Рейдовый батальон Прокудин Николай
После этой угрозы вниз спустился Пыж и разведчики. Мы подхватили под руки и ноги мертвого командира роты и быстро вынесли на пятачок для приземления вертолета. Только занесли наверх, как в небе показался «Ми-8», делающий сложный вираж против ветра. Машина камнем устремилась вниз и довольно жестко приземлилась. Во время выполнения маневра по ней откуда-то выпустили зенитную ракету и несколько пулеметных очередей. Промазали.
Очевидно, «духи» прекратили стрельбу, надеясь на крупную добычу. Ждали борт экспедиции спасения и на некоторое время затаились. Теперь они весь огонь сконцентрировали на вертолете. Решили, наверное, удвоить показатели по сбитым летательным аппаратам.
Я вспомнил про лежащий в камнях автомат Арамова и стремглав бросился вниз. Тем временем первыми осторожно погрузили раненых комэска и Алахвердыева, а потом тела убитых. Стояла невообразимая суета. Еще бы! Трудно проводить эвакуацию при работающем двигателе, под крутящимися винтами и под огнем противника.
Я успел вернуться до отлета и протянул автомат борттехнику. Тот схватил его за приклад и сразу захлопнул люк. Вертолет камнем устремился вниз в ущелье, наклонившись на правый бок, а затем резко выровнялся и, петляя по распадку, умчался на базу.
Пыж задумчиво почесал подбородок и спросил у меня:
— Никифорыч, тебе пистолет нужен?
— Какой пистолет? — удивился я.
— Да вот, командира эскадрильи. Автоматический пистолет Стечкина. Я у него из рук забрал, чтоб в бессознательном состоянии не пальнул в кого-нибудь. А когда подполковника на борт подняли и увезли, вспомнил, что кобуру к своему ремню пристегнул. Забыл внутрь вертушки бросить.
— Ладно, сделаем так: спустимся к полку, я поеду в госпиталь к нашим бойцам и завезу пистолет. На броне мне отдашь и все дела. А пока носи. Пойдем, Коля, может, в обломках еще что-то найдется. Летчики просили отыскать «черные ящики», для комиссии по расследованию катастроф.
— Ну что ж, пойдем! — согласился разведчик.
Мы побрели по осыпям к еще дымящимся листам дюраля. Между камней валялись какие-то шестеренки, болты, осколки стекла и рваные куски металла. За нами следом пошли Шкурдюк, Хмурцев, Шапкин и солдат-сапер. Среди дымящегося пепла Фролов разглядел искаженную, оплавленную, оранжевую шкатулку. Это и был один из «черных ящиков».
Что-то блеснуло на дне ущелья. Туда отправились Фролов и Шапкин. Вскоре бойцы вернулись, неся гермошлем, большую сферу зеленого защитного цвета, с забралом из плекса. На шлеме белой краской выведен номер борта вертолета и еще какие-то обозначения.
— Наверное, это «сфера» комэска. «Правак» сгорел вместе с шлемаком. Видимо, когда летчик выбросился через свою форточку, он и укатился вниз, — предположил я.
— Расстреляем или сожжем? — спросил Шапкин.
— Нет, Сашка, не расстреляем! Привязывай шлем к мешку, понесешь домой. Будет сувениром. Я его над койкой повешу.
— А почему я? — запротестовал сержант. — Может, сразу заберете?
— Сержант, ты постоянно свои проблемы пытаешься превратить в мои!
— Какие же это мои? Мне эта кастрюля даром не нужна. Лишний вес!
— Отставить разговорчики! — гаркнул я. — А ну, продолжай зарабатывать «очки» на орден!
— Ну, если дадут орден Красной Звезды, то тогда другое дело! — пошутил невесело сержант.
К нам подошел огромный, как монумент, взводный минометчик Волчук. Для этого офицера Панджшер был первым рейдом. Он еще не освоился на войне, таращил глаза и всему удивлялся.
— Ребята, я с собой взял в горы фотоаппарат! Может, снимемся на память?
— Конечно! Если пленка имеется — фотографируй! — обрадовался Хмурцев. — Только не испорть кадры!
Офицеры принялись позировать на фоне огня и дыма, надевая по очереди гермошлем то у разбитой кабины, то у перевернутого днища. Пленка закончилась быстро. «Духи» молчали и наша наглость сошла нам с рук. Наверное, мы им порядком надоели, или, что скорее всего, они ожидали другую, более ценную добычу. Ведь за сбитый вертолет стрелок получит миллион афганей, а за наши жизни и сотни тысяч не дадут.
Комбат сидел в заново отстроенном СПСе с задумчивым видом. Он прихлебывал из большой алюминиевой кружки чай и о чем-то рассуждал с Сероиваном.
— Ну, шо, замполит, проголодался? — встретил мое появление Подорожник. — Сидай, гостем будешь. Покуда ты по ущелью скакал, воевал, трофеи собирал, фотографировался, я нам крепость выстроил! О тебе позаботился, костерок развел, чаек сварганил. Гляди, земляк, — обратился он к Сероивану, — нахлебник явился! Вместо того чтобы быть комбату «ридной мамою», меня бросил и бегает в войну играет!
— В смысле? — удивился я.
— В прямом! Я тебе шо казал? Сходить, посмотреть, как там дела, отправить вниз людей на выручку. А ты шо сделал?
— Что я сделал?
— Сам поперся, героя из себя изображаешь.
— Я никого не изображал. Шкурдюк сидел еле живой, отходил от шока, а бойцы морды в землю и ни шагу в сторону. Это был тот самый, пресловутый личный пример. Чтоб комбат не говорил: мол, у замполитов стиль работы «делай, как я сказал», а я не болтаю, а делаю.
— А в результате мы могли тебя потерять. Был шанс стать еще раз Героем Советского Союза. Но посмертно!
— Спасибо за ласку и комплементы, — усмехнулся я.
— Не за что. Вот тоби кружка, вот чайник, сахарок — пара кусков, угощайся. Сидай, не стесняйся.
— А я не стесняюсь, — ответил я и устроился с противоположной стороны, чтобы табачный дым не несло в лицо.
Желудок громко заурчал, напомнив, что с утра в него не попало ни грамма съестного. Я вынул из мешка суточную норму маленьких баночек, вскрыл, подогрел и принялся уплетать.
— Ну, проглот! Ох, ты и жрать горазд, комиссар! — улыбнулся Подорожник.
— Василий Иванович! Я сегодня туда-сюда, на дно ущелья, три раза спускался. Кроссовки полностью разбил. Сил нет совершенно. Ем впервые!
— Ешь, я шучу! А если бы обулся в сапоги, то и не сбивал бы кроссовки. Никак ты не расстанешься с анархией!
— Если бы у меня были такие же, как у вас, товарищ подполковник, австрийские ботинки, я бы в них бегал. А в отечественных «говнодавах» не возможно ходить. Ноги через час отвалятся или в кровь сотрутся.
Я быстро умял дневной рацион и задумался. Почесался, пошевелил пальцами ног, отдыхающих без обуви, шаркнул пятками по гладкому камню. Затем пару раз зевнул и решил прикемарить.
— Эй. Эге-ге! Комиссар, а политинформация командиру? — прервал мой сон комбат. — Ты кто у нас по должности «рейнджер» или замполит? Кто будет просвещать управление батальона?
— О чем говорить? О внутренней или внешней политике? Можно об армии. Докладываю: грядет очередная перетряска армейской верхушки. Язов производит смену старого руководства на новое. У меня в мешке свежая газета «Красная звезда» с новыми назначениями генералов. Дать почитать?
— Хм-м. С новым министром, Никифор, я, можно сказать, лично знаком, — усмехнулся Подорожник. — Видел его, как тебя, и за ручку здоровался! В ту пору я служил в Среднеазиатском округе, в гнусной «дыре» возле озера Балхаш. Где только не побывал по молодости… Прошел все убогие гарнизоны, начиная от Эмбы! Как вспомнишь, так вздрогнешь. Я тогда командовал ротой. Приехал в наш полк проверять нас Дмитрий Тимофеевич. Он тогда командовал округом. Ох, он и матюжник! Настоящий фронтовик! Выстроили полк на смотр, генерал прохаживается вдоль строя, осматривает внешний вид офицеров. Рядом со мной в одной шеренге стоял капитан Порфирьев. Не офицер, а бесценный кадр! Древний, как помет мамонта. Каждый день за воротник поллитрушку закладывал. Подходит к нам командующий, я ему представился. Генерал поздоровался, пожал руку и поравнялся с Порфирьевым. Тот докладывает: «Капитан Порфирьев, помощник начальника штаба полка». Генерал улыбнулся, сочувственно похлопал капитана по плечу. Было от чего расчувствоваться: перед ним стоял офицер, седой как лунь, в выгоревшем кителе, с лицом землистого цвета, испещренным глубокими морщинами. Вояка! Службист! Язов взглянул на него и окончательно расчувствовался: «Ну, что, дружище, давно, наверное, капитаном? Устал уже в этом звании?» Эти слова генерал произнес, машинально сняв с головы капитана фуражку и проверяя наличие ниток и иголок. А Петя Порфирьев в ответ прохрипел: «Никак нет! Не долго. Долго был майором!» (Петю месяц назад сняли с должности и разжаловали до капитана.) Язов посмотрел на Петра, плюнул в сердцах на плац и швырнул об асфальт выцвевшую повседневную фуражку. Больше Язов ни с кем не разговаривал и никому не сочувствовал. Такое мое знакомство с министром.
— Знакомство довольно «шапочное». Вам, Василий Иванович, не досталось за компанию? Вашу фуражку не топтали? — съехидничал я.
— Ты посмотри, Сероиван, как осмелели молодые офицеры? Еще вчера Никифор и слова против сказать не смел! Бледнел при разговоре со мной, не перечил. А теперь он подшучивает над комбатом. Ладно, прощаю, плоские шуточки, отпущенные в мой адрес. Но исключительно, учитывая героические заслуги. Иди спи, вояка.
Итак, что мы имели в этом почти безнадежном положении. Вокруг, как минимум, на пятнадцать километров одни «духи». Первая и третья роты где-то гораздо ниже по руслу реки. До базы десантников в Анаве топать еще дальше. Моджахедов вокруг тьма и как выбраться из этой ловушки? Западня какая-то. Впереди, справа и слева — огневые точки мятежников. Сзади «бородатые» пока не стреляют. Пока…
Но кто знает, что будет дальше? Людей для самостоятельного выхода из окружения мало! Десять офицеров, пара прапорщиков, тридцать сержантов и солдат.
Итого: сорок два ствола или штыка. Не густо…
Глава 11. Ловушка
Четыре высотки, на которых мы разместились, запестрели демаскирующими бело-серыми флагами. Это бойцы сушили на солнышке портянки. Куски материи, прижатые по краям камешками, реяли, словно пробитые шрапнелью и обожженные порохом боевые штандарты. Дух, который они источали, мог сбить с ног даже скунса. Этот «постмодернистский натюрморт» вызывал ощущение надвигающейся катастрофы.
Обломки металла давно догорели, дым рассеялся, но по-прежнему оставался устойчивый запах пожарища, разлившегося керосина и паленого человеческого мяса. Время от времени мы спускались к месту падения борта, где лежали россыпи металлических кусков обшивки, пытаясь разыскать еще один «черный ящик». Солдаты собирали на память о войне оплавленные куски стекла и заклепки. Я тоже подобрал пару стальных сердечников. Это были те самые пули из длинной очереди, прошившей насыпь, но не попавшей в мое бренное тело.
Три дня тревожного ожидания нашей дальнейшей участи тянулись ужасно медленно. Авиация бомбила окрестные горные вершины, артиллерия наносила удары по хребтам и ущельям. Днем солдаты дремали, а по ночам треть из них отдыхали, остальные дежурили, сменяя друг друга по очереди на постах. Офицеры ходили, проверяли часовых, будили их, чтобы не проспали «духов» и чтоб вся наша группа не оказалась однажды ночью вырезанной. Враг, как выяснилось, в этом районе был многочисленным, хорошо подготовленным и коварным. Интересно, какая сволочь сообщила «бородатым» район нашего десантирования, в результате чего мы оказались в этой ловушке. Засада, судя по всему, готовилась заранее и тщательно.
Пулеметы мятежников молчали, на нас не разменивались. Пехота им была не интересна. Затаились и ждали, когда прилетят винтокрылые «птицы», чтобы эвакуировать попавших в беду людей.
Новости поступали к нам одна хуже другой. Учитывая плотную противовоздушную оборону противника, командование приняло решение десантирование более не проводить, вертолеты за нами не присылать, а эвакуацию провести иным способом. Это означало: предстоит топать, топать и топать по горным тропам…
Продукты и вода были на исходе, а командиры в штабе армейской группировки продолжали обдумывать, как выводить батальон из окружения. Смешно сказать, батальон! И роты не наберется! А «духов» в районе Панджшера около десяти тысяч. Вокруг Анавы (кишлака, к которому нам нужно выбираться), несколько тысячи мятежников. Это по самым оптимистическим, приблизительным подсчетам. Вот влипли…
Наконец, ранним утром, на четвертые сутки раздумий, командир дивизии Баринов отдал приказ об отходе. Филатов спланировал с Подорожником маршрут движения. Совместно в деталях согласовали переход по гребню хребта, пересечение одного ущелья. Далее, двигаясь по второй горной гряде, мы должны были выйти на соединение с остальными ротами батальона. В то время, когда все было подготовлено и согласовано, кто-то на самом верху поменял замысел в корне. Руководители сообщили: в кишлаке, что располагался в трех километрах от нашей площадки, действует афганский полк. Он на подходе. Мы соединяемся с афганцами, прочесываем ущелье и затем возвращаемся к дивизии.
— Как так, спуститься с гор? — удивился комбат, разговаривая по связи с начальством из штаба. — А кто будет прикрывать нас сверху? У меня мало людей, мы нагружены оружием! Необходимо два взвода сажать на вершины, господствующие над ущельем. Это человек двадцать. А у «духов» несколько ДШК замаскированы. Попробуй-ка забраться на противоположный склон! В бинокль никого не видно, мятежники не показываются, но то, что они не ушли, ясно как день! Выжидают.
— Не обсуждать приказ! Идите на помощь «зеленым»! — последовал начальственный рык.
— Я не пойду в западню! Какой полк у афганцев? Спецназ госбезопасности?
— Пехотный полк. Хороший. Боевые ребята, — успокоил начальник.
— Вы сами видели этих боевых ребят? Сколько штыков? Пятьдесят? Сто пятьдесят? Двести? Какое-нибудь стадо баранов! Разбегутся при первых же выстрелах! — продолжал протестовать Василий Иванович.
— Отставить разговорчики! Начало движения в девять утра. Осмотрите развалины, что находятся вдоль дороги, на пути следования батальона! — рявкнул штабной офицер и прекратил пререкания, уйдя из эфира.
— Бл…! Сука штабная! Тварь! Запустить бы эту крысу в ту дыру, куда он нас хочет загнать. Просто мечтаю увидеть бегающими под пулями всех этих теоретиков-педиков! Планируют, мудрят, не выходя из кабинетов, а мы потом башку в пекло суем, — громко возмущался комбат.
Чапай закурил сигарету, несколько раз зло сплюнул на камни, продолжая бурчать под нос ругательства. Пальцы рук, держащие окурок, заметно подрагивали. Комбат много нервничал в последнее время. Я тоже не радовался навязанному нам маршруту. Чтобы успокоиться, я вдыхал полной грудью свежий горный воздух, пытаясь расслабиться, и разминал пальцы босых ног. Внутренне, конечно, я содрогался от предстоящего рискованного путешествия, но отгонял дурные мысли и надеялся на счастье и удачу.
Никакой душман не принесет большего вреда, чем свой родной советский болван. Наша армия всегда славится дураками. Но дуболом в мирное время не так опасен. Война — это все-таки война. Не прав тот, кто придумал поговорку: «Чем больше в армии дубов — тем крепче оборона». Эти дубы почему-то поголовно пролезли в руководство. И как они только с небольшим набором извилин (и те натертые фуражкой) умудряются пробиваться на самый верх?
— Хватит расслабляться, политрук! Обувайся! Сейчас проверяемся и в путь. Командиры взводов! Пересчитать солдат, проверить наличие оружия. В голове колонны разведвзвод! — громко скомандовал Иваныч.
Людская масса на вершине закопошилась и пришла в движение. Мой зад и желудок почуяли неприятности…
У подножья горы теснились три домика, выложенных из серого речного булыжника. Невысокие, узкие террасы одна за другой спускались к речушке. Во время таяния снегов она, может быть, и превращается в реку, но сейчас это тихий журчащий ручеек.
Разведчики пробежались по «избушкам», быстренько осмотрели помещения. Вроде бы все в порядке. Никого нет.
Бойцы залегли за каменными дувалами, переводя дыхание. Подорожник вновь вышел на связь со штабом дивизии.
— Где «зеленые»? Мы заняли окраину населенного пункта. Здесь полнейшая тишина. Ни души! Местных жителей нет, «духов» пока не видно, но и афганского полка тоже.
— Неувязочка получилась, — ответил по связи кто-то из управления дивизии сонным голосом. — Армейское командование что-то переиграло. Афганцы до вас не дошли километров десять. Идите по руслу речки к ним на соединение. Они будут ждать.
— Вот козлы! Десять километров по руслу! Черт знает что! А если зажмут? Ловушка! Западня! — воскликнул Иваныч и распорядился: — Ну, ладно, разглагольствовать некогда. Бегом к реке и как можно быстрее из этого каменного мешка. Разведвзвод, вперед! Затем идут связисты миномет, и вторая рота. В замыкании гранатометчики. Ветишин, не отставай, не задерживайся!
Сережка пребывал в задумчивом состоянии. В принципе, он вполне мог и не оказаться в Панджшере. Перед рейдом лейтенант собирался жениться и должен был ехать в посольство расписываться, бракосочетаться. Но в самый последний момент передумал. Из-за чего — то поругались с невестой, и он сказал, что свадьбы не будет. Мол, иду в рейд, а после рейда посмотрим. Невеста вспылила и разбила в гневе четыре литровые бутылки водки, приготовленные для мероприятия, одна об другую. Разговор их едва не закончился дракой. Ночью батальон отправился на боевые действия, а утром Золотарев из Центра боевого управления вызвал Ветишина обратно в полк. Девушка умоляла его вернуться.
На вопрос Сергея, что ему делать, Подорожник, хитро глядя на Ветишина, сказал:
— Наломал дров, набедокурил, а теперь не знаешь, как поступить? Делай так, как совесть подскажет. Вернешься в Кабул — Бог тебе судья. Может, там твое счастье. Но взвод останется брошен на сержанта Якубова. Гурбон — только набирающийся опыта, молодой сержант. Справится ли? Не наломал бы дров. У меня лишних офицеров, чтобы тебя заменить, нет.
— Наверное, останусь. Не поеду. Вот отвоюем, а потом, может, помиримся. Подумаем еще раз. Что скажешь, Никифор Никифорыч? — спросил Серега, ища поддержки.
— Пошли с нами. В горах будет много свободного времени, там спокойно обмозгуешь. Оставайся, Сережка! — предложил я.
— Решено! Никуда не возвращаюсь! В Панджшер! — махнул рукой Ветишин.
Наверное, это судьба. При десантировании пара пулеметных очередей попали в борт, на котором он летел. Уцелел. Теперь ему выпало выход из этого кошмарного ущелья прикрывать.
Я приветливо помахал Сергею. Он в ответ грустно улыбнулся. Управление торопливо двинулось вслед разведвзводу. Мы спешили покинуть неприветливые, таящие постоянную угрозу места.
Разведчики спустились с террас и по ручью быстрым шагом пересекли кишлак. Теперь наш черед испытать удачу. Едва на краю последней террасы показались связисты и минометчики, как горы «ожили». Со всех сторон ударили автоматы, пулеметы, заработал миномет, и среди камней разорвалось несколько минных фонтанчиков. Взрыв одной из мин бросил нас наземь. Осколки с противнейшим визгом пролетели над моей головой и застучали по камням. В этот раз пронесло. Кусочек металла сбил с головы Подорожника кепку, едва чиркнув по макушке, а большой острый камень рассек лоб. Я прижался затылком и спиной к огромному валуну, а ноги и задница остались без прикрытия. По ним забарабанили камни и земля. Черт! Только бьющих по нам минометов не хватало!
Все быстро спрыгнули с террасы и прильнули к выложенной из камней шершавой стене. Пока что было не понятно, откуда конкретно стреляют. Казалось, огонь велся отовсюду. Мы, действительно, оказались в огненном мешке. Четыре вросших в землю домика с противоположной стороны были переоборудованы в блиндажи и доты. Узенькие, подслеповатые окошки-бойницы изрыгали из своих недр огневой шквал. Откуда-то с гребня горы, из кустарника, включились в бой крупнокалиберные пулеметы. Издали плевался минами миномет. Цепочка из нашей пехоты, вжимаясь в грязь, поползла от стены в ручей к массивным валунам. Я оглянулся назад и понял, что обратной дороги нет. Из тех домов, что проверили разведчики, тоже стреляли автоматчики и гранатометчики. Повылезали из норок и тайников, гады! Ловушка захлопнулась…
Позади на тропе валялся АГС, рядом вверх ножками — станок, а вокруг раненые солдаты. Гурбон Якубов подтаскивал кого-то в укрытие, а остальные, кто был в сознании и мог стрелять, вели огонь. Кто не мог, бессильно лежал на земле. Их вопли и стоны доносились сквозь автоматный треск.
Я отстрелял «муху» в одно из строений. То же самое сделал Вадик Хмурцев. На минуту помогло, я надеялся: кто-то из «духов» умолк навеки.
Комбат, сидя за камнями, вызывал артиллерию на себя. Минометчики воткнули в землю «трубу» и с руки принялись посылать мину за миной в дальний кустарник. Скорее всего миномет «духов» работал оттуда. А может, если повезет, Волчук зацепит кого из вражеских пулеметчиков.
Бойцы, лежа, передавали мины, которых было немного, штук тридцать. Этого хватило продержаться до открытия огня артиллеристами. Самоходки и гаубицы из-за гор взялись обрабатывать склоны. Снаряды ложились к нам ближе и ближе. От точных попаданий сложились, словно карточные домики, пара хибарок. Но даже из развалин, из полуподвальных помещений кто-то упорно продолжал стрелять. Хорошую встречу тут нам приготовили. Горячую!
Накрытые артиллерией, пулеметы и миномет мятежников замолчали, но «духовские» автоматчики только усилили стрельбу.
Гурбон дотащил к нам первого раненого. Это был Ветишин! Надо же как глупо вышло! Вместо свадьбы получить пулю! Серега лежал перепачканный кровью, которая сочилась сквозь бинты. Глаза закрыты, лицо землистого цвета, он уже не стонал. Без сознания…
— Гурбон! — крикнул я сержанту. — Куда его задело? Он весь в крови!
— Две пули в животе и осколками перебита нога, — объяснил Якубов, растирая по лицу кровь, пот и грязь.
— Тебя задело?
— Нет, это кровь лейтенанта Ветишина.
— Кто еще ранен?
— Почти весь взвод. Вагриса убили, а еще четверо перевязываются. Абдулаев отстреливается, а остальные уже не стрелки. Я поползу Сидорова выносить, ему в грудь попали.
Сержант вернулся обратно, а мы усилили огонь для прикрытия. И вскоре выбрались трое легко раненных, тянувшие за собой бездыханное тело друга. Гурбон вытащил еще одного тяжело раненного. Абдулаев притянул за лямки АГС в чехле, громко крича что-то на родном языке и ругаясь по-русски. Из всех фраз я узнал узбекское «джаляп» и услышал множество родных выражений. Могуч русский язык! Мощнее и сочнее его ругательств не сыщешь! Сейчас даже афганцы по-русски матерятся.
— Василий Иванович! Станок от гранатомета забирать будем? — спросил я у комбата, продолжавшего вместе с капитаном-минометчиком корректировать артиллеристов.
— На хрен он сдался. Пусть валяется. Не поползем за ним: он под прицелом. Можем еще кого-то потерять. Оставим «духам» трофей для отчетности. Их очередь на себе станок тягать по горам.
В небе появилась четверка штурмовых вертолетов. «Крокодилы» встали в карусель и принялись осыпать «нурсами» ущелье. Металл засвистел осколками повсюду. Рассыпалась еще одна «избушка», загорелся сарай, вспыхнули стожки сена, в которых прятались мятежники. Отпрятались! Комбат отдал приказ на прорыв. Разведвзвод, оседлав господствующую вершину, отбивался от наседавших на них «духов», обеспечивая проход. «Бородатые» буквально на считанные минуты опоздали и не успели опередить Пыжа. Комбат, связисты и «ходячие» раненые, низко пригибаясь, побежали по ручью, то и дело падая в воду. Переползая, перекатываясь, прыгая с места на место, передовая группа добралась до поворота реки. Затем унесли Ветишина и еще двоих тяжело раненных.
— Гурбон, бери убитого и уползай! — скомандовал я Якубову.
— Спасибо, товарищ старший лейтенант! Ухожу, — ответил сержант.
Он взвалил на себя труп и, низко пригибаясь, побрел между валунов. Вместе с ним ушел и Чухвастов с Сероиваном. Остались только минометчики и второй взвод.
— У тебя к миномету есть мины? — поинтересовался я у Волчука.
— Ни одной. Теперь миномет как труба от самовара. Пользы никакой, только еще одна обуза на нашу голову.
— Ну, тогда, Сашка, пусть расчет уходит за комбатом, — предложил я. — Да и ты с ними.
— Никифорыч, а с АГСом что делать будем? Три ленты есть, а гранатомет лежит без толку! — проорал мне в лицо оглушенный офицер-минометчик.
— А что делать без станка? Как стрелять из него? Не удержишь в руках! — воскликнул я, досадуя.
— Это нормальный человек не удержит! Посмотри, как я с ним ловко управляюсь!
Волчук снял чехол, взгромоздил гранатомет на большущий камень, нажал на спуск и не отпустил его, пока не расстрелял ленту. Тут же бросил АГС на землю и запрыгал, дуя на пальцы.
— Сука! Отбил мне пальчики! Вот дергается, зараза! Еле удержал. Прыгает, как мячик. Отдача сильная, не устойчив! Я сейчас его вон на тот высокий пень положу и оттуда постреляю!
Старший лейтенант перебросил через плечи обе ленты с гранатами, повесил на шею автомат и с гранатометом в руках перебрался к поваленному дереву. Через пару минут Александр принялся молотить по кишлаку. Когда выстрелы прекратились, минометчик заорал:
— Амба! Гранаты кончились! Более прикрывать отход нечем. Надо быстрее отсюда выбираться!
— Сашка, возвращайся! — крикнул я ему в ответ. — Окружат!
— Нет, замполит! Твоя очередь, ты как-никак замкомбата! Иди вперед, мои минометчики следом, а вторая рота прикроет!
«Рота…Восемь человек… Сильное прикрытие!» — подумал я.
— Серега! — обратился я к стреляющему по развалинам Шкурдюку. — Я побежал, а вы по очереди за мной!
Замполит роты кивнул в знак согласия и перезарядил автомат. Пятьдесят метров открытого пространства. Полсотни метров смертельного риска, ожидания пули в спину… На занятиях по физподготовке, при беге в сапогах с низкого старта, это семь-восемь секунд. С мешком на плечах и автоматом в руках секунд пятнадцать-двадцать. Но здесь ускорение придают свистящие вражеские пули.
— Ну, вперед! — скомандовал я сам себе и, пригнувшись, помчался вперед.
Обувь чавкала по воде. Холодные брызги разлетались в стороны. С неба на землю в эти секунды летели ракеты, выпущенные кружащимися «крокодилами». Они веером врезались в землю, истребляя противника на своем пути. Под этот фейерверк я бежал, петляя, к спасительному выступу холмика. Что-то сбило с моей головы кепочку, но поднимать ее и даже оглянуться некогда. Мимо, с правой стороны, вспенив воду, прошла трасса автоматной очереди. Я увеличил длину и частоту прыжков, а с последним прыжком ласточкой метнулся за валун. Ах-х-х. Хы-хы-хы… Дыхание никак не удавалось восстановить. Ноги и руки тряслись от пережитого страха. Повезло. А ведь это была пуля снайпера! Для меня предназначалась! Душман промахнулся совсем чуть-чуть, сбил только кепку. Возьми он чуть ниже, в голове у меня на пару дырок стало бы больше. И не было бы больше на свете старлея Ростовцева. Уф-ф-ф… Опять повезло!
Я осторожно пробрался между камней и выполз на тропу, где комбат у поваленного дерева переговаривался по радиосвязи.
— Василий Иванович! «Духи» вторую роту зажали в ручье! Сам еле-еле проскочил! Пулей кепку сбили, гады! Что делать будем дальше? — крикнул я возбужденно.
— Тише, комиссар! Без паники! Не гони волну! Чего орешь? «Духи» стреляют? Бери автомат и иди, стреляй в ответ. — Комбат дымил торчащим в зубах замусоленным окурком. Левой рукой он поминутно поправлял сползающую на глаза повязку. Сероиван намотал бинтов на голову Чапая, наверное, на три осколочных ранения. От души.
— Василий Иванович, я не только бегаю, но и стреляю. Зачем такие обвинения? Паники нет. Просто немного страшновато, — обиделся я. — А где наша разведка?
— На этой горке должны сидеть. — Подорожник показал пальцем на вершину. — Пыж в своем репертуаре! Опять радиостанция молчит!
— А за поворотом есть кто или там «духи»?
— Не знаю! Чего привязался! Сходи, проверь, только возьми кого-нибудь с собой. А то еще, чего доброго, пропадешь.
Я огляделся — и вновь на глаза попался Шапкин. Сержант слышал разговор и, улыбнувшись, отвел глаза в сторону.
— Сашка! Чего физиономию воротишь? — насмешливо спросил я.
— Так вы опять на меня свой взгляд кидаете. Что, кроме меня, никого нет, чтобы в дозор сходить?
— Ты мне, сержант, нравишься. Не лежишь мордой в землю, закрыв глаза от страха, а воюешь. Пошли.
Сержант вздохнул и взглянул на Хмурцева. Командир взвода связи начал возмущаться для порядка:
— Ну, почему меня никто не спрашивает? Это ведь мой сержант! Заберите его из взвода, товарищ старший лейтенант, и водите за собой. Будет заместителем замполита.
— Старший лейтенант Хмурцев! Выделите мне одного бойца! Быстро!
— Вот это другое дело. Шапкин! Марш за замполитом батальона! Умереть, но защитить его персону от врагов! — улыбнулся Вадик.
Мы звонко хлопнули с Вадимом ладонью об ладонь, и я зашагал по мокрому рыхлому песку. Впереди виднелась овечья кошара, выложенная из плоских камней. В этом сарае вполне могли устроить очередную засаду для отходящего батальона. Если строение займут «духи», мы опять в мешке.
— Шапкин! Стрельни «мухой» в сарай!
Идти напролом не хотелось: вдруг там кто-то ждет не добрый и не ласковый… Сержант прицелился и выпустил гранату в прикрытую дверь. Взрыв! Часть стены и крыши завалилась. Ну вот, теперь можно смело шагать дальше. Заглянув вовнутрь, мы никого не обнаружили. Береженого бог бережет!
Дальше открывалась зеленая поляна между двух высоких хребтов. Вдали у следующего поворота росли несколько елей, и опять торчал одинокий домик. Но до него далеко, метров пятьсот. Туда мы попадем не скоро. Главное, чтоб дорога к нему была чиста, чтобы не оказалось на нашем пути засад и минных полей. Крутые горные склоны явно без блиндажей и огневых точек. Вот и отлично! Отступление вполне возможно, да и артиллерия хорошо бьет по противнику. Наверное, сумеем выбраться.
Я устало присел за камень и вытянул избитые о камни натруженные ноги.
Только я почувствовал близость спасения, как сразу охватила какая-то необъяснимая усталость. Ступни словно отстегнулись, стали ватными, руки тряслись. Эта же мелкая дрожь прошла по всему телу. Нервы! Паника начинается невовремя! Дрожь усилием воли удалось унять. Глаза безвольно закрылись, и я впал в минутное забытье. Может, это продолжалось всего минуту, может пять. Сознание отключилось само собой. Как будто перегорел в мозгу предохранитель или щелкнули невидимым тумблером. В памяти всплыли картины недавнего прошлого: бой, горящий вертолет, дым пожарища…
К реальности меня вернул одиночный выстрел. Кто-то невидимый издалека прицелился, выбрав меня своей мишенью. «Хороший выбор у стрелка — замкомбата», — мелькнула в голове невеселая мысль.
В той же позе я, как сидел, так и упал на бок, а затем скатился в небольшой арык. Пусть стрелок думает, что попал, второй раз целиться не станет. По этому арыку, прикрываясь каменным бруствером, я отполз метров на пятнадцать и укрылся за краем террасы.
— Шапкин! Сашка! Ты живой? — заорал я что есть мочи.
— Живой! — отозвался издалека сержант.
— Ты не видел, откуда эта зараза, снайпер, стреляет?
— Нет. А что, это в вас целились? Я думал рикошет.
— Ты где залег?
— Я за бревном маскируюсь. Что мне делать дальше?
— Переползай сюда к канаве, только быстрей. Вернемся к комбату, надо торопиться с отходом, а не то «духи» подойдут поближе, пристреляются, и не выскочим.
Через несколько секунд Шапкин рухнул сверху мне на шею.
— Черт слеподырый! Не видишь, куда прыгаешь? — возмутился я.
— Какое «видишь», он опять чуть не попал в меня! Пуля шлепнулась куда-то правее, — тяжело дыша, оправдывался связист. — А вы если не позвали б, то я и не свалился б. Мне и там было удобно.
Точно, надо торопиться, а то отрежут отход! Все же, если проскочим этот узенький перешеек, дальше нас будет гораздо труднее прижать и догнать.
Пригибаясь, мы побежали обратно.
— Василий Иванович! «Духи» начинают постреливать в тылу! Надо быстрее сниматься и уходить! — выкрикнул я, еле переводя дух, в лицо комбату, когда вернулся на полянку.
— Чего орешь? Понял, не глухой! — осерчал Подорожник.
— Это я оттого, что торопился сообщить. Задыхаюсь.
— Эти недоделки в штабах не могут никак определить, где «царандой» и как мы с ним соединимся. Сейчас снова буду требовать разрешения на отход. Ох, не вытащить нам всех раненых! Людей не хватит! — вздохнул комбат. — Нужно бросать лишнее барахло.
Василий Иванович вновь принялся объясняться с командованием, а я перебрался на пятачок, откуда вели огонь по «духовским» блиндажам три бойца. Пули щелкали о камни, сшибали ветки, с визгом рикошетили. Казалось, нет от них спасения. Кто-то выбежал из-за камней и упал впереди укрытия. Это был Волчук. Он оглянулся и, увидев меня, задорно крикнул:
— Никифорыч! Ты в рубашке родился! Везучий! Мы за тобой сразу проскочить так и не сумели. Полчаса лежали, пока вертушки «бородатых» не отогнали. Пули прошли за твоими ногами. Если бы у «духа» патроны в магазине не кончились, то следующие пули вошли бы тебе в ногу и задницу.
— Вот мерзавец! Чуть-чуть меня не достал! Но я живучий, увернулся! Пулей только кепку сбили, в ручье осталась, — сказал я минометчику.
— Видели. Мы подождали, когда артиллерия ударит по домам, и поползли следом. Шкурдюк твою кепку подобрал, смотрит, а в ней дырки. Будет дополнительная вентиляция волосам, не облысеешь.
— Хорошо, что не получилась вентиляция в мозгах, — горько усмехнулся я. — Значит, мне опять повезло…
— Шкурдюк то же самое сказал. Еще он отметил, что надо от тебя держаться подальше. В комиссара, говорит, не попадают, а рядом находящихся приятелей-сослуживцев цепляют. Поэтому можно попросить тебя, Никифорыч, отползти чуть подальше в сторону от меня, — улыбнулся Волчук.
— Ха! Испугался! Опасайся меня! — засмеялся я. — Бойся!
Мое обычное бодрое состояние духа постепенно возвращалось. После второго расстрелянного магазина я почувствовал себя еще лучше. Бросив солдату, заряжавшему патронами рожки, свои пустые и получив наполненные, я вновь принялся посылать короткие очереди по окнам покосившейся хибары.
В перерывах ведения огня, мы с Волчуком продолжали перекрикиваться.
— Сашка! А чего из АГСа прекратил стрелять?
— Ленты кончились! Ни одного выстрела не осталось. Теперь эта железяка рядом валяется. Когда патронов не будет и «духи» попытаются взять меня в плен, начну отмахиваться гранатометом. Если кого им зацеплю — убью наверняка!
— Александр, с твоим ростом и силушкой можно в одну руку трубу миномета взять, а в другую АГС.
— Раньше, года два назад, да! Гирей крестился. Мог! А сейчас здоровье уже не то!
В этот момент, озираясь по сторонам, из кустов выскочили Шкурдюк и щуплый солдат. Они упали возле нас, надрывно хрипя. Едва отдышавшись, Сергей доложил:
— Сзади наших — никого! Только «духи»! Я даже их топот ног слышал и тяжелое дыхание. Сейчас вот-вот появятся среди камней и кустарника.
Действительно, один из мятежников высунулся вдали из густой травы и сразу послал веером несколько неприцельных очередей. «Духи» напролом не пошли. Они поставили 60-мм минометы и принялись забрасывать минами нашу поляну.
Осознав, что тут больше делать нечего: вот-вот перебьют, мы перебежали к комбату. Я грохнулся на землю возле ног Василия Ивановича. Комбат покосился на меня и заворчал:
— Ты чего такой грязный? Все ползаешь и бегаешь? Детство в жопе играет, никак не успокоишься? Сиди рядом со мной! Уймись!
— Надо отходить! «Духи» минометы притащили. Мы еле ноги унесли. Они скоро огонь сюда, в глубину, перенесут.
— Хорошо, я тебя понял. Все вышли? Ты проверил? Никого не оставили среди камней? Раненых точно вынесли? — забросал меня вопросами Чапай.
— Шкурдюк последний отходил. Говорит, сзади только «духи», — ответил я. — А где «зеленые»? Идут к нам на помощь?
— Хрен на нос! Идут, да только не туда! Они где-то по другому ущелью шарахаются. К нам сейчас два взвода первой роты на помощь спустятся. Но для этого нужно проскочить пару километров по этому руслу. Комдив приказал оставить все лишнее! Разрешаю бросить каски, бронежилеты, мешки. Собрать в одну кучу, а саперу заминировать вещи! — отдал приказ Подорожник. — Раненых — на плащ-палатки. Убитого тоже!
Итак, шестеро раненых и погибший. Трое подстреленных дойдут своими ногами, троих надо нести. Убитого тоже уносим. Никогда не бросаем погибших!
Ветишина положили на палатку и понесли первым. Куртка х/б и штаны были разрезаны на куски при перевязке. Надо же, до чего Сережке не везет! До этого в лицо и руки был ранен, теперь — в живот и ногу! Весь в отметинах будет, если… Никаких если! Доживет до свадьбы! Не до этой, так до следующей! Видно было, что он замерзал, его тело сотрясала мелкая дрожь. Слишком много крови потерял! Бедный «летеха». Я снял привязанный к моему мешку бушлат и накрыл Сергея. Шкурдюк накинул свой бушлат на другого тяжело раненного солдата. Бойцы потащили импровизированные носилки, взявшись вчетвером за углы плащей. Трех легко раненных вели под руки. Они пока окончательно не обессилели и могли потихоньку шагать самостоятельно.
Ватные спальные мешки мы изодрали и подожгли. Часть касок разбросали по кустам (теперь, возможно, аборигены станут в них плов варить). Остальные вместе с бронежилетами бросили в кучу. Сапер подложил под них тротиловые шашки, «эфку» с вынутой из запала чекой (еще «сюрприз»). Пусть возьмут добычу…
Первое поле в лучах заходящего солнца миновали быстро. Кто-то несколько раз издалека выстрелил по нам. Офицеры и те сержанты, кто не нес раненых, отвечали беспорядочной, беспокоящей стрельбой по склонам хребтов.
— Братцы! Быстрей! Бегом! Ребята, из последних сил, но бегом! — кричал, подбадривая носильщиков, комбат. — Хлопцы! Не выскочим за уступ горы, все поляжем! Окружат и перестреляют как воробьев!
Солдаты пыхтели, хрипели, пот лил ручьями, а дружный мат не стихал ни на секунду. Мы проскочили узкую горловину ручья, и перед нами показалась другая долина, гораздо более широкая и длинная. Артиллеристы сопровождали прицельным фланговым огнем отступление. Главное, чтоб не было отрыва снаряда. Для нас хватит одного случайного попадания. Две артиллерийские батареи мешали мятежникам преследовать нас, а вертолеты с большой высоты накрывали местность квадрат за квадратом, там где находился противник. Если бы не эта помощь, то нас давно бы взяли в клещи. Отход все больше превращался в бегство. Мы, действительно, бежали. Не позорно, конечно, ведь враг превосходил нас значительно, но все же бежали, потому что мятежники, несмотря на огневую поддержку наших артиллеристов, продолжали свои попытки обойти нас по склону и отрезать путь к отступлению.
Наконец-то к нам присоединился разведвзвод. Среди разведчиков потерь не было, только один легко раненный солдат и Пыж с перевязанной рукой.
— Коля! Что случилось? — спросил я у взводного.
— Резануло чуть по мышцам, но кровищи было много. Однако кость не задело, цела.
— Ну и хорошо! — похлопал я по плечу Николая. — Быть тебе начальником ГРУ!
— Эй, Пыж! Смените своими солдатами носильщиков, а то ребята совсем выбились из сил! — распорядился Подорожник. Солдаты начали нехотя менять уставших товарищей. Скорость движения отряда заметно увеличилась.
В ущелье разведчик заметил в камнях пещерку и двух маленьких людей, быстро метнувшихся к ней. Вся отходящая группа залегла, делая передышку, а Пыж со своими «орлами» осторожно подошел с боку к пещере. Солдаты вскоре выволокли оттуда двух человек. Мы с комбатом подошли к пленным. Это были чумазые старик со старухой, трясущиеся от страха. У обоих текли слезы из глаз, они поднимали руки к небу, что-то быстро-быстро лопотали на своем языке.
— Азимов! Переведи, что болтают эти «духи», — велел Пыж таджику-разведчику.
— Говорят, что они местные жители, совсем мирные. Скотоводы, коз пасут в долине.
— Надо бы их грохнуть! — задумчиво произнес Тарчук и злобно посмотрел на афганцев.
— Тарчук, опять за свое! Мы со стариками не воюем! Товарищ подполковник, может, не надо их убивать! — обратился я к Василию Ивановичу.
— А с чего, комиссар, ты взял, что я собираюсь устраивать расстрелы? Не знаешь, что ли, меня? Пыж, ради бога, уйми своего живодера, а то я его грохну! Он мне уже давно надоел. Тарчук, как будешь на гражданке жить? Тебя без наручников на улицу выпускать опасно!
Солдат скривил физиономию в презрительной гримасе, но промолчал в ответ. Дедулю обыскали, оружия при нем не нашли. В пещере тоже не было ничего подозрительного, только тряпье и корзины.
— Ладно, залазьте обратно в свою берлогу! — распорядился Подорожник и махнул рукой, давая команду продолжать движение.
Читать бесплатно другие книги:
