чтоб тебя!

Илья хлопнул дверцей и, схватив мелкого демонического изверга за руку, потащил его к киоску.

— Какое тебе? — спросил он, когда они остановились возле облепленного этикетками павильона.

— Шоколадное! — ткнул пальцем «племянник».

— Нам шоколадное, — сказал Илья продавщице, доставая деньги.

— Два! — уточнил Скупщик.

— Два, — сказал Илья.

— Шоколадное какое? — поинтересовалась равнодушно продавщица. — У меня шесть сортов.

— Любого! — кивнул Илья.

Пожав плечами, продавщица выдала ему два мороженых. Илья отдал их пацану в капюшоне.

— Не хочу с арахисом! — неожиданно заявил тот, придирчиво оглядев этикетки.

— Ешь, какое купил! — раздраженно сказал Илья и спрятал бумажник. — Будешь выпендриваться — отшлепаю!

Держа по мороженому в каждой руке, пацан обалдело глянул на Илью снизу вверх.

— Не кричите на ребенка! — возмущенно сказала тетка, пересчитывая сдачу.

— Пошла ты! — показал ей средний палец пацан в капюшоне.

Не поверив своим ушам, обалдевшая продавщица высунулась в окошко глянуть на невоспитанного парнишку, которого совершенно распустил нерадивый папаша. Но странная парочка мгновенно запрыгнула в белую дорогущую машину, название которой продавщица так и не смогла вспомнить, и авто, резво стартовав с места, тут же затерялось в потоке других.

Въезд во двор был намертво перегорожен шлагбаумом. Самого двора, по сути, не было — были горы щебенки и строительного мусора, подернутые жухлой осенней травой. На плакате, прикрученном проволокой к высокому забору, огораживающему огромное заброшенное трехэтажное здание, значилось: «Городская усадьба первой половины XIX века. Реконструкцию ведет ООО “Семирамида”».

Шлагбаумом заведовал усатый сторож-пенсионер, по случаю солнечной погоды вышедший из своей унылой будки на свежий воздух и усевшийся на табурете с газетой в руках.

При виде подъехавшего почти к самому шлагбауму автомобиля сторож нахмурил седые кустистые брови и попытался сделать устрашающее лицо.

— Куда прешь? — сердито рявкнул он, шлепнув по капоту скрученной газетой.

Скупщик вышел из машины. По тому, как он двигался, Илья догадался, в кого перевоплотился Демон.

— Милый! — запричитала слащавым старческим голосом фигура в капюшоне. — У меня кошечка к вам на территорию забежала! Серая с белым! Мы поищем?

Хозяин шлагбаума вгляделся в лицо под капюшоном, зачарованно улыбнулся, кивнул, а затем зашел в будку и поднял шлагбаум.

— Скорее! — скомандовала Старуха Илье и рысью кинулась вглубь стройки.

Загнав «бентли» за шлагбаум, Илья бросился вслед за Демоном.

— Что мы здесь делаем? — спросил он, пробираясь через завалы битого кирпича.

— Спасаем человеку жизнь! — фигура в капюшоне пропала в провале темного подъезда.

Пытаясь угнаться за юрким Скупщиком, несущимся вверх через две ступени по лестнице, заваленной строительным мусором, Илья дважды едва не растянулся, запнувшись за торчащую арматуру и мешки с цементом. Бросив случайный взгляд в окно, он увидел, что сторож, забравшись на гору щебня и мусора, пристально оглядывает двор, выкрикивая громкое: «Кис-кис-кис!».

— Давай быстрее! — рявкнул Демон сверху. — Клиент уже трижды прочитал «Отче наш» и сейчас сиганет!

В три прыжка он одолел последний лестничный пролет и резво полез вверх, на чердак, по хлипкой железной лестнице. Запыхавшийся Илья, чувствуя, как в желудке бьется взбесившееся сердце, остановился на мгновение, но почти сразу же упрямо полез следом. Надо все-таки хоть иногда добираться до спортзала!

На крыше было ветрено и небезопасно — ржавая двускатная поверхность, латанная бессчетное количество раз, зияла там и здесь прогнившими дырами. Поскользнувшись на первом же стальном листе, Илья ухватился за какой-то выступ и попытался перевести дух. Демон, словно кот, уже прокрался вперед, к самому краю крыши, где у резной оградки маячила какая-то фигура.

— Внучек! — крикнула глумливо Старуха. — Не надо!

— Не подходите! — истерически крикнул человек и взмахнул рукой. — Иначе я прыгну!

Илья разглядел, что самоубийце на вид лет тридцать пять или чуть больше, он небрит, худ и вообще выглядит так, словно уже неделю спит в одежде. Трагический изгиб рта свидетельствовал о том, что парень серьезно решился свести счеты с жизнью. Он уже и одну ногу перекинул через хлипкий парапет, и с мрачной отрешенностью глянул вниз, где по тротуару сновали бессердечные пешеходы, занятые своими птичьими делами.

— Ну так прыгай! — рассмеялась Старуха. — Только ты так не убьешься! Три этажа вниз, мордой об асфальт — максимум, перелом шейных позвонков и обе ноги в хлам. Тридцать или сорок лет в инвалидном кресле — оно тебе надо?

Парень у края крыши обернулся и обалдело уставился на визитеров.

— Вы кто?

Скупщик, который уже подобрался довольно близко к самоубийце и умудрялся невероятным образом удерживать равновесие на скользкой крыше, сообщил:

— Я уполномочен избавить тебя от страданий на почве нереализованности! Продай мне свой талант, а в обмен проси, что хочешь! Деньги, премии…

— Но лучше не делай этого! — крикнул Илья и, наплевав на головокружение, сделал несколько быстрых шагов вперед.

Подошвы дорогих ботинок подвели, и он поехал вниз, тщетно пытаясь ухватиться хоть за что-то. В последний момент сильная рука Скупщика схватила его за локоть и остановила дурацкое скольжение.

— Если продашь талант, всю оставшуюся жизнь будешь несчастен! — скороговоркой выпалил Илья окончание своей душеспасительной тирады.

Прикосновение Демона позволило ему увидеть, что в теле человека у края крыши пылает яркий огненный цветок.

Удивленный самоубийца помедлил, перекинул ногу обратно и, держась за тонкую железную ограду одной рукой, вдруг размашисто перекрестился другой.

— Я понял… — прошептал он, указывая на Скупщика и Илью, которые так и стояли на крыше рядышком. — Я разбился, и у меня предсмертные видения! Ты, — он ткнул пальцем в Илью, — посланник Рая. А ты, — указал он на Скупщика, — Ада. Классический сюжет! — хохотнул самоубийца. — Это Чистилище, да?

— Это Москва, Солянка семнадцать дробь шесть, — ответила Старуха.

Ветер забрался ей под капюшон, и темная ткань затрепетала вокруг мертвой черепушки. Парень у края крыши внимательно вгляделся в черты лица Демона и замер, в ужасе раскрыв рот.

— Ты Смерть! Смерть моя! — воскликнул он патетически, разглядев под капюшоном мертвый старушечий лик, и упал на колени.

Скупщик чертыхнулся, перевоплотился в парня с татуировками и достал сигареты.

— Знаешь, — сказал он Илье, — вы, всякие художники или музыканты — те еще придурки. Но самые феерические идиоты — это писатели!

13

Ровный слой пыли лежал на всех поверхностях квартиры, в которой жил Федор Левковский. Как Федор, словно бесплотный дух, передвигался по жилплощади, было непонятно. Длинный кабинетный стол, заваленный грудой бумаг, стоящий на нем ноутбук, открытый, но не включенный, несколько чашек, покрытых бурой коркой заплесневевшей заварки, вытертый диван, покрытый вылинявшим, некогда щегольским клетчатым пледом, несколько пейзажей на стене в тяжелых рамах, бурые плюшевые занавески, какой-то хлам, выглядывающий из-за низкого кресла — все эти вещи были присыпаны слоем пыли, словно перхотью. Если бы не отпечаток трех пальцев на краю стола, можно было бы решить, что хозяин заброшенного жилища покончил с собой не менее года назад, но по недоразумению был забыт небесной канцелярией на земле и теперь слоняется по пустой комнате, аки Кентервильское привидение. Мешки под глазами, бледное худое лицо и подрагивающие узловатые руки Левковского делали его сходство с призраком поразительным.

Как и положено писателю, Федор имел обширную библиотеку. Илья, стоя у бесконечных стеллажей с книгами, разглядывал содержимое книжных шкафов непризнанного гения литературы. В наличии были непременные Достоевский-Чехов-Пушкин, Толстой-Куприн-Солженицын. Тут же Гоголь, Карамзин, Диккенс, Сэлинджер и Воннегут… На верхних полках обретались и вовсе неизвестные Илье авторы — Эрдман, Платонов, Сумароков, Замятин, Пруст… Толстые корешки, рядами выстроившиеся на полках, любого книжного червя могли вогнать в уныние — чтобы прочесть все, что тут громоздилось, потребовалась бы не одна человеческая жизнь.

Интересно, все это книжное разнообразие писатель купил сам или грабанул ближайшую библиотеку?

Тут же, на полках, были фотографии. Вот маленький Федя, одетый в девчачье пальто и шапку с завязками, держит в руках здоровенную полосатую кошку. Вот Федор, чуть постарше, в компании родителей, с улыбкой показывает какой-то диплом. Вот Федор-студент позирует фотографу в компании таких же веселых однокурсников, сидя на ступенях огромного желтого здания с колоннами. Вот Федя со стопкой листов в руках выступает перед огромной студенческой аудиторией. Далее фотолетопись обрывалась — но хозяину квартиры наверняка страстно мечталось однажды поставить на эту же полку фотографию, где он позирует на церемонии вручения Нобелевской премии по литературе.

В самом углу на полке стояла латунная статуэтка в виде руки, держащей перо. На подставке значилось: «Лучшая студенческая литературная работа. 1998 год». На статуэтке, в отличие от прочих предметов в квартире, пыли не было — видимо, вынашивая планы самоубийства, писатель задумчиво полировал свидетельство своего давнего триумфа.

— А это что за говно? — спросил Илья, увидев ровный ряд мягких корешков серии дешевых детективных романов. — Вы читаете такое? — он выудил одну из книг, на которой значилось: «Эдуард Багрянский. Последнее дело Меченого».

— Дайте сюда! — раздраженно сказал писатель, отобрал у Ильи книгу и с неожиданной теплотой поставил ее на место. — Это я написал!

— В смысле? — не понял Илья.

— В прямом. Эдуард Багрянский — подставная фигура, чей-то родственник, а его имя, вернее творческий псевдоним, принадлежит издательству «Ультра-нова». Вместо Багрянского для них пишут разные люди. Вы что, вчера родились? Это обычная практика. Разве один человек может осилить за год объем в десять романов?

Илья присвистнул.

— Дурите читателей?

— Зарабатываю на жизнь, — буркнул Федор.

— Он литературный раб, писатель-невидимка! — крикнул с кухни Демон, хлопнув дверцей холодильника. Через мгновение он оказался в комнате с пакетом молока в руке. — Это прокисло! А свежее есть? — поинтересовался он у Федора.

— Не знаю… какая разница? — ответствовал тот.

— Ну, да! Властителю дум не пристало думать о свежести молока! — хохотнул парень в капюшоне и повернулся к Илье. — Закажешь пиццу? Заодно и этого покормим… малахольного!

Илья кивнул и полез в телефонную книгу. Демон ушел на кухню и принялся хлопать дверцами шкафов и шуршать полиэтиленом в отчаянных попытках заглушить хотя бы куском плесневелого хлеба свой адский аппетит.

— Нет, я все-таки умер! — слабо произнес Федор, вслушиваясь в звуки, несущиеся с кухни, и уселся в продавленное кресло.

Наверняка, сидя в этом самом кресле, Левковский и придумывает свои нетленки, решил Илья. Уж больно отчетливо отпечаталась на старом потертом кожзаме его узкая писательская задница.

— Расскажите все с самого начала! — словно психотерапевт душевнобольному, сказал Илья. — Какого черта вы решили прыгать и что у вас там… в вашей сфере, — он кивнул в сторону книжных шкафов, — не сложилось!

Скупщик вернулся с кухни с плиткой шоколада и уселся на письменный стол.