Семена прошлого Эндрюс Вирджиния Клео
– Джори… не дразни. Джоэл помогает мне обрести себя. Он был грешником в юности, и теперь он замаливает свои грехи, делая богоугодные дела. А я молодой человек, который жаждет греха, чувствуя, что мое несчастливое детство уже расплатилось за мои возможные прегрешения.
– Я предполагаю, – пошел ва-банк Джори, – что несколько оргий где-нибудь в большом городе заставят тебя убраться восвояси, в Фоксворт-холл, и сделают тебя таким же старым лицемером, как и твой дядя Джоэл. Мне он очень не нравится. Будь ты поумнее, ты бы дал ему несколько сотен тысяч долларов и избавился от него.
Что-то промелькнуло в глазах Барта, из чего я поняла, что ему уже приходила в голову эта мысль. Он пристально поглядел Джори в глаза:
– Почему ты не любишь его?
– Я не могу сказать в точности, – отвечал Джори, который всегда легко прощал. – Но он смотрит на твой дом как на свой собственный. Я несколько раз ловил его на этом, а ты не обращаешь внимания. Не думаю, что он друг тебе, скорее враг.
Сильно расстроенный и озабоченный, Барт покинул нас, пробормотав напоследок:
– Когда вообще у меня были друзья?
Но через несколько минут он вернулся, неся тяжелую охапку подарков. Ему понадобилось сходить в свой офис еще дважды, чтобы донести все, что он купил, и положить под наше семейное дерево.
Затем принес и разложил аккуратно упакованные подарки Крис.
Мелоди с униженным видом, как тень, вошла и расположилась возле камина, – как и прежде, она больше всего на свете любила смотреть на огонь. Под глазами у нее залегли тени. Живот был чудовищно велик. Казалось, душа ее витала где-то далеко-далеко, пока тело, как раздутое темное пятно, пребывало в кресле.
Вскоре мы все, старательно изображая дружное семейство, слушали Синди, которая играла роль Санта-Клауса. За свою жизнь я выяснила, что Рождество само преподносит нам подарки. Все ссоры должны быть забыты, все враги – прощены. Все, даже Джоэл, собрались вокруг дерева, трясли упаковками, строили догадки и, не выдержав, разрывали ленты и веревки, смеясь и подхватывая рождественские песни с пластинок, которые я одну за другой ставила на проигрыватель. Скоро пол был завален блестящей бумагой и разноцветными лентами.
Синди преподнесла подарок и Джоэлу. Он принял его несколько пренебрежительно, как принимал все подарки; скорее всего, он считал нас наивными язычниками, не знающими истинного значения Рождества, которое не требует подарков. Он развернул сверток, и мы увидели белую ночную рубашку и ночной колпак, за которым, должно быть, Синди немало поохотилась. Определенно, надев это все, Джоэл должен был выглядеть как Скрудж. Тут же прилагалась эбонитовая трость. Джоэл швырнул все это к двери:
– Ты что, смеешься надо мной, девочка?
– Я просто хотела, чтобы у вас были теплые вещи на ночь, дядя, – скромно потупив взор, проговорила Синди. – А эта трость позволит вам ходить побыстрее.
– Побыстрее – от тебя? Это ты имела в виду? – Он с трудом наклонился, чтобы подобрать трость, и потряс ею в воздухе. – Может быть, этот подарок я все-таки возьму. Он послужит мне орудием защиты, когда ночью я буду бродить по саду и… по коридорам.
Воцарилось молчание. Никто не решался заговорить. Наконец Синди рассмеялась:
– Дядя, а я об этом подумала заранее. Я знала, что однажды вы почувствуете опасность.
Джоэл молча вышел из комнаты.
Когда все подарки были развернуты и разобраны, Джори с беспокойством оглядел пространство под елкой, а затем начал осматривать комнату.
– Я не забыл про тебя, Барт, – озабоченно проговорил он. – Синди и отец помогли мне завернуть твой подарок, но я развернул его, чтобы доделать кое-что, затем завернул вновь, и Синди помогла мне поднять его. – Он просмотрел кучу из бумаги и лент. – Сегодня рано утром, когда вас еще не было, я пришел и положил его под дерево. Куда он подевался, черт возьми? Это огромная коробка, завернутая в красную фольгу и перевязанная серебряными лентами. Это была самая большая коробка среди подарков.
Барт не сказал ни слова, будто давая понять, что он уже привык к разочарованиям и не придает значения отсутствию подарка от Джори.
Я знала, сколько труда было потрачено на этот клипер; сколько времени Джори делал его, и сделал превосходно; он даже специально посылал за медной проволокой и латунным колесом для руля. Джори все пытался найти его, спрашивая всех, не видели ли они коробку, обернутую в красное, с написанным наверху именем Барта.
Я вскочила и с помощью Криса начала ожесточенно искать среди коробок, тканей, лент и мишуры. Синди начала самостоятельно искать в другом конце комнаты.
– Ой, он здесь! – прокричала она нам. – Был под красной софой.
Она принесла и положила коробку с клипером возле ног Барта, насмешливо сделав перед ним реверанс.
– Для нашего милорда, хозяина дома, – сладким голосом проговорила она, отступая назад и кланяясь. – После той гигантской работы, что Джори потратил на эту вещь, он, конечно, глупец, что дарит ее тебе, Барт, но… может быть, ты оценишь.
Внезапно Джоэл возвратился, неслышно проскользнув в комнату, и встал так, чтобы видеть выражение лица Барта.
Барт тут же отбросил напускной пренебрежительный вид и, как нетерпеливый ребенок, начал распаковывать, будто ожидая чуда от этого, особенного, подарка.
Он разорвал упаковку, так тщательно продуманную и сделанную Джори, и взглянул на брата с открытой, широкой улыбкой, по-мальчишечьи счастливо:
– Девять шансов из десяти, что это тот клипер, который ты делал, Джори. Конечно, ты должен был оставить его себе… но спасибо, огромное спасибо…
Тут Барт сбился на полуслове, посмотрев вниз, в коробку. Радость в его глазах померкла. Он побледнел, в глазах застыло горькое, обиженное выражение.
– Но он сломан, – проговорил Барт. – Раскрошен на мелкие куски… В этой коробке нет ничего, кроме изломанных мачт и разрозненных снастей.
Голос его дрогнул, и он уронил коробку на пол. Он злобно отшвырнул ее ногой и бросил бешеный взгляд на Мелоди, которая не сказала ни слова, даже распаковав свои подарки; лишь поблагодарила нас, кивнув и слабо улыбнувшись.
– Я знал, что ты найдешь способ отомстить мне за то, что я спал с твоей женой! – бросил вдруг Барт.
Последовавшая тишина показалась всем разразившимся громом. Глаза Джори были широко раскрыты от боли и изумления. Мелоди села очень прямо, она смотрела куда-то в пол и непрерывно бормотала о том, что ненавидит этот дом…
Догадывался ли об этом Джори? Вся краска отлила от его лица, но наконец он заставил себя взглянуть в лицо Мелоди:
– Я не верю тебе, Барт. У тебя всегда была отвратительная привычка бить в больное место.
– Я не лгу, – не останавливался на достигнутом эффекте Барт, совершенно игнорируя боль, которою он причинял родным. – В то время, пока ты валялся на больничной койке, в гипсе, я делил ложе с твоей женой, и она отдалась мне быстро и охотно.
Крис вскочил, не выдержав этого, с перекосившимся лицом. Я никогда не видела его в такой ярости.
– Барт, как ты смеешь? Как ты можешь говорить это своему брату? Немедленно извинись перед Джори и Мелоди! Бить лежачего, вот как это называется! Ты слышишь меня? Скажи сейчас же, что каждое слово, тобой сказанное, есть ложь!
– Это не ложь, – упорствовал Барт. – Я вижу, мне здесь опять не верят. Ну что ж, я могу только сказать, что Мелоди оказалась очень хороша в постели.
Синди вскочила и ударила по щеке Мелоди.
– Как ты осмелилась поступить так с Джори? – закричала она. – Ты же знаешь, как он любит тебя!
Барт истерически засмеялся.
Но тут раздался громовой окрик Криса:
– Остановитесь! Взгляни на эту ситуацию трезво, Барт: недостойно из-за испорченного подарка пытаться разрушить брак твоего брата. Где же твоя честь, совесть?
Смех Барта немедленно прекратился. Его глаза в упор холодно взглянули на Криса. Он смерил его взглядом с головы до ног:
– Не тебе рассуждать о чести и совести. Где была твоя честь и совесть, когда ты посягал на сестру? Где она теперь, когда ты продолжаешь спать с ней? Неужели ты не понимаешь, что ваша преступная связь настолько меня оскорбляет, что я не могу думать ни о чем ином, пока вы вместе? Я желал бы, чтобы моя мать закончила свой жизненный путь как достойная, респектабельная женщина… но ты – ты мешаешь этому! Ты, Кристофер!
С лицом, на котором не было ни жалости, ни раскаяния, лишь отвращение, Барт повернулся и ушел.
Оставил нас всех наедине с нашими рождественскими «радостями».
Мелоди хотела тоже уйти. Она встала, дрожа с головы до ног, с опущенной головой, неловко двинулась к двери; но тут на нее напустилась Синди:
– Ты спала с Бартом? Да? Посмотри: у твоего мужа разрывается сердце, а ты молчишь.
Глаза Мелоди, и без того огромные, окруженные черными кругами, сделались еще больше; зрачки, будто от страха, расширились.
– Оставьте меня в покое! – жалобно вскрикнула она. – Я не сделана из стали, как вы все! Я не могу переносить одну трагедию за другой. Джори лежал без движения, без надежды, что он будет ходить, а мне надо было на кого-то опереться. Барт – единственный, кто пожалел меня. Я просто закрыла глаза и вообразила, что он – это Джори.
Джори покачнулся в кресле и наклонился, будто теряя сознание. Я подбежала помочь ему. Он не мог ничего говорить, хватал ртом воздух; руки его тряслись. Я держала Джори в объятиях, а Крис пытался удержать Мелоди, рвущуюся на лестницу.
– Будьте осторожны! – просил он. – Вы можете упасть и потерять ребенка!
– Мне уже все равно, – прорыдала она, убегая наверх.
К этому времени Джори пришел в себя, утер слезы и слабо улыбнулся.
– Ну, теперь я знаю точно, – сказал он. – Я давно догадывался, что между Бартом и Мелоди что-то есть, но полагал, что это плод моей подозрительности. Мне следовало бы знать это. Мел не может жить без мужчины, в особенности в постели… и мне не приходится здесь ее обвинять, не так ли?
Я была потрясена до основания, не могла ничего отвечать и стала собирать разбросанные обертки и ленты. Все как в жизни, подумала я: как старательно мы лелеем свои иллюзии, как красиво их облачаем, и как безжалостно жизнь срывает эту красивую мишуру, и вещи редко оказываются на поверку такими, как мы себе их представляли.
Джори извинился и сказал, что ему нужно побыть одному.
– Кто мог разрушить этот чудесный корабль? – прошептала я. – Синди помогала Джори завернуть его, я видела это. Он был в специальной пенопластовой коробке, предохраняющей его от повреждений. Он не должен был поломаться.
– Я вообще не понимаю, что происходит в этом доме, – ответил Крис. Голос его был исполнен боли. Взглянув на дверь, он увидел застывшего в независимой и воинственной позе Барта. – Что случилось, то случилось, и я уверен, что у Джори в мыслях не было преподнести сломанный клипер в подарок. Он делал его долго и все это время говорил нам, что собирается подарить его для твоего офиса, Барт, чтобы он украшал камин.
– Я тоже уверен, что Джори хотел подарить мне его с чистыми намерениями, – бесстрастно проговорил Барт. – Но моя приемная сестра так ненавидит меня за то, что я воздал ее дружку по заслугам, что, без сомнения, хочет отомстить мне. В другой раз она будет наказана.
– Может быть, Джори уронил коробку, – невинным голосом проговорил вдруг Джоэл.
Я посмотрела на него в упор, но вокруг были люди, и я не сказала того, что хотела.
– Нет, – сказал твердо Барт. – Это сделала Синди. Я должен признать: мой брат всегда хорошо ко мне относился, даже если я этого не заслуживал.
Я все смотрела в смиренное лицо Джоэла, в его блестящие, удовлетворенные глазки, озаренная внезапной мыслью.
Когда все разошлись, в коридоре я поймала Джоэла и сказала:
– Джоэл, Синди не могла поломать работу брата и обделить подарком другого брата. Но ваша цель, насколько я понимаю, – посеять вражду между членами нашей семьи. Я думаю, что это вы разрушили корабль, а потом завернули его как ни в чем не бывало.
Он ничего не ответил, лишь в глазах прибавилось ненависти.
– Зачем вы вернулись сюда, Джоэл?! – закричала я. – Вы утверждаете, что ненавидели своего отца и были счастливы в монастыре в Италии. Отчего же вы там не остались? Наверное, за столько лет у вас там появились знакомые. Вы должны были понимать, что здесь их не будет – здесь вы чужой. Моя мать говорила, что вы всегда ненавидели этот дом. Теперь же вы смотрите на него как на свою собственность!
Но и тогда он не сказал ничего.
Он повернулся и пошел; я последовала за ним в его комнату. По стенам были развешаны иллюстрации к Библии. В дешевых рамках – цитаты из Библии.
Он обошел меня и оказался за моей спиной. Его теплое тяжелое дыхание касалось моей шеи. От запаха тления у меня закружилась голова. Я почувствовала, как он протягивает руки, чтобы задушить меня. Я обернулась: он стоял в нескольких сантиметрах от меня.
Как быстро и бесшумно он мог двигаться, оказывается!
– Мать моего отца звали Коррина, – произнес он сладчайшим голосом, заставившим меня поколебаться в моих рассуждениях. – У моей сестры было то же имя; оно было дано ей в качестве наказания, как постоянное напоминание отцу о его неверной матери. За свою жизнь он постоянно убеждался, что ни одной красивой женщине нельзя верить. Как он был прав!
Он был старый человек, Джоэл; ему было за семьдесят. Но я ударила его. Я ударила его по щеке со всего размаху. Он покачнулся, потерял сознание – и упал.
– Ты пожалеешь об этом, Кэтрин! – закричал он в бешеной злобе. – Ты пожалеешь, как Коррина сожалела о своих грехах. Ты, как и она, проживешь долго, чтобы тяжко раскаиваться в них!
Я быстро вышла из комнаты. Меня охватило чувство, что сказанное им обернется правдой.
Традиционный бал в Фоксворт-холле
В день Рождества обед был подан около пяти, чтобы семья могла подготовиться к вечеру, который был назначен на половину десятого. Барт сиял от счастья. Он погладил мою руку своей теплой рукой, и счастье охватило меня от одного этого. Ведь Барт редко показывал мне свою любовь.
– Ну что ж, если я не могу пока стать владельцем всего этого, то, по крайней мере, я повышу свой престиж хозяина Фоксворт-холла.
Я улыбнулась и задержала его руку в своей:
– Я понимаю: мы сделаем все, чтобы твой бал имел успех.
Джоэл сидел тут же и цинично улыбался, рассылая от себя флюиды злобы.
– Бог да поможет глупцам, что обманывают себя, – пробормотал он вполголоса.
Барт предпочел это не слышать, но я была обеспокоена.
Кто-то сломал клипер, а этот подарок имел громадное значение: он символизировал примирение между братьями. Джори трудился над ним долгие месяцы. Совершить это мог только Джоэл. Что еще нам предстоит? На что способен Джоэл?
Я встретилась с Джоэлом взглядом. Он выглядел ханжески смиренно. Педантично разрезая свою порцию фруктового пирога на маленькие кусочки, он подцеплял их длинными пальцами, долго и сосредоточенно жевал одними передними зубами, как кролик морковь.
– Я откланиваюсь и ложусь спать, – объявил наконец Джоэл. – Я не одобряю званых вечеров и балов, Барт, тебе это известно. Вспомни, что произошло на вечере в честь твоего дня рождения. Памятуя это, тебе следовало бы поостеречься впредь. Я повторяюсь, но это пустая трата денег – развлекать людей, которых ты даже хорошенько не знаешь. Я также не одобряю людей, которые в этот священный день пьют, бесчинствуют и грешат. Этот день должен быть днем почитания Отца Небесного и Его Сына. Нам бы следовало всем молиться, стоя на коленях от рассвета и до полночной звезды. Так мы делали в монастыре, вознося Господу молчаливую молитву за наше появление на этот свет.
Поскольку никто из нас не сказал ни слова, Джоэл продолжил:
– Я знаю, что подвыпившие, веселые мужчины и женщины будут на этом балу выискивать себе новых партнеров. Я помню, как это происходило на балу в честь дня рождения. Грешная современная жизнь наводит меня на мысль о том, насколько чист был мир в годы моей юности. Люди тогда знали, как вести себя достойно в публичных местах. А что происходит за закрытыми дверями – все это сокрыто от наших глаз, поэтому не в нашей воле. Женщины в те времена не открывали своих задов, не стаскивали с себя юбки для каждого встречного. Теперь все не так.
И Джоэл обратил свои холодные голубые глаза на меня, а затем – на Синди.
– Те, кто грешит беспробудно, рано или поздно за это жестоко поплатятся. А некоторые уже и поплатились. – И он со значением остановил свой взгляд на Джори.
– Старый сукин сын, – проговорила Синди вслед уходящему Джоэлу.
– Синди, не смей говорить такие слова! – взвился Барт. – В моем доме я не допущу непристойностей.
– Так пусть меня покарает Бог! – парировала Синди. – Я всего лишь повторила то, что слышала от тебя же, по тому же адресу. И более того, Барт Фоксворт: я собираюсь называть вещи своими именами, и даже в твоем доме.
– Тогда убирайся в свою комнату! – взревел Барт.
– Все веселятся, – съязвил Джори, направив кресло-каталку к лифту. – Что касается меня, то я подумываю о том, не заделаться ли мне истовым христианином и не пойти ли помолиться…
– Для начала, ты никогда и не был христианином, – сорвался на него Барт. – Никто из здесь присутствующих не ходит в церковь. Но придет, придет день, когда каждый из живущих в этом доме будет обязан посещать церковь.
Крис встал и положил на стол салфетку, остановив суровый взгляд на Барте и Синди:
– С меня достаточно. Я долго слушал этот детский лепет, и меня удивляет, как взрослые люди в мгновение ока под влиянием каприза обращаются в младенцев.
Но Джори был задет, и теперь его было не остановить. Он резко крутанул каталку вспять; его глаза загорелись гневом, ноздри раздувались от ярости; его обычно спокойное лицо было перекошено.
– Отец, прости меня, но мне есть что сказать. – И Джори обернулся к вставшему ему навстречу Барту. – Послушай-ка, младший братишка. Я верую в Бога, но я равнодушен к религии. Религия создана для того, чтобы манипулировать и наказывать. Ибо настоящий Бог людей, даже людей церкви, – это деньги.
– Барт, – вступила я в разговор, опасаясь за Джори, – время подниматься наверх.
Но лицо Барта побледнело, и он не слушал меня.
– Если ты веришь тому, что сейчас сказал, тогда неудивительно, что ты сидишь в инвалидном кресле и не можешь подняться. Ты наказан Богом, и тебе на это только что указал Джоэл.
– Ах, Джоэл, – усмехнулся Джори. – Кому интересны занудные поучения старого маразматика? Я наказан каким-то идиотом, который намочил песок в колоннах в ту ночь! Бог не желал наказывать меня: он не пролил на землю дождя. Просто садовый шланг поставил себя на место карающего Бога, и вот я здесь, а не там, в мире балета, для которого я рожден. И как только я смогу, Барт, так я уеду отсюда! Я постараюсь забыть и не вспоминать больше, что ты – мой брат, которого я всегда любил и которому старался помогать.
– Браво, Джори! – закричала Синди, хлопая в ладоши.
– Прекрати! – заорала я на Синди, хватая ее за руку.
Крис схватил ее за другую, и мы вдвоем оттащили ее от набросившегося Барта. Синди сопротивлялась и пыталась освободиться.
– Проклятый лицемер! – кричала Синди Барту. – Я знаю, я слышала на твоем дне рождения, что ты собираешься использовать свою часть в местной общине…
Слава богу, двери лифта закрылись, и Барт не добрался до ненавистной Синди.
– Привыкни держать рот на замке, Синди, – сказал ей Джори. – Ты только сделаешь Барта хуже. Я сам сейчас сожалею о том, что сказал. Ты видела его лицо? Не думаю, чтобы он притворялся или лицемерил в вопросах религии. Он чудовищно серьезен. Если Джоэл действительно лицемер, то Барт – нет.
Крис очень серьезно взглянул на обоих, перед тем как выйти из лифта:
– Джори, Синди, послушайте меня внимательно. Я желаю, чтобы вы оба сегодня сделали все возможное, дабы бал прошел успешно для Барта. Забудьте вражду, по крайней мере на один вечер. Он был нервным ребенком и стал еще более нервным взрослым. Он очень нуждается в помощи. Не психиатров, а тех, кто любит его. И несмотря ни на что, я знаю, что вы оба любите его так же, как мы с его матерью, – и нам не все равно, как сложится его судьба. Что касается Мелоди, то я навестил ее перед обедом, и она в самом деле не слишком хорошо себя чувствует, чтобы быть на балу. Она не позволила мне сделать медицинский осмотр, хотя я пробовал настаивать, и сказала, что ощущает себя чересчур толстой, чересчур неуклюжей и не может позволить, чтобы все гости удивленно ее разглядывали. Думаю, где-то она права. Но если будет на то ваша добрая воля, зайдите к ней и скажите ей несколько ободряющих слов, поскольку бедная девочка тоскует.
Джори выкатил кресло из лифта и направил его прямо к своей комнате, игнорируя закрытые двери Мелоди.
Мы с Крисом одновременно вздохнули.
Синди добросовестно пыталась сказать что-то Мелоди через закрытую дверь. Когда ее попытки не принесли успеха, она оскорбилась:
– Я не позволю Мелоди испортить мне настроение. Она поступает глупо и эгоистично. Что касается меня, то я собираюсь сегодня великолепно провести время. Мне нет дела до Барта и его престижа; я повеселюсь в свое удовольствие.
– Я озабочен тем, что сказала Синди, – проговорил Крис, когда мы лежали вдвоем на нашей широкой кровати, стараясь заснуть перед балом. – Похоже, что она так и не осознала собственной безнравственности.
– Крис, не смей говорить так о Синди. То, что мы поймали ее с этим мальчишкой Лансом, не означает, что она распущенная девочка. Она в каждом встреченном молодом человеке старается узнать свою мечту, своего «принца». Если он говорит ей, что любит, она верит, потому что ей необходимо верить в это. Разве ты не понимаешь, что Барт своим обращением лишил ее уверенности в себе? Синди опасается, что она именно то, что говорит о ней Барт. Она разрывается между отвратительным имиджем, созданным им, и образом чудесной, послушной и нравственной девочки, который создали ей мы. Синди – красивая молодая женщина, а Барт обращается с ней как с грязью.
Для Криса это был долгий день. Он устал. Он повернулся ко мне, обнял и проговорил, засыпая:
– В конце концов Барт исправится. Я уверен в этом, потому что впервые вижу в нем желание найти компромисс. У него отчаянная необходимость верить во что-то или в кого-то. В какой-то момент своей жизни он найдет то, что ему нужно, и тогда под этой маской человеконенавистничества все увидят чудесную душу, которой он обладает.
Спать, спать и погружаться в прекрасные мечты… Гармония в семье, братья и сестра, любящие друг друга… Спи, мечтатель, спи.
Я услышала, как в нижнем холле дедовские часы пробили семь. Час, в который было назначено всем подняться и готовиться к приему гостей. Я потрясла Криса, чтобы он проснулся, принял ванну и оделся. Он потянулся, зевнул, лениво пошел в ванную. Затем побрился. Посмотрел на себя в зеркало и озабоченно спросил:
– Кэти, тебе не кажется, что я набираю вес?
– Нет, милый. Ты выглядишь потрясно, как сказала бы Синди.
– А что ты бы сказала?
– Что с каждым прошедшим годом ты становишься все красивее, – ответила я, обнимая его за талию и прижимаясь щекой к его спине. – А я с каждым годом люблю тебя все больше, и даже когда ты будешь старый, как Джоэл, я и тогда буду видеть тебя таким же, как сейчас… Высокий, в блестящих доспехах, вот-вот ты оседлаешь своего белого единорога, в руках у тебя длинное копье, на котором голова зеленого дракона…
В зеркале мне хорошо были видны выступившие у него на глазах слезы.
– Неужели ты помнишь… – прошептал он. – Неужели после стольких лет…
– Как будто я могу позабыть…
– Но ведь столько лет прошло.
– Столько лет, столько зим… – проворковала я, обнимая его за шею. – И вот я, к собственному восхищению, увидела, что тебе не было необходимости заслуживать мою любовь и уважение… они всегда принадлежали тебе.
Две слезы скатились по его щекам. Я подхватила их губами.
– Значит, ты прощаешь меня, Кэтрин? Скажи мне сейчас же, прощаешь ли ты меня за то, что я превратил твою жизнь в ад? Ведь Барт мог стать совсем иным, если бы я оставил тебя, нашел другую жену и остался для него лишь дядей.
Я хотела поцеловать и обнять его, но нельзя было пачкать праздничный пиджак наложенным на лицо макияжем, поэтому я лишь приложила щеку к его груди, прислушиваясь к горячему биению сердца. Я стояла и слушала: удары этого сердца заставили вспыхнуть мою любовь тогда, в далекой юности.
– Я закрываю глаза и вижу нас: мне двенадцать лет, а тебе – четырнадцать. Я четко вижу тебя, но не вижу себя. Крис, отчего это я не вижу себя?
Он криво улыбнулся. Улыбка получилась горькой.
– Оттого, что я выкрал все твои образы и спрятал их в своем сердце. Но ты не сказала, что простила меня.
– Разве я была бы здесь с тобой, если бы не хотела этого?
– Я молюсь о том, чтобы не расхотела, – сказал Крис, сжав меня что было силы в объятиях.
За окном снова начал падать снег. А здесь, в нашей спальне, Кристофер Долл вновь повернул время вспять. Если этот дом был немилосерден к Мелоди, лишил романтики чувства Синди после изгнания Ланса, то для нас с Крисом, пока он владел течением времени, романтика была возрождена к жизни.
В половине десятого мы, празднично одетые, сели на свои места для приема, готовые с появлением первого гостя вскочить. Тревор с гордым видом стоял, тревожно глядя на часы. Окна парадного холла были украшены великолепно. Огромное рождественское дерево сверкало тысячами огоньков. На украшение только этого дерева ушло пять часов.
Я сидела, как престарелая Золушка, нашедшая давно своего принца и вышедшая за него замуж. Что-то привлекло мой взгляд наверху. В ротонде стояли друг против друга два рыцаря в полном одеянии и вооружении, а мимо них скользила темная тень. Даже в тени ротонды я узнала, кто это. Джоэл, вопреки его словам, не спал в этот час и не молился на коленях за всех грешников.
– Барт, – прошептала я, подзывая стоящего возле меня сына, – может быть, ты задумывал этот вечер, чтобы представить вновь Джоэла его старым знакомым?
– Да, – ответил он шепотом, обнимая меня за плечи, – но я уже понял, что он не захочет присутствовать. Честно говоря, из его друзей лишь несколько осталось в живых, в то время как живы еще множество одноклассниц моей бабушки. А ты выглядишь прекрасно, как ангел. – И его сильные пальцы вонзились в нежную плоть моего плеча.
Был ли это комплимент или вызов мне? На его губах играла циничная усмешка. Он отдернул руку, будто она выдавала его. Я нервно рассмеялась:
– Когда-нибудь, когда я стану старой, как Джоэл, буду горбатой, стану шаркать ногами, перестану наконец грешить, тогда я вновь обрету тот нимб, которого лишилась в расцвете жизни.
И Барт, и Крис поморщились от моей тирады, но Джоэл наверху куда-то пропал, и я была этому рада.
Лакеи в ливреях готовили буфетные столы, в то время как Барт мерил пространство шагами. Он был необыкновенно привлекателен в своем черном смокинге.
Я нашла руку Джори, пожала ее и прошептала:
– Ты сегодня почти так же хорош, как и Барт.
– Мам, скажи ему этот комплимент. Он выглядит прекрасно, настолько великолепно, насколько великолепен был, по-видимому, его отец.
Я внезапно вспыхнула и устыдилась.
– Нет, я не сказала ему об этом ни слова: он настолько безукоризненно доволен сам собой, что, думаю, взорвется от любой похвалы.
– Ты не права, мама. Иди и скажи ему то, что только что сказала мне.
Я встала и подошла к Барту, который молча стоял у окна и глядел на изгиб дороги.
– Не видно ни единого огня фар, – угрюмо пожаловался Барт. – Дороги были расчищены. Снег перестал идти. Наша дорога была даже посыпана гравием. Где они все, черт возьми?
– Я никогда еще не видела тебя таким красавцем, Барт.
Он резко обернулся, пристально посмотрел мне в глаза и перевел взгляд на Джори:
– Даже более красавцем, чем Джори, мама?
– Таким же красавцем, как он.
Усмехнувшись, он отвернулся к окну. Но тут же его настроение изменилось; что-то на дороге отвлекло его от мыслей о себе.
– Посмотри-ка, они едут!
Я увидела вереницу огней, медленно взбирающихся в гору.
– Приготовиться всем, – скомандовал Барт, подавая знак Тревору, чтобы тот был готов распахнуть двери.
Крис занял место у кресла Джори, а я схватила за руку Барта, чтобы образовать линию для приема гостей; Тревор широко улыбнулся нам. Он часто говорил, что он любит званые вечера: «Я всегда обожал балы и вечера. Сердце начинает биться чаще, старые кости омолаживаются».
Прошло некоторое время, но ни одна из вереницы машин не добралась до нашего поворота, никто не позвонил в дверной колокольчик.
На специально сооруженном помосте под ротондой ожидал оркестр. Музыканты вновь и вновь настраивали инструменты, а мои ноги в сверкающих вечерних туфлях на высоком каблуке начали ныть.
Я уселась на элегантный стул, собрала складки платья, чтобы незаметно сбросить под ними туфли, но платье тоже с каждой минутой начинало жать все больше и казалось все более тяжелым. В конце концов уселся и Крис, а Барт занял стул по правую руку от меня. Нам всем становилось все тяжелее, мы будто сдерживали от ожидания дыхание. Не сидел на месте один Джори, передвигаясь от окна к окну и докладывая нам об увиденном.
Я знала, что наверху изнывала в ожидании Синди, которая давно была полностью одета и лишь предвкушала момент, когда можно будет появиться в полном сиянии своей красоты и эффектно спуститься с лестницы, опоздав слегка «по последней моде».
– Должно быть, они опоздают, но приедут, – задумчиво проговорил Джори, когда на часах было половина одиннадцатого. – Просто на обочинах дорог скопилось много снега, и это затрудняет движение.
Губы Барта были плотно сжаты, а глаза холодны как лед.
Никто ничего не говорил. Я же опасалась даже рассуждать на тему, отчего никто не приехал. Тревор нервничал.
Чтобы думать о чем-нибудь постороннем, я сосредоточилась на столах, которые напомнили мне самый первый увиденный мной бал в Фоксворте. Все было очень похоже: красные льняные скатерти, серебро, фонтан с шампанским. Огромные блюда, распространяющие чудесные ароматы, горы деликатесов на хрустальных тарелках; фарфор, золото и серебро… В конце концов я больше не в силах была ждать и положила себе на тарелку всего понемногу, чем вызвала неудовольствие Барта: он пожаловался, что я разрушаю сервировку стола. Я скорчила шутливую гримаску и передала Крису тарелку, наполненную его любимыми кушаньями. Вскоре и Джори присоединился к нам.
Красные витые свечи из настоящего воска догорали. Желатиновые башни начинали оседать и разрушаться. Расплавленный сыр застыл, а подогретые соусы загустели. Шеф-повара с недоумением поглядывали на нас, а я отвернулась, чтобы не оказаться целиком во власти дурных предчувствий.
Все комнаты были в прекрасном рождественском убранстве: уютные, освещенные свечами. Незанятые, предоставленные самим себе слуги начали шептаться – они уже устали от ожидания.
Сверху выплыла Синди в великолепном пунцовом платье, которое сразу затмило мой скромно отделанный бисером наряд. Ее платье было туго схвачено в талии, на плечах были слои гофрированных оборок, демонстрирующих плечи и составляющих великолепное обрамление для чуть выступающих грудей. Юбка была шедевром гофрировки и заканчивалась водопадом белых цветов, ниспадающих вперемежку с прозрачными кристаллами. В волосах Синди также были рассыпаны белые цветы, и в целом ее убранство вызывало ассоциации со Скарлетт О’Хара.
– А где приглашенные? – спросила она, оглядываясь с недоумением, и сияющее выражение ее лица померкло. – Я слушала и слушала сверху, но, не дождавшись звуков музыки, чуть вздремнула, а когда проснулась, то подумала, что пропустила все веселье…
Она сделала паузу, и постепенно страшное разочарование омрачало ее личико.
– Нет, не говорите мне только, что никто не приехал! Я не перенесу этого! – И она трагическим жестом закрыла лицо.
– Никто пока не приехал, мисс, – тактично поправил ее Тревор. – Они, вероятно, сбились с пути; но вам я должен признаться, что вы выглядите сказочно-прелестной, так же как и ваша матушка.
– Благодарю вас, – ответила Синди, проплыв, как настоящая дама, к Тревору и запечатлев на его щеке дочерний поцелуй. – Вы тоже очень впечатляете. – И Синди, невзирая на изумленный взгляд Барта, побежала к пианино. – Пожалуйста, могу ли я начать? – спросила она у миловидного дирижера, который, кажется, обрадовался хоть какому-то событию.
Синди ударила по клавишам, запрокинула голову и запела: «О святая ночь, о ночь, когда звезды сияют…»
Я с изумлением смотрела на девочку, которую, как мне казалось, знала. Это была нелегкая вокальная партия, но она спела ее так искусно, так эмоционально, что даже Барт перестал нервно ходить туда-сюда и оторопело воззрился на Синди.
В моих глазах стояли слезы. Отчего же ты, Синди, столько времени скрывала такой чудный голос? Сколько в нем было чувства… Музыканты подхватили мелодию, следуя более за голосом Синди, чем за ее игрой.
Когда Синди закончила петь, мы все взорвались аплодисментами. Джори закричал:
– Сенсация! Фантастика! Абсолютное совершенство, Синди! Ах ты, змея, ты никогда не говорила нам, что продолжаешь заниматься вокалом.
– А я не продолжала. Это я просто выразила голосом то, что ощущаю.
Синди скромно потупила взгляд, затем исподтишка взглянула на изумленное выражение лица Барта. Барт был не только ошеломлен, как мы все, но явно доволен.
Впервые для него было чем восхищаться в Синди. Но улыбка удовлетворения быстро истаяла на губах Синди и превратилась в грустную усмешку, будто она сожалела, что Барт не оценил ранее ее прочие достоинства.
– Я люблю рождественские гимны и вообще религиозные песнопения; они настраивают меня на торжественный лад. Однажды я пела в школе, и учитель сказал мне, что у меня много чувства в голосе, что позволит мне в будущем стать певицей. Но сама я собираюсь стать актрисой.
Смеющаяся и счастливая, Синди развеселила всех нас, и мы стали праздновать Рождество в семейном кругу, игнорируя до поры до времени неприезд гостей. Синди непрерывно играла на пианино и пела.
Но восторг и очарование для Барта уже прошли.
Он вновь и вновь подходил к окнам, торжественный, натянутый, с прямой спиной.
– Они не могли игнорировать мои приглашения, – бормотал он.
Я тоже не могла себе представить, как его друзья по бизнесу решились оскорбить своего наиболее важного клиента. К тому же весть о роскошных приемах в Фоксворте уже разнеслась, и вряд ли кому-то покажется несоблазнительным такое приглашение.
Читать бесплатно другие книги:
