Первый дон Пьюзо Марио

Глава 4

Жажда мести превратилась у кардинала Джулиано делла Ровере в навязчивую идею. Часто он просыпался в холодном поту, дрожа всем телом, потому что Александр не покидал его и во сне. Даже по утрам, когда делла Ровере молился под мраморными статуями милосердных святых и великолепными портретами христианских мучеников, он не переставал думать о том, как уничтожить ненавистного Папу.

Поражение на выборах, конечно, сыграло свою роль, но не оно являлось побуждающей причиной столь сильного чувства. Делла Ровере истово верил, что Александр – аморальная личность.

Обаяние и харизма Папы очаровывали тех, кто находился рядом с ним, и они не пытались перечить ему, когда он назначал своих детей на высокие церковные посты. Многие кардиналы и большинство королей, не говоря уже о жителях Рима, прощали ему все экстравагантности, наслаждаясь гигантскими процессиями, балами, банкетами, спектаклями, празднествами, на которые тратились большие деньги. А ведь они могли пойти на защиту Папской области и обеспечение продвижения армии церкви на новые территории.

Если Александр любил и умел повеселиться, то делла Ровере, не терпящий возражений, агрессивный, чувствовал себя счастливым только на охоте или войне. Он постоянно работал и совершенно не умел отдыхать. Должно быть, поэтому он и полагал себя добродетельным человеком. Он ни к кому не питал теплых чувств, даже к трем своим дочерям. И за всю свою жизнь лишь однажды по-настоящему влюблялся.

Кардинал делла Ровере всегда держался с большим достоинством, и это, наверное, нравилось бы людям, если б не фанатический блеск его глаз. Лицо его, словно высеченное из камня, смягчал разве что подбородок с ямочкой. Улыбался он редко, показывая мелкие, ровные зубы. То было лицо, символизирующее Средние века, живой портрет Судного дня. И крепкое тело демонстрировало скорее не силу, а несгибаемость. Никто не ставил под сомнение храбрость и ум делла Ровере. А вот за грубость и оскорбительный тон его не любили, отдавая предпочтение добродушному и обходительному Александру. Однако не следовало недооценивать силы этого страшного врага.

На встречах с французским королем Карлом, королем Неаполя Ферранте, да и с другими делла Ровере постоянно обвинял Александра в симонии – покупке папского престола. Говорил, что Борджа – жулик, взяточник, бабник, обжора, жаден, всюду проталкивает родственников, короче, негодяй. К слову сказать, он сам совершал многое из того, что ставил в вину Александру, но сие нисколько не меняло его отношения к новому Папе.

Некоторые из его обвинений соответствовали действительности. Сразу после выборов Александр передал стратегически важные замки кардиналам, которые поддержали его. Асканьо Сфорца стал вице-канцлером, потому что именно он помог укрепить позиции Борджа перед последним туром голосования. Ему также достался замок, церкви и несколько феодов. Ходили слухи, что темной ночью перед началом голосования два осла, тяжело нагруженных мешками с серебром, проследовали от дворца кардинала Родриго Борджа ко дворцу кардинала Асканьо Сфорца. Голос кардинала Антонио Орсини обошелся в два города, приносящих тысячи дукатов, не остались без лакомых кусков и другие кардиналы. Джулиано делла Ровере получил пост папского легата в Авиньоне, большую крепость Остию и портовый город Сенигалью на Адриатическом побережье, замок и разные должности, в том числе каноника Флоренции.

Конечно, Александр не первым ввел практику раздачи территорий и должностей. Папы с давних пор одаривали своих сторонников. Что может быть нелогичного в вознаграждении тех, кто отдал за тебя свой голос? Скорее, Александр подтверждал свою репутацию щедрого человека, поскольку вознаградил и делла Ровере, хотя точно знал, что тот голосовал за самого себя.

И обвинение в симонии не имело под собой почвы. Кардинал делла Ровере происходил из более богатой семьи и имел куда более обширные связи, чем Родриго Борджа. Если бы папский престол покупался и щедрые дары могли обеспечить победу на выборах, делла Ровере без труда перещеголял бы Борджа и склонил чашу весов в свою пользу.

В общем, ненависть делла Ровере к Александру перевесила здравый смысл и политическое чутье: сам Джулиано и кардиналы-диссиденты решили обратиться к королю с просьбой собрать Великий совет.

Много лет тому назад Великий совет мог давать указания Папам и даже смещать их с престола. Включал он кардиналов, епископов и светских лидеров. Это благородное собрание в свое время использовалось для того, чтобы ограничить абсолютную власть Папы. Но тридцать лет тому назад Папа Пий II разогнал Совет, и с тех пор он больше ни разу не собирался.

Однако лицезрение того, как новый Папа возводит своего сына Чезаре в кардиналы, настолько разъярило делла Ровере, что он и его союзники попытались оживить Великий совет и использовать его для свержения Александра.

Вскоре после церемонии, на которой Чезаре стал кардиналом, делла Ровере покинул Рим и удалился в Остию, чтобы оттуда начать атаку на Александра. По завершении ее подготовки он собирался уехать во Францию и просить защиты у короля Карла.

Папа Александр VI, определившись с сыновьями, понял, что пора определять место дочери в своем грандиозном плане. Он тщательно обдумал все, что предстояло сделать. Лукреция была еще мала, тринадцать лет, но больше ждать он не мог. Следовало незамедлительно обручить ее с Джованни Сфорца, герцогом Пезаро. Будучи кардиналом, он уже обещал отдать Лукрецию в жены двум испанцам. Но сейчас его политический статус изменился, он стал Папой и ему требовался прочный союз с Миланом. От его прежних обещаний пришлось отказываться, но Александр принял все меры, чтобы у испанцев не осталось чувства обиды.

В планах, связанных с бракосочетанием детей, Лукреция играла главную роль. И двадцатишестилетний Джованни, только что овдовевший, представлялся лучшим женихом, поскольку дядя Джованни, Мавр, был самым влиятельным человеком в Милане. Следовало сдружиться с ним до того, как он согласился бы на союз с королями Испании или Франции.

Александр чувствовал, если ему не удастся объединить большую часть городов-государств в единую Италию, управляемую законами Святого престола, варвары-турки наверняка их покорят. Они при первой возможности двинулись бы на римские территории. Сколько душ будет при этом потеряно, не говоря уже о церковных доходах! Но самое главное, если бы он не смог защитить Рим от вторжения, если бы ему не удалось использовать дарованную Папе власть на укрепление святой матери-церкви, другой кардинал, без сомнения, Джулиано делла Ровере, занял бы его место и вся семья подверглась бы чудовищной опасности. Многим наверняка грозило бы обвинение в ереси, а после пыток – казнь. Богатства, накопленные за много лет, достались бы другим людям. «Чтобы не допустить такого кошмара, – думал Александр, – моей дочери придется пойти на жертвы».

Он провел бессонную ночь, вышагивая взад-вперед по своим апартаментам, преклоняя колени перед алтарем, молясь о наставлениях свыше, всесторонне обдумывая свой план, а утром вызвал детей: Чезаре, Хуана и Лукрецию. Хофре был еще слишком мал и не отличался умом. Столь сложные проблемы только сбили бы его с толку.

Будь в апартаментах посторонние, Лукреция поклонилась бы отцу, поцеловала перстень, опустилась на колени, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Но в присутствии одних лишь братьев она подбежала к отцу, обняла за шею, нежно поцеловала. Эта девочка знала, как растопить сердце Папы.

Но сегодня, вместо того чтобы прижать к себе, Папа Александр оттолкнул дочь и поставил перед собой на расстоянии вытянутой руки.

– Что случилось, папа? – в голосе Лукреции звучало изумление. На глаза навернулись слезы: она подумала, что чем-то прогневала отца. В тринадцать лет она уже превратилась в красавицу, высокого роста, с белоснежной кожей, очаровательным, словно с полотен Рафаэля лицом. Светлые глаза лучились умом, при ходьбе бедра грациозно покачивались. Для Александра Лукреция всегда была светом в окошке. В ее присутствии мысли о стратегических замыслах как-то не шли в голову.

– Папа, что случилось? – нетерпеливо повторила Лукреция. – Чем я не угодила тебе?

– Ты вскорости должна выйти замуж, – прямо ответил он.

– О, папа, – Лукреция упала на колени. – Я еще не готова покинуть тебя. Я лучше умру.

Александр поднял дочь с колен, прижал-таки к себе, погладил по волосам, утешая плачущего ребенка.

– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – зашептал он. – Лукреция, мне необходим этот союз, но сие не означает, что тебе придется сразу уехать. А теперь вытри слезки и позволь все объяснить.

Она села у его ног на расшитую золотом подушку и все внимательно выслушала.

– Миланская семья Сфорца очень влиятельная, а племянник Мавра, молодой Джованни, только что потерял жену. Он согласен на брачный союз. Ты знаешь, я хочу лучшего для всех нас. И ты достаточно взрослая, чтобы понимать, что без союза с самыми могущественными семьями Италии Папой я пробуду недолго. Тогда мы все будем в опасности, а вот этого я допустить не могу.

Александр замолчал, начал прохаживаться по просторной комнате, гадая, как наиболее деликатно перейти к следующему этапу намеченного им плана.

Наконец остановился перед дочерью.

– Ты знаешь, что женщины делают в постели с мужчинами? Кто-нибудь тебе объяснял?

– Нет, папа, – ответила Лукреция и впервые порочно улыбнулась ему: она не один раз видела, что так улыбаются куртизанки…

Александр в удивлении покачал головой. Дочь у него просто клад. Такая же эмоциональная, как мать, и умна не по годам.

Он подозвал сыновей, Чезаре и Хуана. Они подошли, опустились на колени, в знак уважения склонили головы.

– Встаньте, дети мои, – приказал им отец. – Мы должны поговорить. Необходимо принять важные решения, ибо наше будущее может зависеть от того, как закончится наша беседа.

Чезаре отличали ум и умение видеть и решать проблему в комплексе, но ему недоставало легкости и беззаботности, свойственной Лукреции. С детства он стремился во всем быть первым, достигая цели всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Хуан, с другой стороны, очень уж остро чувствовал собственные обиды, оставаясь совершенно безразличным к обидам других. Жестокий по натуре, он большую часть времени кривил губы в сардонической усмешке. Природа обделила его не только веселостью сестры, но и харизмой брата. Однако Александр очень любил его, ощущая в нем уязвимость, которая отсутствовала у Чезаре и Лукреции.

– Папа, зачем ты нас позвал? – Чезаре смотрел в окно. Бьющая через край энергия распирала его. День выдался прекрасным, ему хотелось провести его в городе. – В полдень на площади большой карнавал, который нам…

Александр направился к своему любимому креслу, которое стояло в углу.

– Сядьте, дети мои.

Все трое опустились на большие шелковые подушки. Он улыбнулся, обвел их рукой.

– Мы – самая великая семья в христианском мире. Нас ждут подвиги, которые мы совершим во славу святой римской католической церкви. Мы спасем много душ и будем жить очень неплохо, выполняя Божью волю. Но каждый из нас знает, что все это требует жертв. Как нам известно из жизни многих святых… великие деяния требуют великих жертв, – он осенил себя знаком креста.

Посмотрел на Лукрецию, которая сидела у его ног, привалившись к плечу брата Чезаре. Рядом с ними, но отдельно, расположился Хуан, полируя новый кинжал, который ему недавно подарили.

– Чезаре, Хуан? Я полагаю, каждый из вас спал с женщиной?

Хуан нахмурился.

– Конечно, папа. Почему ты задаешь этот вопрос?

– Прежде чем принимать важное решение, необходимо иметь в своем распоряжении как можно больше соответствующей информации, – назидательно ответил Александр и повернулся к старшему сыну.

– Чезаре, а ты? Ты спал с женщиной?

– Со многими, – просто ответил Чезаре.

– Они оставались довольны? – спросил Александр обоих.

Хуан нетерпеливо дернул плечом.

– Откуда мне знать? – он хохотнул. – Об этом положено спрашивать?

Папа отвечать не стал, повернулся к старшему сыну.

– Чезаре, женщины, с которыми ты спал, оставались довольны?

Чезаре широко улыбнулся.

– Полагаю, что да, папа, потому что каждая просила о новой встрече.

Папа Александр искоса глянул на дочь, которая с живым интересом наблюдала за происходящим, вновь посмотрел на сыновей.

– Кто из вас согласится переспать с сестрой?

На лице Хуана читалась скука.

– Папа, я бы предпочел уйти в монастырь.

– Ты – глупый молодой человек, – отчитал его Александр, но улыбнулся.

А Лукреция уже хмурилась.

– Почему ты спрашиваешь моих братьев, а не меня? – пожелала знать она. – Если один из них должен переспать со мной, почему я не могу сделать выбор?

Чезаре успокаивающе погладил ее по руке.

– Папа, в чем причина? Почему ты требуешь этого от нас? Тебя не беспокоит, что за такой проступок наши души прямиком отправятся в ад?

Папа Александр поднялся, подошел к арочной двери, отделявшей одну комнату от другой, указал на расписанные панели.

– Разве учителя не рассказывали вам о великих египетских династиях, что женили братьев на сестрах, чтобы сохранить чистоту крови? Вы ничего не знаете о юной Исиде, которая вышла замуж за своего брата, короля Осириса, старшего сына Геба и Нут? У Исиды и Осириса родился сын, Гор, и вместе они стали великой Троицей, той, что предшествовала христианской Троице Отца, Сына и Святого Духа. Они помогали людям не поддаваться на соблазны дьявола и гарантировали добрым душам возрождение к вечной жизни, – тут он улыбнулся Лукреции. – Египтяне создали одну из наиболее развитых в истории человечества цивилизаций, и мы должны брать с них пример.

– Не думаю, что это единственная причина, – заметил Чезаре. – Они – язычники, и боги у них языческие. Ты нам чего-то недоговариваешь.

Александр подошел к Лукреции, погладил ее по длинным белокурым волосам и почувствовал укол совести. Он не мог назвать им главную причину. А заключалась она в том, что он понимал сердце женщины. Знал, что первый мужчина получает от женщины не одну ее девственность, но и любовь и верность. Отдаваясь первый раз, она предлагает не только себя, но и ключи от сердца и души. Решив выдать дочь замуж, Александр не хотел, чтобы незнакомец получил самое лакомое. Обойдется.

– Мы – семья, – втолковывал он своим детям. – И верность семье должна быть превыше всего и всех. Мы должны учиться друг у друга, защищать друг друга, держаться друг друга. Если мы будем следовать этим простым правилам, то никогда не исчезнем… если верность даст слабину – мы обречены, – вновь Папа повернулся к Лукреции. – И ты права, дитя мое. Выбор, конечно же, за тобой. Ты не можешь выбрать себе мужа, но твое право решать, кто станет твоим первым мужчиной.

Лукреция посмотрела на Хуана и игриво склонила голову на плечо.

– Я бы предпочла уйти в монастырь, чем лечь в постель с Хуаном, – она повернулась к Чезаре. – Ты должен обещать, что будешь нежным, ибо это любовь, а не война, мой дорогой брат.

Чезаре улыбнулся, шутливо поклонился.

– Даю тебе в этом слово. И ты, сестра, сможешь научить меня любви и верности лучше, чем кто-либо другой, что только пойдет мне на пользу.

– Папа? – ее глаза широко раскрылись. —Ты будешь при этом присутствовать, чтобы все прошло хорошо? Без тебя мне не хватит смелости. Я слышала разные истории от Джулии и моих служанок.

Александр смотрел на нее.

– Я буду при этом. Как и в ту ночь, когда ты ляжешь в постель с законным мужем. Брачный контракт не имеет силы, если он не засвидетельствован.

– Спасибо, папа, – она бросилась к отцу, обняла его. – А подарки будут? Я бы хотела новое платье и рубиновое колечко.

– Разумеется, – кивнул он. – Ты получишь два…

На следующей неделе Александр восседал на троне, одетый в белый атлас. Но тяжелую тиару заменяла маленькая шапочка. Трон стоял на возвышении, напротив кровати у стены, завешенной дивной красоты гобеленом. Слуги получили приказ уйти и не появляться без вызова. Так что Александр остался наедине с Чезаре и Лукрецией.

Он наблюдал, как раздеваются его сын и дочь. Лукреция хохотнула, когда ее брат Чезаре предстал перед ней в чем мать родила.

Чезаре взглянул на нее и улыбнулся. Александр отметил искреннюю нежность, которой светилось лицо его сына, когда тот смотрел на свою сестру. Всегда и везде он демонстрировал свойственную ему агрессивность, никому ничего не желал уступать, а вот с ней… даже сейчас, становился таким смирным.

А Лукреция… та просто сокровище. Писаная красавица, а белокурые волосы мягче любого шелка. И глаза блестели так ярко, словно таили какой-то секрет. Папа даже задался вопросом, а с чего они так сверкают. И фигурка идеальная, пусть еще по-детски тонкая, только начавшие наливаться груди, гладкая, чистая кожа. До чего, должно быть, приятно держать ее в объятиях, как же повезет мужчине, которому она достанется!

И его сын, Чезаре. Ни один олимпийский бог не мог похвастаться такой идеальной фигурой. Высокий, мускулистый. Просто образец для подражания. И сила не являлась его единственным достоинством. С ней рука об руку шел ум, и на пару они могли наиболее эффективно служить его безудержному честолюбию. Но в тот момент Чезаре смотрел на сестру, и лицо его заметно смягчилось.

– Я прекрасна? – спросила Креция брата, а когда он кивнул, повернулась к отцу. – Да, папа? Ты думаешь, я не хуже других молодых женщин, которых тебе довелось видеть?

Папа кивнул, на его губах играла легкая улыбка.

– Ты прекрасна, дитя мое. Одно из лучших созданий Господа, – он медленно поднял руку и благословил их знаком креста. А потом предложил начать.

Сердце Александра переполняли радость и благодарность этим детям, которых он так горячо любил. Он подумал о том, что Бог-Отец, должно быть, испытывал те же чувства, когда наблюдал за Адамом и Евой в саду. Мысль эта заинтриговала его. Не та ли это hubris[5], которой грешили многие языческие герои, и Александр быстро перекрестился, испрашивая у Господа прощения. Но они выглядели такими невинными, его дети, их лица светились от любопытства и удовольствия, они словно чувствовали, что попали в рай, в первый и в последний раз. И не в этом ли главная цель существования мужчины и женщины? Почувствовать радость Божью? Религия уже принесла немало страданий. Может, это единственный способ чтить Создателя? Мир человеческий полон предательства. Только здесь, во дворце своего отца, на святом престоле его дети могут ощущать себя в полной безопасности, точно знать, что они под надежной защитой. И его долг – обеспечить им эти безопасность и защиту. То наслаждение, которое они ощутят сейчас, позволит им справиться с трудностями, которые наверняка встретятся на жизненном пути.

Большую пуховую перину покрывали шелковые простыни. Лукреция радостно рассмеялась, улегшись на них. Чезаре, его детородный орган уже стоял колом, напрыгнул на сестру, испугав ее.

– Пап, Чезаре причиняет мне боль…

Александр поднялся.

– Чезаре, так ты научился только набрасываться на женщин? Жаль. Вина за это на мне, потому что кто, кроме меня, мог научить тебя получать райское наслаждение на земле?

Чезаре встал рядом с кроватью, его глаза ярко блестели. Сестра отвергла его, отец – упрекнул, но он был молод и горяч, да и желание никуда не делось.

Александр подошел к кровати, и Чезаре пришлось чуть отступить.

– Иди сюда. Креция, пододвинься к нам.

Она подчинилась. Он же, взявшись за руку сына, начал поглаживать ею тело дочери, медленно, ласково. Сначала по лицу, потом по шее, маленьким грудкам.

– Не надо торопиться, сын мой. Насладись красотой. Нет в мире ничего более удивительного, чем тело красавицы, запах женщины, которая отдается тебе… с желанием. Но если ты очень уж спешишь, ты лишаешь себя удовольствия, пугаешь бедных крошек…

Лукреция лежала, не шевелясь, полузакрыв глаза, ее дыхание учащалось, она чувствовала, как вибрирует ее тело под руками брата. Когда они добрались до живота и двинулись ниже, девочка раскрыла глаза и хотела что-то сказать, но волны удовольствия, прокатывающиеся по телу, заглушили голос, потрясли ее до глубины души.

– Папа? – прошептала она. – Не грех ли испытывать такое наслаждение? Я не отправлюсь в ад, нет?

– Разве папа может подставить под удар твою бессмертную душу? – спросил он.

Папа Александр, который все водил рукой Чезаре, находился совсем рядом с Лукрецией, ощущал на лице ее теплое дыхание и испугался той реакции, которую дало его тело. Резко отпустил руку Чезаре, просипел: «А теперь возьми ее, но возьми медленно. Мягко. Будь любовником, будь мужчиной, чти ее… но возьми».

Потрясенный, он быстро повернулся и направился к трону. Но когда услышал, как застонала дочь, потом снова и снова, уже от удовольствия, вновь не на шутку испугался за себя. Сердце гулко стучало, голова шла кругом. Никогда раньше он не испытывал такого возбуждения, такого прилива желания, и в этот момент он все понял. Да, Чезаре мог уберечь свою душу, но вот он, Папа, только что увидел змея в раю. Его искушали. И в голове пульсировала мысль о том, что душа его будет обречена на вечные муки, если он еще раз коснется своей дочери. Ибо наслаждение, которое он испытывал, шло от дьявола, и тот, кто поддался бы на него, отправился бы в ад.

Он взмолился Отцу, Сыну и Святому Духу, истово просил помочь справиться с искушением.

– Уберегите меня от зла, – шептали его губы, когда он смотрел на своих лежащих на кровати детей, обнаженных, насытившихся друг другом.

– Дети, – голос его звучал едва слышно. – Оденьтесь и подойдите ко мне…

Когда они опустились перед ним на колени, Лукреция посмотрела на отца полными слез благодарности глазами.

– Спасибо тебе, папа. Если бы не твои слова, не знаю, как бы я приняла моего первого мужчину. Я боялась, но при этом испытала такое наслаждение, – она повернулась к брату. – Чезаре, брат мой. Я благодарю и тебя. И, наверное, никого не смогу полюбить так, как люблю сейчас тебя.

Чезаре улыбнулся, но промолчал.

Папа Александр смотрел на своих детей и выражение глаз Чезаре насторожило его. Он не подумал о том, чтобы предупредить сына об одной опасности любви: истинная любовь дает силу женщине и подставляет мужчину под удар. И теперь Александр видел, что хотя этот день может стать самым счастливым для его дочери и укрепит династию, сыну он может принести беду.

Глава 5

Прибытие будущего мужа Лукреции, Джованни Сфорца, герцога Пезаро, Папа Александр распорядился обставить очень торжественно. Он знал, что дядя Джованни, Мавр, расценит такой прием как знак доброй воли, доказательство искренности желания Александра заключить союз с Миланом.

Но Александр руководствовался не только этой причиной. Он понимал сердца и души своих подданных и знал, что они обожают пышные зрелища. Последние убеждали простых смертных в его благоволении к ним, так же как и в благоволении Господа, и вносили необходимое разнообразие в скуку обыденной жизни. Любой повод для празднования приносил городу новую надежду и зачастую удерживал наиболее отчаявшихся от того, чтобы убивать себе подобных по малейшему поводу.

Папа знал, что жизнь многих и многих напрочь лишена удовольствий, и считал себя обязанным даровать им хоть маленький глоток счастья. Ибо как еще он мог добиться от них поддержки своей власти? Если раз за разом взращивать семена зависти в сердцах людей, вынужденных наблюдать удовольствия менее достойных, но более удачливых, как можно требовать от них верности? Удовольствием надобно делиться, это единственный способ удержать в узде отчаяние бедняков.

День выдался теплый, солнечный, наполненный ароматом роз. Чезаре, Хуан и Хофре на лошадях подъехали к каменным воротам Рима, чтобы встретить там герцога Пезаро. Их сопровождал римский сенат, а также официальные послы Флоренции, Неаполя, Венеции и Милана и представители Франции и Испании.

От ворот процессии с гостем во главе предстояло проследовать мимо дворца Асканьо Сфорца, вице-канцлера, где молодой герцог должен был провести оставшиеся до свадьбы дни, к Ватикану. Александр распорядился включить в маршрут улицу, на которой находился дворец Лукреции, чтобы та смогла увидеть будущего мужа. Хотя отец и пытался развеять ее страхи, убеждая девочку, что после свадьбы она по-прежнему будет жить в своем дворце с Джулией и Адрианой и поедет в Пезаро только через год, Лукреция явно расстроилась. А печаль дочери всегда мешала Александру обрести душевный покой.

Приготовления к процессии заняли много недель, но к приезду Джованни Сфорца все стояли на своих местах. Шуты в ярком зеленом и желтом бархате, жонглеры, подбрасывающие в воздух раскрашенные палки и шары из папье-маше, музыканты изо всех сил старались веселить граждан Рима, заполнивших улицы, чтобы увидеть этого герцога Пезаро, которому предстояло стать мужем юной дочери Папы…

Тем утром Чезаре проснулся в отвратительном настроении с жуткой головной болью. Попытался отвертеться от участия во встрече будущего зятя, полагая, что обязанность эта не из приятных, но его отец ничего не хотел слышать.

– Ты – представитель Святого престола, и причинами для твоего отсутствия могут быть только чума или малярия, – сурово указал ему Папа и вышел из комнаты сына.

Чезаре, возможно, и остался бы при своем мнении, если бы не Лукреция. Она прибежала к нему по тоннелю из своего дворца, как только услышала, что он заболел. Села на кровать, погладила по голове, потом спросила: «Чез, кто, как не ты, сможет сказать мне правду о человеке, за которого мне предстоит выйти замуж? Кому еще я могу доверять?»

– Креция, какая разница? – ответил он вопросом. – Тебя уже обещали ему в жены, и с этим я ничего не могу поделать.

Лукреция улыбнулась брату, пальчиками взъерошила ему волосы. Наклонилась, нежно поцеловала в губы и улыбнулась.

– Неужели тебе так трудно сделать это для меня? Я ненавижу саму мысль о том, что в мою постель ляжет другой мужчина. Я буду плакать и закрывать глаза и пусть не смогу выгнать его из кровати, целовать его откажусь. Клянусь тебе, брат мой, откажусь.

Чезаре глубоко вздохнул и согласился выполнить желание сестры.

– Я очень надеюсь, что он не чудовище, – только и сказал он. – Иначе мне придется убить его до того, как он прикоснется к тебе.

Лукреция рассмеялась.

– Мы с тобой развяжем священную войну. – Реакция Чезаре ей понравилась. – Папе прибавится дел. Ему придется задабривать Милан, который очень обидит смерть Джованни от твоей руки, и пытаться заключить союз с Неаполем. Мавр может захватить тебя и бросить в подземелье. Папа поведет свою армию, чтобы освободить тебя, а тут и Венеция попытается отхватить у нас кусок территории. Лучшие художники Флоренции будут рисовать наши портреты, выставляя нас в самом неприглядном виде, а их пророки – обещать нам вечное проклятие, – она так хохотала, что повалилась на кровать.

Чезаре нравилось слышать смех сестры. Смех этот заставлял его забыть обо всем на свете, даже успокаивал злость, которую он испытывал к отцу. Да и головная боль поутихла. В общем, он согласился встречать «дорогого» гостя…

Как только Лукреция услышала музыку и поняла, что процессия приближается к ее дворцу, она взбежала на третий этаж и выскочила на балкон, нависающий над улицей. Джулия Фарнезе, уже два года любовница Папы, в этот день одела ее в темно-зеленое атласное платье с кремовыми рукавами и украшенным драгоценными камнями лифом. Белокурые волосы забрала в пучок, оставив лишь несколько прядок, свисающих вдоль щеки, чтобы подчеркнуть красоту шеи.

Джулия уже не один месяц пыталась объяснить Лукреции, что будет ожидать ее в первую брачную ночь, Лукреция если и слушала, то вполуха. Когда же Джулия начинала рассказывать о том, как должно ублажать мужчину, перед мысленным взором Лукреции возникал Чезаре. И хотя она никому не говорила ни слова, ее любовь к нему крепла с каждым днем.

Выйдя на балкон, Лукреция удивилась тому, что у дворца собралась целая толпа. Александр позаботился об охране, но солдаты не смогли защитить ее от лепестков цветов, которыми римляне забросали и ее, и большой балкон. Лукреция улыбалась и махала всем рукой.

Она посмеялась ужимкам шута, похлопала музыкантам, а потом увидела их.

Первым своего брата Чезаре, на белом жеребце, красивого и благородного, с прямой спиной, серьезным лицом. Он поднял голову, увидел Лукрецию и улыбнулся. Хуан не удостоил ее и взгляда. То и дело наклонялся, чтобы взять цветы у подбегавших к нему женщин. Младший брат, Хофре, приветствовал ее радостной, пусть и пустой улыбкой.

Следом ехал он, Джованни Сфорца. Длинные черные волосы, ухоженная бородка, классический нос, широкие плечи, но вот роста природа ему явно недодала. Жених ей определенно не понравился, но, когда он посмотрел на балкон, сдержал лошадь и отсалютовал ей, Лукреция, как ее и учили, поклонилась ему.

До свадьбы оставалось три дня, и теперь, когда процессия проследовала дальше, ей не терпелось услышать, что скажут Адриана и Джулия о ее суженом. И хотя Адриана успокаивала ее и говорила, что все будет хорошо, Креция знала, что правду сможет узнать только от Джулии.

– Что ты думаешь? – спросила ее Лукреция. – Он – чудовище?

Джулия рассмеялась.

– Я думаю, что он симпатичный, хотя и крупный мужчина… может, слишком крупный для тебя, – поддела ее Джулия, и Лукреция точно знала, что та имела в виду. А потом Джулия обняла ее. – Он очень даже ничего. И потом, ты должна выйти замуж ради Святейшего Папы и ради Господа. С обычной жизнью это никак не связано.

Как только Александр вселился в папский дворец, он превратил несколько пустовавших ранее комнат в знаменитые покои Борджа. Стены его личной приемной, Sala dei Misteri[6], расписал фресками его любимый художник, Пинтуриккьо.

На одной из фресок, изображающей Вознесение, он нарисовал и Александра среди тех избранных, кому выпала честь лицезреть, как Христос поднимается к небесам. Одев Александра в темный плащ, художник положил у его ног золотую тиару. Взор свой Александр обратил к небесам, словно благословляя возносящегося Христа.

На других фресках не вызывала сомнений схожесть с Борджа лиц давно умерших святых, мучеников и прочих религиозных фигур. Лукреция, невероятно красивая, стала светловолосой святой Катериной. Чезаре, как римский император, восседал на золотом троне. Хуан стал восточным монархом, Хофре – невинным херувимом. На всех фресках нашлось место красному быку, символу семьи Борджа.

На двери второй комнаты Пинтуриккьо изобразил Мадонну во всей ее красе. Из всех святых Александр более всего чтил Марию, и художник в качестве модели выбрал Джулию Фарнезе, тем самым одной картиной доставив Александру двойное удовольствие.

Был еще во дворце и зал Веры, площадью в тысячу квадратных ярдов. Фресками художник разрисовал и купольный потолок. Все апостолы получили по отдельной фреске, каждый читал святое писание внимательно слушающим пророкам, чтобы потом те несли людям откровения Христа. Пророкам художник дал лица Александра, Чезаре, Хуана и Хофре.

Стены комнат украшали роскошные гобелены. В зале Веры стоял папский трон, на котором восседал Александр, принимая важных персон. У трона стояли золоченые скамеечки, на которые гости преклоняли колено, чтобы поцеловать перстень, и диваны, куда они могли присесть, если аудиенция затягивалась. Тут обсуждались будущие Крестовые походы и принимались решения, кто и как будет править городами Италии.

В эти покои и ввели Джованни Сфорца, герцога Пезаро. Он наклонился, чтобы поцеловать святую ногу, затем священный папский перстень. Роскошь Ватикана произвела на него неизгладимое впечатление, как и богатства, которые ему предстояло получить. Юная невеста приносила с собой тридцать тысяч дукатов, этой суммы хватало на то, чтобы перестроить дворец в Пезаро и позволить себе многое из того, на что раньше не хватало денег.

Папа Александр представил Джованни братьев его новой жены. Из двух старших Хуан понравился ему куда больше, чем Чезаре. Хофре был слишком мал, чтобы обращать на него внимание. Чезаре не отличался особой приветливостью, а вот Хуан пообещал герцогу, что до свадьбы они успеют отлично провести время в городе, и Джованни подумал, что все не так плохо, как ему поначалу представлялось. Но при любых обстоятельствах он никогда не стал бы спорить со своим дядей, Мавром. Раскрой он рот, Милан вернул бы себе Пезаро и он потерял бы герцогство столь же быстро, как и получил.

Во второй половине дня, когда все собирались в Ватикан к началу торжеств, Чезаре быстренько исчез. Покинул дворец на лошади и умчался за город. Он провел со Сфорца совсем ничего, но уже ненавидел этого мерзавца. Болтун, хвастун, одним словом, говнюк. Глупее Хофре, если такое только возможно, и наглее Хуана. Зачем его очаровательной сестре такой муж? И что он мог сказать ей при следующей встрече?

Если будущий зять встретил у Чезаре полное неприятие, то Хуана, наоборот, потянуло к нему. При дворе друзей у него было немного, а постоянный спутник и вовсе один – турецкий принц Джем, которого Папа держал в заложниках по требованию его брата, правящего султана.

Султан Баязид заключил соглашение с Папой Иннокентием, когда очень боялся, что новый Крестовый поход готовился с одной только целью: отдать турецкий престол его брату Джему. В обмен на согласие держать Джема заложником в Риме Папа ежегодно получал сорок тысяч дукатов. После смерти Иннокентия Папа Александр согласился выполнять ранее заключенное соглашение, а Джема принимал во дворце как почетного гостя. А почему, собственно, не наполнять казну святой римской католической церкви деньгами неверных?

Тридцатилетний Джем, очень смуглый, с точки зрения римлян, мрачноватый, отрастил длинные усы и ходил по Ватикану в тюрбане и восточных одеждах. Вскоре Хуан начал одеваться точно так же, разумеется, за исключением официальных приемов. И хотя Джем был чуть ли не вдвое старше Хуана, они начали везде появляться вместе, и Джем приобрел значительное влияние на избалованного сына Папы. Александр терпел их дружбу не только из-за денег, которые приносило казне пребывание Джема в Риме, но и потому, что в компании принца Хуан хоть иногда, да улыбался. Чезаре Джема терпеть не мог.

Вечером перед свадьбой Хуан пригласил Джованни Сфорца проехаться с ним и Джемом по Риму, заглянуть в местные таверны, наведаться к проституткам. Джованни согласился без промедления. Джем и герцог Пезаро сразу поладили, начали рассказывать друг другу интересные истории, не забывая при этом про еду и питье. Римляне старались держаться подальше от этой троицы, ни у кого не возникало и мысли пригласить их в лавку или дом.

Зато проститутки встретили их с распростертыми объятиями. Хуан частенько бывал у них, и многие даже спорили на деньги, кого он выберет на этот раз. Ходили слухи, что он – любовник Джема, но куртизанок, которые зарабатывали на жизнь, обслуживая аристократов, такие тонкости нисколько не интересовали. Главное, он приходил к ним и щедро расплачивался за полученное удовольствие.

Одну из девушек, пятнадцатилетнюю Авалону, с длинными черными волосами и густыми ресницами, Хуан выбирал особенно часто. Дочь хозяина одной из таверн, она просто влюбилась в Хуана. Но в тот вечер, когда трое молодых людей отправились кутить в город, Хуан предложил Авалону сначала будущему зятю, а потом Джему. Оба мужчины на глазах Хуана поднимались с ней наверх, но тот слишком много выпил, чтобы принимать во внимание ее чувства. Наконец, когда он пришел к ней в надежде на привычные теплоту и нежность, Авалона отвернулась и отказалась его поцеловать. Хуан пришел в ярость. Его отличало болезненное самолюбие, вот он и подумал, что будущий зять доставил ей больше удовольствия, чем он, а потому она и не хочет на него смотреть. Отвесил ей оплеуху, но она не пожелала с ним разговаривать. Хуан дулся всю дорогу домой. А вот Джованни Сфорца и Джем отлично провели вечер и даже не заметили обиды Хуана.

День свадьбы наступил быстро. Лукреция выглядела величественно в платье из красного бархата, отороченного мехом. Ее светлые волосы украшали рубины и бриллианты. Джулия Фарнезе надела простенькое платье из розового атласа, подчеркивающее белизну ее кожи. Адриана остановила свой выбор на темно-синем бархате. Расшитая золотом одежда Джованни Сфорца, ее брата Хуана и его приятеля Джема так сверкала золотом, что затмевала не только наряд невесты, но и одеяния Папы.

Александр предложил Хуану сопровождать невесту к алтарю, и она знала, что Чезаре разозлило это решение отца. Но Лукреция его одобрила, потому что понимала, что Чезаре, окажись он на месте Хуана, мог и сорвать бракосочетание. Теперь она задавалась вопросом, а появится ли он вообще, хотя прямой приказ Папы не оставлял ему выбора. Правда, она знала горячность Чезаре, знала, что он мог отказаться наотрез и ускакать из Рима. Но молила Бога, чтобы этого не случилось, потому что именно Чезаре хотела она увидеть, именно Чезаре любила больше других.

Церемония проходила в Большом зале Ватикана, несмотря на возражение многих кардиналов, считавших, что в священных залах люди должны появляться только во время церковных торжеств. Но Папа хотел, чтобы Лукреция вышла замуж в Ватикане, а его слово всегда оставалось последним.

На возвышении в передней части зала стоял трон Папы и двенадцать, по шесть с каждой стороны, кресел темно-красного бархата для двенадцати вновь избранных кардиналов. В личной часовне Папы, меньших размеров, но столь же роскошной, как и главная часовня святого Петра, Александр распорядился рядами поставить высокие золотые и серебряные подсвечники перед каждым из мраморных святых, высившихся по обе стороны алтаря.

Епископ, одетый в развевающиеся церемониальные ризы, с серебряной митрой на голове, читал молитвы на латыни, благословляя жениха и невесту.

Курящиеся в этот день благовония казались особенно ароматными. Их привезли с Востока лишь несколькими днями раньше, подарок от брата Джема, турецкого султана Баязида II. Но Лукреции белый дым жег горло, ей приходилось сдерживать кашель. Иисус на громадном кресте казался Лукреции таким же зловещим, как и большой меч верности, который епископ держал над ее головой, когда молодая пара давала обеты.

Наконец она заметила Чезаре, который стоял у входа в часовню. А то уже начала волноваться, потому что его кресло у алтаря, где сидели остальные кардиналы, пустовало.

Прошедшую ночь Лукреция провела на коленях в молитвах Мадонне, молила о прощении после того, как проскользнула через тоннель в комнату своего брата Чезаре, чтобы вновь отдаться ему. Она спрашивала себя, почему ей так хорошо с ним, почему ее мутит от одной только мысли о другом? Она же совершенно не знала мужчину, которому предстояло стать ее мужем. Видела его лишь однажды, с балкона, а когда днем раньше они оказались в одной комнате, он не сказал ей ни слова, не подал виду, что знает о ее существовании.

И теперь, когда они, коленопреклоненные, стояли перед алтарем, она впервые услышала его голос: «Я возьму эту женщину в жены…» Неприятный голос, даже противный.

Как в трансе Лукреция согласилась чтить его, как своего мужа. Но ее взгляд и сердце были обращены к Чезаре, который, одетый в черное, уже стоял рядом с Хуаном. На нее он не посмотрел ни разу.

Потом, в одном из больших залов Ватикана, Sala Reale[7], Лукреция Борджа во всем великолепии сидела за установленным на возвышении столом. Компанию ей составляли Джованни, Адриана, Джулия Фарнезе, которую она выбрала в свидетельницы, Баттестина, внучка усопшего Папы Иннокентия, другие подружки невесты, тогда как три ее брата сидели за другим столом. Многие гости устроились на подушках, сотнями лежащих на полу. По периметру стояли громадные столы, заваленные едой и сладостями, и, как только гости поели, середину зала освободили, чтобы актеры смогли сыграть спектакль. Потом их сменили танцоры и певцы.

Несколько раз Лукреция смотрела на своего мужа, но тот полностью ее игнорировал, набивая рот едой и наливаясь вином. В отвращении она отворачивалась.

В этот вроде бы знаменательный для нее день Лукреция, что случалось крайне редко, горько сожалела о том, что рядом с ней нет матери. Но после того, как Джулия стала любовницей Папы, Ваноцце места во дворце не нашлось.