Последний дон Пьюзо Марио
Он полагал, что Афина не сумеет различить горький упрек, скрывающийся за его небрежным тоном.
Однажды Боз вернулся домой, неся в руках целый ворох одежды, взятой из химчистки. Афина в это время принимала ванну. Поглядев сверху вниз на ее длинные золотые волосы, белую бархатную кожу, округлые груди и ягодицы в обрамлении нежнейшей пены, Боз сдавленным голосом спросил:
– Как тебе понравится, если я сейчас брошу все эти шмотки к тебе в ванну?
Но вместо этого аккуратно развесил одежду в шкафу, помог жене выбраться из ванны и насухо вытер ее розовым полотенцем. Потом они занимались любовью. А через пару недель та же сцена повторилась. Но на сей раз ворох вещей и вправду отправился в ванну.
Однажды за обедом Боз пообещал переколотить всю посуду, но не сделал этого. А неделей позже перебил в кухне все, что только можно. Он всегда извинялся после таких происшествий и пытался заняться с ней любовью, но отныне Афина неизменно отказывала ему в близости, и они спали в разных комнатах.
Как-то раз за обедом Боз погрозил ей кулаком со словами:
– Твое лицо чересчур безупречно. Может, если я сломаю тебе нос, это сделает его более интересным, таким, как у Марлона Брандо.
Афина убежала на кухню, он погнался за ней. Перепугавшись до полусмерти, она схватилась за нож, но Боз только рассмеялся:
– А вот это единственное, что тебе не по зубам. – И действительно, он без труда отобрал у Афины нож. – Я всего лишь пошутил. Не моя вина, если у тебя нет чувства юмора.
В свои двадцать лет Афина еще могла обратиться за помощью к родителям, но не сделала этого, как не открылась и перед друзьями. Вместо этого она все тщательно обдумала, полагаясь на свой ум. Она понимала, что окончить колледж ей так и не удастся, слишком уж опасной стала обстановка в доме. Власти тоже не смогут ее защитить. Она прикинула, не пустить ли в ход свое актерское мастерство, чтобы воскресить любовь Боза, но к этому времени муж начал вызывать у Афины настолько сильное физическое отвращение, что сама мысль о его прикосновениях вызывала у нее дрожь омерзения. Так что, как бы ни хотелось, ей вряд ли удалось бы разыграть такую романтическую роль.
Но чашу терпения Афины переполнил поступок Боза, направленный не на нее саму, а на их дочь Бетани, после которого она окончательно решилась уйти.
Играя с годовалой малышкой, Боз часто подбрасывал ее под потолок, в шутку делая вид, что не собирается ловить. И всякий раз в самый последний момент подхватывал ее. Но однажды он позволил ребенку упасть на диван, якобы случайно. А затем наступил день, когда Боз намеренно уронил девочку на пол. Вскрикнув от ужаса, Афина бросилась к дочери, подхватила ее на руки, прижала к груди, стала успокаивать. Всю ночь она не смыкала глаз у детской кроватки, стремясь убедиться, что с малышкой все в порядке. На голове у Бетани появилась устрашающая шишка. Боз слезно извинялся и обещал больше никогда не допускать подобных шуток, но Афина уже приняла решение.
На следующий день она сняла все деньги и с текущего, и со сберегательного счета. Предприняла замысловатые приготовления к путешествию, чтобы ее маршрут невозможно было проследить. А два дня спустя, вернувшись с работы, Боз обнаружил, что его жена и ребенок бесследно исчезли.
Через полгода Афина объявилась в Лос-Анджелесе, уже без ребенка, и начала карьеру на актерском поприще. Без труда нашла агента средней руки и стала работать в маленьких театральных труппах. Затем сыграла главную роль на подмостках «Форума», после чего ее стали приглашать на второстепенные роли в третьесортные картины, а там предложили и роль второго плана в фильме первой категории. В следующем фильме Афина уже вышла в Суперзвезды, и в ее жизни снова появился Боз Сканнет.
Афина откупилась от него на три года, но ничуть не удивилась его выходке у Академии. Старый фокус. На сей раз всего лишь шутка… но на следующий – в бутылке будет самая настоящая кислота.
– На студии чудовищный тарарам, – сообщила Молли Фландерс Клавдии Де Лене. – Проблема с Афиной Аквитаной. Они перепугались, что после нападения возле павильона она откажется продолжать работу в картине. Бентс хочет видеть тебя в студии. Хотят, чтобы ты поговорила с Афиной.
Клавдия пришла в кабинет Молли вместе с Эрнестом Вейлом.
– Я позвоню ей, как только мы закончим тут наши дела, – ответила Клавдия. – Вряд ли это серьезно.
Молли Фландерс являлась юристом в области бизнеса развлечений, и в этом городе бесстрашных людей ее боялись все, кто так или иначе был связан с кинопроизводством. Она обожала баталии в залах судебных заседаний и почти всякий раз одерживала победу – не только вследствие прекрасного знания тонкостей закона, но и благодаря прирожденному блестящему актерскому дарованию.
Перед тем как заняться юриспруденцией индустрии развлечений, Молли была ведущим адвокатом в штате Калифорния. Она спасла от газовой камеры двадцать убийц. В худшем случае ее подзащитному приходилось отсидеть несколько лет за непредумышленное убийство той или иной степени тяжести. Но потом ее нервы сдали, и Молли переключилась на юриспруденцию кинобизнеса. Она любила говаривать, что здесь куда меньше крови, а злодеи отличаются более широким размахом и развитым интеллектом.
Теперь ее клиентура состояла из Первоклассных кинорежиссеров, Суперзвезд и Ведущих сценаристов. Наутро после церемонии вручения «Оскаров» к ней в кабинет пришла ее любимая клиентка Клавдия Де Лена. Вместе с ней пожаловал некогда знаменитый писатель Эрнест Вейл, в паре с которым Клавдия сейчас работала над очередным киносценарием.
Клавдия, старинная подруга Молли, хотя и не принадлежала к числу самых выгодных клиентов, зато была ей ближе всех. Поэтому, когда Клавдия попросила Молли взять дело Вейла, та согласилась. А теперь раскаивалась. Вейл явился с такой проблемой, разрешить которую было не по силам даже ей. Вдобавок Молли не испытывала к нему ни малейшей симпатии, хотя обычно симпатизировала даже своим подзащитным-убийцам. Именно поэтому сейчас она испытывала легкие угрызения совести, сообщая Вейлу плохие новости.
– Эрнест, – начала она, – я просмотрела все контракты, все документы. Продолжать тяжбу против киностудии «ЛоддСтоун» бессмысленно. Единственный для тебя способ заполучить права обратно – окочуриться до того, как истечет срок действия твоих авторских прав – то есть в ближайшие пять лет.
Десять лет назад Эрнест Вейл был самым прославленным писателем современной Америки. Его превозносили критики, его романы читали миллионы людей. Один из созданных им персонажей настолько приглянулся студии «ЛоддСтоун», что та захотела его использовать. Киношники купили права и сняли картину, добившуюся грандиозного успеха. Колоссальные деньги собрали еще два фильма, снятые в качестве продолжения первого. Теперь студия запланировала запустить в производство еще четыре фильма на эту же тему. К несчастью для Вейла, согласно первому контракту он передал студии все права и на название и персонажей. Киностудия могла распоряжаться ими по своему усмотрению, использовать в любых формах и на любых планетах Вселенной, в любых видах развлечений, традиционных и еще не изобретенных. Это был стандартный контракт с романистом, еще не научившимся держать киношников на коротком поводке.
Лицо Эрнеста Вейла всегда хранило угрюмое выражение. Надо признать, не без причины. Критики до сих пор хвалили Вейла, но книги его уже не расходились. Кроме того, несмотря на талант, он превратил свою жизнь в бедлам. За последние двадцать лет от него ушла жена, забрав с собой троих детей; один его роман поставили в кино, фильм добился признания, Эрнест даже заработал на нем разок, а студия годами будет зарабатывать многие миллионы.
– Растолкуй мне это, – попросил он Молли.
– Под контракт не подкопаешься. Твои персонажи принадлежат студии. Существует лишь одна зацепка. Закон об авторских правах гласит, что после твоей смерти все права на интеллектуальную собственность возвращаются к твоим наследникам.
И тут Вейл впервые улыбнулся.
– Вот оно, избавление!
– О каких суммах идет речь? – поинтересовалась Клавдия.
– Пять процентов с валовой прибыли, – ответила Молли, – если бы сделка была честной. Если студия снимет еще пять фильмов и те не провалятся, их прокат по всему миру принесет не меньше миллиарда, так что речь примерно о тридцати-сорока миллионах. – Она немного помолчала и добавила со скептичной усмешкой: – Если ты умрешь, я могла бы выторговать для твоих наследников гораздо более выгодные условия. Мы бы взяли студию за горло.
– В таком случае, – сказал Вейл, – позвони в «ЛоддСтоун» и договорись с ними о встрече. Я растолкую им, что, если меня не возьмут в долю, я покончу с собой.
– Тебе не поверят, – возразила Молли.
– Тогда я это сделаю.
– Прекрати говорить глупости, Эрнест, – дружелюбно промолвила Клавдия. – Тебе всего пятьдесят шесть лет. Слишком рано умирать из-за денег. Ради принципов, ради своей страны, из-за любви – еще куда ни шло, но только не ради денег.
– Я должен обеспечить будущее жены и детей.
– Бывшей жены, – напомнила Молли. – И вообще, побойся бога! С тех пор как вы расстались, ты женился еще два раза.
– Я говорю о настоящей жене. О той, которая родила мне трех ребятишек.
Теперь Молли поняла, почему все в Голливуде терпеть не могут этого человека.
– Ты все равно не сумеешь добиться от киностудии того, чего хочешь, – заявила она. – Они знают, что ты с собой ничего не сделаешь, и не позволят, чтобы их шантажировал писатель. Будь ты Суперзвездой – другое дело. Или хотя бы Первоклассным режиссером. Но писатель – ни за что. В этом бизнесе ты – дерьмо. Прости, Клавдия.
– Нам с Эрнестом об этом известно, – откликнулась та. – Если бы все в этом городе не боялись до смерти чистого листка бумаги, от нас давным-давно избавились напрочь. Может, ты все-таки что-нибудь придумаешь?
Молли вздохнула и набрала номер Элая Марриона. Она обладала достаточным влиянием, чтобы пробиться к Бобби Бентсу, директору «ЛоддСтоун».
Клавдия и Вейл с бокалами в руках сидели за столиком в баре «Поло».
– Молли – крупная женщина, – задумчиво произнес Вейл. – Крупную женщину легче соблазнить. Да вдобавок в постели они гораздо приятнее мелких. Никогда не замечала?
Уже не в первый раз Клавдия ломала голову, почему она так привязана к этому человеку. Его мало кто воспринимает всерьез, но она любит книги Вейла, любит по-прежнему.
– Из тебя так и прет вздор, – отозвалась она.
– Я хочу сказать, что крупные женщины более ласковы. Могут принести тебе в постель завтрак, оказать всякие маленькие любезности. Словом, более женственны.
Клавдия пожала плечами, а Вейл продолжал:
– У крупных женщин доброе сердце. Как-то раз одна такая притащила меня ко мне же домой после вечеринки и не знала, что со мной делать. Она озиралась в спальне по сторонам точь-в-точь как моя мать на кухне, когда у нас в доме не оставалось еды, а она пыталась сообразить, как бы сварганить обед. Вот и эта гадала, как бы, черт возьми, извлечь удовольствие из того, что под рукой.
Некоторое время они молча потягивали свои напитки. Как всегда, Клавдия почувствовала теплоту к этому человеку, такому по-детски обезоруживающе искреннему.
– Знаешь, как мы подружились с Молли? Она защищала в суде одного парня, убившего свою подружку, и ей был нужен проникновенный диалог для заключительной речи. Я написала эту сцену, как для кино. Ее подзащитного признали виновным в непредумышленном убийстве. Потом я еще трижды писала текст для нее, пока она не покончила с этим.
– Ненавижу Голливуд! – бросил Вейл.
– Ты ненавидишь его лишь потому, что «ЛоддСтоун» обвела тебя вокруг пальца.
– Не только поэтому, – возразил Вейл. – Я смахиваю на одну из древних цивилизаций – вроде ацтеков, Китайской империи или американских индейцев, которые были раздавлены людьми, владевшими более передовой техникой. Я настоящий писатель. Я пишу книги, взывающие к разуму, а это – отсталая технология. Что я могу противопоставить кино? В его распоряжении – камеры, декорации, музыка и великолепные лица. Как же писатель может передать все эти образы одними словами? Кино сузило поле битвы. Ему не нужно покорять умы – только сердца.
– Пошел ты в задницу. Значит, я не писатель? Сценаристка уже не писатель? Ты говоришь это лишь потому, что сам слаб по этой части.
– Я вовсе не хочу унизить тебя, – похлопал ее по плечу Вейл. – И даже не собираюсь принизить кинематограф как вид искусства. Я лишь раскладываю все по полочкам.
– Тебе повезло, что мне нравятся твои книги. Неудивительно, что тебя недолюбливают.
– Нет, нет, – дружелюбно улыбнулся Вейл, – меня не недолюбливают, меня просто презирают. Но когда я умру и права на мою книгу перейдут к моим наследникам, тогда я завоюю уважение.
– Все шутишь?
– Да нет, я серьезно. Это весьма соблазнительная перспектива. Или самоубийство нынче считается политически некорректным?
– Вот черт! – Клавдия обняла Вейла за шею. – Схватка только начинается. Я уверена, что к тебе прислушаются, когда ты попросишь свою долю. Лады?
– Я вовсе не тороплюсь, – улыбнулся Вейл. – Чтобы решить, каким образом покончить с собой, у меня уйдет не меньше полугода. Терпеть не могу насилия.
Внезапно до сознания Клавдии дошло, что Вейл и впрямь серьезен, и удивилась панике, охватившей ее при мысли о смерти Эрнеста. Нельзя сказать, чтобы она любила его, хотя в течение непродолжительного времени они действительно были любовниками. Она даже не испытывала к нему особой привязанности. Ее напугала мысль, что прекрасные книги, написанные им, значат для него меньше, чем деньги, что его искусство может потерпеть поражение от такого презренного противника, как доллары. И этот испуг заставил Клавдию сказать:
– Если дела пойдут совсем уж плохо, мы с тобой поедем в Лас-Вегас, чтобы повидаться с моим братом Кроссом. Ты ему нравишься. Он что-нибудь придумает.
– Он как раз недолюбливает меня, – засмеялся Вейл.
– У него доброе сердце, – стояла на своем Клавдия. – Уж я-то знаю своего брата.
– Ты его совсем не знаешь, – ответил Вейл.
Покинув празднество после церемонии вручения «Оскаров», Афина вернулась домой и сразу же легла в постель. Однако сон не шел, и она несколько часов подряд беспокойно ворочалась с боку на бок. Напряжение сковало каждую мышцу ее тела. «Не позволю ему сделать это снова, – думала она. – Ни за что. Я больше не могу жить в страхе».
Приготовив себе чашку чаю, она заметила, что рука чуть дрожит, поставила чашку на стол и порывисто вышла на балкон. Глядя в черное небо, она простояла там почти до рассвета, но сердце ее продолжало отчаянно колотиться.
Тогда Афина оделась, надев белые шорты и теннисные туфли. И едва багровый шар солнца показался над горизонтом, она уже бежала. Бежала все быстрее и быстрее, стараясь оставаться на плотном влажном песке полосы прибоя, даже не заботясь о том, чтобы не промокнуть, и холодные волны время от времени захлестывали ее щиколотки. Она хотела, чтобы мысли прояснились. Она не позволит Бозу одержать над ней победу. Она слишком долго и напряженно работала, чтобы добиться нынешнего положения. А он убьет ее, в этом Афина не сомневалась ни на секунду. Но сначала станет играть с ней в свои игры. Будет мучить ее, изуродует, полагая, что она вновь будет принадлежать ему. Афина чувствовала, как в груди закипает гнев, как холодный ветер швыряет в лицо соленые брызги. Нет, нет и нет!
Затем она подумала о киностудии. Там придут в бешенство, станут ей угрожать. Но их заботит не она, а одни только деньги. Афина подумала о подруге Клавдии, для которой этот фильм был шансом выбиться наверх, и опечалилась. Она думала и о многих других, но сейчас сострадание для нее – недопустимая роскошь. Боз сумасшедший, но люди, еще не лишившиеся рассудка, попытаются его вразумить. У него хватит ума убедить их, что они добились своего, что он угомонился, но она-то знает Боза лучше! Испытывать судьбу просто нельзя. Она не имеет права позволить себе подобный риск…
К тому времени, когда Афина добежала до огромных черных валунов, отмечавших северную границу пляжа, она окончательно запыхалась и села, чтобы отдышаться. Услышав над головой крики чаек, подняла голову к небу и увидела, как птицы мечутся и пикируют к воде. Глаза ее наполнились слезами, но Афина тут же взяла себя в руки. Сглотнула ком, застрявший в горле. И впервые пожалела, что родители так далеко от нее. На какое-то мгновение Афина снова почувствовала себя маленькой, беззащитной девочкой, ощутив почти непреодолимое желание кинуться домой, чтобы большие руки обняли ее и, баюкая, избавили от всех страхов. И застенчиво усмехнулась, вспомнив, что когда-то верила, будто такое возможно. Сейчас ее любят все вокруг, обожают и восхищаются… ну и что? В душе у нее такое отчаянное одиночество, такая пустота, которые, казалось бы, не в состоянии испытывать ни одно человеческое существо. Иногда, встречаясь с какой-нибудь женщиной, которая живет обычной жизнью со своим мужем и детьми, она испытывала укол зависти. «Стоп! – велела она себе. – Думай! Тут уж дело за тобой. Придумай какой-нибудь план и осуществи его. От тебя зависит не только твоя собственная жизнь…»
Вернулась домой она только поздно утром. Вошла в дом, гордо вскинув голову и глядя прямо перед собой. Теперь она знала, что делать.
Боза Сканнета продержали в полицейском участке всю ночь. Как только его выпустили, адвокат организовал пресс-конференцию. Сканнет рассказал репортерам, что был женат на Афине Аквитане, но не видел ее уже десять лет, а сейчас просто разыграл ее. В бутылке была обычная вода. Боз предсказал, что Афина не станет выдвигать против него обвинений, и намекнул, что знает о ней какой-то страшный секрет. В одном он оказался прав: она действительно не стала подавать в суд.
В тот же день Афина довела до сведения руководства «ЛоддСтоун» – киностудии, снимавшей самый дорогостоящий во всей истории кинематографа фильм, – что не вернется к работе в картине, опасаясь после нападения за свою жизнь.
Без ее участия картину – историческое эпическое полотно под названием «Мессалина» – просто не закончить. Значит, пятьдесят миллионов долларов, уже вложенные в производство, – чистейший убыток. Кроме того, это означало, что ни одна более-менее крупная киностудия больше никогда не предложит Афине работу.
Киностудия «ЛоддСтоун» сделала официальное заявление, что кинозвезда крайне переутомилась, но через месяц оправится, и съемки возобновятся.
Глава 2
Киностудия «ЛоддСтоун» являлась самой могущественной в Голливуде, но вероломное решение Афины Аквитаны отказаться от дальнейшего участия в съемках даже для нее стало болезненным и дорогостоящим ударом. Обычно талант почти не способен причинить студии столь ощутимый ущерб, но «Мессалина» должна была стать рождественским «локомотивом» – грандиозной картиной, которая даст деньги на все работы студии во время долгой, суровой зимы.
Случилось так, что на следующее воскресенье был назначен ежегодный благотворительный фестиваль Братства киноактеров, который планировалось провести в Беверли-Хиллз в поместье Элая Марриона – владельца большей части акций и председателя совета директоров киностудии «ЛоддСтоун».
Огромный, двадцатикомнатный особняк Элая Марриона, расположенный в районе каньонов, выше Беверли-Хиллз, являл собой весьма внушительное зрелище, но его главная странность заключалась в том, что спальня в нем была всего одна. Элай Маррион терпеть не мог, чтобы в его доме оставались на ночь. Конечно, рядом с особняком построили несколько просторных бунгало для гостей, а также два теннисных корта и большой плавательный бассейн. Шесть больших комнат в особняке были полностью отведены под обширную коллекцию живописных полотен.
На благотворительный вечер были приглашены пять сотен самых известных в Голливуде людей, причем входная плата составляла тысячу долларов. На лужайке перед особняком были расставлены тенты, а под ними развернуты бары, буфеты и танцевальные площадки. Предусмотрели и площадку для оркестра. Учитывая гигантскую территорию поместья, тут же были расставлены и переносные туалеты в весело и остроумно украшенных палатках.
Гостевые бунгало, теннисные корты и плавательный бассейн были отгорожены от места, где разворачивалось празднество, веревочным заграждением и цепью из сотрудников службы безопасности, но никто из гостей не был этим обижен. Элай Маррион слишком величествен, чтобы обижаться на него.
Пока гости слонялись по лужайке, сплетничали и танцевали, отбывая три часа этой великосветской повинности, сам Маррион находился в огромном зале для заседаний, уединившись с группой людей, кровно заинтересованных в завершении съемок «Мессалины».
Председательствовал на собрании Элай Маррион. Его телу уже исполнилось восемьдесят лет, но оно было так ловко замаскировано, что с виду казалось шестидесятилетним. Его седые волосы были тщательно подстрижены и выкрашены в стальной цвет, темный костюм делал его фигуру шире и массивнее, скрывая исхудавшие ноги. На земле его удерживали сияющие туфли цвета красного дерева. Розовый галстук, рассекавший белизну рубашки надвое, придавал его землистому лицу румянца. И все же власть Марриона над киностудией «ЛоддСтоун» бывала абсолютной лишь в тех случаях, когда он хотел этого сам. Порой куда благоразумнее предоставить свободу действия простым смертным.
Отказ Афины Аквитаны от дальнейшей работы в наполовину отснятом фильме представлял собой достаточно серьезный повод, чтобы этой проблеме уделил внимание сам Элай Маррион. «Мессалина», стомиллионный локомотив, тянущий за собой всю киностудию, вместе с видео, телепремьерами, кабельными и иностранными правами, превратилась в сокровище, готовое вот-вот затонуть, словно старинный испанский галеон.
А сама Афина? Великая кинозвезда в тридцать лет, уже подписавшая с «ЛоддСтоун» контракт на съемки очередного бестселлера. Истинный Талант, дороже которого не бывает. Маррион преклонялся перед Талантами.
Однако любой Талант схож с динамитом. Он может быть опасен и требует особого подхода. Перед ним нужно благоговеть, его нужно лелеять, его нужно осыпать золотом. Чтобы держать его в узде, необходимо стать его отцом, матерью, сестрой или даже любовником. В общении с ним никакое самопожертвование не может оказаться чрезмерным. Но иногда наступает момент, когда слабость недопустима и нужно проявить беспощадность.
И вот сейчас в одной комнате с Элаем Маррионом сидели люди, которым предстояло принять окончательное решение: Бобби Бентс, Скиппи Дир, Мело Стюарт и Дита Томми.
Восседая во главе знакомого стола в конференц-зале, где одних только картин было на двадцать миллионов долларов, а столы, кресла, ковры, хрустальные светильники и люстра тянули еще на полмиллиона, Элай Маррион чувствовал, как крошатся его кости. По утрам он неизменно удивлялся тому, насколько труднее с каждым днем выглядеть всемогущей личностью, каковой он якобы является.
Утро уже не приносило обычного ощущения свежести, а бритье, застегивание пуговиц на рубашке и завязывание галстука превратились в изнурительный труд. Но куда опаснее умственная слабость, принимавшая форму жалости к людям, менее могущественным, нежели он сам. Поэтому в последнее время Маррион стал чаще использовать Бобби Бентса, предоставив ему больше власти, чем раньше. В конце концов, Бобби не только на тридцать лет моложе, но и ближайший, пока что преданный друг.
Бентс занимал пост президента и главного администратора студии. Более тридцати лет он являлся томагавком в руках Элая Марриона, и за эти годы они стали близки, почти как сын и отец. Они здорово подходили друг другу. После того как ему стукнуло семьдесят, Маррион стал слишком добросердечен, чтобы самому совершать жестокие вещи, делать которые абсолютно необходимо.
Именно Бобби Бентс принимал теперь у режиссеров готовые, с точки зрения последних, картины и редактировал их, чтобы они отвечали запросам публики. Именно он ругался с режиссерами, актерами и сценаристами по поводу причитающихся им гонораров и вынуждал их либо идти в суд, либо соглашаться на меньшее. Именно Бентсу удавалось заключать самые жесткие и особо выгодные для киностудии контракты. Особенно со сценаристами.
Бентс считал ниже собственного достоинства расшаркиваться перед ними. Да, чтобы запустить картину, необходим в первую очередь сценарий, но Бобби твердо верил, что успех фильма зависит только от актеров. Звезды решают все. Режиссеры важны, потому что могут обобрать тебя до нитки, а ты и не заметишь. Ну и, само собой, важны продюсеры, тоже не дураки по части чего-нибудь стибрить, но они источник маниакальной энергии, способной запустить любую картину.
Но писатели? От них требуется только взять чистый лист бумаги, канву. Потом для обработки материала можно нанять целую дюжину людишек. Сюжет выстраивает продюсер. Режиссер придумывает, как все это будет выглядеть на экране (иногда получается нечто совершенно новое), а потом звезды вдохновенно импровизируют какие-нибудь диалоги. Опять же на студии имеется творческий отдел, занимающийся тем, что в длинных, тщательно продуманных записках подает сценаристам идеи, оценки и списки пожеланий. На своем веку Бентс много раз видел, как сценаристу крупного пошиба платили миллион долларов за сценарий, от которого в завершенной картине не оставалось ни слова, ни сцены. Разумеется, Элай питает слабость к сценаристам, но только потому, что их так легко обвести вокруг пальца.
Маррион и Бентс достаточно поездили по свету, продавая свои фильмы на кинофестивалях и киноярмарках – в Лондоне, Париже, Каннах, Токио и Сингапуре. От их слова зависели судьбы молодых актеров. Они на пару правили своей империей, как император и его главный визирь.
Элай Маррион и Бобби Бентс единодушно пришли к выводу, что Таланты – вне зависимости от того, пишущие, играющие или режиссирующие, – самые неблагодарные люди на свете. Конечно, начинающие артисты умеют быть трогательными, любезными и благодарными за предоставленную возможность продвинуться к славе, но как сильно они меняются, достигнув ее! Медоточивые пчелы превращаются в злобных ос. Неудивительно, что Марриону и Бентсу приходилось иметь штат из двадцати юрисконсультов, чтобы держать эту публику в узде.
Почему от них всегда столько проблем? Почему они вечно недовольны? Уже давно ясно, что те, кого деньги волнуют больше искусства, держатся в кино гораздо дольше, получают от жизни намного больше удовольствий и ценятся в обществе куда выше, чем те, кто пытается возжечь зрителей искрой божьей. Жаль, что нельзя снять об этом фильм. Деньги наделены гораздо более целительной силой, чем искусство и любовь, вместе взятые, но зрители ни за что не проглотят подобный сюжет.
Бобби Бентс увел всех с праздника, происходящего перед особняком. Единственным подлинным Талантом из допущенных на встречу была Дита Томми – Первоклассный режиссер, лучше всех умеющая работать с кинозвездами женского пола, что в Голливуде означает не гомосексуальность, а феминизм. Тот факт, что она одновременно и лесбиянка, нисколько не волновал мужчин, собравшихся в конференц-зале. Дита Томми всегда укладывалась в бюджет, ее фильмы приносили прибыль, а ее шуры-муры с женщинами доставляли студии гораздо меньше хлопот, чем режиссеры-мужчины, трахающие актрис. Лесбиянки куда более понятливы.
Сев во главе стола, Элай Маррион позволил Бобби Бентсу вести дискуссию.
– Дита, – попросил Бентс, – поведай нам, как обстоят дела с картиной и как ты предполагаешь решить нежданную проблему. Черт, я даже не понимаю, в чем, собственно, она заключается.
Томми – низкорослая, крепко сбитая – всегда говорила по существу.
– Афина перепугана до смерти. Она не вернется к работе, если ваши гениальные мозги не придумают, как избавить ее от страха. А если она не согласится продолжать работу, вы, ребята, пролетаете на пятьдесят миллионов «зеленых». Фильм без нее закончить невозможно. – Помолчав, Томми добавила: – На прошлой неделе я снимала без нее, так что сэкономила вам кучу денег.
– Чертова картина, – бросил Бентс. – Мне с самого начала не хотелось запускать ее в производство.
Эта реплика заставила остальных встрепенуться.
– Да пошел ты в задницу, Бобби! – заявил продюсер Скиппи Дир.
– Бред сивой кобылы! – подхватил Мело Стюарт, агент Афины Аквитаны.
На самом же деле «Мессалину» поддерживали все, кто только мог. Наверное, это единственная картина за всю историю Голливуда, с самого начала получившая зеленый свет на всех уровнях.
«Мессалина» представляла собой попытку осмысления римской истории времен императора Клавдия с феминистской точки зрения. История, написанная летописцами-мужчинами, выставляет императрицу Мессалину продажной и кровожадной шлюхой, однажды ночью вовлекшей в оргию все население Рима. Однако в фильме о ее жизни, снимавшемся две тысячи лет спустя, древнеримская императрица выглядела трагической героиней, подобной Антигоне или Медее. Она была представлена как женщина, которая, используя единственное доступное для нее оружие, пыталась изменить мир, где правили властолюбивые мужчины, обращавшиеся с женщинами – половиной всего человеческого рода, – будто с рабынями.
Замысел фильма грандиозен: безудержные любовные сцены в полном цвете, популярная и злободневная тема, но, чтобы все выглядело правдоподобно, надо ее блестяще подать. Сначала Клавдия Де Лена написала остроумный сценарий с сильной и внушающей доверие сюжетной линией. Затем в качестве режиссера пригласили Диту Томми, что стало расчетливым и политически мудрым выбором. Она обладает ясным умом и уже доказала свои режиссерские способности. Афина Аквитана в роли Мессалины была просто великолепна, и до последнего времени на ней держалась вся картина. Она одарена изумительной внешностью, несравненным телом и недюжинным актерским дарованием, придающим всему достоверность. Не менее важно было и то, что она входит в мировую тройку Суперзвезд женского пола. Нестандартный талант Клавдии подсказал ей сцену, когда Мессалина, попав под влияние набирающей силы христианской легенды, спасает мучеников, обреченных на неминуемую гибель от львиных клыков в цирке. Прочитав эту сцену, Дита Томми сказала Клавдии:
– Ну, это уже выходит за рамки!
– Только не в кинематографе, – ухмыльнулась Клавдия.
Продолжая обсуждение сложившейся ситуации, Скиппи Дир заявил:
– Мы вынуждены приостановить съемки до тех пор, пока не сумеем снова заполучить Афину. Каждый день простоя обходится нам в пятьдесят штук. А пока ситуация обстоит следующим образом: мы уже потратили пятьдесят миллионов, отсняли половину материала, не можем обойтись без Афины и не можем никем ее заменить. Так что, если она не согласится вернуться, картину можно выбрасывать на помойку.
– Мы не можем ее выбросить, – возразил Бентс. – В условиях страховки не предусмотрен пункт об отказе звезды от работы над фильмом. Сбрось ее с самолета, и страховку выплатят. Мело, это твоя задача – заставить ее вернуться. Ты отвечаешь за это.
– Я ее агент, это верно, но мое влияние на нее не так велико, как может показаться. Вот что я вам скажу: она действительно боится, и, поверьте, это не просто каприз. Афина напугана, но она очень умна, так что у нее имеются веские причины для страха. Это очень щекотливая, очень опасная ситуация.
– Если из-за нее пойдет ко дну фильм стоимостью в сотню миллионов долларов, ей уже никогда не работать. Ты ей об этом говорил? – буркнул Бентс.
– Она знает.
– Кто же лучше всего подходит для того, чтобы образумить ее? – поинтересовался Бентс. – Скиппи, ты уже попробовал, у тебя ничего не получилось. Ты тоже, Мело. Дита, насколько мне известно, ты прямо в лепешку расшибалась. Даже я пробовал.
– Ты не в счет, Бобби, – откликнулась Томми. – Она тебя не переносит.
– Да, кое-кому не по душе стиль моей работы, – огрызнулся Бентс, – но все равно все слушаются.
– Послушай, Бобби, – миролюбиво произнесла Дита, – твой стиль действительно не по нраву всем творческим людям, но Афина не переваривает тебя лично.
– Но я дал ей роль, которая сделала ее звездой.
– Она была рождена ею, – тихо заметил Мело Стюарт. – Тебе просто повезло, что ты первым нашел ее.
– Дита, – проронил Бентс, – ты ее подруга. Ты должна уломать ее и заставить вернуться в картину.
– Афина мне не подруга. Она уважает меня, потому что когда я подбивала под нее клинья и получила отказ, то деликатно устранилась. А вот ты, Бобби, донимаешь ее уже не первый год.
– Дита, – дружелюбно проговорил Бентс, – да кто она, черт возьми, такая, чтобы отказывать нам? Элай, ты должен пригрозить ей законом.
Все взгляды устремились на старика, сидевшего со скучающим видом. Элай Маррион был настолько худ, что кто-то из кинозвезд-мужчин как-то сказал, что вместо лысины ему больше подошел бы ластик, но в этой шутке было больше злопыхательства, чем юмора. У Марриона были непомерно большая голова, которая пришлась бы впору более крупному мужчине, и широкое лицо гориллы с приплюснутым носом и толстыми губами. И в то же время в нем можно было увидеть какую-то доброту, мягкость и даже, как ни странно, своеобразную красоту. Однако его выдавали глаза – холодного серого цвета, излучавшие острый ум и предельное внимание, подавлявшие всех, кому приходилось иметь с ним дело. Возможно, именно поэтому он требовал, чтобы все обращались к нему только по имени и на «ты».
– Если Афина не послушалась вас, народ, то не послушает и меня, – заговорил он бесцветным голосом. – Власть, которой я обладаю, не произведет на нее ни малейшего впечатления. И это тем более странно, учитывая то, что ее так напугало бессмысленное нападение со стороны какого-то дурака. Кстати, может, нам удастся откупиться от него?
– Мы попытаемся, – заверил Бентс, – но вряд ли это подействует на Афину. Она ему не верит.
Тут подал голос продюсер Скиппи Дир:
– Давить на него мы уже пробовали. У меня есть кое-какие друзья в управлении полиции, которые пытались взять его за бока, но он оказался довольно крутым типом. У его семейства имеются и деньги, и влиятельные связи, и торгуется он, как одержимый.
– Много ли потеряет студия, если картину все же придется закрыть? – осведомился Стюарт. – Я постараюсь покрыть убытки последующими контрактами.
Раскрывать перед Мело Стюартом истинный масштаб потерь было неразумно. Как-никак он агент Афины, и подобная информация может дать ему дополнительные козыри. Промолчав, Маррион кивнул Бобби Бентсу.
Бентс неохотно заговорил:
– На сегодняшний день уже потрачено пятьдесят миллионов долларов. Ладно, пятьдесят миллионов мы можем проглотить. Но придется вернуть деньги, полученные авансом за продажу картины за рубеж, на видео, да еще у нас не будет рождественского локомотива. Это обойдется нам примерно в… – Бентс осекся, не решаясь назвать точную цифру. – А если прибавить сюда прибыли, которых мы лишимся… Дьявол, двести миллионов долларов. Тебе придется дать нам уйму льготных контрактов, Мело.
Стюарт улыбнулся при мысли, как теперь можно взвинтить цену на Афину. Вслух же проронил:
– Но на практике реальными деньгами вы теряете только полтинник.
– Мело, – в голосе Марриона не осталось ни намека на кротость, – сколько нам будет стоить возвращение твоей клиентки к работе?
До Мело дошел намек: сколько ты запросишь с нас за этот небольшой сговор? На какую же сумму ты собираешься нас нагреть? Маррион подразумевал, что здесь не все чисто, но Стюарт не полез в бутылку. С Маррионом такие номера не проходят. Будь на его месте Бентс, Мело выдал бы ему по полной программе.
В мире кино Стюарт очень влиятелен, и ему нет нужды лизать задницу Элаю Марриону. В числе его постоянных клиентов состоят пять Первоклассных режиссеров, две Суперзвезды мужского пола и одна – женского: Афина. То есть три кинозвезды, участие которых в любом фильме гарантирует последнему стопроцентный зеленый свет. И все же злить Марриона не стоит. Стюарт добился такого влияния именно потому, что на протяжении всей жизни избегал подобных конфликтов. Сейчас, конечно, ситуация весьма подходящая для выкручивания рук студии, но делать этого не стоит. Это тот редкий случай, когда прямолинейность окупается.
Одним из главных достоинств Мело Стюарта всегда была его честность. Он искренне верил в то, что продает, а в талант Афины он уверовал еще десять лет назад, когда она была никому не известна. Он продолжал верить в нее и сейчас. Но что, если ему удастся уговорить ее вернуться в кадр? Это наверняка чего-нибудь да стоит, и отказываться от такой возможности нельзя.
– Дело не в деньгах! – с пылом заявил Стюарт, чувствуя упоение собственной искренностью. – Вы можете предложить Афине еще миллион долларов, и она все равно не вернется. Надо просто решить проблему ее так называемого пропащего мужа.
Воцарилось зловещее молчание. Все прислушались к словам Стюарта. Упомянута определенная сумма денег. Что это, стартовая цена?
– Нет, деньги она не возьмет, – проронил Скиппи Дир.
Дита Томми, не поверившая ни единому слову Стюарта, лишь пожала плечами. Но в конце концов, речь идет не о ее деньгах. Бентс же испепелял взором Стюарта, а тот, в свою очередь, не сводил холодного взгляда с Марриона.
Старик понял реплику Стюарта совершенно правильно. Афина не согласится вернуться из-за одних только денег. Таланты никогда не проявляют такого хитроумия. Он решил свернуть совещание.
– Мело, как можно доходчивее растолкуй своей клиентке, что, если она не вернется в течение месяца, картина будет закрыта, и студия потерпит убытки. Но после этого мы подадим иск и разорим ее до нитки. Она не может не понимать, что после такого не сможет получить работу ни в одной крупной киностудии Америки. – Он с улыбкой окинул взором сидящих. – Черт возьми, это всего лишь пятьдесят миллионов.
Присутствующие поняли, что старик совершенно серьезен и к тому же потерял терпение. Диту Томми захлестнула паника. Она была заинтересована в завершении картины больше всех остальных – это ее дитятко. Если фильм будет закончен и выйдет на экраны, она перейдет в разряд Суперрежиссеров. Ее «добро» будет означать для любого фильма зеленый свет. И с перепугу ляпнула:
– Пусть с ней поговорит Клавдия Де Лена. Они ближайшие подруги.
– Даже не знаю, что лучше, – презрительно бросил Бобби Бентс, – трахаться со статистом или дружить со сценаристом.
Это замечание окончательно вывело Марриона из себя.
– Бобби, мы обсуждаем серьезные вещи, и твои разглагольствования совершенно неуместны. Пусть Клавдия поговорит с ней. Но решить проблему так или иначе мы обязаны. Нам ведь еще надо снимать и другие картины.
Однако на следующий день киностудия «ЛоддСтоун» получила по почте чек на пять миллионов долларов. От Афины Аквитаны. Она вернула аванс, полученный за «Мессалину».
Теперь дело было за юристами.
Всего за пятнадцать лет Эндрю Поллард сумел превратить Тихоокеанское агентство безопасности в самую надежную охранную организацию на Западном побережье. Если поначалу оно размещалось в гостиничном номере, то теперь штаб-квартира агентства с более чем полусотней постоянных сотрудников уже занимала собственное четырехэтажное здание в Санта-Монике. Агентство пользовалось услугами пятисот внештатных частных детективов и охранников да еще прибегало к помощи «плавучего» резерва, занятого делом почти круглый год.
Тихоокеанское агентство безопасности обслуживало богатейших знаменитостей, оберегая дома киномагнатов с помощью электроники и вооруженных охранников. Оно поставляло телохранителей звездам экрана и продюсерам. Его сотрудники сдерживали толпы во время крупных мероприятий, вроде церемонии вручения «Оскаров». Его детективы проводили расследования щекотливых дел – например, поставляя информацию контрразведывательного характера, ограждая клиентов от шантажистов.
Своими успехами Эндрю Поллард был во многом обязан присущей ему придирчивой дотошности. Возле домов богатых клиентов агентство устанавливало неоновые знаки с предупреждением «ВООРУЖЕННАЯ ОХРАНА», мерцавшие в ночной темноте зловещим красным огнем. Вдобавок к этому территория, прилегающая к высоким каменным стенам особняков, постоянно патрулировалась. Он тщательно подбирал сотрудников и платил им достаточно щедро для того, чтобы они боялись потерять место. Он мог позволить себе быть щедрым. Его клиентуру составляли самые богатые люди страны, соответственно и платившие за свою безопасность. Вдобавок Эндрю Поллард был достаточно умен, чтобы работать в тесном контакте с Лос-Анджелесским департаментом полиции сверху донизу, и был деловым партнером Джима Лоузи – легендарного детектива из этого ведомства, кумира всех полицейских в городе – от рядовых до высшего руководства. Но главное – за спиной Эндрю Полларда стояла Семья Клерикуцио.
Пятнадцать лет назад, будучи еще молодым офицером полиции Нью-Йорка, он по легкомыслию попался агентам отдела внутренних расследований полицейского управления из-за ерундового дела о взяточничестве, отвертеться от которого было почти невозможно. Однако Поллард стоял насмерть, отказавшись давать показания против замешанного в деле начальства. Подчиненные Семьи Клерикуцио заметили это и пустили в ход серию юридических ходов, в результате каковых Эндрю Полларду была предложена сделка: уйти из полиции и избежать наказания.
Прихватив жену и ребенка, Поллард перебрался в Лос-Анджелес, а Семья дала ему денег на создание Тихоокеанского агентства безопасности. Затем Семья разнесла весть, что клиенты Полларда неприкосновенны, их дома нельзя обворовывать, их самих нельзя грабить, недопустимо красть их драгоценности, а украденное по ошибке следует без промедления вернуть. По той же причине на неоновых вывесках «ВООРУЖЕННАЯ ОХРАНА» значилось и название охранного агентства.
Успех Эндрю Полларда казался поистине волшебным. Охраняемые им особняки никто и пальцем не трогал, телохранители его агентства были подготовлены не хуже сотрудников ФБР, так что Полларду ни разу не предъявили иск по поводу двурушничества, сексуальных домогательств или грубого обращения с детьми со стороны сотрудников, хотя подобные грехи в охранном бизнесе не в диковинку. Было, правда, несколько попыток мелкого шантажа, некоторые служащие агентства пытались продать секреты своих клиентов скандальным газетам, но это неизбежное зло. А в целом предприятие Полларда работало чисто и эффективно.
У его агентства имелся компьютерный доступ к секретным досье множества людей самого разного ранга. Так что совершенно естественно, что, когда у Семьи Клерикуцио возникала нужда в какой-либо информации, она получала таковую незамедлительно. Своим процветанием Поллард был обязан Семье и чувствовал к ней благодарность. Кроме того, время от времени у него появлялась работа, выполнение которой он не мог доверить своим сотрудникам, и тогда Поллард обращался к Bruglione Семьи на Западе, помогавшему проводить силовые акции.
В Лос-Анджелесе и Голливуде хватает ловких хищников, которым город представляется чем-то вроде Эдемского сада, кишащего дичью. Тут можно отыскать немало киноадминистраторов, запутавшихся в паутине шантажа, загнанных в угол кинозвезд, режиссеров с садомазохистскими наклонностями, продюсеров-педофилов, боящихся, что их секреты всплывут на поверхность. Поллард прославился умением решать подобные проблемы скрытно и деликатно, выторговывая минимальную цену и гарантируя, что второй заход на жертву шантажист уже не совершит.
Через день после вручения «Оскаров» Бобби Бентс вызвал Эндрю Полларда к себе в кабинет.
– Я хочу, чтобы ты накопал как можно больше информации на этого типа Боза Сканнета. Еще мне нужна вся подноготная Афины Аквитаны. Хоть она и крупная звезда, нам про нее практически ничего не известно. А еще я хочу, чтобы ты столковался с Бозом Сканнетом. Афина будет нужна нам еще месяца три, максимум шесть, чтобы закончить картину, так что договорись со Сканнетом, чтобы он отвалил куда подальше. Предложи ему двадцать тысяч в месяц, но можешь дойти до сотни.
– А потом он сможет делать что захочет? – негромко осведомился Поллард.
– Потом пусть этим занимаются власти. Ты должен действовать крайне осмотрительно, Эндрю. Этот парень из влиятельной семьи. Мы не можем позволить, чтобы киноиндустрию обвинили в теневых махинациях, это станет смертным приговором для картины и подорвет репутацию студии. Так что просто заключи с ним сделку. Кроме того, мы нанимаем твою фирму для личной охраны Афины.
– А если он не пойдет на такую сделку?
– Тогда тебе придется неусыпно охранять ее день и ночь, – отрезал Бентс. – До конца съемок.
– Я могу надавить на него, – предложил Поллард. – Разумеется, совершенно законными способами. Не подумай чего такого.
– У него слишком обширные связи. Полицейские не решатся его прищучить. Даже Джим Лоузи, добрый приятель Скиппи Дира, не станет играть мускулами. Помимо шумихи в прессе, подобное может повлечь судебный иск на чудовищную сумму. Конечно, не стоит обращаться с этим типом, как с хрупким цветком, но…
Поллард понял намек. Малость припугнуть парня, но обязательно заплатить ему столько, сколько запросит.
– Мне нужен текст договора, – сказал он.
Вытащив из ящика стола конверт, Бобби Бентс протянул его Полларду.
– Пусть подпишет три экземпляра. Здесь же чек на пятьдесят тысяч долларов в качестве задатка. Сумма в договоре не указана. Сам впишешь, когда договоришься.
Когда Поллард уже переступал порог, Бентс бросил ему вслед:
– На церемонии Академии от твоих людей толку было маловато. Эти олухи спали на ходу.
Поллард пропустил оскорбление мимо ушей. Таков уж Бентс во всей красе.
– Это были всего лишь охранники, сдерживающие толпу. Не тревожься, мисс Аквитану я окружу наилучшими телохранителями.
Через двадцать четыре часа компьютеры Тихоокеанского агентства безопасности уже собрали исчерпывающее досье на Боза Сканнета. Тридцать четыре года, выпускник Техасской школы администрации и менеджмента, в футбольной команде колледжа был суперзвездой, один сезон играл даже в профессиональной лиге. Отцу принадлежит банк в Хьюстоне, но, что более важно, его дядя заправляет республиканской партийной машиной в Техасе и лично дружит с президентом. И все это замешено на очень больших деньгах.
Сам Боз Сканнет тот еще фрукт. Будучи вице-президентом банка своего папаши, едва не угодил за решетку за махинации с нефтяными кредитами. Шесть раз арестовывался за рукоприкладство. Один раз избил двух полицейских настолько сильно, что оба угодили в больницу. До суда не дошло только потому, что Сканнет компенсировал пострадавшим моральный и физический ущерб. Имелось одно обвинение в сексуальных домогательствах, не дошедшее до суда. Еще до начала похождений, в возрасте двадцати одного года, женился на Афине Аквитане и через год стал отцом дочери. Девочку назвали Бетани. Когда его жене исполнилось двадцать, она исчезла вместе с дочерью.
Картина вырисовывалась довольно неприглядная. Боз Сканнет – классический негодяй. Десять лет он пестовал в душе ненависть к жене, полез в драку с двумя вооруженными полицейскими и оказался настолько дюжим, что уложил обоих в больницу. Запугать такого нечего и думать. Значит, нужно заключить с ним договор, заплатить деньги, и пусть катится к чертям.
Поллард позвонил Джиму Лоузи, который вел дело Сканнета в полиции. Поллард преклонялся перед Лоузи, воплощавшим идеал полицейского, каким когда-то мечтал стать сам Поллард. Оба поддерживали деловое сотрудничество, а на каждое Рождество Лоузи получал от Тихоокеанского агентства безопасности щедрый подарок. Сейчас Полларду понадобилась конфиденциальная информация от полиции. Он хотел узнать все, что известно Лоузи в связи с этим делом.
– Джим, – сказал Поллард, – не мог бы ты прислать досье Боза Сканнета? Мне нужно знать его лос-анджелесский адрес и вообще все, что только можно.
– Без проблем. Но обвинение против него сняли. А на кой он тебе?
– Нас наняли для охраны Афины. Скажи, насколько опасен этот субъект?
– Псих окаянный. Скажи своей команде телохранителей, чтобы стреляли, как только подойдет.
– Тогда ты меня арестуешь, – рассмеялся Поллард. – Это противозаконно.
– Ага, – хмыкнул Лоузи, – придется. Офигенный анекдот.
Боз Сканнет остановился в скромном отеле на Оушн-авеню в Санта-Монике, и, узнав об этом, Эндрю Поллард встревожился, поскольку отель находился всего в пятнадцати минутах езды от дома Афины в Малибу. Он немедленно направил к Афине четырех телохранителей, а еще двоих откомандировал в гостиницу Сканнета. Затем договорился со Сканнетом о встрече во второй половине дня.
На эту встречу он прихватил с собой трех своих самых здоровых и крепких парней. Когда имеешь дело с типом вроде Сканнета, никогда не знаешь, чем все кончится.
Сканнет пригласил их в номер. Держался любезно, с улыбкой поздоровался, но выпить не предложил. Как ни странно, он был в пиджаке, белой рубашке и галстуке, словно желая продемонстрировать, что он все-таки банкир. Поллард представился и представил своих телохранителей, и все трое предъявили удостоверения Тихоокеанского агентства безопасности. Поглядев на них, Сканнет ухмыльнулся:
– Ну и здоровы же вы, ребята! Спорим на сотню «зеленых», что в честном поединке вышибу мозги любому.
Трое телохранителей, прекрасно подготовленные знатоки своего дела, ответили ему одобрительными улыбками, но Поллард намеренно оскорбился – ровно в меру.
– Мы пришли сюда говорить о деле, мистер Сканнет, а не для того, чтобы выслушивать угрозы. Киностудия «ЛоддСтоун» готова заплатить вам пятьдесят тысяч долларов сразу и затем выплачивать по двадцать тысяч ежемесячно в течение восьми месяцев. Все, что требуется от вас, это покинуть Лос-Анджелес. – С этими словами он вынул из портфеля контракты и бело-зеленый банковский чек.
Сканнет внимательно прочитал документ.
– Договор чрезвычайно прост. Чтобы его подписать, мне даже не надо советоваться с юристом. Но сумма маловата. Меня устроили бы сто тысяч сразу и по пятьдесят – ежемесячно.
– Это чересчур, – возразил Поллард. – Мы добились судебного постановления, запрещающего вам приближаться к Афине. Стоит вам оказаться в одном с ней квартале, как вы немедленно угодите за решетку. Мы охраняем Афину двадцать четыре часа в сутки. Кроме того, я отдал приказ установить за вами постоянное наблюдение. Так что можете считать, что вы нашли эти деньги на улице.
– Мне следовало приехать в Калифорнию раньше. Здесь мостят улицы золотом. А для чего вы все это затеяли?
– Студия хочет оградить Афину Аквитану, чтобы она согласилась вернуться к работе над кинофильмом.
Читать бесплатно другие книги:
