Тихое вторжение Володихин Дмитрий

– Завтра мы займемся выкорчевыванием, сжиганием, искоренением и прочей инквизицией, – говорю я Клещу, забираясь в вертолет. – А сегодня надо отоспаться. Ты как насчет завтра? С нами?

Молчит Клещ, не отвечает. Так он делает всегда, когда не хочет врать, но считает неудобным говорить правду. То есть, хватит с него приключений, пора возвращаться к коньяку?

В нашем вертолете – он, я, Толстый, врач и раненый сержант. Не могу смотреть на рожу Фила. Когда доволокли его до вертолетов, он напоследок сказал: «Всё ты у меня отобрал, щенок. Ничего не оставил. Ни дела моего, ни имущества, ни свободы моей. Только сам я тебе не достанусь, не мечтай. Я от тебя убегу. Я у тебя сквозь пальцы просочусь. Я улечу, и ты меня не догонишь… никогда. Разве только в аду встретимся и посчитаемся». Я у него спросил: «Дядя, на чем же ты от меня улететь собираешься?» А он принялся ржать и ржал до икоты, чуть не до судорог. Потом сказал: «Да хоть на ветерке. Тут, в Зоне, все ветерки – мои хорошие знакомые». Нет, ребята, рожу эту видеть не могу! Отправил на другой «камов» под конвоем Бекасова с тремя спецназовцами. Дважды раненному я еще велел наручники защелкнуть, имел бы в запасе наножники, так и они бы в ход пошли. Больно ловок.

Поднимаемся. Зелено-белое древнее Коломенское уходит, уходит от меня. Раньше я любил тут бывать. Славное место.

Клещ поворачивается к Толстому:

– Знаешь, брат, старую сталкерскую присказку, которую говорят, когда из Зоны выходят и вроде как всё уже, смерть с косой на пятки не наступает?

– Скажи. Тогда и узнаю.

– Запоминай. Тут надо слово в слово, таков обычай… Запоминаешь?

– Давай.

– Живой. Отпустила Зона. Отпустила, поганка. Подлая. Живой. Очкарикам этого не по…

Вдруг доктор принимается кричать. Он орет нечто неразборчивое, какую-то матерную скороговорку. Одной рукой схватился за подбородок, другой отчаянно показывает на какую-то хрень за бортом.

Наш пилот закладывает крутой вираж, Толстый падает на пол, я приникаю к иллюминатору.

Дикий рев вылетает у меня из груди:

– Не приближаться! Не приближаться-а-а-а!

Второй «камов» лежит на асфальте, распластанный в лепешку, словно жук, на которого наступили каблуком. Из него идет черный дым, и что-то там без конца рвется, рвется, рвется…

В последний момент мы резко забираем в сторону. Толстый баюкает ушибленную руку, сержант стонет, доктор в ужасе молчит.

– Она все-таки забрала с нас отступное. Как видно, мы слишком много взяли сегодня… – вполголоса говорит Клещ. Из-за шума винтов только я и слышу его, остальные слишком далеко.

– На какой высоте мы летели? – спрашиваю у пилота.

– Набрали триста метров… Что делать, товарищ военсталкер?

– Ничего… теперь уже ничего. Мертвых не спасешь. Курс – к ближайшей точке Периметра.

На высоту триста метров не поднимается ни один гравиконцентрат. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. А вертушку раздавила именно «комариная плешь», не что-нибудь другое. Уж их-то я навидался, не ошибусь.

Как же мы оплошали? Чем он их взял, проклятый суицидник – раненый, в наручниках, – четырех здоровенных парней из спецназа? Какой он там поймал ветерок?

– Моя ошибка, – говорит Клещ, – я его обыскивал.

– Но как? То есть… не понимаю…

– Ключик у тебя один есть… смекаешь?

– Ну… ключик. «Дедушкин табак».

– А чтобы вызвать «комариную плешь», нужна штучка поменьше. Совсем маленькая. Настолько маленькая, что можно ее вмонтировать, например, в капсулу молочного стекла, которая по форме и размерам будет как коренной зуб. Не отличить. Если ее раздавить, то выйдет худосочный «грави», всего-то на двадцать секунд. Но парням его хватило.

Дальше мы летели в полном молчании.

А когда приземлились на территории ЦАЯ, когда доктор побежал за носилками, за санитарами, когда мы повыскакивали наружу, когда винты остановили свой бег, Толстый сказал:

– Эй, подождите! Постойте. Теперь-то… все-таки… отпустила Зона. Отпустила, поганка…

И улыбнулся.

Я пожал ему руку. И Клещ пожал. Ведь мы и впрямь живы. Мы живы. Столько раз могли гробануться, а выбрались живешеньки! Дело сделали… только очень дорого всё вышло. Смертельно дорого.

– Костя… передай от меня привет своей бабе.

– А ты – своей.

Я съездил к Катьке. На сей раз ничего у нас не было. Столько смерти, столько крови! Разве можно всё это тащить под одеяло…

Потом. Обязательно. Чуть погодя, может, через день или два. Но только не сегодня.

Я сидел на ее кровати и силился вспомнить лица Степана, Тереха, Бражникова, Бекасова, восьми спецназовцев, даже Тощего – тоже ведь человек. Мог я их вытащить, или нет? Хотя бы кого-то? Я рассказывал о них Кате всё, что мог извлечь из памяти. А она сжимала мои ладони своими, говорила правильные, хорошие слова, улыбалась.

От ее рук мне стало чуть теплее.

В невыносимую рань меня подняли с койки в общежитии ЦАЯ по тревоге.

– К Яковлеву. Срочно! – передал по телефону дежурный офицер.

…Там было много народу. Люди взволнованно гудели, переговаривались, не соблюдая чинов.

– Господа, коллеги, товарищи офицеры, – начал академик, – у нас два чрезвычайных происшествия. Во-первых, контрактник, известный кое-кому из здесь сидящих как Клещ, явился с ранцевым огнеметом и другими технологическими приспособлениями в место близ платформы Перловская, где, по нашим данным, находился склад артефактов, а также искусственно устроенный «сад аномалий». Там он убил двух матерых сталкеров из команды барыги Фила, подверг объект полной зачистке и скрылся в неизвестном направлении.

С мест посыпались вопросы: «Как? Без санкций? Без поддержки? Что он себе позволяет? Уголовщина! Артефакты могли представлять ценность… научную… Надо разбираться всерьез…»

Смотри-ка, вот почему Клещ не соглашался идти на «инквизицию» завтра. Ему всё подавай сегодня! А завтра… любое завтра можно похоронить в согласованиях.

Молодец, Клещ! И в жопу санкции.

– А вот на то, чтобы «разбираться всерьез», как товарищ подполковник предлагает, у нас нет ни времени, ни сил, – продолжил Яковлев. – Нам остается лишь мысленно поблагодарить Клеща и надолго забыть о нем. Перехожу к во-вторых: час назад по границам Зоны произошел локальный харм, сопровождавшийся обильным выбросом. За Периметр вышли три больших «языка» Зоны, наполненные свежими, активными аномалиями и мутантной фауной – в районе Химок, Малина и Баковки. Полагаю, если бы не самовольые действия Клеща, мы столкнулись бы с еще одним «языком» – у Перловки. Административные органы заняты мерами по эвакуации. Нам надо спешно разработать план действий…

Когда все разошлись, Михайлов сказал мне:

– Пойдемте… надо поговорить.

Мы вышли на плац, где в это время очередной проводник тиранил очередную группу, пытаясь довести ее до состояния, в котором она выполнит задачу и вернется без потерь. На худой конец, не вся ляжет.

Михайлов слегка прихрамывал. За тот административно-командный эпизод на даче Фила он, кажется, не держал на меня зла. Я давно его знаю, и если бы профессор сердился, я бы сразу понял.

– Тимофей Дмитриевич, – обратился ко мне профессор официально, – сейчас для нас обоих настанет кромешный ад. Но у меня есть желание добавить в этот ад капельку рая. Правда, оная капелька будет стоить вам бессонных ночей. Что поделаешь, в науке чего-то добиваются только фанатики… Короче говоря, последнее время вы слишком много ходили в Зону и слишком мало работали по своей прямой специальности, то есть занимались научным трудом. Вы слишком много выживали, у вас не хватало времени, чтобы просто жить, а это абсолютно недопустимо. Ходить в Зону вы все равно будете, правда, не столь часто, – я уж постараюсь. Остальное время станете делить между тремя предметами. Первый это, разумеется, ваша драгоценная супруга. Второй – диссертация. Вы закончите над ней работу в ближайшие четыре месяца, иначе мне придется вас убить, и я выберу для этого максимально унизительный и позорный способ. И последнее… я предлагаю вам совместно со мной написать монографию. О «Союзе сталкеров». Организация в истории Зоны исключительно важная и сыгравшая зловещую, трагическую роль, не так ли? Блистательный пример возникновения крупного неформального коллектива, получившего особого рода власть над обществом…

– Притом власть, которой никто не добивался и которую можно при случае…

– …вновь обрести. Иными словами, механизм воспроизводства представим.

– У нас есть неплохая источниковая база. То, что осталось от Лодочника, плюс наши собственные наработки.

– Я бы не забыл о возможности интервью с осведомленными лицами…

– …а Яковлев, возможно, допустит нас к архивным фондам…

– …и базам персональных данных. Как мы его назовем, это исследование?

– Э-э… зависит от того, берем мы один только «Союз сталкеров» или намечаем тему шире, сравниваем с действующими кланами…

– Согласен. Давайте прямо сейчас и прикинем…