Семена прошлого Эндрюс Вирджиния Клео

Барт нахмурился еще больше:

– Я знаю твою любвеобильную натуру! И то, как ты теперь понимаешь природу: ты наверняка в сумерках убегаешь к какому-нибудь деревенскому идиоту, чтобы под кустом заняться с ним любовью! Но я не допущу этого!

– Что здесь происходит? – недоуменно спросил Крис, вернувшись от телефона и обнаружив, что все миролюбие родственников исчезло.

Синди вскочила и уперла руки в бока. Она изо всех сил боролась с гневом и волнением, но взгляд у нее был бешеный.

– Почему ты вечно предполагаешь обо мне самое худшее? Я всего лишь хочу побродить в лесу под луной, а деревня в десяти милях отсюда. Какая жалость, что в тебе так мало человечного…

Ее слова еще более задели и распалили Барта.

– Ты мне не сестра, а просто глупая сучка в течке – такая же, как твоя мать!

Крис вскочил из-за стола и влепил Барту пощечину.

Барт сжал кулаки, будто собираясь нанести Крису удар в челюсть, но тут я загородила Криса собой:

– Не смей поднимать руку на человека, который был тебе всю жизнь лучшим из отцов! Если ты посмеешь, мы с тобой враги навсегда!

Он перевел свой темный яростный взгляд на меня. Казалось, от его взгляда сейчас вспыхнет пламя.

– Разве вы не видите, что она – настоящая маленькая проститутка? Отчего вы оба подозреваете меня во всех грехах, не замечая прегрешений своей любимицы? Ведь она потаскушка, проклятая потаскушка!

Взгляд Барта застыл, упершись в меня.

– Ты видишь, мама, до чего она довела меня? Она совратит любого, даже в моем собственном доме.

Поглядев тяжелым осуждающим взглядом на Барта, Крис уселся.

Синди исчезла. Я тоскливо поглядела ей вслед. А Крис начал распекать Барта:

– Как же ты не замечаешь, что Синди делает все возможное, чтобы угодить тебе? С тех пор как она прилетела, она только и делает, что создает мир в семье, но ты противодействуешь этому. К кому она может бегать в этих диких лесах? Она просто гуляет. Отныне я прошу тебя относиться к ней с уважением, иначе ты только сделаешь ее поведение более неуправляемым. Для нас вполне довольно истории с Мелоди.

Но его слова остались неуслышанными. Полагая, что достаточно убедил Барта, Крис встал и ушел. Я подозревала, что он пошел утешить Синди.

Оставшись наедине с сыном, я попыталась воззвать к его разуму:

– Барт, почему ты всегда оскорбляешь Синди? Она в очень ранимом возрасте и, как все мы, нуждается в понимании и участии. Она не проститутка, не потаскушка и не сука, как ты ее называешь. Она красива, и на нее обращают внимание. Естественно, это ее волнует, заставляет стараться еще больше привлечь к себе внимание. Это не означает, что она готова отдаться первому встречному. Ей знакомы сомнения, у нее есть гордость. Единственный эпизод с Лансом Сполдингом ничуть не означает, что она испорчена.

– Мама, она была испорченной девчонкой всегда, и Ланс у нее не первый. Ты просто не желаешь верить в это.

– Да как ты смеешь? – разозлилась я. – Что ты за человек? Ты, значит, имеешь право спать с кем заблагорассудится, а она должна быть ангелом во плоти? Иди к Синди и извинись перед ней!

– Вот этого она никогда от меня не услышит. – И он уселся за стол продолжить трапезу. – Вся прислуга болтает о Синди. Ты не слышишь, потому что постоянно занята детьми. Но я-то слушаю все, о чем они говорят, пока убирают комнаты. Твоя Синди – прожженная шлюха. А ты думала, что она ангел. Ты, наверное, слишком полагаешься на ее ангельскую внешность.

Я почувствовала себя безмерно усталой и опустилась в кресло, положив руки на стол. Джори, сидевший все это время за столом, молчал: он не проронил ни единого слова за или против Синди.

Быть рядом с Бартом в последнее время стало для меня мукой: я боялась сказать хоть одно неверное слово.

Для того чтобы как-то отвлечься, я перевела взгляд на пунцовые розы, которые стояли посередине стола.

– Барт, разве не приходило тебе в голову, что она чувствует себя оскверненной, поэтому она не слишком бережет себя? И ты, уж конечно, не придал ей чувства самоуважения.

– Она шлюха, непотребная девка. – Это было сказано с абсолютной уверенностью.

Тут мой голос зазвенел той же беспощадностью:

– Тогда из того, что говорят про тебя слуги, я могу заключить, что тебя влечет именно к тому типу жизни, который ты осуждаешь.

Он встал, швырнул салфетку и пошел в свое крыло со словами:

– Я сгною любого, кто распространяет обо мне сплетни!

Я вздохнула: если дальше так пойдет, скоро мы лишимся всей прислуги.

– Да, мирный семейный ужин обернулся как раз тем, чего я опасался, – проговорил Джори.

Не откладывая дело в долгий ящик, Барт в тот же вечер уволил всех слуг, кроме Тревора. Тревор редко разговаривал с кем-либо, кроме меня или Криса. Но если бы Тревор слушался Барта и получал расчет всякий раз, как Барт выгонял его, у нас уже давно бы не было такого прекрасного слуги. Именно поэтому, я полагаю, Барт заключил, что Тревор боится его. Однако я думаю, что Тревор понял природу Барта и жалел его.

Я пошла к Синди и на пути встретила Криса.

– Она очень расстроена. Постарайся успокоить ее, Кэти. Она хочет уехать и никогда больше не возвращаться.

Синди лежала ничком на кровати, и я услышала сдавленные рыдания:

– Он сеет разрушение! Я никогда не знала своих родителей, а Барт хочет отнять у меня и вас с отцом. Теперь он решил испортить мне лето. Он хочет, чтобы я исчезла следом за Мелоди и больше здесь не появлялась.

Я обняла ее худенькое тело, утешала как могла, а сама думала о том, что лучше бы ей уехать и обезопасить себя от нападок Барта. Куда же мне отослать ее, чтобы и без того раненое сердце не испытало нового удара? С этой мыслью я ушла от нее.

Как только я легла спать, Синди немедленно убежала из дома ради встречи с парнем из деревни.

Обо всем этом я узнала позже.

Как и предсказывал Барт, любовь Синди к природе, вспыхнувшая неожиданно в этих лесах, имела вполне конкретное имя. Виктор Уэйд.

И в то время, когда я лежала подле спящего Криса и думала о том, как поступить с Синди и сохранить ее дочернюю любовь, как образумить Барта и не дать его злобе выйти из-под контроля, – в это самое время наша Синди убежала с Виктором в Шарлотсвилл.

В Шарлотсвилле Синди славно провела время, танцуя до упаду с Виктором Уэйдом, пока не протерла дыры в тонких подошвах своих хрупких, блестящих туфелек на высоченном каблуке. Затем Виктор, верный своему обещанию доставить Синди домой, повез ее в Фоксворт-холл. Возле одной из развилок, откуда было рукой подать до нашего дома, он остановил машину и заключил Синди в объятия.

– Я от тебя без ума, – торопливо шептал он, покрывая поцелуями ее лицо, шею и верхнюю часть груди в вырезе платья. – Я ни разу еще не встречал такую волнующую девушку, как ты. И ты права: в Техасе лучше не найдешь…

Синди была пьяна и вдвойне опьянена его поцелуями, поэтому ее попытки сопротивляться были неэффективны.

Вскоре ее страстная натура подтолкнула ее саму ответить на ласки Виктора, и она охотно расстегнула на себе одежду. Он раздел ее, упал на нее в порыве страсти – и тут появился Барт.

Разъяренный, рычащий Барт застал их в самом разгаре акта. Увидев их на заднем сиденье автомобиля со сплетенными руками и ногами, совершенно нагих, Барт рывком открыл дверцу и вытащил Виктора за ноги из машины, так что тот упал лицом на гравий. Не давая парню опомниться, Барт начал бешено работать кулаками.

Синди впала в ярость и, пронзительно крича, швырнула свою одежду прямо в лицо Барту, нимало не заботясь о том, что совершенно нага. Барт не мог видеть долю минуты, и это дало Виктору возможность вскочить и нанести ответный удар, однако нос его уже был расквашен, а под глазом чернел синяк.

– Барт был как зверь, мама! Это так ужасно: он был как сумасшедший! Когда Виктор ударил его в челюсть, а потом – ниже пояса, Барт согнулся, вскрикнул; но удар был не очень сильный, и тут же Барт накинулся на него с такой ненавистью, что я думала, он Виктора убьет. Я слышала, что удар ниже пояса парализует мужчину, но Барт оправился очень быстро, мама.

Синди пересказывала мне все это и рыдала.

– Он был сам дьявол и кричал такие ужасные слова, которые мне самой запрещает употреблять. Он сбил Виктора с ног и избил его до потери сознания. А потом обернулся ко мне. Я боялась, что он изуродует мое лицо, разобьет мне нос, чтобы сделать безобразной. Он ведь грозился сделать это. Я как-то умудрилась к тому времени надеть платье, но на спине молния никак не застегивалась. Барт схватил меня за плечи, встряхнул так, что платье упало с меня, и я снова стала голой, но он даже не обратил на это внимания. Глядя мне прямо в глаза, он стал бить меня по щекам, пока у меня не закружилась голова. Я уже готова была свалиться в обморок. Тут он подхватил меня, как мешок с зерном, перекинул через плечо и потащил, оставив бесчувственного Виктора на дороге. Это было так унизительно, мама! Он тащил меня, как какого-нибудь теленка или овцу. Я плакала, кричала, умоляла всю дорогу, просила вызвать «скорую помощь», чтобы она увезла Виктора, но Барт не слушал меня. Я умоляла его, чтобы он хотя бы позволил мне одеться, но он сказал только, чтобы я заткнулась, иначе мне несдобровать. Потом он принес меня…

Она вдруг замолчала и с широко раскрытыми от ужаса глазами застыла на полуслове.

– Куда он принес тебя, Синди? – спросила я, предчувствуя что-то ужасное, настолько же униженная сама, как и Синди.

Я была в ярости от рассказа Синди: я злилась на Барта, живо почувствовав унижение Синди как свое собственное, и злилась на нее саму за то, что она ослушалась моих увещеваний и снова повела себя так легкомысленно.

Синди докончила рассказ слабым, виноватым голосом, опустив голову так, что волна волос упала ей на лицо:

– Домой, мама… просто домой.

Здесь было что-то недоговоренное, но она отказывалась рассказать больше. Мне хотелось вновь устроить ей выволочку, сказать, что она прекрасно знает взрывной темперамент Барта, но она была и так уже достаточно травмирована.

Я встала:

– Я лишаю тебя всех твоих привилегий, Синди. Прикажу прислуге снять твой телефон, чтобы ты не могла больше договариваться ни с кем из твоих ухажеров о свидании. Я выслушала тебя, а еще утром Барт рассказал мне эту историю с его точки зрения. Да, я против его методов наказания: как тебя, так и твоего дружка. Он действительно зверь, и я извиняюсь за него. Однако мне думается, что ты уж слишком сексуально раскованна. Ты не можешь отрицать это: я собственными глазами видела тебя с твоим другом Лансом. Мне больно, что ты настолько равнодушна к моим просьбам. Я понимаю: трудно быть чем-то отличной от своих ровесниц, но я надеялась, что у тебя достаточно разума, чтобы подождать, пока ты не научишься управлять собой в интимных отношениях. Я бы не допустила, чтобы незнакомый мужчина пальцем до меня дотронулся, а ты отдаешься человеку, с которым впервые встретилась! Совершенно незнакомому мужчине, который мог нанести ущерб твоему здоровью!

Она простонала жалобным голосом:

– Мама, помоги мне!

– Разве я не старалась помочь тебе? Не прикладывала для этого достаточно усилий? Послушай меня, Синди, хоть однажды внимательно послушай! Любовь сильна только тогда, когда ты сначала долго изучаешь своего любимого, позволяешь ему узнать тебя, а уж потом начинаешь думать о сексе. И тем более не идешь на поводу у первого встречного!

Синди посмотрела на меня с досадой:

– Мама, все книги только и пишут что о сексе! Нигде в книгах ничего не сказано о любви. Между прочим, большинство психиатров говорят, что такого понятия, как «любовь», вообще не существует. И ты сама никогда не объясняла мне, что это за любовь такая. Я даже не знаю, существует ли она. Я думаю, что секс в моем возрасте так же необходим, как вода и пища, а любовь – не что иное, как возбуждение. Это означает, очевидно, что твое сердце сильно бьется, пульс ускоряется, кровь бурлит, а дыхание учащается… Но тогда эта самая любовь – не более чем природная потребность, а секс ничем не хуже, чем желание поспать. Так что, несмотря на твои старомодные идеалы, я все равно не вижу ничего дурного в том, чтобы уступить, если парень упрашивает тебя. Да, и не смотри так на меня! Виктор хотел меня, а я – его! Он не заставлял меня, не насиловал. Да, я хотела того же, что и он, и позволила ему сделать это!

Она вскочила и посмотрела на меня в упор голубыми глазами:

– Ну что ж ты?! Давай назови меня грешницей, как называет Барт! Кричи, говори, чтобы я убиралась; грози, что я попаду в ад! Я поверю тебе не больше, чем я верю ему. Если все это так, тогда девяносто девять процентов людей – грешники и им дорога в ад, включая тебя и твоего брата!

Потрясенная и оскорбленная до глубины души, я не смогла ничего сказать и вышла.

Проходили чудесные летние дни, а Синди все дулась на меня, на Барта, даже на Криса, запершись в своей комнате. Если к столу выходили Барт или Джоэл, она отказывалась есть. Она даже перестала принимать душ по нескольку раз в день. Ее волосы стали такими же тусклыми, как у Мелоди в ее последние несчастливые месяцы в нашем доме; и, казалось, она встала на тот же путь забвения всех нас, что и Мелоди. Однако даже горечь ее положения не отняла у нее огня и красоты, и ее глаза все еще блестели, а сама она была все так же хороша.

– Ты добьешься лишь того, что станешь чувствовать себя несчастной, – сказала я ей однажды, войдя в ее комнату и увидев, как она поспешно выключает телевизор.

В ее комнатах было все, что может пожелать молодая женщина, всевозможные предметы роскоши, исключая лишь телефон, но Синди будто стремилась доказать всем, что ей в жизни не остается ничего, кроме единственного удовольствия – смотреть телевизор.

Она сидела на кровати, с обидой глядя на меня.

– Отпусти меня, мама! Пойди к Барту, скажи ему, что я уезжаю и никогда больше не потревожу его. Я никогда не вернусь в этот дом! Никогда!

– Куда ты уедешь, Синди, и чем ты будешь заниматься? – спросила я, опасаясь, что однажды она тайком убежит и мы никогда больше не узнаем о ней.

Денег у нее было самое большее на две недели.

– Я буду жить так, как хочу! – закричала она. По ее бледному лицу, уже потерявшему красивый летний загар, потекли слезы жалости к самой себе. – Ты и отец всегда были щедрыми ко мне, поэтому у меня не будет необходимости торговать собой за деньги, если это то, о чем ты думаешь. Но именно сейчас мне хочется этого. Я теперь ощущаю себя именно такой, какой Барт не хотел меня видеть и от чего он меня предостерегал. Так пусть он торжествует!

– Нет уж, тогда оставайся в этих комнатах до тех пор, пока ты не ощутишь себя такой, какой я хочу, чтобы ты была. И только тогда, когда ты сможешь разговаривать со мной уважительно, без крика, и принять здравое решение о том, что ты намереваешься делать в этой жизни, – только тогда я помогу тебе уехать из этого дома.

– Мама! – с рыданиями бросилась она ко мне. – Я не могу выдержать твоей ненависти! Я же не виновата, что люблю парней, а они – меня! Я была бы рада хранить и беречь себя для некоего прекрасного принца, но я никогда его не встречала в жизни! Когда я отказываю парням, то они просто идут к другой девушке, которая не откажет. Как тебе это удалось, мама? Как ты удерживала всех этих мужчин, что они любили тебя, и только тебя?

Всех этих мужчин? Я не знала, что ответить на это.

Как и все родители, застигнутые врасплох вопросами детей, я постаралась избежать ответа, которого у меня и не было.

– Синди, ты ведь знаешь, что мы с отцом очень любим тебя. Джори тоже. А близнецы улыбаются, как только тебя завидят. Поэтому прежде, чем сделать что-нибудь необдуманное, обсуди это с отцом, с Джори; посвяти нас в свои планы. И если они разумны, мы поможем тебе в их осуществлении.

– А вы не расскажете Барту? – с подозрением спросила она.

– Нет, милая. Барт уже доказал всем нам, что он становится неразумным, как только речь заходит о тебе. С того самого времени, как ты вошла в нашу семью, он оскорблял тебя, но и теперь я не вижу значительных изменений. Что касается Джоэла, он мне не нравится так же, как и тебе, и он не имеет права обсуждать твое будущее.

Она обняла меня за шею:

– Ах, мама, прости меня, я наговорила столько глупостей и плохих слов! Мне хотелось кого-нибудь обидеть так же, как Барт обидел меня. Спаси меня от Барта, мама! Помоги мне, пожалуйста!

Обсудив ситуацию вместе с Джори и Крисом, мы нашли способ спасти Синди не только от Барта, но и от нее самой. Я попыталась успокоить Барта, намеревавшегося наказать Синди более сурово.

– Она лишь добавляет масла в огонь! – кричал Барт. – В деревне уже говорят бог знает что! Я пытаюсь вести достойную, богобоязненную жизнь, и не надо говорить мне, что ты там слышала обо мне! Да, я признаю, что некоторый период своей жизни провел в пакости и грязи, но теперь все изменилось. Я не получал удовольствия от общения с теми женщинами. Лишь Мелоди – единственная женщина, которая дала мне нечто похожее на любовь.

Я постаралась не изменить выражения лица: как же скоро и легко он отвернулся от нее, несмотря на чувство, «похожее на любовь»!

Оглядывая его офис, я вновь и вновь спрашивала себя, не любит ли Барт вещи больше, чем людей. Взгляд мой задержался на дорогостоящих, роскошных античных и восточных вещицах, которые он покупал на аукционах: каждая из них стоила сотни тысяч долларов. Мебель, купленная Бартом, заставила бы позавидовать меблировщиков Белого дома. Да, он станет богатейшим человеком в мире, если будет наращивать капитал вокруг своих ежегодных пятисот тысяч, что он и делал до сих пор, судя по его приобретениям. Еще до того, как он станет полновластным наследником капитала Фоксвортов, он уже будет миллионером. Он блестящий финансист; он умен и пронырлив. Какая жалость, что для человечества он останется просто еще одним миллионером – никем более.

– Мама, пожалуйста, уйди. Ты тратишь мое время. – Он крутанул под собой стул и посмотрел в окно на сад в полном цвету. – Поступай с Синди как хочешь, но убери ее с моих глаз долой. Не желаю ее видеть, отошли ее.

– Синди только что сказала нам, что собирается провести остаток лета в драматической театральной школе в штате Новая Англия. Крис позвонил по указанным телефонам; оказалось, что у школы хорошая репутация, поэтому через три дня Синди уедет.

– Скатертью дорога, – равнодушно проговорил Барт.

Я встала и бросила на него укоризненный взгляд:

– Прежде чем обвинять Синди, подумай о себе самом: разве ты всегда вел себя более нравственно, чем она?

Он не ответил, погрузившись в работу на компьютере. Я захлопнула за собой дверь.

Три дня спустя я помогала Синди укладывать чемодан. Мы с ней активно посещали магазины, и к этому времени у Синди было шесть пар новой обуви, два новых купальника и множество других милых вещиц. Она поцеловала на прощание Джори, а затем взяла на руки близнецов.

– Милые малыши, – проворковала она, – я вернусь к вам. Вот увидите, я проберусь сюда тайком, так что даже Барт не заметит меня. Джори, я желаю тебе тоже уехать из этого дома. Мама, папа, уезжайте вместе с ним.

Она неохотно положила младенцев в кроватки и подошла ко мне.

Мы обнялись и поцеловались. Я готова была разрыдаться. Я теряла свою дочь. По ее взгляду я поняла, что та безоблачность в наших отношениях, которая была раньше, исчезла.

– Папа отвезет меня в аэропорт, – сказала она тихо мне на ухо, обнимая меня. – Если хочешь, поехали вместе, но только ты не будешь плакать и расстраиваться из-за меня, потому что я просто счастлива уехать из этого проклятого дома. И послушайте меня хотя бы раз: уезжайте и вы вместе с Джори. Это дом зла и ненависти, и теперь я его ненавижу так же сильно, как когда-то любила его красоту.

Синди не стала прощаться с Бартом и Джоэлом, перед тем как мы поехали в аэропорт. Она и со мной держалась довольно отстраненно, зато с Крисом попрощалась очень тепло. Мне же только помахала рукой:

– Не вздумайте дожидаться отлета самолета. Я улетаю с радостью!

– Ты напишешь нам? – спросил Крис.

– Естественно, когда найду время.

– Синди, – умоляюще сказала я, – пиши хотя бы раз в неделю. Нам необходимо знать, что с тобой. Мы всегда поможем, что бы ни случилось. Рано или поздно Барт найдет то, что так отчаянно ищет в жизни. И он изменится. Я приложу все усилия, чтобы он изменился. И чтобы мы все вновь стали семьей.

– Нет, мама, он не найдет свою душу, – холодно сказала она, отступая все дальше и дальше от нас. – Потому что он родился без души.

Еще до того, как самолет Синди вырулил на взлетную полосу, мои слезы высохли, и я приняла решение, которое крепло с каждой минутой. Я должна перед смертью увидеть свою семью крепкой и единой, даже если это заберет все мои силы и мою жизнь.

Домой мы ехали в молчании. Я была подавлена. Понимая это, Крис попробовал отвлечь меня:

– Как там наша новая няня?

Недавно Крис нанял для помощи Джори и для ухода за детьми хорошенькую темноволосую девушку. Она провела в доме уже несколько дней, но я была так занята Синди и ее отъездом, что едва перемолвилась с ней словом.

– Что Джори думает о Тони? – спросил Крис. – Я пересмотрел многих, но выбрал ее: на мой взгляд, это настоящая находка.

– Думаю, он пока даже и не разглядел ее, Крис. Он так увлечен живописью и детьми. Они ведь как раз начали активно ползать. Ты знаешь, я видела вчера, как Кори… ой, то есть Даррен… нашел в траве жука и пытался положить его в рот. И именно Тони заметила это и побежала к нему. А Джори… не помню, глядел ли он на нее.

– Ничего, разглядит. Но, Кэти, ты должна перестать думать о детях как о Кори и Кэрри. Если Джори услышит, как ты их переименовала, он будет сердиться. Они не наши близнецы – они его дети.

Больше Крис до самого Фоксворт-холла не сказал ни слова. Он молча вырулил на нашу дорогу и поставил машину в гараж.

– Что происходит в этом сумасшедшем доме? – с раздражением спросил Джори, как только я ступила на террасу, где он играл с близнецами, сидя на мате, постеленном на солнечном месте. – Едва вы уехали в аэропорт, как в комнату внизу, в которой всегда молился Джоэл, со страшным шумом вломилась бригада рабочих. Я не вижу Барта, а с Джоэлом не хочу разговаривать. А теперь еще и это…

– Ты о чем?

– Об этой няньке, которую вы с отцом наняли недавно. Она, конечно, великолепна и знает свою работу – но только тогда, когда я успеваю приказать ей сделать что-то. Я уже давно нигде ее не вижу. Целых десять минут я звал ее, но безрезультатно. Дети мокрые, а она не принесла мне запас подгузников на смену. Я ведь не могу оставить детей одних и подняться за необходимым. Дети не желают сидеть в манеже. Особенно Дейрдре.

Я переодела детей сама и укачала их, положив поспать, а затем пошла искать нового члена нашей семьи.

К моему изумлению, девушку я нашла купающейся вместе с Бартом в бассейне. Оба очень веселились, плеская друг в друга водой.

– Привет, мама! – счастливым голосом крикнул Барт.

Он был красивый, загорелый, и я никогда, с поры его влюбленности в Мелоди, не видела его таким счастливым и беспечным.

– Ты знаешь, Тони превосходно играет в теннис. Как хорошо, что она оказалась у нас! Мы так взмокли от этой игры, что решили охладиться в бассейне.

Антония Уинтерс хорошо поняла мой взгляд. Она немедленно вышла из воды и начала вытираться. Девушка насухо вытерла черные волнистые волосы полотенцем и обернула его вокруг своего красного бикини.

– Барт просил меня называть его по имени, – обратилась она ко мне. – Вы не будете возражать, миссис Шеффилд?

Я смотрела на нее, размышляя, сможет ли она нести двойную работу по уходу и за Джори, и за близнецами, по плечу ли ей ответственность. Мне понравились ее черные волосы, красиво обрамлявшие лицо, и глаза, и то, что она не пользуется косметикой. В ее фигуре было не меньше сладострастных изгибов, столь ненавистных ранее Барту, чем в фигуре Синди. Но взгляд Барта выражал восхищение.

– Тони, – стараясь придать мягкости голосу, начала я, – мы наняли вас для помощи Джори. Он пытался сегодня позвать вас, чтобы переменить подгузники детям. Он был на террасе с детьми, и вы должны были находиться возле него, а не возле Барта. Ведь ваша задача состоит в том, чтобы ни Джори, ни дети ни в чем не нуждались.

На ее лице отразились стыд и замешательство.

– Простите, но Барт… – Она вдруг замолкла, бросив взгляд на Барта.

– Все в порядке, Тони. Я принимаю обвинение, – проговорил Барт. – Это я сказал Тони, что Джори вполне может позаботиться сам о себе и своих детях. Мне кажется, для него независимость стала пунктиком.

– Прошу вас, Тони, чтобы этого больше не повторялось, – сказала я, игнорируя слова Барта.

Треклятый Барт всех нас сведет с ума! И тут меня осенило.

– Барт, вы с Тони окажете большую услугу Джори, если будете приглашать его с собой в бассейн. Он полностью владеет руками. По сути, в этом он искуснее, чем здоровый человек. А тебе следовало бы подумать о безопасности детей, Барт, устраивая такой большой бассейн без всякого ограждения. Тони, я надеюсь, что при желании вы сможете с помощью Джори научить детей плавать.

Барт озадаченно посмотрел на меня, будто стараясь прочесть мои мысли. Затем перевел взгляд на Тони, идущую к дому.

– Так вы желаете остаться в моем доме… Почему?

– Разве ты не хочешь, чтобы мы оставались?

Его ослепительная улыбка напомнила мне его погибшего отца.

– Нет, конечно, я желаю, в особенности теперь, когда присутствие Тони озарило мою одинокую жизнь.

– Оставь ее, Барт!

Он сатанински усмехнулся и начал пятиться к бассейну, притворившись, что собирается упасть в воду спиной, и при этом обхватив мои лодыжки с такой силой, что мне стало больно. Некоторое время я сопротивлялась, всерьез опасаясь, что он стащит меня в воду и испортит шелковое платье, которое было на мне.

Я посмотрела на него и встретилась с его темным, внезапно ставшим угрожающим взглядом.

– Отпусти, мне больно. Я уже купалась утром.

– Отчего бы тебе не искупаться со мной?

Я не поняла, что такое он увидел во мне, но, опять же внезапно сменив угрозу во взгляде на печаль, он наклонился и поцеловал мои пальцы, проглядывающие через легкие сандалии. У меня упало сердце. А он начал говорить с интонациями, в точности повторяющими интонации его отца:

– Нет тебя прекрасней в целом свете… – Он взглянул в мое растерянное лицо и рассмеялся: – Мама, скажи, у меня есть артистическое дарование?

Он казался мне таким взволнованным, его явно тронуло что-то увиденное в моем лице…

– Конечно есть, Барт. Но неужели ты не чувствуешь ни малейших укоров совести за Синди?

Его взгляд мгновенно стал жестким.

– Нет, ничуть. Я рад, что она уехала. Разве ты не убедилась, что я был прав в отношении ее?

– Ты был жесток, и я лишний раз убедилась в этом.

Его взгляд еще больше потемнел, и мне стало не по себе.

Барт посмотрел куда-то мне за спину, где раздались шаркающие шаги. Я обернулась. Возле бассейна появился Джоэл.

Он молитвенно сложил костлявые руки под подбородком и возвел глаза к небу, а затем укоряющим взглядом посмотрел на нас. Его сладкий голос был едва слышен:

– Ты заставляешь Господа ждать, Барт, а сам попусту тратишь время…

Я беспомощно наблюдала, как Барт исполнился чувства вины и весь сжался под обвиняющим взглядом Джоэла. Он начал поспешно собираться. На какое-то мгновение Барт растерянно застыл, еще не одетый, в полной своей зрелой мужской красоте: длинные сильные ноги, плоский мускулистый живот, широкие плечи, крепкие мускулы под загорелой кожей, кудрявая поросль волос на груди; и еще на мгновение мне показалось, что он напрягает мышцы, готовясь к схватке с врагом, и вот-вот вцепится в горло Джоэла… Но нет, он подумать не мог о противостоянии своему дяде.

Солнце зашло за тучи. Каким-то образом косой солнечный луч упал на столбы для осветительных приборов так, что тени образовали на земле крест. Барт, как зачарованный, смотрел.

– Ты видишь, Барт, – заговорил вдруг Джоэл таким властным тоном, какого я никогда не слышала, – ты пренебрегаешь своими обязанностями, и Бог дает тебе знак в виде креста. Солнце исчезает. Бог все видит, все слышит. Он следит за тобой. Потому что ты был избран.

Избран – для чего?

Несмотря на то что я видела только что в глазах Барта, он ушел и даже не обернулся. Как загипнотизированный, он последовал за Джоэлом в дом.

Я поспешила к Крису и рассказала ему все.

– Как ты думаешь, что он имел в виду, говоря, что Барт избран?

Крис был до этого у Джори и близнецов. Он усадил меня, заставил успокоиться. Мы были вдвоем на балконе, с которого открывался прекрасный вид на сад и на горы. Крис принес мне коктейль.

– Я как раз разговаривал с Джоэлом несколько минут назад. Барт нанял рабочих, чтобы соорудить часовню в той комнате, которую Джоэл использовал как молельню.

– Часовню? – ошеломленно спросила я. – Зачем нам часовня?

– Не думаю, что она предназначается для нас. Она нужна Барту и Джоэлу. Для того, чтобы они могли молиться, не посещая для этого деревню и не встречаясь с людьми, которые презирают Фоксвортов. И прошу тебя, во имя Бога, не произноси слова осуждения тому, что они с Джоэлом делают, если это поможет Барту обрести свою душу. Кэти, мне не верится в злонамеренность Джоэла. Я думаю, все, чем он руководствуется в своих действиях, объясняется его намерением попасть в число святых.

– Святых?! Да это все равно как если бы в святые был записан Малькольм!

Крис начал раздражаться:

– Пусть Барт делает то, что он считает нужным. Я решил, что нам пора уезжать в любом случае. Я не могу в этом доме ожидать от тебя разумных действий. Мы возьмем с собой Джори, близнецов и Тони и переедем в Шарлотсвилл, как только я найду подходящий дом.

Незамеченный мной прежде Джори вкатился в нашу комнату и неожиданно для меня вдруг вступил в разговор:

– Мама, отец, скорее всего, прав. Джоэл и впрямь почти святой. Он может быть добрым и кротким человеком. Иногда мне кажется, что мы с тобой слишком подозрительны к людям… но вместе с тем ты часто оказываешься права. Я долго изучал Джоэла издалека и понял, что он очень старается быть непохожим на вашего деда, которого вы с отцом оба ненавидите.

– Это все глупость! Конечно, Джоэл – это не его отец, иначе бы он не ненавидел его так сам. – Крис заговорил страстно, с необъяснимым раздражением. – Все эти теории, разговоры о возрождении душ в иных поколениях – абсолютная чушь. Наша жизнь и без того достаточно сложна, не надо ее усложнять еще больше.

В понедельник Крис вновь уехал на работу, которой отдавался с той же страстью, как и работе практикующего врача когда-то. Я стояла и глядела вслед его машине, думая, что моя счастливая соперница теперь – биохимия.

За обеденным столом было пусто и тоскливо без Криса, Синди и Тони, которая укладывала наверху детей, что, по-видимому, очень раздражало Барта. Он не удержался и проговорился намеками Джори, что Тони уже без ума от него, Барта. Джори и глазом не повел: он был слишком погружен в свои мысли. Он не обратил внимания и на то, что в середине обеда Тони присоединилась к нам, и не перемолвился ни с кем и словом.

Пришла еще одна пятница, и вместе с нею появился Крис, как когда-то каждую пятницу появлялся наш отец. Мне все время не давала покоя мысль, как наша жизнь перекликается с жизнью родителей. Субботу мы провели, барахтаясь в бассейне вместе с Джори, близнецами и Тони. Крис помогал Джори, которому помощь в бассейне вряд ли требовалась. Он мастерски плавал, рассекая воду сильными руками, и лишь ноги безжизненно «плыли» следом. В воде он вновь чувствовал себя прежним, ловким и сильным, и это было видно по его счастливому лицу.

– Как чудесно! Не будем уезжать пока отсюда. В Шарлотсвилле не много найдется домов с таким бассейном. А мне нужен лифт и широкие двери для моей коляски. К Барту я уже привык, привыкаю и к Джоэлу.

В воскресенье утром за столом Крис, избегая моего взгляда, сказал:

– Я могу не приехать на следующий уик-энд. В Чикаго – конференция по биохимии, и мне хотелось бы слетать туда. Так что меня не будет две недели. Если ты захочешь поехать со мной, Кэти, я буду рад.

Барт сразу насторожился, внешне излишне тщательно работая ложкой. В его глазах застыло ожидание, будто вся его жизнь зависела от моего ответа.

Мне страшно хотелось поехать с Крисом. Я желала улизнуть из этого дома, уехать от его проблем и наконец-то быть вдвоем с человеком, которого я люблю.

Но я должна была сделать последнее усилие, чтобы спасти Барта.

– Я бы хотела поехать с тобой, Крис. Но Джори стесняется обращаться с некоторыми просьбами к Тони. Я нужна ему здесь.

– О господи! Так мы ведь для этого и наняли ее! Она знает все свои обязанности.

– Крис, я не желаю, чтобы в моем доме имя Господа упоминалось всуе.

Крис метнул на Барта взгляд и поднялся:

– Я что-то потерял аппетит. Если появится, то позавтракаю в городе.

Он с укором посмотрел на меня, с раздражением – на Барта, молча положил руку на плечо Джори и вышел.

Хорошо, что я попросила его найти нам няню до того, как это случилось: теперь он, скорее всего, отрешится от забот о моих двух сыновьях, потому что так или иначе эти заботы все более разделяли нас.

И все же я не могла оставить Джори на Тони, не убедившись прежде, что она будет хорошо заботиться о нем.

Тони вышла к завтраку в свежей белой униформе. Мы втроем болтали за столом о погоде и других незначительных вещах, в то время как она сидела, всецело занятая Бартом. Ее ясные, мягкие, прекрасные серые глаза смотрели на него с обожанием и страстью. Ее влюбленность в Барта была столь очевидной, что мне захотелось предупредить ее, уберечь от Барта, который почти наверняка погубит девушку.

Видя ее восхищение и любовь, Барт стал очаровательным, внимательным собеседником, рассказывая ей глупые детские анекдоты, над которыми смеялся в детстве. Джори в это время сидел, полностью забытый ими, в своем ненавистном кресле, делая вид, что читает утреннюю газету.

День за днем влюбленность Тони в Барта росла, и этого нельзя было не заметить, хотя она добросовестно ухаживала за Джори и нежно обращалась с малышами. А Джори каждодневно ждал звонка от Мелоди или хотя бы письма, которое так никогда и не пришло. Я видела и чувствовала и его нетерпение, и его раздражение, когда прислуга слишком долго убирала его постель, слишком долго вычищала его комнаты и он не мог, как привык, сделать все это сам – и не мог дождаться, пока его оставят одного.

Он изнурял себя работой: нанял художника, который приходил трижды в неделю, чтобы обучать его различной технике живописи, и работал, работал, работал… Когда-то Джори решил посвятить себя балету и тренировался у станка с утра до вечера, а теперь ему вздумалось во что бы то ни стало стать хорошим художником. По крайней мере в двух членах нашего семейства навсегда утвердили себя четыре принципа большого искусства: озарение, желание, труд, решимость.

– Как ты считаешь, хорошая ли она няня для малышей? – спросила я как-то раз у Джори, глядя, как Тони катит по дорожке сада двойную коляску.

Детям очень нравилось гулять в коляске, и это было видно по их восторженным крикам и жестам. Не успели мы с Джори обменяться мнением по поводу няни, как увидели, что к ней присоединился Барт.

Я ждала ответа. Джори молчал. Я видела, с каким горьким выражением смотрел на эту пару Джори. Теперь Барт с радостью прогуливал его детей, потому что у него был новый интерес. Я читала его мысли. Барт мог обворожить и соблазнить любую женщину; у Джори больше не было шанса. Врачи, правда, сказали нам с Крисом, что множество парализованных мужчин женятся и живут более-менее нормальной жизнью. Процент браков среди таких больных мужчин больше, чем среди парализованных женщин.

– Женщины более сострадательны, чем мужчины. Большинство здоровых мужчин живут только своими эгоистическими нуждами. Лишь в исключительных случаях находится столь душевно отзывчивый мужчина, чтобы он женился на женщине с физическими недостатками.

– Джори, ты все еще страдаешь из-за Мелоди?

Он мрачно посмотрел куда-то в пространство, отведя взгляд от Тони с Бартом, которые присели на деревянную скамью, чтобы поболтать.

– Я вообще стараюсь много не размышлять. Это лучшее средство, чтобы избавиться от безнадежных мыслей о своем будущем. Когда-нибудь я останусь совсем один, и я страшусь этого дня, думая, что это больше, чем я могу выдержать.

– Мы с Крисом всегда будем с тобой, пока ты будешь в нас нуждаться и пока мы живы. Но еще до нашей смерти ты обязательно найдешь человека, с которым будешь жить счастливо. Я знаю это.