Волшебники Гроссман Лев

— Без меня, — повторила Джэнет с неистовым ликованием, вытирая тыльной стороной руки выступившие от смеха слёзы, — Вы, народ, проиграете.

Если велтерс немного и восстановил потерянное равновесие Квентина, то для Джоша он стал совершенно новой проблемой. Они продолжали практиковаться весь первый месяц семестра, и Квентин постепенно научился играть. По сути, дело было не в знании заклинаний или стратегии, хотя знать всё это было не лишним. Оно было в том, чтобы идеально накладывать заклинания, когда это требовалось; в том чувстве мощи, которое живёт где-то в груди и наполняет заклинания стойкостью и жизненной силой. Что бы это ни было, нужно было суметь найти его, когда это было необходимо.

Джош никогда не знал, что он найдёт. Во время одной из тренировок Квентин наблюдал за тем, как он пошёл против Элиота за одной из двух металлических клеток поля. Они состояли из потускневшего серебристого вещества — одна и вправду была серебряной, другая была сделана из палладия, что бы это ни было — с аккуратно закрученными краями и крохотными выгравированными на них курсивом словами.

Элиот выбрал достаточно простое заклинание, создавшее маленький мягко светящийся шар. Джош попытался наложить контрзаклинание, нерешительно бормоча его и бегло делая в воздухе круговые жесты своими большими пальцами. Он всегда выглядел смущённым, когда накладывал заклинания, будто не верил, что они на самом деле сработают.

Но когда он закончил, всё вокруг немного выцвело и приобрело оттенок сепии, как бывает, когда облако загородило солнце, или в первые мгновения затмения.

— Какого черта?.. — произнесла Джэнет, щурясь на небо.

Джош успешно защитил клетку, разрушив призрачные мечты Элиота, но зашёл слишком далеко. Каким-то образом он создал обратное своему заклинанию явление: он пробил в воздухе дыру, через которую начал уходить дневной свет. Освещённые янтарными лучами, пятеро физкидов собрались вокруг дыры, чтобы взглянуть на неё поближе, словно она была каким-то необычным и, возможно, ядовитым насекомым. Квентин никогда не видел ничего подобного. Казалось, где-то там был включён какой-то тяжеловесный прибор, который высасывал энергию, необходимую для освещения земли, вызывая частичное затмение.

Казалось, что всё это не заботило только Джоша.

— Как я вам теперь? — сказал Джош, исполняя победный танец. — А? Как вам теперь Джош?

— Ничего себе, — сказал Квентин и отступил на шаг. — Джош, что это такое?

— Не знаю, я просто взмахнул своими пальчиками, — сказал Джош, двигая ими прямо перед лицом Элиота. Поднялся лёгкий ветерок.

— Ладно, Джош, — сказал Элиот. — Ты победил. Отменяй заклинание.

— Тебе уже надоело? Это слишком реально для тебя, волшебник?

— Серьёзно, Джош, — сказала Элис. — Пожалуйста, избавься от этой штуки, нам не по себе.

К этому времени опустились глубокие сумерки, хотя было всего два часа дня. Квентин не мог смотреть прямо на место над металлической клеткой, но воздух вокруг него казался волнистым и искажённым, а трава за ним выглядела далёкой и смазанной. Под дырой, в форме идеально ровной окружности, которую можно было начертить разве только с помощью циркуля, идеально прямо поднялись травинки, словно осколки зелёного стекла. Вихрь лениво поплыл в сторону, к краю игрового поля, и ближайший дуб с чудовищным скрипом наклонился к нему.

— Джош, не будь идиотом, — отрезал Элиот. Джош прекратил танцевать. Элиот нервно наблюдал за его реакцией.

Дерево застонало и зловеще наклонилось. Из-под земли со звуком, похожим на приглушённые выстрелы, выскочили корни.

— Джош! Джош! — прокричала Джэнет.

— Хорошо! Хватит! — Джош отменил заклинание, и дыра в пространстве исчезла.

Он выглядел бледным, но сожалевшим и обиженным: они испортили ему праздник. Все молча стояли полукругом возле наполовину упавшего дуба. Одна из его самых длинных ветвей почти касалась земли.

Декан Фогг составил целое расписание турнирных матчей, которые завершались чемпионатом школы в конце семестра. К своему удивлению, физкиды, как правило, выигрывали. Они выиграли даже у чванливой, необщительной группы прорицателей, которые компенсировали нехватку способностей по наложению заклинаний своей невероятно предусмотрительной стратегией. Успех сопутствовал физкидам до октября. Их единственными стоящими соперниками были природники, которые, несмотря на своё миролюбие, отнеслись к игре очень серьёзно.

Постепенно приятная атмосфера единства, установившаяся летом, испарилась, дни стали прохладнее и короче, а требования к игре начали идти вразрез с убийственной учебной нагрузкой. Вскоре велтерс стал рутиной, как и всё остальное, разве что ещё более бессмысленной. Квентин и другие физкиды теряли свой энтузиазм, в то время как Джэнет становилась всё более назойливой и из-за этого менее очаровательной. Она не могла ничего с собой поделать, она просто должна была всё контролировать, однако это не заставляло остальных меньше раздражаться. Теоретически, они могли бы вылететь из турнира, если бы преднамеренно проиграли, всего один раз, но они этого не сделали. Ни один из них не смог этого сделать.

Однако безалаберность Джоша продолжала быть большой проблемой. Однажды утром, когда должна была состояться финальная игра сезона, он и вовсе не появился.

Эта была суббота в начале ноября, они участвовали в школьном чемпионате, который Фогг торжественно окрестил Кубком Брейкбиллс, хотя он до сих пор не показал никакого реального предмета, который мог бы подтвердить это название. На траве вокруг игрового поля установили два ряда деревянных мрачно нарядных трибун, которые выглядели так, словно сошли с хроник о спортивных событиях школы; вероятно, они десятилетиями лежали в разобранном виде в какой-нибудь невообразимо пыльной кладовой. Были даже вип-места, которые заняли декан Фогг и профессор Ван дер Вег, сжимавшая в своих покрытых розовыми митенками руках чашку кофе.

Небо было серым; сильный ветер почти срывал с деревьев листья. Знамя (сине-коричневое, в цветах Брейкбиллс), висевшее позади трибун, бешено развевалось. Трава стала скрипучей из-за замёрзшей на ней росы.

— Где его носит? — сказал Квентин, бегая на месте, чтобы не замёрзнуть.

— Я не знаю! — выкрикнула Джэнет; она обвила руками шею Элиота, прижавшись к нему, пытаясь согреться. Элиот раздражённо мирился с этим.

— К чёрту его, давайте начнём, — сказал он. — Я хочу поскорее всё это пережить.

— Мы не можем начать без Джоша, — твёрдо сказала Элис.

— Кто сказал, что не можем? — сказал Элиот, попытавшись отстранить от себя Джэнет, которая вцепилась в него мёртвой хваткой. — Всё равно без него мы играем лучше.

— Я бы лучше проиграла с ним, — сказала Элис, — чем выиграла без него. Он же не умер. Я видела его сразу после завтрака.

— Если он не появится в ближайшее время, умрём мы, от холода, и тогда ему придется в одиночку продолжать эту великую битву.

Квентин волновался из-за отсутствия Джоша, хотя сам не понимал, почему.

— Я найду его, — сказал Квентин.

— Не неси чушь. Он, наверное…

В эту секунду один из преподавателей, исполняющий обязанности судьи, крепкий смуглый мужчина, которого звали профессор Фокстри, появился перед ними в парке длиной до лодыжек. Студенты как-то подсознательно его уважали, может быть, потому, что у него было хорошее чувство юмора, а также высокий рост и индейское происхождение.

— Что за задержка?

— У нас не хватает игрока, сэр, — ответила ему Джэнет. — Джош Хоберман пропал без вести.

— И что? — сказал профессор Фокстри, решительно скрестив руки на груди. На кончике его длинного носа висела капля. — Давайте покончим с этим убожеством побыстрее, я бы хотел вернуться в комнату отдыха к обеду. Сколько вас тут?

— Четверо, сэр.

— Этого будет достаточно.

— Вообще-то, трое, — произнёс Квентин. — Извините, сэр, но я должен найти Джоша. Он должен быть здесь.

Не дожидаясь ответа, он побежал по направлению к Дому, засунув руки в карманы и натянув воротник до ушей, чтобы защититься от холода.

— Да ладно тебе, Кью! — услышал он возглас Джэнет. А потом, когда стало понятно, что Квентин не шутит, он услышал их отчётливое: «Чёрт».

Квентин не знал, злиться ли на Джоша или волноваться за него, поэтому он был зол и встревожен одновременно. Фокстри был прав: игра не была так уж важна. «Наверное, этот козёл просто проспал,» — подумал Квентин, оказавшись на середине твёрдого, промёрзшего дёрна Моря. По крайней мере, его согреет жир. В виде этого жирного придурка.

Но Джоша не было в постели. Его комната была водоворотом из книг, бумаги и одежды; некоторые из его вещей парили в воздухе. Квентин пошел искать дальше, на застеклённую террасу, но там был только старый профессор Бжезински, эксперт в области зельеварения, сидевший около окна с закрытыми глазами, окутанный солнечным светом; его белая борода ниспадала на покрытый пятнами старый передник. В одно из окон билась гигантская муха. Казалось, профессор спал, однако он неожиданно заговорил, когда Квентин уже собрался было выйти из комнаты.

— Ищешь кого-то?

Квентин остановился.

— Да, сэр. Джоша Хобермана. Он опаздывает на матч.

— Хоберман. Тот толстяк.

Старик помахал Квентину своей бледной рукой с проступающими синими венами и вытащил из передника цветной карандаш и кусочек разлинованной бумаги. Быстрыми, уверенными штрихами профессор Бжезински нарисовал схему Брейкбиллс. Он пробормотал какие-то слова на французском и добавил на карту знак, похожий на розу ветров.

Он показал её Квентину.

— Что ты здесь видишь?

Квентин ожидал каких-то волшебных спецэффектов, но ничего подобного не произошло. На уголке листа было пятно от пролитого кофе.

— Ничего особенного, сэр.

— Правда? — старик принялся изучать карту, он выглядел озадаченным. Он пах, как богатый озоном, разряженный воздух, как будто его недавно ударила молния. — На самом деле, это очень хорошее заклинание поиска. Посмотри ещё раз.

— Я ничего не вижу.

— Хорошо. А где на территории школы не работает даже очень хорошее заклинание поиска?

— Без понятия, — сказал Квентин. Признание своей некомпетентности было самым простым способом получить информацию от любого профессора в Брэйкбиллс.

— Поищи в библиотеке, — сказал профессор Бжезински, снова закрывая глаза, как престарелый морж, устроившийся на залитом солнцем камне. — Там настолько часто применялось заклинание поиска, что уже невозможно ничего, чёрт побери, найти.

Кветин не часто бывал в библиотеке Брейкбиллс. Почти никто там не бывал по своей воле. На протяжении многих веков студенты так усиленно использовали заклинания поиска, чтобы найти нужные книги, и заклинания сокрытия, чтобы скрыть эти самые книги от своих соперников, что вся территория библиотеки стала невосприимчивой для магии, как палимпсест[3], на котором писали столько раз, что уже ничего не разобрать.

Всё стало ещё хуже, когда некоторые книги начали менять свои места. В девятнадцатом веке в Брейкбиллс работал библиотекарь с очень живым и романтичным воображением, который придумал передвижную библиотеку, в которой книги, как птицы, перелетали с полки на полку, неожиданно меняя своё место в ответ на заклинания поиска. Говорят, что на протяжении нескольких месяцев после этого нововведения в библиотеке царил хаос. На стене за абонементным столом сохранилась посвящённая этим событиям фреска, на которой изображены гигантские атласы, парящие над библиотекой, словно кондоры.

Эта система оказалась совершенно неэффективной. Один только износ корешков обходился школе слишком дорого, а сами книги были ужасно непослушными. По представлениям библиотекаря, можно было призвать определённую книгу, просто прокричав её шифр, однако в действительности книги были слишком упрямыми, а некоторые из них и вовсе довольно хищными. Библиотекарь был быстро смещён с должности, а его преемник снова начал приручать книги, но даже после этого остались экземпляры, в частности, по истории и архитектуре Швейцарии 300-1399 гг., которые упрямо летали под потолком. Иногда с непередаваемым шумом, который может издавать только бумага, взлетала и целая подкатегория отдельной подкатегории, уже давно считавшаяся спокойной.

Таким образом, библиотека была, в основном, пуста, и потому было несложно со второго этажа обнаружить Джоша сидящим в нише за небольшим квадратным столом напротив высокого, бледного, худощавого человека с точёными скулами и усами, похожими на карандаши. Мужчина был одет в чёрный костюм, который был немного ему велик. Он выглядел, как гробовщик.

Квентин узнал этого худого мужчину: он торговал волшебным антиквариатом и один или два раза в год появлялся в Брейкбиллс в своём деревянном вагончике, забитом причудливой коллекцией талисманов, амулетов и реликвий. Никому он особо не нравился, но студенты терпели его, может быть, только потому, что он был сам по себе забавным и раздражал преподавательский состав, который всегда был на грани того, чтобы навсегда запретить ему приезжать. Сам он не был волшебником и не мог отличить что-то стоящее от хлама, но к самому себе и своей коллекции он относился чрезвычайно серьёзно. Звали его Ловлэди.

Он снова появился вскоре после инцидента со Зверем, и некоторые из студентов помладше купили амулеты, чтобы защитить себя в случае повторного нападения. Но Джош не верил в это. Или, по крайней мере, так думал Квентин.

— Привет, — сказал Квентин, но когда он начал приближаться к сидящим за столом, он ударился лбом о твёрдый невидимый барьер.

Что бы это ни было, оно было холодным и проскрипело, как чистое стекло. Оно было ещё и звуконепроницаемо: Квентин видел, как двигались губы говорящих, но в нише было тихо.

Он поймал взгляд Джоша. Тот быстро обменялся взглядом с Ловлэди, который взглянул на Квентина через плечо. Ловлэди, казалось, не обрадовался такой встрече, однако взял со стола что-то похожее на обычный высокий стеклянный стакан, который стоял вверх ногами, и перевернул его. Барьер тут же исчез.

— Привет, — угрюмо сказал Джош. — Что случилось? — Его глаза были красными, а мешки под ними были тёмные и походили на синяки. Он тоже не особо радовался, увидев Квентина.

— Что происходит? — сказал Квентин, проигнорировав Ловлэди. — Ты же знаешь, что у нас сегодня матч?

— Вот чёрт. Действительно. Время игры, — сказал Джош и сонно потёр свой правый глаз тыльной стороной руки. Ловлэди наблюдал за ними, тщательно оберегая своё достоинство. — Сколько у нас времени?

— Мы опаздываем уже на полчаса.

— Вот чёрт, — повторил он. Джош положил голову на стол, а потом вдруг посмотрел на Ловлэди. — Есть что-нибудь для путешествия во времени? Маховик времени или что-то вроде этого?

— Не сегодня, — серьёзно произнёс Ловлэди. — Но я поспрашиваю.

— Супер, — сказал Джош и встал. Затем он бойко отдал честь. — Отправь мне сову.

— Пойдём, нас ждут. Фогг вот-вот отморозит свою задницу.

— Ему полезно. Она у него всё равно слишком большая.

Квентин вывел Джоша из библиотеки и направился к задней части Дома; Джош двигался медленно и, казалось, вот-вот врежется в дверной проём или Квентина.

Джош резко обернулся.

— Подожди, — сказал он. — Мне нужно взять мой костюм для квиддича. Я имею в виду форму. Я имею в виду велтерс.

— У нас нет формы.

— Я знаю, — прервал его Джош. — Я пьян, а не сошёл с ума. Мне нужно моё зимнее пальто.

— Господи. Ещё ведь нет и десяти часов, — сказал Квентин. Он не мог поверить, что был настолько встревожен. — Так это и было большой тайной?

— Это был эксперимент. Я думал, что это могло бы расслабить меня перед большой игрой.

— Да? — удивился Квентин. — Серьёзно? Как же это, по-твоему, работает?

— Ради всего святого, это была всего лишь небольшая порция виски. Мои родители прислали мне на день рождения бутылку Лагавулина[4]. Главный любитель выпить здесь Элиот, а не я, — сказал Джош и повернул к Квентину своё хитрое небритое лицо монаха. — Расслабься, я знаю, что мне по силам.

— Да, ты чертовски хорошо со всем справляешься.

— Да какая всем разница? — сказал Джош. Он становился всё более мерзким. Если бы Квентин разозлился, Джош разозлился бы ещё сильнее. — Ты, вероятно, надеялся, что я не объявлюсь и не испорчу вашу драгоценную игру. Хотелось бы, чтобы у вас хватило смелости признать это. Боже, слышал бы ты, что Элиот говорит у тебя за спиной. Ты такой же черлидер, как Джэнет. Только у нее, по крайней мере, есть сиськи.

— Если бы я хотел выиграть, — холодно ответил Квентин, — я бы оставил тебя в библиотеке. Все остальные хотели так сделать.

Он ждал в дверях, разъярённый, со сложенными на груди руками, пока Джош копался в своей одежде. Он кинул своё пальто на спинку стула, стоявшего у его рабочего стола, отчего тот опрокинулся и упал на пол. Он оставил его лежать на полу. Квентин думал о том, правда ли всё, что Джош сказал ему насчёт Элиота. Если Джош пытался его обидеть, он явно знал, куда вонзать нож.

Они бежали по холлу в полнейшей тишине.

— Так, — наконец произнес Джон и вздохнул. — Ты же знаешь, как часто я могу облажаться?

Квентин ничего не ответил, сохраняя каменное выражение лица. В данный момент он не был готов вникать в личную драму Джоша.

— А я могу, и очень часто. И можешь даже не начинать лекцию о самооценке, всё началось так давно, что ты даже не захочешь слышать об этом. Я всегда был умным парнем. Умным парнем с плохими текущими оценками и хорошими результатами тестов. Если бы не Фогг, меня выкинули бы отсюда ещё в прошлом семестре.

— Понятно.

— Слушай, вы тут все можете изображать из себя Прекрасного Питера[5], и хорошо, а мне приходится работать, как лошадь, только ради того, чтобы остаться здесь! Видели бы вы мои оценки — вы ведь даже не в курсе, что такими буквами можно оценивать чьи-то знания.

— Нам всем приходится работать, — произнёс Квентин, оправдываясь. — Ну, всем, кроме Элиота.

— Да, отлично, чудесно. Но для вас это веселье. Вам это нравится. Это просто ваше. — Джош протиснулся через застеклённые створчатые двери наружу, в по-осеннему холодное утро, одновременно натягивая на себя куртку. — Чёрт, холодно. Понимаешь, мне здесь нравится, но я не смогу справиться со всем этим самостоятельно. Я просто не понимаю, откуда всё это берётся.

Без всякого предупреждения Джош схватил Квентина за переднюю часть пальто и прижал его к стене Дома.

— Разве ты не понимаешь? Я не знаю, откуда всё это берётся! Когда я произношу заклинание, я не знаю, сработает оно или нет! — Его обычно мягкое и спокойное лицо превратилось в злобную маску. — Ты ищешь силу, а она прямо здесь! А я никогда ни в чём не уверен! Я не знаю, будет ли она со мной, когда она мне нужна. Она появляется и исчезает, а я даже не знаю, почему!

— Хорошо-хорошо, — Квентин положил свои ладони на плечи Джошу, пытаясь успокоить его. — Боже, ты меня придавил.

Джош отпустил Квентина и отправился в сторону Лабиринта. Квентин догнал его.

— То есть, ты думал, что Ловлэди сможет тебе помочь?

— Я думал, что он сможет… Я не знаю, — бессильно пожал плечами Джош. — Дать мне небольшой толчок. Чтобы я мог рассчитывать на что-то в будущем.

— Продавая тебе какой-то хлам, который он сам купил на eBay?

— Знаешь, он находит интересные связи, — сказал Джош. Вот так просто он возвращался в своё привычное состояние. Он всегда это делал. — Они все ведут себя самодовольно, когда мы рядом, но некоторые преподаватели закупаются у Ловлэди. Я слышал, что пару лет назад Ван дер Вег купила у него старый латунный дверной молоток, который оказался Рукой Оберона[6]. Чемберз использует его, чтобы срубать деревья вокруг Моря. Я думал, он сможет продать мне какие-нибудь чары. Что-нибудь, что поможет мне улучшить мою успеваемость. Я знаю, что веду себя так, будто бы мне всё равно, но я хочу остаться здесь, Квентин! Я не хочу уезжать отсюда!

Он указал рукой куда-то в сторону внешнего мира. Трава была влажной и наполовину замёрзшей, и Море было покрыто туманом.

— Я тоже хочу, чтобы ты остался, — сказал Квентин. Его гнев тоже не собирался никуда уходить. — Но Ловлэди! Господи, может, ты и в самом деле идиот. Почему ты просто не попросил Элиота тебе помочь?

— Элиот. Это последний человек, к которому я обращусь. Разве ты не замечаешь, как он смотрит на меня во время занятий? Такой человек, как он… Да, я знаю, что ему во многом приходилось туго, но этого он не поймёт.

— И что Ловлэди пытался тебе продать?

— Парочку старых пыльных комков. Сказал, что это останки Алистера Кроу.

— И что ты собирался с ними сделать? Вдыхать?

Они пробрались сквозь заросли деревьев, окружающие игровое поле. Это была ужасная картина. Элиот и Джэнет ютились на одном конце доски, мокрые и замёрзшие. Бедная Элис находилась за её пределами, сидя на корточках на камне и отчаянно обнимая себя руками. Природники были на другой стороне доски: несмотря на недостаток людей у физкидов, они решили играть всей командой в пять человек. Не очень-то спортивно. Их лица было почти невозможно разглядеть: они были одеты в длинные мантии друидов с капюшоном, сшитые из кучи зелёных бархатных занавесок. Они были сделаны специально для того, чтобы защищать от влаги.

Когда появились Джош с Квентином, физкиды издали вымученный радостный вскрик.

— Мои герои, — саркастично протянула Джэнет. — И где ты его нашел?

— Там, где тепло и сухо, — ответил Джош.

Им успели изрядно навалять, но внезапное появление Джоша немного подняло командный дух. В свой первый ход Джош вышел на серебряную клетку, и через долгих пять минут бормотания, похожего на григорианское пение[7], он, ко всеобщему изумлению, создал основу огненной стихии — медленно двигавшуюся саламандру размером с сурка, которая, казалось, была сделана из янтаря, и лаконично занимала, по крайней мере, две соседних клетки. Она опустилась на все шесть имеющихся у нее лап и начала медленно сгорать, наблюдая за матчем, а по её горящим чешуйкам стекали капли дождя.

Возвращение физкидов не очень хорошо повлияло на матч, продлив его до такой степени, когда никто уже не испытывал какую-либо радость или удовольствие от происходящего. Это была самая долгая игра в сезоне, и она приближалась к тому, чтобы стать самой долгой игрой за всю историю велтерс. Наконец, спустя ещё один час, симпатичный капитан команды природников, который, казалось, был родом из какой-нибудь скандинавской страны, и с которым — Квентин был в этом достаточно сильно уверен — раньше встречалась Джэнет, наступил на край песчаной клетки, грациозно накинул на себя свою мокрую бархатную мантию, и наколдовал маленькое оливковое дерево, которое элегантно распустилось на травяной клетке на стороне физкидов.

— Выкуси! — крикнул он.

— Это победа, — громко произнес профессор Фокстри из кресла судьи. Он явно сходил с ума от скуки. — Если только вы, физкиды, не сравняете счёт. В противном случае этот чёртов матч наконец окончен. Кто-нибудь, бросьте глобус.

— Пойдём, Кью, — сказал Элиот. — У меня уже пальцы посинели. Да и губы, наверное, тоже.

— И яйца у тебя тоже наверняка посинели, — протянул Квентин, вынув тяжёлый мраморный шар из каменной чаши, стоявшей у края доски.

Он взглянул на странную картину, в центре которой оказался. Они всё ещё были в игре; им не везло, но они почти сравняли счёт, и за всю игру Квентин почти не промахивался. К счастью, ветра не было, однако собирался туман, и становилось всё труднее увидеть другую сторону игрового поля. Было тихо, если не считать звука капель, падающих с деревьев на землю.

— Квентин! — раздался с трибун чей-то хриплый мальчишеский голос. — Квен-шш!

Декан всё ещё сидел в своей вип-ложе, храбро изображая на своём лице энтузиазм. Он громко высморкался в шёлковый носовой платок. Солнце казалось далёким воспоминанием.

Вдруг Квентина накрыло приятное чувство лёгкости и тепла. Оно было таким ярким и так сильно отличалось от окружающей его ледяной реальности, что он даже задумался, не наложил ли на него кто-нибудь исподтишка какое-нибудь заклинание. Он с подозрением посмотрел на горящую саламандру, но она его вообще не замечала. Создалось знакомое ощущение того, что весь мир сузился до размеров игрового поля, а люди и деревья, находившиеся вокруг него, уменьшились и искривились, окрасившись в серый цвет или выгорев на солнце. Квентин увидел Джоша, уныло бредущего вдоль края игрового поля, делающего глубокие вдохи, Джэнет, которая стояла, сжав челюсть и свирепо выставив её вперёд, в сторону Квентина, держа под руку Элиота, который неотрывно смотрел на какую-то точку на среднем плане[8].

Всё это казалось таким далёким и незначительным. Это и было забавно — странно, что он не заметил этого раньше. Ему придётся попытаться объяснить это Джошу. На занятии в тот день, когда умерла Аманда Орлофф, он поступил ужасно и глупо, и он никогда не сможет с этим смириться, однако он понял, как научиться с этим жить. Нужно просто понять, что имеет значение, а что — нет, и насколько, и постараться не бояться того, что ничего не значит. Надо смотреть в будущее. Что-то вроде этого. В противном случае, какой тогда смысл? Квентин не знал, сможет ли он объяснить это Джошу. Но, возможно, он сможет показать ему.

Квентин снял своё пальто, словно скидывая с себя потрепанную кожу, из которой вырос. Он повёл плечами в холодном воздухе: он знал, что буквально через минуту окоченеет, но сейчас это просто его освежило. Он посмотрел на светловолосого природника в его идиотской мантии, наклонился в одну сторону и метнул глобус прямо ему в колено. Шар с громким стуком ударился о тяжёлый бархат.

— У-у-у! — завопил природник, хватаясь за ногу, и с возмущённым видом посмотрел на Квентина. Останется синяк. — Это нарушение правил!

— Выкуси, — сказал Квентин.

Он стащил с себя футболку через голову. Не замечая визга, поднимающегося с обеих сторон — так легко не замечать людей, когда понимаешь, как мало власти над тобой они на самом деле имеют — и подошел туда, где на своей клетке стояла окоченевшая Элис. Потом он наверняка пожалеет об этом, но, боже, как же иногда хорошо быть волшебником! Квентин перекинул Элис через плечо, словно спасатель или пожарник, и прыгнул прямо в холодную, чистую воду.

ГЛАВА 10. ЗЕМЛЯ МЭРИ БЭРД

Квентина интересовала загадка четвёртого курса с тех самых пор, как он поступил в Брейкбиллс. Всем было интересно. Известно было только одно: каждый год в сентябре половина четвёртого курса быстро и незаметно пропадала из Дома посреди ночи. Никто не обсуждал их отсутствие. Исчезнувшие четверокурсники появлялись в конце декабря похудевшие, уставшие и совершенно обессиленные, без каких-либо объяснений. Обсуждать их исчезновение считалось плохим тоном. Они незаметно смешивались с другими учащимися Брейкбиллс, так всё и заканчивалось. А остальная часть четвёртого курса пропадала в январе и возвращалась к концу апреля.

Первая половина четвёртого курса почти закончилась, а Квентин так и не узнал ничего нового о происходящем. Секрет о том, куда они уходят и что они там делают, или что с ними там делают, невероятно хорошо охранялся. Даже студенты, которых ничего уже не связывало с Брейкбиллс, совершенно серьёзно придерживались одной точки зрения: «Чувак, я не шучу, тебе не следует спрашивать меня об этом…»

Происшествие со Зверем сбило расписание прошлого курса. Первая часть четвёртого курса пропала посреди первого семестра, но вторая половина студентов, в которую входили Элиот, Джэнет, и Джош, закончили курс в Брейкбиллс как обычно. Самих себя они называли «Уцелевшие». Очевидно, что бы ни приготовила для них школа, оно было достаточно отвратительным и без угрозы нападения хищника из другого измерения.

Но сейчас всё вернулось на свои места. В этом погоду половина четверокурсников отправилась по расписанию, вместе с частью пятикурсников: десять Уцелевших разбили по пять на каждый семестр. По воле случая или же специально, физкиды должны были уехать все вместе в январе.

Обсуждение предстоящего стало обычной темой для беседы в Коттедже.

— Знаете, в чём я уверен? — спросил Джош одним декабрьским днём в воскресенье. Они лечили похмелье колой и огромным количеством бекона. — Я уверен, что они отправят нас в обычный колледж. Какую-нибудь самую простую государственную школу, где нам придётся читать «Консервный ряд» Стэйнбека и обсуждать Акт о гербовом сборе. А на второй день Элиот будет рыдать в туалете, умоляя дать ему фуагра и напоить его мальбеком, пока какой-то качок имеет его палкой для лакросса.

— Эм, твой рассказ на середине перешёл в гомосексуальные мечты? — спросила Джэнет.

— Мне известно из достоверного источника, — отозвался Элиот, пытаясь отправить бильярдный шар через восьмёрку, в чём провалился — оба шара оказались в лунке, но Элиоту было всё равно. — Я бы даже сказал из лучшего, что вся загадка четвёртого курса — только прикрытие. Просто ложь, попытка напугать нас. Мы проведём целый семестр на частном острове Фогга на Мальдивах, размышляя о бесконечности вселенной на белом песочном пляже, пока рабы подают нам ром с тоником.

— Не думаю, что на Мальдивах есть рабы, — тихо заметила Элис. — Они стали независимой республикой в 1965.

— И как тогда все возвращаются худыми? — спросил Квентин. Элиот и Джэнет играли, пока остальные валялись на викторианских диванах. Комната была небольшая, поэтому им приходилось держаться одной стороны, чтобы не соприкасаться.

— Из-за купания нагишом.

— Хрю-хрю-хрю, — сказала Джэнет.

— У Квентина хорошо получится, — добавил Джош.

— Ваши толстые задницы могут искупаться нагишом.

— Я не хочу идти, — сказала Элис. — Разве я не могу получить справку от врача или что-то типа того? Например, когда они позволяют христианским детям пропускать занятия по половому воспитанию? Неужели никого больше это не беспокоит?

— О, я просто в шоке. — Если Элиот и шутил, то виду он не подал. Он вручил Джэнет биток, который был украшен тромплёем лунных кратеров, выглядящих, как луна. — Я не так силён, как остальные. Я слаб. Я нежный цветок.

— Не волнуйся, цветочек, — сказала Джэнет. Она ударила по шару, не опуская взгляда, просто не глядя. — Страдание сделает тебя сильнее.

Они пришли за Квентином одной ночью в январе.

Он знал, что это случится ночью, так как отсутствие четвёртого курса они всегда замечали на завтраке. Было около двух или трёх часов ночи, но Квентин проснулся мгновенно, когда профессор Ван дер Вег постучала в дверь. Он знал, что происходит.

Звук её хриплого с европейским акцентом голоса в темноте напомнил ему о первой ночи в Брейкбиллс, когда она укладывала его в постель после экзамена.

— Пора, Квентин, — крикнула она. — Мы собираемся на крышу. Ничего с собой не бери.

Он вышел в тапочках. Снаружи помятые и взъерошенные студенты Брейкбиллс выстроились в шеренгу на лестнице.

Никто не говорил, как профессор Ван дер Вег провела их через дверь в участке стены, который, Квентин мог бы поклясться, был пустым накануне, между парой десятифунтовых масляных картин с изображением клиперов, затонувших в бурных водах. Они молча плелись по тёмной деревянной лестнице, пятнадцать человек, десять из которых были с четвёртого курса, и оставшиеся пять — с пятого, были одеты в идентичные, стандартные, тёмносиние пижамы Брейкбиллс. Несмотря на распоряжение Ван дер Вег, Гретхен угрюмо сжимала потрёпанного чёрного плюшевого мишку вместе со своей тростью. Впереди них профессор Ван дер Вег распахнула деревянный люк, и они вышли на крышу.

Это был неудобный карниз, длинный, узкий и просто обдуваемый, покрытый гонтом с каждой стороны. Низкий забор из кованого железа шёл по краю, не обеспечивая абсолютно никакой защиты или какого бы там ни было спокойствия; на самом деле у него была идеальная высота, чтобы вы смогли подняться с колен, если случайно врежетесь в него. Ночью было чертовски холодно, со свежим встречным ветром. Небо было слегка подморожено, с высокими, гонимыми ветром облаками, тускло подсвечиваемыми серпом луны.

Квентин обнял себя. Тем не менее, никто не сказал ни слова; никто даже не смотрел друг на друга. Все они будто находились в состоянии полусна, и всего одно сказанное слово могло бы разрушить хрупкий сон, в котором они пребывали. Даже остальные физкиды были другими.

— Снимайте пижамы, — прокричала Профессор Ван дер Вег.

Удивительно, но они разделись. Происходящее казалось нереальным, подобным трансу, но никто не удивился тому, что нужно раздеться, и парням, и девушкам друг перед другом, на пронизывающем холоде, без намёка на осознание ситуации. После Квентин вспомнил, как Элис положила свою тёплую руку ему на плечо, чтобы сохранить равновесие, когда она вылезала из пижамных штанов. Вскоре уже все были без одежды и дрожали своими голыми спинами и ягодицами, которые выглядели бледными в лунном свете. Залитый лунным светом кампус виднелся вдали, за ним были тёмные деревья и лес.

Некоторые из студентов держали пижамы в руках, но Профессор Ван Дер Вег сказала, что их нужно бросить вниз, к ногам. Пижаму Квентина сдуло ветром, и она исчезла за выступом, но парень даже не попытался её поймать. Пижама уже не имела значения. Профессор пошла по дорожке, щедро обмазывая большим пальцем меловыми белилами лоб и плечи студентов. Когда она закончила, она направилась в обратную сторону, выстраивая их, проверяя свою работу, убеждаясь, что они стоят ровно. Наконец, она произнесла один грубый слог.

В тоже мгновение огромный мягкий вес навалился на Квентина, устроившись на его плечах и толкая его вперёд. Парень согнулся в попытке сопротивления. Он старался бороться с ним, поднять его. Квентина могло раздавить! Он начал паниковать. В голове крутилось — Зверь вернулся! — но всё было по-другому. Парень согнулся пополам и почувствовал, как колени касаются его живота, сливаясь с ним в единое целое. Разве Профессор Ван дер Вег не должна была им помочь? Шея Квентина все тянулась и тянулась то назад, то вперёд, контролировать этот процесс Квентин не мог. Происходящее было похоже на гротескный, страшный сон. Его сильно затошнило. Пальцы его ног таяли и срастались вместе, что-то мягкое и тёплое разливалось по его рукам и груди, захватывая его тело полностью. Его губы карикатурно вытянулись и затвердели. Рядом с ним оказался узкий край крыши.

А потом тяжесть исчезла. Он присел на серую шиферную крышу, тяжело дыша. Ему хотя бы уже не было холодно. Квентин посмотрел на Элис, а она обратно на него. Но она уже не была Элис. Она стала большим серым гусем, так же, как и сам Квентин.

Профессор Ван дер Вег снова прошлась по дорожке. Двумя руками она поднимала учеников, поворачивала и скидывала их с крыши. И все они вместо потрясения или из-за него рефлекторно раскидывали крылья и отправлялись в полёт, не давая голым и цепким вершинам деревьев поймать их в ловушку. Один за другим они улетали в ночь.

Когда настала очередь Квентина, он загоготал, высказывая свой протест. Руки Профессора Ван дер Вег были твёрдыми, страшными и обжигали его перья. В панике он нагадил ей на ногу. Но потом Квентин оказался в воздухе и неумело полетел. Он расправил крылья и начал пробиваться в небо, борясь с порывами ветра, пока это занятие ему не надоело. Но перестать было невозможно.

Новый гусиный мозг Квентина не был приспособлен для размышлений. Сейчас его разум охватывали только ключевые потребности, но следил он за ними очень внимательно. Гусиное тело было создано, в основном, для сидения или полёта, и сейчас Квентин был в настроении полетать. Честно говоря, желание летать было самым сильным из тех, что он когда-либо испытывал в жизни.

Без единой сознательной мысли и без единого усилия с их стороны, Квентин с сокурсниками сформировали классический треугольный гусиный косяк во главе с четверокурсницей по имени Джорджия. Джорджия была дочерью секретаря в автосалоне в Мичигане, и сюда она попала наперекор желаниям семьи — в отличие от Квентина, она полностью осознавала природу Брейкбиллс, и в качестве награды за честность родители попытались не дать ей поступить. Благодаря незаметному заклинанию Декана Фогга, родители Джорджии поверили, что она отправляется в профессиональный институт для проблемных подростков. Теперь Джорджия занималась малоизвестной отраслью Целительства, похожей на эндокринологию. Её тёмные вьющиеся волосы всегда были собраны сзади с помощью заколки из черепахового панциря. И сейчас она летела впереди стаи, указывала путь, решительно размахивая своими новенькими крыльями.

Так получилось случайно, каждый из них мог бы повести стаю. Квентин смутно представлял, что хоть он и потерял львиную долю своих мыслительных способностей во время трансформации, но он также приобрёл парочку новых чувств. Одно из них касалось воздуха: он чувствовал скорость, направление ветра и температуру воздуха так ясно, будто завитки дыма в аэродинамической трубе. Небо теперь казалось ему трёхмерной картой вихревых потоков, дружелюбно понимающихся струй воздуха и густых, опасных, холодных воздушных воронок. Квентин мог чувствовать шипы отдалённых кучевых облаков, обменивающихся положительными и отрицательными электрическими зарядами. Умение ориентироваться у Квентина тоже улучшилось, ему казалось, что у него появился точно настроенный компас, плавающий в масле, идеально работающий прямо в центре его мозга.

Он мог ощущать невидимые потоки и рельсы, которые исходили от него во время полёта во все стороны. Они были в Земных полосах магнитной силы, Джорджия выбрала такой путь для перелёта. Она вела их на юг. К рассвету они уже поднялись на милю выше и летели со скоростью шестьдесят миль в час, обгоняя машины на Гудзонской Парковке под ними.

Они пролетали над Нью-Йорком, расстилающимся под ними каменными застройками, трещащим от чужеродного тепла и электрических искр, и источающим токсичные пары. Они летели весь день, следуя за линией берега, мимо Трентона и Филадельфии, иногда через море, иногда через замёрзшие поля, переживали перепады температуры, уворачивались от восходящих потоков воздуха, переходя незаметно от потока к потоку, когда один из них иссякал, выталкиваемый другим. Ощущения были потрясающие. Квентину ни за что не хотелось останавливаться. Парень не мог поверить, каким сильным он стал, сколько взмахов крыльев хранилось в его железной грудной клетке. Он не мог сдержаться. Он должен был поделиться своим восторгом с другими.

— Га! — прокричал он. — Га-га-га-га-га-га-га!

Однокурсники были с ним согласны.

Квентин иногда спокойно перемещался то выше, то ниже гусиного косяка, как в волейбольной команде происходит смена игроков. Иногда они с грохотом опускались за землю, чтобы поесть и отдохнуть около водоёмов, на центральной полосе автострады или даже на лужайке пригородного офисного парка с поломанным водопроводом (ландшафтные ошибки были настоящими находками для гусей). Не редко они делили бесценные кусочки недвижимого имущества с другими косяками, настоящими гусями, которые чувствовали подвох в переполошённых гусях и смотрели на них с вежливым изумлением.

Квентин не знал, как долго они летели. Иногда он замечал знакомые места и пытался рассчитать расстояние, которое они преодолели, если они летели с такой-то скоростью, а Чесапикский залив находится на столько-то к югу от Нью-Йорка, а там некоторое число дней прошло с тех пор как они… сколько точно? Пробелы никак не хотели заполняться. Цифры никак не вставали на нужные места. Гусиный мозг Квентина был не в состоянии адекватно считать, его подобное не интересовало, так же, как и не интересовало, что все эти числа призваны доказать.

Они уже ушли далеко на юг, погода стала заметно теплее, но скорость они не снижали. Они летели на юг от Флорида-Кис, сухих, грязных валунов, которые едва поднимали свои головы от беспрерывно наступающей бирюзы, затем через Карибские острова, мимо Кубы, всё дальше на Юг, куда ни один разумный гусь бы не сунулся. Они перелетели Панамский Канал, без сомнения удивив всех наблюдателей за птицами в здешних местах, которые умудрились заметить в небе один потерянный гусиный косяк и написать о нём своих дневниках.

Прошли дни, или недели, или даже года. Кто знал, кого это заботило? Квентин никогда не ощущал такого спокойствия и удовлетворения. Он забыл о своём человеческом прошлом, о Брейкбиллс и Бруклине, о Джеймсе, Джулии, о Пенни и Декане Фогге. Зачем зацикливаться на них? У него больше не было имени. У него больше не было личности, да он и не хотел. К чему вообще были все человеческие мелочи? Он был животным. Его задача — перерабатывать жучков и растения в жир и мускулы, в перья, в полёт и преодолённые мили. Он подчинялся только своей стае, потокам ветра и законам Дарвина. И подчинялся тем силам, которые посылали его лететь невидимыми магнитными путями, всегда на юг, к суровому каменистому побережью Перу, к приюту в вершинах Анд и необъятной синеве Тихого океана. Он никогда не был счастливее.

Хотя сейчас лететь становилось всё тяжелее. Они останавливались все реже и в более экзотичных местах, расстояния между остановками были более большие и выбранные для них заранее. Но, преодолев полторы мили, одним глазом следя за скалистыми Андами и чувствуя пустоту желудка и боль в грудных мышцах, он увидел, как что-то мелькнуло в лесу, в ста милях внизу под ним. Квентин был почти уверен, что они пролетали мимо только затонувшего футбольного поля или заброшенного бассейна где-то в разрушенной деревне коммунистического Сияющего пути Перу, где проливные дожди размыли почти до основания затяжные химические испарения хлора.

После долгого тропического перерыва опять становилось холодно. Из Перу они летели в Чили и высушенные ветрами Патагонские пампасы. Теперь их стая была тощей, жировые запасы гусей истощились, но никто не сворачивал назад и ни секунды не колебался, когда они пролетали самоубийственно близко от самого мыса Горн, по синему хаосу пролива Дрейка. Их невидимый путь не потерпит отклонений.

Больше не было весёлого кряканья в стае. Квентин бросил взгляд на другую сторону клина и увидел чёрную пуговку глаза Джэнет, горящий яростной решимостью. Они провели ночь на чудесной барже, идущей по глубоким водам и нагруженной товарами, листьями водяного кресса, люцерной и клевером. Когда из-за горизонта показался мрачный серый берег Антарктики, они приветствовали его не с облегчением, а с коллективным смирением. Они не испытывали уважения. Гуси не принадлежали этой земле, потому что не рождались там, или никогда не возвращались туда. Он видел магнитные пути, появляющиеся в воздухе, рассекающие пространство с другой стороны, как линии долготы, собирающиеся по полюсам глобуса. Клин Брейкбиллс летел на большой высоте, серые волны под ними отчётливо виднелись сквозь две мили сухого, солёного воздуха.

Вместо пляжа виднелась гора валунов, на которых медленно толпились странные, глупые пингвины, а затем — пустой белый снег заледеневшего черепа Земли. Квентин устал. Холод терзал его маленькое тело через тонкую курточку перьев. Он не представлял, что держит их в воздухе. Если один из них упадёт, Квентин точно знал, они все бросят, сложат крылья и упадут в фарфоровую белизну снега, который с радостью поглотит их.

А они всё следовали за путём, будто их вела волшебная лоза. Путь изогнулся вниз и они с благодарностью спикировали вслед за ним, принимая потерю высоты взамен на огромную скорость и с радостью ощущая облегчение в горящих крыльях. Теперь Квентин видел, что здесь, в снегу, стоял каменный дом, выделяясь на безликой равнине. Это было человеческое жилище, и обычно Квентин бы мспугался его, обделался бы над ним и улетел, забыв.

Но нет, вопросов не было, их путь оканчивался именно здесь. Он обрывался она одной из заснеженных каменных крыш дома. Они были достаточно близко, чтобы Квентин увидел человека, который стоял там, ждал их, держа длинный посох в руке. Желание улететь было сильным, но изнеможение и, что сильнее, логика, которая вела их по магнитному пути, были сильнее.

В самую последнюю секунду он подобрал крылья, и они поймали ветер, будто парус, на последних остатках кинетической энергии, прервали падение. Он шлепнулся на заснеженную крышу и лежал, пытаясь отдышаться. Его взгляд стал пустым. Человек не шевелился. Ну и чёрт с ним. Пускай делает, что хочет, хоть общиплет, выпотрошит и зажарит, Квентину было все равно, пока он мог наслаждаться блаженными минутами покоя своих до боли уставших крыльев.

Человек изогнул свой бесклювый, мясистый рот, произнося странные слова, а затем стукнул основанием посоха по крыше. Пятнадцать бледных, голых подростков лежали в снегу под белым полярным солнцем.

Квентин очнулся в пустой белой комнате. Он не мог предположить, сколько из ближайших двадцати четырёх часов он спал. Его грудь и руки были все в синяках и болели. Он взглянул на свои грубые, розовые, человеческие руки, с короткими пальцами без перьев. Он поднёс их к лицу и прикоснулся. Вздохнув, Квентин смирился с тем, что он снова человек.

Он был в маленькой спальне, где всё было белым — белое постельное белье, выбеленные стены, его белая пижама из грубой ткани, белая кровать и тапочки, ожидающие его на холодном каменном полу. Судя по виду, открывающемуся из маленького квадратного окна, Квентин понимал, что он на втором этаже. Перед его взглядом открывалась картина белого неба, со снежинками, тянущегося к горизонту абстрактной линией в неизмеримой дали. О, Боже. Во что он ввязался?

В пижаме и тонком халате, который висел на крючке на двери, Квентин вышел в коридор. Он спустился в тихий, просторный зал с бревенчатым потолком. Он был таким же, как и обеденный зал в Брейкбиллс, но атмосфера была как на лыжной базе в Альпах. Большую часть зала занимал длинный стол со скамейками.

Квентин сел. На другом конце стола в одиночестве сидел мужчина, держа в руках чашку кофе и мрачно глядя на остатки щедрого завтрака. Он был высоким, но сутулым, с волосами песочного цвета, слабовыраженным подбородком и небольшим животиком. Его халат был белее и более пушистым, чем у Квентина. Глаза мужчины были неяркими, водянисто зелёными.

— Я позволил тебе поспать, все остальные давно проснулись.

— Спасибо, — Квентин подвинулся так, чтобы сидеть прямо напротив мужчины. Он начал искать среди оставшейся посуды и тарелок чистую вилку.

— Ты находишься в Южном Брейкбиллсе, — мужчина говорил ровным тоном, с лёгким русским акцентом, не глядя при этом на Квентина. — Мы в пяти милях от Южного Полюса. Ты пролетел через море Беллинсгаузена на пути сюда из Чили, через регион под названием Земля Элсуэрта. Её называют частью Земли Мэри Бэрд в Антарктике. Адмирал Бэрд назвал её в честь своей жены.

Он самозабвенно растрепал свои взъерошенные волосы.

— Где все остальные? — спросил Квентин. Казалось, не было никакого смысла вести себя формально, так как на обоих были надеты халаты. И холодные оладьи были чудесными. Он не осознавал, насколько был голоден.

— Я дал им одно утро. — Он махнул рукой. — Занятия начинаются в полдень.

Квентин кивнул с набитым ртом.

— Какие именно занятия? — еле-еле произнёс он.

— Какие именно занятия, — повторил мужчина. — Здесь, в Южном Брейкбиллсе, вы начнёте своё обучение магии. Или, я полагаю, вы думали, что это оно и было, когда вы занимались с профессором Фоггом?

Вопросы, как этот, всегда сбивали Квентина с толку, поэтому он прибегнул к честности.

— Да, я так и думал.

— Вы здесь, чтобы усвоить основные механизмы магии. Вы думаете, — с его акцентом это прозвучало как «дуумаите» — что вы изучали магию. "Мааагию". Вы уже проделали упражнения из учебника Поппер и запомнили ваши склонения, спряжения, и модификации. Назовите пять Третичных Обстоятельств.

Страницы: «« « 23456789 » »»