Алмазная реальность Бурцев Виктор

– Доброволец?

– Да. Полгода в армии.

– Деньги?

– Нет, господин. Мой отец погиб в Хараре, мой брат погиб, он был летчик, мои две сестры погибли, они служили в ПВО. Моя мать умерла от «желтого Джека».

– Стало быть, месть?

– Не знаю, господин. Я очень толстый и трусливый, господин, в армии меня часто обижали. Я работал на складе, потом работал на кухне…

– Почему же капитан Нуйома всучил мне тебя?

– Наверное, он пошутил, господин. Он так шутит, господин.

Что ж, это было похоже на циничного философа и выпускника Вест-Пойнта – всучить белому в подручные жирного деревенского парня, который думает только о том, как набить брюхо и отсидеться в кустах. Естественно, Карунгу ему не жалко, а вот над шуткой он будет смеяться долго.

– Ты не бойся, – утешил я толстяка. – Смотри, какие храбрые парни летят вместе с нами. Мы вернемся, и тебе дадут орден. Я похлопочу.

– Правда, господин? – Он выпучил глаза.

– Правда, правда.

Кажется, это его несколько успокоило.

Я стал смотреть в иллюминатор. Чуть левее и ниже из-под брюха вертолета торчало рыло шестиствольной автоматической пушки. Еще ниже было видно шасси. А под нами, в сотне метров, проносились буйные заросли растительности, среди которых то и дело мелькали выжженные проплешины. Блеснула под солнцем река. На уютной равнине, поросшей зеленой травой, паслись антилопы, возможно, куду, я не разбирался в их породах. Паслись мирно и даже не среагировали на пролетающий вертолет.

Африканская природа, конечно, пострадала от войны больше, чем европейская после тактических ядерных ударов. Ядерный гриб давно уже перестал быть жутким пугалом, как в конце прошлого века. Дезактивация продвинулась далеко вперед, появились многочисленные лекарственные средства, так что последствия ядерного взрыва в сравнении с тотальным многолетним применением боевых мутагенов кажутся теперь ничтожными. Ну, не стало старой Москвы, не стало еще нескольких крупных городов в Европе и Америке, не стало десятка островов в мировом океане… Это не страшно. Все последствия можно было просчитать. А просчитать то, что творится на Черном континенте, невозможно. Ни маршал Ауи, ни его противник Нкелеле, ни десятки вояк рангом пониже не могут этого просчитать, да и не стремятся к этому.

Четыре года назад корреспондент «Крисчен сайенс монитор» взял интервью у Нкелеле. До того и с тех пор Нкелеле не общался с прессой и обращался к народам только посредством печатных пропагандистских листков.

Интервью произвело странное впечатление.

На вопрос, какова основная цель развязанной войны, Нкелеле ответил коротко: «Война».

На вопрос, когда он будет считать эту войну законченной, Нкелеле ответил: «Война не заканчивается. Она только затухает, как брошенный костер, но под золой всегда найдутся угли, либо на пепелище другой путник разожжет еще один костер…»

На вопрос о том, какое оружие нельзя использовать, Нкелеле ответил: «Такое, которое убивает слишком мало врагов».

Характерно, что тогда Нкелеле еще не считали кибернетическим шизоидом: он был одним из удачливых военных, сбросивших президента или императора, чтобы стать во главе государства самому. Поскольку за Нкелеле была сильная заирская армия и Ангола с ее вооруженными формированиями, многие страны стали искать с ним сотрудничества. Маршал Ауи появился менее эффектно, но сразу нашел себе верных союзников в лице Кении и Танзании Честно говоря, и маршал Ауи проигрывал в сравнении со своим кровожадным противником. Складывалось впечатление, что Ауи был каким-то… более настоящим, что ли. Хотя, когда речь идет о применении обеими сторонами боевых мутагенов и бактериологического оружия, о том, кто более настоящий и человечный, рассуждать не приходится.

Желудок холодным комом бросился к моему горлу, и я сообразил, что «летающий морг» садится. Кто-то из ребят Индуны распахнул дверь и спрыгнул вниз метров с двух, остальные посыпались следом. Я помог выбраться толстяку Карунге и Войту, тащившему свои камеры, потом выбрался сам – вертолет уже висел над самой землей, вернее, над густой порослью меч-травы. Федор выскочил последним, и «Сикорский» взмыл вверх. В бронеколпаке мелькнуло лицо пилота, машущего нам рукой, и машина по плавной дуге ушла на юг, скрывшись за кронами деревьев.

Федор громко, от души матюкнулся.

– Что такое? – спросил я.

– Пиво забыл!

– Пилоты будут рады, – хохотнул один из бойцов, белый крепыш. – Не переживай, земляк, ты сам бросил бы эти калебасы через полчаса.

Федор пожал плечами, потом присмотрелся к говорившему:

– Ты что, из наших?

– С чего бы? Просто русский знаю, – сказал тот на чистом русском и занялся своей поклажей.

– Идем вот туда. – Эймс Индуна указал на видневшийся в сырой дымке утес, поднимавшийся над лесом неприветливой глыбой. – Впереди – Фиси, Мерв, Джонни. Правый фланг – Борис, Зак, Уэстли. Левый – Макс, Алан, Лонг Джон. За тылом смотрят Эгон и Клод. Остальные идут в центре группами по двое-трое, интервал два метра.

Названные почти бесшумно исчезли в зарослях.

– Вы держитесь возле меня, – велел Индуна.

К его снаряжению, которое я видел при посадке, прибавился не очень большой рюкзак и крупнокалиберный пистолет-пулемет «астра» со страшного вида магазином. Эта махина легко пробивала бронетранспортеры, я такое видел.

Войт щелкнул его своей камерой, за что получил предупреждение:

– Не делайте так больше, пока я вам не разрешу.

Через пару минут меня укусила в шею буйволиная муха, чрезвычайно злобное насекомое. Насколько я помнил инструктаж, муха эта переносила много всякой дряни. Оставалось надеяться на прививки. По такому случаю я заглотил компенсаторы и угостил ими своих.

– Лейтенант, – позвал я Индуну, – Лейтенант, объясните мне, раз уж мы расхлебываем эту кашу вместе: какого черта вы решили, что Мбопа именно здесь?

– Данные спутниковой разведки.

– Свежие?

– Более чем. Кроме того, он оставляет за собой заметный след. Я думаю, пару деревень мы обнаружим, сами увидите. Это страшный человек.

– Здесь все страшные, – буркнул я, срубая ножом цепкую лиану, пытавшуюся ухватить меня за плечо.

Толстяк Карунга трусил рядом со мной, стараясь не отходить ни на шаг. То ли хотел получить орден, то ли просто поверил мне после разговора в вертолете. Свой автомат он нес под мышкой, словно поросенка с рынка.

– Ты что-нибудь знаешь об этих местах? – спросил я, вытирая пот.

– Плохие места, господин, – с готовностью сказал Карунга, – Плохие места, плохие люди.

– Бывал тут раньше?

– Сам не был, много слышал, господин. Людоеды, господин, страшные звери…

– Звери-людоеды? – не понял я.

– Звери страшные, людоеды страшные… – бормотал Карунга.

Я понял, что путных разъяснений все равно не получу, и отстал от него.

Когда из зарослей прямо перед нами появился Фиси, шедший в авангарде, я едва не вскинул свой «пигмей».

– Деревня, – сказал он Индуне, укоризненно глядя на меня. – Сожгли напрочь.

– Чья?

– Вамакуа.

Индуна сплюнул с отвращением. Поймав мой взгляд, он объяснил:

– Людоеды. Я думаю, вы слышали много историй про них.

– Племя?

– Почему племя? Деревня. Никто не говорит, что все вамакуа едят людей. Просто здесь иногда нечего больше есть. А люди приходят постоянно… Уходят-то вот не все.

Деревня после быстрого, но безжалостного пожара превратилась в груды головешек. Там и сям еще курился едкий дымок, потрескивали угли. Отовсюду несло жаром.

Я споткнулся обо что-то, это был труп ребенка. Со скрюченными ручонками и опухшими суставами, с острыми оскаленными зубами. Отшатнувшись, я увидел рядом труп взрослого, голого, даже без набедренной повязки, немногим отличавшегося от ребенка. Этот лежал навзничь, простроченный поперек живота автоматной очередью.

– Один есть, – крикнул кто-то из наших сквозь дымные завесы.

Возле несгоревшего плетеного строения лежал на боку, подтянув к груди согнутые ноги, военный в ангольской форме. Он был мертв. Из спины его торчало изогнутое копье, а все вокруг было залито кровью. Копье мало того что воткнули, так еще и повернули несколько раз в теле воина. Стоявший рядом Карунга посерел и, отвернувшись, принялся громко блевать.

– А вот и вождь, – сказал Индуна.

Видимо, этот старичок с нелепым украшением из перьев в волосах и проткнул солдата Мбопы. Вождь лежал метрах в двух, протянув вдоль тропинки тощие руки, затылок его был размозжен.

– Я же говорил – будут видимые следы, – сказал Индуна, поправляя свою «астру». – Они потеряли здесь четверых. Мбопа, похоже, очень устал, не прочувствовал обстановку. Не знаю, сколько уж у него осталось от отряда, но вырезали всю деревню. Грехом это не назовешь.

– Они что же, людей ели? – спросил Войт, фотографируя труп вождя.

– Посмотрите, у них там хлев, – махнул рукой Индуна. – Не все сгорело до конца, так что несколько тел вы увидите. Возможно, даже найдете соотечественников. Их тут любят использовать в качестве консервов больше, чем черных. Говорят, они вкуснее.

– К тому же белые меньше болеют, – добавил Фиси, невозмутимо вынимая из нагрудного кармана шоколадный батончик. Содрал цветную обертку и с аппетитом откусил большой кусок. – А соответственно – лучше хранятся.

Вот тут вывернуло и меня.

День или ночь?.. Во влажном полумраке тропического леса временем управляют только две часовые стрелки. Из суток остался только тягостный вечер, и нет ему конца, как нет конца нашему пути. Солнце застряло где-то за горизонтом, и не светит, и темноте наступить не дает.

Лес, который окружал деревню людоедов, выглядел хилым только вначале. Буквально через километр мы словно пересекли некую невидимую границу – деревья вытянулись, стали гуще и вскоре закрыли от нас небо. Мы попали в вечерние сумерки, хотя на невидимом небосклоне солнце достигло зенита.

Мутагены попали здесь в благодатную почву. Они подняли деревца ввысь, превратили небольшой лесок в джунгли. Вся растительность размножалась с невероятной скоростью. Если рискнуть и остановиться всего на минуту, можно увидеть, например, как мох за считанные секунды оплетает дерево снизу доверху и как дерево борется с ним. выделяя особые вещества. Можно увидеть, как лианы, словно щупальца неизвестного животного, впиваются в кору поднебесных гигантов, семена которых случайно упали однажды в эту отвратительно живую грязь, да так и остались в ней. А может быть, это были не лианы вовсе… Кто знает, что могло зародиться в этой изгаженной человечеством земле?

Проваливаясь по колено в слой гниющих листев, мы едва-едва делали два километра в час. Впрочем, вряд ли кто-нибудь сумел бы в этом лесу двигаться быстрее…

Я скормил своим ребятам почти весь имеющийся у нас запас мутагенных компенсаторов. Если они закончатся раньше, чем мы пройдем опасную зону, стерилизация нам обеспечена. В принудительном порядке, в соответствии с Пражской конвенцией от сорок четвертого года «О координировании мер по устранению последствий применения мутагенных веществ». Какой-то умник мне сказал, что самое страшное – это ядерное оружие. Мол, человечество погибнет в атомном огне и все такое…

Хренов сто! Этого бы умника да в этот лес. Который и границ-то не имеет. Сколько идем… А по карте – так должны уже в саванне пыль жрать.

Я с отвращением оторвал от щеки белого червя, который усердно пытался вбуравиться мне под кожу.

Дерьмо! Какое дерьмо! Одно сплошное…

Что я такого сделал в прошлой жизни, что меня бросают в это дерьмо?!

Впереди произошла какая-то заминка. Я поспешил к голове нашей маленькой колонны.

О нет…

Я увидел, как бледный Чиконе, одной рукой держась за живот, а другой вцепившись в рукав поддерживающего его солдата, старается усмирить свои не вовремя разбушевавшиеся кишки.

– Привал, – скомандовал я. – Но никому не садиться, слышите?! Если, конечно, не хотите быть сожранными заживо какой-нибудь инфузорией-туфелькой. Чиконе… Не дотерпишь?

Он только помотал головой. Несчастный парень, ему сейчас белый свет с овчинку кажется… Но нельзя ему тут… присаживаться. Обязательно заразу подхватит. Не приведи господь, синюю амебу или кольчатого червя Крюкова, который, попав в благоприятную среду, начинает размножаться с невероятной скоростью, да еще вдобавок выделяет какой-то редкий токсин в качестве отходов собственного организма. Видел я несчастных зараженных, в ангольском лагере… Поначалу их еще лечить пытались, пока не стало ясно, что единственное облегчение для несчастных – это ампула с цианидом.

– Чиконе… Вали под себя.

– Да, мой генерал… – Вид у него был отрешеннейший.

На миг он замер. Потом расслабился. На лице обильно выступила испарина.

Не давая ему осмыслить происшедшее и наделать очередных глупостей, я скомандовал:

– Вперед! Живее, мы отстаем от графика.

От какого графика?..

Мы прошли еще километра два, когда Чиконе вдруг сделалось совсем плохо. Он согнулся пополам, опершись на ствол автомата. Закашлялся. Побелел, а затем его вырвало чем-то синим.

– Отойдите от него! – закричал я тем, кто кинулся подхватить падающего солдата. – Не прикасайтесь! Назад…

Когда я подошел к нему, Чиконе уже не мог стоять и медленно опустился на колени. Лицо смуглого итальянца было характерного голубого цвета.

Живой труп. Пока живой…

– Джузеппе… – негромко позвал я.

Он поднял голову, и я поразился, насколько быстро болезнь взяла свое. Глаза ввалились, из носа текла струйка крови.

– Мой генерал?.. – Голос призрака.

– Прости меня, Джузеппе.

Он даже попытался улыбнуться, но согнулся. Ему снова стало плохо.

– Абе, веди отряд дальше. Я догоню вас через полчаса.

Шесть человек, возглавляемых безмолвным Абе, исчезли за деревьями.

Чиконе начал сползать в собственную блевотину.

Я ухватил его за шиворот, вернул в исходное положение. Плевать на бактерии. Инфузории, мать их…

Я не могу позволить своему солдату подыхать в дерьме!

Вы мне заплатите! Все! Сволочи! Заплатите за это дерьмо, за эту гнусь, в которую вы превратили мою землю!

Послышалось шипение. Прислушавшись, я понял, что это Чиконе пытается что-то сказать. Нагнувшись к нему, я разобрал только одно слово:

– Генерал… Генерал… Генерал…

Он уцепился за мою штанину, вытянул руку вперед, согнул ладонь, словно обхватывая что-то, и несколько раз дернул указательным пальцем… В воздухе стояла страшная вонь.

– Я понял, Джузеппе. Я понял. Хорошо…

Он отпустил мою ногу и, опустив голову, стал ждать, не переставая что-то шептать.

Достав пистолет, я услышал, как Чиконе внезапно внятно и четко произнес:

– Мама?

Что он увидел там, в последние секунды своей жизни, умирая от грязной инфекции в изувеченных мутагеном Джунглях? Я не желал бы этого знать.

Не дожидаясь следующего приступа болезни, я выстрелил рядовому Чиконе в затылок.

Выстрел глухо прозвучал среди деревьев, порождая дробное эхо.

– Странные вы существа, люди, – произнес за моей спиной знакомый голос, – Играете в чужие игры. Гадите. Уничтожаете. Берете, не задумываясь, что все когда-то кончается. Стремитесь приблизиться к богам, все дальше и дальше уходя от них.

– Заткнись…

– Вы втоптали природу в грязь так, что она уже и сама не знает, чем была до вас и чем является на самом деле Даже мы боялись обращаться с ней так, как это делаете вы.

– Заткнись! – Я крепко сжал рукоять пистолета, чувствуя, как удобно улеглась она во вспотевшей ладони.

– Пьяная от крови, грязная благодаря вашему существованию, уличная девка Природа шатается под вашими окнами. Горланит дешевые песни, заигрывая с вашим детищем, Прогрессом. И вы даже не догадываетесь, какие это опасные соседи. Природа и Прогресс. Вы даже не думаете, какими могут получиться их дети.

– Заткнись. Иначе я убью тебя, – произнес я, чувствуя, как страх перед этим древним созданием посмеивается за моей спиной.

– Не убьешь, хотя меня бы это не удивило. Мне…

Я резко развернулся и выпустил четыре пули из личного «магнума» в грудь черному, чернее ночи, человеку. С радостью видя, как за секунду до выстрела посерело лицо старого Легбы. Страх был написан на этом лице.

Минута растянулась…

Медленно, очень медленно лоа прикрыл четыре дымящихся отверстия ладонью.

Медленно, очень медленно он убрал руку, проведя пальцами по нетронутой черной коже…

Я снова посмотрел в его лицо и увидел, как страх сменяется удивлением.

Вокруг мертвого тела Джузеппе Чиконе противно шевелилась палая листва. Изломанная человеком, неестественная, неправильная жизнь спешила жить. Я отвернулся, я не хотел на это смотреть.

Под зеленой крышей леса глухо бродило эхо моих выстрелов, оно сопровождало меня, когда я двинулся догонять отряд.

Стоп! Какое эхо!

Я встряхнул головой…

Какое, к черту, эхо?! Это выстрелы!

Я побежал.

Низкие ветви били меня по лицу, лианы преграждали путь. Я даже едва не упал. Но продолжал бежать.

Когда я догнал своих ребят, их осталось только трое.

Еще трое лежали в отдалении, внимательно вглядываясь мертвыми глазами в зеленую темноту. Пожухлый ковер вокруг них уже начал вздрагивать, слышался тихий шорох шевелящихся листьев, лианы протягивали щупальца к своей законной добыче.

– Мой генерал. – Это Абе.

– Что случилось? – спросил я, с трудом переводя дыхание.

– Бунт, мой генерал… – ответил он просто. – Эти трое подбивали остальных к побегу. Они хотели перейти на сторону противника и сдать им вас в качестве военнопленного. Вот список с их фамилиями.

Я скомкал листок, подсунутый мне предусмотрительным денщиком. Фамилии трех неудавшихся дезертиров я знал и без того. Именно эти три недоумка входили в число любимчиков сержанта.

Баба с возу – кобыле легче.

Помимо меня и Абе, в моем отряде остались Коваленко, сменивший разряженную «пустоту» на один из «стингеров», и хмурый Ламбразони со снайперской винтовкой на плече.

Коваленко растирал опухшую левую ладонь, на которой появились волдыри.

– Что это у тебя?

– А! – Он беззаботно махнул рукой, – Скунс, вонючка… Когда заварушка пошла, я упал, а там эта тварь. Струей.

– В Африке скунсы не водятся… – сказал я.

– Да? – Коваленко сплюнул. – Ну, значит, какая-то тварюшка. Кислотная. Ожегся.

– Хорошо, что не в лицо… – пробормотал, я наблюдая, как исчезают под толщей листьев трупы дезертиров.

– Хе, лицо… Скажете тоже, мой генерал. Что мне лицо Потеря не великая, а вот рука… «Стингер» тяжело держать. Больно… Могу промазать.

– Ничего, я подстрахую, – тихо сказал я, взваливая на плечо второй «стингер».

– А вы умеете? – удивленно спросил Коваленко.

Я посмотрел на свою команду.

И вдруг понял, что Марко Ламбразони совсем не хмурый, а просто спокойный, как удав. И надежный, как нож.

Коваленко не щуплый, а просто жилистый и не ел давно. Так, чтобы от пуза… А Абе просто мой брат. Мой черный брат.

И за каждого из них я отдам свою жизнь. И если бы я понял это раньше, может быть, и Джузеппе был бы жив…

– Пошли, орлы мои! – сказал я и пошел вперед первым

Мы прошли этот лес за день и вышли из него уже на заходе солнца. Без привалов, не решаясь ни останавливаться, ни есть в этом кишащем заразой месте, держась на одних стимуляторах.

Перед нами пыльная дорога и ржавый, бог весть какого года, указатель со стрелкой и надписью «Камбулацици». Цифры были неразборчивы.

– Привал! – скомандовал я. – Ждем транспорт…

– Мунья, мабили, зинтхату, йолала умдаде уэтху, – бормотал Джонни, сидя возле меня и заливая аэрозолем ногу, распоротую острым листом травы, не уступающим по жесткости цинку.

С Джонни мы познакомились после визита в деревню, когда Индуна вернул его из авангарда и он пошел возле меня.

Джонни был самый молодой в группе Индуны и служил там всего три месяца. Перевелся он из морской пехоты, имел очень высокий коэффициент искусственных изменений, но разговаривать с ним было приятно. Джонни был сыном белого англичанина и голландки из ЮАИ, но о своих родителях вспоминать не желал.

– Что это означает? – поинтересовался я, отпивая из фляги. Вода имела мерзкий химический вкус, но лучше уж пить такую, чем изойти кровавым поносом.

– Раз, два, три, ложись спать, маленькая сестренка… – улыбнулся он. – Колыбельная.

– У тебя была сестра?

– Она и сейчас есть. Живет в Дурбане, работает диспетчером в грузовом порту. Я не видел ее с детства.

– Бросил бы ты все это, Джонни, – посоветовал я. – Не мое, конечно, дело, но бросил бы…

– А смысл? – почему-то весело спросил он, защелкивая крышечку баллона. – Смысл в чем? Я умею воевать, больше ничего. Я кибернетический организм, господин лейтенант, и в мире людей мне просто нечего будет делать. Работать на заводе? Строить дома? Я не для этого предназначен.

Он помолчал, убирая аптечку в рюкзак.

– У меня был друг, чокнутый модификатор, – сказал он. – Учился со мной в школе. Я видел его недавно в Антананариву. Мы суем в себя железяки, микросхемы и матрицы, пытаемся изменить организм, усовершенствовать его. А Скай – друга зовут Скай – делает наоборот. Он модифицирует свое тело, удаляя ненужные части. Отрезал себе несколько пальцев, половые органы, ухо, язык… Теперь вот хочет удалить часть желудка, причем самостоятельно, без посторонней помощи. Чокнутый, но по-своему прав. Чем я лучше? Или лейтенант Индуна?

– Все по-разному смотрят на проблему искусственных изменений, – уклончиво ответил я.

– Скажите лучше, зачем вам никчемный толстяк? – Джонни кивнул в сторону Карунги, спящего на траве.

– Подарок капитана Нуйомы.

– За такой подарок не благодарят… Он не дойдет.

– Он вынослив, – возразил я.

– Не до такой степени, как вам кажется. Нужно было оставить его в вертолете.

– Не подумал, – развел я руками. – Конечно, так было бы лучше.

– Вот из-за таких мы до сих пор топчемся на линии фронта. Никчемный жирный тип, – зло сказал Джонни.

– Жирный, как баобаб.

– Это еще что? – изумился он.

– Стихи. Юба Уэтху, кажется. Африканская поэтесса.

– Господи, сколько ненужного дерьма вы знаете, – едва ли не брезтливо сказал он.

Как всегда неслышно подошел Эймс Индуна и сказал:

– Мы можем догнать их по реке. Только что Мерв связывался с базой, они находятся ниже по течению.

– Поплывем? Это же африканская река, – усомнился я.

– Поэтому поплывем на лодках. Здесь недалеко деревня, попробуем реквизировать несколько макоро. Это такие долбленые лодки, – пояснил Индуна. – В зависимости от их количества и будем решать, кто пойдет вперед.

Деревенька висела над самой рекой, некоторые дома стояли на сваях. Голые детишки плескались на мелководье, но при виде нашего отряда с визгом попрятались. От реки тянуло сыростью, пахло рыбой, развешанной между хижинами.

Фиси – он, видимо, был знатоком языков – что-то крикнул и повел стволом автомата. Из ближней хижины высунулась толстая старуха, ее грудь свисала едва ли не до колен. Она скрипуче ответила, Фиси покачал головой и ткнул стволом в сторону рыбы. Старуха жалобно вскрикнула и затрясла руками, то ли проклиная нас, то ли жалуясь на судьбу. Из-за ее спины появился парнишка-подросток в обрезанных до колен армейских штанах и пошел к берегу, Фиси проследовал за ним.

– Четыре лодки, – сообщил он, вернувшись.