Как все начиналось Ефиминюк Марина

– Это твоё зелье? – усомнился Сергий.

– Ваня! – заголосила я на весь сад. – Беги сюда!

– Ты чего, Вехрова, задумала? – попытался остановить меня Пострелов. – Лучше бы поспешила котомку собирать и из Фатии убралась, пока жива! Чай, стража догадается, где тебя искать!

– Подожди, Серый, – остановила я его, следя за бегущим бодрой рысцой по садовой дорожке Иваном, – может, и не придётся удирать.

Я осторожно, стараясь не вдыхать по-прежнему валящий дым, подняла кастрюльку, кое-где на стенках ещё болтались ошмётки желе-отворота. Я кашлянула и осторожно дотронулась пальцем до оранжевой массы, проверяя получу ли ожог, варево остыло и ядовитость ушла.

– Ваня, – улыбнулась я, подоспевшему Петушкову, – пардон, оближи мой палец!

Я сунула под нос приятелю перепачканный в оранжевом желе палец. Петушков с сомнением покосился на мою руку и нечищеные ногти.

– Ты лижи, а не высматривай! – рявкнула я.

– Ася, не надо, отравится! – заголосил Сергий в тот момент, когда Ваня послушно кончиком языка лизнул мой палец. В другое время, Петушков бы сначала опробовал варево на мне, заставив облизать всю кастрюльку, кроме того, даже близко бы не подпустил меня к себе, тем паче не стал бы облизывать мой палец. Но известно: любовь глуха, слепа, а главное делает людей идиотами. Откушав желе, Ваня скривился и мешком рухнул на землю, синея на глазах.

– Что с ним? – подскочил Сергий к приятелю и начал трясти его за плечи, пытаясь привести в чувство.

– Воды! – прохрипел очнувшийся Иван.

Сергий галопом кинулся к бочкам с водой для полива, наполнил ведро из-под компоста и облил дорогого друга с ног до головы. Ваня, задыхаясь, сел и посмотрел на меня ненавистным взглядом:

– Опять за старое взялась? Отравить решила?

Я широко улыбнулась, похоже, прежний Петушков вернулся к нам относительно без потерь. Сергий помог ему подняться, Ваня стал отряхивать перепачканный плащ:

– Как же я в таком виде к Прасковье Ивановне-то пойду!

«Что?! Какая, к лешему, Прасковья Ивановна?!» Я вытаращилась на Петушкова, понимая, что потерпела полное фиаско, и как теперь спасти друга понятия не имею.

Мы побрели к веранде, я несла испорченную кастрюльку, на глаза наворачивались слезы. «Что же теперь делать?»

В этот самый момент в воротах появились стражники. Мы с Сергием застыли на месте, испуганно глядя то друг на друга, то стражу. Один из приехавших, завидев меня, откашлялся и развернул длинный свиток:

– Вехрову Асию Прохоровну, – начал он поставленным голосом. Тризорка, захлёбываясь лаем, кидался на незваных гостей, стараясь утащить вкопанную в землю будку, конь под стражником заходил, нервно застриг ушами, не признавая в псе домашнее животное.

– Аська, в конюшню! – заголосил Сергий. – Я их задержу!

Я стремглав бросилась к конюшням, схватила свою лошадку. Выскочив оттуда верхом, без седла, я кинулась к воротам. Стражи от неожиданности расступились, не сразу понимая, что преступница пытается скрыться от правосудия.

Вперёд, к Али! На этой земле лишь один человек делает самые мощные отвороты: моя дорогая Марфа!

Стража, между тем, очухалась и кинулась вдогонку. Я колесила по улочкам, стараясь сбить их со следа, и незаметно выехать из города. Поле с вытоптанной пшеницей, где я в прошлый раз вызывала дракона, теперь переживало нападение стада коров. Пастух спал в сторонке под тенистым дубом, не замечая сего безобразия.

– Али! – заорала я бешеным голосом. Лошадка, разгорячённая скачкой, не могла устоять на месте, я с трудом удерживала её. -Али!

– Это опять дело жизни и смерти? – раздался из-за спины громкий бас дракона. Я повернулась, лошадь фыркнула, почувствовав исходящую от Али опасность, и шарахнулась в сторону, я с силой схватилась за её гриву, стараясь не свалиться с потной лошадиной спины.

Дракон спокойно наблюдал в сторонке, а потом широко зевнул и промычал:

– Ну, хочешь я сожру её!

– Чокнулся! – заорала я в ответ. – Меня и так Властитель мечтает на костре сжечь, а ты ещё и его лошадь сожрать собрался!

– На костре сжечь, – удивился Али. – И чем ты ему досадила? Последний раз, насколько я помню, вы расстались друзьями, – он хохотнул так, что в воздух вылетело облачко дыма, – большими друзьями!

Со стороны дороги неслись громкие возгласы, я повернула голову, у поля в нерешительности остановились стражи, страшась подойти к дракону. Я спрыгнула с лошади, приложившись о землю пятой точкой, и едва не заработав удар подкованным копытом по лбу. Ловко увернувшись от лошадиных ног, я залезла на дракона:

– Полетели, Али! По дороге все расскажу!

Дракон, поднимая пыль, и окончательно ломая ещё не съеденные коровами остатки пшеницы, поднялся в воздух.

– А куда лететь-то?

– В Стольный град!

Это был долгий и утомительный перелёт; я, кажется, успела задремать, едва не рухнув вниз. К счастью, я вовремя схватилась за длинные драконьи усы, развевающиеся на ветру, иначе это был бы единственный свободный полет в моей недолгой жизни.

С приближением к Словении становилось холоднее, нас обдували ледяные ветра, землю внизу надёжно скрывали молочные густые облака. У меня задеревенели пальцы, а зубы выбивали чечётку.

– Аська, ты как? – подал голос дракон.

– Чувствую себя обмороженной Снегуркой в летних сандалиях! – горестно пожаловалась я, пытаясь пошевелить замершими пальцами на ногах.

– Ничего уже скоро прилетим! Держись, снижаюсь!

Дракон начал спускаться, я прижалась к его холодной чешуйчатой шее, прячась от бьющего в лицо ледяного ветра. Через некоторое время мы уже кружили над Стольным градом, снизу на нас смотрели тёмные остроконечные крыши. В ночной мгле белели полоски расчищенного, скисающего от слабого весеннего тепла снега. Мы долго кружили над городом, пытаясь подобрать площадку для посадки, самой удобной оказалась Красная площадь перед Советом Магов Словении. На дракона с громким лаем набросилась маленькая шавка, хрипя и визжа, она пыталась укусить его за мощную лапу. Али так изумился сему недоразумению, что едва не скинул меня на камни, рассматривая глупую собачонку.

– Аська, – фыркал он, – в вашей стране даже собаки агрессивны, и как люди ещё друг друга не перерезали? Вот понимаю данийцы, не дерутся, не воруют…

– Али, не говори мне ничего про воровство – я уже неплохо знакома с местными нравами. Тащат всё, что плохо лежит, – перебила я его. – Надо найти, где тебе ночевать. Тебя не должен никто видеть.

Когда шавка вдоволь налаялась и, гордо подняв хвост, удалилась в подворотню, я слезла на землю, стараясь размять затёкшие и замёрзшие ноги.

– Зато, от вас русалки сбежали! – выдвинул контраргумент дракон.

– Они не сбежали, их выгнали. Около какой деревни поселятся, там рождаемость до нуля падает.

– Почему?

– Потому что нахалки всех молодых парней в омутах топили.

Али не нашёл, чем возразить и замолчал.

После долгих размышлений было решено, что огромная конюшня Совета самое подходящее место: пространства там много, спрячется в уголок, глядишь, и не заметят. Конюх спал мертвецким сном, напившись горькой с одноногим сторожем Кузьмой, поэтому мы прошли в широкие двери конюшни без особого шума. При виде откормленных ухоженных лошадок и коней разной масти у дракона загорелись глаза, и началось обильное слюноотделение. Животные учуяли опасность, и принялись все, как один, нервно ржать, перебирать копытами и стричь ушами.

– Сожрёшь, хоть одну все зубы на амулеты повырываю! Понял?

Дракон с сожалением вздохнул, выпустив тонкую струйку пара, поковылял к пустому стойлу.

– Ась, – пробасил он, – я здесь не помещаюсь.

– Можешь ночевать на улице, на заднем дворе у Марфы, – предложила я вполне дружелюбно.

– Вот ты какая, Аська, – обиделся дракон.

– Смотри, сарай не сожги и конюха с утра не напугай своими разговорами, а то он решит, что допился до белой горячки, когда вместо лошади тебя обнаружит, – дала я последние наставления и, укутавшись в рваное тонкое одеяло, висевшее здесь же на гвоздике, отправилась к травнице.

Я, сгорбившись, словно тень, бежала по улицам. Погода, как назло, не радовала, с неба посыпался мокрый снег. Вид одинокой, обмотавшейся в одеяло девушки вызвало жалость даже у бродяг, греющихся у жидкого костерка под каменным мостом. Они наперебой предлагали мне присоединиться и даже разделить их скудную трапезу; я была настолько голодна, что вид скукожившейся хлебной краюхи казался очень соблазнительным, но развела трясущимися руками, спеша поскорее в лавку к Марфе.

Очевидно, я стала слишком сентиментальна, двери Марфиной лавки вызвали у меня острый приступ тоски. Я осторожно схватилась за чугунный молоток одеревеневшими пальцами и постучала. Металлический звон разнёсся по тихой улочке; где-то залаяла собака, мне почудились еле слышные шаги за спиной; я испуганно оглянулась, но в темноте никого не оказалось. За дверью раздались тяжёлые шаги:

– Кто там!

– Ма-марфа, это я! – крикнула я, чувствуя, как дерёт горло. Шмыгая носом, я тряслась, как бездомный щенок.

– Кто я? – переспросила тётка, не доверчивая к ночным посетителям.

– Аська!

Загрохотали замки и цепочки, дверь открылась, и в тусклом свете свечи появилась Марфа, простоволосая, в ночной рубахе с тёплым платком на плечах. Она близоруко прищурилась, пытаясь разглядеть меня в темноте улицы. Я осторожно вошла в лавку:

– Привет!

– Аська! – тётка всплеснула руками, затушив свечу, и заключила меня в объятия. – Асенька моя! Девочка! Вернулась! Не сожрали изверги данийские, не лишили жизни касатушку!

Она крепко сжимала меня, роняя драконьи слезы, гладила по голове, звонко целовала щеки.

– Как же они меня съедят? – только и смогла выдавить я сквозь подступающие рыдания. – Ты посмотри на меня, я замёрзшая, голодная и совсем не аппетитная.

– Аська, – вдруг тётка отодвинула меня от своей пышной груди и внимательно посмотрела на горящее в тепле лицо, – а как ты сюда попала? Делегация только в марте возвращается!

Я махнула рукой:

– Я тебе потом объясню. У меня к тебе дело жизни и смерти!

– Смерти? – тётка скривила рот, готовясь к новому потоку слез, но я остановила её:

– Марфа, я живая и здоровая! Пока!

– Сначала есть, потом спасать твою жизнь! – скомандовала тётка и кинулась на второй этаж в крохотную кухоньку.

За едой я рассказала ей всё, что произошло со мной за последний месяц. Лукинична охала, качала головой и по-настоящему жалела, что отпустила меня в далёкую Данийю.

– Знаешь, Аська, – цокнула она языком, – отворот дело тонкое. Отвороты, как яды, на каждый яд, делается своё противоядие, так же отвороты. Мне бы посмотреть на зелье, враз бы сварила.

– Ну, извини, – ощетинилась я, – я сама-то еле ноги унесла, а ты говоришь пробы привезти! Может, можно что-нибудь сделать и так?

Марфа задумалась и кивнула:

– Не переживай, придумаем что-нибудь.

Она вышла из кухни, а я, разморённая горячим ужином и теплом, идущим с первого этажа от камина, думала о том, что не нужна мне никакая Данийя с её вечным летом и никакой Властитель. Пошлю-ка я к лешему Бабочку и все тайны, шлейфом тянущиеся за ней, и буду жить, как прежде. Здесь я нужна, здесь меня любят, здесь я центр вселенной и точка отсчёта всего.

– Нашла! – Марфа вернулась с раскрытой книгой в руках, – смотри, – тётка нацепила на нос очки, – это зелье все привороты перебивает. Хотя у него побочные эффекты.

– К примеру? – заинтересовалась я.

Лукинична что-то долго высматривала на пожелтевших страницах, водя пальцем по строчкам.

– Ах, вот оно: «Известны случаи, когда вылечиваемый переносил свою страсть с привораживающего на ведьму, исцелившую его», – зачитала Марфа.

Я хмыкнула:

– Мне, почему-то, кажется, что «перенос страсти с одного объекта на другой» – это не про Властителя Фатии!

– А что хорош собой этот Властитель? – тётка хитро посмотрела на меня через стёклышки очков.

– Так себе, – передёрнула я плечами, стараясь не пересекаться с ней взглядом.

– Ну, тебе лучше знать, – улыбнулась Марфа, – ведь этот стыдливый румянец и глаза-блюдца ничего не значат?

Я удивлённо уставилась на неё:

– Какие глаза блюдца? Я терпеть Фатиа не могу, он делает мою жизнь невыносимой одним своим присутствием! Да, вообще, кому он нужен? – разошлась я, подогревая себя праведным гневом. – Никому он не нужен!

– Конечно, – согласилась тётка, улыбаясь как-то особенно ласково и сочувственно. – Сварю я тебе зелье, спасёшь того, «кто никому не нужен».

Марфа закрылась в коморке-мастерской, а я улеглась в её огромную кровать, моментально засыпая.

«Зачем ты ушла? Вернись ко мне! Я жду тебя!» Я открыла глаза, охваченная слабостью и сладкой истомой. Мне было жарко в большой Марфиной кровати, тяжёлое одеяло давило, я сбросила на пол горячую подушку. Что же со мной происходит? Кто ты? Кто мне поёт? «Вернись, вернись, вернись».

Я подскочила, комнату затопил серый свет мартовского рассвета. Ночная сорочка прилипла к телу, я скинула её. Ужасно хотелось пить и спать.

Когда я проснулась под утро, то долго не могла понять, где нахожусь. Это не была моя комнатка в Гильдии, не была комнатка на постоялом дворе в Фатии. «В лавке, я в лавке у Марфы», – вспомнила я и довольно улыбнулась. Я сладко потянулась, широко зевнула, и тут в голове мелькнула мысль: «Али!»

Я вскочила с кровати, натянула порты и рубаху, и ласточкой слетела на первый этаж.

– Доброе утро, Асенька! – кивнула тётка, стоящая за кассой. В лавке толпились покупатели, мой взлохмаченный вид и бешеный взгляд заставил некоторых шарахнуться в сторону, другие с интересом и любопытством рассматривали меня, очевидно, знакомые с историей о маленьком данийском Наследнике.

– Али! – заорала я, как чокнутая, выскакивая на улицу в сандалиях и так же быстро возвращаясь обратно в лавку за сапогами и тулупом.

– Кто такой Али? – забыв про клиентов, и поддавшись моей панике, взвизгнула тётка.

– Мой дракон! – отозвалась я, снова скатываясь с лестницы уже в Марфиных старых валенках и в её же потрёпанном тулупе.

– Твой, что? – не поняла тётка.

Но я уже выскочила за дверь.

Картина, представшая моим глазам рядом с конюшнями Совета Магов, повергла меня сначала в шок, а потом в бесшабашное веселье. Али с самым затравленным видом озирался по сторонам и крутил хвостом, сбивая с ног окруживших его, и не менее перепуганных, адептов. Те в свою очередь, трясясь от страха, что чудище проглотит каждого по очереди, пытались накинуть на шею дракона верёвки, дабы связать несговорчивую тварь, и с падали, сбитые с ног хвостом неповоротливого Али.

Вокруг стоял гомон и шум; рядом с конюшнями собралась гудящая толпа любопытных и сочувствующих. Али от отчаянья выпустил в воздух облачко дыма, громыхнул дружный женский визг. Похмельный взлохмаченный конюх в стареньком тулупчике маялся в дверях конюшни и заламывал руки, не зная, как поступить.

Один адепт смог-таки закинуть аркан на Али, но дракон неуклюже махнул шеей, и несчастный отлетел к забору, сбив сидящих на самом верху мальчишек. Дети от испуга зашлись воем и плачем.

Наверное, царящий на конском дворе хаос закончился бы ещё не скоро, но тут Али заметил своего единственного друга в этом неприветливом холодном городе, то есть меня.

– Аська! – пробасил он по-человечески. – Скажи им, что я с тобой!

Над конюшнями повисла оглушающая тишина, чей-то тонкий визг сошёл на нет, даже собаки перестали лаять. Никто из присутствующих и не подозревал, что драконы умеют говорить; новость, сея, стала пренеприятнейшим сюрпризом. Ко мне обернулась добрая полусотня голов, а я стояла в сторонке, в огромных дырявых валенках, тулупчике с чужого плеча, и старалась не расхохотаться, судорожно прикусив губу.

– Али, ты сожрал-таки лошадь? – проглатывая неприличный в такой трагической ситуации хохот, спросила я.

– Она сама в рот лезла, – всхлипнул дракон. – Она и не вкусная была, и ещё копыта в горле застряли.

Я понимающе кивнула головой и прошла во двор. Ошарашенные адепты пропустили меня к дракону, а сами стояли на вытяжку, боясь пошевелиться.

– Али, я тебе разве не говорила, чтобы ты не трогал лошадей? – я внимательно посмотрела в испуганную морду дракона с горестно поникшими усами.

Окружающие затаили дыхание, и, очевидно, пытались распознать во мне мага, как минимум второй степени, раз «зеленобокая тварь» так меня боится. Ну, не объяснишь же всем, что это дракон, возможно, только делает вид, что боится.

– Я не ел лошадь, – продолжал Али, – только ма-а-аленькую коняшку. Ну, не мог же я сидеть сирый, голодный и холодный. А где ты этот тулуп откапала, у тебя тонкая шея так смешно торчит из ворота!

В этот самый момент во дворе конюшен появился Магистр Ануфрий. Завидев рядом с драконом меня, он сначала остолбенел, а потом весь затрясся от злости. Затряслась его длинная седая борода, затряслись руки, и даже высокая беличья шапка затряслась. Очевидно, моего присутствия в Стольном граде он никак не ожидал.

– Магистр Ануфрий, здрасьте! – пролепетала я, чувствуя себя полной и круглой дурой. «Да, уж конюшня Совета – одна из самых гнусных моих идей!» – мелькнуло в голове.

Уже знакомый кабинет Главы Совета Магов радовал глаз новой мебелью и шикарным столом из красного дерева гномьего производства. В маленькой комнатке пахло свежевыделанной кожей и краской. Мне отчего-то показалось, что, вероятно, диванчик-то приобрели, как раз, на причитающиеся мне за Анука 750 золотых.

Магистр Ануфрий ходил из стороны в сторону и высказывал всё, что думал обо мне прежде, что думает сейчас и что подумает в будущем. Я сложила руки на коленях, уставилась в начищенный до блеска паркетный пол и пыталась почувствовать раскаянье и страх перед самым сильным магом Словении, но кроме наглости и странного веселья от воспоминания испуганной драконьей морды ничего больше не ощущала.

Со слов Ануфрия я была виновницей всех бед, нечаянно свалившихся на его седую голову, и если меня уничтожить, то реки потекут в другом направлении. Уже позже выяснилось: из всего разнообразия лошадок, предоставленных Али на прокорм, он отчего-то выбрал лошадь Магистра Ануфрия, купленную на деньги, взятые в долг из казны. Он на ней и покататься не успел, как дракон её сожрал. Вот такой канделябр, понимаете.

– Ладно, – махнул он рукой. – Ты мне скажи, вы зачем храм в Ненэлии разрушили?

– Мы храм? – округлила я глаза. – Никогда! Это все происки Фатиа!

– Фатиа?! – Магистр недоверчиво уставился на меня. – С каких пор, Властителя Арвиля Фатиа, ты, – он обличительно ткнул в мою сторону длинным корявым пальцем, – можешь называть просто Фатиа.

– С тех пор, как узнала, что являюсь данийской принцессой полукровкой, – спокойно отозвалась я.

Магистр оторопел и уставился в мою сторону, все его хвалёное красноречие вмиг иссякло.

– Кто? – он сглотнул и уселся на кресло, губы его посинели, а от лица отхлынули краски, не осознанно он приложил руку к сердцу. – Кто посмел сказать?

– Фатиа, – я смотрела на Главного Магистра Словении с затаённой жалостью к старику, теряющему нити власти, – он мне сказал, когда пытался выяснить, кому понадобилось будить во мне Бабочку.

Это был последний удар! Запрещённый удар – удар ниже пояса!

Ануфрий посмотрел на меня почти с ужасом и с трудом разжал губы:

– Так она в тебе есть?

– Более того, – я хмыкнула, – она пытается победить меня, завладеть мной! Не ожидали так ведь?

Я встала и вышла из кабинета. Отчего-то я больше не ощущала ни уважения, ни страха перед всемогущим словенским Советом Магов.

Разговор с Магистром Ануфрием оставил тягостное впечатление. Я спряталась за кассой и без интереса рассматривала в окне испуганных людей, смертельно боящихся, но все же желающих поглядеть через дырку в заборе на прячущегося на заднем дворе Марфиной лавки дракона. Рядом с дырой уже выстроилась целая очередь, тянущаяся вереницей по всей улице. Марфа засуетилась, пытаясь наладить продажу билетов на подглядывание за невиданным зверем.

Какой-то художник, решив заработать на увиденном, спешно вырисовывал портрет Али, дабы размножить изображение на лубяных свитках и продать на воскресной ярмарке. Он даже придумал название картине: «Пришествие дракона в Стольный град», о чём орал на всю улицу, заглушая гул толкущегося народа.

Раскисшая дорога на улице превратилась в месиво из снега и грязи, но людей это не пугало, привлечённые необычным и совершенно бесплатным аттракционом, они галдели и спорили, чья очередь полюбоваться на чудовище.

– Грустишь? – я посмотрела на прибежавшую, запыхавшуюся Марфу, та облокотилась на стол и внимательно вглядывалась в моё лицо.

Я кивнула.

– Я не понимаю, что происходит. Мне страшно, – я почувствовала, как глаза загорели, а к горлу подступил комок.

– На-ка, – Лукинична поставила передо мной маленький бутылек из темно-синего стекла. – Вот твой отворот.

Я взяла склянку, повертела в руках, посмотрела на свет содержимое. Сердце отчего-то тревожно сжималось. В это время на улице раздался дикий визг, народ бросился врассыпную. Очевидно, Али надоело паломничество к его убежищу, и он выпустил облако огня. Эффектно, но не опасно.

– Я поеду, Марфа, я больше не могу. Мы теперь не к месту здесь, ни я, ни мой дракон.

– Езжай, – Лукинична опустила тяжёлую руку мне на голову и погладила по волосам, – не забывай свою тётку.

Я кивнула и поцеловала её пальцы, пахнущие мятой, а потом приложила мягкую тёплую ладонь к своей щеке, чувствуя шероховатую, огрубевшую от возни с травами кожу.

В этот момент раздался звон колокольчика. На пороге стоял гном Яков в новом тулупе, похудевший, причёсанный и гладко выбритый. Без лохматой бороды, он выглядел гораздо моложе, чем я его себе представляла. В руках он сжимал маленький трогательный букетик первых подснежников.

Марфа отчего-то вся подобралась и залилась румянцем.

Завидев меня, Як остолбенел, замялся, а потом пролепетал:

– Э-э-э, ну, я попозже зайду!

– Стоять! – рявкнула я, с трудом понимая, что происходит. – Марфа? – я вопросительно посмотрела на тётку; та вела себя, как молодая влюблённая девка смущалась, краснела и не смела поднять глаз на гостя. – Что происходит? – тихо спросила я.

– Ну, хватит, – не выдержала Лукинична, – я баба взрослая; женщина, так сказать, в самом соку, а он, – она ткнула пальцем в сконфуженного Якова, – мужчина видный.

– Но он же гном! – громко зашептала я.

– Да, хоть бы твой дракон! – рявкнула тётка. – Главное, чтобы любил!

Наверное, никогда дракон не летал так быстро. Измученный всеобщим вниманием в Стольном граде, он старался поскорее скрыться от, цитирую, «полоумных дикарей, никогда не видавших дракона». Я хмыкнула, драконы в Словении действительно были большой редкостью, в Стольноградском музее был один… скелет, от времени он рассыпался. Али становиться заменой утерянному экспонату, очевидно, желанием не горел, а потому с каждой минутой прибавлял скорости. Когда мы на закате подлетали к Фатии, он уже высунул длинный раздвоенный язык и, задыхаясь, шумно глотал воздух.

Мы сделали круг над площадью перед Домом Властителей, конструкция, уведённая мной, повергла в шок не только меня, но и невозмутимого Али. Огромный сложенный костёр с длинным торчащим бревном посредине выглядел угрожающе. Ошибки быть не могло, данная конструкция предназначалась для сжигания, уточню, для моего сжигания.

– Али, мне почему-то кажется, что нас здесь ждут, – пролепетала я.

– Не нас, а тебя.

Он приземлился рядом с постоялым двором.

– Ты редкое животное, тебя не посмеют трогать! – я вцепилась в его усы и не собиралась спускаться вниз.

– Слазь, говорю! – прорычал дракон.

– Предатель! Трус! – я шмыгнула носом и скатилась с гладкого зеленого бока. Дракон поспешно взлетел и скрылся из виду, а я стояла посреди улицы перед постоялым двором, прижимая к груди котомку, испуганно озиралась вокруг, высматривая стражу, и боялась войти в ворота.

Внешне Фатиа совсем не изменилась, те же домики, узкие улочки, цветущие палисадники, но отчего-то мне вокруг чудилась угроза, словно, я действительно попала в змеиное логово.

Я вошла во двор, Тризорка, узнав меня, инфантильно поднял уши и широко зевнул, даже не пытаясь, продемонстрировать радость от нашей встречи.

Ваня спал на веранде, скрючившись на лежаке, на его скуле алел свеженький синяк. Я потрясла его за плечо. Петушков открыл глаза и повернулся ко мне, радостно улыбнувшись щербатым ртом:

– Вехрова, вернулась! – на меня пахнуло свежим перегаром.

– Ты где себе синяк заработал? – хмыкнула я.

– С Фатиа вчера из-за Прасковьи подрался, – Ваня осторожно сел, – он у меня ещё один зуб выбил, а я ему нос расквасил, – делился Петушков. – Кстати, Совет сегодня утром спешно отбыл в Словению, – продолжал делиться новостями Ваня, пока я капала в стакан отворот, – они так и не сумели тебя спасти и решили бросить!

– Бросить? – я пролила на стол воду из графина. – А Сергий где?

– Этот прохвост самый первый убегал! – Ваня послушно взял протянутый стакан. – Ох, спасибо, а то после этого данийского вина ужасно сушит!

– А зачем ты напился? – удивилась я.

– Так с Фатиа примирение праздновали, – хмыкнул Ваня и ополовинил стакан. – Странный какой-то вкус у воды.

– Тысячу раз говорила: пей, а не нюхай, – хмыкнула я. – А ты чего со всеми не уехал?

– Ну, я же знал, что ты вернёшься! Я же не мог братана в беде оставить!

– Ванька! – я обняла его, и крепко-крепко сжала в объятиях.

– Тихо ты, – простонал приятель, – все кости после вчерашнего ломит! И чего я из-за этой худой выдры в драку полез? – недоумевал Ваня. – Да, ещё с кем! С Властителем! Мама дорогая!

Я широко улыбнулась: «Спасибо тебе Марфа, одного больного вылечили!»

– Ваня, ты в меня влюблён? – я серьёзно посмотрела на Петушкова, пытаясь разгадать, дало ли зелье побочный эффект.

– Чего? – Петушков с самым серьёзным видом повертел пальцем возле виска. – Не приведи, Господи, такого счастья.

Потом мы долго спорили, каким образом мы сможем спасти Властителя, который, как, впрочем, и всегда, спасённым быть не желает.

Чтобы напоить Арвиля зельем, мы должны были, по крайней мере, попасть в Дом Властителей, но тот сейчас представлял собой непреступную крепость, оцепленную отрядом стражей. Любой придуманный нами план, после детальной разработки приводил к одному и тому же результату: рано или поздно я оказывалась на костре.

– Знаю, – вдруг просиял, как энергетический шар, Ваня, – придумал!

План его оказался до гениальности прост, хотя имел огромные погрешности. В Фатии было испокон веков принято, прежде чем объявить о брачном сговоре, испросить разрешения у Властителя, а уже после властительского благословения играть шумную свадьбу.

Ваня предложил изобразить двух влюблённых голубков, мечтающих соединить свои сердца, при этом я должна была одеться парнем, а Ванятка девкой.

Процесс переодевания занял столько времени, что за благословением мы отправились поздним вечером, когда другие молодые люди уже уединялись по кустам. Мы представляли из себя странную, но, в общем, милую пару: низенький мужичишка в потрёпанном картузе, в огромных, не по размеру, сапогах и в волочащемся по земле плаще; и высокая худая девушка, с замазанным кукурузной пудрой синяком, в узком платье, врезающимся в подмышки, и худыми волосатыми ногами, торчащими из-под оборчатого подола.

– Думаешь, не признают? – меня всю дорогу мучили сомнения. Уж слишком глупо оба выглядели в своих нарядах.

– Какая разница, нам, всё равно терять нечего, – буркнул Ваня, но через парадную дверь идти побоялся. Мы благополучно проникли в дом через дыру в заборе и чёрный вход.

На нас пахнуло удушающим жасмином, становившимся, с каждой минутой практически невыносимым. Прислуга с самым затравленным видом на цыпочках, словно тени, скользила по коридорам и из комнаты в комнату, переговаривалась шепотками, а наше появления восприняло, как нашествие варваров на Солнечную Данийю.

– Вы зачем здесь? – накинулась на нас полная служанка в крахмальном белом передничке.

– Мы того, про свадьбу спросить, – промычал Ваня.

Женщина окинула нас недоверчивым взглядом, очевидно, пытаясь разгадать, из какого сумасшедшая дома свалилась на их головы странная парочка. После долгих раздумий и шумных вздохов, она всё-таки кивнула головой и проводила нас по длинному коридору в уже ярко освещённый бальный зал, где нам когда-то зачитывали приказ Совета.

Зыбкую тишину зала разбивало в пух и прах хриплое кошачье завывание Прасковьи. Песня эхом разносилась по помещению, витала над балками, у разноцветных витражей, закладывала уши и коробила от особо фальшивых нот. Кроме того, девушка бренчала на лютне, едва не разрывая струны инструмента. Властитель с покорностью домашнего пуделя пытался выслушать нестройное соло возлюбленной, стараясь морщиться, как можно реже, и, подавляя в себе закономерное желание эстета, закрыть уши.

Наше появление оказалось для него спасением. Завидев две фигуры, маячившие в дверях, он буквально подскочил с кресла и жестом предложил нам приблизиться.

– Надо же, – тихо хмыкнула я, – нас встречают стоя и с музыкой!

Властитель, вспомнив в своём высоком положении, величественно опустился обратно на трон, а потом грубо вырвал из рук благоверной лютню, вцепившись в инструмент железной хваткой, и, очевидно, рассчитывая после нашего ухода убрать его с глаз подальше.

Он обратил к нам не затуманенный мыслями взор, и лицо его с опухшим носом и синевой на переносице перекосило. Такой забавной парочки он не видел даже на картинках детских книжек.

– Что вам дети мои? – недоумение сменилось подозрением, очевидно, наши лица казались ему до странности знакомыми.

– Благословить! – ломая голос, пропыхтел Ваня. – Меня и моего избранника! – он так сильно хлопнул меня по спине, что я дёрнулась и выпучила от боли глаза. – Сам он испросить не может, он глухонемой!

Прасковья с интересом разглядывала нас, пытаясь, как и Властитель, понять, откуда ей знакомы наши физиономии. Мне стало так весело, что я широко ухмыльнулась, Ваня сие заметил и поспешно добавил:

– А ещё он придурковат! – для пущей убедительности он даже повертел пальцем у виска.

– А зачем он тебе нужен? – прохрипела Парашка.

– Ты посмотри на неё! – не выдержала я. – Да кто её возьмёт замуж кроме дурака!

– Ты же глухонемой! – охнула Прасковья.

– Я прозрела, пардон, прозрел!

– Но ты же глухонемой! – воскликнули три голоса.