Стеклянный омут Калинина Наталья

Клич был воспринят с энтузиазмом. Не раз прибегающий на помощь Иван вновь выручил Риту. Правда, порадоваться она не успела. Несмотря на слабые протесты, друзья определили Риту в машину Славы. Лика с Павлом поехали, как и раньше, с Иваном и Татьяной. Машина Олега замыкала кортеж.

Но, к счастью, опасения Риты не оправдались: ее новый знакомый не стал задавать вопросов, так не любимых ею. Он принялся делиться впечатлениями о последней книжной новинке, недавно прочитанной. И хоть Рита не могла поддержать разговор в силу того, что автор ей знаком не был, но слушала она рассказ Вячеслава с интересом. Тот сумел так преподнести сюжет, так расхвалить стиль автора, что Рита выразила искреннее желание купить книгу как можно скорей. Но когда она поблагодарила парня за рекомендацию и искренне восхитилась его рассказом, Вячеслав рассмеялся:

– Умело рекомендовать – моя работа. Я работаю в пиар-отделе. Так что продвигать товар напрактиковался.

Помолчав недолго, с улыбкой добавил:

– Правда, книгу я тебе не «продвигал», а просто советовал. Она не имеет никакого отношения к товарам нашей компании. Просто хороший автор. Почитай, возможно, тебе тоже понравится.

Решив, что он не собирается задавать вопросов о ее жизни, Рита расслабилась и успокоилась. А зря. В тот момент, когда она уже не ожидала, Слава спросил:

– Это правда, что дом Ивана раньше принадлежал тебе?

Она вздрогнула и, заморгав, словно в глаз попала соринка, молча кивнула. И после недолгой заминки все же ответила. Кратко, не вдаваясь в подробности:

– В нем когда-то жила моя бабушка. Потом она умерла, и дом стоял в запустении. У меня не было возможности им заниматься. А тут Иван стал подыскивать дачу и уговорил продать участок ему.

– Угу, – с пониманием ответил Слава. Любопытство его, похоже, было удовлетворено, и он больше не стал задавать вопросов. Оставшиеся пять минут дороги они ехали молча. Рита думала о том, что правильно поступила, продав дом другу. Хозяйственный Иван вдохнул в умирающий дом жизнь, отремонтировал его, да еще сделал все возможное, чтобы перемены не слишком были заметны для бывшей хозяйки. Осматривая дом, Рита в первый момент подумала, что Иван ограничился косметическим ремонтом: покрасил стены, заменил розетки, заново покрыл лаком стертые половицы, но ничего не тронул в планировке. Хотя из оброненных ранее фраз Рита делала выводы, что друг затеял куда более глобальные перемены, чем просто ремонт. Но количество комнат осталось прежним. Две одинакового размера спальни располагались симметрично, словно крылья самолета, по обе стороны от большой центральной комнаты. Из гостиной вел узкий коридор в квадратную прихожую, откуда можно было попасть в кухню и маленькую ванную комнату.

Внутри все еще слабо пахло краской и лаком. Отмытые окна казались прозревшими, солнечный свет проходил сквозь них беспрепятственно и ложился сочно-желтыми пятнами на лакированный пол. Дом ожил еще и стараниями Татьяны: на окнах висели белоснежные тюлевые занавески, на поверхностях оказались разложены ажурные салфетки, в вазочках стояли свежие цветы. Рита, когда увидела обстановку, почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы: все это было предназначено для нее, потому что так было раньше. Бабушка сама вывязывала крючком салфетки, любила расставлять в вазах полевые или садовые цветы. В квартире Татьяны все было чисто и опрятно, но не наблюдалось ни старомодных салфеток, ни тюлевых занавесок. В своем жилище Таня обставила все со вкусом, но в современном стиле: евроокна с жалюзи, паркет с подогревом, вместо живых цветов – цветы на фотокартинах. Видимо, Иван, который в детстве бывал в доме Ритиной бабушки, рассказал жене, и та расстаралась ради подруги. Как трогательно…

Риту ожидал еще один сюрприз: из чердака, раньше занимавшего всю площадь под крышей, Иван соорудил второй этаж со спальней и кладовой. И Рита, увидев это новшество, поняла, к чему относились разговоры о перестройке.

Все то время, пока друг показывал дом, девушка не могла отделаться от ощущения, будто ей тяжелой ладонью властно лег на затылок чей-то взгляд. Пару раз оглянувшись, она и правда встретилась глазами с Олегом. Парень тут же отворачивался. Но едва Рита оказывалась к нему спиной, как вновь ощущала пристальный взгляд, от которого ей становилось уже не столько радостно, сколько неуютно. Ее любовь отцвела и опала осенними листьями. Остался лишь фантом.

Ни к чему эти взгляды… Ни к чему мысли. Но…

Ох, Иван, знал бы ты, какую абсурдную, идущую вопреки правилам, партию ты затеял…

Шкатулка, запертая на какой-то хитрый невидимый замок, не желала открываться. Бился он, бился, пытаясь найти ту секретную пружину, тронув которую сумел бы добраться до тайны, но что-то все же делал не так. То ли по неверному следу шел, то ли не смог правильно сложить разрозненную информацию в логическую цепочку, то ли ему все еще недоставало каких-то звеньев.

И все же необходимо решить эту головоломку. Казалось, пойми он, что тогда, почти три года назад, произошло, стало бы легче. Немного, ненадолго, но легче.

Михаил поднялся с травы и, повернувшись спиной к безмятежной глади озера спиной, принялся натягивать джинсы прямо на мокрые ноги.

Безумие, безумие… Мало ли было в его жизни безумия в тот страшный год? Мало ли его и сейчас? Иногда кажется, что он уже давно и прочно сошел с ума. А иногда – что, наоборот, сумасшедшим стал мир, а он единственный остался в своем уме – как проклятый. Михаил застегнул пряжку ремня и поднял с травы футболку, но не надел ее, а перекинул через влажное плечо. Потоптался на месте, будто не зная, чем заняться дальше, и вновь присел на траву, вытягивая длинные ноги. Прищурившись, окинул взглядом зеркальную поверхность озера – так, будто не доверял ей, но подыгрывал. Для купания, конечно, время еще раннее, хоть день и выдался жарким, почти как в июле. Но находятся безумцы, готовые купаться и так рано – дачники, налетевшие, как саранча, из столицы на майские праздники. Он тоже такой же сумасшедший. Правда, купание не принесло никакого удовольствия, напротив, погружение в озеро внушило такое отвращение, будто окунулся Михаил в сточный колодец. Хоть вода и казалась чистой.

И вновь, как бывало каждый раз, когда он глядел на озеро, тяжелым камнем навалилась тоска. Сердце словно замедлило ритм, в пальцах возникло неприятное покалывание, а в голове зашумело. Михаил не стал дожидаться, когда ему станет хуже, рывком поднялся, натянул футболку и отправился прочь. Однажды он засиделся перед озером, связанный, будто путами, тоской, и едва не потерял сознание. Он, крепкий здоровый мужик… Отслуживший в десантных войсках, занимавшийся экстремальными видами спорта, оказался бессилен перед страшными воспоминаниями, которые не сотрут из его памяти ни связи с женщинами, ни водка, ни опасные увлечения, ни шумные праздники. Он перепробовал, казалось, все. И даже когда сам находился на границе двух миров, то погружаясь в беспамятство, то выныривая на поверхность жестокой реальности, не мог избавиться от страшных видений. Не боль его мучила, а то и дело встающие перед глазами жуткие картины. Он не цеплялся тогда за жизнь, напротив, когда приходил в себя, испытывал разочарование и желал лишь одного – избавления. Не от боли, не от жара, а от воспоминаний.

Но, видимо, не судьба. Выжил.

С тех пор надумал себе, что легче ему станет, если он разгадает тайну. Если поймет, почему так происходит. И, главное, узнает, как остановить это…

Озеро, прозванное в народе Лебяжьим, имело форму запятой, широкую асимметричную «голову» которой обрамлял воротник леса, а длинный узкий «хвост» распластался между двумя огромными кляксами лугов. Напротив того места, где «хвост» соединялся с «головой» и небольшой край берега вдавался в озеро, образовался маленький пляжный участок. Здесь берег, плавно уходящий в воду, был не поросшим травой, а песчаным.

Лика первая сбросила кроссовки. Тронув босой ногой воду цвета слюды, она ойкнула и отскочила, будто наступила на раскаленный камень.

– Холодная какая! – объявила девушка с таким возмущением, словно всерьез ожидала, что в первые майские дни вода окажется прогретой солнцем, как в жарком июле.

– Есть смельчаки, желающие окунуться? – азартно провозгласил Иван.

– Ваня, с ума сошел? – испуганно окликнула его Татьяна и погладила себя по выпирающему животу. – Вода ледяная! Еще заболеешь…

– Не заболею, – заспорил ее муж и, показывая упрямый характер, который проявлялся не так уж часто, лишь в мальчишеских выходках, сдернул с себя футболку. Его примеру тут же последовал Олег, который, без сомнений, относил себя к смелым и азартным. Любой вызов он принимал со снисходительной усмешкой, расцветавшей на его порочных губах цветком греха. И пока Иван спорил с Татьяной, с разбега первым вбежал в воду.

– Сумасшедший, – воскликнула Татьяна, то ли имея в виду Олега, который быстрым кролем устремился к середине озера, то ли пробовавшего босой ногой воду мужа.

– Олежек, осторожно! – не столько с беспокойством, сколько с восхищением воскликнула Даша. Подбежала к самой кромке озера, но, коснувшись холодной воды, с визгом отскочила:

– Хо-олодно как!

– Говорю же, безумцы! – проворчала Татьяна, провожая недовольным взглядом направляющегося к воде мужа.

– А ты куда? – раздалось вдруг за спиной Риты. Оглянувшись, она увидела, что Лика стоит перед Павлом, уперев руки в бока, будто строгая жена, выговаривающая муженьку за провинность. Парень, подражая старшим, уже стянул с себя рубашку и теперь нерешительно мял ее в руках.

– Так купаться, – неуверенно произнес он и покраснел.

– Так холодно, – передразнила его интонации Лика и уже другим голосом – строгой матери – сказала:

– А если ты с воспалением легких свалишься? А у нас экзамены на носу!

Удивительно, Павел послушался и молча оделся. Рита, скрывая улыбку, отвернулась: похоже, в отношениях будет доминировать Лика. Может, и выбрала она себе в спутники такого стеснительного парня, потому что любит верховодить?

Неожиданно она поймала взгляд Славы, с улыбкой наблюдающего за сценой. В отличие от остальных мужчин, он не предпринял попытки искупаться в озере. Просто сразу опустился на лужайку, сунул в зубы сорванную травинку и теперь ее лениво пожевывал.

– Боевая у тебя сестрица! – весело сказал он Рите. Ответить девушка не успела, потому что Слава уже махнул рукой куда-то в сторону:

– Смотри, что это?

Рита посмотрела туда, куда указывал парень, но не поняла, что он имел в виду. То, что Олег уже доплыл до середины озера и теперь возвращался обратно? Или то, что Иван почти догнал его? Или имел в виду Дашу, которая в сторонке, изящно опустившись на подстеленную курточку, будто Ассоль в ожидании корабля с алыми парусами, преданно высматривала Олега? Или Татьяну, которая, сложив руки рупором, кричала Ивану, чтобы он поворачивал назад?

– Вон там, на том берегу, – пояснил Слава.

– Похоже на туман…

В хвостовой части «запятой» озера, над водой поднимался туман. Но был он распределен не равномерно по поверхности, а сгустился на небольшом участке. И оказался таким плотным, что ничего за ним уже не просматривалось.

– Туман не туман… Может, дым? – предположил Слава и даже встал на ноги, чтобы лучше разглядеть.

– Дым бы поднимался к небу столбом. Мне кажется, это туман… Или какой-то сгусток…

– И формы интересной…

Рита только сейчас обратила внимание на то, что «туман», или что это еще было, и правда очертаниями напоминал гигантского лебедя.

Они еще гадали над происхождением странного сгустка, когда за их спинами вдруг раздался громкий и властный голос:

– Эй!

На лужайке, чуть поодаль от их машин, стоял полицейский «уазик» с мигалкой на крыше. В приоткрытое окно свирепо пялился плохо выбритый мужик в форменной рубашке с расстегнутым воротом.

– А ну мотайте отсюда! – гаркнул полицейский. – Здесь запрещено купаться!

– А где запрещающий знак? – елейным голосом спросил Олег, который как раз успел доплыть до берега и, выйдя из воды, направился к «уазику» нарочито лениво, давая понять, что ни мигалка, ни форма, ни звериное выражение лица мужика на него страху не нагнали.

– Натягивай портки и дуй отсюда, – проигнорировал его вопрос страж порядка. – Если не хочешь пузом кверху всплыть. Купаться запрещено, и точка!

– А мы не купаемся, мы просто… отдыхаем! – поддержала бойфренда осмелевшая Даша. Мужик смерил ее коротким взглядом и вновь сурово рявкнул:

– Отдыхать тут тоже запрещено! Минута вам на сборы. Или вызываю отряд.

– Не имеете права, – ринулся в атаку Олег. Сзади на него зашикали. Даша предусмотрительно, опасаясь, что ее друг нарвется на крупные неприятности, взяла его за голый локоть и тихонько потянула назад:

– Пойдем, Олег. Нельзя, значит, нельзя…

– Я еще посмотрю, почему нельзя! Где это сказано, что нельзя? Ни знака, ни ограждения, – громко заявил Олег и с видимой неохотой, сердито хмуря угольные брови, принялся натягивать джинсы.

Под свирепым взглядом полицейского прошествовали к машинам. Чувствовали себя все так неуютно, будто их застукали в чужом саду ворующими яблоки. Мужик в форме не спускал с них взгляда, переводя его с одного на другого так, будто водил нацеленным пистолетом. Видно было, что этот небритый полицейский в натянувшейся на его мощной груди форменной рубашке с не сходившимся на бычьей шее воротом перепалок не терпит. Его взгляд то и дело возвращался к Олегу, и тогда в светлых, неопределенного цвета глазах возникало сожаление: полицейский не простил выскочке спора и явно боролся с желанием показать этому задиристому хлыщу, правильно указавшему на отсутствие запрещающего знака, свое превосходство.

«Уазик», тихо шурша шинами по траве, проводил кортеж из машин до дачного поселка, как будто полицейский опасался, что молодежь ослушается и повернет к озеру.

– У, как тут все серьезно, – обронила Лика, лишь только все вышли из машин на территории дачи. – Чего это нас прогнали?

– Я с этим еще разберусь, – процедил Олег. – Выясню, на каких правах.

– В прошлом году вроде кто-то утонул, – припомнил Иван. – Может, запрет на купание связан с тем, что в озере есть какой-то опасный омут?

– Тогда должны были поставить знак! – не успокаивался раздосадованный Олег.

Но спор не разгорелся – пора было заниматься подготовкой к обеду.

Ах, как умеет рассказывать диковинные истории старая Лукерья! Слава рассказчицы не ограничивалась лишь их деревенькой, гуляла по окрестным, созывая любопытных ребятишек, а то и взрослых, на летние вечерки к Лукерье. Собирались во дворе у старухи, садились кто на завалинку, кто на деревянные ступени крыльца, кто прямо на примятую траву перед покрытой тряпичным ковриком лавкой. И ждали. Хозяйка выходила из дома степенно, будто царица, спускалась, постукивая посохом по ступеням, и усаживалась на лавку так величественно, будто на трон. Страху нагнетал уже один вид старухи: скрюченная и высохшая, что старое дерево, с темным, будто кора, лицом и огромной бородавкой в уголке рта с торчащими из нее длинными волосками. Лукерья складывала на коленях руки, похожие на лапы ворона, сцепляла в замок крючковатые пальцы с длинными желтыми ногтями. Сколько лет ей было, никто не знал, может, восемьдесят, а то и все сто. Но взгляд ее выцветших глаз был молодым, веселым и лукавым. Как и голос – медовым, ласковым, мягким. Голос не старухи, а молодухи. Если прикрыть глаза и только слушать, то легко можно вообразить, что рассказ ведет не похожая на ведьму старуха, а молодая красивая девка.

Лукерья окидывала всех хитрым взглядом и вопрошала:

– Ну, про что вести сказ?

Знала историй Лукерья тыщу. И одна диковинней другой. Слушать старуху было интересно. Знала она и про колдунов, и про змеев горынычей, и про утопленниц, и про молодую ведьму, перекидывающуюся в новолуние ночной птицей. И пусть в школе говорили, что подобные истории – это суеверия стариков, порожденные необразованностью, и нет на самом деле никакой нечисти. Умела Лукерья рассказывать так, что заслушивались не только ребятишки, но и взрослые. Страшно становилось до жути, собравшиеся жались друг к другу, охали, хватались за руки, но продолжали завороженно слушать. Сама ли выдумывала старуха истории или слышала от кого, но рассказы ее были наполнены подробностями настолько живыми, что любая, даже самая невероятная, небыль в изложении Лукерьи выглядела правдой. И возвращались потом по домам по темноте бегом, вздрагивая от каждого шороха. Боялись, вдруг встретится на дороге одноглазый колдун и проклянет, и скрючит тебя на всю оставшуюся жизнь! И визжали испуганно при виде старой кошки, перебегавшей из одного двора в другой, думая, что это деревенская ведьма обернулась ею. И мерещилось, как на высеребренном лунным светом лугу пляшут русалки.

Утром, конечно, «страшилки» уже казались выдумкой, над ними даже посмеивались: какие могут быть колдуны, когда на дворе – двадцатый век! Советская власть, пионеры и строительство коммунизма! Но едва наступал вечер, как опять собирались у Лукерьиного двора в надежде потешиться старухиными сказками.

– Деда моего вы бы послушали, – вздыхала Лукерья. – Вот уж он-то рассказчик был хоть куда! А я-то что…

Хитрила старуха: знала, что нет лучше ее рассказчицы.

– Так про што сказывать-то, а?

– Про колдуна, обернувшегося в седого кота!

– Про кикимору…

– Про… – слышался нестройный хор выкриков. Лукерья обводила разволновавшуюся толпу поблескивающими от возбуждения молодыми глазами, и сухие ее, все в трещинах и морщинах губы трогала улыбка. Хоть она и спрашивала, о чем вести рассказ, но редко шла на поводу у просящих и историю выбирала сама. Только если большинство сходилось в единодушной просьбе, тогда уступала.

– Сказывали старики, что в стародавние времена… – начинала она рассказ всегда одинаково.

Но в этот раз Лукерья вдруг глянула на темнеющее небо, сощурив подслеповато глаза. И, указав кривым длинным пальцем с торчащим нестриженым ногтем вверх, глубокомысленно произнесла:

– Сегодня работенки будет много у Хозяйки озера. Белую луну скрывает черная.

То, что луна на самом деле одна, а не две, возражать старухе не стали. Из ее рассказов знали, в старину считалось, будто на небе две луны – Белая, чей лик виден почти каждую ночь, и Черная, которая также ходит по небосводу, но не видна, потому как темнее самой кромешной тьмы. И когда Белая луна становится невидимой, наступает полнолуние Черной луны, закрывающей собой Белую.

– Сегодня – время Черной луны, открываются врата, и зло проходит в наш мир, – назидательно и даже чуть торжественно произнесла Лукерья.

Слушатели затаили дыхание, а старуха, бросив наживку, обвела всех смеющимся взглядом, пожевала губами и вновь обратилась к публике:

– А знаете вы, отчего это наше озеро так кличут?

И снова выдержала нужную паузу – недолгую, но достаточную, чтобы любопытство слушателей накалилось.

– А оттого, что в нем находятся те самые врата…

И Лукерья рассказала старинную легенду о вратах и о Хозяйке озера.

Сказывали старики, что давным-давно это озеро разделяло два мира – Явь, земной мир, где жили люди, и Навь – нижний, обитель духов и нечисти. Врата были открыты, и в Явь являлись из нижнего мира призраки, ночные кошмары, наваждения, болезни, несчастья, голод. Не было спасения людям, не было возможности закрыть те врата. Пока одна красная девица, потерявшая во время очередного мора почти всех родных и любимых, не обратилась к Солнцу с отчаянным призывом о помощи. Растопить тьму, избавить людей от мучений и страданий, подарить свет и надежду. «Я бы с радостью, – ответило Солнце. – Но с наступлением ночи мне должно уходить – так было и так будет всегда. А врата открываются лишь с наступлением тьмы. Обратись к моей сестре – Луне. Она приходит мне на смену ночью». Красавица послушалась Солнца и обратилась к Белой Луне. «Я помогу тебе, – ответила Луна. – Буду освещать землю, следить ночью за тем, чтобы врата оставались замкнутыми. Но когда Черная луна закрывает меня, в ту ночь мир погружается во тьму, и открываются врата в Навь». «Подари мне каплю твоего света, и я буду следить за тем, чтобы врата оставались закрытыми в черную ночь!» – воскликнула девушка. И Луна подарила, как девушка и просила, каплю серебристого света, который обратил красавицу в белого лебедя. С тех пор как Хозяйка озера в образе лебедя следит за тем, чтобы проход между мирами был закрыт, несчастья стали обходить эти места стороной. А вода получила славу целебной. Говаривали, если в безлунную ночь прийти к озеру, можно увидеть, как в середине плавает белый лебедь. Хозяйка. И лишь в полнолуние, когда Луна освещает ярко землю и врата остаются закрытыми, Дух девушки может выходить из тела лебедя и покидать озеро.

…Возвращалась маленькая Оля домой в задумчивости, вспоминая рассказ старухи и тот взгляд, который Лукерья то и дело бросала на девочку, будто рассказывала эту легенду специально для нее. Оле даже становилось не по себе, когда старуха выискивала ее взглядом и при этом улыбалась – как-то по-особенному, грустно и сочувственно. Но, может, улыбалась старуха своим мыслям, а взгляд ее блуждал по слушателям и останавливался на Оле потому, что сидела девочка прямо перед старухой. Конечно, все дело в этом… И все же ей было не по себе. Оля перевела взгляд на уже чернеющее небо, где в эту ночь и правда отсутствовала луна, и подумала, какая же это, наверное, страшная работа у Хозяйки озера… Страшная и сложная.

Уйдя с озера, Михаил не сразу отправился в деревню, а сделал еще большой крюк по краю вспаханного поля, не столько стремясь оставить за спиной озеро, сколько пытаясь отрешиться от тяжелых воспоминаний. Но они, будто тень, следовали за ним. И только когда он уже свернул на галечную дорогу, ведущую к дому, ему наконец-то удалось отвлечься от мрачных мыслей и погрузиться в другие воспоминания – счастливые.

…Тот февральский вечер выдался совсем уж сердитым и шумным, как изводящий родных капризами уставший от долгой жизни старик. С утра брюзжал порывистым ветром, к обеду проявлял характер, бросая в лица прохожих колючим снегом, к ночи разошелся вьюжной истерикой.

Михаил ехал с работы почти ночью. Сидя в пахнущем зеленым чаем салоне машины, предвкушал возвращение домой. Вот он во дворе оставит автомобиль кутаться в снежное одеяло, войдет в подъезд и, поднимаясь к квартире, еще с первого этажа услышит радостное повизгивание Лоты. Его верная девочка чувствовала хозяина, едва тот входил в подъезд. Он откроет дверь в пропахшую за день одиночеством Лоты квартиру и принесет с собой счастье. И пусть больше всего на свете ему будет хотеться разогреть вчерашний суп и неторопливо поужинать, он выведет Лоту гулять. И уже потом, после прогулки, наконец-то погрузится в долгожданный отдых.