Прыжок в секунду Вольнов Сергей

Бампер «фордовского» грузовика внезапно надвинулся на пешеходов, и они едва избежали столкновения с ним, в последнюю секунду ухитрившись отскочить в сторону. Водитель высунулся в боковое окно и несколькими точными словами высказал все, что о них думает.

Выражения лиц у прохожих были совершенно обалдевшие, но почему-то не от страха, а, наоборот, от радости. Водитель явно не понял, почему эта парочка, вывалившаяся из уличной телефонной будки и едва избежавшая столкновения с бампером, так бурно веселится. Разве что по причине избавления от возможной смерти. Мулат с пышной прической втянул голову в кабину, пожал плечами, еще раз ругнулся и поехал себе дальше развозить товары по магазинам южной оконечности самого известного и богатого в мире острова, некогда купленного у индейцев за жалкие гроши.

Драйверу «форда» было невдомек, что этим двоим и в самом деле есть чему радоваться. Ведь находились они на оживленном проспекте в городе, до боли знакомом. Это стало понятным сразу. Вдалеке, между сверкающими металлом и стеклом разномастными небоскребами, виднелся покрытый салатного цвета патиной Монумент Свободы.

– Нью-Йорк, – прошептала она со слезами на глазах, глядя на исполинскую женскую фигуру с воздетым к небу факелом.

– Именно. Давай-ка покинем оживленную улицу, малышка, пока нас никто не сбил или не забрал в полицейский участок за нарушение правил дорожного движения. В нормальном мире свои сложности, к которым надо снова привыкать… Уф-ф, мы выбрались, выбрались! – не удержавшись, экзальтированно воскликнул он.

Перебежав дорогу благополучно – все же это была не одна из центральных артерий мегаполиса, – путники юркнули в узкую щель между небоскребами.

– Как же хорошо тут, в родных каменных джунглях! Я готов расцеловать самого ужасного здешнего хищника в небритую рожу…

Порыв ветра, усилившийся в тесном «ущелье» между небоскребами, принес с собой мусор, пакеты из-под чипсов, пластиковую бутылку, еще что-то и швырнул все это в новоприбывших гостей «столицы мира».

Мужчина расхохотался:

– Ха-ха-ха, ничто не омрачит наш праздник! – С этими словами он вынул из рюкзака и еще нескольких потайных местечек различные детали и в несколько быстрых движений привычно собрал из них пистолет… С оружием в руке шагнул к скоплению мусорных баков, откуда прилетели «подарочки». Крышка одного из баков была слегка приоткрыта, и в просвет изнутри внимательно смотрели чьи-то глаза. Старший из двоих гостей подошел вплотную и рывком распахнул крышку. Ударившая ему в нос волна смрада заставила мужчину отшатнуться.

В баке сидел грязный, патлатый бродяга, одетый в настоящее рубище. При живом воображении даже могло показаться, что из складок лохмотьев выглядывают насекомые.

– Какого гребаного члена вы здесь делаете?! – возмутился бездомный и добавил куда более грязные ругательства. Глянув по сторонам и убедившись, что их никто не видит, Большой поднял пистолет и ткнул стволом прямо в физиономию городского бродяги.

– Где мы находимся? – требовательно спросил аборигена новоприбывший бродяга. – Как называется город? Что за страна?

– Большое Яблоко же…[6] – промямлил оторопевший местный. – Страна… гребаные Соединенные Штаты Америки…

– Подтверждение получено! А время, время? – возбужденно спросил гость.

– Время? – переспросил мусорный туземец.

– Дата, месяц, год! Говори!

– Июнь. Двадцать девятое, тысяча девятьсот семьдесят первый год.

– Ясно, – произнес Большой, спрятал оружие и обессиленно присел у бетонной стены. – Ну, хоть в прошлом, зато дома, подумаешь, промахнулись с датировкой желания…

Рядом бухнула на асфальт свой рюкзак и опустилась на корточки его спутница. Местный бродяга вылез из бака и пристроился в паре шагов. Широкое, добродушное, хоть и чумазое лицо бездомного располагало. Его бы вымыть, подстричь, побрить, приодеть, и получился бы красавец-вояка с рекламного плаката вербовочных пунктов ю-эс-эй армии…

У пришлого во фляжке оставалось немного алкоголя, и он, повинуясь порыву, решил угостить местного. Свинтив крышку, сделал глоток сам и передал емкость обитателю бака. Тот жадно выхватил, тоже глотнул и закашлялся.

– Крепкая, дерьмо… – исторг, откашлявшись. И спросил: – Курите?

– При случае, – ответил гость.

Гостья хмыкнула, но промолчала.

– Вот, держите. – С этими словами местный порылся за пазухой, извлек пачку сигарет и протянул им.

– «Мальборо» без фильтра? – удивилась почему-то девушка. – Надо же!

Прикурив от одной спички, бродяги молча сидели, пуская дымки, и думали каждый о своем.

– А почему, брат, живешь в таких условиях? Ты хиппи?

– Какой хиппи! – отмахнулся абориген. – Ранен был во Вьетнаме, а после оказался не нужен своей стране. Не пригоден как пушечное мясо, ну и сам дурак, как говорится. А вы откуда? Так внезапно появились…

Большой вкратце пересказал местному их злоключения. Доля правды в рассказе была, но от силы процентов двадцать.

– Срань господня! – только так и смог прокомментировать рассказ городской бродяга. И уточнил, наверное, чтобы удостовериться, что ему все это не послышалось: – Вы сбежали из какой-то гребаной зоны, в которую вас засунули инопланетяне?!

– Как-то так! – разулыбался пришлый. Кривоватая улыбочка его младшей напарницы выглядела более сдержанной, но в глазах у нее стыли слезы, и это вовсе не было горестным плачем…

Последние капли спиртного были употреблены. Последняя сигарета выкурена. Знакомцы сидели и глядели на небо, синее вечное небо в оковах высотных зданий. Они никуда пока что не торопились. Им просто не хотелось никуда торопиться. И они бы вот так, расслабленно, сидели и сидели. Как вдруг…

На небосклоне появилась яркая точка. Стремительно перемещаясь, она разрасталась в пятнышко и приближалась. Вот скрылась за мощным корпусом небоскреба Эмпайр-Стэйт…

Миг спустя там, за ним, взошло второе солнце.

– Русские пришли, – на удивление спокойно произнес ветеран войны. – Что ж, мы сами виноваты.

Прятаться, как-то пытаться спастись от адского огня бродяга не торопился. Он просто сидел и смотрел на Пришествие Бомбы.

Девушка вскочила, в глазах ее стыл ужас, мгновенно сменивший радость. Большой уже стоял на ногах и пристально рассматривал, но отнюдь не вспухающий над небоскребами Конец Света, а вереницу мусорных баков. Пара мгновений понадобилась ему, чтобы принять решение, и он толкнул напарницу к одному из вместилищ отходов цивилизации, которой через считанные секунды предстояло кануть в небытие.

– Третий слева! Двигай туда!!! – приказал девушке. – Прячься, брат, сейчас ударная волна дойдет! – сразу же после этого крикнул он местному ветерану, схватил рюкзаки и ринулся за ней.

Отставая на шаг, подбежал к баку, сбросил поклажу в его темное зловонное нутро, туда, где уже исчезла младшая, и запрыгнул в квадратное отверстие сам.

…Они разговаривали, сидя на искореженных конструкциях внутри проржавевшего остова, который некогда был чем-то вроде автобуса. Угодив сюда сквозь мусорный бак и дверной проем у бывшего места водителя автобуса, они пока что не торопились двигаться дальше. Ничего особенно опасного вокруг не наблюдалось, все гибельные страсти в этом краю явно уже отбушевали давным-давно, оставив после себя могильник цивилизации, простиравшийся во все стороны до линии горизонта. Быть может, где-то в его недрах и теплилась уцелевшая жизнь, но искать ее не было целью скитальцев.

– Обманула темнота в танковом люке… Не разлучила нас, но заманила, соблазнила обманкой… Это был не наш мир. Мы с тобой хоть и в разные периоды родились, но жили и попали в Зону уже после семидесятых годов. И никаких атомных войн в тот период не было, к счастью. Уж наш-то мир от перехода в постапокалипсис, тьфу-тьфу-тьфу, боги миловали… По крайней мере до конца столетия, ты уж мне поверь.

– Получается, любая дверь может оказаться… непростой? Выйти можно не только там, где просверкивает на мгновение картина иного…

– Я же тебе говорил, возможно все. И почему-то самая нежелательная возможность чаще всего реализуется с большей вероятностью. Закон подлости, если ты понимаешь, о чем я… Просто будем знать, что нужные двери не обязательно выглядят как проемы, затянутые серой дымкой. И ступив в любую из дверей, никогда не знаешь, окажешься ли там, куда ступал…

– Понимаю. С того момента, как я открыла глаза в Зоне, вокруг только и наблюдаю последствия этого… законодательного решения.

Большой хмыкнул и искоса глянул на свою младшую партнершу.

– За одним исключением, – поспешно добавила она, заметив его косой взгляд. – Я встретила тебя.

– Хотел бы я и сам свято верить в то, что на самом деле исключение… Ну что же, идем поищем правильную дорогу. Хотя я пока что не представляю, где и что искать. Хорошо, если знакомый серенький туман подвернется, а если нет… в каком темном провале искать? Или, может, для разнообразия это будет световое пятно…

– Ты не представляй, а ищи. С нужным баком у тебя лихо получилось.

– И главное, очень кстати… Нам повезло, что выход оказался поблизости.

– Как думаешь, что с тем ветераном случилось?

– Без вариантов. Уж ему-то не придется отведать прелестей постатомных реалий. Как и миллионам… э-э, нью-йоркеров того мира, которых накрыл эпицентр апокалипсиса.

– Сами виноваты… – задумчиво повторила девушка слова ветерана, которого его демократическое донельзя государство отправило на помойку.

– Все одним миром мазаны, – жестко отрезал мужчина. – И те, кто бомбу бросит, и те, кто под ней окажется.

=11=

«Сунув «кольт» за пояс, я перебросил гранату из правой руки в левую и ударом кулака выбил стопор из бруса, запиравшего Ворота…

В ЗОНЕ единственный универсально действующий закон: спасайся кто может и как может. Рассчитывать на чью-либо благотворительную акцию по твоему спасению не приходится. Но… мы все-таки люди. Даже здесь. По крайней мере лично я считаю себя человеком, в моем понимании. Или это у меня стадный инстинкт? Ну что ж, тогда я, как оставшаяся без отары овечка… баран то есть, потому что лишь глупый баран может рискнуть своей шкурой ради призрачного шанса избавиться от одиночества… был бы вовсе даже не прочь увеличить поголовье стада…

Она кусалась и царапалась, но мне было особенно и некогда раскланиваться и объясняться. Тигра орудовала в опасной близости, а эта тварюка слишком быстрая, чтобы строить из себя воспитанного джентльмена и обращаться с дамой по всем правилам этикета.

Внутри Частокола я перевел дыхание и быстренько запер Ворота, восстановив иллюзорную закрытость Дома от ЗОНЫ. Там, снаружи, за Воротами густое желе безумной жары вспорол вопль. Третий вопль. Третьей по счету жертвы, настигнутой полосатым чудищем. Ну что же. Голозадым мужчинам с винтарями я не помог бы в любом случае, теперь-то уж стало ясно. При всем моем радушии, обусловленном тоской по обществу себе подобных, не думаю, что подружился бы с ними. Тем более когда у порога Дома нарисовалась прекрасная альтернатива грязным, вонючим, заросшим густым волосом мужикам…

Выглянув в смотровую щель, я увидел, как тигра уносит бесформенный кус мяса, истекающий кровью. Потащила в джунгли. Самка, ясное дело. Накормит личинку и вернется по мою плоть… Мою и этой, как ее… Гостьи, одним словом. Заблудшей овечки. А черно-оранжевые сучары эти, между прочим, все – самки. Насколько я просек. И у всех личинки. Мамочки заботливые, это да. Абсолютно не ясно, как они оплодотворяются.

Но и мы тоже не вчера родились, как говорится…

Едва успел отпрыгнуть от Ворот. Ба-амм-мц! Камень бабахнул в листовую бронесталь, срикошетил к моим ногам. Ворота загудели, я – в шоке. А эта ярая, ч-черт, воительница уже хватанула второй булыжник. Пролетариатка, чтоб ее…

Я заорал ей, чтоб вернула кирпич на место, дура, взад положь!!!

Она не соизволила послушаться доброго совета. Метнула вторую каменюку мне прямо в лицо, неблагодарная! Но не попала в цель. Чего и следовало ожидать. Хрена бы я выжил в ЗОНЕ, если бы не научился вовремя башку втягивать в плечи, когда пресловутая женщина в белом лезвием своей косы свистит у самой моей головы… Спасенная от мужиков и тигры, любительница диско-музыки затравленно огляделась и вдруг оцепенела. Будто пыльным мешком вдаренная, застыла неподвижно, прямо как статуя в парке.

Это она увидела зеленую равнину за Рубежом, увидела краешек заходящего за Рубежом солнышка. Узрела свет, мелькнувший в проеме выхода, приоткрывшегося на прыжковую секунду…

И тут гостья преподнесла сюрприз. Самый неожиданный из возможных, поэтому я ошалел, тормознулся и едва не опоздал. Чего-чего, а такого молниеносного рывка не ожидал, понятное дело! Превращение разъяренной фурии в парковую скульптуру было вполне обоснованным, но… Словом, ка-ак припустила она к Рубежу, только пятки засверкали! Образно выражаясь. Хотя ну его к чертям, образ такой.

Я догнал бегущую в последний миг, буквально в паре шагов от Рубежа. Так вот. Ну и дурища, надо же! Но быстрая, прямо тигра, черт бы ее… И откуда она такая прыткая здесь взялась, ума не приложу. Зато рад я, рад несказанно, аж сердце из груди выпрыгивает!.. И то, что пришлось мощно спуртовать, выложиться по полной, было здесь ни при чем.

Однако осмыслил я все это гораздо позже. И всяческие выводы сделал уже потом. А в первые секунды знакомства, перехватывая шуструю «овечку» в преддверии Рубежа, я на бегу успел подумать о том, что – фиг ей! Тоже еще, заговоренная выискалась! Нашлась особая! Прынцесса, а как же. Прыгунья недоделанная! Все мы тут джамперы доморощенные… Увидим зарубежную идиллию – и все, готовенькие. Ножки чешутся попрыгать! А не желаете ли, сударыня, индейское национальное жилище – фигвам?..

Догнав, я схватил беглянку за куда попало и свалил наземь. И сразу же из моей головы напрочь вылетели все четкие, связные мысли… Ощутив под собой живую упругую плоть, тело среагировало естественным образом, и меня пронзило острейшее, дичайшее желание, о-о-ох… Скрежеща зубами, я отвалился, вскочил, хватанул девушку за ноги и поволок подальше от Рубежа, от греха.

Она брыкалась, дергалась, шипела, но я остервенело тащил ее к Бункеру. Дотащив, ударом сапога распахнул крышку люка, втолкнул в гостеприимный проем – единственный такой на всю ЗОНУ, быть может! – быстрым взглядом окинул внутреннее пространство Дома, от Частокола до Рубежа; спрыгнул в люк и наглухо закупорил за собой крышку. Уф-ф-ф. Прискакали. Счастливый финиш, ч-черт возьми. Вот и славненько.

Девчонка отползла в угол, забилась, закоконилась в свою враждебность и затравленно-ненавидяще вытаращилась на меня. Несложно представить, каким несусветным уродом я выглядел в ее глазах…

Громким и спокойным тоном посоветовал ей, чтоб вырубила музыку, уши лопаются. Кассетник-то выключать некогда было, так она и исполняла свой забег к Рубежу смерти под веселенькую диско-музычку.

Говорил я по-английски. И попал «в такт». Она поняла и даже выполнила. Я включил вторую лампу и присел за стол. Внутри Бункер поразительно смахивал на кубрик какого-нибудь там морского корабля, бороздящего водные просторы не здесь, а где – понятия не имею. Извечный вопрос: что такое ЗОНА и где она имеет честь обретаться? Ч-черт, то есть имеет бесчестье. Не стоит даже косвенно упоминать о чести применительно к сути и духу сконцентрированных здесь постапокалиптических…»

Этот мир утратил краски. Сам по себе или по чьей-то воле он стал совершенно бесцветным и признавал лишь один основополагающий тон – серый. Его оттенки превратились в частности целого. Серое обложенное тучами небо, серый бетон, серый асфальт, серый воздух…

Серые люди сидели у стены полуразрушенного серого здания, обреченно понурив головы. Женщины. Дети. Немногочисленные мужчины с посеревшими лицами и покрытым сероватой пылью оружием в руках. И разделяющие тоску хозяев собаки сплошь серой масти. Эти псы не лаяли, а лишь тоскливо поскуливали.

Он и она наблюдали за происходящим внизу из окна многоэтажки напротив. Девушка уже хотела было покинуть помещение и направиться к людям, но мужчина отговорил ее, прислушавшись к своему чутью, усиливавшемуся с каждым переходом… И очень своевременно. Улица внезапно наполнилась шумом автомобильных двигателей. Из выехавших в переулок шести крупных машин организованно, четко высадились хорошо экипированные, вооруженные люди. Серый цвет их формы был темного, насыщенного оттенка.

Он почти понял, что сейчас произойдет, поэтому бросился к напарнице, на ходу показывая жестами, чтобы она сохраняла молчание. Схватил за руку и оттащил в глубь темной комнаты. Где и присел в углу, сжимая девушку в крепких объятиях… А внизу уже бушевала ураганная перестрелка. Очереди, длинные и короткие, извергаемые различными видами огнестрельного оружия, крики и команды, вопли и стоны раненых и агонизирующих… Все это сливалось в зловещую симфонию, где дирижером была сама Смерть.

Постепенно стрельба начала утихать. Ей на смену пришел многоголосый женский плач, которому вторил вой собак. И… одиночные выстрелы. После каждого из них хор обреченных становился тише еще на один голос.

Девушка содрогнулась и зашлась в почти беззвучном рыдании, уткнувшись лицом в плечо партнера. В его глазах кипела, словно магма, ненависть к темно-серым, устроившим внизу расстрел. И подобно лаве, стремящейся прорваться в извержении, сея гибель вокруг, так и его ненависть жаждала и требовала выхода.

– Единственное, что нужно для торж-жества зла… это чтобы хорош-шие люди ничего не делали… – исторгла пересохшая глотка мужчины.

Он планировал отсидеться и остаться в стороне от событий очередного мира, где был всего лишь прохожим. Однако после того как с его губ сорвалась эта цитата, мужчина отстранил девушку и вскочил, полный решимости. Сбросил с плеч рюкзак, отрывисто бросил младшей: «Оставайся здесь!» – и, судорожно сжимая ребристую пистолетную рукоять, выбежал из комнаты.

По лестнице спускался уже не бродяга в грязном, некогда черном комбинезоне и потертой, исцарапанной куртке, что по инерции брел в неизвестность. Это снисходил ангел смерти, несущий заслуженное возмездие грешникам, более чем отчетливо знающий, куда направляется. Заслышав рокот моторов и визг покрышек колес, он заторопился, но… было уже поздно. Машины с карателями отъезжали.

Комната, в которой путники вышли после очередного перехода, счет которым уже был ими потерян, находилась слишком высоко. Спонтанный мститель не успел спуститься вниз с одиннадцатого этажа. Оказавшись на улице, он увидел только удалявшиеся прочь машины с убийцами…

Слева послышался сдавленный хрип. Пришлый развернулся и шагнул туда. Изможденный длинноволосый мужчина, кашляя и сплевывая кровь, из последних сил пытался выцелить отъезжавших карателей из реактивного гранатомета, но уже не мог твердо удерживать оружие в руках. Путник подхватил «трубу», принял ее из слабеющих пальцев, вскинул на плечо, прицелился…

И опустил гранатомет. Не послал огненный заряд вслед убийцам.

Потому что – он очнулся. Праведный гнев схлынул, и взамен переполнила горечь безысходности. Он просто не имел права стрелять. Не потому даже, что там, наверху, его ждала ведомая, ответственность за которую стала его долгом, возложенным на себя добровольно. Не потому даже, что этот выстрел был всего лишь актом отчаяния и особого вреда убийцам не нанес бы. И даже не потому, что каратели могли вернуться и в отместку добить всех, кто еще уцелел…

Единственным движением пальца, нажавшего спуск, можно одним ударом уничтожить главное – прервать путь. Этим выстрелом он поразил бы мишень, но цели не достиг. Фатальный выстрел предотвратило то обстоятельство, что выход в этот мир состоялся на слишком высоком этаже. Окажись он здесь раньше, столкнулся бы с убийцами в открытую, и что? С пистолетом наперевес – против множества стволов автоматического оружия?..

Да, иногда эмоции завладевают человеком быстрее, чем контроль разума. Скольких людей это привело к гибели прямым курсом. И как ни гадко было осознавать, что совершенно зря примчался сюда, – осознать придется. Урок на будущее.

Осознание всего этого отразилось в глазах и на лице человека, бессильно проводившего взглядом машины убийц.

– …это чтобы хорошие люди ничего не успели сделать… – исторгла его иссушенная глотка.

Стараясь не смотреть на жертв расправы, человек развернулся и побрел обратно, вверх по лестнице. Хотя на самом деле ему наверняка теперь казалось, что вверх он подымался не сейчас. Ввысь устремился в ту минуту, когда сбегал по ней, переполненный праведным стремлением – противостоять сыгранным «музыкантам» Смерти.

=12=

«Вдоль стен Бункера в три яруса вытянулись койки, общим числом тридцать штук – пять троек слева и пять троек справа. Посередке восьмиметровой ширины прохода между рядами настенных коек – узкий длинный стол, в свое время двадцать три едока за ним преспокойно умещались, и еще место оставалось. На торцевых стенках располагаются люки и рундуки; в рундуках хранилась пища. А также две цистерны – с водой. Вообще-то Бункер квадратный, так что условно торцевыми считаются те стенки, что с люками и рундуками, а основными, так сказать, стенки с тройными шеренгами коек. Над рундуками развешано оружие и множество всякой всячины, полезных вещей. Разнообразные подспорья в трудном деле выживания в ЗОНЕ, у нее же и украденные, отвоеванные, вырванные, позаимствованные, найденные. Наши верные помощники. Вроде моего «кольта»… и так далее, и тому подобного. Вдоль стола с обеих сторон тянулись чугунные «ослоны», как я их назвал, – скамейки такие, без спинок.

Десять на десять метров, помноженные на три метра высоты, – триста кубометров как бы безопасного пространства. Со всех сторон ограниченного полуметровой толщины металлическими стенами оболочки, сработанной из неведомого сплава. И это ограниченное безопасное – я упорно так думаю о статусе внутренности Бункера! – пространство врыто в почву глубоко, над ее поверхностью выступает всего лишь чуточку, не более четвертинки метра. Вот что такое Бункер. Неведомое нечто, к нашему счастью, забыло этот громадный бак в непосредственной близости от Рубежа, который мы звали «своим». И мы обжили внутренность металлической конструкции. Уже много тьма-светов я прозябаю в нем один-одинешенек, скрашивая малахитовую тоску бесконечным видеосеансом, и не забочусь о поддержании чистоты. Поэтому внутри не прибрано, мягко выражаясь. Бардак выдержанный, застарелый, с толстыми слоями пыли, высохшими потеками жира и прочими прелестями одинокого мужского существования.

Смахнув со стола обглоданные косточки, я проворчал: «Нечего там в углу торчать, когда в гости пригласили. Вылезай, присаживайся, побеседуем. Ты понимаешь меня?»

Говорил, естественно, на английском.

Она не ответила.

Ну что ж. Я откровенно, в упор, разглядывал ее. Выражение лица неожиданной компаньонки напоминало застывшую маску восточного идола, олицетворяющего Зло. Но я ни на миг не допускал, что она такая уж крутая. Просто боится. Боится очень, очень, очень, и я это уловил. Хотя по лицу этого было не сказать. Судя по стоически бесстрастному выражению, слопала бы меня с косточками и не подавилась.

К приглашению «присесть» я больше ничего не добавил. Молча сидел и продолжал пялиться. Любоваться, а как же ж!

Не компетентный я эксперт в распознавании всяких там расовых признаков и в определении национальных принадлежностей. Но совсем не обязательно иметь степень доктора антропологии или являться профессором медицины, к примеру, для того, чтобы с полным на то правом заявить, что тип ее лица не был африканоидным. Не был он и чисто европеоидным. Я не ученый-этнограф, но видел ясно – у нее преобладают монголоидные, азиатские черты. А не японка. Не китаянка, не кореянка, не среднеазиатка, не из юго-восточных азиатских народностей – не было той непременной желтизны кожи, по которому, я знаю, можно практически безошибочно выделить людей упомянутых наций. Монголка? «Копыта коней ее предков топтали траву от Китая до Новгорода…» Кажется, нет. Если в жилах девчонки и присутствует кровь великого Чингиза, то всего капелька. Скорее уж что-нибудь такое северное, какие там у нас народцы-то поживают… Ханты-манси всяческие, коряки, эвенки, якуты, чукчи, разные прочие эскимосы. Интересная мысль… однако!

«Как тебя зовут?» – спросил я. Надо же было отношения налаживать. Дружбу народов, ч-черт, развивать.

Она не ответила. Вот чертовка… однако.

Вдруг мне в голову впрыгнула мысль о том, что она ведь может и не понимать русского. И тут же я спохватился, поправил себя: э-э-э нет, говорил и говорю с ней по-английски, сработала въевшаяся привычка.

Целую тыщу тьма-светов, кажется, проболтал я на инглише – ведь за исключением меня и быстро сгинувшего в ЗОНЕ Ивана среди жителей Бункера ни единого славянина больше не завалялось, вот ведь незадача… Бывших жителей, то есть. И английский являлся единственным средством межнационального общения индивидуумов, надерганных из различных национальностей человечества планеты Земля. Человечества, в истории своего существования вплотную приблизившегося к завершению двадцатого столетия по григорианскому календарю…

Вот все и болтали на английском, в том числе зулуска, аргентинец, японка, китайцы, масай, турчанка… Даже Олра соизволила. Хотя до самого конца постоянно сбивалась на французский и на родной, мадьярский. Между прочим, она когда-то, в школе еще, «проходила» русский, но с ней на «великом и могучем» пообщаться мне толком не довелось. Вот именно, что «прошла» Олра мимо русского языка, как и я в свое время мимо школьного курса английского. Знал бы, насколько пригодится первый международный язык, зубрил бы на уроках инглиш, как нанятый…

Здесь же я в разговорном английском успел поднатореть, это да. «Если зайца долго бить, он в конце-то концов научится зажигать спички». Но другие иностранные «лэнгвичи» я в своем арсенале имел постольку-поскольку, в недостаточно серьезном объеме. И было бы очень досадно, окажись вдруг, что моя ненаглядная гостья не изъясняется по-английски. Лучше и не питать надежды, что она разумеет по-русски, по-украински или по-белорусски, или на крайний случай лопочет по-сербски-польски-чешски-словацки-болгарски. Пришлось бы на первых порах объясняться жестами и гримасами. Ну, ничего, не беда, хотя жаль. Было бы с кем говорить, а способ отыщется. Испанский, французский и немецкий я по ходу тоже немного освоил, куда деваться было… даже на китайском несколько словечек помню.

Повторил я свой вопрос по-русски и снова, четко и раздельно выговаривая слова, по-английски. Никакой ответной реакции. Меня определенно ни в грош не ставили. В сложившейся ситуации. Если, конечно, вообще изволили понять, что я сказал.

Она не отвечала.

Пожав плечами, я ткнул себе в грудь указательным пальцем. «Коля», – произнес четко, внятно. Представился первым, значит. Вполне культурно. Оценит или нет? Она по-партизански отмалчивалась… «Ух, черт»! – не выдержал я и в сердцах воскликнул по-английски:

– Почему мне обязательно должна была попасться тупица?!

И тут по ее личику пробежала тень некоего понимания, осмысленности, скажем так. Она шмыгнула носом, и выраженьице ее личика больше не было похоже на маску идола. В эту секунду я осознал, что она прекрасно понимала все, что я говорил. До единого словечка.

«Ты сам кто такой?!» – вызывающим тоном вопросила она, и такими вот оказались первые слова, сказанные мне девушкой, которая… Впрочем, тогда я еще ни о чем не догадывался, понятия не имел, какое фантастическое совместное будущее ждет нас, хотя определенные планы невольно пытался строить. А кто бы на моем месте не?! После долгого периода абсолютного одиночества…

Спросила она на хорошем английском; хотя и с незнакомым мне акцентом выговаривая слова, но вполне грамотно. Я обрадовался как полоумный. Уже – контакт! Какой-никакой, но произошел. Великолепно, ура-а!

«Я местный, – заявил с полным на то правом. – Живу я здесь, живу».

И это была истина, самая что ни на есть. Избитая до почернения!..»

Местность нагоняла тоску и уныние. Десяток заброшенных деревенских домов утопали в блеклой зелени, простиравшейся до горизонта; грунтовая дорога, впрочем, была хорошо различима, словно ее поддерживали в пригодном состоянии постоянным топтанием. В пользу этого предположения свидетельствовали разнообразные следы, которые в изобилии усеивали грунтовку.

– Эх! – расчувствовался Большой. – Хорошо в краю родном, пахнет сеном и… понятно чем еще.

– Ты о чем? – спросила Маленькая.

– Эта природа… пейзаж. У меня на родине такие же, – произнес мужчина, набирая полные легкие воздуха. – Воздух такой же. Не знаю, что здесь могло стрястись, чтобы местность ухитрилась вдруг удостоиться клейма апокалипсиса, но…

Договорить он не успел. Его перебило переполошенное кудахтанье, исторгаемое множеством птичьих глоток, и винтовочные выстрелы вперемежку с громогласной забористой руганью. На русском матерном!

Из-за поворота выбежал бородатый пожилой мужчина с перекошенным от страха морщинистым лицом. Подобно метеору, он пронесся мимо Большого и Маленькой и буквально вспорхнул на крышу ближайшего домишки.

– Шта стоите, придурки?! Быро сюды, покуда курные не причапали!

Смысл сказанного был понятен без перевода только Большому, но многоголосое осатанелое кудахтанье неумолимо приближалось, и напарники, спохватившись, по-спринтерски рванули к мужику. С помощью его и поминаемой им какой-то там матери они влезли на крышу и распластались там, тяжело дыша. Очень вовремя – минуту спустя все пространство вокруг дома было покрыто злобно кудахтавшей биомассой.

Твари лишь отдаленно напоминали мирных домашних несушек. Их перья больше походили на чешую, на клювах-челюстях виднелись мелкие, но с виду острейшие зубки… Этих курообразных тварей скорее можно было сравнить с древними велоцирапторами, такими же стайными паскудниками, нападавшими скопом.

Вверх они лезть даже не пытались. Мутации, вероятно, затронули не только внешний вид, но и какие-то внутренние свойства. Монструозные выродки будто позабыли, что они где-то как-то являются птицами, и предпочитали исключительно передвижения в горизонтальной плоскости.

К счастью для людей, загнанных на крышу.

Дед, кряхтя и поминая «курных» недобрым тихим словом, распечатал пачку папирос и чиркнул спичкой. Большой медленно, вяло протянул ему руку, пробормотав на вошедшем в привычку английском: «Можно?»

– Шта? – переспросил мужик. – Ты по-русски, эта, ботаешь, не?

– Ага, ботаю, – только и смог проговорить Большой. Звучание просторечного, кондового «расейского» языка загипнотизировало его. Словно показалось настоящим чудом, негаданно обретенным там, где и близко не ожидалось.

– Ну дык шта выделываисси? На-ка, держи, болезный!

Медленным движением руки приняв в ладонь плоский картонный параллелепипед, Большой посмотрел на пачку, воскликнул: «“Беломор”! Ну надо же!» – и вышел из транса. Пальцами, трясущимися от вожделения, извлек папиросу, прикусил гильзу, щелкнул зажигалкой, прикурил и затянулся. С наслаждением вдыхая почти забытый прогорклый дым, он жадно разглядывал собрата по «заточению» на крыше.

Внешне дедуля напоминал бывалого партизана из советских фильмов про войну с фашистами – затрапезные штаны, тупоносые порыжевшие кирзачи, засаленный танкистский подшлемник, заскорузлый «куртофан», по сравнению с которым потертая куртка самого Большого выглядела суперновинкой из миланского бутика… И видавшая виды мосинская «трехлинейка», заброшенная за спину, охватившая ремнем растрескавшуюся от старости кожу куртки на правом плече.

– Хм, что за музейный экспонат? – удивился Большой.

– Эт моя верная боевая подруга! – ответил мужик, нежно поглаживая узловатыми пальцами щербатый приклад винтовки, выглядывающий с правого боку. – Не то шта энти новомодные лучевые пукалки…

– Лучевые? – переспросил Большой.

– Ваще, чепуха энто. С дедовским ружжом все-ка проще… Родимое же ж! И мутных валит надежно, так-от и фрицев валило.

Напарница Большого, не разумея, о чем мужчины говорят между собой, недовольно пискнула и ткнула старшего в предплечье кулачком.

– Что он говор…

– Потом переведу, – отмахнулся он и поддакнул деду: – Ну да, мне тоже как-то привычней оружие пулевое. Хотя я бы не отказался ознакомиться с каким-нибудь… э-э, лучеметом.

Старик покрутил головой и погладил свою верную винтовочку, этим жестом без слов еще раз выразив отношение к новомодным штучкам.

Хозяин трехлинейки, попыхивая дымком «беломорины», отвернулся и принялся наблюдать за мутированными курицами, заполонившими окрестность. Большой молча смолил свою папиросу, упорядочивая полученную информацию, чтобы сделать перевод для Маленькой. Она тем временем, дабы не отставать от коллектива, тоже думала о чем-то своем и ожидала.

– Ну энта, мил-человеки, – прервал затянувшуюся паузу дед. – Рассказывайте, шта да как, хто вы таки. Мы тута надолго, курные быро не отчепятся.

Большой и его напарница нерешительно переглянулись. Мужик расценил их переглядывание по-своему.

– Новенькие, значить?..

Большой тут же энергично кивнул.

– С темным прошлым небось?

Большой перевел, и теперь они уже вдвоем закивали, словно китайские болванчики, мол, что есть, то уж есть, не денешься никуда от былого. Мужчина закивал первым, а девушка решила следовать его примеру, поддакивая.

– И скрываетесь тута. Усе понятно, – подытожил мужик.

Бородатый «Шерлок Холмс» добил папиросину, щелчком отправил смятую, обслюнявленную картонную «гильзу» в свободный полет, после чего протянул руку мужчине, такому же седобородому, как и он, несмотря на относительную молодость. «Новенький» с некоторой нерешительностью пожал огрубевшую, мозолистую ладонь деда.

– Ну шта, буим знакомы. Меня людва Митяем кличет.

Вновь повисла пауза.