Рейдовый батальон Прокудин Николай
— Вот так-то, наше училище выпускает только орлов! Даже не пытайтесь убедить меня в превосходстве вашей болотной столицы над нами, нарветесь на неприятность, товарищ Марасканов.
С той поры Подорожник и заимел большой зуб на Игорешу, от зависти, наверное…
— Ну что вы ругаетесь? Что ему надо? Никак не успокоится! — возмутился я непрекращающейся перепалке.
— Ник, комбат пытается определить наше местонахождение, где и за кем идем. Говорю, впереди два наливняка, бензовоз, сзади два «кунга». Черт его знает, чья это техника.
— Орешь, совсем не даешь уснуть. Пойду-ка я в десант кемарить, может, удастся задремать.
— Не боишься подрыва? — задумчиво посмотрел на меня Игорь.
— Ну какой подрыв, если впереди ползут, как стадо слонов, и «Ураганы», и танки, и тягачи. Все будет нормально.
— А выстрел из гранатомета в борт?
— Нет, мне нагадали долгую жизнь. Не будет никакого выстрела. Радуйся, Игорь, что едешь со мной. Это значит, я помощник твоего ангела-хранителя. Довезу до самого Союза.
— Ох, сумасшедший! Псих! Если что-то случится, я за тебя отвечай потом, — возмутился Марасканов.
— Чего? Это ты за меня несешь ответственность? Я работаю на боевых за замполита батальона! Следовательно, за меня отвечает майор Подорожник. Так-то вот.
— Ну, если Подорожник, то иди, спи. Одна радость будет: от твоего ранения вдуют комбата, а не меня.
— Вот-вот. Сиди, жди и желай подрыва. В полночь можем поменяться местами, — предложил я.
— Пошел ты к черту. Не хочешь жить — рискуй.
Я с трудом заснул в душной «жестяной коробке», а часа через три проснулся от раздавшегося недалеко взрыва. БМП притормозила, я попытался открыть десант изнутри, но ручка не поддавалась. Вот черт! Действительно, стальная ловушка. Сверху ящики и бойцы, верхний люк не открыть, а у заднего люка защелку заклинило. Я покричал, просунул руку сквозь щель между башней и десантным отделением и толкнул наводчика-оператора.
— Я вас слушаю, — откликнулся солдат.
— Открой дверь, заклинило ручку. Изнутри не получается.
— Да-да, сейчас, как только остановимся.
Мы все не останавливались, и я вновь задремал, да и боец, видимо, заснул.
Утреннее солнце внезапно брызнуло внутрь машины. Кошмарное неприятное пробуждение. Снилось что-то нехорошее, голова шумела, и меня качало так, что трудно было стоять на ногах.
— Черт побери! Оператор! Ты где? Почему раньше не открыл люк? — рявкнул я, покачиваясь на ватных ногах.
— Почему не открыл, почему не открыл. Ты радуйся, что своими ногами из машины выходишь. Смотри, что впереди творится, — закричал Игорь Марасканов.
Мы осторожно обошли свою бронемашину, следующий за нами бензовоз оказался с оторванным колесом и волочащимся по земле задним мостом. Подорванный автомобиль тащил на сцепке тягач, и вырванная ось вспахивала землю, словно плугом.
— Однако… — вздохнул я.
— Вот-вот! А могло бы и нам достаться. По какому борту мина «итальянка» била? — насмешливо спросил Игорь.
— По моей стороне. Ну что я тебе скажу, Игорек, повезло! Я же тебе говорил: жизнь у меня будет долгая, и мина эта точно была не наша, не мне предназначалась.
— Ты что фаталист?
— Нет, оптимист и реалист. Я уверен в своей счастливой звезде, мне не суждено сгинуть в этой «вонючей дыре».
— Может, за тебя подержаться, чтобы часть твоей удачи и счастья перешла на меня? — спросил Игорь.
— Ладно, подержись, нет, лучше я за тебя, а то ноги затекли и не гнутся.
— Товарищ старший лейтенант! Тут такое дело… Как бы это… Ну, вообщем… — К нам подошел Дубино и смущенно стал переминаться с ноги на ногу, не зная, как начать доклад.
— Короче, Васька, что случилось? — перебил я его невнятное вступление.
— Тетрадзе потерял подствольник, — с тяжелым выдохом вымолвил, как рубанул, зам. комвзвод.
— Вместе с автоматом? — осторожно поинтересовался я.
— Та ни, с вещмешком.
— Уф-ф-ф… Немного лучше…
— А почему он был в мешке, а не на стволе? — зарычал шокированный Игорь.
— Не знаю. Я етой чурке гаварыл, ня клади, ня сымай. Урода хренова! — ответил сержант.
— Сюда его, быстро! — хрипло выдохнул Игорь и громко заматерился..
Солдат, понуро опустив голову, приблизился к нам, подталкиваемый сержантом, и молча встал, шмыгая носом.
— Тетрадзе, где подствольник? — спросил взводный.
— Не зналь. Я спаль, он упаль, машина качаль, был пыл, всюду пыл, нэ видана ничего.
— Пыл, был, упал. Идиот!!! Я же приказал: гранатометы не отстегивать! — закричал разъяренный Игорь.
— Тяжело, автомат тяжело… Она упал с машины.
— Кто она? — удивился теперь уже я.
— Мешок.
— А ты почему не упал? — спросил Марасканов.
— Я за автомат держаль… А вы хотель, чтоб я упаль?
— Хотель! Очень хотель! Лучше бы ты за вещмешок держался. Тетрадзе, ну почему ты служишь в моем взводе? Тупой, самый тупой! — простонал как от зубной боли Игорь.
— Я нэ тупой…
— Ты идиот! Ты самый тупой грузин! Ты самый тупой из грузин в Грузии! Нет! Ты самый тупой в мире грузин!!! Даже не в мире, а во всей Вселенной самый тупой грузин! — прокричал Игорь.
Солдат удивленно и испуганно слушал эту тираду.
— И он говорит: я не тупой… Нет! Ну скажи, Тетрадзе, почему все более или менее нормальные настоящие грузины откупились от армии и дома сидят, а тебя призвали, да ты еще и в Афган попал. Да еще к нам в роту и в довершение всех бед в мой взвод? Тетрадзе, уйди с глаз моих долой. У-у!!! — завыл в бессильной злобе старший лейтенант.
На Марасканова было страшно глядеть. Вся боль и тоска отразились на его лице.
— Тебе плохо, Игорь? Что с тобой? — крикнул я и затормошил его плечи.
— Ничего, пройдет. Ох, и хреново же мне! Как говорится, пришла беда — отворяй ворота. Движок БМП стуканул, нога болит, а теперь еще и этот Тетрадзе. Убил бы собственными руками. Вот чертова ходячая контузия! Тупость грузинская!
Комбат вышагивал вдоль строя роты, посылая проклятия на нас, бестолковых и безмозглых юнцов.
— Солдаты и сержанты свободны, остаться только командирам. Федарович, ты куда? — одернул прапорщика Подорожник.
— Дык, ведь я не командир, я техник роты, — ответил техник.
— А именно про тебя отдельный разговор. Начнем с тебя. Вышло восемь машин, в строю осталось пять, это что — вредительство? Чем вы занимаетесь в полку?
— Почему пять, все восемь в строю. Все исправны.
— Как это исправны? У одной движок стуканул, у другой коробка, у третьей главный фрикцион. Что по щучьему велению исправились?
— Нет, вот этими золотыми руками, с мозолями, исправлено, — и Тимоха протянул Василию Иванычу черные с въевшимся маслом и мазутом костлявые ладони.
— И движок?
— Да, заменили. Так точно!
— Откуда он взялся?
— По старой дружбе в армейской мастерской достал. Начальник бронетанковой службы армии был когда-то моим зампотехом батальона.
— Ну ладно, с тобой майор Ильичев разбирется. Ты, Бодунов, тоже свободен, поговорим с офицерами.
Когда прапорщики отошли подальше, комбат, нервно шевеля усами, принялся орать и брызгать на нас слюной.
— Это развал, катастрофа! Что с ротой случилось? Во что вы ее превратили? Еще и подствольник потерян! Как это случилось?
— Этот болван, Тетрадзе, полгода сидел в полку дневальным после теплового удара, и вот взяли в рейд на свою голову! — попытался вступиться за Игоря Марасканова ротный.
— Вы не способны управлять ротой! — рычал Подорожник прямо в лицо Сбитневу, от чего тот стал бледнее снега. — А воспитательная работа, замполит, запущена до предела. Разгоню всех к чертовой матери и бывших десантников и недесантников.
— А при чем здесь это? — попробовал возразить Марасканов.
— Молчать! Бездельники! Убийцы! Вам людей доверить нельзя, вы же их всех угробите! Такую прекрасную роту загубили! Что происходит? Когда этот развал прекратится? Техник — пьяница, командиры взводов — бездельники, замполит — разгильдяй! — бесновался комбат.
— Кто пьяница? Вы меня ловили? — возмутился сизоносый Федарович, который отошел лишь на пять шагов в сторону и все время прислушивался.
От него и, правда, метра на три несло перегаром. Багровое лицо вызывало желание прикурить от него сигарету или зажечь спичку. Техник продолжал распаляться.
— С-c-свое дело я знаю отлично, я мастер! — начал заикаться от волнения Тимофей.
— В полку с тебя, мастер, и с других виновных за выведенный из строя двигатель высчитаем. Хватит в бирюльки играть, что ни технарь, то алкоголик, всех на суд чести отправлю!
Стоявший рядом зампотех батальона Ильичев нервно дышал в сторону и хмурился. Было заметно, что тема разговора ему совершенно не нравится, но он не перебивал Подорожника. Комбат же очень уважал этого старого майора и никогда не мешал его образу жизни.
— А за что высчитаете? У меня новый формуляр, все будет оформлено по закону, никаких претензий не будет со стороны бронетанковой службы. Агрегаты установлены, как родные. Какие начеты? Не будет никаких начетов, — продолжал кипятиться прапорщик.
— Разберемся в полку, идите, товарищ прапорщик. Все прапорщики свободны, уходите от греха подальше! Принимаемся за офицерский состав. Где подствольный гранатомет? Молчите? Почему он был в мешке? Почему на машине вашего взвода движок загублен? Работать надо! Это все ваше комсомольское прошлое, товарищ Марасканов. Взводом командовать и воевать — это не на комсомольских собраниях болтать!
— Да что вы все тычете мне этим комсомолом? Я, между прочим, за время службы в десантной роте и спецназе много «духов» завалил, а вы только и знаете — форма, порядок, комсомол… Привыкли тут к показухе!
— Что? Да я вас…! Да ты… Уф-ф-ф, — тяжело задышал, дергая усами, комбат. — Убийцы! Ты не духов, ты мирных дехкан убил! Один бывший десантник — спецназовец Тарчук — всех подряд стреляет, другой, тьфу ты черт, — плюнул комбат со злостью на землю… — Ужас! Я с вами еще разберусь! Ох, разберусь! Что творится на свете, как жить? У меня сыну десять лет, через восемь, предположим, ему идти в армию, закончит еще через четыре года училище, и к кому он попадет? Ростовцев — начальник политотдела? Грымов, Марасканов, Ветишин, Острогин — командиры полков? В эти руки я отдам своего сыночка? Загубить свою кровиночку?! Нет, ни за что! — рисуясь, воскликнул Василий Иванович.
Наше моральное уничтожение шло к завершению. Офицеры батальона сидели за обеденным столом походной кухни и покатывались со смеху. Бесплатный концерт, театр одного актера.
— Меня успокаивает только то, что есть приличные молодые офицеры, и я надеюсь, Арамов к этому времени уже будет комдивом, — рявкнул комбат и продолжил:
— Третья рота! Вы только не обольщайтесь на свой счет! Если вместо Никифора на должности начпо окажется Мелещенко, это будет самый худший вариант.
— Товарищ майор, а как вы оцениваете мои перспективы? — попытался пошутить Шерстнев.
— А твои, экс-разведчик, перспективы еще хуже. С ужасом смотрю и на вас с Афоней, и на всю вторую, и на третью роту. Мальчишки, неумехи. Бедная наша армия. Что с ней будет? — продолжал охать и вздыхать Василий Иванович. — Обедать и к личному составу, приготовиться к маршу!
— Товарищ майор, — обратился я к комбату, двигаясь к кухне, — вот вы срамите нас, ругаете, позорите, но мы ведь не знаем, какая была у майора Подорожника молодость. Бурная — по кабакам и девочкам или вся в службе — полигоны, учения, занятия.
— Ну, ты нахал. Ты на мое лицо в глубоких морщинах и на седую голову в тридцать четыре года взгляни. Сразу все станет ясно!
— А что, водка, девочки, папиросы накладывают еще более сильный отпечаток, чем суровые служебные будни, а можно все совместить и делать хорошо одновременно, — попытался сгладить ситуацию шуткой Лука.
— Гы-гы, — хмыкнул Шерстнев.
— А ты, экс-разведчик, лучше бы не смеялся в этот раз. Ну что ты собой представляешь как командир? Ни серьезности, ни требовательности, ни выучки нет. Кто разведвзвод развалил, а? Не обижайся, но с мозгами тоже проблемы, не лезь в чужой разговор.
— Да я так, ничего, молчу!
— Правильно. Помалкивай и ступай к роте. Не зли меня! Теперь, что касается вас, первая рота. Считаю, что вы, Сбитнев, до роты еще не доросли! Ростовцевым и Острогиным я займусь после отпуска и гораздо плотнее, думаю, что-то сделать для их воспитания пока не поздно. Что касается Марасканова, то заменщика воспитывать — бесполезная трата времени. А насчет Ветишина, хм-хм, назначить, может, его командиром роты, как самого неиспорченного? Пусть воспитывает Острогина, Ростовцева и Бодунова?
— Интересная мысль, нестандартный ход, очень даже может быть получится. Кто еще не командовал первой ротой, — пробурчал я с сарказмом.
— Вы мне весь будущий отпуск испортили! С каким настроением я буду отдыхать? Разве можно батальон на полтора месяца оставить без моей отеческой опеки? Ох, хлопцы, беда с вами! Семен Николаевич, ты уж не подведи меня, не опозорь! Дай отдохнуть спокойно!
— Василий Иванович! Все будет хорошо! Положитесь на меня! — гаркнул Бронежилет, словно из пушки выстрелил.
— Тяжело тебе будет.
Зампотех ни сегодня, так завтра заменится, Артюхин вечно болеет: малярия или простуда, а теперь язва желудка приключилась. Третий замполит с воспалением хитрости. Ростовцев, вас что уже в училище обучают сачковать?
— Не знаю, я выпускник другого училища. У Миколы спросите. Это его «бурса» — ответил я.
— О, Николай — крупный специалист по халтуре! Думаю, что если выбирать из таких «специалистов» заместителя, то он — кандидат номер один. Куда ни кинь, всюду клин. Митрашу уехал, Жилин, Шведов и Луковкин вот-вот заменятся. Им на смену мальчишкам приходят совсем желторотые юнцы. Опять учи вас и учи. Я уже устал быть командиром и воспитателем в одном лице.
— А никто и не просит, — тихо прошептал Пыж. — Надоел!
Я встретился взглядом с ним и улыбнулся. Первый рейд, когда Николая не втаптывают в грязь, а наоборот, гладят по головке. Он же относится к этой ласке очень осторожно и с подозрением. Не привык.
Возвращение в Кабул отложили на сутки, дали возможность заправиться, обслужить технику, отдохнуть. Острогин лениво и с отвращением запихивал в себя пригоревшую кашу.
— Берендей, ты когда научишься готовить? — крикнул я и бросил ложку.
— Не нравится, не ешь, — буркнул прапорщик.
— Эй, милейший, не забывайся! Если ты носишь тушенку и жаркое в санитарку к комбату, это не значит, что можно грубить офицерам.
— Подумаешь, фон-барон нашелся. Жуй сухпай, если не устраивает работа полевой кухни. Готовим, как умеем.
— Я тебе сейчас твое толстое рыло помну! — заявил Сергей и вышел из-за стола. — Ты в горы хотя бы раз пойди, жопу разомни, брюхо растряси, а потом будешь тут высокомерно разговаривать с офицерами.
— Эй, старший лейтенант, успокойся, не то будешь иметь дело со мной, — подскочил к Острогину Соловей, тесня его толстым брюхом.
На шум к кухне заспешил из санитарки зам, по тылу.
— Ого, «три толстяка»! — усмехнулся Афоня. — Ну, сейчас устроим корриду. — Жиртрест, успокойтесь, а то мы вам кости помнем и в котел засунем для навара.
— Вот тогда и поедим с удовольствием, — засмеялся я и потащил Серегу за руку подальше от Берендея. — Серж, не связывайся, все равно в дураках останемся, крайним будешь.
— Ресторан закрыт, раз не умеете себя вести! — закричал Головской. — Соловей, выключай освещение! Только драки мне тут еще не хватало. От первой роты одни неприятности и шум.
— А ты бы лучше сел за стол и кашу вот эту съел. Жаркое все горазды жрать и не давиться. Для пятерых за счет всего батальона готовим? Уже по швам скоро треснете.
— Пошли вы все на х…, - рявкнул Головской. — Берендей, первую роту больше не кормить, выдать сухой паек.
— А третью роту? Я тоже желаю морду помять некоторым! — поднялся из-за стола и распрямился двухметровый Луковкин.
— И третью тоже не кормить!
— Правильно! Пусть питается комбат и прихлебатели, — поддержал бунт минометчик Прошкин.
Соловей выключил свет, и мы сразу остались в кромешной тьме.
— Черт, теперь свою броню не найдешь! Не заблудиться бы! Твою мать! — грязно выругался Афоня и упал, запнувшись за лавку. — Берендей, вруби свет, а не то, ей-ей, твой тыл будет «отметелен»!
— Допивайте чай и расходитесь, через пять минут отключу — распорядился Головской и побежал трусцой к комбату, наверное, закладывать.
В двух шагах от кухни было темно, хоть глаз выколи. Луна не взошла, чернота обволакивала нас со всех сторон, словно у природы закончились все краски, кроме черной.
— Черт, не сломать бы ногу! Почему я фонарик не взял? — возмущался Острогин, осторожно выбирая дорогу.
— Главное — в дерьмо не залезть, а то кроссовки не очистить.
«Гав! Р-р-р», — раздалось прямо возле моих ног, точнее выше колен, и одновременно клацнули крепкие клыки.
— Б…! — только и успел я вымолвить, высоко подпрыгнув и отскакивая назад. Собака, натянув цепь, рвалась и рычала, пытаясь достать до моего ценного хозяйства.
— Ни хрена себе собачка! — произнес Сергей. — Ненавижу овчарок, сожрет и не подавится. Чуть, Никифор, яйца тебе эта скотина не оттяпала. Смотри, зубы как мясорубка, один фарш остался бы! Майонеза добавить — и деликатес готов!
— Овчарка — не самое страшное, вот встреча боксером, это верная смерть. У меня в детстве боксерчик был, молоденький, так он трех овчарок порвал. Они, глупые, думают, если большие ростом, то сильнее всех собак! А боксер на холку прыгает и душит. Я вообще предпочитаю кошек: мягкая, мурлыкает и не лает.
— Уйди, уйди, скотина! Дай пройти, мы свои, собачка, хорошие, добрые, мы не кошки! — ласково попросил Серж. — Ты русский язык понимаешь или нет?
— Хрен с ней, пусть лает и глотку себе надрывает. Видишь, поводок крепкий, не сорвется, давай обойдем ее, — сказал я.
— Ну ладно, гавкай себе, миноискатель ходячий! Чего на нас взъелась, врагов нашла, гадина! Ду-у-ура! — передразнил собаку Серж. — Чья это тварь интересно?
— Наверное, саперный батальон дивизии, а может, Чарикарский полк. Нам бы в каждую роту по такой псине!
Ну вот и путь-дорога обратно. Все те же сгоревшие остовы машин и танков, а рядом развалины кишлаков и отдельных хижин. Стеллы и памятники, словно напоминание об опасности, грозящей из-за каждого пригорка, из любого виноградника. И снова пыль, пыль, пыль. Сколько я уже ее пропустил сквозь свои легкие и выплюнул обратно.
Вот и Кабул! Снова улочки-закоулочки, трущобы, мальчишки с рогатками, «барбухайки», повозки — родные места.
Подорожник рычал на меня минут пятнадцать, и я думаю, в конце концов, он уже забыл причину из-за чего начал разнос. Он раскалялся и раскалялся. Усищи шевелились и подергивались в такт ругани. Ну, чего орать, я и сам все понимаю, а что делать, нет у меня другого х/б.
— Новые постиранные брюки кто-то спер из умывальника, а старые выцвели до белизны и стали короче сантиметров на десять. Да и каблуки туфлей стоптались до подошвы, так ведь куплю, как только в магазине мой размер появится, — оправдывался я.
Вечером вернулись в полк, а утром строевой смотр. Опять же: тельняшка, а не майка почему? А потому, что так удобно. Кавун вообще носил цветную футболку, несмотря на запреты. Эх, Ваня, когда я к тебе попаду в гости?
— Товарищ майор, ну что вы из меня жилы тянете? Я скоро сбегу из батальона куда-нибудь! Надоел он уже мне вместе с вашим террором.
— Что? Я тебе сбегу, сопляк! Ух ты, разгильдяй! Батальон ему не нравится, устал он!
— Это я от вас устал.
— Этот батальон тебе за восемь месяцев орден сделал, в настоящего офицера превратил! Я тебе покажу, как разбрасываться коллективом! Иди и подумай над тем, что ты говоришь! — комбат брызгал слюной не переставая.
— А что за орден, о котором вы говорили, товарищ майор? — нахально поинтересовался я.
— Ордена пришли в дивизию, говорят, твоя фамилия в списке присутствует, вот так-то! А ты говоришь: комбат не нравится, устал!
— Василий Иванович, а Серега Острогин и капитан Кавун награждены?
— Всему свое время, я и так проболтался, сюрприз не получится теперь. Иди, работай.
Глава 8. Упала первая звезда
Запыленные, чихающие, со слезящимися глазами, я и Марасканов брели в казарму.
— Теперь комбат меня съест в сыром виде, без соли и перца. И зачем я ляпнул про убитых «духов»? Думал сбить с него патетику, а получилось хуже некуда, — вздыхал с грустью Игорь.
— Да не переживай, скоро уже домой, не принимай близко к сердцу, пошел он к черту, — успокаивал его я, как мог. — А ты что, правда, много «духов» грохнул?
— Ай, какие подсчеты! Может, три, может, пять, я ведь первые полгода командиром взвода в «десантуре» был, пару раз в засады попадала рота, пару раз «духи» на нас нарывались. После моих очередей некоторые падали, а убил или ранил, хрен его знает. Мог и пятнадцать сказать — это для красивого словца, громко звучит.
— Теперь точно звучит. Еще как, теперь ты личный враг «Чапая», убийца и мародер. Он «десантуру» на дух не переносит, не знаю почему, может, где по шее наваляли? Попал ты, Игорек, под горячую руку, а он хотел тебе наградной на орден после рейда оформить. Подорожник теперь умрет, но не пропустит представление, обязательно бумаги порвет.
— Вот черт, дернула меня нелегкая за язык.
— Не переживай, может, что-нибудь придумаем. Комбат на днях в отпуск уезжает, вот тогда и посмотрим, что предпринять.
На следующий день в полк приехали артисты столичного театра сатиры. Большой концерт подходил к завершению, когда «пани Моника» взяла со столика бумажку и произнесла:
— Эту песню я хочу исполнить в честь офицеров, награжденных орденами «Красная звезда»: Острогина, Ростовцева. Встаньте, пожалуйста, ребята! Поздравляю вас от всей души!
Мы с Сержем встали, смущенные и красные, как вареные раки. Очень внезапно все произошло. Оказалось, нарочный привез сегодня пакет, вот командир полка и сделал нам приятный сюрприз.
Артистка спела еще пять песен, сплясала, поздравила других ребят, концерт плавно перешел в торжественное мероприятие по награждению. Командир полка вручил ордена, медали, а когда подошла моя очередь, «батя» лично сам прикрутил орден на х/б, крепко пожал руку, обнял, расцеловал и потрепал по плечу.
— Молодец, так держать!
— Служу Советскому Союзу!
— Всем награжденным фотографироваться, собраться у клуба! — скомандовал Мусалиев (он же в народе Муссолини).
Серега гордо расправил плечи, сделал величественную осанку, но я пихнул его в бок.
— Острога, будь проще, меньше напыщенности.
— А сам-то как павлин-мавлин! Сияешь как новый медный пятак.
— Почему пятак? — поинтересовался я.
— Потому что на рубль не тянешь. Не мешай торжествовать и радоваться, может, больше такого события в моей жизни не будет, — огрызнулся Серж.
— Ага, как наградные на тебя за месяц переписывать четыре раза к ряду, так я, а как праздновать, то тебе уже и не мешать!
— Ну хорошо, можешь присоединяться ко мне, но делай умное лицо. Если сумеешь, — улыбнулся Сергей.
— Я-то сумею, но вот ты сегодня сможешь ли раздобыть водку и закуску?
— В девятнадцать часов? По двойной цене! Ты с ума сошел! — воскликнул взводный.
— Тогда беги в дукан у штаба армии или проси дежурную машину, там в два раза дешевле.
— Прекратите болтать, мешаете фотографу! — рявкнул Ошуев.
— Уже прекратили, — эхом отозвались мы.
— Замечательно, все свободны, за фотографиями подходите к начальнику клуба через неделю, — распорядился замполит-2 Мусалиев.
— Поздравляю, мужики! От всей души! Но что за дела, у всех подчиненных ордена, а где мой орден? — возмутился Сбитнев.
— Награда еще найдет героя. За дырку в башке обязательно награждают. Вот если попадет в задницу, то правительство еще подумает, а выбитых шесть зубов того стоят, чтоб орден дать, — успокоил я командира.
— Хорошо, если так, спасибо, на добром слове, за это обеспечу закуску. Ник, пошли на продсклад, начальник склада со мной на Дальнем Востоке служил. А насчет зубов, ты представляешь, какой парадокс, если бы еще один выбило, то комиссовали бы. Шесть снесло — служи, а семь — уже инвалид!
— Вот черт! Знать заранее, я бы тебе седьмой зуб там, в развалинах, расшатал и выдернул. Одним больше, одним меньше, — хмыкнул я в ответ.
— Себе выдерни, развыдергивался.
— Протезировали-то бесплатно? Челюсть золотая?
— Бесплатно, но не золотая, а с напылением. А за мучения во благо Отечества могли бы, конечно, герою войны и раскошелиться на золото, — вздохнул, скривившись от нехороших воспоминаний, Володя.
— А пить и жевать уже не больно? — поинтересовался Ветишин.
— Не больно, а водка особенно полезна, она только дезинфицирует раны старого воина, — улыбнулся ротный.
Мы подошли к закрытому складу-ангару, и Володя принялся тарабанить в дверь и орать:
— Кладовщик! Васька! Отворяй ворота, пройдоха. Чем быстрее откроешь, тем меньше возьмем.
Дверь с неприятным скрипом открылась, и на пороге появился прапорщик в расстегнутой гимнастерке, почесывающий большой, толстый живот.
— Привет. Чего такой потный? — усмехнулся Володя. — Коробки с тушенкой прячешь по углам?
— От таких, как ты, пожалуй спрячешь! Здорово, брат! Давно вернулся? Болтали, что тебе полголовенки снесло, а у тебя все на месте. Может, другую голову снесло, что между ног? — и они принялись сжимать друг друга в объятиях.
— Нет, та цела, все нормально, два месяца дома проверял на прочность и эластичность, — хмыкнул ротный.
— Эластично? — заржали я и Ветишин.
— Да, только вот приходилось все делать по ночам, чтобы жену не пугать! Потому что скобы стояли на челюстях, и мое лицо было постоянно со страшным звериным оскалом. Ужас!
Прапорщик мялся на пороге, не желая впускать толпу офицеров.
— Мы чего к тебе пришли, дело у нас, неотложное, — Сбитнев начал продвигаться вглубь склада, тесня Василия.
— А ко мне просто так поболтать не ходят, всем что-то нужно. Корыстные вы, — ответил прапорщик, пытаясь сопротивляться из последних сил.
— Васька, ты из себя ангела бескорыстного не строй. Никифор и Острогин ордена получили, а закусить нечем. Паек в рейде съели, старшина должность сдает, все выпил, гад, и сожрал.
— Идите к Берендею, он остатки не сдал еще, а я никому ничем не обязан.
— К Берендею нельзя, мы ему и Соловью чуть физиономию в Гардезе не намяли. Они сейчас в обиде — ничего не дадут.
— Правильно сделают, не плюйте в колодец, где водицы еще пригодится напиться. Ладно, заходите, так и быть, чего-нибудь соберем, — прекратил сопротивление и смилостивился кладовщик.
В ангаре стоял полумрак и только у стойки с документами светила ночная лампа. Возле нее скакала в тельняшке и с ошейником на шее небольшая обезьяна, привязанная цепочкой к стене.