Джентльмены-мошенники (сборник) Андерсон Фредерик
Он помолчал немного, а затем заговорил – и его тон заставил меня устыдиться собственного.
– Видите ли, Банни, сейчас существует два или три меня: один покоится на средиземноморском дне, другой – старик австралиец, который мечтает умереть на старой родине, но которому не грозит большая опасность умереть где бы то ни было. Старик австралиец не знает в городе ни души, он должен быть последователен, иначе его разоблачат. Эта сиделка Теобальд – его единственный друг, и он и так видит многовато, пускать ему пыль в глаза нужно с умом. Улавливаете? Вся соль как раз в том, чтобы выбрать вас из толпы, да еще при помощи старины Теобальда – что может быть лучше! Поначалу он стеной стоял против того, чтобы тут вообще кто-то появлялся. Естественно, хотел владеть мной единолично, но он согласится на что угодно, лишь бы не убить курочку, несущую золотые яйца! Он получает по пять фунтов в неделю, пока поддерживает во мне жизнь, и собирается жениться в следующем месяце. В каком-то отношении это печально, но в каком-то – не так уж плохо: ему понадобится больше денег, чем он предполагает, и на крайний случай он всегда может нам пригодиться. А пока он ест у меня из рук.
Я похвалил Раффлсу текст телеграммы, в которой добрая половина особенностей моего выдающегося родственника была втиснута в дюжину странных слов, и разъяснил, как старый негодяй на самом деле со мной обращался. Раффлса это не удивило – в давние времена нам доводилось вместе у него обедать, и мы на всякий случай оценили обстановку его дома с профессиональной точки зрения. Теперь я узнал, что телеграмму с пометкой о вознаграждении за быструю отправку опустили в ближайший ящик на Вир-стрит вечером накануне того дня, когда объявление должно было появиться в “Дейли мейл”. Это тоже было заранее устроено, и Раффлс боялся только, как бы объявление не задержали, невзирая на его настоятельное требование, и я не явился к доктору за объяснениями по поводу телеграммы. Но обстоятельства складывались благоприятно, и риск свелся к минимуму.
Самая большая опасность, по мнению Раффлса, подстерегала совсем рядом: немощный инвалид, каковым он якобы являлся, каждую ночь боялся наткнуться на Теобальда где-нибудь поблизости от квартиры. Но у Раффлса имелись наготове средства снизить и этот риск – он подробно рассказал о целом ряде ночных приключений, на удивление, впрочем, невинных. А пока он говорил, я кое-что заметил. При входе в квартиру первая же дверь вела в его комнату. Длинная внутренняя стена отделяла ее не только от коридора, но также и от лестничной площадки. Таким образом, лежа в постели, Раффлс мог слышать каждый шаг по голым каменным ступенькам, и он всегда замолкал, если кто-то поднимался, до тех пор пока неизвестный не проходил мимо двери. В тот день явились еще несколько соискателей на должность, и моей обязанностью было сообщать им, что ее уже занял я. Однако между тремя и четырьмя Раффлс, внезапно взглянув на мои часы, спешно отправил меня на другой конец Лондона за вещами.
– Боюсь, вы умираете с голоду, Банни. Я, конечно, ем очень мало и нерегулярно, но я не должен забывать о вас. Перекусите где-нибудь по пути, но постарайтесь не объедаться, если сможете. Вечером мы должны отпраздновать нашу встречу!
– Сегодня?! – воскликнул я.
– В одиннадцать, у Келльнера. Можете таращиться на меня сколько угодно, но мы нечасто туда наведывались, если помните, да и персонал там, похоже, поменялся. Так или иначе, рискнем разок. Я зашел туда вчера вечером, говорил как балаганный американец и ровно на одиннадцать заказал ужин.
– Вы были настолько уверены, что я появлюсь!
– Заказать ужин – тут никакого вреда нет. Мы отужинаем в отдельной комнате, но вы можете приодеться, если у вас есть подходящие тряпки.
– Они у моего единственного снисходительного родственника.
– Сколько вам понадобится денег, чтобы забрать их, рассчитаться и привезти сюда все ваши пожитки?
Я посчитал.
– Десятки с лихвой хватит.
– У меня для вас как раз припасена. Держите, и на вашем месте я не терял бы времени. По дороге загляните к Теобальду, скажите ему, что вы приняты, но сейчас вынуждены отлучиться, и я не могу все это время быть один. О черт, чуть не забыл! Купите у ближайшего агента билет в театр “Лицей”, в партер, – агента найдете на Хай-стрит, их там два или три, – а когда вернетесь, скажете, что вам их подарили. Молодого человека надо устранить на вечер.
Я нашел нашего доктора в тесной приемной – и в одной рубашке. Возле его локтя стоял высокий бокал – по крайней мере, входя, я этот бокал видел. Потом доктор встал и попытался заслонить его собой, но так неловко, что я ему даже посочувствовал.
– Значит, вы получили место, – сказал доктор Теобальд. – Как я вам уже говорил и как вы, возможно, уже сами заметили, это та еще синекура. Мои обязанности отнюдь не сахар, другой, между прочим, мог бы и спасовать – вы же сами видели, как этот тип обращается с людьми. Но профессиональные соображения не единственные на свете, а в таком случае приходится проявлять особое снисхождение.
– Но что это за случай? – поинтересовался я. – Вы обещали рассказать, если у меня все получится.
Доктор Теобальд пожал плечами с достоинством, подобающим тому благородному делу, которому он служил; этот жест не противоречил ни одному истолкованию, какое вам вздумалось бы предложить. А затем он внезапно стал холоден. Думаю, я до сих пор говорил более или менее как джентльмен. Но, в конце концов, я был всего-навсего сиделкой. Казалось, доктор внезапно об этом вспомнил и не преминул напомнить и мне.
– А, – проговорил он, – это было до того, как я узнал, что у вас нет совсем никакого опыта, и должен сказать, я удивлен, что мистер Матьюрин тем не менее нанял вас, но только от вас зависит, как долго я позволю ему упорствовать в столь причудливом эксперименте. Что касается его недуга, мой добрый друг, нет никакого проку, если я дам вам ответ, который вам покажется китайской грамотой. Более того, я должен проверить, способны ли вы самостоятельно принимать решения. Могу, впрочем, сказать, что этот несчастный джентльмен являет собой сложнейший и мучительнейший случай, а это налагает на нас немалую ответственность и без тех черт, которые делают его невыносимым. В настоящий момент я вынужден отказаться далее обсуждать с вами моего пациента – впрочем, я сам поднимусь наверх, если найду время.
Он поднялся через пять минут. Я обнаружил его там, когда вернулся в темную комнату. Но он не отказался провести вечер в партере “Лицея”, когда Раффлс никуда меня не отпустил и отдал билеты ему, даже не поинтересовавшись моим мнением.
– И не беспокойтесь обо мне до завтра, – тявкнул высокий тонкий голос, когда врач уходил. – Я надеюсь в кои-то веки как следует выспаться, а за вами могу теперь послать, когда понадобитесь.
Квартиру мы покинули в половине одиннадцатого, когда на гулких ступеньках на время воцарилась тишина. Тишину эту не нарушили наши осторожные шаги. Но на лестничной площадке меня поджидал сюрприз. Вместо того чтобы спускаться, Раффлс повел меня на два пролета наверх – и наружу, на замечательно плоскую крышу.
– У этого дома два входа, – объяснял он среди звезд и дымовых труб, – один ведет на нашу лестницу, другой находится за углом. Но швейцар здесь один, живет он на цокольном этаже под нами и следит только за центральным входом. Мы обойдем его по другой лестнице, к тому же так меньше вероятность столкнуться с Теобальдом. Я научился этому у почтальонов – приметил, что они поднимаются одним путем, а спускаются другим. А теперь – за мной, и смотрите в оба!
Осторожность тут действительно не помешала бы: каждая половина здания имела свой дворик в форме буквы L, а парапеты были такие низкие, что через них легко можно было перекувырнуться прямиком в вечность. Однако скоро мы оказались на второй лестнице, которая выходила на крышу так же, как первая. И двадцать минут из следующих двадцати пяти мы провели в восхитительном экипаже, мчась на восток.
– Немного же поменялось в родной дыре, Банни. Больше стало светящейся рекламы, и самая жуткая безвкусица в городе – эта статуя всадника с позолоченными стременами и сбруей[43]. Почему бы им в придачу не вычернить ботинки этого дурачка и копыта его лошади? Больше велосипедистов, конечно. А раньше их было совсем мало, помните? Это может нам пригодиться… А вот и старый клуб – эк его упаковывают к юбилею ее величества! Клянусь Юпитером, Банни, туда непременно нужно зайти. Не высовывайтесь из экипажа на Пиккадилли, старина. Кто увидит вас, тот сразу вспомнит обо мне, и у Келльнера нужно быть ого-го какими осторожными… А, вот мы и на месте! Я уже говорил, что у Келльнера я грубый балаганный янки? И вам лучше прикидываться таким же, пока официант крутится рядом.
Нас отвели в маленькую комнатку на втором этаже, и на самом пороге я, даже я, знавший Раффлса в прежние времена, испытал потрясение. Стол был накрыт на троих. Я шепотом обратил на это его внимание.
– Да, кстати! – прогнусавил он. – Эй, парень, дамочка не придет, но раз накрыли, что уж теперь. Комната наша, все равно мне раскошеливаться!
Я никогда не был в Америке и меньше всего на свете хочу оскорбить американский народ, но и стиль, и интонация поразили мое неискушенное ухо. Я посмотрел на Раффлса, желая убедиться, что говорил именно он, – с ним никогда не мешает присмотреться повнимательнее.
– Какая еще дамочка? – в ужасе осведомился я при первой же возможности.
– Никакая. Они не захотели бы отдавать эту комнату для двоих, вот и все. Банни, мой Банни, за нас!
И мы чокнулись бокалами, в которых плескался золотистый “Штайнберг” тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года. Но едва ли я посмею замахнуться на описание изысканных блюда нашего ужина. Это был не просто ужин, не грубое чревоугодие – это был маленький пир для капризных богов, способный, пожалуй, удовлетворить самые безумные капризы Лукулла. И я – хлебавший баланду в Уормвуд-Скрабз[44], затягивавший пояс на чердаке в Холлоуэе – я восседал за этой невероятной трапезой! Где блюд не так много, но каждое – шедевр, было бы несправедливо выделять какое-нибудь одно – хотя вестфальский окорок в шампанском мучительно соблазняет меня это сделать. А что за шампанское мы пили – я говорю не о количестве, а о качестве! Ну да, “Поль Роже” восемьдесят четвертого года, мне ли жаловаться, и все же оно было не суше и сверкало не ярче, чем веселый плут, который тащил меня в преисподнюю да бросил на полпути, – но уж теперь-то я допляшу под его дудку до конца! Я хотел объяснить ему это. С тех пор как я вернулся в этот мир, я честно старался вести себя как можно лучше, но жизнь обращалась со мной все хуже и хуже. Но дальнейшие противопоставления и декларация о намерениях застыли у меня на губах, когда вошел официант с “Шато Марго”, потому что он принес больше, нежели великолепное вино, – он принес еще и визитную карточку на серебряном подносе.
– Проводите его сюда, – коротко приказал Раффлс.
– А кто это? – воскликнул я, когда официант ушел. Раффлс дотянулся до меня через стол и словно тисками сжал мою руку. В его пристальном взгляде блеснула сталь.
– Банни, я рассчитываю на вас, – сказал он тем прежним голосом, которому невозможно было сопротивляться, – и суровым, и обаятельным. – Я рассчитываю на вас, если тут начнется заварушка!
Больше он ничего не успел добавить – дверь распахнулась, и с поклоном вошел щеголеватый человек: сюртук, золотое пенсне, сияющая шляпа в одной руке, черный мешок в другой.
– Добрый вечер, джентльмены, – сказал он со спокойной улыбкой.
– Присаживайтесь, – небрежно протянул Раффлс в ответ. – Что ж, позвольте мне представить вам мистера Эзру Б. Мартина из Чикаго. Мистер Мартин – мой будущий шурин. Это мистер Робинсон, Эзра, управляющий фирмой “Спаркс и Компания”, знаменитых ювелиров с Риджент-стрит.
Я навострил уши, но ограничился кивком. Я ни капли не верил, что могу хоть сколько-нибудь соответствовать моему новому имени и адресу.
– Я рассчитывал, что мисс Мартин тоже приедет, – продолжал Раффлс, – но она, к сожалению, неважно себя чувствует. Мы уезжаем в Париж на девятичасовом поезде завтра утром, и она побоялась, что чертовски измотается. Жаль разочаровывать вас, мистер Робинсон, – зато вы увидите, что я рекламирую ваши товары.
Раффлс поднес правую руку к электрической лампе, и на пальце блеснуло кольцо с бриллиантом. Я готов был поклясться, что пять минут назад его не было.
Лицо у торговца было разочарованное, но оно просветлело, когда он принялся рассуждать о стоимости кольца и о цене, за которую его продал. Мне предложили угадать цифру, но я благоразумно покачал головой. Редко в своей жизни я бывал столь молчалив.
– Сорок пять фунтов! – воскликнул ювелир. – И даже пятьдесят гиней было бы слишком дешево!
– Верно, – кивнул Раффлс. – Чертовски дешево, согласен. Но тогда, приятель, вы получили все сразу наличными, не забывайте об этом!
Меня в очередной раз дурачили, но не об этом речь. Я просто прерываюсь, чтобы отметить: все это действо доставляло мне живейшее удовольствие. Это так напоминало прежнего Раффлса, наше прошлое. Изменилось только мое отношение к происходящему.
– Добрый вечер, джентльмены, – сказал он со спокойной улыбкой.
Оказывается, эта мифическая леди, моя сестра, только что согласилась на помолвку с Раффлсом, который заваливал ее дорогими подарками, стараясь заманить под венец. Я не мог толком уразуметь, кто кому подарил кольцо с бриллиантом, но за него, очевидно, кто-то заплатил, и я погрузился в раздумья, гадая, когда и как. На землю меня вернули драгоценности из мешка ювелира. Они сияли в своих футлярах, словно электрические лампы. Мы трое склонились над ними, причем я понятия не имел, что произойдет дальше, но не исключал применения насилия. Полтора года в тюрьме не проходят даром.
Чего только мы не выбрали!
– Сейчас, – говорил Раффлс, – мы выберем за нее, а вы поменяете все, что ей не понравится. Так я вас понимаю?
– Таково мое предложение, сэр.
– Ну, Эзра, давай. Уж ты-то, думается мне, знаешь, что Сэди нравится. Помоги мне выбрать.
И мы выбрали – бог мой! Чего только мы не выбрали! Кольцо с бриллиантом в пол-ободка. Оно стоило девяносто пять фунтов, и мы даже не попытались заполучить его за девяносто. Затем бриллиантовое колье – двести гиней, не торговались ни на фунт. Это должен был быть подарок жениха. Свадьба, очевидно, была неминуема. Мне надлежало играть роль заботливого брата. Я не мог не оправдать возложенных надежд: вычислил, что ей понравится бриллиантовая звезда (сто шестнадцать гиней), но подсчитал, что не могу себе такого позволить, за что тут же получил пинок под столом. Я боялся открыть рот, когда звезда в конце концов была приобретена за цену около сотни. А затем обстановка накалилась, потому что заплатить мы не могли, хотя денежный перевод (заявил Раффлс) был “на полпути из Нью-Йорка”.
– Но я вас не знаю, джентльмены! – вскричал ювелир. – Не знаю даже, в какой гостинице вы живете!
– Я говорил вам, что мы остановились у друзей, – сказал Раффлс без злости, хотя был сокрушен и подавлен. – Но вы правы, сэр! Да, вы чертовски правы, и я последний человек, который попросит вас пойти на такой неоправданный риск. Я пытаюсь найти выход. Да, сэр, именно это я и пытаюсь сделать.
– Хотелось бы, чтобы вы его нашли, – сказал ювелир с чувством. – Не то чтобы мы сомневались, что получим деньги. Но есть четкие правила, которые я поклялся соблюдать… не то чтобы я старался для себя… да и потом – вы же говорите, что отправляетесь в Париж утром!
– Девятичасовым поездом, – задумчиво проговорил Раффлс, – и я столько слышал о ювелирных магазинах в Париже! Но это нечестно – нет, конечно, не обращайте внимания. Я пытаюсь найти выход. Да, сэр!
Он курил сигареты из коробки на двадцать пять штук; у меня и у торговца были сигары. Раффлс сидел нахмурившись, и взгляд его выражал глубокую задумчивость. Мне было совершенно ясно, что его планы пошли наперекосяк. Но этого они и заслуживали, невольно думалось мне, если он рассчитывал накупить добра на четыреста гиней в кредит, один раз заплатив процентов десять. Это казалось недостойным Раффлса, и я, со своей стороны, по-прежнему сидел готовый в любой момент вцепиться в горло нашему гостю.
– Мы могли бы послать вам деньги по почте из Парижа, – протянул Раффлс. – Но как мы можем быть уверены, что от вас не будет никакого подвоха и вы вышлете нам те самые украшения, которые мы выбрали сегодня?
Гость выпрямился в кресле. Имя его фирмы должно служить достаточной гарантией!
– Думается, оно мне известно в той же мере, как вам – мое! – со смехом заметил Раффлс. – А впрочем, глядите! Я придумал. Вы пакуете украшения вот в это!
Он вытряхнул сигареты из жестяной коробки, в то время как мы с ювелиром обменялись любопытными взглядами.
– Пакуете украшения сюда, – повторил Раффлс, – три вещи, которые мы хотим, и плевать на футляры, можете обернуть их ватой. Затем мы пошлем за ниткой и сургучом, запечатаем эту штуковину прямо здесь, и вы можете забрать ее с собой. В течение трех дней мы получим перевод, вышлем вам деньги, а вы вышлете нам эту треклятую коробчонку с нетронутой печатью! И нечего так кисло смотреть, мистер ювелир, вы нам ни капли не доверяете, а мы собираемся вам как-никак довериться. Звони, Эзра, посмотрим, найдутся ли у них сургуч и нитка.
Сургуч и нитка нашлись, и дело было решено. Торговцу это не нравилось, мол, предосторожность совершенно излишняя, но поскольку он забирал все свое добро с собой, и проданное, и непроданное, то его чувствительные возражения были скоро исчерпаны. Он собственными руками обернул колье, кольцо и звезду ватой, и коробка вместила их так легко, что в последний миг, когда она уже была закрыта и нитка приготовлена, Раффлс едва не добавил бриллиантовую брошку-пчелку за пятьдесят один фунт десять пенсов. Однако это искушение он в конце концов переборол – к досаде торговца. Коробку перевязали ниткой, а нитку запечатали, как ни странно, бриллиантом с того самого кольца, которое было куплено и оплачено.
– Вряд ли у вас в магазине есть еще одно кольцо – точная копия моего, – смеялся Раффлс, выпуская коробку из рук. Она исчезла в мешке торговца. – А теперь, мистер Робинсон, я надеюсь, вы оцените мое истинное гостеприимство – ведь я не предлагал вам ничего выпить, пока дело не было закончено. Это “Шато Марго”, сэр, и должен заявить, что вы не оценили бы его меньше чем в восемнадцать карат.
В кэбе, на котором мы добирались до места, находящегося недалеко от квартиры, меня резко осадили, едва я начал задавать вопросы, которые кучер легко мог услышать, и я принял эту резкость чересчур близко к сердцу. Я не мог понять, что же затеял Раффлс с торговцем с Риджент-стрит, и, естественно, хотел узнать, что все это значит. Но мне пришлось прикусить язык до тех пор, пока мы не пробрались обратно в квартиру с теми же предосторожностями, с какими покинули ее, и даже там я молчал – до тех пор, пока Раффлс не похлопал меня по плечу с прежней улыбкой на лице.
– Что ж вы за кролик! – воскликнул он. – Не могли дождаться, когда мы доберемся до дома?
– Почему вы не могли сказать мне, что собираетесь делать? – спросил я обиженно, как в былые времена.
– Потому что ваша старая добрая физиономия все еще вполне невинна и потому что вы никогда не умели притворяться! Вы выглядели озадаченным, как и этот бедолага, – а разве вам удалось бы разыграть недоумение, если бы вы знали, какую игру я на самом деле веду?..
– Умоляю, какую же?
– А вот такую, – ответил Раффлс и шлепнул коробку из-под сигарет на каминную полку. Коробка не была перевязана. И запечатана не была. Она открылась от удара. И бриллиантовое кольцо стоимостью девяносто пять фунтов, и колье за двести, и моя пылающая звезда еще за сотню – все трое уютно и покойно лежали в вате ювелира!
– Коробки-близнецы! – вскричал я.
– Коробки-близнецы, мой мозговитый Банни. Одна была уже упакована и взвешена – и лежала у меня в кармане. Не знаю, заметили ли вы, как я взвешивал эти три вещицы в руке? Я знаю, что ни вы, ни он не видели, как я подменил коробки, ведь я сделал это, когда уже почти совсем собрался покупать брошку-пчелку, и вы были слишком озадачены, а наш простачок Джонни слишком увлечен. Это самый простой ход во всей партии. Куда сложнее было услать старину Теобальда в Саутгемптон по дурацкому делу вчера после обеда и лично явиться при свете дня на Риджент-стрит, пока он отсутствовал! Но кое за какие вещи стоит платить, а определенного риска никогда не избежать. Отличные коробки, не правда ли? Я только хотел бы, чтобы сигареты в них были получше, но скверная марка была очень важна – будь это “Салливан”, завтра же стало бы известно, что я жив.
– Коробки-близнецы! – вскричал я.
– Но они не должны открыть коробку завтра.
– Да и не откроют, конечно. А на вас, Банни, мне, возможно, придется возложить сбыт этого добра.
– Готов на все что угодно!
Мой голос прозвучал искренне, ручаюсь, но Раффлс привык полагаться на все пять чувств. Я почувствовал, как холодная сталь его взгляда вонзается в мои глаза и в мой мозг. И увиденное, кажется, удовлетворило его не меньше, чем услышанное, так как его рука нашла мою и сжала с пылом, обычно ему несвойственным.
– Я знаю, что вы готовы, и знал, что вы так скажете. Только помните, Банни, – теперь моя очередь платить по счетам!
Вы услышите, как он заплатил, когда пришло время.
Поймать вора
Светское общество вряд ли забыло серию дерзких ограблений, от которых за последний сезон по очереди пострадали столь многие заметные персоны. Налеты на лучшие дома города совершались один за другим, и за пару недель не одна высокопоставленная голова лишилась своей бесценной диадемы. Герцог и герцогиня Дорчестер потеряли половину исторического фамильного серебра той самой ночью, когда их светлости устраивали не менее исторический костюмированный бал. Бриллианты Кенворти исчезли среди бела дня, пока гости благотворительного обеда развлекались на первом этаже среди подарков, полученных леди Мэй Полтон от ее титулованного жениха, и ни зги не было видно из-за дождя конфетти. Было ясно, что здесь поработал не обычный вор, поэтому довольно скоро из небытия всплыло имя Раффлса – с легкой руки тех, кто готов беззастенчиво нарушать покой мертвых и безрассудно защищать полицию. Эти умники не остановились перед воскрешением мертвеца, потому что знали: никто из ныне живущих не способен на такие свершения.
Настоящий рассказ призван, помимо прочего, опровергнуть их нелогичные и неразумные наветы. Правду сказать, в этом деле нашу общую невиновность превосходила лишь наша общая зависть, и в течение долгого времени ни один из нас не видел ни малейшей зацепки, которая помогла бы установить личность человека, следовавшего нашим путем, да еще с таким раздражающим успехом.
– Я бы меньше возражал, – говорил Раффлс, – если бы этот парень действительно вел мою игру. Но я никогда не нарушал законов гостеприимства – это не мой прием, а он, кажется, других способов даже не знает. Как вы помните, Банни, когда мы взяли ожерелье старой леди Мелроуз, мы останавливались не в ее доме.
Мы в сотый раз обсуждали ограбления, но в кои-то веки в условиях, более благоприятствующих оживленной беседе, чем весьма своеобразная обстановка нашей квартиры. Мы редко обедали вне дома. С одной стороны, этому препятствовал доктор Теобальд, с другой – опасность быть узнанными. Но исключения случались, когда доктор уезжал или пациент поднимал бунт, и в этих редких случаях мы посещали один скромный ресторанчик в Фулхэме, где готовили просто, но очень вкусно, а винный погребок был и вовсе превосходным. Бутылка шампанского восемьдесят девятого года уже наполовину опустела, когда Раффлс завел разговор об ограблениях – в своей задумчивой манере, описанной выше. Как сейчас вижу устремленный на меня ясный взгляд – проницательный, оценивающий. Но теперь меня это не тревожило. Тон у Раффлса был задумчивый, словно он что-то прикидывал или подготавливал меня к чему-то. Нет, в тот момент, когда в голове шумело от вина, я этого не заметил, но теперь, вспоминая, отчетливо сознаю.
– Замечательное филе! – облизываясь, воскликнул я. – Так вы думаете, этот тип так же вхож в высшее общество, как и мы прежде?
Сам я предпочитал так не считать. У нас и без того было достаточно поводов для ревности. Но Раффлс красноречиво приподнял брови на полдюйма.
– Так же, мой дорогой Банни? Он не только вхож в общество – он его часть, тут и сравнения с нами быть не может. Общество подобно мишени – оно расходится кругами, и мы с вами никогда не попадали в яблочко, как ни крути. Меня приглашали только ради крикета – я еще не забыл. Но этот тип – один из них, он вхож в такие дома, в которые мы могли “войти” только в профессиональном смысле. Это очевидно – если, разумеется, за кражами не стоят разные люди, что, столь же очевидно, не так. Вот почему я отдал бы пятьсот фунтов, только бы насыпать ему соли на хвост сегодня же вечером!
– Да ладно вам, – возразил я с усмешкой и залпом опустошил бокал.
– Но я это сделаю, мой дорогой Банни. Официант! Еще полбутылки. – И как только пустую бутылку унесли, Раффлс перегнулся через стол. – Я в жизни не говорил так серьезно, – продолжил он вполголоса. – Кем бы ни был наш последователь, он, в отличие от меня, не мертвый и, в отличие от вас, не меченый. Если в моей теории есть хоть крупица истины, он из тех людей, на которых подозрение падет в последнюю очередь. О, Банни, каким бы он мог стать партнером для нас с вами!
Если бы я не был настолько навеселе, сама мысль о третьем партнере оскорбила бы меня до глубины души, но Раффлс безошибочно выбрал момент, и его аргументы не потеряли силы под струящийся аккомпанемент следующей пинты. Они и сами по себе, впрочем, были довольно убедительны. Суть их сводилась к тому, что до сих пор нам представлялось мало возможностей исполнить то, что Раффлс именовал “нашим вторым иннингом”[45]. Этого даже я не мог отрицать. На нашем счету было несколько “длинных одиночных”, но наши “лучшие подачи” были “быстро пойманы”, и мы “вели чертовски медленную игру”. Поэтому нам требовался новый партнер – тут способность изыскивать метафоры изменила Раффлсу.
Это возымело эффект. Я почти согласился с ним. По правде говоря, я устал притворяться наемной сиделкой, мне давно уже казалось, что этот мошенник, доктор, подозревает неладное. Начать с чистого листа, сбросить оковы – разве не прекрасная идея! Даже несмотря на то, что третий – обычно лишний, а в нашем случае такой партнер мог оказаться хуже, чем никакой. Но я не понимал, как мы можем надеяться вопреки всем препятствиям решить загадку, которая приводила в отчаяние Скотленд-Ярд.
– Кажется, я ее решил, – сообщил Раффлс, раскалывая в ладони грецкий орех.
– Но как? – воскликнул я, ни на миг ему не поверив.
– Я уже какое-то время выписываю “Морнинг пост”.
– И?..
– А вы приносили мне экземпляры и более низкопробной прессы.
– Хоть убейте, не понимаю, к чему вы клоните.
Раффлс снисходительно улыбнулся, раскалывая следующий орех.
– Потому что у вас нет ни наблюдательности, ни воображения, Банни, а вы еще пытаетесь писать! Не поверите, но я составил почти полный список людей, присутствовавших на мероприятиях, на которых под шумок исполнялись эти маленькие фокусы.
Я невозмутимо заявил, что не понимаю, как это могло ему помочь. Как еще можно было откликнуться на его хоть и добродушный, но самодовольно-высокомерный тон? К тому же это соответствовало истине.
– Подумайте, – терпеливо призвал Раффлс.
– Когда воры взламывают дверь, – рассудил я, – и крадут что-то наверху, я не вижу особого смысла в том, чтобы выяснять, кто в это время находился внизу.
– Верно, – согласился Раффлс, – но только если они взламывают дверь.
– Но ведь именно это они каждый раз и проделывали! Дверь второго этажа взламывали, когда внизу все было в самом разгаре; вор исчезал вместе с драгоценностями, прежде чем поднималась тревога. Уловка такая старая, я и не думал, что вы снизойдете до нее.
– Не такая старая, как кажется, – откликнулся Раффлс, выбирая сигары и отдавая мне мои. – Коньяк или бенедиктин, Банни?
– Бренди, – без стеснения ответил я.
– Кроме того, – продолжал он, – комнаты никто не взламывал. Во всяком случае, в доме Дорчестеров дверь была попросту заперта, а ключ исчез – пробраться внутрь можно было с любой стороны.
– Но именно там он оставил веревочную лестницу! – торжествующе воскликнул я.
Но Раффлс покачал головой:
– Не верю я в веревочную лестницу, Банни. Это отвлекающий маневр.
– Да во что вы вообще верите?
– В то, что каждое из так называемых ограблений было совершено изнутри, одним из гостей. Более того, я покривлю душой, если скажу, что до сих пор не вычислил преступника.
Я начинал понимать, что и правда вычислил – такая мрачная серьезность светилась в устремленных на меня почти не мигающих глазах. Я торжественно провозгласил поздравительный тост – и до сих пор помню немного тревожный взгляд, которым Раффлс проводил мой бокал.
– Я нахожу только одно подходящее имя, – продолжил он, – фигурирующее во всех списках. С первого взгляда предположение кажется невероятным. Лорд Эрнест Белвилл присутствовал на всех этих приемах. Вы что-нибудь знаете о нем, Банни?
– Это не тот ли поборник умеренного потребления алкоголя?
– Он самый.
– Больше ничего и не хочу о нем знать.
– Согласен, – сказал Раффлс, – но подумайте, насколько это многообещающе! Человек, чьи взгляды так широки и умеренны и разделяются уже чуть ли не всеми подряд (не считая разве что вас, Банни), не навязывает их миру без скрытого мотива. Пока все хорошо. Но какие же у этого типа намерения? Неужели создать себе имя? Нет, он и так не пустое место. Богат ли он? Напротив, для его положения – сущий голодранец и, по всей видимости, не имеет ни малейшей цели нажиться; вряд ли можно нажиться, проповедуя то, что все разумные люди и так признают. И тут вдруг мне вспоминается моя собственная давняя идея – профессия-ширма! У меня это крикет, а у него – умеренность в потреблении алкоголя! Но нет нужды торопиться с выводами. Мне нужно узнать о нем больше, чем рассказывают газеты. Нашему благородному приятелю сорок, и он не женат. Что он делал все эти годы? Как, черт побери, я должен был это выяснить?
– Как же? – спросил я, не желая портить себе пищеварение головоломками, как бы явственно Раффлс этого ни добивался.
– Я взял у него интервью! – ответил Раффлс, и улыбка расплылась на его лице при виде моего изумления.
– Вы… взяли интервью? – повторил я. – Но когда… где?
– В прошлый четверг вечером, когда, как вы помните, мы рано пошли спать, потому что я страшно устал. Что пользы было раскрывать вам все карты? Затея могла кончиться провалом, да и сейчас еще может. Но лорд Эрнест Белвилл выступал на собрании в Эксетер-холле; я дождался его после выступления, проследил за ним до Кинг-Джонс-Мэншнс, и он дал мне интервью в собственной квартире перед отходом ко сну.
Моя журналистская ревность обострилась до предела. Изображая равнодушие, которого на самом деле не испытывал (ведь нахальство Раффлса происходило не от желания оскорбить), я сухо осведомился, какую газету он якобы представлял. Не стану приводить здесь его ответ, но без дальнейших разъяснений я отказывался ему верить.
– Мне-то казалось, – проговорил он, – что даже вы заметили прием, которым я в определенных случаях никогда не пренебрегаю. Я всегда заглядываю в гостиную и ссыпаю в жилетный карман карточки с подноса. Это отличное подспорье в случае, когда приходится временно выдавать себя за другое лицо. В четверг вечером я послал карточку известного писателя, сотрудничающего с влиятельной газетой. Если бы оказалось, что лорд Эрнест знает его лично, я вынужден был бы признаться в журналистской уловке, но бог миловал – а значит, редактор отправил меня взять интервью для утреннего выпуска. Профессия-ширма – лучше не придумаешь!
Я осведомился, какие же сведения принесло интервью.
– Всякие, – ответил Раффлс. – Все эти двадцать лет лорд Эрнест странствовал. Техас, Фиджи, Австралия. Подозреваю, у него повсюду жены и дети. Но его манеры выдают разностороннее образование. Он угостил меня прекрасным виски и ни разу не вспомнил о своем увлечении трезвостью. Он человек серьезный и проницательный, но я заговорил его до такой степени, что он потерял осторожность. Нынче вечером он будет у Кирклетэмов – я видел торчащую карточку. Я сунул немного воска в замочную скважину, когда он выключал свет.
И, поглядывая на официантов, Раффлс показал мне отмычку, недавно отлитую и отшлифованную, но еще одна пинта (причем, подозреваю, мне досталось куда больше, чем Раффлсу) не прибавила мне проницательности. Я перевел взгляд с отмычки на Раффлса, наморщив лоб – и мельком поймав свое отражение в зеркале за его спиной.
– У вдовствующей леди Кирклетэм, – прошептал он, – бриллианты величиной с фасолины, и она обожает их носить… и рано ложится спать… и сейчас она в городе!
И тут до меня дошло.
– Этот мерзавец хочет прибрать к рукам ее бриллианты!
– А я хочу забрать их у него, – отозвался Раффлс, – точнее, забрать вашу долю и мою.
– Да согласится ли он на такое сотрудничество?
– Мы загоним его в угол. Он не посмеет отказаться.
План Раффлса заключался в том, чтобы проникнуть в покои лорда Эрнеста до полуночи; там мы дождемся титулованного мошенника. Если я доверю все тонкости Раффлсу и просто буду стоять рядом на случай тревоги, то исполню свою роль и получу свою долю. Эту роль я уже не раз исполнял, не всегда охотно, но вопроса о доле, правда, никогда не возникало. Однако нынче вечером я ничуть не возражал. Я выпил как раз достаточно шампанского – как хорошо Раффлс знал мою меру! – и был готов с радостью сделать что угодно. Честно говоря, я даже не хотел дожидаться кофе, который заказал Раффлс, специально велев сделать его покрепче. Но он настоял на своем, и только между десятью и одиннадцатью мы наконец оказались в кэбе.
– Если явимся слишком рано, все пропало, – говорил он, пока мы ехали. – С другой стороны, опасно, если мы уйдем слишком поздно. Доля риска так или иначе остается. С каким наслаждением я прокатился бы по Пиккадилли и полюбовался огнями! Но ненужный риск – это уже совсем другая история.
Кинг-Джонс-Мэншнс, как всем известно, – самый старый, уродливый и высокий доходный дом в Лондоне. Но построен он с гораздо большим размахом, чем принято, и без маниакального стремления сэкономить место. Мы как раз въезжали на просторный двор, когда привратник остановил нас, чтобы изнутри смог выехать хэнсом.
В хэнсоме сидел средних лет мужчина с военной выправкой, в вечернем костюме, как и мы. Вот и все, что я разглядел, когда хэнсом проехал мимо нас, потому что не мог этого не разглядеть, но я бы не придал встрече никого значения, если бы не замечательный эффект, который она произвела на Раффлса. В мгновение ока он выскочил на тротуар, заплатил извозчику и поволок меня через улицу, подальше от дома.
– Куда, черт возьми, вы несетесь? – воскликнул я.
– В парк, – отозвался он. – Слишком рано.
Голос его сказал мне больше, чем слова. Он был на удивление мрачен.
– Это был он – в хэнсоме?
– Да.
– Ну, значит, путь свободен, – удовлетворенно сказал я. И уже собрался повернуть назад, но Раффлс сжал мое предплечье, увлекая за собой.
– Мы чуть не столкнулись нос к носу, – сказал он. – Вот эта скамейка подойдет – нет, следующая, дальше от фонаря. Дадим ему полчаса, не меньше, и давайте помолчим.
Несколько минут мы сидели молча. Вот Биг-Бен издал ленивый звон, поплывший к звездам. Половина одиннадцатого. Ночь выдалась душная. Только после того, как пробило одиннадцать, Раффлс вынырнул из своей угрюмой задумчивости и вывел меня из моей, похлопав по спине. Через пару минут, пройдя через внутренний двор, мы оказались в освещенном вестибюле Кинг-Джонс-Мэншнс.
– Только что расстались с лордом Эрнестом у леди Кирклетэм, – говорил Раффлс. – Он дал нам ключ и попросил подождать у него дома. Поднимете нас на лифте?
Я ни разу не видел, чтобы прежний Раффлс действовал ловчее. Ни тени колебания. Апартаменты лорда Эрнеста Белвилла находились наверху здания, но мы оказались в них так быстро, как только мог везти лифт и вести мальчишка. И в итоге отмычка нам даже не понадобилась: наружную дверь мальчишка открыл своим ключом, да еще зажег свет, прежде чем уйти.
– Гм, становится все интереснее, – сказал Раффлс, как только мы остались одни. – Выходит, они могут входить и делать уборку, когда его нет дома. Что, если он хранит все награбленное в банке? Черт, вообще-то это было бы самое разумное с его стороны! Я не верю, что он сбывает добычу, вся она где-то спрятана, если я не ошибаюсь и если он не дурак.
Разглагольствуя, он расхаживал туда-сюда по гостиной, обставленной в очаровательном старинном стиле, и делал столько замечаний, словно был аукционным служащим, составляющим опись, а не взломщиком, которого в любой момент могут застукать.
– Великолепный Чиппендейл[46], а, Банни? Не подлинный, конечно, – но где сейчас достанешь подлинного Чиппендейла, да и кто может отличить? В самой старине никакой прелести нет. И все же как люди кичатся! Если вещица хорошенькая и полезная, да еще сделана добротно, мне довольно.
– Не лучше ли нам осмотреть всю квартиру? – нервно предложил я.
Он даже не запер наружную дверь. И отказался запереть, когда я обратил его внимание на это упущение.
– Если лорд Эрнест обнаружит, что его комнаты заперты, он поднимет шум, – объяснил Раффлс. – Пусть войдет и сам запрется, прежде чем мы загоним его в угол. Но он придет еще не скоро – иначе, конечно, может получиться неловко, ведь внизу ему передадут то, что я сказал. Смена заступает в полночь. Я заприметил это еще в прошлый раз.
– А если он придет раньше?
– Ну не может же он выставить нас, не поглядев, кто мы такие, а уж когда я шепну ему всего пару слов, и подавно не попытается. Конечно, если мои подозрения не безосновательны.
– Не пора ли их проверить?
– Мой милый Банни, а чем я, по-вашему, все это время занимался? Здесь он ничего не хранит. У Чиппендейла нет такого замка, который нельзя было бы вскрыть перочинным ножом, и в паркете ни одна доска не отходит – я на все понаступал еще до того, как мальчишка ушел. От дымохода никакого проку, в таких домах его чистят. Да, я уже готов обследовать его спальню.
Рядом оказалась еще и ванная. Ни кухни, ни комнаты для прислуги не было – ни то ни другое не нужно в Кинг-Джонс-Мэншнс. Я подумал, не заглянуть ли в ванную, пока Раффлс в спальне, ибо все это время меня терзала ужасная мысль, что хозяин прячется где-то в квартире. Но ванная сияла пустотой в электрическом свете. Когда я вернулся в спальню, Раффлс высовывался в усеянный звездами квадрат, которым казалось окно, так как комната по-прежнему тонула во тьме. Я нащупал выключатель возле двери.
– А ну выключите! – яростно приказал Раффлс. Он поднялся с подоконника, как следует закрыл ставни и задернул занавески и только после этого сам зажег свет. При свете обнаружилось, что лицо Раффлса искажено скорее сожалением, чем гневом, и он только покачал головой, увидев, как я повесил нос.
– Ничего страшного, старина, – сказал он. – Но в коридорах тоже есть окна, а у слуг есть глаза. Мы с вами должны находиться в другой комнате, никак не в этой. Да взбодритесь же, Банни! Это та комната: взгляните, на двери дополнительная задвижка, которую он закрыл, к окну подходит железная лестница на случай пожара! Можно сбежать, как только запахнет жареным. Оказывается, он умнее, чем я думал, Банни. Вы можете поспорить на последний доллар, что, если в этой квартире есть чем поживиться, оно лежит в этой комнате.
Тем не менее комната была весьма скудно обставлена – и никаких запоров. Мы искали всюду, но напрасно. Гардероб забит висящими пиджаками и сложенными брюками, ящики – мягчайшим шелком и тончайшим бельем. Походная кровать пришлась бы по нраву анахорету, спрятать сокровища там было решительно негде. Я заглянул в дымоход, но Раффлс велел мне не делать глупостей и поинтересовался, слушаю ли я хоть когда-нибудь, что он говорит. Сомнений насчет его настроения не оставалось. Я еще не видел его в более скверном расположении духа.
– Значит, он хранит их в банке! – прорычал он. – Готов поклясться, что не ошибся в этом типе!
У меня хватило такта не возражать. Но я не удержался от предложения: мол, сейчас самое время исправить все ошибки, которые мы могли допустить. Полночь все еще не пробило.
– Тогда мы выставим себя на посмешище внизу! – воскликнул Раффлс. – Да я лучше застрелюсь! Он может явиться с бриллиантами Кирклетэмов! Делайте что хотите, Банни, но я с места не сдвинусь!
– Я ни за что вас не оставлю, – ответил я, – чтоб вам тут досталось на орехи от того, кто умнее вас.
Я взял на вооружение его собственный тон, и ему это не понравилось. Никому это не нравится. На какой-то миг мне показалось, будто Раффлс сейчас ударит меня – первый и последний раз в жизни. Он мог бы, если б захотел. Кровь моя вскипела. Я готов был послать его к дьяволу. И, чтобы подчеркнуть свою обиду, я кивнул и пожал плечами, отвернувшись к паре очень больших индийских булав, стоявших у каминной решетки по обеим сторонам трубы, в которую я якобы заглядывал.
Внезапно Раффлс схватил булавы и принялся раскручивать их над своей седой головой с каким-то детским азартом, с ребяческой бравадой. А я-то думал, он выше таких вещей…
И вдруг, когда я посмотрел на него, лицо его изменилось, смягчилось, просветлело, и он осторожно положил булавы на кровать.
– Слишком легкие для своих размеров, – быстро проговорил он, – и я готов поклясться, что они разного веса!
Он взял по булаве в каждую руку и потряс у уха сначала одной, потом другой, затем обследовал их толстые концы при электрическом свете. Теперь я понял, к чему он клонит, и мне передалось его волнение. Оба мы не произнесли ни слова. Раффлс извлек карманный набор инструментов, который сам называл ножом и всегда носил при себе, и, открыв буравчик, передал мне булаву. Машинально я сунул узкий конец под мышку, а другой подставил Раффлсу.
– Держите крепче, – с улыбкой прошептал он. – Он не только умнее, чем я думал, Банни, он изобрел уловку куда более удачную, чем все мои. Нужно было лишь точно взвесить их обе.
Он вогнал буравчик почти целиком в круглую голову булавы, и мы принялись крутить в разные стороны. Некоторое время ничего не происходило. Затем внезапно что-то подалось, и Раффлс пробормотал проклятие – нежно, словно молитву. Еще минуту рука его крутила буравчик, словно он заводил механическое пианино, и буравчик медленно врезался в хорошее крепкое дерево.
Булавы были полые, словно рога для питья – обе, так как мы переходили от одной к другой, не останавливаясь, чтобы развязать пухлые свертки, которые валились на кровать. Они приятно тяжелили руку и были обернуты ватой так плотно, что слипались, сохраняя очертания булавы, словно были отлиты в форме. А когда мы распаковали их… однако предоставим слово Раффлсу.
Он поручил мне скрутить булавы обратно и вернуть к каминной решетке, где мы их нашли. Когда я закончил, стеганое покрывало сверкало бриллиантами всюду, где не мерцало жемчугом.
– Если это не та диадема, в которой леди Мэй выходила замуж, – говорил Раффлс, – и которая исчезла из комнаты, где она переодевалась, пока на ступени сыпалось конфетти, я подарю ей эту вместо пропавшей… Глупо было сохранять эти старые золотые ложки, как бы ценны они ни были, – как раз они и перевесили… Здесь, вероятно, бриллианты Кенуорти… Историю этих жемчугов я не знаю… Эти кольца смахивают на гарнитур – наверняка она оставила их в ванной… увы, несчастная леди! Ну вот и все.
Затем внезапно что-то подалось…
Наши взгляды скрестились над кроватью.
– Сколько все это стоит? – хрипло спросил я.
– Невозможно подсчитать. Но больше, чем мы брали за целую жизнь. В этом я готов поклясться.
– Больше, чем… за целую жизнь?
У меня язык отнялся от одной только мысли.
– Но это еще придется обналичить, старина!
– А… а обязательно, чтобы это было партнерство? – мрачно спросил я, обретя наконец голос.
– К черту партнерство! – в сердцах воскликнул Раффлс. – Давайте убираться отсюда, и поскорее.
Мы распихали драгоценности по карманам вместе с ватой – не то чтобы она была нам нужна, просто необходимо было уничтожить все следы нашего деяния.
– Этот греховодник и пикнуть не посмеет, когда обнаружит пропажу, – сказал Раффлс о лорде Эрнесте. – Но зачем ему обнаруживать ее раньше, чем нужно? Думаю, все по-честному… Нет, окно пусть остается открытым, а шторы поднятыми, как было. Теперь выключаем свет. Ну-ка, заглянем и в другую комнату. Тоже все в порядке. Теперь выключите свет в коридоре, Банни, пока я открываю…
Его голос упал до шепота. В наружном замке повернули ключ.
– Выключайте! Выключайте! – отчаянно зашипел Раффлс, и когда я подчинился, он схватил меня и с силой, но тихо втолкнул в спальню. Как раз тут наружная дверь открылась и зазвучали уверенные шаги.
Следующие пять минут были ужасны. Мы слышали, как поборник умеренного потребления алкоголя отпер один из ящиков старинного буфета, и последующие звуки подозрительно напоминали плеск спиртного и мерную струю сифона. Ни до, ни после не испытывал я такой жажды, как та, что мучила меня тогда, да и немногим любителям путешествовать по тропикам, я думаю, приходилось испытывать нечто подобное. Но со мной был Раффлс, и рука его была уверенна и спокойна, словно рука опытной сиделки. Это мне известно наверняка, потому что он зачем-то поднял воротник моего пальто и застегнул его под горло. После я обнаружил, что он точно так же поступил и со своим пальто, но я не слышал, как он это делал. Единственный звук, который я разобрал, – тихий металлический щелчок в кармане его пальто, приглушенный, еле слышный, и этот щелчок не только не унял мою дрожь, но заставил разволноваться пуще прежнего. Однако я понятия не имел, какую игру задумал Раффлс и как мне придется подыгрывать ему через минуту.
Да, ровно столько лорд Эрнест провозился, прежде чем войти в спальню. Но силы небесные! Сердце мое не забыло, как биться. Мы стояли у самой двери, и я готов поклясться, что он коснулся меня; затем скрипнули его ботинки, загремела каминная решетка – и Раффлс включил свет.
Лорд Эрнест Белвилл сгорбился в его сиянии, держа в руке одну из булав, словно лакей – украденную бутылку. Красивый, ладно сложенный, со стальными глазами и стальной челюстью, в ту минуту он был глуп и слаб, хотя вообще-то ни глупостью, ни слабостью не отличался.
– Лорд Эрнест Белвилл, – сказал Раффлс, – все бесполезно. Вот заряженный револьвер, и если вы меня вынудите, я использую его против вас, как против любого другого отъявленного преступника. Я здесь, чтобы арестовать вас за ограбления герцога Дорчестера, сэра Джона Кенуорти и других титулованных и знатных особ, которые вы совершили в этом сезоне. Лучше бросьте то, что у вас в руке. Там все равно пусто.
Лорд Эрнест приподнял на пару дюймов булаву, а заодно и брови – и булава грохнулась на каминную решетку. А когда он выпрямился в полный рост, с любезной, но ироничной улыбкой под щеточкой усов, он выглядел вполне достойно, преступник он там или нет.
Я здесь, чтобы арестовать вас за ограбления…
– Скотленд-Ярд? – осведомился он.
– Это наше дело, милорд.
– Вот уж от кого не ожидал, – сказал лорд Эрнест. – Теперь я вас узнаю. Вы брали у меня интервью. Да уж, не думал, что кто-то из вас, ребята, меня раскусит. Пойдемте в другую комнату, и я покажу вам еще кое-что. О, держите меня на прицеле, если угодно. Но взгляните вот на это!
На старинном буфете, отражаясь в полированном красном дереве, лежала сверкающая россыпь драгоценных камней. Украшения сияющим каскадом струились меж пальцев лорда Эрнеста, когда он, не поведя и бровью, протянул всю груду Раффлсу.
– Бриллианты Кирклетэмов, – пояснил он. – Прихватите заодно и их.
Раффлс, улыбаясь, так и сделал. В застегнутом до подбородка пальто, в надвинутой на глаза шляпе, с острыми чертами и внимательным, безжалостным взором, он выглядел как образцовый детектив, сошедший со сцены или со страниц книги. Как выглядел я – бог его знает, но я изо всех сил хмурился и скалился, стоя рядом с ним. Я с головой окунулся в игру, и мы, очевидно, выигрывали.
– Не возьмете свою долю? – мимоходом спросил лорд Эрнест.
Читать бесплатно другие книги:
