Отель «Толедо» Малышева Анна
Дождавшись, когда туристы получат ключи-карточки от номеров, она обратилась к парню в полосатой рубашке:
– Простите, вы не подскажете, где в Амстердаме находится отель «Толедо»? Отель или хостел, не знаю точно…
Портье с готовностью вбил название в поисковик компьютера. Дождавшись результатов, сощурился, пробегая взглядом экран:
– В Амстердаме такого отеля нет… Здесь выпадают другие города. Может быть, это Римини? Амман? Неаполь?
– Нет… – Неприятно удивленная, Александра нащупала конверт в кармане куртки, словно опасаясь, что он оттуда улетучился. – Я так не думаю.
Скорее всего, отель находится в Амстердаме или где-то неподалеку.
– Тут есть еще другие города… – Портье несколько раз щелкнул «мышкой», листая страницы. – Даже не слышал про некоторые. Но в Амстердаме такого отеля нет. И в Нидерландах нет. А вы попробуйте вечером спросить у хозяйки, она может знать!
Оставалось только уйти. Александра поблагодарила портье, попрощалась и вышла на улицу.
Амстердам в декабре зачаровывал. Это было очарование такое же зыбкое, как отражение тесно стоящих домов в черных водах каналов, и такое же переменчивое, как погода в начале мягкой зимы. На ветру метались в клумбах цветы, последние, стойкие цветы ушедшей осени, сизые тучи обещали долгий тоскливый дождь… И внезапно, в считаные минуты, все менялось – солнце обливало рыжей глазурью блестящие после недавнего дождя мостовые, в просветлевших каналах отражалось синее глубокое небо, и особенно сладко пахло имбирем и ванилью из крошечной булочной, в витрине которой виднелись незамысловато расставленные противни с пряничными лошадками.
Александра засмотрелась на витрину и едва не пропустила показавшийся в конце улицы трамвай. Она едва успела подбежать к остановке. Это был ее любимый маршрут № 2. Он пересекал весь Амстердам, начиная свой путь у Центральной станции и заканчивая его час спустя далеко в полях, у ветряной мельницы. Возле нее Александра как-то, года два назад, просидела целый вечер, расстелив на траве плащ и следя за тем, как небо меняет цвет и глубину, медленно наполняясь закатными красками, янтарными и розовыми, как прозрачный голубоватый бокал – молодым вином. Тогда стояла поздняя весна. От молодой травы, растертой между ладонями, исходил терпкий горьковатый запах, тревожащий сердце, как воспоминания о всех прошедших веснах, которые обещали так много, но обещаний не сдержали. Это место, несмотря на его обитаемость, обладало печальной магией пустынных плоских полей, залитых водой, блестевшей тут и там в дренажных канавах. Красота Нидерландов была неяркой, словно прелесть бледного, заплаканного лица, влажно мерцающих глаз, загадочных и глубоких. Александра тогда едва нашла в себе силы встать, отряхнуть отсыревший плащ и уйти.
Но сейчас она вскочила в трамвай, идущий в другую сторону. Ее целью был Де Лоир, знаменитый антикварный крытый рынок-пассаж, в самом сердце города, занимающий почти целый квартал между двумя каналами: Лоирсграхт и Эландсграхт. Там, в тепле и тишине, можно было бродить часами, и там содержала магазин ее знакомая, бывшая москвичка, уехавшая в Голландию еще в начале девяностых. Александра решила навестить ее, а кроме того, рассчитывала отыскать в лабиринтах рынка что-то для перепродажи в Москве. Правда, она вовсе не соскучилась по Варваре – так звали обладательницу магазина. Бывая на этом рынке, Александра всегда стремилась найти обходные пути, чтобы боковыми коридорами пройти мимо ее участка. Но сейчас у художницы была конкретная цель: хоть что-то узнать о пропавшей приятельнице.
«Если Надя с конца апреля и по сей день остается в Амстердаме, да притом совершает некие сделки, она не могла ни разу не заглянуть на Де Лоир, – раздумывала она, усевшись у окна и глядя, как за стеклом тянутся респектабельные улицы Старого Юга. – Это уж точно! К счастью, как раз сегодня рынок работает. Зайду к Варваре, потом поброжу, вдруг что высмотрю. Бывают ведь всякие чудеса! А к шести вернусь в отель, поговорю с хозяйкой. Здесь что-то не то… Не то! Особенно с днем рождения Лиды. Не может быть, чтобы Надя об этом забыла. Что-то случилось. Она не зря меня позвала!»
Глядя в окно, художница вспоминала свой разговор с девочкой – перед самым отъездом она все-таки встретилась с Лидой, хотя та изобретала разные предлоги, чтобы увильнуть от встречи. Лиду в мастерскую привез Сергей.
…Стоя посреди огромной захламленной мастерской, гости оглядывались со смущенным и ошеломленным видом. Впрочем, ошеломлен был только мужчина. Девочка смотрела вокруг с нескрываемым восторгом и любопытством.
– Я еду в Амстердам, – сообщила ей Александра, изо всех сил стараясь не сбиться на покровительственный тон. По рассказам приятельницы, она знала, что у девочки наступил период, когда она начала усиленно огрызаться, отстаивая свои «взрослые» права. – Если повезет, увижу твою тетю. Но это еще не наверняка…
На востроносом, веснушчатом лице любопытство сменилось угрюмым упрямством. Девочка вздернула тощие плечи в знак того, что затронутая тема ее нимало не касается. Было ясно, что она очень обижена на тетку, о чем художницу предупреждал и Сергей.
– Если я ее увижу, что-нибудь передать? – продолжала Александра.
– Не надо. – Девочка отошла к стене, делая вид, что ее заинтересовали развешанные там картины.
Интересного, по мнению Александры, там ничего не было – несколько заурядных пейзажей и натюрмортов, ожидавших реставрации, да одна маленькая батальная сцена, где очень нарядные всадники в красных и синих мундирах сражались на очень длинных пиках посреди очень снежного поля. И лошади, и всадники были написаны в таких невозможных, вывернутых ракурсах, что, будь они живыми, их мышцы и связки разорвало бы на куски. Сама Александра смотрела на эту картину с омерзением, владелец же очень гордился полотном.
– Извини… – Художница сделала знак Сергею, чтобы тот не вмешивался, и, подойдя к девочке, остановилась рядом с ней. – Я знаю, что твоя тетя уже полгода тебе не звонила, но у нее наверняка непростые обстоятельства…
– С днем рождения она могла бы меня поздравить! – резко ответила Лида, упорно не сводя взгляда с батальной сцены.
– Это и доказывает, что у нее сейчас сложные обстоятельства, – с мягким нажимом проговорила Александра. – Если бы она могла, то обязательно бы позвонила!
Октябрьский звонок Надежды по-прежнему хранили в тайне от девочки.
– Я постараюсь ее найти, а ты… – Александра положила руку на плечо девочки, но Лида тут же сделала шажок влево, словно случайно, и ладонь женщины встретила пустоту. – Ты не могла бы мне сказать, что тетя собиралась делать в Амстердаме? С кем встречаться? Может быть, она при тебе говорила по телефону об этом?
Лида, по-прежнему разглядывавшая батальную сцену, отрицательно покачала головой:
– Нет, ничего не говорила. Сказала мне, что у нее дела и она через три дня вернется.
– А почему она не продала фарфор из серванта, как собиралась сделать перед Новым годом? – осторожно поинтересовалась художница, не терявшая надежды отыскать хоть какую-то зацепку.
– У нее не было времени… – Лида наконец повернула голову, и женщина увидела в ее глазах слезы. – Она все куда-то ездила, я даже несколько раз ночевала одна. Она даже обезьяну не стала продавать. Упаковала вечером, чтобы на другой день отвезти покупателю, а когда я назавтра проснулась, вижу – обезьяна опять стоит на полке.
– А почему тетя за ночь передумала продавать обезьяну? – насторожилась Александра. Она знала, что Надежда очень рассчитывала на прибыль от этой сделки.
– Я тоже спросила, и тетя сказала, что статуэтка оказалась поддельная, – хмуро ответила девочка. – А вот эта картина, – она неожиданно ткнула пальцем в сторону так интересовавшего ее полотна, – настоящая?
– Настоящая картина девятнадцатого века, – улыбаясь, ответила художница. – Написана настоящим маслом на подлинном холсте. Как по-твоему, Лида, она плохая или хорошая?
– По-моему, очень плохая! – решительно ответила девочка. – У этой вот белой лошади сейчас зад отвалится! И вообще, таких длинных лошадей не бывает!
– У тебя отличный глазомер! – похвалила ее художница.
…И это были все плоды разговора, на который так рассчитывала Александра. «Ни одной нити, за которую можно потянуть!» Трамвай подъезжал к Лейдесплейн, здесь нужно было выходить. Александра поднялась с диванчика и направилась к дверям, вытаскивая из кармана билет, чтобы приложить его к детектору на выходе. «Ничего! «Отель «Толедо», номер 103 А»! А такого отеля ни в Амстердаме, ни в Нидерландах нет!»
Она сошла и несколько минут стояла на площади, с невольной улыбкой следя за тем, как развлекаются местные жители и туристы, катаясь на крошечном катке, залитом в честь близящихся праздников. Катались кто во что горазд – кто на коньках, взятых напрокат, кто прямо на подошвах. Неопытные конькобежцы толкали перед собой пластиковых оранжевых тюленей, которые служили им опорой – впрочем, ненадежной, потому что то и дело кто-нибудь падал, сбивая с ног соседей. Слышались визг, смех, играла музыка из динамиков. В углу маленькой площади мигала огоньками наряженная елка. Нехитрое развлечение доставляло посетителям катка массу удовольствия – впрочем, Александра давно заметила, что голландцы умеют от души радоваться мелочам.
«Да, но что же я… Время идет! – опомнилась она, взглянув на часы. – До шести я на Де Лоир, потом – в отель… А утром, быть может, придется ехать в аэропорт, искать горящий билет подешевле, пересадками этак с двумя… Если ничего не узнаю, конечно!» У нее оставалось все меньше иллюзий насчет успешности своей поездки. Письмо, на которое Александра так рассчитывала, которое не смогла игнорировать, оказалось загадкой без отгадки. И теперь художнице казалось, что она с самого начала, узнав о письме, хотела приехать в Амстердам вовсе не затем, чтобы найти приятельницу и помочь ей, а затем, чтобы убежать, хоть на пару дней, от своих собственных, нерешаемых проблем. В последний раз взглянув на каток, Александра пересекла трамвайные пути и двинулась в сторону Марнихстраат. Эта улица должна была привести ее к знаменитому на всю Европу рынку антикваров.
Глава 3
Теплый воздух пассажа коснулся обветренных щек, как ласковая рука. Закрыв за собой дверь, Александра разом оказалась в диковинном, запутанном мирке, похожим на лавочку Овцы в Зазеркалье, где Алиса так и не смогла ничего купить. Вдаль уходил коридор, казавшийся бесконечным из-за стеклянных витрин, наполненных разнообразными вещицами, задрапированных тканями. Вправо и влево тянулись такие же коридоры, наполненные сокровищами, старинными и не очень, настоящими и поддельными, ценными и грошовыми, нужными и бесполезными.
У непривычного человека от такого разнообразия голова пошла бы кругом. Александра мгновенно ощутила себя в родной стихии, как пианист за роялем или охотник в чаще леса. Сердце сладко сжалось, ладони похолодели. Однажды, бродя по подобному рынку вместе с приятелем, старым и очень известным московским коллекционером, она услышала его замечание в свой адрес, полушутливое-полусерьезное. «У тебя совершенно меняется лицо, когда ты смотришь на весь этот хлам, Саша! – сказал Александре антиквар Эрдель, едва поспевающий за ней. – Глаза блестят, как будто ты влюблена до помешательства и идешь на свидание. Такие люди, как ты, обречены оставаться одинокими…» Тогда она отшутилась: «Что вы, Евгений Игоревич! Все еще печальнее… Я не влюбляюсь даже в вещи!» Теперь же, вспомнив слова старого друга, художница кивнула собственному отражению в старинном зеркале, стоявшем на перекрестке торговых рядов. «Так и есть, Эрдель прав! Это и есть моя любовь, моя жизнь – хлам, подделки подделок, отражения отражений. Это случилось само собой, постепенно… Когда-то я мечтала о простом счастье, о семье, но теперь не могу даже представить, кого еще смогу полюбить…»
В застекленных витринах поблизости от входа в пассаж, между которыми неторопливо двигалась женщина, в основном теснился ширпотреб, рассчитанный на случайно заскочившего туриста. Преобладал английский голубой бисквит – вазочки, сахарницы и чашки, украшенные белыми накладными фигурками и орнаментами в античном стиле, приятные для глаза, уместные в любом интерьере. Они стоили не слишком дорого, изготовлялись массово и шли, как правило, на ура. Встречался костяной фарфор, такого же массового уровня, но неплохого качества. Александра скользнула взглядом по одному тонко исполненному букетику из маргариток и васильков. Лепестки были выделаны с такой живостью, что казались покрытыми росой. Правда, цена на букетик стояла предельно высокая, что исключало возможность перепродать его в Москве.
«И все здесь так! – размышляла Александра, проходя мимо бесконечных фарфоровых выставок, витрин с восточными вазами, китайскими резными шкафчиками, корейским расписным металлом. – Все давно взвешено, оценено и разделено. «Мене, текел, упарсин», как на той огненной надписи, которую увидел на стене дворца пирующий царь Валтасар. Дураков тут не водится, а на умных не заработаешь!»
Коридор, где выставлялись старинные игрушки, Александра миновала, даже не особенно вглядываясь в фарфоровые лица роскошно одетых кукол. В последнее время спрос на них сильно упал, а обременять себя таким громоздким багажом из-за ничтожной прибыли она не могла.
После игрушек началась винтажная одежда. Груды, вороха, целые кипы вещей разной степени сохранности простирались вправо и влево. Здесь она впервые увидела людей – несколько женщин перебирали старинное белье, отороченное пожелтевшими кружевами, такими легкими, что казалось, они вот-вот растворятся между теребящими их пальцами.
Кружева внезапно сменились большой лавкой с церковной утварью. Здесь Александра задержалась, разглядывая огромное, ростовое черное распятие из эбенового дерева, прикидывая про себя, может ли дерево быть настоящим. Фигура Христа из пожелтевшей слоновой кости, со сколами и трещинами, была подлинной, вне всяких сомнений – об этом можно было судить как раз по характеру сколов, исключавших подделку из пластика. Здесь было выставлено множество церковной утвари: резных поставцов с дверцами, инкрустированными эмалью, алтарных шкафчиков для одеяний с вызолоченными навершиями в виде крестов. Сами одеяния были выставлены отдельно, на безголовых манекенах. В этом отделе слабо пахло ладаном – то ли запах исходил от парчовых тканей, пропитавшихся ими за многие годы, то ли был плодом воображения художницы. Пол в отделе покрывал истертый до дыр пыльный ковер, полностью скрадывающий звук шагов. Продавец, сидевший в глубине лавки, за маленьким столиком, освещенным лампой, читал книгу, то и дело поправляя очки. Его ссутуленная спина, кроткое бледное лицо и робкий вопросительный взгляд, который он бросил на женщину, также напомнили Александре о церкви. Этот отдел был странной маленькой часовней, устроенной среди кукол и розовых корсетов, китайских ваз и японских мечей, чайной посуды, серебра, драпировок и патефонов с начищенными медными раструбами в виде гигантских цветков петунии, часовней, устроенной в память об умершем прошлом. Продавец вздохнул, вновь поправил очки и склонился над книгой. Художница прошла мимо, еще раз глубоко втянув ноздрями слабый запах ладана, кажущийся или настоящий. «Болезни, страсти, страхи – чаще всего мы придумываем их себе сами!» – размышляла женщина, неторопливо переходя из коридора в коридор. Ей доставляло особенное удовольствие сделать перед самой собой вид, что заблудилась, хотя Александра отлично представляла, в каком направлении двигается. «И придуманные чувства ничуть не хуже настоящих…» – заключила она про себя, рассматривая полки, где вперемешку теснились разномастные подсвечники, рамки для фотографий, кольца для салфеток – все латунное или накладного серебра. Покупать здесь было решительно нечего – ценами рынок ее не радовал.
Как обычно на Де Лоир, небольшие отделы переместились, некоторые были закрыты или вовсе исчезли, и теперь Александра не была уверена, что именно увидит дальше. Отдел часов, куда она решила непременно вернуться, чтобы поздороваться со своим знакомым антикваром, коренным обитателем Амстердама, оказался на прежнем месте, но был временно заперт. Владелец обещал вернуться через час, о чем сообщала табличка. Александра взглянула на многочисленные циферблаты, украшавшие его витрину, потом на собственные часы с оторванным ремешком, которые всегда носила в кармане. Подвела стрелки. «Скоро полдень, а я ничего не купила для Москвы, ничего не узнала… Делать нечего, нужно идти к Варваре…»
Но она схитрила, свернув в отдел живописи, который удлинил ее путь примерно на сотню метров. Здесь ее встретил неизбежный набор полотен приблизительно одного уровня. «А возможно, вышедших из одной и той же мастерской!» – заметила про себя Александра, бегло оглядывая картины. Она не ожидала встретить ничего исключительного и не обманулась: все было как всегда. Натюрморты, пейзажи, батальные сцены, среди которых преобладали «марины», с участием парусных кораблей. То была академическая живопись, которую с закрытыми глазами без труда может штамповать любой выпускник Академии художеств, набивший руку на копиистике и в натурных классах. При условии подлинности и настоящего возраста, совпадающего с датировкой, эти полотна стоили относительно дорого и все же не могли считаться надежным вложением капитала, так как никогда сильно не дорожали. Впрочем, как и не дешевели – на них неизменно был высокий спрос. Глаз Александры воспринимал этот род картин просто как пятна на стенах, когда она видела их в интерьерах домов, где ей случалось бывать.
В том же случае (а этих случаев было большинство), когда картина изготавливалась «на днях», искусственно старилась и снабжалась подписью «солидного» автора третьего круга, цена ее равнялась стоимости материалов, а также рамки. Стоя перед очередным таким «шедевром», изображавшим девочку в голландском костюме, вяжущую у окна чулок, Александра невольно усмехнулась. Она вспомнила себя лет пятнадцать назад, когда ее карьера в качестве оценщика и закупщика антиквариата только набирала обороты. «Тогда, если меня просили оценить вот такой новодел, от которого за версту веяло свежим лаком, я произносила какие-то яростные речи, доказывала, обличала, возмущалась… А потом поняла, что ничего этого делать не нужно. Посредственная живопись девятнадцатого века или вчерашнего дня – да какая разница? То и другое – ерунда, не стоящая того, чтобы ради нее портить нервы. А если владельцу хочется, чтобы его сокровище оценили повыше – да пожалуйста, кому от этого вред… Разве что мне, моей репутации. Поэтому я все-таки говорю горькую правду, даже в ущерб заработку. Но говорю ее спокойно, никого не хватая за грудки…»
– Оп!
Кто-то, внезапно подскочив сзади, закрыл ей глаза ладонью, отчего Александра вскрикнула. Ее испуганный голос пронзил теплую тишину пассажа, где в этот час почти никого не было. Обернувшись, художница увидела Варвару, встречу с которой так старательно оттягивала, блуждая по переходам.
– Ты?! – воскликнула ее давняя знакомая, прижимая Александру к себе, затем вновь отстраняя и целуя в обе щеки. – Почему не предупредила? Я ведь могла сегодня не прийти, видишь, торговли нет, никого нет!
– Я случайно, проездом, – оправдывалась художница, избегая встречаться взглядом с Варварой, боясь, что та прочтет в ее глазах, как мало Александра рада этой встрече. – Даже не думала сперва сюда заходить, но потом захотела увидеть тебя…
– Знаю, знаю я, как ты решила увидеть меня, – отрезала Варвара, не дав ей договорить. – Собиралась мимо проскочить!
– Но я действительно…
– Ладно, не оправдывайся! – вновь оборвала ее та. – Идем ко мне, выпьем кофе, да, пожалуй, я и закроюсь. Сегодня пустой день. Зачем пожаловала, если не секрет? Не понимаю, зачем ты пришла в среду, сегодня же совсем нет торговли. Ты видишь – пусто! Я уже хотела закрываться, потому что никого нет. Могла вообще сегодня не прийти!
Она говорила очень быстро и очень громко, слегка брызгая слюной и надвигаясь на собеседницу, так что Александра испытывала сильное желание отступить на пару шагов назад и прикрыть ладонями уши. Священная, тонко и остро пахнущая пылью тишина часовни была нарушена. Очарование улетучилось – теперь это был не зачарованный мир Зазеркалья, а просто торговый пассаж в центре Амстердама, самым прозаическим образом приспособленный для торговли старым хламом по высоким ценам.
– Что ты морщишься? – внезапно оборвала саму себя Варвара. – Что-то болит?
– Я не морщусь, – страдальчески ответила художница. – Или случайно, тебе показалось. Я хотела тебя спросить о…
– Да морщишься, морщишься, неужели я не вижу! – Схватив жертву под руку и тесно прижав к своему боку локоть Александры, Варвара повлекла ее к своему магазинчику, на ходу повествуя о возмутительной истории, случившейся тут же, на рынке.
Оказалось, что одна из продавщиц («Ты ее помнишь, она кривоногая, страшная, из Словакии, нет, не говори, что не помнишь, ты все помнишь!») вышла замуж за голландца, причем за крупного бизнесмена, причем, в довершение всех бед, очень привлекательной наружности.
– Я не знаю, как они будут общаться, у нее же два слова по-голландски, дура, позарился на ее кривые ноги и отвислую задницу, хотя в постели это не важно, людям без вкуса это все равно, не говори, что ты ее не помнишь, ты отлично ее помнишь! Такая страшная, белобрысая, килограмм краски на лице, выглядит как дешевая шлюшка. У некоторых мужчин совсем нет вкуса, они не понимают, что натюрель куда лучше! Я вот, например, никогда не крашусь!
«Надя, я это терплю ради тебя!» – подумала Александра, уже начинавшая испытывать тошноту, всегда возникавшую у нее в первые же минуты общения с Варварой. Они не виделись два года, и за это время Варвара стала говорить еще быстрее, голос то поднимался до крика, словно она с кем-то спорила, то спускался до шепота, в котором ненависть и зависть слышались еще явственней. Самым тяжелым для Александры было то, что эти подъемы и спуски чередовались совершенно правильными ритмическими узорами, оставляя почти гипнотическое впечатление. Варвара была из редкого числа людей, которые не нравились Александре совершенно, но если бы ее спросили, что она находит в этой женщине самым отвратительным, художница назвала бы даже не темы разговоров (это были сплетни и только сплетни), а голос рассказчицы и ее манеру по множеству раз повторять одни и те же истории. Сплетни эти сцеплялись друг с другом в произвольном порядке, как вагончики в поезде игрушечной железной дороги. Так, за полчаса Варвара успевала рассказать до пяти историй, каждую из которых повторяла при этом по три-четыре раза, и этот визжащий в однообразном ритме состав мчался и мчался по кругу, никогда не останавливаясь и не сходя с рельсов. Однажды, будучи у Варвары в гостях, Александра слушала речи хозяйки восемь часов подряд. После у нее начались такие острые рези в желудке, что она заподозрила язву. Но врач, уже в Москве, разуверил ее в этом, сообщив, что рези были нервного происхождения.
При этом по совершенно необъяснимой причине Варвара очень симпатизировала Александре, хотя та ничего не делала для того, чтобы завоевать ее любовь. Владелица магазинчика на Де Лоир просто вцеплялась в землячку, когда видела ее, и была готова оказать любую услугу, помочь всем, чем возможно. Александра видела это, понимала, пыталась насильно пробудить в себе чувство признательности и симпатии… Напрасно. Она убеждала себя в том, что Варвара одинока, скучает по родине, нуждается в дружбе и общении… Все зря. Стоило Александре увидеть эти близко посаженные, бегающие, пустые глаза, эти мимические морщины вокруг рта, красные пятна на жилистой шее, выступавшие в пароксизме болтовни… она сразу забывала обо всем, за что могла бы поблагодарить Варвару, и тем более о том, за что ее следовало пожалеть. В такие минуты Александра сама себе казалась неблагодарной и пристрастной. Сделать же она могла только одно – избегать всяких контактов с этим человеком, так сильно ее раздражавшим.
– Ну, говори! – приказала Варвара, втащив гостью в свой магазинчик и усадив на почетное место, в креслице рококо, обитое блеклым розовым атласом. – Рассказывай!
– Я…
Рассказывать, впрочем, ей не дали – Варвара тут же заговорила сама. Она металась по магазинчику, ахала, картинно закатывала глаза, наливала из термоса кофе для гостьи, кофе для себя, щурилась, гримасничала, трещала на две темы сразу и, судя по всему, была счастлива. Александра покорно ждала паузы. Она знала, что этот момент наступит, главное, его не упустить.
За те два года, что они не виделись, Варвара совсем не изменилась. Ей было за пятьдесят или за шестьдесят, могло быть и под семьдесят – Александра не удивилась бы, услышав любую цифру. Варвара принадлежала к тому сухому, почти бестелесному типу людей, которые сохраняются прежними в течение десятилетий, как усыпленные эфиром насекомые в застекленных коробках. Увы, то была не бабочка – то был богомол. Треугольное скуластое личико, мощные и хищные движения нижней челюсти, пугающе непроницаемое выражение маленьких черных глаз – все напоминало Александре именно это насекомое. Каштановые волосы с сильной проседью висели вдоль красноватых, увядших щек, ложась на плечи голубого пиджака, купленного здесь же, на развалах Де Лоир. Бархатный пиджак, рубашка с кружевным жабо, с воткнутой наискось рубиновой булавкой, джинсы и ковбойские сапоги – вот был обычный наряд Варвары, или Барбары ван дер Мекк, как она значилась в замужестве. Таков он был и сегодня, не изменившись ни на йоту.
Тем временем художница огляделась и отметила про себя необыкновенную пустоту в магазинчике. Сегодня здесь выставлялось всего несколько вещей – пара креслиц, банкетка, несколько этажерок для цветов. Обычно вещи громоздились друг на друга и в магазинчике было трудно передвигаться. Теперь здесь можно было танцевать. «Возможно, дела идут хорошо и она все распродала на днях? – задалась вопросом Александра. – Или… дела идут совсем не важно и дело ликвидируется?»
Варвара, войдя в бизнес мужа, уже второе десятилетие торговала на Де Лоир предметами обстановки, предпочитая туалетные столики, банкетки, настольные и напольные зеркала. Все это могло разместиться даже в небольшой комнате, и потому вещи расходились быстро, в отличие от громадных старинных шкафов и кроватей, которые именно из-за своей громадности просто выбрасывались и уничтожались. Такая ситуация повсеместно царила в Европе. Стоило владельцам громоздкой старинной мебели попасть в богадельню, а затем на кладбище, как мебель гибла вслед за ними. В лучшем случае предметы обстановки оказывались на складах, где их можно было приобрести за сущие гроши или даже забрать даром. Однажды в Париже Александра с ужасом и болью наблюдала за тем, как на заднем дворе подобного мебельного склада распиливали на части старинную кровать грушевого дерева изумительной резной работы, в стиле барокко. Бензопила насквозь пронзала спинку, украшенную гербовым щитом, который держали в поднятых лапах мифические крылатые чудовища. Старое дерево, пережившее века, стонало и визжало, как живая плоть, когда в него вонзалось лезвие пилы, и этот звук отдавался у Александры в костях и зубах. Вихрем летели опилки, ядовито пахло паленым деревом. Женщина, внутренне содрогаясь, наблюдала за гибелью двухспальной кровати, на которой явно родилось не одно поколение владельцев герба. Где они были теперь, потомки людей, которые служили королю Франции и гордо носили этот герб на своих щитах, на столовых приборах и мебели, на дверцах карет? Быть может, погибли еще во время Великой революции или сгинули в изгнании и на этой кровати рождались и умирали чужие им люди? Или этот род существует и поныне, но ему больше нет дела до старой рухляди, которая сейчас трагически погибает под наглым напором пилы, никем не оплаканная, никому не нужная, как выжившая из ума, забытая в богадельне прабабка?…
– Ау? Ты опять спишь с открытыми глазами? – Присев перед гостьей на низкий стульчик, Варвара протягивала кружку с кофе. – Вечно ты где-то витаешь. Рассказывай теперь ты, ну? На аукцион приехала? Я даже знаю, на какой! К Бертельсманну? У них в четыре начинается. Каталог в Сети видела? Много «малых голландцев». Значит, к нему? Там будет масса интересного, как всегда, перед Святым Николаем.
– Хорошо бы на аукцион к Бертельсманну, – наконец собралась с духом Александра. – Да денег нет. Там же все запредельно дорого.
– У меня тоже денег нет, – быстро ответила Варвара. – А то бы я тебе заняла. Ты же отдашь, я знаю.
– Нет-нет, я совсем не нуждаюсь в деньгах, и вообще… Я не потому приехала…
Приняв кружку, художница с минуту дула на дымящийся кофе, пытаясь собраться с мыслями. Она не могла придумать, каким образом половчее спросить о Надежде. Варвара, как назло, молчала. Это случалось с ней редко и значило одно: ее внимание, вечно занятое ворохом сплетен и пустяков, наконец привлекла личность собеседника.
– Скажи, ты давно видела Надю? – Так ничего и не придумав, Александра решила действовать напрямик. – Надю Пряхину? Она должна быть здесь сейчас.
Варвара, озадаченно хмурясь, смотрела прямо в глаза гостье. Затем медленно, против своего обыкновения, выговорила почти по складам:
– Ты имеешь в виду московскую Надю, которая… Да, я ее помню. Сто лет не видела.
«Еще бы тебе ее не помнить! – в сердцах подумала Александра, с трудом скрывая разочарование. Визит на Де Лоир оказывался напрасной тратой времени. – Она же у тебя работала когда-то в Москве! Она же меня на тебя и навела!»
С Варварой (тогда уже Барбарой) Александра познакомилась не в Москве, а в Амстердаме. Адрес ее магазина дала Надежда. В начале девяностых, когда Пряхина только-только окончила школу, ей удалось устроиться работать в антикварный салон, который содержала Варвара. Там Надежда и постигала азы ремесла, набивала первые шишки и делала первые успехи. Впрочем, салон вскоре перешел в другие руки в связи с тем, что его владелица вышла замуж за голландца и уехала за границу. Надежда вспоминала те времена без теплоты и энтузиазма. Она также, по всей видимости, не испытывала никакой симпатии и благодарности к Варваре, хотя та, можно сказать, и вывела ее на жизненный путь. «Ты ее за что-то не любишь?» – спросила Александра, получив от Пряхиной координаты Варвары в Амстердаме и ряд очень сухих инструкций. «Таких не любят!» – кратко ответила Надежда, и на том обсуждение закончилось. В Амстердаме Александра нашла магазин на Де Лоир, познакомилась с Варварой. Хотя общение было неприятным и пришлось выслушать уйму чепухи, Варвара оказалась очень полезна в профессиональном плане. Она познакомила художницу с несколькими посредниками, у которых можно было поживиться остатками распроданных коллекций, лотами, снятыми с аукционов для переоценки, и прочими непредсказуемыми в плане прибыли вещами. Варвара просто вцепилась в бывшую соотечественницу. О Надежде она говорила мало и словно с неохотой. Александра не знала подробностей их расставания тогда, двадцать лет назад, но у нее осталось впечатление, что обе женщины затаили друг на друга обиду.
«Хотя Варвара ничего таить не умеет, из нее все тут же выплескивается! – думала Александра, отпивая остывающий кофе и придумывая предлог, как побыстрее уйти. – Что и говорить, это ее неоспоримое достоинство!»
– Сто лет не видела, – тем временем повторила Варвара, поднимаясь с пуфа и начиная кружить по полупустому магазину. Она выглядела обеспокоенной. – А зачем она тебе понадобилась? Ни с того ни с сего?
– То есть почему – ни с того ни с сего? – удивленно взглянула на нее художница. – Мы с нею в дружеских отношениях, есть общие дела. Надя уже полгода живет в Амстердаме, и я хочу узнать, почему она здесь задержалась.
– Вряд ли она здесь, – возразила хозяйка магазина.
Ее лицо заметно исказилось. Варвара была страшно ревнива, Александра знала по опыту, что при ней нельзя хорошо отзываться ни о ком, включая даже тех людей, о которых хорошо отзывалась сама Варвара. – А то бы она ко мне хоть раз зашла, за полгода-то. Нет, сто лет ее не видела!
Александра вытащила из кармана куртки часы. Время близилось к половине второго. Варвара моментально оказалась рядом:
– Спешишь? Очень? Давай пообедаем вместе?
– Я спешу, в самом деле… Очень спешу!
– Она что-то тебе про меня рассказывала, да? – перебила Варвара. – Гадости всякие? Ты поэтому от меня сторонишься?
– Надя никогда ничего мне о тебе не говорила! – возразила Александра.
Но ее и слушать не хотели. Выставив вперед руку, словно отбивая все аргументы, Варвара отрицательно мотала головой:
– Говорила-говорила, я ее знаю. Да мне все равно, что она там обо мне врала! Но удивительно, что ты ей поверила!
«Ты-то зато никому никогда не веришь, за всех сама думаешь и решаешь, кто что про кого говорил!» Александра все явственнее чувствовала, как растет раздражение, которое всегда вызывала в ней эта женщина. И то, что Варвара неизменно была с ней приветлива, ничего не меняло. Александра помнила старое правило, никогда ее не подводившее: «Если кто-то сплетничает с тобой о других, значит, он сплетничает с кем-то и о тебе. Для сплетника нет запретных тем и неприкосновенных людей. А тот, кто никому не верит, – сам лжец!»
– Так мы сейчас обедаем вместе! – не терпящим возражений тоном произнесла Варвара. – Живот подвело уже, а от кофе тошнит. А потом – к Бертельсманну. Познакомлю тебя с одним нужным человеком, он там будет обязательно. Даст заработать, сто процентов! Ты отсюда потом куда? В Европу или в Москву?
– Домой. – Александра вернула пустую кружку и поднялась. У нее голова шла кругом не столько от нескончаемой болтовни собеседницы, сколько от разочарования. – Завтра же утром. И мне еще нужно…
Но хозяйка магазина не желала знать, что нужно Александре. Как всегда, ей было совершенно все равно, какие планы строит собеседник. Она предлагала свою программу действий, а если ей сопротивлялись, устраивала самую настоящую истерику, такую громкую и постыдную, что жертва или сбегала, или в ужасе сдавалась.
– Идем-идем. – Варвара заперла термос и кружку в шкаф, мельком заглянула в зеркало на туалетном столике, скорчила гримасу своему отражению. – Сейчас на секунду заглянем в бюро, я отчитаюсь, что ушла. Вдруг какой-нибудь идиот сюда заглянет, они мне сразу перезвонят. Нет, никого сегодня не будет, я чувствую!
Александра покорно пошла за нею, не чувствуя в себе сил для борьбы. Да и какой смысл бороться? Больше во всем Амстердаме не было ни одного человека, у которого она могла что-нибудь узнать о Надежде. Диана и Юрий даже не подозревали о ее существовании, а Надежда знала о них лишь со слов Александры. Другие, очень немногочисленные и большей частью случайные знакомые, которые были здесь у художницы, также никогда не контактировали с исчезнувшей антикваршей. Приятельницы как-то обсуждали свои деловые контакты в Нидерландах, и выяснилось, что точка пересечения у них всего одна – Барбара ван дер Мекк.
«Но могли быть и другие общие знакомые, которых мы не называли, забыли… Разве всех упомнишь?» Александра вновь миновала отдел кружев, винтажной одежды, украшений, посуды, церковной утвари. Продавец в очках все так же сидел в дальнем углу, сгорбившись над книгой. На этот раз он даже не поднял головы. «Похоже, я сегодня попаду на аукцион к Бертельсманну, хотя при моих скудных финансах это пустая трата времени… Зато встречу кого-нибудь, почти наверняка. Придется спрашивать о Наде всех знакомых подряд. К шести постараюсь оттуда удрать. «Отель «Толедо», номер 103 А»! Значит, Надя считала, что мне зачем-то пригодится эта информация? И я смогу ею воспользоваться в том куцем виде, в каком она ее оставила? Не написала больше ничего! Почему такая краткость? Спешила? Но хоть пару лишних слов успела бы черкнуть… Или… за ней наблюдали и она не хотела писать лишнее?!»
– Погоди минуту, никуда не удирай! – Варвара погрозила пальцем и скрылась в комнате, где располагалось бюро управляющего.
Александра отвернулась к витрине, тянувшейся вдоль узкого коридора, примыкающего к бюро. Здесь также теснились неизбежная бисквитная посуда, голубая, серая и лиловая, начищенная индийская латунь, тускло мерцающий мельхиор, пестрая перегородчатая эмаль – весь ширпотреб, примерно одной ценовой категории…
Александра рассеянно скользила взглядом с предмета на предмет, отмечая цифры на ценниках, внутренне сокрушаясь о том, что не сможет даже окупить расходы на поездку. Женщина уговаривала себя не расстраиваться. «Я сделала все что могла и даже больше, при моем-то нынешнем безденежье! В конце концов, Надя ведь сказала сестре по телефону, что ничего срочного в письме нет, я приехала только потому, что на сердце стало неспокойно… И в самом деле, в письме не только ничего срочного, там вообще ничего нет! И вот это меня пугает. Но что я могу сделать?! Я даже не знаю, нужна ли ей помощь!»
Появилась Варвара, раскрасневшаяся еще больше, недовольная.
– Честное слово, брошу эту лавочку! – заявила она Александре в ответ на вопрос, что случилось. – Мнят о себе слишком много, аренду дерут непомерную, стоит задержать оплату на день, как сразу начинаются разговоры за жизнь… А торговли нет совсем, никакой. Кризис. Муж говорит, что нужно это дело бросать. Мало мы работали, что ли? Пора на покой. Дочери уже сами зарабатывают, а нам с ним на жизнь хватит. Да, я тебя не спросила, как торговля в Москве?
– Примерно так же весело, – ответила Александра, следуя за Варварой к выходу. – Шевелимся кое-как…
– Везде одна и та же песня! – раздраженно бросила Варвара, обернувшись. – Ну, что глазеешь по сторонам? Здесь ничего нет. Все давно перекуплено по десять раз, цены видела? Но я тебя сведу после обеда с золотым человеком, там, на аукционе. Хоть дорогу окупишь! А про Наденьку забудь, это пустой номер и очень плохой партнер! Я слышала о ней такие отзывы…
– От кого, когда? – насторожилась Александра.
– Да я уже не помню. От нескольких людей сразу! – уклончиво ответила Варвара.
То была ее обычная манера – очернить человека, который чем-то ей не угодил, но наотрез отказаться сообщить конкретный источник негативной информации. Александра сталкивалась с этим явлением не раз и была уверена, что все эти выпады основаны только на фантазиях самой Варвары. Как большинство людей, страдающих истерией, ее бывшая соотечественница испытывала страдания, когда хвалили не ее, говорили не о ней, интересовались кем-то другим. Компенсировала она эту инфантильно понятую «несправедливость» также по-детски, выдумывая самые ужасные истории про своих ближних и не очень заботясь об их достоверности.
Заведение, куда привела ее Варвара, находилось через несколько домов от входа на Де Лоир, на набережной грахта. Это была типичная для центра Амстердама пивная: маленький зал с тремя длинными деревянными столами, крутая лестница на второй этаж, еще более крутая, почти отвесная, лестница вниз, в подвал. Бело-голубой кафель на стенах, блестящие пивные краны, скопище старого забавного хлама на полке под самым потолком – там были выставлены детские игрушки, коробки из-под чая, подсвечники с оплывшими свечами, глиняные кружки. Вероятно, в сезон здесь всегда толклись туристы, свернувшие на канал с Мархнихстраат. Сейчас, в начале декабря, в пивной было пусто.
Варвара поздоровалась с барменом за руку, как со старым знакомым. Крепкий краснолицый мужчина с ежиком седых волос над низким лбом приветливо улыбался, показывая прокуренные зубы, выслушивая то, что быстро говорила ему Варвара, делавшая заказ. Александра, едва знавшая по-голландски приветственное hallo[1] и благодарственное bedankt,[2] гладила толстую черно-белую кошку, тут же подкравшуюся к ней под столом. Кошка сыто жмурилась, закатывая узкие зеленые глаза, на ее ошейнике позвякивал латунный бубенчик.
– Ей семь лет! – гордо сообщил хозяин на ломаном английском, увидев, что Александра осторожно почесывает его любимице хребет. Кошка от наслаждения урчала громче и громче, неуклонно прибавляя звук.
– Никогда бы не подумала! – честно ответила женщина. – Ей и двух не дашь!
Хозяин польщенно засмеялся и отправился на кухню, отдать повару заказ. Варвара, стягивая шерстяной палантин, в который закуталась, выходя из пассажа, сладко потянулась:
– Как они все здесь помешаны на своих животных… Заметила, у него на двери наклейка, что с собаками вход воспрещен? Теряет уйму клиентов из-за этой королевы!
«Королева», сделав несколько резких движений хвостом, словно опровергая предположение, что из-за нее теряются клиенты, демонстративно ушла. Варвара, провожая кошку взглядом, тихонько рассмеялась и тут же снова повернулась к Александре:
– А теперь начистоту, зачем ищешь Наденьку? Она тебе денег должна? Скрывается?
– Мне ни копейки никто не должен… К сожалению!
Александра порылась в сумке, машинально достала и тут же спрятала сигареты. Курить во всех кафе и ресторанах Амстердама была запрещено. Исключение представляли знаменитые кофешопы, но там курили вовсе не табак или не совсем табак.
– Нет, честно?
Варвара, усевшись напротив, облокотилась о столешницу и подперла кулаком щеку, пристально глядя в глаза художнице. Александру всегда смущал и неприятно настораживал неподвижный взгляд этих черных маленьких глаз, глубоко вдавленных под брови, словно изюмины в тесто. Ей чудилось в этом взгляде нечто маниакальное, и она даже предпочитала, чтобы Варвара болтала в своем обычном изнурительном темпе, чем вот так выжидательно молчала и смотрела на нее.
– Я все уже сказала, – пожала плечами Александра, делая вид, что ее заинтересовал хлам, расставленный на полке под потолком. – Смотри, какая интересная тарелочка… Я ищу Надю потому, что о ней уже полгода ничего в Москве не знают. Она звонила домой всего раз.
– Значит, не хочешь говорить! – после паузы заявила Варвара. Она не изменила позы и продолжала сверлить собеседницу взглядом. – Дрянь твоя тарелочка, я давно замечала, что ты ни черта не понимаешь в фарфоре. Это современный китайский хлам. Повторяю, твоей любимой Наденьки в Амстердаме нет, иначе я бы с ней давно пересеклась. За полгода здесь можно встретить кого угодно, и Наденьку, и Ведьму Ивановну, и Лешего Петровича. Если они существуют в натуре, конечно.
Александра, уязвленная презрительным отзывом о ее способностях, только качнула головой. Она чувствовала, что собеседница злится все больше, накручивая сама себя. А Варвара продолжала, неуклонно повышая голос:
– Если ты только ради нее приехала, то выбросила деньги в помойку. Я поражаюсь, как она умеет заморочить голову умному вроде бы человеку! Еще когда она была девчонкой и в Москве на коленях передо мной ползала, чтобы я ее в салон взяла, потому что ей жрать нечего было, я за ней заметила это… Аферистка! Ничего ведь не знала, не умела, сопли еще не обсохли, а в итоге я взяла ее вместо опытного оценщика. Всему ее учила, время теряла, нервы и деньги! Сколько вреда она мне принесла! Так еще и уволить я ее никак не могла. Каждый раз после проколов Наденька что-то такое плела, что я ей верила! И опять все повторялось! Когда мы расстались, я свечку в церкви готова была поставить за избавление от мук! Поражаюсь… Просто поражаюсь, до чего ты не разбираешься в людях! В твоем-то возрасте пора уже расстаться с наивностью!
Она говорила и говорила, на жилистой шее опять выступили красные пятна, похожие на аллергическую сыпь, узловатые, артритические пальцы непроизвольно сжимались и разжимались, словно силились что-то ухватить в воздухе – может быть, шею воображаемого обидчика. Александра старалась не вслушиваться, думать о своем, но это было невозможно – Варвара уже почти кричала. «Она в бешенстве! – Александра с преувеличенным вниманием разглядывала фарфоровую тарелочку, о которой так резко отозвалась ее спутница. – Ревность? Зависть? Надя говорила о ней, что «таких не любят». С «такими», кажется, и не дружат – когда я однажды болтала с Эльком в его часовом магазине на Де Лоир и упомянула Варвару, у него сделалось какое-то странное лицо… А уж Эльк – милейший человек, хотела бы я видеть, с кем он не способен поладить! Но почему она в меня, именно в меня так вцепилась? Почему ей нужна именно моя дружба? Я, кажется, не скрываю, что общаюсь с ней постольку-поскольку, ради дела. Господи, как она тарахтит!»
Александру спас хозяин: пританцовывая c неожиданной для своего крупного сложения легкостью, он появился из-за стойки с двумя огромными тарелками в руках. Поставив их перед дамами, он исполнил еще одно па и немедленно вернулся с двумя бокалами любовно нацеженного пива. Затем склонился над Александрой и с теплой фамильярностью потрепал ее по плечу:
– Получайте удовольствие, мевроу![3]
– Dank![4] – радостно отозвалась Александра.
Художницу давно мучил голод. Блюдо, которое поставили перед ней, было незамысловатым, как вообще вся традиционная голландская кухня: мясные тефтели, политые ягодным соусом, и вареный картофель с маринованной капустой. Александра восприняла его с восторгом – она любила простую кухню и не стыдилась признаваться в том, что гурманство ей чуждо от природы.
– По крайней мере, в этой забегаловке не отравят, мясо свежее, – критически заметила Варвара, вытирая салфеткой зубья вилки. – Ты меня слушала или нет? Я говорю, что нечего и мечтать получить с нее денежки. Можешь с ними попрощаться!
– Бог мой… – Александра сделала глоток ледяного пива и облизала губы. – Почему ты не веришь мне на слово? Ничего мне Надя не должна. Я просто беспокоюсь – как можно так надолго уехать и никому ничего не объяснить?
– А я тебе скажу! – Варвара не сводила с собеседницы пристального взгляда. – Если Наденька отколола такой номер и ее никто не может найти, значит, она задолжала. Кому-то другому, раз уж не тебе. И крупно задолжала!
Александра не ответила. Она впервые обдумывала этот вариант. Приходилось признать – такая вероятность существует. Подобный поступок никак не вязался у нее с личностью исчезнувшей приятельницы, но подобная невероятная скрытность должна была иметь какое-то объяснение.
– Сорвала большой куш, надула кого-то и сбежала, так все делают! – рассуждала Варвара, быстро разделываясь с тефтелями. Она умудрялась жевать и говорить одновременно одинаково неопрятно. Александра старалась на нее не смотреть. – Сколько я повидала таких беглецов… Как послушаешь их – на родине притесняют, копеечку заработать не дают. А потом выясняется, что они просто кого-то обобрали. Кого-то не того. Что, не веришь? Думаешь, твоя драгоценная Наденька на такое не способна? Я ее лучше знаю. Все эти якобы интеллигентные идейные тихони слеплены из одной глины!
– За полгода до меня дошли бы какие-то слухи! – возразила Александра, поддевая вилкой капусту. – В том-то и дело, что никто ничего о ней не говорит. Уехала и пропала. Все это… пугает, мягко говоря.
– Нервы, нервы… – иронически протянула Варвара. Казалось, однако, что она начинает постепенно проникаться услышанным. – Не драматизируй! Рано или поздно все прояснится.
– Надеюсь… – грустно ответила Александра.
А Варвара с проницательностью, свойственной многим подозрительным людям, продолжала:
– Я даже слышать не желаю о том, что ты сюда приехала только ради подружки. Молчи, молчи, по глазам вижу, что ты сваляла дурака и решила, что она попала в беду! Думаешь, Наденька это оценит? Не дождешься! Сколько тебе лет? Сорок пять? С ума сойти! А ведешь себя как пятилетняя девчонка! И никаких дел у тебя здесь нет, не ври мне! У меня чутье, как у медиума…
«Провались ты со своим чутьем! – думала Александра, не сводя взгляда со своей тарелки. – Я вот доверилась своему чутью, и что?! «Отель «Толедо», номер 103 А»! Блестящий результат!» Отрицать очевидное она не могла – приезд в Амстердам оказался напрасным. И хотя проживание ничего ей не стоило, деньги за билет были выброшены на ветер. Загадочное письмо не подлежало расшифровке и к тому же не содержало призыва на помощь. Александра промокнула салфеткой губы и положила вилку:
– Я сама знаю, что поступила глупо. Скажи лучше, ты слышала когда-нибудь про отель «Толедо»? Знакомое название?
Варвара, которую внезапно перебили, с неудовольствием отрезала:
– Никогда не слыхала! Наверное, дешевый грязный хостел, с кофешопом на лестнице! Или попросту бордель!
– А если спросить хозяина?
– Сейчас спрошу. Кстати же, нам пора двигаться! Аукцион на Ломбардстиг, туда идти полчаса. Ты же не на велосипеде? Кофе выпьем в другом месте!
Варвара призывно махнула хозяину, который, грузно облокотившись на стойку, смотрел футбольный матч по крошечному телевизору. Когда он приблизился, Варвара задала ему несколько вопросов по-голландски. Мужчина задумался, потом покачал головой, глядя на Александру.
– Он не слышал о таком отеле, – перевела Варвара, кладя деньги возле тарелки и поднимаясь. – Нет, не смей, я угощаю!
Александра сунула обратно в сумку вынутый было бумажник. Голова у нее шла кругом, и вовсе не от бокала пива, который она даже не допила. «Что за ребус?! Варвара живет здесь двадцать лет, а хозяин с рождения, вероятно. Портье прочесал все результаты запроса в базе… Такого отеля в Амстердаме нет!»
Вероятно, жестокое разочарование слишком ясно было написано у нее на лице, потому что Варвара ободряюще похлопала художницу по плечу:
– Не расстраивайся! На аукционе будет человек, который знает в Амстердаме каждый камешек в мостовой! И то, что под камешком, тоже! Я его расспрошу, да и тебе не вредно будет с ним подружиться. Мы найдем этот паршивый отель, если только в Амстердаме вообще есть отель «Толедо»!
В этот момент колокольчик, по старинке привязанный над входной дверью, простуженно звякнул. Дверь отворилась, впуская в пивную сырой холод. С набережной, заметно прихрамывая, вошел новый посетитель, высокий худощавый мужчина в черном пальто. Когда он, неловко прикрыв за собой дверь, обернулся, Александра обрадованно вскрикнула.
Это был ее старый знакомый, владелец лавки часов на Де Лоир, Эльк Райнике. Сняв очки, протирая носовым платком запотевшие стекла, он близоруко и доверчиво щурился, оглядывая помещение, которое сейчас представлялось ему скопищем туманных цветовых пятен. Хозяин коротко, гортанно выкрикнул приветствие, Эльк махнул в ответ. Александра с улыбкой ждала, когда он наденет очки и узнает ее.
– Этого еще черт принес! – процедила Варвара, резкими движениями обматывая вокруг плеч палантин. – Не понимаю, что ты в нем находишь! Меня он бесит!
Читать бесплатно другие книги:
